CC BY
81
bal Creativity]. Moscow, 1979, p. 135. (InRussian).
13. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 143. (InRussian).
14. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 144. (InRussian).
15. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 148. (InRussian).
16. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 150. (InRussian).
17. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 151. (InRussian).
18. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 152. (InRussian).
19. Bakhtin M.M. Avtor i geroy v esteticheskoy deyatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Bakhtin M.M. Estetika slovesnogo t\'orchest\'a [Aesthetics of Verbal Creativity]. Moscow, 1979, p. 162. (InRussian).
(Monographs)
20. Freydenberg O.M. Mif i literatura drevnosti [Myth and Antiquity]. Moscow, 1998, p. 267. (In Russian).
21. Freydenberg O.M. Mif i literatura drevnosti [Myth and Antiquity]. Moscow, 1998, pp. 218-219. (In Russian).
22. Bakhtin M.M. Frevdizm. Formal'nyy metod v literaturovedenii. Marksizm ifi-losofiva vazyka [Freudianism. Formal Method in Literary Criticism. Marxism and the Philosophy of Language]. Moscow, 2000. (In Russian).
23. Meletinskiy E.M. О literaturnykh arkhetipakh [About Literary Archetypes]. Moscow, 1994. (In Russian).
Игорь Валентинович Пешков - кандидат филологических наук, ведущий редактор издательства «Вентана-граф».
Шекспировед, переводчик «Гамлета», издатель наиболее полных комментариев к этой трагедии на русском языке, автор нескольких монографий и многочисленных статей о произведениях Шекспира. Член Шекспировской комиссии при АН РФ.
E-mail: [email protected]
Igor Peshkov - Candidate of Philology, acquiring editor (publishing house "Ventana-graf').
Specialist in Shakespeare, author of the greatest commented translation of the "Hamlet" to Russian the author of the books and articles about Shakespeare's plays, a member of Shakespearean Commission in Russian Academy of Sciences (RAS).
E-mail: [email protected]
С.С. Бойко (Москва)
КНИГА «ОТЕЦ АРСЕНИЙ» ТИП АВТОРСТВА И РАМА ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Аннотация. Книга «Отец Арсений» ходила в самиздате с 1970-х гг., напечатана в 1990-х. Как и в печатной русской прозе конца советского периода и в литературе Зарубежья, здесь описаны «необоснованные репрессии» и ГУЛАГ, тяготы Великой отечественной войны, трудная жизнь деревни. Эксплицитно ставятся внелитературные задачи: свидетельствовать об истине, делиться опытом преодоления бед, нести духовное просветление. Это типологически сближает современную литературу со средневековой. В статье анализируется рамочный текст книги «Отец Арсений», связанный с поэтикой надындивидуального, 'коллективного' авторства. Сообщения принадлежат конкретным людям, а составитель-книж-ник создал раму, композицию и стилевой рисунок, подобно тому как это сделал А. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». Специфика авторства отличает подобную книгу от книги нового времени. Для лиц, причастных к созданию текста «Отца Арсения», проблема индивидуального авторства неактуальна. Пишущий, подобно средневековому книжнику, сосредоточен на решении важных задач, так, в «Отце Арсении» среди прочего показаны гонения на веру и подвиг новомучени-ков и исповедников XX в.
Ключевые слова: «Отец Арсений»; предисловие; заголовок; подпись; «лагерная проза»; надындивидуальное авторство; литература Средних веков; ново-мученики и исповедники российские.
S. Boyko (Moscow)
The Book "Father Arseny" The Type of Authorship and Frame of the Work
Abstract. The book "Father Arseny" had been known in self-printed works from the 1970s, and was printed in the 1990s. As in the printed Russian prose of the end of the Soviet period and in the foreighn literature, "unreasonable repression" and the Gulag, the hardships of the Great Patriotic War, and the difficult life of a village are described here. Extra-literary tasks put explicitly: to testify the truth, share the experience of overcoming misfortunes, to make spiritual enlightenment. It brings modern literature closer to Medial Ages. In the article the frame text of the book "Father Arseny" is analyzed, connected with the poetics of the pan-individual, "collective" authorship. Messages belong to real people, and the scribe created a frame, composition and style, just like A. Solzhenitsyn in his "Gulag". This type of the authorship distinguishes a book from the other in modern times. For people, involved in the creation of the text "Father Arseny", the problem of individual authorship is irrelevant. The writer, like a medieval scriber, is focused on the solution of important tasks, for example, the book shows persecution of faith and the feat of the new martyrs and confessors of the 20th century.
Key words: "Father Arseny"; preface; title; "labor camp fiction"; pan-individual authorship; literature of the Middle Ages; new martyrs and confessors of Russia.
Книга «Отец Арсений» не подписана автором. Это обстоятельство разъясняется в предисловиях, а также в подписях под отдельными главами. Но вначале о книге.
Первые части ее известны читателям самиздата советской поры. Отец Владимир (Воробьев) рассказывает: «Я первый раз читал эту книгу еще в самиздате в конце 70-х годов. Просто рукопись ходила по Москве среди церковных семей <...> она произвела на нас очень большое впечатление -на всех читателей. И ее передавали друг другу именно с таким большим восторгом: что вот наконец появилась книга о лагерях, написанная христианином, написанная именно с точки зрения новомученика, исповедника»1.
В печати книга появляется в 1993 г. В «Предисловии к первому изданию» сказано: «"Отец Арсений" - это сборник литературно обработанных свидетельств очевидцев о жизни современного исповедника - их духовного отца, а также их рассказы о своей жизни»2.
Со временем объем книги расширялся, так, четвертая часть, «Путь к вере», добавилась в третьем издании (1998 г) - она содержит рассказы людей, которые уже в советское время пришли к Богу и приобщились к Церкви. В настоящей работе мы остановимся только на первой части -«Лагерь», - где проявлен интересующий нас подход к авторству и в то же время - предстают знакомые черты «лагерной» прозы.
Для последнего, исправленного, переиздания (2014 г.) была проведена работа, благодаря которой подтвердились сюжеты многих глав. В «Предисловии» говорится: «...имена описываемых героев были вымышлены, и повествование о них отличалось от документального описания примерно так, как устные рассказы свидетелей давно прошедших событий обычно отличаются от протокольных сведений»3 (далее текст приводится по указанному изданию).
Составителям представляется «не вполне корректным считать отца Арсения собирательным художественным образом, т.к. в книге описываются реальные события и реальные люди, а не навеянный этими событиями художественный образ. Правильнее было бы назвать имя "отец Арсений" общим псевдонимом для изображенных в книге подвижников» (7). Для нас вопрос о множественности прототипов не играет решающей роли: в любом случае в центре внимания - достоверное свидетельство о времени.
Интерес читателя к «Отцу Арсению», наряду с литературными достоинствами книги, определяется еще тремя обстоятельствами.
Во-первых, исповедничество XX в. и образы новомучеников связаны с религиозным мировосприятием. В своем трактате «Умирание искусства» (1937 г.) Владимир Вейдле писал: «Религиозное возрождение мира только и может спасти искусство...»4. По мысли ученого, это возможно, если «не искусство служит человеку, а человек через искусство, на путях искусства, служит божественному началу мироздания. Это свое назначение искусство выполняло всегда, но наступили времена, когда исполнять его стало бесконечно трудно»5. Задача служения выполнима, если экзистенциальная парадигма художника религиозна в плане связи творения и Творца, чем преодолеваются раздробленность мира и распад личности.
Во-вторых, книга достоверно и подробно повествует о людях, о жизни Церкви в 1920-х - 1950-х, о лагерях.
В литературе второй половины XX в. важную роль играло это стремление к документальности, достоверности, о чем, например, Лидия Гинзбург писала: «Я бы назвала его кризисом вымысла. Это явление тоже не только "наше" и не сегодня возникшее. Еще Лев Толстой на склоне лет <...> признавался, что ему все более стыдно писать выдуманные истории о выдуманных людях <... > На наших глазах стирается грань между документальностью и художественностью, автор выходит из-за кулис и ведет прямой разговор с читателем, оставаясь при этом художником»6.
В «лагерной» прозе действительно «стирается грань между документальностью и художественностью». Авторы - будь то Варлам Шаламов или Сергей Максимов, Александр Солженицын или Борис Ширяев, Алексей Арцыбушев, Евфросиния Керсновская, Евгения Гинзбург, Юрий Дом-бровский, Анатолий Жигулин7 и, увы, многие другие - запечатлели лично пережитое. В этот ряд входят и А. Алдан-Семенов, Б. Дьяков, Г. Шелест -авторы «верноподданнической стряпни» там были и описали ГУЛАГ, хотя и тенденциозно.
В-третьих, «Отец Арсений» - духоподъемная книга о нравственной победе добра. Как и в былые времена, «польза "четьих книг" заключалась в том, чтобы принести духовное просветление, укрепить верующего для борьбы со злом»8. В аду XX века важно знать, что зло не всесильно.
«Лагерная» проза звучит достоверным свидетельством. Этому служит ряд литературных приемов. Важную роль среди них играет особый характер авторства. Так, А. Солженицын для «Архипелага ГУЛАГ» накапливал сообщения бывших заключенных: «Эту книгу непосильно было бы создать одному человеку. Кроме всего, что я вынес с Архипелага, - шкурой своей, памятью, ухом и глазом, материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах - [перечень 227 имен]. Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым»9.
Сходным образом говорит о себе в «Предисловии к первой части» составитель «Отца Арсения». Он тоже подчеркивает, что сообщения свидетелей и участников событий играют в тексте первостепенную роль: «Было бы самонадеянным говорить: "Я написал, я собрал". Писали, собирали, посылали мне свои записки многие десятки человек, знающие и любящие о. Арсения, и это им принадлежит написанное» (13).
Это предисловие завершается просьбой о молитве: «Прочтя записки, помяните о здравии раба Божия Александра, и это будет мне великой наградой» (13).
Других сведений о составителе первых частей не имеется. По условиям конспирации в «переменчивые времена» конца 1970-х, имя Александр может относиться к кому-то из близких, а не самому книжнику.
Таким образом, перед нами поэтика надындивидуального авторства, где сообщения принадлежат многим конкретным людям, а книжник создает композицию и стилевой рисунок, что объединяет материал в единое
целое.
Подписи, которыми снабжены новеллы, подчеркивают надындивидуальный характер авторства. В качестве рассказчиков в «Отце Арсении» выступают герои, которые остались в живых и поведали о событиях в лагере. В отношении фактов составитель поясняет: «...некоторые события сдвинуты мною во времени, переменены названия мест и имена почти всех участников, так как многие еще живы, а время переменчиво» (13).
Замена имен и топонимов мотивирована обстоятельствами советской эпохи, вынуждавшими к скрытности. Но вымышленные имена складываются в систему антропонимов, отраженную в подписях под новеллами.
В главе «Больные» в бараке появляются тяжко занемогшие после этапа зеки. Так появляются уголовник-рецидивист Сазиков: «- Да что, поп, говоришь, в этом бараке - Бог!» (26) - и бывший крупный партиец Авсеенков: «- Душа-человек вы, отец Арсений <...> но коммунист я, а вы служитель культа, священник. Взгляды у нас разные. По идее я должен бороться с вами, так сказать, идеологически» (28). Заключенный № 18376 - иеромонах Арсений - их выхаживает и подкармливает.
В подписи под следующим рассказом («Попик») оба эти героя представлены уже как мемуаристы - свидетели примечательной беседы об искусстве, однажды состоявшейся в их бараке: «Записано по воспоминаниям Аесеенкоеа Александра Павловича, рассказам Сазикова Ивана Александровича и ряда других людей, бывших в то время в лагере» (37).
Следующий рассказ - «Прекратите сие» - о том, как отцу Арсению с Божией помощью удалось однажды остановить поножовщину словами: «Именем Господа повелеваю - прекратите сие» (39). Событие освещено с разных точек: рассказчики сыграли в нем противоположные роли. Авсеенков - во главе «политических», которые с мужеством отчаяния решились в драке постоять против власти уголовных в бараке. Сазиков, сам уголовный, видел в происходящем «проверку» всемогущества Божия: «Твоего Авсеенкова Иван Карий сейчас прирежет. Двоих-то уже уложил. Бог твой, поп, ух как далек!» (38). Оба героя под впечатлением нравственной победы безоружного старика меняют отношение к его взглядам, а также и друг к другу:
«Как-то произошло незаметно, но Сазиков и Авсеенков сблизились. Казалось, что было общего между уголовником и бывшим членом коллегии? Их незримо соединял отец Арсений.
Записано по рассказам Авсеенкова, офицера Зорина, Глебова, Сазикова» (40).
Из подписи узнаем, что в круг мемуаристов входят бывшие антагонисты и другие лица, включая не упомянутых в данном рассказе.
В следующей истории, «Вызов майора», среди рассказчиков указан и бывший генерал госбезопасности Абросимов, разжалованный в майора и назначенный начальником особого отдела лагеря: «Записано по рассказам Авсеенкова, Абросимова, Сазикова и кратким описаниям-воспоминаниям отца Арсения» (48).
Начинает раскрываться спорная тема 'положительных' сотрудников госбезопасности. Особист Абросимов, по просьбе своей жены, рискуя, передает отцу Арсению записки для него и для Авсеенкова, которого стремится защитить и вызволить из лагеря. Им движут чувство справедливости и любовь к верующей жене, а потом и глубокое уважение к заключенному священнику и его вере.
Честные, отважные и добрые люди могут оказаться на любой ступеньке общественной лестницы. Майор с опасностью для себя предупреждает об опасности зека, которого невзлюбил сам верховный. Надзиратель по прозвищу Справедливый, «простой душой человек» (121) однажды при обыске спрятал на себе Евангелие, раздобытое для о. Арсения, естественно, уголовниками (98). История знакомства с ним рассказана с его слов: «Записано по рассказу Андрея Ивановича, бывшего надзирателя в бараке, где долгие годы провел о. Арсений. Использованы также отдельные рассказы и воспоминания о. Арсения» (62).
Почти каждое событие описано со слов нескольких человек, а каждый герой сообщает о ряде случаев - это приемы поэтики правдивого рассказа.
В отличие от подписей, заголовки новелл выполняют литературные задачи. Присутствуют приемы, известные по «лагерной прозе»: образ инфернального пространства, множество противоестественно соединенных в нем фигур, трагические события, страшные в своей обыденности.
Ряд заголовков создает образ пространства. Первая глава, «Лагерь», одноименна всей первой части. Лагерь показан с высоты, а затем приближается как бы «постепенным наездом камеры», сверху вниз: сначала метель, потом вышки - колючая проволока - сторожевые собаки - прожекторы, лучами обегающие территорию.
Во второй главе - «Барак» - план вновь укрупняется: окинув заключенных, построенных во дворе на поверку, взгляд переходит внутрь барака, к его обстановке, а затем и к зеку, который по немощи был постоянным дневальным, - отцу Арсению, с его трудами и молитвой.
Когда в поисках дров герой выходит на двор, то вид соседнего барака и его страшного дневального - Серого, «уголовника больших статей» - расширяют картину, показывая все новые опасные свойства барачного мира.
Третья глава - «Больные» - нам уже знакома: здесь галерею пополняют портреты Сазикова и Авсеенкова. Название отражает роль главы: отныне внимание сосредоточено на людях, а их беда не только в опасном заболевании, но и в душевной слепоте - своего рода болезни.
Названия ряда последующих глав тоже говорят о появлении новых лиц: «Вызов майора», «Надзиратель Справедливый», «Михаил».
Названия другого рода указывают на перемену мнений, обстоятельств, состояний духа: «Попик», «Жизнь идет», «Исповедь», «Радость», «Все меняется». Так, жалкий «попик» из одноименной главы, с точки зрения соседей, - «весьма серенький, добрый, услужливый, но культуры внутренней почти никакой нет, потому так и в Бога верит» (30). Неожиданно для барачников-интеллигентов он вдруг предстает маститым искусствоведом - к чему сам о. Арсений отнюдь не стремился.
В главе «Жизнь идет» надзирателя-садиста - Пуикова-«Веселого» -заменили на требовательного «Справедливого», который зеков даже не бил, - это уже другая жизнь в бараке.
В «Исповеди» бывший бандит проливает слезы о своих преступлени-
«Радость» - это освобождение Авсеенкова и восстановление Абросимова в должности и звании, после чего он облегчит участь других героев, сам встав на путь духовного роста.
«Все меняется» - пришло сообщение о смерти Главного, начались амнистии и реабилитация, - и о. Арсений остается в бараке с севшими уже по новой уголовными.
Наконец, ряд заголовков указывает на смысл необычайных происшествий, которые описаны в главах «Прекратите сие», «Где двое или трое собраны во имя Мое», «Матерь Божия! Не остави их!», «Ты с кем, поп?», «Не оставлю тебя».
Кровопролитие, затеянное безжалостными людьми, прекращается неожиданным и даже сверхъестественным образом в главах «Ты с кем, поп?» и «Прекратите сие».
В главах «Не оставлю тебя» и «Матерь Божия! Не остави их!» небесное предстательство за героя открывается ему во сне и в клинической смерти.
Глава «Где двое или трое собраны во имя Мое» названа цитатой из Евангелия: «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф., XVIII, 20). Отец Арсений и Алексей-студент отправлены в обитый железом карцер при минус тридцати на дворе - на верную гибель: «Одни мы с тобой, Алеша! Двое суток никто не придет. Будем молиться. Первый раз допустил Господь молиться в лагере в полный голос» (55).
Священник становится на молитву, а бесцерковный Алексей постепенно в нее входит, начиная понимать слова и ощущать смысл происходящего, - так собранных во имя Божие становится уже двое.
Начальники опасаются последствий совершаемого ими изощренного убийства зеков в ледяном карцере: «Это недопустимо, могут сообщить в Москву. Кто знает, как на это посмотрят. Мороженые трупы - не современно» (59). Однако и для них все обошлось, нашлось объяснение тому, что обреченные остались в живых: «Фанатики. Быстро в барак, - раздраженно сказал кто-то из начальства» (60).
Названия трех глав, завершающих «Лагерь», показывают, как медленно отдаляется ад. Сначала «Все меняется» - смягчается режим, о. Арсений может выходить за пределы лагеря, а с разрешением на письма перед духовным отцом предстает жизнь его духовных чад.
В главе «Прощание» взгляд передвигается с территории лагеря за проволоку. Огромное таежное кладбище, воспоминания о погребенных, едва присыпавшая их земля. Уныние, которое надо преодолеть.
В финале - «Отъезд». Комиссия: «Приходится освобождать!» (129). Контрольный пункт - дорога - попутка - дом Справедливого Андрея Ивановича - поезд. Попутчики: «Как их только выпускают? Расстреливать надо» (132). Неизвестность. Благодарственная молитва.
Изо всего рамочного текста «Отца Арсения» только заголовки решают чисто литературные задачи.
В предисловиях, которые образуют ступенчатую систему, отражены проблемы прототипа, авторства и поэтапной публикации «Отца Арсения».
Отдельные предисловия имеют первая и вторая части. Первое из них цитировалось выше в связи с позицией публикатора-книжника; здесь говорится и о задаче книги: «Не забыть, а рассказать должны мы об этих страдальцах, это наш долг перед Богом и людьми» (11). В «Предисловии ко второй части» говорится о значении личности героя, который «умел брать на себя трудности и грехи других людей, учил их молиться...» (135).
При выходе книги из печати появлялись написанные редактором, о. Владимиром (Воробьевым), «Предисловие к первому изданию» и «Предисловие к четвертому изданию». В обоих говорится о подвиге новомуче-ников и исповедников и его влиянии на судьбы страны, а также о расширении объема книги и о проблеме прототипов (которая тогда еще не была решена).
На этом этапе заголовочный комплекс был наиболее полным: в него входили еще эпиграфы и посвящение памяти новых мучеников и исповедников российских.
В шестом, исправленном издании (2014 г.) о. Владимир сообщает о результатах проведенных изысканий: «Такими прототипами отца Арсения можно считать епископа Афанасия (Сахарова), схиархимандрита Андроника (Лукаша), праведного отца Петра Чельцова (<...> в книге описывается ряд пережитых им эпизодов) <...> и нескольких других (некоторые из них теперь уже прославлены в лике святых)» (6-7). Эти данные опровергают более раннее мнение о единичности прототипа.
Заголовочный комплекс предшествующих изданий в шестом заменен на новое «Предисловие» (от прежнего остаются предисловия первой и второй частей). Тем самым, рама произведения в своих вариантах отражает этапы работы книжников над текстом и комментарием.
Итак, составитель-книжник создал выразительную композицию, которая подчеркивает надындивидуальное авторство книги. В том же ключе выступает и редактор во всех вариантах предисловий к печатному тексту.
Впечатление достоверного рассказа настолько убедительно, что искусность его построения не привлекает к себе читательского внимания, как бы отходит в тень. А религиозная тематика выходит на первый план.
«Отец Арсений», как и многие книги о новомучениках и исповедниках XX в., читалась как произведение житийное: «...это была жизнь нашей Церкви, это была наша жизнь - она была естественна для всех нас. Поэтому, конечно, саму книгу мы даже не могли воспринимать как художественное произведение, а именно скорее воспринимали как житие, естественное в наших условиях»1".
Сходство с житиями святых не исчерпывается тем, что герой - православный исповедник, претерпевший страдания за веру. Дело еще и в том, что никто из поведавших и записавших истории не стремится к тому, чтобы считаться автором текста. Индивидуальное авторство для каждого из
них неактуально. Признак 'авторство' - несущественный, нерелевантный.
В книге восстанавливается тот способ отношения пишущего к тексту, который был широко распространен в литературах более раннего типа. С.С. Аверинцев отмечал, что «...отсутствие теоретико-литературной и литературно-критической рефлексии над феноменом индивидуального авторства характеризует <...> стиль культуры, ее внутренний склад»11. В древнерусской литературе, по удачному выражению Д.С. Лихачева, «автор в гораздо меньшей степени, чем в новое время, озабочен внесением своей индивидуальности в произведение»12.
Подобный способ отношения к авторству есть явление исконное, естественное, его можно назвать врожденным свойством книги. Поэтому неудивительно, что оно восстанавливается в литературе при определенных условиях. Каковы же эти условия?
Во-первых, «Отец Арсений» (подобно ряду произведений «лагерной» прозы) решает литературными средствами нелитературную задачу13 - поведать о русской Голгофе XX в. Книга содержит свидетельства очевидцев о Промысле Божием, о действии Духа Святого. Надындивидуальный характер авторства сообразен этим задачам.
Во-вторых, особенности жанрообразования способствуют восстановлению древних форм книжности. Читатель отметил житийную природу «Отца Арсения». Мы наблюдали черты сходства с «лагерной» прозой. Присутствуют также особенности очерка - чаще в рассказах, не снабженных подписью («Лагерь», «Барак», «Все меняется», «Отъезд» и др.) - и сходство с мемуарами, особенно в главах от первого лица («Прощание», рассказы третьей и четвертой частей книги).
Совмещение различных жанров распространено повсеместно, но в то же время оно возвращает книгу к ее древним формам (как в древнерусской литературе: «Соединение нескольких жанровых определений в названиях произведения <...> является иногда результатом того, что древнерусские произведения действительно соединяли в себе несколько жанров»14).
В отношении авторства и жанра налицо сходство «Отца Арсения» с «Архипелагом ГУЛАГ». Однако Солженицын подписывает книгу своим именем: он свидетельствует городу и миру о преступлениях режима, и его инвективы не могут быть анонимными. Но дело не только в этом. «Конструктор жанров», Солженицын видит себя в литературе (хотя его литературная позиция и не оправдывает ожиданий других лиц - от А. Твардовского или В. Шаламова до западных корреспондентов). В отличие от него люди, причастные к созданию и редактированию текста «Отца Арсения», как бы исключают 'литературность' из числа своих задач. Поэтому мы позволили себе, в подражание исследователям древнерусской литературы, называть их книжниками.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Протоиерей Владимир Воробьев [Интервью] // Фильм Б. Костенко «Отец Арсений» (2011). URL: http://azbyka.ru/video/otec-arsenij/ (дата обращения
09.01.2016).
2 Отец Арсений. Изд. пятое. М. 2012. С. 7.
3 Отец Арсений. Изд. шестое, исправленное. М., 2014. С. 6.
4 Вейдле Вл. Умирание искусства. М., 2001. С. 38.
5 Вейдле Вл. Умирание искусства. М., 2001. С. 40.
6 Гинзбург Л. Кризис вымысла // Литературная газета. 1990. 4 июня. №27 (5301). С. 5.
7 Бойко С.С. «Лагерная проза» как этап формирования литературы нового типа // Новый филологический вестник. 2015. № 3 (34). С. 65-81.
8 Караеаитт А. Литературный обычай Древней Руси (XI-XVI вв.). М., 2011. С. 26.
9 Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. 1918-1956. Опыт художественного исследования. Т. 1. Екатеринбург, 2006. С. 10.
10 Протоиерей Владимир Воробьев [Интервью] // Фильм Б. Костенко «Отец Арсений» (2011). URL: http://azbyka.ru/video/otec-arsenij/ (дата обращения 09.01.2016).
11 Аверинцев С. Авторство и авторитет // Аверинцев С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 85.
12 Лихачев Д. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М„ 1979. С. 69.
13 Бойко С. Для бессмертных: инструкции. Православная книга сегодня // Вопросы литературы. 2014. № 5. С. 61-88.
14 Лихачев Д. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М„ 1979. С. 58.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Boyko S. "Lagernaya proza" kak etap fonnirovaniya literatury novogo tipa [The "Camp Prose" as a Stage of a New Literature Type Formation], Novvvfilologicheskiy vestnik, 2015, no. 3 (34), pp. 65-81. (In Russian).
2. Boyko S.S. Dlya bessmertnykh: instruktsii. Pravoslavnaya kniga segodnya [For the Immortal: Manual. Orthodox Book Now]. Voprosv literatury, 2014, no. 5, pp. 61-88. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
3. Averintsev S. Avtorstvo i avtoritet [Authorship and Authority]. Averintsev S. Ritorika i istoki evropevskov literaturnov traditsii [Rhetoric and Origins of European Literary Tradition], Moscow, 1996, p. 85. (InRussian).
(Monographs)
4. Veydle VI. Umiranie iskusstva [The Agony of Art]. Moscow, 2001, p. 38. (In Russian).
5. Veydle VI. Umiranie iskussh'a [The Agony of Art]. Moscow, 2001, p. 40. (In Russian).
6. Karavashkin A.V Literaturnyy obvchav Drevnev Rusi (XI-X1-7 w.) [Literary
Customs of Ancient Rus' : 11th - 16th Centuries]. Moscow, 2011, p. 26. (In Russian).
7. Likhachev D. Poetika drevnerusskov literatury [Poetics of Old Russian Literature], 3rd ed. Moscow, 1979, p. 69. (In Russian).
8. Likhachev D. Poetika drevnerusskov literatury [Poetics of Old Russian Literature], 3rd ed. Moscow, 1979, p. 58. (In Russian).
Светлана Сергеевна Бойко - доктор филологических наук, доцент; профессор кафедры истории русской литературы новейшего времени Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университе-
Научные интересы: история русской литературы XX в. и новейшего времени.
E-mail: s v с 11 а па -b оу к о а л a ndc \. ru
Svetlana Воуко - Doctor of Philology, Associate Professor; Professor at the New Russian Literary History Department, Institute for Philology and History, Russian State University for the Humanities.
Research interests: history of Russian literature of the 20 century and modern times.
E-mail: svc 11 ana-boy ко л va ndcx. ru
Н. Н. Шлемова (Челябинск)
ИНТЕРМЕДИАЛЬНЫЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ В СОВРЕМЕННОМ КНИГОТВОРЧЕСТВЕ
(К. Шахназаров «Яды, или всемирная история отравлений», В. Буркин «Рассказы. Картинки. Сочинения», А. Татарский «Книга совпадений»)
Аннотация. В статье исследуются интермедиальные стратегии современного книготворчества, выявляется жанровая специфика книг, синтетическая природа которых обусловлена взаимодействием разных видов искусства (литература, изобразительное искусство, кино). Особое внимание уделяется уникальным книжным проектам, представляющим творческий эксперимент художников (В. Буркин), режиссеров (К. Шахназаров), мультипликаторов (А. Татарский), выступающих в качестве авторов текстов. Это свидетельствует о существовании в современном литературном процессе художественных феноменов, демонстрирующих оригинальные варианты интермедиального синтеза (режиссерская проза, проза мультипликатора, проза художника и др.). Вектором исследования становится изучение принципов конструирования художественного мира в книгах, созданных творческим союзом автора, художника, издателя и ориентированных на современного читателя-зрителя.
Ключевые слова: интермедиальность; книжный проект; современная литература; литература и кино; литература и изобразительное искусство; жанровые тенденции; визуальные стратегии; режиссерская проза; книга художника.
N. Shlemova (Chelyabinsk)
Intermedial Experiments Contemporary Literary Creativity (K. Shakhnazarov "Poisons, or the World History of Poisoning", V. Burkin "Stories, Pictures, Works", A. Tatarsky "Book of Coincidences")
Abstract. The article deals with intermedial strategies of modern literary creativity, reveals genre specifics of books that have a synthetic nature. It is due to the interaction of different types of art (literature, visual arts, cinema). Particular attention is paid to unique book projects that represent the creative experiment of artists (V. Burkin), directors (K. Shakhnazarov), multipliers (A. Tatarsky), who act as authors of texts. It demonstrates existence in contemporary literary process of the artistic phenomenon showing original options of intennedialis synthesis (director's prose, prose of the animator, prose of the artist, etc.). The author studies principles of forming an artistic world in the books which are created by creative union of author, artist, publisher and are focused on modern reader-viewer.
Key words: intennediality; book project; modern literature; literature and cinema; literature and visual arts; genre tendencies; visual strategies; director's prose; artist's book.
В современной литературе актуализируется обозначившаяся еще на
