CC BY
12
ПРОБЛЕМА АВТОРА И ЕЕ РЕАЛИЗАЦИЯ В ПРОЗЕ С. ПЕСТУНОВА
© Янковская О.В.
Хакасский государственный университет им Н.Ф. Катанова,
г. Абакан
В статье сделана попытка всесторонне изучить образ автора в системе прозы С. Пестунова. Для чего кратко охарактеризованы точки зрения ведущих литературоведов на данную проблему, затем проанализированы различные рамочные компоненты авторского текста, лирические отступления, особенности языка и др. Материалы статьи могут быть использованы учителями-словесниками, студентами высших учебных заведений при изучении современной литературы, в частности, региональной прозы.
Слово «автор» (от лат. аийог - субъект действия, основатель, устроитель, учитель и, в частности, создатель произведения) имеет в сфере искусствоведения несколько значений. Это, во-первых, творец художественного произведения как реальное лицо с определенной судьбой, биографией, комплексом индивидуальных черт. Во-вторых, это образ автора, локализованный в художественном тексте, т.е. изображение писателем, живописцем, скульптором, режиссером самого себя. И, наконец, в-третьих <...>, это художник-творец, присутствующий в его творении как целом, имманентный произведению [15, С. 61].
Понятие «образ автора» давно известно филологической науке. Этот вопрос активно обсуждался как в отечественной, так и в европейской критике с начала XIX века. Огромный вклад в раскрытие проблемы образа автора внес В.Виноградов еще в 30-е годы XX века. Обозревая историю проблемы, он писал: «О субъекте литературного произведения говорили многие, почти все, кто старался глубже понять формы словесного искусства - Белинский, Шевырев, И. Киреевский, Гоголь, Тургенев, Л. Толстой, Достоевский, Ап. Григорьев, К. Леонтьев и др., каждый в меру своей оригинальности проявлял особенный и притом острый философский, эстетический интерес к этому вопросу» [2, С. 309]. Среди «предшественников», изучавших данную проблему нельзя обойти вниманием труды А. Потеб-ни, которые В. Виноградов, несомненно, знал и ценил. Практически одновременно с В. Виноградовым проблемой автора занимались М. Бахтин, А. Веселовский, А. Бушмин, Б. Корман, Г. Винокур и др.
Несмотря на огромное количество литературоведов и ученых, уделивших внимание раскрытию понятия, полной ясности здесь до сих пор нет,
и сегодняшнее состояние проблемы отличает плюрализм прочтений в ходе конкретного анализа. Молодой литературовед А. Соловьева утверждает, что «оппозиционность, полярность существующих точек зрения: В. Виноградов - М. Бахтин - Б. Корман - снимается рядом современных ученых, представляющих отдельные концепции не как взаимоисключающие, а как взаимодополняющие» [1З, С. 16З]. И еще: «современными исследователями актуализируется понятие «образ автора», что связывается с возможностью сознательного создания писателем такого образа в тексте. Целесообразным здесь видится дифференциальный подход: «образ автора» - не универсальная категория; обращение I отказ от нее диктуется самим материалом» [1З, С. 16З].
В прозе С. Пестунова мы встречаемся с персонифицированным повествователем, ведущим рассказ от первого лица - рассказчиком.
Рассказчик повести «Сватова деревня» в 19 из 26 рассказах обозначен местоимением «я» и назван (Алехин Сергей Андриянович). Он предстает перед нами сначала ребенком, затем - во время войны, которая диктует ему повышенный ритм жизни, мы становимся свидетелями быстрого взросления героя.
Перед читателем появляется множество героев как эпизодических, так и главных, ведущих. Тем не менее, ощущения хаоса при знакомстве с текстом повести не возникает. Ясному и четкому прочтению способствует искусная организация текста. «Скрепляет», порождает художественную целостность произведения образ автора.
То же самое можно сказать как о вышедшем несколькими годами позже сборнике рассказов и повестей «Чудный месяц», так и о последней книге С. Пестунова «Жизнь бы текла да людей радовала», отдельные произведения которых «сцементированы» в целое при помощи образа автора. Таким образом, можно сделать вывод о том, что образ автора пронизывает все прозаическое наследие С. Пестунова и объединяет его.
В сборниках «Чудный месяц» и «Жизнь бы текла да людей радовала» практически все рассказы и повести написаны от первого лица. Повзрослевшего автора остальные действующие лица уже не кличут Сергухой, а уважительно и по-дружески называют Андреичем.
Почти во всех событиях, происходящих в книгах, автор не посторонний наблюдатель, а самый живейший участник. Именно это обстоятельство придает особое значение анализу внутреннего мира рассказчика: за ним читатель может легко увидеть внутренний мир самого автора.
Рассказчик в творчестве С. Пестунова - одно из главных действующих лиц, жизнь его мало-помалу, фрагментарно выстраивается на страницах его книг.
В детстве это был обычный мальчишка: «мы с Петькой после обеда бежали на озеро купаться, ловили капканами уток, плели из пикулек
длинные цыганские бичи, пили у моей матери на колхозной ферме через камышинки парное молоко, росли от него как на опаре» [12, С. 41].
Мы узнаем о больших и маленьких радостях и горестях, которые сопровождали детство рассказчика: « В то лето я поймал более трех тысяч сусликов. И не потому, что был лучшим на деревне суслоловом, а потому, что влюбился» [11, С. 28]. И еще: «я тут же поклялся отомстить ему... И за того лисенка, которого я нашел в степи слепого, выкормил, а он по осени убил его лопатой., за всех ребят, которых он нещадно бил; за Гальку, которую обманул, и, конечно же, за Марусю, которую под страхом держит, от меня отлучил., за тот невыносимый позор, когда он бросил меня, безотцовщину, в лужу, и я чуть было не утонул, за все насмешки и издевательства» [11, С. 32].
Рассказчик - писатель, журналист, и профессии своей не скрывает: « И вот я уже представляю, как держу в руках сигнальный экземпляр книги, в которой слились воедино и тяжесть крылатого металла, и разливность моей души. Целуя книгу, что икону, самозабвенно шепчу: «Текла бы жизнь да людей радовала.». А сам дрожу сердцем, как же слово мое отзовется, станет ли оно крылатым, совьет ли гнездышко в сердцах моих поклонников.» [10, С. 34б].
Итак, перед нами тот композиционный тип художественного произведения, когда рассказчик обозначен местоимением «я» и назван - это сын доярки Надежды Михайловны Сережа, впоследствии студент, муж и зять, и, наконец, писатель и журналист. Но стилистически рассказчик не выделяется, напротив, он максимально приближен к образу автора. Впрочем, утверждая это, мы имеем в виду все прозаическое наследие С. Пестунова в целом. В каждой же отдельно взятой повести (рассказе) соотношение образа автора и образа рассказчика неодинаково. Рассмотрим подробнее это соотношение на примере нескольких рассказов из его повести «Сватова деревня».
В первом рассказе повести «Ах ты степь, ты степь» образ рассказчика явно «перевешивает» образ автора, подменяет его. В следующем рассказе «Бабушкина звезда» образ рассказчика практически пропадает, но цельность книги сохраняется благодаря, во-первых, стилистической общности текстов всех рассказов, во-вторых, наличию послесловия, где мы слышим слова автора, вспоминающего бабушку у ее могилы. В рассказе «Темный ключ» главенствует образ автора, а образ рассказчика появляется лишь в самом конце произведения, чтобы в следующем («Макарыч») исчезнуть совсем. Но для читателя рассказчик теперь есть и в тех вещах, где он не был назван. Он как бы возвращается в «авторские» рассказы, незримо присутствует в них. Поэтому рассказчик желаем и ожидаем в очередном произведении. И он не заставляет читателя ждать. Уже в следующем рассказе «Песня отца» образ рассказчика возвращается, и мы можем гово-
рить о «равноправии» его с образом автора. Это «равноправие» образа автора и образа рассказчика в дальнейшем будет использоваться С. Пес-туновым все чаще.
Поскольку в большинстве случаев рассказ идет от первого лица, у читателя возникает естественный вопрос: насколько созданный в книге образ автора приближен к самому писателю, человеку - С. Пестунову? Известно, что всякое «я» в художественном произведении, в том числе и авторское, есть образ, который как и все остальные образы является своего рода «творческим построением» (Л. Гинзбург). Образ не равен смертному человеку, образ - если он написан большим художником - может намного пережить своего творца. Как отмечает литературовед А. Левидов: «Персонажа и автора можно иногда сближать, но нельзя отождествлять» [6, С. 95].
С другой стороны, образ автора - это «выражение личности художника в его творении» (В.Виноградов) [2, С. 203]. Можно привести множество высказываний относительно проявления личности автора в его творении, его отношения к тому, что изображается в произведении:
«Творец всегда изображается в творении и часто - против воли своей» (Н. Карамзин) [5, С. 60];
«Истинный писатель так или иначе герой своего произведения. Литературный герой никогда не получит сверх того, что есть в писателе, что заложено в его личности» (И. Золотусский) [4, С. 88];
«Перед нами род автобиографии - автобиографии, в которой удивительным образом отсутствуют внешние факты, совпадающие с реальной жизнью автора. <...> И, тем не менее, автор (Пастернак) пишет о самом себе, но пишет как о постороннем, он придумывает себе судьбу, в которой можно было бы наиболее полно раскрыть перед читателем свою внутреннюю жизнь» [7, С. 6].
Итак, наличествующий в произведении автор не тождествен облику автора реального, однако образ автора в произведении и облик реального автора непременно связаны.
Что же касается образа рассказчика, то обычно он вводится в повествование «для создания самостоятельной, отдельной от автора позиции героя, для дистанцирования автора от героя. Но рассказчик может быть как четко отделен от образа автора, так и близок к нему, расширяясь почти до его пределов, являясь его творческим самовыражением, его alter ego» [13, С. 163]. Именно последнее характерно для прозы С. Пестунова и позволяет говорить об авторе - рассказчике, а сами книги считать автобиографическими.
К тому же автор сам делает подчеркнуто явной для читателя автобиографичность своих произведений, и то, что в главном герое он воплотил себя. Так, в предисловии к сборнику стихов «Заповедная обитель» С. Пестунов рассказывал: «С утра отца проводили на фронт, а с обеда я уже си-
дел на старом мерине Пужике и подвозил молодым солдаткам волокуши сена жарким июльским днем. Подсчитайте, сколько же мне было в то время, если я родился 20 марта 1934 г., а война началась в сорок первом. Верно, семь с небольшим, а в двенадцать я уже носил на свой крепенькой груди медаль: «За доблестный труд.». Сейчас в двенадцать лет парня считают недоростком, а в ту-то пору уже были мудрыми, дошлыми и понимали вкус жизни, видели, с которого боку горе лежит, с которого - счастье нежится» [9, С. 5].
Следовательно, автор-рассказчик в прозе С. Пестунова выступает в первую очередь как художественный образ, который похож на реального биографического автора.
Итак, в произведениях С. Пестунова мы встречаемся не с отвлеченным рассказчиком, а с образованным человеком, вышедшим из самой народной гущи, но изображающим жизнь и дающим ей соответствующую нравственную оценку с позиции этой же народной жизни. Выбор такой позиции, обусловивший и отбор героев, и языковые особенности прозы, позволяет говорить о народности творчества С. Пестунова и роднит его рассказчика с рассказчиком В. Астафьева (см. повествование в рассказах «Царь-рыба»).
Несомненна также тождественность образа рассказчика и образа автора в прозе С. Пестунова, которая не сводится, однако, к их совпадению. Рассказчик близок автору социально и психологически, их оценки происходящего лежат в одной плоскости, близко соприкасаются.
На наш взгляд, рассказчик, которого нередко называют в данном случае автобиографическим героем, становится стержнем, центром повествования, его изучение ведет к углубленному восприятию художественного смысла произведения. Близость биографического рассказчика автору определяет стилистику его речи.
Повествование автора - рассказчика оставляет впечатление звучащей разговорной речи. Это устная разговорная речь человека, владеющего литературным языком. Автор рассказывает сам, никого не «подставляя» вместо себя, речь его сохраняет естественность устного высказывания; это речь произносимая, непринужденная, возникающая непосредственно в момент говорения.
Анализ текстов рассказов С. Пестунова дает возможность обнаружить те приемы, которыми в их совокупности формируется впечатление, что речь рассказчика возникает в условиях не письма, а произнесения. Для такой речи характерна, например, синхронность обдумывания и произнесения. Ощущение речи неподготовленной, возникающей в порядке ее непосредственного говорения, создают отходы от основной линии рассказа и возвращения к ней. Так написан, например, рассказ «Каменное солнце». Рассказчик начинает с предисловия, в котором объясняет причины, по
которым решил поведать слушателям эту историю: «Я бы никогда не решился рассказать об этой истории, если б не два, казалось бы, совершено не связанных между собой обстоятельства.» («Чудный месяц», 116). Сам рассказ начинается с описания праздничного утра - утра дня рождения Сергея. «По традиции в день рождения семнадцатилетнему парню дозволялось прокатиться на знаменитом колхозном иноходце Заветном. <.> Ждал и я своего дня рождения. Даже во сне видел себя на этом красавце. Утро моего праздника началось веселым перекликом петухов и весенним солнцем» (116). Затем автор упомянет множество подробностей, которыми сопровождалось это утро (рассказ конюха Алексея о любви отца Сергея и цыганки, реакция девчат на Сережу, гарцующего на Заветном), вспомнит, как подростками они каждую весну бегали к цыганам, в останавливающийся неподалеку в степи табор. Но вот опять он возвращается к рассказу о праздничном дне. Иноходец приносит его в цыганский табор, где Сергей знакомится со старой цыганкой, той самой, которую хотел украсть из табора его отец, и ее дочерью Таней. И опять нить повествования уйдет в сторону: «Я недавно был в этом селе. В центре его стоит мраморный обелиск на братской могиле, где похоронен и мой отец» (121). Затем следует «временной скачок» - автор читает письмо Тани, в котором она сообщает, что похоронила свою мать в той же далекой деревне Дубравы под Ленинградом, где находится могила отца Сережи.
Эти отступления от основной линии рассказа, возвращения к ней и создают характерный ритм повествования, свойственный обычному живому рассказу.
Впечатление неподготовленной речи углубляется тем, что рассказ ведется так, будто говорящий в процессе речи припоминает события давних лет. Это впечатление поддерживается соответствующими ремарками в тексте («В это время мы, деревенские подростки, прихватывали с собой, конечно тайно от родителей, по краюхе хлеба, по кринке молока или сметаны, сало, картошку, брали гармонику - веселуху, запрягали в телегу колхозную клячу, какая похуже, и отчаянной ватагой отправлялись к цыганскому табору на вечеринку. <.> Такие вечера были для нас сказкой» («Каменное солнце»/ «Чудный месяц», 118)).
В языке и стиле прозы С. Пестунова сказовость выявляется в особом интонировании, ориентации на разговорные (пособить, загодя, малолетство, ознобить, полешко) и местные сибирские (бодучая, понужали, мокро, стайка, ограда, колеть) словоупотребления. Причем, многочисленные областнические слова и выражения включаются в речь рассказчика свободно, без всяких комментариев. Это как бы следы речевых навыков, усвоенных писателем в детстве. И лишь в отдельных случаях автор указывает на областной характер слов: «Новоселья в нашей деревне, как и свадьбы, справляются шумно. В селе их зовут влазенами» («Ах ты степь, ты степь»/ «Сватова деревня», 7).
Рассмотрим проявления авторской субъективности в произведениях С. Пестунова. Как правило она отчетливо проявляется в рамочных компонентах текста: посвящениях, эпиграфах, заглавиях, начале и концовке основного текста.
Так, уже первая страница книги «Сватова деревня» - своеобразный эпиграф ко всему творчеству С. Пестунова: «У каждого писателя есть исток его жизни и творчества, имя которому - родимая сторонка. Потому и родилась давным-давно, как бы сама по себе мысль о создании книги о моих земляках под названием «Сватова деревня». Мне кажется такую книгу, книгу трудную, но радостную, я буду писать долго, дополняя ее все новыми и новыми рассказами из жизни села, новыми героями, которые тянут за собой общую цепь событий и новизны каждого нашего дня» [12, С. 3].
Здесь же посвящение: «Матери моей - Надежде Михайловне - с поклоном». Таким образом, еще не начав знакомство с творчеством С. Пестунова, внимательный читатель уже может представить себе некоторые характерные его черты - огромную любовь к родине и матери.
Практически все произведения этого автора имеют своеобразные послесловия, а во многих есть и предисловия. Но если предисловия нужны в основном для того, чтобы ввести читателя в курс происходящих событий, либо настроить на нужный лад, то функции послесловий различны. В большинстве своем это авторские отступления в каждом из которых сжато, часто одной ключевой фразой, автор дает читателю ясный вывод -свое точное и бескомпромиссное понимание ситуации.
Есть послесловия - подтверждения, в которых автор сам, либо устами кого-либо из героев еще раз утверждает мысль, выраженную всем произведением. В шуточном рассказе «Зять любит взять» (повесть «Сватова деревня», 158) в качестве послесловия мы читаем: «Не-ет! Не зря народ такую мудрость: «Зять любит взять» - по свету пустил. Совсем не зря. Народ не ошибается. Проверено на опыте». Мысль о ненужности существования на свете людей, подобных Петровану, вложена автором в уста старика Макарыча, который узнав о том, что Петрован застрелился принимает это как должное: «Ну и чо такого, - запросто ответил Макарыч. -Ему давно надо было такое сделать!» («Сватова деревня», рассказ «Чужак», 148).
Иногда послесловие призвано, чтобы, наоборот, в туманной и слегка завуалированной форме дать понять читателю, что же в дальнейшем ожидает героя, покинутого в конце рассказа в сложной ситуации. Герой рассказа «Ласточки», Иван, запутавшись в своих отношениях с любимой женщиной, родившей ему ребенка, и нелюбимой женой, начинает пить. В самом конце рассказа он встречает рассвет в полевом тракторном вагончике, где ласточки дружно вьют гнездо, которое разрушил пьяный Иван
ночью: «Его мысли упрямо возвращались к Сергею, к Зине. Неужели все разрушено, как это гнездо? И теперь только Иван почему-то с особой силой почувствовал глубокий смысл материных слов, сказанных ему еще в далеком детстве: - Где ласточка гнездится - там счастье ютит-ся...»(«Сватова деревня», 189). Именно эта дружная работа ласточек дает нам понять, что все в жизни Ивана еще наладится. Здесь следует также отметить важную черту Пестунова - автора - оптимизм. Во всех подобных послесловиях он дает нам надежду на благополучный исход помощи авторской подсказки. В повести «Зинка - ягодинка» («Жизнь бы текла да людей радовала», 298), бросивший свою подругу беременной, Митя возвращается из армии и встречает «загорелого крепыша в пестрых трусиках», от которого и узнает, что Зина все эти годы его ждала. «- Значит, куражится? - задыхаясь от радости, проговорил Митя, сжимая ручку мальца в своей крутой мужской ладони. - Да это бабка так говорит,... -уклончиво ответил серьезный малыш».
С.Пестунов часто использует в послесловиях пейзажные зарисовки, которые отражают состояние души автора: «Я снова захотел пить. Видно, меду съел много. Зачерпнул ковшом воды. Ручей возмутился, но быстро согнал рябь, снова заблестел на солнце живой улыбкой. Вода перекатывала золотые песчинки. Пчелы нескончаемой вереницей подлетали к роднику пить живительную влагу. Сияющий ключ отражал их в себе и был невозмутимо чист, как остудняя медвяная роса на восходе.» («Сватова деревня», рассказ «Темный ключ», 28); «А теперь над зыбью осенней степи, раздвигая тоскливое хмурое небо, давившее на землю, каменное солнце горело так светло и доверчиво, что я снова увидел тот весенний радостный день своего праздника. Солнце светило широко и вольно, возвращая к жизни легенды прошлых и наших дней, рождая и молодость, и любовь, и саму жизнь» («Сватова деревня», рассказ «Каменное солнце», 71).
Можно также выделить в творчестве С. Пестунова довольно часто встречающееся послесловие - благодарность, обычно посвященное близким: «Я иду к бабушкиной звезде с огромным букетом полевых цветов, иду словно к живому человеку» («Сватова деревня», рассказ «Бабушкина звезда», 22), «Я смотрел на отчима и благодарно думал: «Спасибо тебе, отец, за твою любимую песню, в которой душа твоя и вся твоя жизнь...» («Сватова деревня», рассказ «Песня отца», 47), а иногда - просто хорошим людям: «А я еще улыбался про себя, радуясь бабулиной чистоте и ясности, как будто испил из святого родника.» («Жизнь бы текла да людей радовала», рассказ «Каждая ягодка.», 23), и даже самому автору: «Золото?! Спасибо дорогой свекор! Спасибо! Нашла я все же его, это самое золото! Откопала! Оно дороже, как и сама жизнь... Оно в моих чудесных помидорах, огурцах, арбузах и даже в этой вот клубнике! Я не сразу разгадала твою мудрость, но потом сама себе смеялась и радовалась. Мой
старательный труд - это и есть две бутылки золота. И даже - выше!...» («Жизнь бы текла да людей радовала», «Две бутылки золота», 251).
Многое в понимании образа автора может пояснить и такая форма авторского присутствия в тексте, как авторские отступления, в частности, пейзаж, который тесно связан с характером авторской речи и образом автора. Е. Себина пишет о том, что «писатель, когда он не стремится навязывать свою точку зрения читателю, но при этом хочет быть правильно услышанным и понятым, часто именно пейзажу доверяет стать выразителем своих взглядов» [1, С. 187]. В произведениях С. Пестунова пейзаж является в первую очередь носителем патриотических чувств автора. Он изображает родную деревню, птиц и животных, грозный Енисей и могучий тополь, спасший их дом во время потопа. «И вот я снова в родных курганных степях, и куст черемуховый на склоне той же змеиной горы, и Беленькая горочка, как треснутое яйцо, облупилась на холодном ветру, и тот же сыпучий яр от сельского кладбища, и пруд на Песчаной речуш-ке...Бросишь взгляд на дома, после городских они, мои сельские, как воробьи на мякине, серенькие, маленькие. Мороз в окнах кружева вяжет да дремучую тайгу рисует, дымок из труб синими столбами небом подпирает, блинами пахнет, жареной картошкой.» («Сватова деревня», рассказ «Ах ты степь, ты степь.», 5-6). Огромная любовь к родине, восхищение таким, кажется, пустяком, как обыкновенная куропатка, звучит в рассказе «Пиалы под солнцем» («Жизнь бы текла да людей радовала.», 107). Читателя поражает глубокое знание автором природы родного края, его трепетное к ней отношение: «Куропатка - это единственная степная птица, которая своих питомцев, уводя из гнезда, кормит сразу же семенами с пожухлых трав. А семена - то твердые, сухие. Вот и ставит куропатка свои пиалочки под небо, чтобы и росу, и дождь, каждую Божью каплю влаги собрать и хранить до времени, пока не прибегут с наполненными семенами зобиками эти крохотные пушистые колобочки к своему гнезду -водопою. Боже! Да как же это мудро, как это просто! . Я сам в детстве не раз, когда пас с дедушкой овец, пил из этих кубков живительную влагу, но со строгим напутствием старика: - Пей, но не изо всех! Оставь малюткам! А в пустые опять Боженька добавит росинку или дождинку».
Осознание красоты родной природы, любовь и бережное отношение к ней автор делает характерной чертой многих своих персонажей. Например, Анна - главная героиня повести «Белая птица - лебедь» - черпает силы для дальнейшей жизни в природе. «Я ведь здесь как дома. Каждую травиночку и гнездышко знаю. Если бы не этот простор, - Анна обвела рукой островные дали, прибрежный бор, стремнину Енисея, тихую заводь, - умерла бы с тоски. А так вот это все и врачует, и тянет к себе голосами да песнями птиц, красотой да запахом цветов» [8, С. 187].
Это обостренное чувство родной земли характерно для всех героев этого произведения. Природа у С. Пестунова - не просто средство художественной изобразительности, а своеобразное нравственное мерило, важнейший фактор духовности человека. В уста бакенщика Михаила Павловича (из той же повести) он вкладывает призыв к бережному отношению к родной природе: «Надо всем сообща заботиться о нашей красе-природе. А что с ней подеется, ежели мы руки опустим и глаза зажмурим? В пустыню все обернется. Острова, как бубны, голыми станут, рыбка в воде играть не будет. Птицы петь перестанут - и загрустит человек, озвереет, лютым станет, для души добра негде будет взять» [8, С. 166].
Пейзаж как форма присутствия автора существует в творчестве С. Пестунова как оценка героя или происходящих событий, как способ выразить авторское отношение к происходящему.
Автор - поэтическая душа. Эту сторону его образа С. Пестунов акцентирует уже в первом рассказе цикла «Сватова деревня» («Ах ты степь, ты степь»). Читатель воспринимает как должное то, что его то и дело отвлекают от сюжетной линии для того, чтобы полюбоваться красотами родной природы, которая в свою очередь не остается безучастной к происходящим с героями событиям. В рассказе «Проводы» («Сватова деревня», 88) сама природа скорбит об уходящих на фронт отцах и печалится о наступлении трудной жизни для остающихся детей и женщин: «Во всех домах были наглухо закрыты ставни, на наличниках под застрехами сидели оглушенные громом воробьи, улицы пустынны и тихи, в сизых накрапах градин, и только куры суетливо разгребали на улице размоченные дождем конские шевляки. Тишина обручем сжимала голову. Хотелось истошно закричать, завизжать, разорвать на себе сатиновую рубашку. Неожиданно резко захлопал крыльями грудастый петух, взгромоздился на прясло из березовых жердин и заорал во всю глотку, разрывая тишину, оповещая деревню о новой, тяжелой сиротской жизни: в этот день ушли на фронт все наши мужики. В деревне остались бабы, старики да мы, пузатые еще голышата».
Отношение автора к изображаемому персонажу читатель может проследить по отношениям, сложившимся у данного персонажа с природой: Петрован Ламский скрывает страшную тайну - его боятся лошади («Чужак», «Сиротка»), Семен Дрыга боится увидеть в поле пастебуху - «одинокий колос, что отбился от своих братьев. пустотел» («Пастебуха»), бабушка Татюша знает все лечебные травы и слывет в Сватовой деревне знаменитым лекарем («Бабушкина звезда»), маленький Сережа с друзьями вырастил жеребушку, мать которой пала в схватке с волчьей стаей («Сиротка») .
Авторские отступления в последнем произведении С. Пестунова («Жизнь бы текла да людей радовала.») заметно отличаются от тех, которые присутствуют в книгах, написанных в начале его творческого пути.
И главное их отличие заключается в появлении откровенной публицистичности, которая связана, по нашему мнению, с постперестроечными изменениями, произошедшими в жизни нашей страны.
Если раньше авторские отступления носили лирический характер и были посвящены изображению картин природы или внутреннего состояния героя, то теперь некоторые из них носят публицистический характер и содержат замечания экономического характера или размышления о наступившем времени, прямо скажем, не лучшем для литературы, что и выразил автор в рассказе «Поэзия и бизнес»: «Вот и выбирай, поэт: или тебе муки творчества, или сладость бизнеса. Там мучения и - нищета, здесь же с приправкою анекдотов - красивая жизнь, черт тебя побери!... Ну, слава Богу, что в нашей жизни есть еще выбор.» (48).
Автор рассуждает о писательском труде, о правде: «Не обижай, друже, писательскую братию. Он, писатель, за свое слово на костер шел, на дуэль бросался, гнил в казематах. » («Жизнь - не разбитое корыто», 130), «До чего же мы глупые, каждый старается сохранить свою святую невинность, каждый бросается словами, как бомбами, что могут запросто сразить человека наповал. Боимся сказать друг другу уже неистребимую ничем правду.» («Преступная невинность», 262-263).
О трансформации образа автора свидетельствует уже посвящение последней книги: «С искренней признательностью сердечно благодарю коллектив Саянского Алюминиевого завода за бескорыстную помощь в издании моей книги. С поклоном автор Сергей Пестунов» (2).
И, пожалуй, самое горькое из произведений С. Пестунова - предисловие к этой книге. В нем он приводит два своих письма, адресованных директору Красноярского издательства, обращаясь к читателю как к последней инстанции, «по велению сердца»: «.Убежден я, что эти письма теперь - не просто история части моей писательской судьбы, а маленькие законченные произведения на голой, хотя и жуткой правде.
Этими письмами я хочу вам показать, что быть писателем - это совсем не то, что получать пироги да пышки, а чаще всего - синяки да шишки. И не где-нибудь, а на душе и сердце.» (3).
Литература в этот момент перестала интересовать если не все общество, то значительную его часть, телевидение почти прекратило показ отечественных кинофильмов, классическую музыку и сегодня практически немыслимо услышать как по телевидению, так и по радио. Поэты стали «угрюмыми» - промучившись всю ночь над рифмами и выстояв огромную очередь, они получали гонорар в 40 рублей, и тут же, довезя «коро-бейника-челнока» до вокзала, могли заработать 100 (См. рассказ «Поэзия и бизнес»/ «Жизнь бы текла да людей радовала»). Дух коммерциализации всего и вся был невыносим для С. Пестунова: «Унизительное, прямо скажем, положение писателя на этом черном диком рынке. Уборщица полу-
чает больше, ежели она работает в приличной фирме. <.> Очень страшно быть русским писателем. Россия-матушка. Оглянитесь, и все поймете» («Тяжесть крылатого металла»/ «Жизнь бы текла да людей радовала», 346).
Тоска по нравственным устоям уходящей деревни выражается в любовании образами стариков, высказывания которых С. Пестунов охотно приводит в качестве жизненного кредо, вложив их в мамины уста: «Человек потому и человек, сын мой, что работает. Без работы, без труда человека нет, одна лишь видимость» («Гром среди ясного неба»/ «Жизнь бы текла да людей радовала», 157). Их неприятие происходящих в стране негативных перемен находит отклик в душе автора, когда он приводит простой мамин способ «решения» всех проблем современности: «Вот смотрю у вас в городе, сколь же тунеядцев обшаркивают боками пивные ларьки, <.> диву прям даюсь, пошто их милиция не ловит и не наказывает? Раз ты не работаешь - не ешь! А он еще, зараза пьяная, мало, что до отвала ест-пьет из бочки, бьет прохожих, грабит и насилует. Не пойму, зачем такая маята, зачем такую волю паразитам дали? Мы что, совсем ослепли? <.> Да разве ж это демократия? Одни гужуются, как хотят, другие гуж натягивают, аж пуповина лопается. Нам бы, бабам, вот таких в войну препоручали, мы бы их суслоном всех посвязали да в помойную яму забросили. Туда им и сичас дорога» (Там же).
И все же, несмотря на все трудности «нового» времени, С. Пестунов остается оптимистом. Заканчивает свое обращение к читателю он такими словами: «А что остается писателю?! Опять же боготворить слово, чтобы оно дошло до сердца читателя - это моя главная мечта. Ну, что ж, через тернии - к звездам.» (3).
Именно наличие образа автора в творчестве позволило писателю С. Пестунову свидетельствовать о русской истории XX века, участником которой был он сам. Как летописец, он черпает материал из своего личного опыта. Все его творчество - это книги об исторических, переломных моментах русской истории. Именно о подобных произведениях рассуждает Л. Гинзбург: «Задуманное произведение - не только месть и искупление, но также и акт художественного познания, спасающий прошлое для будущего, превращающий прошлое в историю, искусство. Это чувство прошедшего, которому творческий человек не имеет права дать исчезнуть бесследно, этот историзм в самом дробном, самом личном его проявлении соотнесен с герценовским чувством истории как общего прошлого, живущего в общем сознании» [3, С. 268].
Но были ли востребованы обществом все грани той писательской личности, которую стремился воплотить в своем творчестве С.Пестунов? На этот вопрос трудно ответить хотя бы потому, что мы еще не знаем суда будущих поколений русских людей, а суд современников, хоть и имеет огромное значение, все же не является абсолютным.
Вот что пишет о С. Пестунове Анатолий Иванов - Лауреат Государственной премии РСФСР им. М. Горького: «Сибиряк С. Пестунов относится к той категории молодых авторов, которые не очень бойко входят в литературу, но зато приходят в нее со своим, только им присущим художническим видением мира. Таким молодым авторам порой нелегко отстоять свою манеру отображать жизнь, строй своих образов, художественную концепцию, им порой приходится труднее, чем некоторым их литературным сверстникам, но зато когда временные сложности преодолеваются, они навсегда приобретают своих читателей, а вместе с ними и свое имя .» [14].
Что же касается «простых» - не имеющих отношения к литературному труду - современников, то их отношение к писателю и, главное, к его творчеству, мы можем выявить из его произведений, в которых хотя и очень редко, но мелькают буквально единичные высказывания подобного рода: «Прочитал все твои вещи. Скажу честно: ядрено» («Жизнь - не разбитое корыто», 127). Особое внимание в связи с этим хочется обратить на рассказ «Безделушка токаря» из книги «Жизнь бы текла да людей радовала.» - это единственное в творчестве С. Пестунова произведение, в котором он, безусловно, с тайной гордостью, повествует нам о том, как токарь Федор Иванович Шерстобитов поставил его в один ряд с Б. Полевым и В. Катаевым, от души подарив ему бронзовую «безделушку». Автор с гордостью передает нам слова токаря, от которых «растекается мед» по его сердцу: «Автору бы этой книги сходу подарил. Читаю как про себя: и смеюсь, и плачу» (19).
Таким образом, можно говорить о том, что отношения писателя с читателями были постоянными, тесными и добрыми, его произведения были достаточно признанными и востребованными. Мучила С. Пестунова лишь необходимость искать людей, которые могли бы стать спонсорами и дать его рукописям «зеленый свет». Ведь писатель, «как нерпа. Зверьку нужна позарез отдушина. Обитательница морской глубины отлично знает, что над ее отдушинкой - лункой сидит белый медведюга с занесенной для удара лапой. Знает! И все же выныривает на свой страх и риск хватить глоток свежего воздуха. Иначе морская глубина тоже станет для нее могилой» («Тяжесть крылатого металла», 346).
Итак, образ автора-рассказчика, на наш взгляд, является ведущим и действенным художественным образом творчества С. Пестунова. Авторское «я» не просто присутствует в романах, но, доминируя, пронизывает и организует все повествование.
Функции, выполняемые образом автора, необыкновенно разнообразны: он и летописец, и главный герой, выражающий прямую авторскую оценку происходящего, и автор - рассказчик.
Авторская субъективность наиболее отчетливо проявляется в таких рамочных компонентах текста, как предисловия, послесловия и посвящения, а также в авторских отступлениях (особенно пейзажах).
Практически все рассказы и повести написаны от первого лица, рассказчик назван Сергеем Андреевичем, и реальные факты биографии С. Пестунова совпадают с событиями, описанными в его произведениях, что свидетельствует о том, что его книги отличаются явной биографично-стью.
Довольно заметные изменения в структуре образа автора появляются в последней книге С. Пестунова в связи с эволюцией его мировоззрения, обусловленной прежде всего переходом нашего общества к рыночным отношениям. И все же он продолжает писать, ставя и разрешая в своих произведениях актуальные во все времена проблемы. Предмет исследования С. Пестунова, как и у многих его современников, писателей-сибиряков (В. Астафьева, В. Распутина, В. Шукшина) - сложная, противоречивая русская действительность ХХ века.
Список литературы:
1. Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. Пособие / Под ред. Л.В. Чернец. - М.: Высшая школа, 2000.
2. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. - М.: Наука, 1980.
3. Гинзбург Л. О психологической прозе. - Л.: Художественная литература, 1977.
4. Золотусский И.П. Исповедь Зоила: Статьи, исследования, памфлеты. - М.: Сов. Россия, 1989.
5. Карамзин Н.М. Что нужно автору? // Карамзин Н.М. Соч.: В 2 т., 1984. Т.2.
6. Левидов А.М. Автор - образ - читатель. - Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1977.
7. Лихачев Д. Размышления над романом Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Пастернак Б. Доктор Живаго: Роман. - М.: Советский писатель, 1989. - С. 6.
8. Пестунов С. Белая птица - лебедь: Повести. - М.: Современник, 1975.
9. Пестунов С. Живу, забывая умереть: [Писатель о себе] // Пестунов С. Заповедная обитель: Сб. стихов. - Абакан, 1995. - С. 5.
10. Пестунов С. Жизнь бы текла да людей радовала: Повести и рассказы. - Абакан, 1997.
11. Пестунов С. Чудный месяц: Рассказы и повести. - Красноярск, 1982.
12. Пестунов С.А. Сватова деревня: Повесть. - Красноярск, 1979.
13. Соловьева А.В. Автор и герой в автобиографических романах И. Бунина «Жизнь Арсеньева» и М. Осоргина «Времена». - М.: Изд-во Нового Государственного ун-та Н. Нестеровой, 2001.
14. Страницы памяти листая.: Рукописная книга воспоминаний о С.А. Пестунове / Сост. Л.А.Соснина, Н.Г. Капитонова.
15. Хализев В.Е. Теория литературы: Учебник. - М.: Высшая школа, 2005.
