CC BY
16
иному правовому вопросу тех субъектов права, для которых решение этого вопроса входит в их совместную компетенцию либо является основой для их взаимодействия.
Теперь обратимся к следующему понятию - процедура медиации. В самом широком смысле медиация - это путь к осмысленному взаимоприемлемому решению, основанному на консенсусе между конфликтующими сторонами. Свою трактовку данной категории дает Ц. Шамликашвили: «Медиация - это альтернативный метод разрешения спора при участии беспристрастной, нейтральной стороны - медиатора, оказывающей содействие лицам, вовлеченным в спор и добровольно участвующим в процедуре медиации, с целью выработки взаимоприемлемого и жизнеспособного решения по его урегулированию на условиях взаимного уважения и принятия права каждой из сторон защищать свои интересы» [5, с.13]. Медиация на этапе своего зарождения являлась неформальной процедурой, к которой стороны обращались исключительно по собственной инициативе. Однако на сегодняшний день медиация прочно вошла в правовую сферу как альтернативный способ разрешения споров, а значит, медиацию, как и согласительные процедуры, можно считать правовой, т.е. урегулированной нормами права, процедурой, имеющей свои собственные стадии, различающиеся в разных школах лишь деталями: вступительное слово медиатора и непрерываемое слово сторон, формулирование тем, выносимых на обсуждение, работа над конфликтом, разработка и оценка вариантов, заключение соглашения.
Как и согласительные процедуры, процедура медиации направлена на достижение согласия между конфликтующими сторонами. Согласие основывается на презумпции доверия, равнозначности, равноценности другой стороны, трактуемой в качестве наделенного автономным статусом субъекта.
Достижению согласия способствуют согласительные комиссии в согласительных процедурах и медиатор в процеду-
ре медиации как некая форма посредничества. Например, в парламентской практике, согласительная комиссия - особый орган, создаваемый двухпалатным парламентом для преодоления разногласий, возникших между палатами, является одним из методов примирительной процедуры. Все решения согласительной комиссии носят рекомендательный характер. Медиатор, как и согласительная комиссия, является посредником, привлекаемым конфликтующими сторонами для урегулирования спора и содействия в выработке взаи-моудовлетворяющего решения.
В понятийном аспекте и по содержанию согласительные процедуры и процедура медиации имеют много общего. Обе эти процедуры предлагают сравнительно гибкие подходы, а принятые решения всегда опираются на согласие всех участников.
Список литературы:
1. Козлова Е.И., Кутафин О.Е. Конституционное право России: Учебник. - 3-е изд., перераб. и доп. М.: Юристъ, 2010. - 587с.
2. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. Изд. 4-е, дополненное. М.: Азбуковник, 1997. - 944с.
3. Бобракова Е.Е. Согласительные процедуры в конституционном праве: Общие основы и особенности применения в федеральном законодательном процессе: Автореферат диссертации на соискание ученой степени к.ю.н./Науч. рук. С.А. Авакьян. М., 2001. - 27с.
4. Алиев М.Г. Новая философская энциклопедия: в 4-х томах. Под редакцией В.С. Степина. М.: Мысль, 2001. -800с.
5. Шамликашвили Ц. Основы медиации как процедуры урегулирования споров. Учебное пособие. М.: Издательство ООО «Межрегиональный центр управленческого и политического консультирования», 2013. - 128с.
ПРИСВОЕНИЕ И РАСТРАТА КАК ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ СОБСТВЕННОСТИ В РАБОТАХ РОССИЙСКИХ КРИМИНАЛИСТОВ И УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ
Х1Х - НАЧАЛА ХХ ВЕКОВ
Упоров Иван Владимирович
д.и.н., к.ю.н., профессор Краснодарский университет МВД России, г. Краснодар
АННОТАЦИЯ
В статье рассматривается развитие российской уголовно-правовой мысли по составу и иным уголовно-правовым характеристикам присвоения и растраты чужого имущества как преступлений против собственности в Российской империи второй половины Х1Х - начала ХХ вв. Отмечается, что существенный вклад в теоретическое обоснование признаков указанных дея-ний внесли такие известные российские криминалисты, как А.Ф. Бернер, В.В. Есипов, И.Я. Фойницкий и др., основные идеи которых находят отражение в статье. Указывается, что сформированная тогда теоретическая база по составам присвоения и растраты по-прежнему актуальна и в современной России.
ABSTRACT
The article discusses the development of the Russian criminal legal thinking on the composition and other characteristics of the criminal misappropriation of another's property as a property crime in the Russian Empire of the second half Х1Х - early XX centuries. It is noted that a significant contribution to the theo-retical basis of these acts signs made by such well-known Russian criminologists as AF Berner, VV Esipov, IJ Foinitsky et al., The main ideas that are reflected in the article. It is stated that when formed the theoretical basis for the compositions of misappropriation is still relevant in today's Russia.
Ключевые слова: Присвоение, растрата, чужое имущество, собственность, гражданская неправда, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных.
Keywords: appropriation, embezzlement, other people's property, property, civil true, the Penal Code penal and correctional-enforcement.
В истории российской уголовно-правовой мысли теоретические проблемы уголовно-правового регулирования присвоения и растраты как формы преступного хищения чужого имущества стали исследоваться сравнительно поздно, а именно со второй половины Х1Х в. Одним из первых эту проблему исследовал А.Ф. Бернер, который, в частности, писал: «Например, вы взяли у меня в долг деньги; деньги стали вашей собственностью. Взамен их вы дали мне обязательство с условием уплатить мне такую-то сумму к такому-то сроку. Срок истек, вы не платите. Какая это неправда? Очевидно, гражданская, ибо вы не посягаете на сам чужой предмет непосредственно - он уже ваш и давно истрачен. Вы не выполняете только условие, стало быть, посягаете на то отношение, которое установилось между мною и вами по поводу займа. Кроме того: а) из самого факта условий вытекает возможность спора, то есть было ли такое условие, каков именно его смысл; б) из факта самих отношений вытекает возможность спора о самом характере отношений, то есть о свойстве права и о его владельце. Следовательно, гражданская неправда заключается или в споре об условиях и праве или в невыполнении условий и обязанностей по поводу лиц и вещей. Наоборот, ежели бы я вздумал посягнуть на само данное мною условие, то есть на воплощающую его в себе вещь, например, сделал в нем подлог, истребил его и т.п., то это будет неправда уголовная - как посягательство на саму вещь, на сам объект, на вещественного представителя условия» [1, с. 318].
Сходной точки зрения придерживался В.В. Есипов, полагавший, что гражданская неправда заключается в споре о праве, в неисполнении договоров и обязательствах и в причинении вреда и убытков, в то время как уголовная неправда суть в посягательстве на сам предмет, «на самый корпус права, все равно личный или вещный». Кроме того, автор добавлял, что для гражданской неправды личные качества субъекта возникшего правоотношения не имеют никакого значения, здесь нет злой воли - в отличие от неправды уголовной [2, с. 95].
Тем самым теория российского уголовного права смогла обосновать введение в уголовный закон института ответственности за присвоение и растрату, которые ранее появились в нормах уголовного права (вслед за нормами гражданского права) опытным путем. В дальнейшем развитие уголовного права стало более интенсивным. Ряд ученых уделяли формам преступного хищения значительное внимание. Так, по мнению И.Я. Фойницкого, присвоение чужого движимого имущества есть простейшее корыстное имущественное посягательство. Оно состоит в умышленном противозаконном удержании, с целью обращения в свою собственность, чужой движимой вещи, находящейся в обладании виновного. Его, следовательно, характеризуют два признака - отрицательный и положительный. Со стороны отрицательной, присвоение не нарушает чужого владения, так что присваиваемая вещь поступает во владение виновного не преступным путем. Со стороны положительной, присвоение представляется нарушением права собственности в чужом движимом имуществе [3, с. 223].
При этом присвоение чужого имущества сходно к гражданско-правовому деликту. В этой связи следует заметить, что законодательство древнейшего времени не видело в
нем ничего преступного и полагали за него лишь гражданско-правовые последствия. Но в дальнейшем историческом развитии этого понятия произошло крупное изменение, определившееся двоякого рода обстоятельствами. Одни из них носили формальный характер и сводились к тому, что присвоивавший чужое имущество и запиравшийся в том представлялся человеком коварным, напоминавшим собою вора, почему и такое коварное удержание им чужого имущества называлось воровским присвоением и включалось в общее понятие кражи. Второй ряд обстоятельств коренился в самом существе рассматриваемого понятия. Присвоение чужого имущества, поступившего во владение виновного в силу какого-нибудь гражданского договора, есть, конечно, прежде всего нарушение договора. Но некоторые договоры, по их важности для общества или по их природе, признавалось нужным оградить, кроме гражданского взыскания, и уголовной репрессией, в данном случае, наказуемое присвоение включило в себя, как необходимый, момент злоупотребления доверием [3, с. 224].
Дальнейшее обобщение понятия наказуемого присвоения чужого имущества развивалось по двум направлениям. При одном решающее значение получил момент злоупотребления доверием, возведенный в общее уголовно-юридическое понятие, включавшее и присвоение имущества. При другом направлении обобщение делалось на почве охраны права собственности, и наказуемым объявлялось всякое умышленное присвоение чужого имущества, независимо от того, перешло ли такое имущество во владение виновного помимо договора или путем договора, и в последнем случае независимо от свойства самого договора.
В теории уголовного права складывалась доминирующая позиция, согласно которой присвоение вверенного имущества есть умышленное противозаконное обращение в свою собственность заведомо чужого движимого имущества, поступившего к виновному с ведома и желания хозяина или заступающего его лица, но лишь во владение, а не в собственность, и обращенного им в свою собственность вопреки тому назначению, ввиду которого оно ему передано. Предметом деяния, таким образом, является здесь чужое движимое имущество, поступившее во владение виновного для определенного назначения. Отмечая это обстоятельство, И.Я. Фойницкий писал, что первые признаки при присво-е-нии и при похищении совершенно тождественны, различие существует только в последнем, по которому имущество присваиваемое должно находиться во владении виновного, получившего его для определения о назначении. Для присвоения не требуется предшествующего владения, достаточно фактическое держание вещи, однако такое, которым исключается фактическое владение ею со стороны хозяина (например, кучер, угоняющий хозяйских лошадей, совершает не присвоение, а кражу). Владение на стороне виновного должно установляться не случайно, а в силу добровольной передачи виновному чужой вещи каким бы то ни было лицом (не требуется, чтобы передающим был сам хозяин). Эта передача сводится к договорному отношению, предполагающему доверие со стороны передающего и обязанность верности со стороны принимающего [3, с. 227].
Практически не вызывал дискуссий вопрос о субъективной стороне при-своения вверенного имущества - та-
ковое деяние должно быть умышленным; неосторожность не наказуема. Умышленность предполагает: 1) знание ви-нов-ным, что присваиваемое имущество есть для него чужое; если он, хотя бы даже ошибочно, считал имущество своим, то преступность отпадает, и 2) желание нарушить чужое имущественное право. Независимо от того присвоение предполагает специальное намерение обратить чужое имущество безвозмездно в сферу своих ценностей, получить господство над ним. Таким образом, действие присвоения состоит в обращении чужого имущества в собственность виновного. Все предшествующее этому моменту юридически безразлично, так как здесь виновность состоит не в овладении чужим имуществом, которое происходит законно, не в держании его, а именно в удержании, в обращении его в свою собственность; вместе с тем, с момента такого обращения состав деяния совершенно закончен, так что места покушению здесь не остается. Такой подход, сформировавшийся тогда в российской правовой мысли, по-прежнему актуален и в настоящее время.
Следует заметить, что российским законодателем периода Империи выделялся особый вид присвоения вверенного имущества, а именно присвоение, совершенное должностным лицом, означающее противозаконное обращение в свою пользу лицом, занимающим должностное положение, вверенного ему или находящегося у него по службе чужого имущества (ст. 354 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных [4]). Отличительные черты этого деяния теорией уголовного права определялись как в субъекте, так и в объекте этого деяния. Субъектом этого деяния могло быть только лицо, состоящее на службе государственной или общественной - под последней подразумевается служба в сословных, земских, городских или волостных установлениях по определению правительства или по выборам, на таких постах, которые учреждены законом в значении должностей [5]. Кроме того, должностное лицо в указанном смысле являлось виновником должностного присвоения относительно не всякого присваиваемого им чужого имущества, а только такого, которое поступило во владение его в силу и на основании занимаемого им служебного положения. Для состава присвоения не имело также значения, входило ли принятие чужого имущества в пределы служебных обязанностей виновного или нет, хотя в последнем случае он мог подлежать ответственности по правилам о совокупности учиненных им присвоения чужого имущества и превышения власти.
Что касается растраты вверенного имущества, то таковая выступала лишь в качестве формы присвоения (являлась способом распоряжения уже присвоенным имуществом). Сам факт растраты уже свидетельствовал о том, что имущество использовалось в интересах виновного, который распоряжался им как своим собственным. Известная логика в таких рассуждениях имеется. Действительно, возникновение умысла у виновного на издержание, отчуждение вверенного имущества, сопровождающегося конкретными действиями, направленными на это (отчуждение), свидетельствовали о том, что виновный как бы присвоил себе право распоряжаться вверенным ему имуществом как своим собственным и расходует (растрачивает) его без фактического предварительного присоединения к своему имуществу. Исходя из такого понимания растраты, Л.С. Белогриц-Котляровский писал: «К присвоению относится не только рас-трата или издержание чужого имущества, т.е. потребление, продажа, дарение, обмен и т.п., но и его удержание» [6, с. 83]. В целом
же растрате в уголовно-правовой науке рассматриваемого периода внимания уделялось относительно немного - это деяние считалось неотъемлемой частью присвоения.
Следует еще затронуть вопрос о недвижимом имуществе как предмете рассматриваемых составов преступлений против собственности. По этому поводу И.Я. Фойницкий отмечал, что «посягательства на недвижимую собственность новейшими кодексами почти не упоминаются особо. Объяснение этого, по-видимому, весьма странного факта лежит в том, что ныне право собственности на недвижимость укрепляется формальными документами, в виду чего нарушить такое право можно лишь или подлогом, или обманом; но случаи первого рода нормируются общими постановлениями о подлоге в документах, случаи второго рода такими же общими постановлениями об обмане в договорах или о мошенничестве, так что нужды в специальных постановлениях, которыми охранялось бы право собственности на недвижимость, более не встречается. Потому-то в новейших законодательствах содержатся лишь правила о нарушении отдельных прав на недвижимость - права пользования, права владения, которые могут быть учинены помимо подлога и обмана, действиями самовольными. Присвоения здесь не обнаруживается. Но в прежнее время такая надобность встречалась и по отношению к праву собственности на недвижимость, которое могло быть нарушаемо самовольными на нее наездами и иными способами» [3, с. 147].
Действительно, упоминание о присвоении недвижимого имущества в Х1Х в., когда право на недвижимое имущество уже оформлялось достаточно серьезными документами, в разделе о преступлениях против собственности, представляется случайным, об этом свидетельствует и тот факт, что соответствующая санкция в ст. 1677 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных определена в виде ссылки на санкцию за преступление в виде подлога. Кроме того, здесь законодатель не учел, что способ совершения преступления (подлог и иной обман) сам по себе является преступлением и наказуем (в Уголовном уложении 1903 г. [7], которое, как известно, в части регулирования преступлений против собственности так и не вступило в силу, подобной нормы уже нет).
Типичным примером совершения присвоения и растраты вверенного имущества может служить дело Юханцева, который 24 января 1879 г. был предан суду по обвинению в присвоении и растрате сумм, принадлежащих Обществу взаимного поземельного кредита, и в подлогах. Это дело описано известным российским криминалистом А.Ф. Кони [8, с. 460-466]. Будучи кассиром Общества взаимного поземельного кредита и пользуясь бесконтрольностью своих действий со стороны правления Обществом, Юханцев неоднократно изымал из кассы деньги, а также ценные бумаги, которые он закладывал, а вырученные деньги использовал для разгульной жизни и собственных удовольствий. Всего им было растрачено таким путем за период с 1873 по 1878 гг. денег и процентных бумаг на общую сумму 2000000 рублей. В данном случае в деяния Юханцева были квалифицированы как присвоение и растрата вверенного имущества согласно ст. 354 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.
Обобщая, можно констатировать, что уголовно-правовое осмысление присвоения и растраты вверенного имущества как вида преступного посягательства на чужую собственность в России в качестве самостоятельного направления на-
учных исследований получило активное развитие со второй половины Х1Х в. До этого данные вопросы исследовались в рамках общих проблем уголовного права и прежде всего связанных с институтом уголовного наказания, который по теоретической значимости стоял тогда на первом месте и был предметом научных изысканий многих государственных и общественных деятелей и ученых, начиная со знаменитого екатерининского «Наказа». Значительное влияние на российскую уголовно-правовую мысль в данном контексте имели труды российских криминалистов А.Ф. Бернера, В.В. Есипова и др. В целом в дореволюционном уголовном праве присвоение выражалось в двух формах: растраты (издержания) и удержания (собственно присвоение); и то и другое совершалось в интересах виновного. Во втором случае присваивалось само имущество, а в первом - прежде всего «право» распоряжаться им как своим собственным. В качестве особого вида присвоения выступало присвоение должностное, основное его отличие от простого присвоения - в субъекте пре-ступления. Кроме того, несомненная заслуга российских правоведов в теоретическом обосновании разграничения гражданской и уголовной «неправды», позволяющим правильно квалифицировать действия лиц, к которым законным путем перешло чужое имущество и кото-
рое виновные не возвращают собственнику.
Указанные теоретические позиции по составу и иным уголовно-правовым характеристикам присвоения и растраты были доминирующими в теории российского уголовного права рассматриваемого периода. Более того, даже после революции 1917 г. эти идеи были восприняты сначала советским уголовным правом, а затем и современным уголовным правом России.
Список литературы:
1.Бернер А.Ф. Учебник уголовного права. Части общая и особенная. СПб., 1866. 709 с.
2. Есипов В.В. Очерк русского уголовного права. СПб., 1899. 385 с.
3. Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Посягательства личные и имущественные. СПб., 1907. 487 с.
4. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (в ред. 1885 г.) СПб., 1890.
5. Журнал Гражданского и Уголовного права. 1871. № 21.
6. Белогриц-Котляровский Л.С. Очерки курса русского уголовного права. Киев, 1896. 442 с.
7. Уголовное уложение 1903 г. СПб., 1905.
8. Кони А.Ф. Избранные произведения. М., 1956. 639 с.
ЕЩЕ РАЗ К ВОПРОСУ О СПОСОБАХ НЕЗАКОННЫХ ПЕРЕВОЗКИ
И ПЕРЕСЫЛКИ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ
Чистова Любовь Евгеньевна
канд. юр. наук, доцент кафедры криминалистики Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя, Москва
АННОТАЦИЯ
В работе подробно рассматриваются одни из распространенных незаконных действий с наркотическими средствами, а именно: их незаконные перевозка и пересылка. Рассматриваются и анализируются иные точки зрения на способы их совершения. Приводится авторская точка зрения по этому вопросу. Свои выводы автор аргументирует исходя из результатов изученных им уголовных дел рассматриваемой категории.
ABSTRACT
We considered in detail some of the most common illegal actions against drugs, namely: their illegal transportation and shipment. Examines and analyzes the different points of view on the ways in which they occurred. We present the author's point of view on this issue. The author explains his conclusions based on the results he studied criminal cases of the category.
Ключевые слова: наркотические средства; незаконная перевозка; незаконная пересылка; способы совершения преступления.
Keywords: drugs; illegal traffic; illegal transfer; ways of committing crimes.
Количество преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, продолжает увеличиваться. Этому способствует, в частности, повышенный спрос на них, особенно в молодежной среде. Без наркотиков, практически, не обходится ни одна вечеринка или иное развлечение молодых людей.
Связующим звеном между незаконными действиями, связанными с введением наркотических средств в оборот и до их сбыта, являются незаконные перевозка и пересылка этих средств.
Что касается незаконных действий по перевозке наркотических средств, психотропных, сильнодействующих, ядовитых веществ, следует заметить, что мы не согласны с мнением Т.М. Клименко по поводу того, что поскольку уголовная ответственность по ст. 228 УК РФ наступает лишь за незаконную перевозку наркотических средств и психотропных
веществ без цели их сбыта, то «УК РФ позволяет избежать уголовной ответственности и наказания лицам, осуществляющим перевозку наркотиков с целью сбыта»[5, с.32] .
По этому поводу Пленум Верховного Суда РФ в п. 8 Постановления №14 от 15 июня 2006 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» [3], разъяснил, что под незаконной перевозкой следует понимать не просто действия по перемещению названных средств и веществ любым видом транспорта, но и в нарушение общего порядка перевозки указанных средств и веществ, установленного статьей 21 Федерального закона «О наркотических средствах и психотропных веществах».
А статьей 21 этого закона разрешается осуществлять перевозку наркотических средств только юридическим лицам
