CC BY
89УДК 82 (091X4/9)
Приемы контрастного противопоставления в рассказе В.Г. Короленко «Соколинец»
О.И. Иванова
Рассматривается рассказ В.Г. Короленко «Соколинец» (1885) с точки зрения использования писателем приемов контрастного противопоставления. Выделяется применение антитезы света и тьмы в описаниях пейзажа, обстановки. Отмечается контрастность в характерах, отношении к жизни автобиографического повествователя и героя рассказа Василия. Подчеркивается амбивалентность ментальности русского человека. Проводится сопоставление первоначальной редакции рассказа, относящейся к амгинскому периоду, с окончательной. Указываются истоки появления в окончательной редакции рассказа лиризма, романтизации бродяжьего быта.
The short stoiy by V.G. Korolenko "Sokolinetz" (1885) is examined from the point of view of the use of the devices of contrasting opposition by the author. The use of the antithesis of light and darkness in the descriptions of landscape, setting is singled out. Contrast in characters, attitude to life of autobiographical narrator and the hero of the short story Vasiliy is marked. Ambivalency of Russian man's mentality is underlined. Comparison of initial edition of the short story which is related to Amga period and final is carried out. Sources of the appearance of lyricism, romanticism of vagrant way of life in the final edition of the short stoiy are pointed out.
Рассказ «Соколинец» был написан В.Г. Короленко в 1885 г. в Нижнем Новгороде. Впервые он был опубликован в журнале «Северный вестник» (1885, № 4) под названием «Рассказы о бродягах. Рассказ первый «Соколинец» (Из очерков сибирского туриста)». Название говорит о том, что автором был задуман целый цикл рассказов. Тема странничества открывала выход к постановке и возможному разрешению вопросов, вызванных обретением нового жизненного и нравственного опыта. В.Г. Короленко увидел в теме странничества возможность развернуть многие из интересующих его сложных проблем: свободы, воли и протеста против гнета; изгнанничества; межнациональных отношений.
В основу «Соколинца» лег рассказ поселенца, записанный автором в амгинской ссылке в 1883 г., о чем писал в воспоминаниях О.В. Аптекман: «Пришел к Вл. Гал. «Соколина», и они с глазу на глаз провели в душевной беседе за чаепитием бесконечно долгую якутскую ночь» [1, с. 60].
Начинается рассказ описанием якутской юрты, затем повествуется о «мертвящем» якутском морозе. Повествователь погружен в печальные раздумья, его тяготят мысли о том, как невообразимо далеко он находится от родных мест, а
ИВАНОВА Оксана Иннокентьевна - к.филол.н., доцент каф. ЯГУ.
вокруг - туман, серый, холодный, непроницаемый для глаз: «Холодно и жутко... Ночь притаилась, охваченная ужасом - чутким и напряженным» [2, с. 174]. Якутскому морозу прикреплен эпитет «мертвящий», Якутия зимой представляется повествователю царством смерти, так как «...горе... явственно шепчет ужасные роковые слова: «навсегда...в этом гробу, навсегда!..» [2, с. 173]. Анализируя язык очерков и рассказов В.Г. Короленко якутского периода, Б.М. Белявская в кандидатской диссертации «В.Г. Короленко в Якутии» отмечает, что это произведение изобилует целым рядом эпитетов и метафор: «холодный туман», «мертвящий якутский мороз», «густая тьма», камелек - «неуклюжий пенат» якутского жилья, «день угасал», «лучи уходили», «тьма выползала», «заглядывал мороз» и др. Благодаря подбору эпитетов и метафор, у читателя складывается впечатление, что природа живет своей жизнью, она действует и в результате этих действий создается то гнетущее чувство мрака и тоски, которое хочет передать писатель. Развеять тоску может только, как его называет повествователь, «бог юрты» - могучий огонь. Обожествление огня в рассказе могло явиться под влиянием якутской действительности на писателя и общения автора с якутами.
Когда, наконец, повествователь разжег огонь, картина меняется: «Молчаливая юрта наполни-
лась вдруг говором и треском. Огонь сотней языков перебегал между поленьями, охватывал их, играл с ними, прыгал, рокотал, шипел и трещал. Что-то яркое, живое, торопливое и неугомонно-болтливое ворвалось в юрту, заглядывая во все се углы и закоулки» [2, с. 174]. Повеселел и повествователь, но он осознает, что скоро огонь потухнет, и в его сердце вновь вольется тоска. В.Г. Короленко снова использует антитезу тьмы и света, темного и светлого, мертвой тишины и звуков жизни.
К пребывающему в таком настроении повествователю приезжает гость. Автор сразу узнает в нем бродягу: «Черные выразительные глаза его кидали быстрые, короткие взгляды. Нижняя часть лица несколько выдавалась вперед, обнаруживая пылкость страстной натуры...» [2, с. 177]. Г.Л. Бялый отмечает, что образ бродяги Василия в рассказе «освещен ярким романтическим светом» [3, с. 63]. Этот бродяга, кажется, остепенился, ведет оседлый образ жизни, держит корову, бычка, пашет землю. Но, рассказывая об этом повествователю, он удивляется себе. Ему помогли обзавестись хозяйством якуты. «Якуты,
- пишет В.Г. Короленко, - вообще говоря, народ очень добродушный, и во многих улусах принято, как обычай, оказывать новоприбывшим поселенцам довольно существенную помощь. Правда, что без этой помощи человеку, закинутому в суровые условия незнакомой страны, пришлось бы или в самом скором времени умереть от голода и холода, или приняться за разбой; правда также, что всего охотнее э та помощь оказывается в виде пособия «на дорогу», посредством которого якутская община старается как можно скорее выпроводить поселенца куда-нибудь на прииск, откуда уже большая часть этих неудобных граждан не возвращается; тем не менее человеку, серьезно принимающемуся за работу, якуты по большей части также помогают стать па ноги» [2, с. 179-180].
Несмотря на помощь, оказанную ему якутами, Василий недоволен тем, что он живет здесь, его раздражает и здешняя страна, и се жители: «На-ша-то сторона, Рассея... Здесь вот все не по-нашему, что ни возьми... Тоже и парод взять: живут по лесу, конину жрут, сырос мясо едят, падаль, прости господи, и ту трескают... тьфу! Стыда у здешнего народа нисколько нету: вынь в юрте у них кисет с табаком, и сейчас, сколько ни есть тут народу, всякий к тебе руку тянет: давай!» [2, с. 182]. Здесь и тоска по родине, и взгляд свысока на обитателей здешних мест, и, возможно, некоторая негибкость характера, не
умеющего быстро приспособиться к новым обстоятельствам. Сам же автор из людей, которые пытливо и доброжелательно вглядываются в окружающую действительность независимо от того, где они находятся - в развитом ли центре цивилизации (как, в последующем, в Америке) или в позабытой богом далекой якутской деревушке. И в этом главное отличие В.Г. Короленко н его друзей, ссыльных поселенцев, от ямщиков, крестьян или уголовных ссыльных, тоже прибывших в Якутию не по своей воле. Уважение к национальной специфике в нем было заложено с детства, он привык к многонациональному окружению. Его отец - русский, мать - нолька, первым языком его был польский, родина (Житомир, Ровно) - юго-западный край, близкий к Польше.
И.С. Емельянов в монографии «Русско-якутские литературные связи в прозе (конец XIX
- начало XX в.)» справедливо отмечает: «Для сибирских произведений В.Г. Короленко характерно особое отношение к Якутии как к части Сибири. Отношение это проявляется в том, что Сибирь воспринимается одновременно как «свое» и «чужое». В рассказах Короленко, как и у других русских писателей, повествующих о Сибири, присутствует незримый образ границы, отделяющей Сибирь от собственно России.с...>Россия воспринимается действующими лицами как нечто далекое, оставшееся позади и в пространстве, и во времени» [4, с. 38-39]. То сеть Якутия как для самого автора, так и для большинства его героев (политических ссыльных, уголовных ссыльных, ямщиков и т.д.) одновременно и родина, и не родина. Таким образом, возникает мотив изгнанничества на родине, характерный и для дальнейшего творчества Короленко.
В.К. Кантор, размышляя о ментальное™ русского человека, говорит: «Российская ментальность амбивалентна. В ней сильно отторжение от другой культуры, восприятие человека другой культуры как чужака» [5, с. 50]. Мотив неприятия чужих обычаев мы наблюдаем в неоконченном рассказе Короленко «Белая пташка». Здесь описывается случай, когда у политических ссыльных гостят два якута и русский поселенец Гаврило. Хозяева угощают гостей чаем с сахаром и оладьями. Якуты выражают благодарность по поводу угощения отрыжкой, и этот факт очень сильно раздражает Гаврилу. Он говорит: «... по нашему месту невежества не любят. А здесь, известное дело... гиблая сторона...» [6, с. 430]. Опять возникает мотив вос-
приятия поселенцем Якутии как гиблой, ненавидимой стороны, в которой пребываешь только по принуждению. Когда один из якутов, тот, что помоложе, робко тянется к сахару, Гаврило резко кричит на него и комментирует свой окрик так: «Бить их надо, не то что кричать... Я так полагаю» [6, с. 431]. Налицо ненависть, презрение поселенца не только к здешней стороне, но и к ес обитателям. В «Сказе о народе саха» У.Л. Винокуровой имеется следующее высказывание: «Видимо, стремление «поставить на место» живучего якута породило легенду о низком, полузверином уровне развития сибирских инородцев. Она служила идеологическим оправданием их истребления. Разносторонний ученый-этнограф В.Г. Тан-Богораз, проживший в ссылке в Якутии и исследовавший жизнь ее коренных народов на протяжении нескольких десятков лет, подчеркивал, что «даже названия племен в устах белых принимают уменьшительную или уничижительную форму. На северо-востоке Сибири о туземцах всегда говорят уменьшительно: «чукчишки», «тунгусишки»,
даже «якутишки», несмотря на национальную силу якутов». Психология колониста не могла быть свободной от чувства превосходства своей нации над угнетаемыми и порабощенными ими. При этом пока покоренные им народы всецело подчинялись эксплуатации, они могли получить характеристики, свойственные непосредственно детям природы» [7, с. 144].
Далее в рассказе «Белая пташка» Гаврило называет князца-якута паршивцем. Молодой ссыльный Кузнецов и повествователь пытаются заступиться за якутов, говоря, что они такие же люди, как и Гаврило, но вызывают еще большее раздражение последнего, который высказывается следующим образом: «... Нам, господин, об них обо всех так полагать невозможно, чтобы, например, его к рассейскому человеку прировнять. Это вот грех по-нашему... А по-нашему вот как: здесь какое место... болото, трясина, ржа... самое это от господа проклятое место, гиблая сторона... В которой стороне рассейскому человеку жить очень неприятно... От сырости эти народы и заводются» [6, с. 434]. Якутия, с которой столкнулся В.Г. Короленко, была истинной страной «униженных и оскорбленных», где не действовали законы, принятые в европейской части России. Те же законы, которые были, только еще более угнетали и подавляли человека.
В рассказе «Соколинсц» Василий, чуть не всплакнув при воспоминании о родине и родных, предлагает повествователю послушать его рас-
сказ о побеге с острова Сахалин, или как они его называют - Соколиного острова.
Василий рассказывает историю своего побега. Он собирает человек десять, старшим у них становится бывалый бродяга Буран. Буран уже старик, и он долго сомневается, прежде чем присоединиться к группе беглецов. Им помогает артель, сочувствующая желанию вырваться из глухих стен на вольную волю. Буран предчувствует, что это его последний побег с острова. Он стал забывать дорогу, и товарищи не могут полностью положиться на него. Но все же они обошли все кордоны благополучно, кроме последнего.
В «Соколинце» воссоздана жизнь бродяг с их нравами и обычаями, бродяжьей солидарностью и духом товарищества, неутомимым поиском счастья и свободы. Есть поэтизация их силы воли, ловкости, находчивости. В глухую морозную ночь судьба свела повествователя с недюжинным человеком. История побега героя с сахалинской каторги - это целая эпопея отчаянной борьбы за волю, повесть о невероятных трудностях, почти сверхчеловеческой хитрости, изворотливости, упорстве в стремлении пожить человеческой жизнью, подышать вольным воздухом тайги. Сейчас у него все благополучно: хозяйство, довольство, спокойствие, но его постоянно манит «безвестная, заманчивая и обманчивая даль». Здесь в слове «обманчивая» пока лишь вскользь выражено сомнение в радостях скитальческой жизни. Позже это сомнение перерастет в утверждение пагубности для человека скитальчества. В связи с темой бродяжничества Короленко скажет свое слово в вечной проблеме человеческого счастья.
«Соколинсц» — одно из лучших произведений писателя. А.П. Чехов в письме к Короленко от 9 января 1888 г. писал: «Ваш «Соколинсц», мне кажется, самое выдающееся произведение последнего времени. Он написан как хорошая музыкальная композиция, по всем тем правилам, которые подсказываются художнику его инстинктом...» [8, с. 170-171].
Г.А. Вялый пишет: «Этот яркий романтический свет, который бросает Короленко на все события и перипетии рассказа, появляется в предпоследней главе, но возникает он не внезапно, а подготавливается всем ходом повествования и связан он не только с героями бродяжьей эпопеи, но и с автором-повествователем - человеком, в уме и сердце которого заключены возможности и силы, нужные для того, чтобы поднять очерк из жизни сибирских бродяг на пьедс-
стал высокой романтики» [3, с. 65-66]. Исследователь обращает внимание на такие романтико-символичсскис образы в начале рассказа, как молчание, одиночество, мрак, притаившаяся ночь. Когда же повествователь разжигает огонь, образы мрака и смерти сменяются символами веселого огня и радостного воскресения. Свет может, хоть и на время, победить тьму. В этот момент появляется Василий, и повествователь чувствует, что их одинаково гложет тоска по свободе, манит обманчивая даль. Оба они, по мнению Г.А. Бялого, люди романтического склада души, люди больших надежд и ожиданий. Вместе с тем автор явно отделяет себя от своего героя. Стремления бродяги носят неопределенный, анархический характер и куда приведут его энергия и сила, вырвавшиеся на волю, автору остается неизвестным.
Г.А. Бялый отмечает, что в архиве В.Г. Короленко сохранилась первоначальная редакция рассказа, относящаяся к амгинскому периоду. В этой редакции меньше лиризма и почти нет романтизации бродяжьего быта. Гораздо менее романтичен и образ старого Бурана. Буран не является знатоком и хранителем сахалинской традиции. Эпизод его колебаний перед побегом подан много прозаичнее, чем позже. Буран отправляется в побег лишь по принуждению товарищей [3, с. 67-68]. Душевное состояние автора в Дмгс было тяжелым, якутского народа он еще не знал так хорошо, как после якутской ссылки, он еще не «смотрел глазами» якутского народа. Поэтому романтизация, лиризм появляются
позже, когда Короленко, подобно народу под гнетом, особенно яростно рвался к воле, свободе даже в такой форме, как бродяжничество. Обстановка реакции 80-х гг. поставила русского писателя в положение бесправного, угнетенного неволей человека, когда всепоглощающим стремлением становится жажда свободы, и здесь насгроснис автора поддерживается, подкрепляется теми впечатлениями, которые он впитал в себя, закрепил в сознании в Якутии. Именно в объективных обстоятельствах эпохи и субъективных факторах личной жизни заключались истоки лиризма, романтизация «вольной волюшки» как определенная черта эволюции его поэтического стиля.
Литература
1. В. Г. Короленко в воспоминаниях современников. - М.: Гослитиздат, 1962.
2. Короленко В.Г. Собрание сочинений. В 6 т. Т. 1.
- М.: Правда, 1971.
3. Бялый Г.А. В.Г. Короленко. - Л.: Худож. лит., 1983.
4. Емельянов И.С. Русско-якутские литературные связи в прозе (конец Х1Х-начало XX в.). - Новосибирск: Наука, 2001.
5. Российская ментальность (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. - 1994. - №1. -- С. 25-53.
6. Короленко В.Г. Сибирские очерки и рассказы. В 2 ч. 4.2. - М.: Гослитиздат, 1946.
7. Винокурова У.А. Сказ о народе саха. - Якутск: Нац. кн. изд-во «Бичик», 1994.
8. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. В 30 т. Т.2. Письма. - М.: Наука, 1983-1988.
УДК 82.387.06
Поэтика рубаи М. Ефимова: тема и проблематика*
Т.Н. Васильева
Литература любого народа не может развиваться в замкнутом пространстве, не испытывая влияния и взаимодействия с другой. Одним из примеров подобного явления можно назвать появление рубаи в якутской лирике, в частности в творчестве М. Ефимова. Здесь можно находить как сходные типологические параллели, так и самобытные национальные особенности. Тем самым данные произведения подтверждают то, что заимствованные жанровые формы представляют собой особый
----------------------------- синтез влияния чужой и национальной культуры.
ВАСИЛЬЕВА Татьяна Ниловна - ст. нреподава- Так, якутские рубаи в более широком смысле мотель ФЯФК ЯГУ. гу,п бып1ь восприняты как своеобразная форма
* Статья принята к печати 8 декабря 2006 г. рубаи массического типа.
