CC BY
85
Рябченко Оксана Николаевна
кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры экологического, аграрного и природоресурсного права Института права, социального управления и безопасности Удмуртского государственного университета (e-mail:okt.wa@yandex.ru)
Преступления против порядка управления в российском законодательстве X-XI веков
В статье рассматривается вопрос о предпосылках становления уголовного законодательства о преступлениях против порядка управления. Раскрывается содержание норм первых правовых памятников, определяются их особенности и перспективные направления дальнейшего развития.
Ключевые слова: история уголовного права, преступления против порядка управления, Русская Правда, самоуправство, посягательство на жизнь должностного лица.
O.N. Riabchenko, Master of Law, Senior Lecturer of the Chair of Environmental, Agricultural and Natural Resource Law of the Institute of Law, Social Management and Security of the Udmurt State University; e-mail:okt.wa@yandex.ru
Crimes against public order in the Russian legislation of the X-XI centuries
The article examines the preconditions of formation of the criminal legislation on crimes against public order. Reveals the contents of legal norms the first of the monuments are defined by their features and promising directions of further development.
Key words: history of criminal law, crimes against public order, Russian Lex, arbitrariness, violence to officials life.
Законодательство о преступлениях против порядка управления в своей основе имеет, прежде всего, сложившиеся на тот или иной момент отношения в области государственного управления. В этой связи анализу законодательства всегда целесообразно предпослать хотя бы краткий обзор этих отношений. Былинный эпос, летописные своды, княжеские уставы и иные исторические источники содержат скромную информацию для реконструкции специалистами порядка управления в Древнерусском государстве. Так, ст. 1 Договоров Руси с Византией, заключенных в 911 и 944 гг., дает возможность лишь в первом приближении выявить общие начала управления в государстве. На Руси, согласно памятникам, правит великий князь, причем в согласии с высшими представителями знати и народа. Послы, заключающие договор, означаются в тексте документа как «посланные Олегом, великим князем русским, и всеми подвластными ему светлыми боярами», «посланные Игорем, великим князем русским и всяким княжьем и всеми людьми Русской земли». Встречается здесь и оборот «наш великий князь Игорь и его бояре и все люди русские» [1, с. 10-14, 35-41].
Великий князь, однако, не являлся единоличным правителем, и его власть не имела отчетливо наследственного характера. Как и в
любом раннефеодальном государстве, функции князя были связаны с решением военных задач, поддержанием дипломатических отношений, охраной торговых путей, сбором налогов. Выполнял он их вместе со своей дружиной. Великому князю подчинялись местные племенные князья, которые по договору с великим князем приводили ему на службу свои собственные дружины и ополчение. Организация ополчения строилась на основе десятичной системы, где во главе отдельных образований стояли тысяцкие, сотские, десятники, которые выполняли одновременно с военными и административные функции управления территорией. По-другому обстояло дело в Новгороде и Пскове. Здесь сложились феодальные республики в их аристократическом варианте. И в Новгороде, и в Пскове существовали князья, но они выполняли совсем не те функции, что в Киеве. В феодальных республиках князья были уже не монархами, не главами государства. Соответственно, здесь была заметна роль других, республиканских органов - веча, осподы, принимавших активное участие в управлении государством. Для Новгорода характерно также влияние на государственное управление руководителя церкви. Все это связывало князя, не оставляя ему самостоятельной власти ни в законодательстве, ни в управлении, ни в судопроизводстве [2, с. 17].
113
В X в. десятичная система управления сменилась дворцово-вотчинной, при которой государство управляется подобно феодальной вотчине. Управление государством становится как бы продолжением управления хозяйством великого князя: лица, обслуживающие потребности великого князя, одновременно становятся чиновниками государства в соответствующей отрасли управления.
Если десятичная система еще не знает разделения на центральные и местные органы управления, то дворцово-вотчинная система предполагает уже выделение центральных и местных органов управления. В качестве представителей власти на местах выступают местные князья, а также наместники и волостели - должностные лица, назначаемые великим князем. Наместник выполнял различные управленческие функции: собирал дань, судебные и торговые пошлины, вершил суд, командовал местной дружиной. Наместники и волостели жалованье за службу не получали и содержались за счет собираемого с подведомственной территории так называемого корма, что послужило основанием для именования такой системы управления кормлениями.
По вполне понятным причинам ранний период истории российской государственности объективно не мог сопровождаться разработкой дифференцированной, подробной системы нормативного регулирования отдельных функций центрального и местного управления. Однако, как верно пишет А.В. Щербаков, «правовая охрана порядка управления в государстве как неотъемлемая часть его нормального функционирования осуществлялась едва ли не с самого зарождения государственности на Руси, несмотря на то, что собственно понятие "порядка управления" в то время еще не использовалось» [3, с. 125].
На начальных этапах истории государство в большей степени было озабочено формированием структурных основ администрирования, определением статуса и возможностей представителей государственного аппарата и одновременным закреплением обязанностей подданных, ограничением своеволия местных управленцев. Это обстоятельство нашло непосредственное отражение в тексте правовых памятников, которые традиционно относят к числу наиболее ранних источников отрасли уголовного права.
Речь, в частности, идет о Русской Правде. Вторая часть ее краткой редакции (начиная со ст. 19), получившая в историографии название «Правда Ярославичей», содержит целый ряд статей, в которых формулируются предписания, послужившие основой и предтечей современной системы норм об ответственности за преступления против порядка управления [1, с. 77-80].
Так, в ст. 19-25 этого документа содержатся положения о наказаниях за преступления, совершенные против жизни и здоровья представителей княжеской администрации. Русская Правда устанавливает двойной размер виры (80 гривен) за убийство огнищанина (управляющий всем княжеским хозяйством, дворецкий -высший чиновник в княжеской администрации), подъездного (чиновник, осуществляющий сбор причитающихся князю поступлений) и ряда высших тиунов (управляющих, подчинявшихся огнищанину и заведовавших отдельными отраслями вотчинного управления); устанавливает обязанность преступника выплатить эту виру самостоятельно, без участия общины; закрепляет обязанность самой общины платить виру в случае отказа от розыска убийцы (исторически точным (если не ошибочным) будет, в связи с этим, начинать историю преступлений против жизни и здоровья управленцев с середины XVII столетия [4, с. 35].). Здесь же устанавливается ответственность за посягательство на жизнь управленцев среднего и низшего звена княжеской администрации: сельского и пахотного старосты, рядовичей. Важное значение при этом имеет ст. 21, допускавшая убийство огнищанина, совершающего преступления, что косвенно указывает на центральный признак преступлений против жизни и здоровья управленцев: соблюдение ими своих обязанностей, функционирование в рамках установленного порядка, а возможно, отчасти и связь посягательства на их жизнь с осуществлением ими своих должностных и профессиональных обязанностей.
Помимо специализированной охраны субъектов управленческой деятельности, Русская Правда содержит положения, ориентированные на защиту, как выразился Э.В. Георгиевский, «самой процедуры администрирования» [5, с. 155], прежде всего судебного. Эту задачу решала ст. 33, карающая штрафом в пользу князя тех, кто «смерд умучать, а без княжа слова», и повышающая размер штрафа в четыре раза в случае совершения преступления против огнищанина, тиуна или мечника. «Мучение» в данном случае следует понимать как самочинные, самоуправные действия судебно-процессуального порядка, как наказание-самосуд за совершенные потерпевшим действия. Саму статью же справедливо рассматривать как норму, охраняющую феодальную юрисдикцию князя, его право урегулировать конфликты и наказывать.
К этой норме примыкает и ст. 34 Пространной редакции, которая устанавливала специальный порядок подтверждения своего права на пропавшую вещь, с обязательной процедурой «свода», и наказание за присвоение
ОБЩЕСТВО И ПРАВО • 2015 • № 4 (54)
114
найденного, которое в случае невозвращения вещи после объявления собственников о пропаже приравнивалось к краже.
Будет вполне справедливо усматривать в этих предписаниях начало формирования уголовно-правовых запретов на осуществление действий, идущих вразрез с установленным порядком управления, и уже поэтому сложно согласиться со специалистами, которые усматривают начало норм об ответственности за самоуправство в Новгородской Судной грамоте [6, с. 7]. Называть такие действия в полном смысле слова самоуправными, конечно, нет еще оснований [7, с. 27-28], они лишь сходны по своему содержанию с понятием самоуправства, однако связь с современными конструкциями достаточно очевидна.
Наряду с указанными, Русская Правда формулировала и иные запреты, тяготеющие к преступлениям против порядка управления. Так, ст. 34 Краткой редакции преследовала переустановление или уничтожение межевых знаков (ст. 34). Соответствующие предписания были развиты в ст. 71-73 Пространной редакции, в которых устанавливалась ответственность за уничтожение знака собственности на ульях, повреждение межевых деревьев, нарушение границ земельных и иных владений.
Оценивая эти нормативные положения с точки зрения современных представлений о системе противоправных посягательств на порядок управления, несложно заметить, что они:
во-первых, возникли сразу как группа правовых норм, что отражало одновременно и достаточную разветвленность (развитость) системы управления, и особую заинтересованность государства в ее охране;
во-вторых, изначально охватывали собой и посягательства на жизнь и здоровье представителей управленческого аппарата, и на установленный порядок управления, регулирования общественных отношений;
в-третьих, в силу вполне объективных причин были еще слабо дифференцированы от норм, устанавливающих ответственность за различные посягательства на реализацию государством принадлежащих ему прав (в том числе права собственности, права наказания, права сбора налогов и др.).
Последнее обстоятельство представляется особенно важным, поскольку именно в различении преступлений, нарушающих собственно установленный порядок управления обществом, преступлений, направленных на порядок реализации государством принадлежащих ему прав, и состоит основной вектор развития исследуемых уголовно-правовых норм.
1. Памятники русского права. Выпуск первый. Памятники права Киевского государства. Х-Х11 вв. / сост. А. А. Зимин; под ред. С. В. Юшкова. М., 1952.
2. Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. / под общ. ред. О. И. Чистякова. Т. 1: Законодательство Древней Руси / отв. ред. В.Л. Янин. М., 1984.
3. Щербаков А. В. Российское уголовное законодательство о преступлениях против порядка управления: становление и развитие // Бизнес в законе. 2009. № 2.
4. Борисихина С.А. Уголовно-правовые и криминологические аспекты борьбы с посягательством на жизнь сотрудника правоохранительного органа: дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2003.
5. Георгиевский Э.В. Система и виды преступлений в уголовном праве Древней Руси. М., 2013.
6. Сурков И.К., Мотин О.А. Самоуправство: уголовно-правовой анализ. Самара, 2007.
7. Капканов В. И. Понятие самоуправства в памятниках старорусского права // История государства и права. 2006. № 8.
1. Monuments of Russian law. First issue. Monuments of the rights of the Kievan state. X-XII centuries. / comp. A.A. Zimin; ed. by S.V. Yushkov. Moscow, 1952.
2. The Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 vol. /gen. ed. by O.I. Chistyakov. Vol. 1: The law of ancient Russia / resp. ed. V.L. Yanin. Moscow, 1984.
3. Shcherbakov A.V. Russian criminal legislation on crimes against public order: the formation and development // Business in law. 2009. № 2.
4. Borisikhin S.A. Criminally-legal and criminological aspects of the struggle against an encroachment on the life of a law enforcement officer: diss.... Master of Law. Krasnodar, 2003.
5. Georgievsky E.V. The system and the types of crimes in criminal law of ancient Russia. Moscow, 2013.
6. Surkov I.K., Motin O.A. Arbitrary: criminally-legal analysis. Samara, 2007.
7. Kapkanov V.I. The notion of arbitrariness in the monuments of Old Russian law // History of state and law. 2006. № 8.
115
