CC BY
27
Уголовное право
УДК 343.61 Sh.T. GIREYEV*
ББК 67.408.111.1-1 Г51
RESPONSIBILITY FOR MERCENARY MURDERS IN THE HISTORY OF THE RUSSIAN CRIMINAL LAW
OF PERIOD OF X-XII CENTURIES
Аннотация: в статье исследуетсявопрос о зарождении идеи дифференциации уголовной ответственности за убийстве, отмечаетсяизначальная негативная оценка корыстного мотива убийства в общественном сознании, определяютсяистоки негативной оценки корысти, анализируется законодательный опыт отражения этой оценки в первых памятниках русскогоправа.
Ключевые слова: корыстный мотив, убийство, история уголовногоправа, Русская Правда.
ШАМИЛЬ
ТЕМИРЛАНОВИЧ
ГИРЕЕВ*
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА КОРЫСТНЫЕ УБИЙСТВА В ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОГО УГОЛОВНОГО ПРАВА Х-Х11 ВЕКОВ
Annotation: the article deals with development of the criminal responsibility for murders, emphasizes the initial negative understanding of mercenary motive of a murder in public conscience, defines sources of a negative understanding of self-interest, and analyzes the legislative experience of reflection of this evaluation in the first monuments of the Russian right.
Key words: mercenary motive, murder, history of criminal law, Russkaia Pravda.
Корыстные криминальные посягательства на собственность присущи любому обществу на всем протяжении его развития, что обусловлено неравномерным распределением ресурсов и са -мой природой человеческой мотивации. В этом отношении корыстные насильственные криминальные посягательства обладают определенным постоянством. Они совершались в различные исторические эпохи, при различных социальных, экономических, духовно-нравственных и политических условиях жизни общества, но при этом также всегда оценивались в качестве наиболее опасных преступлений. Особое место в ряду подобных социальных отклонений ввиду повышенной общественной опасности справедливо занимают корыстные убийства.
Однако при всей этой стабильности социальные отклонения, будучи рассмотренными в историческом аспекте, выступают все же как явления изменчивые и относительные; по этой причине их социальная и правовая оценка должна быть всегда подчеркнуто историчной и сугубо конкретной1. В связи с этим определенный исследовательский интерес представляет ретроспективный анализ законодательства об ответственности за совершение корыстных убийств. Ведь для того чтобы понять смысл действующей сегодня нормы, необходимо «раскрыть, какие именно общественные явления, объективные исторические закономерности лежали в основе создания данной нормы, какую цель хотел достичь законодатель ее установлением»2. Более того, важно уяснить, достаточны ли существующие уголовно-правовые запреты для противодействия корыстным убийствам, осно-
* Старший следователь-криминалист военного следственногоуправления (Следственный комитетРФ по г. Москве)
E-mail: [email protected].
ваны ли они на социально-исторических закономерностях криминального поведения, учитывают ли они опыт борьбы с корыстными убийствами.
Исследование историко-правового аспекта борьбы с корыстными убийствами целесообразно начать с обращения к историческим источникам российского уголовного права.
Как известно, первые правовые памятники России, характеризовавшиеся объективно низким уровнем законодательной техники и казуистическим принципом установления запретов, связывали тяжесть преступных действий по преимуществу с внешней стороной деяния. Опасность преступления (обиды) по Русской Правде (в ее краткой редакции) определялась по преимуществу тяжестью наступивших в результате поведения виновного последствий. «Разумеется, его внешняя, объективная сторона, - пишет М.М. Абрашкевич, - представляется мерилом наиболее наглядным и простым»3. Однако в более поздних списках Русской Правды в ряде статей уже можно заметить «проявление сознания и воли»4 действующего субъекта. Характерно, что первое упоминание о субъективных признаках преступления связано именно с нормативной оценкой корыстных побуждений при совершении убийства. Так, Русская Правда весьма снисходительно рассматривала убийство «на пиру» или в ссоре, нежели «в разбое», то есть совершенное с корыстной целью (ст. 3, 4 по Троицкому списку). «Такие убийства, - по замечанию В. В. Есипова, - противопоставлялись друг другу»5. Мотив и способ действия в их совокупной оценке определяли тяжесть преступления, что хорошо видно на примере санкций за различающиеся по своей внутренней и внешней сторонам преступления. Корысть при совершении убийства является, по сути, первым субъективным признаком, положенным в основу дифференциации уголовной ответственности в российском уголовном праве. Хотя следует заметить, что подобные, с современных позиций достаточно грубые, приемы дифференциации ответственности за убийство еще не позволяют говорить о полноценном осмыслении идеи внутренней стороны преступления.
Важное значение в оценке корыстного мотива придавалось не только способу его удовлетворения, но и тем социальным ценностям, на которые осуществлялось посягательство, детерминированное корыстью. Некоторые авторы, характеризуя нравы древнерусского общества и его отношение к собственности, указывали: «Собственность ценится слишком вы-
соко и до того тесно связана с личностью обладателя, что составляет как бы плоть и кровь его»6. Вероятно, поэтому повышенная ответственность за корыстное убийство в большей степени свидетельствовала о более опасном внешнем нарушении обычаев жизни, нежели о ценности человеческойличности и низменности мотива. Так комментирует эту норму А.П. Чебышев-Дмитриев: «Убийство (кроме тайного) предполагает борьбу, обоюдную опасность... Убийство в то время, при господстве силы, считалось не таким гнусным и не таким опасным для общества, как воровство или зажигатель-ство»7. Эти слова свидетельствую™ двух принципиальных идеях: Русская Правда устанавливает охрану жизни других членов общества, подчеркивая при этом важность сложившихся традиций организации быта (обычное право), и включает в себя первые критерии дифференциации ответственности за убийство, в основу которых также заложены традиционные представления о нормальном функционировании общины.
Следует отметить, что убийства нередко совершались и при кражах, а не только при грабежах и разбоях. Разбой и татьбу размежевал преимущественно объект деяния, значение которого в исследуемом периоде еще не было уяснено8. В таком контексте древнерусское право рассматривало убийство в качестве самостоятельного преступления, совершение которого вкупе с корыстными посягательствами характеризуется повышенной социальной опасностью. При этом преждевременно говорить о ярко выраженном стремлении властей путем криминализации убийств, совершенных в разбое, «обуздать» криминальные корыстные мотивы, столь привычные для российского общества исследуемого периода. Санкции за сопряженные с разбоем убийства (поток и разграбление), бесспорно, подтверждают большую опасность корыстных мотивов и целей. Однако, как отмечается в литературе, криминализация разбоя как деяния - спутника убийства естественным образом показывала потребность элиты в упрочении своих позиций в условиях централизации власти, поэтому запреты на совершение убийств в ходе разбоев носили не столько проимущественный, сколько антинасильствен-ный характер9.
Обращаясь к изучению истории уголовного права, важно указать на традиционно сильное влияние общественно-политической жизни восточных славян на результаты правотворчества. «Быстрое развитие социально-экономических отношений, - пишет М.Б. Свердлов, -
Уголовное право
Уголовное право
значительно обгоняло темпы писаного права. редактирование составителями Пространной Правды предшествующих норм Краткой Правды, заострение их социальной направленности, пополнение их нормами еще существующего устного права и создание новых юридических норм и целых комплексов статей, которые регулировали отношения собственности в феодальном государстве, способствовали организации феодальной эксплуатации в господском хозяйстве в целом»10.
Изложенное наиболее явно прослеживается при анализе Правды Ярославичей 1072 г. (как части Пространной Правды, дошедшей до нас в более поздней редакции). «Укрепление раннефеодального государства и распространение феодальных отношений, - отмечает А.А. Зимин, - вызвало бурный протест различных слоев древнерусского населения»11. Он привел к волне народных восстаний, которые с большим напряжением сил были подавлены княжеской властью. Итогом разгрома восстания 60-х - начала 70-х годов XI века стала серьезная переработка Правды Ярослава и княжеского устава. В созданной на их основе Правде Яросла-вичей дано новое видение целого ряда институтов древнеславянского права. Первым пунктом реформы, как отмечают специалисты в области истории права, была отмена кровной мести. Академик Б.Д. Греков указывает, что «месть была официально ликвидирована»12. Отмена кровной мести для правящих князей была важна с точки зрения консолидации власти и упрочнения феодальных отношений (кровная месть «сплачивала низы против феодалов»13).
Период становления раннефеодального права примечателен тем, что именно в этот исторический момент осуществляется формализация социального неравенства. Это видно на примере санкций за убийство. Так, жизнь старшего дружинника защищается вдвое большей вирой, чем младшего и рядового члена общины. Пространная Правда, как указывает М.Н. Тихомиров, «дает картину княжеского хозяйства, в котором исключительное место занимает только княжеская администрация»14. Видоизменению подверглись и другие законы, бытовавшие в стране, в частности, с отменой кровной мести стало запретным убийство огнищанина даже «в обиду» (ст. 19 Краткой Правды); такое убийство было приравнено к убийству «в разбое» (ст. 20 Краткой Правды). Общий взгляд на эти нормы позволяет заключить, что фактически всякое убийство княжеского мужа стало рассматриваться как разбойное. Иными сло-
вами, законодатель того времени уравнял по степени опасности посягательства на жизнь государственных служащих и корыстные убийства. В основе такого решения прослеживаются прагматичные управленческие цели княжеской власти, заинтересованной в повышении нормативных гарантий защиты собственных интересов. При этом появление подобных норм в отечественном законодательстве серьезным образом повлияло на формирование ценностного отношения к корысти.
Позднее, в период законодательной деятельности Владимира Мономаха, «всякое убийство (а не только «княжа мужа») рассматривалось как разбой, причем разбойник выдавался на поток (изгнание) и разграбление (ст. 7 Пространной Правды)»15. Эта норма в условиях усилившегося к началу XII в. социального расслоения преследовала общепревентивную цель. Исключением из общего правила об убийстве как наиболее опасном преступлении стало установление «пониженной» ответственности за неумышленное причинение смерти («в сваде или в пиру явлено»); за такое преступление виновный должен был платить виру (ст. 6 Пространной Правды). Одной из правовых новаций Мономаха стала норма о распространении ответственности на вервь в тех случаях, когда убийца («головник») был известен (ст. 5 Пространной Правды). Эта «древняя» правовая норма интересна с позиции ее профилактического потенциала. Профессор А.А. Зимин указывал по этому поводу, что гарантом невозможности совершения убийств выступала община, которая несла полную ответственность за преступления своих членов16.
Таким образом, в классическом памятнике отечественной истории права, отображающем структуру Древнерусскогогосударства и общества Х-Х11 вв., - Русской Правде - выделяются первые попытки дифференциации ответственности за убийство в зависимости от мотивов и целей преступника. Говоря языком современного уголовного права, корысть по Русской Правде являлась криминообразующим и одновременно квалифицирующим признаком преступления. За корыстные убийства следовало наиболее строгое наказание. Кроме того, изучение законодательства исследуемого периода позволяет объяснить предпосылки криминализации корыстных убийств в современных условиях. Представляется, что действующая уголовно-правовая норма об ответственности за убийство из корыстных побуждений (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ) являет собой резуль-
тат исторической эволюции. А современная ре- в истории древнерусскогоправа традицией ус-
дакция закона о повышенной ответственности тановления более суровых санкций за умышлен-
за совершение таких преступных посягательств ные посягательства, подрывающие типичную
во многом объясняется сформировавшейся еще организацию социальных и бытовых отношений.
1 См.: Социальные отклонения. Введение в общую теорию. М., 1984. С. 102.
2 КудрявцевВ.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1999. С. 87.
3АбрашкевичМ.М. Эволюция идеи о преступлениии наказании: публич лекция. Одесса, 1903. С. 8.
4 Очерки истории русского права. История уголовного права и судопроизводства (по лекциям проф. М.М. Дьяконова). Юрьев, 1905. С. 8.
5 Есипов В.В. Уголовноеправо. Часть Особенная Преступленияпротив личности и имущества М., 1906. С. 6.
6 Цит. по: Чебышев-Дмитриев А. О преступном действии по русскомудопетровскому праву. Казань, 1862. С. 32.
7 Там же. С. 32-33.
8 См.: ТокарчукР.Е. Насильственные хищения в истории отечественногоуголовного права // Проблемы российскогоправа: теория и практика: материалы регион. науч-практ. конф. Кемерово, 2007.
9 См.: Там же.
10 СвердловМ.Д. От Закона Русскогок РусскойПравде. М., 1988. С. 138-139.
11 Зимин А.А. Правда Русская. М., 1999. С. 201.
12 ГрековБ.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 144.
13 ЗиминА.А. Указ соч. С. 208.
14 ТихомировМ.Н. Исследование о РусскойПравде. М.; Л., 1941. С. 201.
15 ЗиминА.А. Указ соч. С. 235.
16 См.: Там же.
Уголовное право
