CC BY
67
предметные миры экономической теории в МИРЕ формационных перемен
Н.Д. ЕЛЕЦКИЙ,
доктор экономических наук, профессор главный научный сотрудник Южного научного центра РАН
1. Инверсия уровневой доминантности в структуре объекта и предмета общей экономической теории
В системе современного всемирного хозяйства происходит «инверсия» доминантности внутри- и внешнеэкономических зависимостей и закономерностей. Внутриэко-номические процессы теряют присущее им в течение многих предшествующих веков и тысячелетий качество первичности относительно внешнеэкономических. Ранее «точки роста» мировой экономической цивилизации формировались на локализованных территориях, в рамках отдельных стран или их регионов, а затем пространственно распространялись, побеждая и вытесняя в конкурентной борьбе исторически предшествующие им хозяйственные уклады и системы, которые либо прекращали своё существование, либо превращались в маргинальные формы деятельности на фоне количественно и качественно доминирующих новых экономических моделей. Подобные процессы наблюдаются и сегодня, но только в контексте экономико-географического механизма; в плане же содержательной трансформации способа производства ключевое значение имеет тот факт, что первично-сущностные закономерности возникновения и функционирования нового, постиндустриального способа производства формируются на глобальном уровне, в связи с чем с содержательной стороны данный способ производства может быть определён как глобально-информационый. «Глобальная проблематика предстаёт как новая точка отсчёта жизни людей, предполагающая формирование представлений о качественно ином будущем, которое не вытекает линейно из настоящего» [12, с. 206] (см. также: [1, с. 11—23; 25; 24; 15; 38]).
Первичность глобальных закономерностей и производный, вторичный характер хозяйственных взаимодействий на нисходящих уровнях социальной организации отличают современный глобальный способ производства от предшествующих тенденций генезиса глобализации. Они, безусловно, способствовали созданию условий для возникновения современной экономики, но отражали специфику иных этапов экономической цивилизации. Так, уже переход от присваивающего к производящему хозяйству имел в цивилизационном плане глобальные причины и последствия. Система рыночно-капиталистических отношений стала приобретать общепланетарные масштабы со времени Великих географических открытий, но вначале она охватывала в этих масштабах лишь сферу обращения и выступала в форме торговых отношений между региональными и точечно-очаговыми центрами на фоне количественно преобладающих автаркических хозяйственных комплексов натурального типа. Затем, в связи с качественным возрастанием роли вывоза капитала при переходе к монополистической стадии капитализма, общепланетарные масштабы стали приобретать и буржуазные формы производства, но первично-сущностные экономические закономерности по-прежнему формировались в регионально-ограниченных ареалах стран-метрополий. В условиях же современной глобализации происходит не просто дальнейшее развитие интернационализации производства, производственных отношений и хозяйственных взаимосвязей отдельных стран и регионов, а переход первично-сущностной роли от внутренних - к глобальным экономическим закономерностям. Их структуризация позволяет выделить закономерности возникновения, функционирова-
© Елецкий Н.Д., 2007
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
ния и развития глобальных производительных сил, производственных отношений и всемирного хозяйственного механизма, а также глобальных проблем и противоречий (см., например: [28; 31, с. 4].
Возрастание системной целостности всемирного хозяйства и переход к глобальным экономическим закономерностям первично-сущностной роли порождает новые теоретические проблемы и приводит к возникновению новых направлений экономико-теоретических исследований. Происходит модификация предмета традиционных отраслей экономической теории во взаимодействии с формированием предметного «поля» новых, в том числе пограничных и комплексных дисциплин. Поскольку новый, постиндустриально-информационный способ производства возникает как феномен глобального порядка, то современная общая экономическая теория объективно приобретает характер глобальной экономической теории, или методолого-теоретического фундамента исследований глобализирующихся форм экономической цивилизации. В то же время, эти исследования неизбежно пересекаются с предметным полем таких дисциплин, как экономическая глобалистика и теория всемирного хозяйства. В настоящее время существует значительная неопределённость в разграничении содержания их «предметных миров», но общая логика организации и эволюции теоретико-экономического знания, по-видимому, предполагает развитие политической экономии постиндустриально-информационного общества в качестве методолого-теоретического блока или аспекта в рамках более широкой и комплексной проблематики экономической глобалистики и теории всемирного хозяйства. Следует, вместе с тем, подчеркнуть, что предметно-функциональное соотношение «миров» глобальной политической экономии, экономической глобалистики и теории всемирного хозяйства не случайно остаётся в настоящее время нестрогим, неопределённым и по многим аспектам - дискуссионным, т.к. это предопределено переходным характером и неполнотой выявления тенденций развития постиндустриально-глобального хозяйства.
2. Структурно-содержательная модификация «предметного мира» общей экономической теории
В течение последних полутора столетий на роль общей экономической теории в мировой экономической науке претендовали два соперничающих теоретических направления (можно их также определить как «проекты», исследовательские программы, дискурсы, «предметные миры» и т.д.) - политическая экономия и экономикс.
Единство объекта исследования - экономической действительности - не отрицает, как известно, специфики предмета различных отраслей экономико-теоретического знания; напротив, многоуровневость и многогранность объекта порождают необходимость этой специфики. Несмотря на все изменения и происходившую в течение нескольких веков дифференциацию теоретико-экономического знания, в центре внимания политико-экономических исследований находились проблемы сущности и наиболее глубинных закономерностей функционирования экономической системы общества, факторов её эволюции и совершенствования. Политическая экономия стремилась выяснить, «почему» возникали, развивались, прекращали своё существование, эффективно или неэффективно функционировали экономические системы и присущие им элементы хозяйственного механизма. При этом объективное развитие экономической цивилизации и внутренняя логика саморазвития науки всё более выявляли дуалистическую поляризацию основного производственного отношения, категориально отражаемого основным вопросом науки: это противоречивое отношение между непосредственными создателями благ, работниками, с одной стороны, и собственниками - с другой. «Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям - отношение, всякая данная форма которого каждый раз естественно соответствует определённой ступени развития способа труда, а потому и общественной производительной силе последнего
- вот в чём мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя и всякой данной специфической формы государства» [18, ч. 2, с. 354]. Упрощённо говоря, основной вопрос политической экономии - это вопрос о собственнос-
ти, о степени соответствия отношений собственности задачам повышения эффективности экономической системы. Исходя из анализа отношения между работниками и собственниками, политико-экономический подход разворачивается и конкретизируется далее в исследованиях системы производственных отношений, в том числе - и форм экономических взаимосвязей между разными собственниками с учётом исторических особенностей и функциональных механизмов организации различных экономических систем. Вопрос о собственности составляет, таким образом, системообразующую основу «предметного мира» политической экономии в целом.
Для экономикс же основным вопросом является вопрос о взаимодействии продавцов и покупателей в процессе осуществляемого ими экономического выбора, об обеспечении посредством этого взаимодействия оптимизации использования ограниченных ресурсов, максимизации доходов и достижения рыночного равновесия. Широкую известность получил учебно-адаптированный вариант трактовки основного вопроса экономикс, сформулированный П. Самуэльсоном: «Основной вопрос, рассматриваемый экономической теорией, состоит в том, каким образом рыночной механизм ценообразования решает триаду проблем: Что производить, Как и Для кого» [29, с. 63]. Формулировка вполне определённая и убедительно реализуемая далее в системно развёрнутой характеристике предмета экономикс как названным, так и другими представителями данного научного направления. Они исследуют, преимущественно, вторичные фазы воспроизводственного процесса через призму рыночного механизма ценообразования, руководствуясь при этом маржиналистско-неоклассической аксиоматикой, с необходимыми, для современных условий, добавлениями кейнсианских идей экстернального регулирования рынка и институционалистских оценок взаимовлияния экономических и социальных факторов. Тем самым, «предметный мир» данной научной дисциплины объективно соотносится со вторичными, внешними формами социально-экономических отношений (определяемыми, в действительности, некоторыми более глубинными, сущностными параметрами производительных сил общества и отношений собственности), что означает и соответствующий вторичный, конкретно-экономический характер анализируемой отрасли научного знания. Безусловно, объективная вторичность предметного уровня объекта изучения не означает вторичности исследовательского уровня.
В современных условиях наиболее важен тот факт, что при переходе к глобальноинформационному способу производства в структуре предмета каждого из двух основных теоретико-экономических направлений на первый план выходит проблематика глобальных экономических взаимодействий. Для политической экономии всё актуальнее становятся проблемы мировой (всемирной) собственности, глобального экономического управления, глобального налогообложения («налог Тобина»), спецификации собственнических правомочий субъектов (акторов) всемирного хозяйства, глобализации механизмов ценообразования и финансовых отношений и т.д. «Недра Земли, Мировой океан, Космос -чьё это достояние? А леса, воды, воздух?.. А отходы, отбросы, «мировая грязь»? А вредное производство?.. Ясно, что в собственническом отношении человека к природным - да и не только природным - ресурсам, равно, как и к результатам труда, присутствует и все настойчивее о себе заявляет мировой момент. Из объектов собственности некоторые уже весьма явно претендуют на общемировую собственническую реализацию, другие - лишь отчасти... Пора осознать, что собственность - это не только то, что разъединяет, но и то, что объединяет мир. Собственность - явление и всемирного порядка» [23, с. 291-292] (см. также: [30, с. 32-332; 32, с. 5]). Успешное развитие экономической глобалистики невозможно без разработки её политико-экономических основ. Модификация предмета политэкономии в контексте первичности глобальных закономерностей - одна из сущностных сторон процесса превращения её в политическую экономию современной цивилизации (см., например: [9]).
Ключевое значение приобретает также глобальный характер информационных ресурсов, форм производства и форм богатства. Возрастает роль собственности на информацию и её материальные носители; одновременно актуализируется проблема прав на получение, распространение и интерпретацию информации. Поскольку информация пре-
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
вращается в основной производственный ресурс и в основную форму богатства, то собственность на информацию по своей экономической роли становится аналогична собственности на землю в аграрных обществах и обладанию капиталом в буржуазном хозяйстве. Реализация собственности на информацию означает возможность присвоения дохода в любой форме. Все разновидности существующих в обществе благ - деньги, любые товары и услуги, традиционные средства производства, время и труд других людей - оказываются объектом присвоения собственника информации, превращающегося в основного субъекта социальной власти, в том числе и экономической. Основной для политической экономии вопрос о собственности превращается в вопрос о собственности на информацию.
Модифицируется и «предметный мир» «экономикс», исходно ориентированный на изучение микроэкономических параметров функционирования рыночного механизма. «.Микроэкономика есть сфера функционирования единичного экономического субъекта («микросубъекта» - фирмы или домохозяйства), то немногое, что подчинено микросубъекту и зависит от него» [16, с. 110]. В условиях современного формационного перехода в роли первичных экономических единиц в рамках всемирного хозяйства начинают выступать транснациональные производственно-финансовые комплексы. Между первичными экономическими комплексами - ТНК (а сегодня, во всё большей степени - глобальные корпорации - ГК), а также между ними и иными субъектами глобальных взаимодействий возникает многосторонняя и многоуровневая система отношений, определяющая структуру всемирного хозяйства. Помимо субъектно-институциональной организации, она включает в себя структуру мирохозяйственного механизма, обусловленную взаимодействием глобальных финансовых отношений, мировой торговли, миграции капитала, рабочей силы, глобальными научно-техническими взаимосвязями, движением информации и другими общепланетарными экономическими формами, воплощающими современное состояние системы разделения труда, специализации, кооперирования и обобществления производства. Тем самым, модификация «предметного мира» распространяется и на макроуровень. Одновременно трансформируется и содержательный контекст категории «макроэкономика». Её традиционный смысл - система рыночного хозяйственного механизма в страново-государственных масштабах - во всё большей степени корректируется, приобретая значение «мирохозяйственный рыночный механизм».
3. Тенденции синтеза «предметных миров» основных направлений экономической мысли
Процесс глобальной постиндустриальной трансформации, в ходе которого происходит практическое «снятие» многих технических и социальных противоречий предшествующей эпохи, одновременно отодвигает на второй план, делает неактуальными и многие расхождения между различными направлениями мировой экономической мысли; их новые отрасли, сохраняя генетическую связь с идеями предшественников, демонстрируют, вместе с тем, значительное сходство друг с другом вследствие ориентации на одни и те же новые проблемы, порождаемые глобализацией и постиндустриальной трансформацией. В связи с этим, при элиминировании крайних позиций и личностных амбиций, явственно просматривается тенденция к синтезу подходов, к «пересечению» предметных миров ведущих направлений экономической мысли (что не мешает, разумеется, и углублению специализации узких отраслей исследований). Прежде всего, всеобщность информационных форм ресурсов и богатства, исчезающе малая стоимость их воспроизводства, неунич-тожимость, и более того - накопление в процессе потребления - ведут к преодолению ключевого как для политической экономии, так и для экономикс принципа ограниченности благ. Смягчается, а в перспективе устраняется противоречие между собственниками и несобственниками производительных и потребительских благ; снижается значение оптимальной аллокации ресурсов, рациональности экономического выбора при распределении и потреблении ресурсов и результатов производства.
Тенденция преодоления в информационном обществе основного политико-экономического противоречия - между собственниками и непосредственными производителями
ограниченных благ - имеет одним из своих следствий трансформацию социально-экономической природы государства, превращение его в государство «социальное» (см., например: [13, ч. 1, ст. 1.1; 22, с. 53, 55; 27, с. 8]). Сближение социальных качеств труда и собственности является одним из атрибутов социального государства (несмотря на то, что фактически в настоящее время социальное партнёрство труда и капитала даже в наиболее благополучных странах характеризуется многочисленными и многообразными противоречиями). Очевидна тенденция преодоления классовых антагонизмов прежних социальных типов (что не мешает, впрочем, возникновению новых исторических форм социальной стратификации и неравенства). В системе социального государства «размывается» классово-ориентированная атрибутика сущности капитала, связанная с отношениями эксплуатации. Эта сущность во всё большей степени трактуется в контексте системного социального качества общества, ориентированного на максимальное развитие человеческого потенциала (см., например: [14; 21; 20, с. 2]).
Совершенствование общественных взаимосвязей, принимающее форму развития социального капитала, связано с ослаблением, а затем - и преодолением традиционных для предшествующих эпох функций государственного аппарата как социального института, стоящего «над» обществом, и эволюцией этого аппарата в качестве одного из элементов широко определяемой системы сервисных отношений. Государство вообще и государственный аппарат в особенности в этом случае воспринимаются в разрезе «горизонтальных» общественных отношений, как один из равнопорядковых по статусу функциональных институтов общества, призванных «на деньги налогоплательщиков» обеспечить оказание им необходимых услуг; соответственно, чиновники воспринимаются не как «господа народа», а как служащие сервисного сектора. При этом на ранних этапах посткапиталистической трансформации подразумевается, что налогоплательщики оплачивают требующиеся им от государства услуги на основе, по существу, тех же рыночных принципов, что и вообще покупатели всех прочих товаров, - разумеется, с неизбежной поправкой на специфику социальных потребностей и механизм их удовлетворения посредством налоговой и трансфертной систем. К числу основных услуг, которые, при таком понимании, государство должно оказывать населению, относятся, в частности, обеспечение внешней и внутренней безопасности; формирование правовой системы и, в более широком смысле - вообще «правил игры» на поле общественных взаимодействий; регулирование социальных конфликтов.
Ещё в начале 70-х годов президент США Р.Никсон высказался в том духе, что «все мы теперь стали кейнсианцами». И это действительно так - сегодня вряд ли можно сомневаться в необходимости государственного регулирования рыночной экономики (а если подобные сомнения и возникают, то они приводят на практике к последствиям, наблюдавшимся в 90-е г.г. в России). Но почти с таким же основанием можно утверждать, что теперь «все» стали и марксистами, и либералами, и институционалистами и т.д. Все ведущие направления мировой экономической науки сходятся в признании актуальности проблем трансформации капитализма и рынка вообще, развития экономической свободы и хозяйственной предприимчивости, взаимосвязи экономических и социальных факторов, развития социальных функций государства. Посткейнсианство определяют сегодня как «монетарное кейнсианство» или «неомонетаризм»(Ф.Модильяни), вследствие акцентировки внимания на проблемах государственного регулирования денежного обращения и инфляции; в то же время, в концепциях ценообразования посткейнсианские подходы смыкаются с позициями современного институционализма. «Неоклассический синтез» соединяет идеи экономического либерализма с анализом механизмов государственного регулирования рынка в системе смешанной экономики; теория прав собственности синтезирует неоклассические модели с идеями институционализма и марксизма; виднейшего представителя неоинституционализма, Р.Коуза, давшего своей Нобелевской лекции название «Институциональная структура производства», числят в разных публикациях то по «ведомству современной неоклассики», то теории рационального выбора и т.д. Не случайно и то, что с середины ХХ в. до настоящего времени одним из наиболее авторитетных экономистов-теоретиков в мире признаётся Дж.К.Гэлбрейт - исследователь, стремящийся
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
в своих работах к обобщённой социально-экономической характеристике современной цивилизации и её эволюции на базе синтеза идей критического и позитивистского институционализма, классической школы, социально-экономической теории К.Маркса, неоклассицизма и кейнсианства. Методолого-теоретический синтез позволил Дж.Гэлбрейту дать верную прогностическую характеристику многих тенденций развития смешанной экономики в условиях постиндустриального перехода и конвергенции рыночных и плановых начал хозяйствования.
Наряду с тенденцией сближения и расширения пересекающихся «пограничных зон» ранее обособленных направлений экономической мысли, наблюдается также синтез экономической науки в целом с другими отраслями обществоведческого знания, причём процесс этот развивается встречнонаправленно. С одной стороны, развиваются идеи «экономического империализма»; экономический подход объявляется универсальным для всех общественных наук, принципы экономического выбора обобщаются для сферы политики в теории общественного выбора (Э.Даунс, Дж.Бьюкенен, Дж.Стиглер и др.) и, в ещё более широком плане, - для практически всех сфер человеческой жизнедеятельности в различных направлениях теории рационального выбора (Г.Беккер, Р.Познер, Дж.Коулмен и др.). «Я пришёл к убеждению, что экономический подход является всеобъемлющим, он применим ко всякому человеческому поведению», - утверждает один из представителей теории рационального выбора Г. Беккер [3, с. 29]. Основоположники «клиометрики» Д. Норт и Р.Фогель распространили неоклассический инструментарий, методологию неоинституционализма и технический арсенал статистики на исторические исследования.
С другой стороны, усиливается тенденция анализа экономических закономерностей в качестве частного случая более широких социальных процессов. Принцип универсальности рационального выбора корректируется положением об «ограниченной рациональности» (Г.Саймон), попытки формализации которой (Дж. Стиглер) оказываются ограничены достаточно узкими рамками; в большом количестве случаев ограничения рациональности мало поддаются формализации и требуют для своего исследования привлечения познавательных средств социологии, психологии, истории, политологии, этнографии, страноведения, регионоведения и других наук с их зачастую нестрогими, расплывчатыми, неопределёнными, эклектическими (с точки зрения высокоформализованных моделей экономического неоклассицизма) методами. Современная «теория регуляции» в качестве фундаментального исходного принципа определяет «феномен влияния всего комплекса общественных отношений на экономические закономерности» (Р. Буайе [5, с. 9]). Тенденции синтеза современной общей экономической теории и других наук об обществе позволяют обосновывать положения о том, что «экономическая теория пронизывает все социальные науки точно так же, как эти последние пронизывают её саму. Социальная наука едина» (Дж. Хиршлайфер (цит. по: [33, с. 41]).
Однако познавательные возможности экономической науки, да и науки вообще, стали ставиться под сомнение вследствие широкого распространения такой своеобразной методологической и философской интерпретации постиндустриального перехода, как «постмодернизм».
4. Формирование предметных миров «новой политической экономии»
Несмотря на интенсивное развитие тенденций интеграции элементов объекта и предмета различных направлений мировой экономической мысли, политическая экономия сохраняет статус ядра общей экономической теории, «философии хозяйства» (см., например: [23; 8, с. 158-175]). Если в России политическая экономия фактически стала «запрещённой наукой» (она исключена из государственных образовательных стандартов; кафедры политической экономии, за единичными исключениями, переименованы; исключена политическая экономия и из номенклатуры специальностей, по которым осуществляется защита диссертаций), то за рубежом политико-экономическая наука интенсивно развивается. Выходит значительное количество научных
журналов, содержащих в названии термин «политическая экономия»; они издаются на международном, страново-государственном и региональном уровнях. Более того, актуальной методолого-теоретической проблемой стало возникновение и развитие конкурирующих научных направлений, претендующих на статус «новой политической экономии». Среди них наиболее заметны «теория общественного выбора», постфор-дистская «теория регуляции», «рациональная», «позитивная», «мировая» политэкономия, «политическая экономия развития», «экономическая социология международных отношений», некоторые направления экономической глобалистики и «радикальной политической экономии» (см., например: [37, р. 223-232; 36, р. 221-229]). Данные направления выступают как со сходными, так и с существенно отличающимися исследовательскими программами, однако о большинстве из них можно найти в мировой экономической литературе высказывания, аналогичные оценке, например, теории регуляции как «доминирующей школы политической экономии в современной социальной науке» [35, с. 96] (см. также: [2]).
Отличительная черта предметных миров большинства зарубежных вариантов «новой политической экономии» - это их междисциплинарный, «пограничный» характер, чаще всего - в аспекте тех или иных проблем экономической политики и регулирующих функций государства. Особое место в современной науке занимает «теория общественного выбора», распространяющая, как отмечено выше, инструментарий неоклассического анализа на сферу политических отношений. Подобная междисциплинарная интеграция имеет положительное значение в плане расширения и обогащения предмета политической экономии, но здесь есть также опасность «размывания» предмета политической экономии, смешения разноуровневой проблематики общей экономической теории и частноэкономических дисциплин и даже оттеснения «новой политической экономии» на периферию системы экономических наук. Поэтому следует помнить о том, что как бы тесно ни были связаны отдельные науки, сколь бы широки ни были их пограничные области, как бы сильно ни проявляли себя междисциплинарные интеграционные тенденции - тем не менее, та или иная наука сохраняет свой автономный, самостоятельный статус, собственный «предметный мир», пока воплощённая в её предмете система категорий и законов отражает социально-значимый, в практическом и теоретическом аспектах, фрагмент действительности. Иначе не только экономический, но и любой другой общенаучный «империализм» давно поглотил бы и растворил в себе все ранее самостоятельные отрасли научного знания, создал бы один-единствен-ный предметный мир науки. Действительную множественность современных политико-экономических систем целесообразно было бы, по-видимому, отличать от разнобоя в употреблении терминологии, вызванного нечёткостью понимания предмета науки и её основного вопроса. Конечно, следует учитывать и то развитие предмета политической экономии, которое обусловлено современной постиндустриальной глобально-информационной трансформацией общества. Именно политико-экономический подход объективно призван и способен разрабатывать методологический инструментарий для исследования сложнейшего в современном обществоведении вопроса о формационной определённости постиндустриальной цивилизации.
В связи с этим требуется ясное понимание того факта, что субъективно можно лишь переименовать общую экономическую теорию, но нельзя ликвидировать её необходимость. Если некоторые из направлений «новой политической экономии» будут уходить от исследования сущностных закономерностей экономического базиса общества (или же политическую экономию просто «запретят», как в России), то функцию этих исследований станут исполнять имеющие другие названия научные дисциплины, и рано или поздно их различные фрагменты всё равно придётся систематизировать в рамках единой теоретической модели, специфического предметного мира.
В то же время, наличие и углубление взаимосвязей между экономическими процессами и политическими и иными социальными факторами - это не аргумент для ограничения предмета политической экономии рамками экономической политики или иными «пограничными» областями, к чему склоняются некоторые направления
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
«новой политической экономии». При таком подходе политической экономии иногда отводится место «на границах экономической теории и политической науки» [26, с. 78]. Однако общая экономическая теория, как бы её ни переименовывали, по определению не может локализоваться на «границах» системы экономических наук, она
- центральный, системообразующий и субстанциональный элемент их совокупности. На границах предметного мира самой политической (социальной) экономии как науки о сущности социально-экономических отношений могут и должны возникать междисциплинарные направления, в том числе, и весьма перспективные и динамичные, и среди них - те, которые отражают взаимодействие экономических и политических факторов [16, с. 116-121]. Именно так аналогичный процесс развивался исторически - в течение предшествующих веков от политической экономии постепенно отделялись специализированные отрасли исследований, превращавшиеся в самостоятельные научные дисциплины, создававшие собственные предметные миры. По-видимому, и в современных условиях правильным было бы вновь возникающие научные направления называть, используя новые термины, без искажения прежнего и ныне действующего добавлением к нему слова-префикса «новая». Общая экономическая теория - это особая, категориально-системно организованная наука - политическая экономия, с качественно определённым, сложно структурированным предметным миром, который развивается во взаимосвязи с модификациями сущностных закономерностей экономической цивилизации, на основе чего происходит и эволюция всей системы экономических наук.
Политическая экономия вообще и «новая политическая экономия», в частности, лишь в том случае может развиваться в качестве общей экономической теории, если исследует экономическую цивилизацию с позиций философии хозяйства. Непреходящее значение сохраняет в этом отношении высказывание Дж.М.Кейнса: «Может быть, читатель посчитает, что. общее философское исследование поведения человека несколько далеко от экономической теории, являющейся предметом дискуссии. Я думаю, что это не так. Мы изучаем наше поведение на рынке, но теория, которую мы разрабатываем, ... не должна покоряться рыночным идолам» [11, с. 107].
Действия же российских чиновников по превращению политической экономии в «катакомбную науку» не менее бессмысленны и будут иметь не менее негативные последствия, чем «запрет» генетики и кибернетики.
5. Постмодернизм и проблемы методологии экономической науки
Постмодернизм претендует в настоящее время на роль господствующей общенаучной гносеологической парадигмы и философского мировоззрения. Атрибутивный для идеологии постмодернизма «скептицизм по отношению к метанарративам» предполагает ориентацию не на поиск истины, а на достижение конкретных целей безотносительно к пониманию реальности, возможность и необходимость объяснения которой - в том числе посредством адекватных научных моделей - ставится под сомнение. Такая методологическая установка, по-видимому, отражает переходный характер, черты неустойчивости и неопределенности, «мозаичности» социальных отношении на начальных этапах постиндустриальной трансформации, разрушение прежних теоретических конвенций и психологических парадигм при отсутствии новых. В сочетании с прагматическими крайностями позитивистской традиции, эклектической эпистемологии и модифицированными реликтами агностицизма подобный подход находит одно из наиболее заметных своих проявлений в методологии экономической науки через «антиэссенциализм» - принципиальный отказ от установки на исследование сущности экономических процессов и экономической цивилизации В целом. Критерий непосредственной наблюдаемости становится в этом случае обязательным условием для признания того или иного феномена в качестве объекта экономического анализа.
Очевидно, что в роли исходного методолого-теоретического принципа критерий непосредственной наблюдаемости неизбежно ведёт к отказу от восприятия объективной уровневой структуризации экономической системы и от попыток теоретического осмысления как самих уровней модификации этой системы, так и, тем более, - форм и механизмов взаимодействия уровней в рамках предметного мира. Теоретические проблемы в этом случае решаются «просто», т.е. в духе «мерфологии» - «сложные проблемы всегда имеют простые, лёгкие для понимания неправильные решения» [10, с. 17]. Так, поскольку «норму прибавочной ценности невозможно наблюдать на рынке», то возникает желание просто отмахнуться от «формалистической проблемы превращения форм», от «вздора о превращении ценности в цену»; таким образом, попытки «пробиться к сущности дела» - «это не что иное, как искусное жонглёрство, посредством которого оказалось одураченным не одно поколение читателей» [4, с. 215, 219, 265]. В этом же духе многие зарубежные авторитеты рассуждают и, например, о проблеме сущности денег: «деньги - это то, что используется как деньги»; «деньги - это то, что выполняет функции денег» и т.п.
Проблема теоретического отражения уровневой структуры экономической системы имеет несколько аспектов. Во-первых, это общенаучный аспект анализа сущности и явления, содержания и формы, внутренних и внешних взаимосвязей и закономерностей. Дискуссии о самом факте существования данных феноменов, по-видимому, находятся за пределами проблематики современного научного мировоззрения; вопросы о том, зачем вообще нужна наука и чем научное мышление отличается от обыденного, принципиально решены несколько тысячелетий назад.
К сожалению, эпигонско-некритическое восприятие явно несостоятельных рассуждений о тождестве сущности и её внешних проявлений, содержания и формы экономических процессов, их глубинных закономерностей и непосредственно наблюдаемых эмпирических фактов получило конъюнктурное распространение и в публикациях российских авторов. В то же время, очевидная несостоятельность концепций, полагающих «непосредственную наблюдаемость» в качестве чуть ли не главного критерия истины, не могла не быть отмеченной в научной литературе. «Отказ от эссенциалистской парадигмы в экономической теории привел к тому, что экономисты с непримиримостью стали относиться к любой вещи, недоступной непосредственному наблюдению, то есть, в принципе, отказ от «сущности», от идеи чего-то, познаваемого опосредованно, косвенно, привёл К тому, что пострадала экономическая наука в целом... Экономист, вставший на точку зрения, согласно которой реальны лишь объекты, подлежащие непосредственному наблюдению, не может преодолеть методологический барьер и оказывается неспособным адекватно теоретизировать... И не исключено, что мы в постсоветской России, торопясь уловить «антиэссенциалистские парадигмы» мировой науки, опять окажемся по другую сторону прогресса» [7, с. 16] (см. также: [34, с. 26-59]). К тому же, следует отметить, что применительно к экономической теории аргументы современных «антиэссенциалистов» мало отличаются от тезисов, подвергнутых критике ещё более века назад в ходе так называемой «дискуссии о методе» и, в частности, представителями австрийской школы в их полемике с крайностями эмпиризма «исторического» направления.
Если несостоятельность прямого отрицания сущности экономических процессов или необходимости её теоретического отражения достаточно ясна, то сложнее обстоит дело с другим аспектом проблемы уровневой структуризации экономической системы, связанным с задачами изучения превращённых форм самих по себе. Сколь бы ни были далеки эти формы от сущности и как бы ни искажали они её действительную природу, практическая деятельность хозяйствующих субъектов осуществляется именно в мире этих превращённых форм; на них же ориентируется и обыденное экономическое мышление и психология. Для успеха практической деятельности весьма часто оказывается достаточным эмпирическое знание о правильной повторяемости событий, в связи с чем изучение этой правильной повторяемости становится самостоятельной задачей, безотносительно или в весьма малой зависимости от действительной сущности внешне наблюдаемых явлений и
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
процессов. Примеры практической значимости подобного рода эмпирических обобщений весьма многочисленны, в том числе и в других, кроме экономики, сферах науки и практики. В этом контексте возможно выявление научной ценности и границ теоретической значимости «Экономикс»: «Содержащееся в economics описание механизмов функционирования рынка есть адекватное и истинное (в рамках соответствующей, относительно узкой «области допустимых значений») отражение действительных превращённых форм зрелой буржуазной экономики» [6, с. 94].
Настоятельной необходимостью является и анализ структурных уровней трансформационных процессов в условиях глобализации, что является особо актуальным для стран, осуществляющих переход от командной к рыночной экономике. Эти процессы характеризуются соотношением глубинных уровней стратегической целевой ориентации, рыночных способов достижения объективных целей, тактических мер и конкретных механизмов преобразований. При этом весьма часто явно формулируемые цели субъектов глобальных трансформационных процессов маскируют их действительные интересы и задачи, которые они ставят перед собой в связи с переделом сфер геополитического влияния и собственности. Распространены явления сознательного стимулирования возникновения превращённых форм, способствующих распространению искажённого восприятия реальных хозяйственных взаимодействий массовым сознанием, но соответствующих, в то же время, интересам наиболее влиятельных глобальных «акторов» и новых собственников в странах транзитивного ареала. В контексте нормативных функций экономической науки следует учитывать также равнопорядковую возможность различных траекторий мировой экономики от точек бифуркации.
В целом, можно отметить, что объективная уровневая структуризация экономической системы требует адекватного отражения в теоретических моделях. Задачей науки является как выявление собственной природы первичного, вторичного и более поверхностных уровней движения производственных отношений (и особенно с учётом современной инверсии доминантности внутри- и внешнеэкономических процессов), так и анализ форм взаимодействия этих уровней, механизмов модификации глубинных закономерностей в эмпирически наблюдаемые взаимосвязи. «Сущность никогда не исчерпывает сфер своего существования одной единицей, а исчерпывает их многими единицами»; проявляют себя «вторичные и третичные, вообще производные, перенесённые, непервичные производственные отношения» [16, с. 248; 18, ч. 1, с. 46].
Анализ вторичных уровней движения производственных отношений составляет особый блок корпуса общей экономической теории, связанный с изучением хозяйственного механизма. Для политической экономии хозяйственный механизм важен как целостная система, воплощающая практически-деятельностную конкретизацию и уровневую трансформацию первичных производственных отношений, сущностных противоречий собственности, а в настоящее время - глобальных закономерностей. Без анализа форм их проявления в хозяйственной практике политико-экономические модели остались бы «вещью В себе», некими идеальными конструкциями, абстрактными образами, истинность которых трудно было бы доказать или опровергнуть. Сложность реального применения критериев верификации и фальсифицируемости к политико-экономическим теориям вообще затрудняет их практическую проверку; отказ же от политико-экономических исследований мирохозяйственного механизма ещё более усугубил бы проблему. Однако необходимость анализа хозяйственного механизма вовсе не означает отказа от признания факта уровневой структуризации экономической системы; напротив, степень научности этого анализа зависит от выявления форм и механизмов модификации сущности экономических процессов на тех или иных объективных уровнях их движения в глобализирующейся хозяйственной системе. В связи с этим, необходимо дальнейшее развитие научной методологии, особенно с учётом современных достижений системного подхода и синергетики, для исследования сложных, многоуровневых и противоречивых процессов глобализации, а не одномерная формальная фиксация калейдоскопического потока бессвязных эмпирических фактов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. М.: Владос, 1994.
2. Автономов В. Политическая экономия переходного периода // Мировая экономика и международные отношения. 1996. № 6.
3. БеккерГ.С. Экономический анализ и человеческое поведение // THESIS. 1993. Т. 1. № 1.
4. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело, 1994.
5. Буайе Р. Теория регуляции. М.: РГТУ, 1997.
6. Булатов А. К разработке интегративного курса экономической теории // Российский экономический журнал. 2000. № 1.
7. Евстигнеева Л., Евстигнеев Р. Проблема синтеза общеэкономической и институционально-эволюционной теории // Вопросы экономики. 1998. № 8.
8. Елецкий Н.Д. Политическая экономия современной цивилизации. Ростов н/Д: Изд-во РГУПС, 2000.
9. Елецкий Н.Д. Политическая экономия: задачи исследования современной цивилизации // Российский экономический журнал. 2000. № 4.
10. Закон Мерфи. Мн.: Попурри, 1998.
11. КейнсДж.М. Общая теория занятости // Вопросы экономики. 1997. № 5.
12. Кефели И.Ф., Мозелов А.П. Особенности системного подхода в осмыслении современного глобализма // Системный подход в современной науке. М.: Прогресс-Традиция, 2004.
13. Концепция социального государства Российской Федерации // http://fnpr.org.ru.
14. Майбуров И. Эффективность инвестирования в человеческий капитал в США и России // Мировая экономика и международные отношения. 2004. № 4.
15. Максимова М. Глобализация и внешнеэкономические связи в исследованиях ИМЭМО // Мировая экономика и международные отношения. 2007. № 1.
16. Мамедов О.Ю. Экономическая теория: нестрашное знакомство с методологией. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2006.
17. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1.
18. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25.
19. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46.
20. Медведев Д. Национальные проекты: от стабилизации - к развитию // Коммерсант. 2007. № 9.
21. Мэндел М. Экономика США гораздо мощнее, чем принято считать // Business Week-Россия. 2006. № 5.
22. Нелль-Бройнинг О. Насколько социальной является «социальная рыночная экономика»? // Politekonom. 2000. № 2.
23. Осипов Ю.М. Опыт философии хозяйства. М.: МГУ, 1990.
24. Панорама экономической мысли конца ХХ столетия / Под ред. В.С. Автономова, С.А. Афонцева. СПб., 2002.
25. Переосмысливая грядущее. Крупнейшие американские экономисты и социологи о перспективах и противоречиях современного развития // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 11.
26. Рaдаев В. Есть ли перспектива у российской политической экономии? // Российский экономический журнал. 1998. № 9-10.
27. Розин В.М. Эволюция права в культуре нового времени // Право и политика. 2003. № 1.
28. Россия в глобализирующейся мировой экономике / Под ред. Ю.М. Осипова и др. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2006.
29. Самуэльсон П. Экономика. В 2-х т. T. I. М.: Алгон, 1994.
30. Сиваков Д. Прости, Россия и прощай // Эксперт. 2006. № 40.
31. Слуцкий Л. Стратегия прорыва // Российская газета. 26.01.2007.
32. Умнов В. Командировка в собственность // Российская газета. 16.03.2007.
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
Экономический вестник Ростовского государственного университета Ф 2007 Том 5 № 3
33. Хайлбронер Р.Л. Экономическая теория как универсальная наука // THESIS. 1993. Т.
1. № 1.
34. Черемисинов Г.А. Неомарксистская историко-экономическая парадигма // Экономическая история России: проблемы, поиски, решения. М., Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2006.
35. Шевчук А. Постфордистские теории // Российский экономический журнал. 1999. № 4.
36. Erber F.S. The political economy of technology development // Politics of Technology in Latin America. L., N.Y., 1995.
37. Hettne B. Introduction: towards an international political economy of development // The European Journal of Development Research. 1995. Vol. 7. № 2.
38. Rodrik D. Has Globalization Gone Too Far? // http://www.bookstore.petersoninstitute. org/book-store/57.html.
