17А. В. Зябликов
ПРАВЫЕ КАДЕТЫ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ В 1905—1907
ГОДАХ
Одну из влиятельных политических сил дореволюционной России — партию конституционалистов демократов нельзя рассматривать как идеологически однородное явление. «Линия» П. Н. Милюкова, линия «правоверных» кадетов-рационалистов, нашедшая свое оформление в крупнейшей кадетской газете «Речь», и «линия» П. Б. Струве, сплотившая кадетов-идеалистов, имеют множество мировоззренческих различий.
Именно «линию» П. Б. Струве имел в виду Н. А. Бердяев, писавший, что партия народной свободы «как будто бы понимает, что внутреннее воспитание общества есть самое важное дело, что механически никакого переворота нельзя создать, что народ — раб в душе, не может стать свободным от экспериментов политической алхимии»1. Выступая 20 сентября 1906 г. в московском клубе партии народной свободы, П. Б. Струве формулировал основную идею партии как «политическое воспитание общественного человека»11. Разграничивая эволюционизм и революционизм по признаку воспитание—принуждение, П. Б. Струве замечал, что с этой точки зрения к категории революционизма должна отойти фигура В. К. Плеве, а к категории эволюционизма — Л. Н. Толстой, считавший основой всякого политического устройства воспитание личности. Кроме того, в отличие от П. Н. Милюкова, П. Б. Струве подчеркивал не всесословный, а национальный характер партии кадетов111.
Свое отражение культурно-философская концепция «линии» П. Б. Струве нашла в журналах «Полярная звезда»" и «Русская мысль», редактирование которого перешло в руки П. Б. Струве после смерти 18 ноября 1906 г. В. А. Гольцева. Первый в 1907 г. номер «Русской мысли» потряс читательскую публику своей художественной и интеллектуальной мощью: в одной книжке была представлена беллетристика Н. И. Тимковского, Д. Н. Мамина-Сибиряка, К. И. Чуковского, К. Д. Бальмонта, А. С. Серафимовича, публицистика П. Д. Боборыкина, В. О. Ключевского, П. И. Новгородцева, Н. А. Бердяева, А. А. Кизеветтера, С. Н. Булгакова, В. Д. Набокова, Ю. И. Айхенвальда, А. С. Изгоева, Н. Ф. Езерского, С. А. Котляревского, Ф. К. Арнольда и самого П. Б. Струве.
Журнал «Полярная звезда», насмешливо названный А. В. Луначарским «клочком чада помещичьих вожделений, смешанным с фимиамом интеллигентских кадильниц и поднятым ветром народного движения на некоторую высоту»у, объявлял себя наследником К. Ф. Рылеева и А. И. Герцена. Еженедельник, философию которого можно охарактеризовать как гуманистический индивидуализм, предоставлял свои страницы публицистике столь разных политиков, мыслителей и художников, как Д. В. Философов, Д. Н. Овсянико-Куликовский, Н. А. Бердяев, В. В. Розанов, И. И. Петрункевич, Л. Шестов, Л. Е. Галич, В. И. Вернадский, Д. С. Мережковский. Авторов «Полярной звезды» объединяло общее беспокойство за судьбы русской культуры и представление об осуществлении прав личности и прав народа как о высшей задаче политического строительства.
В отличие от П. Н. Милюкова, П. Б. Струве не подчинял процесс культурного развития нации задачам политического и государственного устроения. По мнению публициста, псевдодемократические веяния 1905—1907 гг. несли с собой новую угрозу культуре; в противокультурном альянсе с давним врагом — бюрократией выступала неожиданно окрепшая «сектантская партийность», имевшая в своем арсенале два смертоносных для культуры оружия — аскетизм и утилитаризм. «Самый образ “профессионального революционера” есть отражение в мозгах русской “революционной” интеллигенции нашего бюрократического строя, с воспитанным
© Зябликов А. В., 2012
Зябликов Алексей Вячеславович — доктор исторических наук, профессор кафедры культурологии и филологии Костромского государственного технологического университета. (4942) 31-48-14 доб. 169
им вкусом к приказам сверху, к насаждению березовых аллей губернаторскими циркулярами», — писал П. Б. Струве”
«Полярная звезда», как и «Московский еженедельник», объединил либеральные силы, остро понимавшие существование угрозы для культуры не только со стороны реакции, но и со стороны революции. «Правоверные» кадеты во главе с П. Н. Милюковым продолжали уповать на оппозиционный союз с левыми партиями и противокультурные наклонности последних считали преувеличенными. Торжество утилитаристских требований к искусству, владычество политики в учебных и научных заведениях, на страницах периодической печати, сопровождавшееся грубой партийной конфронтацией, до предела идеологизировало общество, убивало восприимчивость людей к подлинным культурным и духовным ценностям.
П. Б. Струве в 1906—1907 гг., в условиях, названных им «гниением революции»™, главной задачей интеллигенции считал создание широкого народного демократического движения, не скованного узкопартийными рамками, и демократическое устройство русской конституционной монархии. К числу практических шагов предлагалась «проповедь порядка» и культурное противостояние левому радикализму и черносотенству. И. А. Покровский выступил в «Полярной звезде» с обращением ко всем партиям заключить своего рода «женевскую конвенцию» и, во имя культуры, водрузить над учебными заведениями «красный крест», запрещающий «лагерную стоянку» политическим партиям™1.
По мысли П. Б. Струве, культура, с присущей ей широтой и терпимостью, где мирно соседствуют «языческая Венера» и «католическая мадонна»1*, должна была подсказать скорейший путь к преодолению умственного сектантства партий, к общественному примирению, — тем более что П. Б. Струве считал пусть небольшую, но вполне осязаемую цель революции достигнутой (Манифест 17 октября 1905 г.). Однако вера П. Б. Струве в самодостаточность русской культуры была шаткой: он видел с какой быстротой и охотой усваивались в обществе «элементарные» идеи классовой борьбы, ставившие российскую интеллигенцию в ряд представителей «продажной» буржуазной культуры.
Своего рода самоуспокоением, по нашему мнению, была для П. Б. Струве мысль о том, что отсутствие прочных культурных и консервативных традиций благоприятствует развитию демократии. Ближайший его единомышленник С. Л. Франк замечал: «Именно молодость и культурная наивность нашего народа не только ускорит его политическое развитие, но и привьет грядущей русской демократии великую страсть к еще неизведанным культурным ценностям — страсть, которая заменит ей господствующее на Западе вековое движение к культуре»*. На культуру возлагалась двойная трудно исполнимая задача: силой своей противостоять левому и правому радикализму, слабостью своей способствовать зарождению демократии.
Следствием этих метафизических и исторических противоречий стало состояние, охарактеризованное Л. Е. Галичем как «тяжба между свободой и культурой»*1. П. Б. Струве объявлял огромным культурным переворотом и знаком рождения нации победу кадетов на первых думских выборах: большевики звали к войне классов, к диктатуре пролетариата и, соответственно, к ущемлению свободы классов, декларируя в качестве одной из целей расцвет культуры; заботой о должной культуре и просвещенности депутатов объясняло правительство урезание избирательных прав в пользу образованного сословия законом от 3 июня 1907 г. Озабоченность культурой становилась неизменным козырем в партийно-политической игре. В нее, чаще помимо своей воли, вовлекалась художественная интеллигенция, лучшие представители которой были обеспокоены навязыванием ей прежней служебной роли.
Историческая реальность 1906 г., особенно после «выборгского» воззвания, убеждала образованное общество в том, что страна проскочила свою демократическую фазу, и в этом повинны все противоборствующие стороны. Политические партии становились одним из ощутимых источников общественной конфронтации. В это время в публицистике П. Б. Струве благодушные восторги в адрес кадетской партии уступают место размышлениям о консервативной сущности культуры, об опасности проведения социальных экспериментов в государствах с хрупким культурным слоем. «Консерватизм без традиций, — писал П. Б. Струве в январе 1907 г., — без идейных скреплений обратился в революционную стихию без творческой идеи и без организационной дисциплины, но с тем же прежним огромным упором — вот формула превращения самодержавной России в Россию революционную»*11. Позже П. Б. Струве не единожды подчеркивал, что главной причиной извращения освободительных идей в 1905— 1907 гг. было стремление «делать» революцию в тот момент, когда более всего требовалось
политическое воспитание и самовоспитание*111. В статье «Из размышлений о русской революции» П. Б. Струве говорил о «согласовании воль» как о главной цели общественного устроения*1''.
Важной идеологической задачей момента П. Б. Струве считал исключение из понятия компромисс «презренного» смысла: по П. Б. Струве, компромисс является нравственной основой любого общежития. Задачу воспитать в обществе уважение к компромиссу могли взять на себя только культура и религия — два начала, одухотворяющие политику. П. Б. Струве был убежден, что художники в состоянии ярко воплотить трагический смысл общественной розни и ненависти. В этом плане П. Б. Струве особенно восторгался стихотворением М. А. Волошина «Ангел мщения», опубликованным в декабрьском 1906 г. номере журнала «Перевал». «Художественное произведение есть то, которое заряжает людей, приводит их всех к одному настроению», — в этом высказывании Л. Н. Толстого*', касающегося, в сущности, главных критериев художественности, П. Б. Струве был дорог его обратный, политический смысл. Настоящий художник должен был, по мнению публициста, способствовать приведению общества к единому настроению, пронизанному «национальной страстью»*'1, неприятием противокультурных, противоправных и противообщественных тенденций. В конечном счете, П. Б. Струве вел речь об общегуманной, нравственной основе художественного творчества.
Либерал-консерватор П. Б. Струве и его единомышленники были обеспокоены, что под влиянием радикальных доктрин родовые, общегуманные начала художественного творчества стали подвергаться ревизии со стороны самих художников. Н. А. Бердяев, один из соратников П. Б. Струве по «Полярной звезде», в декабре 1905 г. упрекал М. Горького во взгляде на человеческую личность как на средство и орудие в пропаганде социального бунта и хулиганства*'11.
Особое недоумение вызывала позиция литераторов-модернистов, сотрудников большевистской «Новой жизни». «Как мог допустить г. Минский... человек во всяком случае культурный и умный, чтобы в газете, подписанной его именем, совершалось надругательство над тем, что, казалось, было ему всю жизнь дороже всего?» — вопрошал Н. А. Бердяев*'111. Н. М. Минский, называвший себя социал-гуманистом (он принимал практическую программу социал-демократов за вычетом идеи классовой борьбы), был настроен более оптимистично. Он, напротив, считал, что идея русской революции направлена на преодоление личного и классового соперничества и утверждение новой культуры на фундаменте социал-гуманитарного единства*1*.
Свою уверенность Н. М. Минский объяснял присущим русским общественным группам «социальным альтруизмом», в частности, он отмечал полное отсутствие личного и классового расчета в деятельности политических партий. «Нигде в мире нельзя представить себе, чтобы землевладельцы требовали принудительного отчуждения земли у себя же — в пользу крестьян»,
— писал поэт о кадетах**. По мнению Н. М. Минского, огромную роль в повороте общества к социал-гуманизму сыграл русский символизм, сливший «культ красоты с любовью к человеку и религиозной настроенностью»**1. Однако, обличая классовую теорию, Н. М. Минский призывал интеллигенцию встать на сторону рабочих на том основании, что интересы последних «приближаются к общечеловеческим»**11. Даже в 1906—1907 гг., после полного разрыва с большевиками, Н. М. Минский, совершенно очевидно, находился под впечатлением той самой доктрины, непримиримым врагом которой себя объявлял.
Фигура Н. М. Минского подтверждала опасения П. Б. Струве и Н. А. Бердяева, однако она не была характерной для русской художественной интеллигенции. Судьба Н. М. Минского в 1905— 1907 гг. показательна: никто из политиков не принимал всерьез идеологических построений поэта, аналогичным было отношение художников. Пострадала даже писательская репутация Н. М. Минского, бывшего неплохим поэтом, но слишком громогласно вторгавшегося в чуждую искусству сферу политического теоретизирования.
П. Б. Струве, напечатавший в «Русской мысли» статью Н. М. Минского «Рабочая партия и рабочий класс», в которой ответственность за дискредитацию социал-демократической идеи возлагалась на социал-демократическую партию, выразил полное несогласие с автором. Неожиданно сходились П. Б. Струве и Н. М. Минский в оценке толстовского учения, признавая его цельным и осуществимым.
По терминологии З. Н. Гиппиус, П. Б. Струве принадлежал к категории ищущих пути — пути эволюционного, реально приемлемого для большинства общества и в то же время освященного великой нравственной и культурной целью. В 1907 г. такой целью стала для П. Б. Струве «Великая Россия»**111. В конце 1907 г. платформа национал-либерализма объединила таких разноплановых деятелей, как П. А. Столыпин и А. И. Гучков, А. С. Суворин и П. Б. Струве
— для последних характерна постановка на первый план вопросов культурного процветания державы. Этой обеспокоенностью было продиктовано участие П. Б. Струве в деятельности национал-либерального Общества славянской культуры, а также основанного в 1907 г. Н. А. Бердяевым Религиозно-философского общества, объединившего ярких представителей российской творческой элиты: А. Н. Бенуа, С. Н. Булгакова, И. М. Гревса, Н. А. Котляревского, Н. О. Лосского, А. Д. Оболенского, М. М. Пришвина, А. С. Пругавина, А. Е. Преснякова, М. И. Туган-Барановского, В. Г. Черткова и др.**1'
В 1905—1906 гг. в «Полярной звезде» закладывались основы «веховской» идеологии. Отстаивая приоритет культурных, национальных, демократических ценностей, журнал брал на себя важную миссию поиска путей к общественному согласию, призывал враждующие политические партии к «искренним культурным стремлениям», выходящим за пределы политики.
13-й номер «Полярной звезды» оказался для журнала воистину несчастливым: за напечатание статей Г. Н. Штильмана «Самодержавие» и «Божья милость» еженедельник был приостановлен. Вышедший ему на смену журнал «Свобода и культура» просуществовал только два месяца. П. Б. Струве дважды, 12 июля и 5 ноября 1906 г., выступал ответчиком на «литературных» процессах по делам «Полярной звезды».
Несмотря, а точнее сказать, вопреки участию в журнале видных кадетов, в 1905—1906 гг. еженедельник занимал открыто внепартийную позицию, являясь органом воинствующих защитников культуры и свободы личности, в чем сказалась немалая заслуга самого П. Б. Струве.
К наиболее радикальным материалам «Полярной звезды» следует отнести знаменитую статью Д. С. Мережковского «Грядущий хам», опубликованную 30 декабря 1905 г.
Поэт, один из апостолов «нового религиозного сознания», Д. С. Мережковский не был явным сторонником какой-либо политической доктрины и государственного строя. «Социализм, капитализм, республика, монархия — только разные положения больного, который ворочается на постели, не находя покоя»,— заявлял писатель**'. Гораздо менее лояльно, нежели П. Б. Струве, относившийся к самодержавию и официальной церкви, Д. С. Мережковский выступил со статьей, по недоразумению долгие годы рассматривавшейся как апофеоз антипролетарских, антидемократических устремлений реакционного крыла литературы.
Д. С. Мережковскому удалось удивительно точно обрисовать культурный облик и вожделения главных противоборствующих в революции сторон. Писатель назвал три лица «хама»: лицо самодержавия, лицо официального православия и самое страшное — лицо «хулиганства, босячества, черной сотни»**'1. В 1906 г. определение «черная сотня» имело вполне конкретный адресат: круги наиболее ревностных сторонников самодержавной монархии. То, что под «грядущим хамом» Д. С. Мережковский разумел не пролетария, а именно «черносотенца», доказывается целым рядом работ писателя. В статье «Страшный суд над русской интеллигенцией» (1906) он писал: «.мысль вернуть Россию к старине допетровской, оторвав от участия в западноевропейской культуре, есть нечто гораздо более разрушительное для существующего порядка, нежели самые крайние мысли наших революционеров»**'11. Другое дело, что Д. С. Мережковский считал социал-демократию, так же как и самодержавие, повинной в том, что «хам» явил свой лик. Безрелигиозной социал-демократии отказывалось в способности противостоять «грядущему хаму». Самое радикальное творение Д. С. Мережковского было объявлено средоточием реакционности, но симптоматично, что с момента появления статьи ее формулировки принимались и левыми, и правыми кругами на свой счет. Грань между горьковским полупролетарием и активистом союза русского народа была чрезвычайно зыбкой.
Как и Л. Н. Толстой, Д. С. Мережковский скептически относился к «внешним» формам общественного устроения, однако определенно питал интерес к политической партийности, не отказывал революции в созидательных возможностях, при условии «примирения с Богом»**'111. Здесь Д. С. Мережковский был оптимистом. В статье «Революция и религия» он вспоминал свой разговор с поэтом-символистом А. М. Добролюбовым, ставшим странником, и беглым севастопольским матросом А. Б., утверждавшим, что участники бунта считали декадентов своими духовными братьями и зачитывались журналами «Мир искусства», «Весы», «Новый путь». «Александр Добролюбов и А. Б. — две противоположные и сходящиеся крайности, два полюса единой силы, — писал Д. С. Мережковский, — в одном движении сверху вниз, от высшей культуры в стихию народную; в другом — снизу вверх, от стихии в культуру»**1*. Увлеченный, как и А. А. Блок, поиском согласительной черты между интеллигенцией и народом, Д. С. Мережковский с чисто художническим максимализмом выдавал нетрадиционное, исключительное явление за знак глобального духовного переворота в обществе.
В 1905—1907 гг. важным шагом на пути общественных преобразований Д. С. Мережковский считал лишение самодержавия его религиозной санкции. С этой целью, по инициативе Д. С. Мережковского, З. Н. Гиппиус и Д. В. Философова, 17 октября 1906 г. в Петербурге предполагалось собрать митинг с участием духовенства. На митинге планировалось провозгласить «Воззвание к церкви», содержавшее признание самодержавного правительства отступившим от «духа христианства», и призывы к деятелям церкви избавить общество от духовных обязательств перед царем***. Митинг не состоялся: попытка предать и царя, и Синод своего рода религиозной анафеме не имела большого числа сторонников. К тому же это было связано с «техническими» трудностями: с весны 1906 г. Мережковские жили за границей.
«Полярной звезде» был чужд проповеднический тон статей Д. С. Мережковского, но, в конечном счете, его общественные воззрения также основывались на признании первоочередности воспитательных задач, на утверждении безусловного приоритета личности, индивидуальности.
З. Н. Гиппиус признавала, что социал-демократическая доктрина была особенно чужда им стремлением подчинить всего человека экономическим законам, и, напротив, одним из факторов, определивших увлечение Мережковских эсерами, называлось признание последними роли личности в истории***1.
П. Б. Струве, так же как и Д. В. Философова, можно считать человеком, приведшим Мережковских в политику — литературное сотрудничество П. Б. Струве и Д. С. Мережковского в «Полярной звезде» и «Русской мысли», несмотря на несовпадение партийных симпатий, в полной мере согласовалось со стремлением лидера правых кадетов предоставлять место «всякому искреннему и оригинальному слову в защиту свободы и культуры»***11. Что касается Д. С. Мережковского, то, на наш взгляд, идея политического центризма не могла пробудить его глубоких симпатий как слишком «пресная». Как конституционные демократы на определенном этапе уверовали в свое политическое «избранничество», так Д. С. Мережковский уверовал в свое предназначение религиозного реформатора. Серьезный мыслитель и писатель, Д. С. Мережковский отталкивал людей его круга назойливостью идеологического конструктивизма и своего рода интеллектуальным «фальцетом»***111. Поэт обладал всеми задатками доктринера и «партийного» человека, и его временное сближение с кадетами выглядит вполне закономерным.
Таким образом, позиция правых кадетов имела шанс стать платформой для объединения здоровых национал-либеральных сил. Глубокий эстетический вкус П. Б. Струве, его идеологическая терпимость, тактичный подход к вопросам искусства, сближали позицию публициста в отношении художественной интеллигенции с позицией мирнообновленцев и Е. Н. Трубецкого, считавшего, что художник лучше всего исполняет свою «общественную» миссию, находясь на своем месте, занимаясь художественным творчеством.
Увы, П. Б. Струве был склонен, особенно в первые месяцы существования кадетской партии, идеализировать ее культурный потенциал и реальные возможности. Кадеты так и не стали национальной партией, как о том мечтал публицист. Даже симпатизировавший кадетам Н. А. Бердяев находил, что людям, «жаждущим религиозной общественности, органического воссоединения, преодоления отвлеченной политики»***1', нет места в этой партии. Того же мнения придерживался С. Н. Булгаков, отказывавший кадетам в способности стать всенародной партией. «Линия Милюкова» в кадетизме оказалась представленной более энергичными и практичными людьми и, в конечном счете, возобладала она, с присущим ей культом партии, отсутствием должной самокритики, революционным кокетством, несерьезно-снисходительным отношением к политическому дилетантизму и «самодеятельности», в том числе и к политическим сентенциям художественной интеллигенции.
Примечания
I Бердяев Н. А. К психологии революции // Русская мысль. 1908. № 7. С. 126.
II Вестник партии народной свободы. 1906. № 36. С. 1871.
III Там же. С. 1863.
1' Первый номер вышел 15 декабря 1905 г. С 1 апреля 1906 г. журнал выходил под названием «Свобода и культура».
' Луначарский А. В. Заметки философа // Образование. 1906. № 3. С. 89.
у1 Струве П. Б. Заметки публициста // Полярная звезда. 1906. № 4. С. 285.
™ Струве П. Б. Консерватизм интеллигентской мысли // Русская мысль. 1907. № 7. С. 176. у111 Покровский И. А. Во имя культуры // Полярная звезда. 1906. № 5. С. 328—329. к Струве П. Б., Франк С. Л. Очерки философии культуры // Там же. 1905. № 2. С. 116. х Франк С. Л. Молодая демократия // Свобода и культура. 1906. № 2. С. 81. х1 Галич Л. Е. Порода и культура // Речь. 1907. 6 июня.
х11 Струве П. Б. Из размышлений о русской революции // Русская мысль. 1907. № 1. С. 128. х111 Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи : сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909. С. 163.
х1у Струве П. Б. Из размышлений о русской революции. С. 128. ху Толстой Л. Н. Что такое искусство? М., 1985. С. 520.
ху1 Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Из глубины : сборник статей о русской революции. М. ; Пг., 1918. С. 476. ху11 Бердяев Н. А. Революция и культура // Полярная звезда. 1905. № 2. С. 148—151. ху111 Там же. С. 152.
хк Минский Н. М. Идея русской революции // Перевал. 1907. № 3. С. 24. хх Там же. С. 13. хх1 Там же. С. 19.
хх11 ^ Там же.
хх111 Струве П. Б. Великая Россия // Русская мысль. 1908. № 2. С. 146—157.
хх1у См.: Савельев С. Н. Д. С. Мережковский и З. Н. Гиппиус // Мережковский Д. С. Больная Россия. Л., 1991. С. 258.
хху Мережковский Д. С. В обезьяньих лапах // Русская мысль. 1908. № 1. С. 96. хху1 Мережковский Д. С. Грядущий хам // Мережковский Д. С. Больная Россия. С. 43. хху11 Мережковский Д. С. Страшный суд над русской интеллигенцией // Там же. С. 78. хху111 Мережковский Д. С. В обезьяньих лапах. С. 98.
хх1х Мережковский Д. С. Революция и религия // Русская мысль. 1907. № 3. С. 29. ххх См.: Савельев С. Н. Указ. соч. С. 253—254.
ххх1 Мережковский Д. С. 14 декабря : роман ; Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский : воспоминания. М., 1991. С. 410. ххх11 Полярная звезда. 1905. № 1. ххх111 Степун Ф. А. Портреты. СПб., 1999. С. 138.
ххх1у Бердяев Н. А. О путях политики // Свобода и культура. 1906. № 2. С. 120—121.
