6ИСТОРИОГРАФИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
ББК 63.3(2)5-283.2+63.1(2)5
А. В. Зябликов
ПРОБЛЕМА ПОЛИТИЧЕСКОГО САМОПОЗНАНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Сквозными для всех направлений дореволюционной историографии названной темы являются мотивы персональной ответственности художника за происходящие в обществе процессы, размышления об удельном весе общественного в искусстве, о степени взаимовлияния культуры и политики.
Представители ультраконсервативного крыла — А. Н. Борк-Александров, А. И. Тришатный, Н. Новакович считали интеллигенцию духовным эпицентром противогосударственных, антинародных сил, заинтересованных в инородческом порабощении России. Любой художник, заподозренный в симпатиях идее политического обновления, немедленно обвинялся в потворстве инстинктам черни, в покушении на народную совесть и веру1.
Публицисты умеренно-консервативного крыла — В. Авсеенко, Н. Ратанский считали, что дело не только в интеллигентском катализе революционных идей, но и в нетерпимости власти, отталкивающей от серьезной государственной работы интеллигентов-интеллектуалов и талантливых художников слова. На художника возлагалась ответственная задача — дать отпор «якобинским формулам»2.
В статьях А. М. Евлахова3 и М. О. Меньшикова подчеркивается внутренняя связь между политическим консерватизмом худож-
© Зябликов А. В., 2013
Зябликов Алексей Вячеславович — доктор исторических наук, профессор кафедры культурологии и филологии Костромского государственного технологического университета. (4942) 31-48-14 доб. 169.
ника и проповедуемой им творческой свободой. М. О. Меньшиков предпринимает попытку обосновать метафизическую, идеологическую «ограниченность» деятеля искусства. По мнению публициста, начала мыслителя и художника принадлежат разным мировоззренческим полям. Дело философа — развивать и усовершенствовать основы жизни, дело поэта — наитийно отыскивать «вечный тип меняющейся вещи», могуче поддерживать общий строй жизни на достигнутой высоте. При этом ум великого художника выступает «не более как подмастерье его таланта, как и художественное чувство у мудреца»4. Итак, сама природа творчества обрекает художника быть консерватором. При этом соблазн примерить на себя тогу вероучителя, идеолога может привести художника в творческий тупик.
Неонародники — С. Я. Елпатьевский, Н. Е. Кудрин, В. А. Мя-котин, напротив, полагали, что следование определенной политической тенденции усиливает действенность искусства. Миссия русской культуры виделась публицистам в оформлении и выражении идей интеллигенции5.
В больших монографических работах Д. Н. Овсянико-Куликовского и Р. В. Иванова-Разумника предприняты неудачные попытки схематизировать историю российской интеллиген-ции6. Р. В. Иванов-Разумник, назвавший русскую литературу «Евангелием» русской интеллигенции, слишком вольно истолковал его, эклектично, прямолинейно увязав литературные методы и политические направления. Автор видел преемственность между литературным реализмом и социализмом, с одной стороны, и анархизмом и романтизмом, с другой. В «реалистической» части интеллигенции автор выделял три группы: либерально-демократическую, представленную либерально-земскими союзами 1904—1905 гг. и партией кадетов, а также народников и марксистов. Русская религиозная философия и литература модерна объявлялись достоянием «романтического анархизма».
Авторы, стоящие на социал-демократических позициях, — Е. В. Аничков, В. Громан, В. Кранихфельд, В. М. Фриче предъявляют интеллигенции иск в самоустранении от болевых проблем современности, в проявленной политической дряблости7. В отличие от народников, социал-демократы не пытались примирить общественность и индивидуализм — последнему изначально от-
водилась подчиненная роль. Этим тезисом определялось отношение к художественной интеллигенции как выразительнице крайнего индивидуализма. Утверждая эфемерность внеклассового сознания, социал-демократы предлагали художественной интеллигенции альтернативу: остаться приживалкой «издыхающей» буржуазии или сделаться союзницей набирающего силу пролетариата. Только в этом случае художники могли претендовать на роль общественного авангарда. Так, в статьях Л. Клейнборта и А. М. Коллонтай порицается тактика пассивного «культурничества» интеллигенции, высказывается убежденность, что художник сможет обрести свое общественное призвание только на позициях социал-демократии как представительницы «высших и всеобщих интересов человечества»8.
В 1909—1914 гг. выходит объемный коллективный труд «Общественное движение в России в начале ХХ века» — одна из первых попыток многомерного показа различных сфер общественной жизни в переломную эпоху9. К сожалению, единственная глава исследования, посвященная проблеме взаимовлияния художественной литературы и общественной жизни (автор М. Неведомский), представляет собой очередную плоскую схему, в которой история русской словесности рубежа XIX—XX вв. увязана с борьбой внутримарксистских течений.
Работы В. И. Ленина, А. В. Луначарского, М. С. Ольминского закрепляют партийно-утилитаристские подходы к оценке социальной роли художника10.
Осмысление причин отчуждения культуры и политики в контексте идейных исканий интеллигенции — одна из главных тем либеральной и либерально-консервативной публицистики начала ХХ в. Одним из первых опытов умственного самоанализа российской интеллигенции стал сборник «Проблемы идеализма» (1902), в котором признается роль художников в выражении политического идеала как «долженствования»: идеал всегда шире нужд и стремлений конкретной эпохи11. «Проблемы идеализма» стали важным шагом на пути критического самопознания интеллигенции. Однако в кругах, близких к либеральному «Вестнику Европы» и неонародническому «Русскому богатству», сборник был воспринят как попытка поощрить «философское равнодушие» к общественным и народным интересам12.
Н. А. Бердяев в статье «Культура и политика» (1905), говоря о роковом разрыве между культурой и религией, культурой и политикой, противополагает «высшую математику» А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского «арифметике» революционного нигилизма13. Философ оставляет политике шансы стать «обаятельной» лишь как части религиозного и культурного целого. Бердяев считал, что революция 1905 г. осуществляется под знаменем отрицания культуры, резко выступал против партийной кружковщины, подчинения вечных ценностей искусства «ложному богу» политики.
Критика умственного сектантства и узкой тенденциозности составляет предмет публицистики П. Б. Струве и С. Л. Франка. Однако, в отличие от Н. А. Бердяева, они искали пути примирения политики, партийности (если она основана не на слепом фанатизме, а на широкой и свободной убежденности) и культуры: мыслители считали, что новый политический порядок невозможен без глубокого морального и интеллектуального перевоспитания людей, без формирования должного общественного мнения14.
П. Б. Струве полагал, что либеральный консерватизм объединяет таких деятелей, как Н. С. Мордвинов и А. С. Пушкин, Н. Х. Бунге и П. А. Вяземский, Н. И. Пирогов и Ю. Ф. Самарин, А. И. Эртель и П. А. Столыпин15. Идеологу Великой России особенно дорог в качестве политического мыслителя И. С. Тургенев, поскольку его «постепеновство», его проповедь культурного и государственного воспитания были лишены народопоклончества, лжемессианского пафоса, который присущ, например, А. И. Герцену. И. А. Бунина П. Б. Струве считал первым большим русским писателем-интеллигентом, который «органично и окончательно освободился от чар народничества», преодолел философию «кающегося дворянства»16. В июле 1907 г. Струве назвал интеллигенцию самой консервативной «породой» людей, имея в виду подверженность социал-радикалов хилиастическим чаяниям. Спустя месяц, комментируя гневные отклики левой печати, он замечал: «...Интеллигентская мысль консервативнее, чем я полагал»17. Мыслитель много размышлял над способами интеграции интеллигенции в национально-государственное строительство. Одним из таких средств П. Б. Струве вслед за немецким историком Т. Моммсеном называет «мягкое принуждение»18.
Как этическое начало, противостоящее политической нетерпимости и духовному фанатизму, рассматривают культуру авторы, группировавшиеся вокруг журналов «Полярная звезда» и «Московский еженедельник»: Н. Ф. Езерский, Л. Е. Галич (Габрилович), И. А. Покровский, Г. Н. и Е. Н. Трубецкие19.
Итогом размышлений интеллигенции о соотношении политического, этического, религиозного начал в жизни общества и одновременно апофеозом либерально-консервативной идеологии стал знаменитый сборник «Вехи» (1909)20. Причиной возобладания в революции 1905—1907 гг. противокультурных тенденций «веховцы» сочли полную подчиненность интеллигентского сознания диктату политики, равнодушие к религии, нравственным исканиям великой русской литературы и идее самовоспитания.
В 1909—1917 гг. полемика, связанная с темой интеллигенции, так или иначе группировалась вокруг «веховства» или «ан-тивеховства». Парадокс «антивеховства» состоит в том, что авторы вышедших в 1909—1910 гг. интеллигентофильских сборников, по сути дела, оберегали от «веховских» нападок ту часть образованного общества, которая самими «веховцами» была вынесена за скобки интеллигенции21. Торопливое стремление поставить плюс там, где «Вехи» поставили минус, мешало правильно определить сам объект спора. Авторы «антивеховских» сборников выступали, в сущности, не в защиту интеллигенции, а в защиту партийности интеллигенции. Так, Д. Н. Овсянико-Куликовский, назвав интеллигенцию «мыслящей средой», вырабатывающей духовные ценности, констатировал, что интеллигенция по определению принадлежит к идеологическому типу (активному и пассивному). Наиболее адекватным способом выражения интеллигентской идеологии назывались российские политические партии, уже вышедшие, по мнению автора, на европейский уровень22. В защиту партий выступил П. Н. Милюков, назвав их наиболее «ценными положительными приобретениями» последнего времени23.
С. Н. Булгаков в своих работах, исследуя миросозерцание художника, отмечает соединение сверхчеловеческого подъема и внутреннего напряжения с пассивностью и безличностью: искусство есть «орган самоощущения души мира, всей тварной природы как красоты», поэтому художник бывает индифферентен ко
24
всем критериям, за исключением чистого эстетизма . В трактате
«Два града» (1911) Булгаков называет художников силой, хранящей иммунитет по отношению к политическому прогрессизму и обмирщению церковной жизни — в силу того, что в деятеле искусства сильны религиозные запросы души25. Важно подчеркнуть эволюцию булгаковских взглядов на самодержавие. Если в 1906 г. философ характеризует монархические симпатии Ф. М. Достоевского как «политическое заблуждение», то в 1917 г. он всецело принимает мысль писателя о «народосодержательном самодержавии», включающем в себя идею «теократического безвластия» как высшего идеала истории26.
П. И. Новгородцев в трактате «Об общественном идеале» (1917) рассматривает русских писателей в числе тех, кто первым обнаружил разочарование в либерально-радикальных ценностях и утвердил понимание общественного идеала не как земного рая, а как труда, долга и «постоянного стремления к вечно усложняющейся цели»27. Одной из причин общественных потрясений Новгородцев считает «незаконную абсолютизацию относительных форм»: государства, церкви, народа28. Не менее опасна абсолютизация отрицания относительных форм, образцом которого мыслитель называет антигосударственную проповедь Л. Н. Толстого. Новгородцев выступает оппонентом художнической проповеди первенства духовной жизни по отношению к внешним формам общежития: политика не всемогуща, признает он, но и незаменима.
В. Ф. Эрн в цикле статей «Борьба за логос» (1911) предлагает взглянуть на проблему Запада и России как на противоположность не двух культур, а двух познавательных начал: ratio и логоса. Под логосом философ понимает «коренное и глубочайшее единство постигающего и постигаемого»29, характерное для русской умственной традиции. Россия, говоря словами Эрна, «проквашена религией слова», потому русский художник — «националист» и «антизападник» по определению, однако в этом «национализме» кроется не этническая спесь, а всего лишь неприятие западного рационализма30. Эту точку зрения разделяет А. Ф. Лосев, считавший художественную литературу России «кладезем самобытной русской философии»31.
«Веховская» традиция в осмыслении феномена интеллигенции была продолжена в период эмиграции. Из работ этого времени следует выделить философские этюды Ф. А. Степуна об
историософских и политических взглядах крупных русских художников: А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. Белого, Вяч. И. Иванова, А. А. Блока, Б. Л. Пастернака. Философ разделяет «созерцательный дар» художника как наитийное проникновение в тайны мира и «миросозерцание» как совокупность философских и политических идей: первое — обязательно для художника, второго у него может вовсе не быть32. Причем степенью ухода художника от всякой самодовлеющей мысли и общественной тенденции определяется уровень его творческой самобытности. В «естественной и благополучной» без-идейности кроется художническое обаяние таких авторов, как А. П. Чехов, И. А. Бунин или А. Н. Толстой.
Не менее важна мысль философа о различии «идей» как «трансцендентных реальностей» и «идеологий» — искусственно создаваемых человеком умственных конструкций, «теоретически замаскированных» волевых импульсов. Если человек «идеи» понимает свободу как послушание истине, то человек «идеологии» ломает истину во имя своих субъективных интересов. На этом рубеже выявляется роковое отчуждение культуры и политики. Исследуя мотивы вненаправленства художников, Степун отмечает, что деятель искусства признает неизбежность политики «лишь в порядке дифференциации истины, а не в порядке интеграции лжи»33. Одной из главных примет художнической историософии Степун считает веру в существование «сверхисторической реальности», а также исторический фатализм — признание «невыводимости» будущего из прошлого и настоящего.
Одним из важных художнических прозрений Ф. М. Достоевского Ф. А. Степун считает убежденность писателя в том, что «бессильный либерализм неизбежно порождает насильнический социализм»34. В статье «Историософское и политическое миросозерцание Александра Блока» (1965) Ф. А. Степун опровергает суждение об эволюционировании поэта в сторону большевизма. Он определяет позицию Блока как «мистический нигилизм», питаемый отнюдь не политическими ощущениями глубинного движения истории и надлома старой гуманистической культуры35.
В работах И. А. Ильина утверждается, что художник по преимуществу обладает «монархическим» типом правосознания, которое, в отличие от «республиканского», восходящего к созна-
тельно-рассудочному толкованию мира, основывается на иррационально-интуитивном восприятии жизни и политики36. Этой точке зрения возражал И. Л. Солоневич, который считал, что литература может отразить лишь «клочки национального быта»; подлинным средоточием народного духа являются только реальные факты истории, а факты эти говорят о порочности всяких попыток вывести исторический путь России из умопостроений и политических исканий интеллигенции. «На складе русских интеллигентских мыслей, — писал автор "Народной монархии", — можно найти решительно всё, что угодно — от монархизма до анархизма и от аскетизма до скотоложства. Из этого чего угодно можно сконструировать какую угодно комбинацию.»37 Солоневич отводит русской интеллигенции роль умственного ордена, фабрикующего беспочвенные теории. Заметим, что вдохновенными «алхимиками» истории считал интеллигентов-художников Л. Шестов, автор знаменитого «Апофеоза беспочвенности» (1905)38.
Свой взгляд на проблему предлагают сторонники евразий-ско-фундаменталистского понимания российской истории: Н. Н. Алексеев, П. Н. Савицкий, Н. С. Трубецкой. Н. Н. Алексеев утверждал, что начиная с Петра I политические идеалы интеллигенции всё более отрываются от народной почвы и ассимилируются с духовными запросами Западной Европы. Евразийцы считали роковым заблуждением выведение национально-исторических идеалов России из умонастроений интеллигенции. Основанием же политических идеалов России является присущая народной жизни «цельность бытового бытия»39. В «Очерках по русской историографии» (1970—1973) Г. В. Вернадского рассматриваются персоналии А. С. Пушкина, В. Ф. Одоевского, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого как выдающихся русских историософов40. В целом, евразийцы склонны были рассматривать художническую историософию и политию как рефлексию западнической интеллектуальной традиции.
Современный взгляд на историю русской мысли и общественных движений невозможен без вдумчивого прочтения историко-философских и публицистических трактатов, созданных свидетелями тех социальных и политических катаклизмов, которые определили содержание всего ХХ столетия.
Примечания
1 Борк А. Н. Зверь спущен с цепи // Русское знамя. 1907. 27 мая ; Три-шатный А. И. Восхваление измены и предательства // Там же. 15 июня ; Новакович Н. Правда и ложь // Вече. 1907. 20 мая.
2 Авсеенко В. Политика и культура // Голос Москвы. 1907. 15 июля ; Ратанский Н. Влияние политического момента на искусство // Клад. 1907. № 19.
3 Евлахов А. М. Эстетическая теория Пушкина // Журнал министерства народного просвещения. 1908. Июнь. С. 317.
4 МеньшиковМ. О. Критические очерки. СПб., 1902. Т. 2. С. 86—87.
5 Елпатьевский С. Я. По поводу разговоров о русской интеллигенции // Русское богатство. 1905. № 3 ; Кудрин Н. Е. Н. К. Михайловский как публицист и гражданин // Там же. № 1 ; Мякотин В. А. О политике и культурной работе // Там же. 1908. № 3.
6 Овсянико-Куликовский Д. Н. История русской интеллигенции М., 1907 ; Иванов-Разумник Р. В. История русской общественной мысли. СПб., 1907. Т. 1.
7 Аничков Е. В. Искусство и социальный строй. СПб., 1906 ; Громан В. Развитие революции // Правда. 1906. № 1 ; Кранихфельд В. Современные искания в области критики, театра и драмы // Современный мир. 1907. № 2 ; Фриче В. М. От Чернышевского к «Вехам». М., 1910.
8 Клейнборт Л. О партиях и партийности // Образование. 1905. № 3 ; Коллонтай А. М. Этика и социал-демократия // Там же. 1906. № 2.
9 Общественное движение в России в начале ХХ века : в 4 т. СПб., 1909—1914.
10 Ленин В. И. Партийная организация и партийная литература // Часть общепролетарского дела : литературная критика в дореволюционных большевистских изданиях. М., 1981. С. 35—39 ; Луначарский А. В. Марксизм и эстетика // Правда. 1905. № 9/10 ; Он же. Смерть Толстого и молодая Европа // Новая жизнь. 1911. № 2.
11 Проблемы идеализма // Исследования по истории русской мысли. М., 2002. Т. 8. С. 317.
12 Вестник и библиотека самообразования. 1903. № 47. С. 1908.
13 Бердяев Н. А. Культура и политика // Вопросы жизни. 1905. № 4/5.
14 Струве П. Б. Интеллигенция и освободительное движение // Полярная звезда. 1906. № 8 ; Он же. Из размышлений о русской революции // Русская мысль. 1907. № 1 ; Франк С. Л. Политика и идеи // Полярная звезда. 1905. № 1.
15 Струве П. Б. Patriótica : Россия. Родина. Чужбина. СПб., 2000.
16 Там же. С. 304.
17 Струве П. Б. Patriótica: Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. С. 39.
18 Там же. С. 176.
19 Езерский Н. Ф. Культура и революция // Московский еженедельник. 1907. № 18 ; Галич Л. Е. Религия, политика и культура // Полярная звезда. 1906. № 13 ; Покровский И. А. Этические основы политики // Там же. № 4 ; Трубецкой Г. Н. Политика и культура // Московский еженедельник. 1907. № 33 ; Трубецкой Е. Н. Максимализм // Там же. 1906. № 24.
20 Вехи; Из глубины. М., 1991.
21 В защиту интеллигенции. М., 1909 ; По вехам: сб. об интеллигенции и «национальном лице». М., 1909 ; «Вехи» как знамение времени. М., 1910 ; Интеллигенция в России. СПб., 1910.
22 Овсянико-Куликовский Д. Н. Психология русской интеллигенции // Вехи; Интеллигенция в России : сб. ст. М., 1991. С. 385—387.
23 Милюков П. Н. Интеллигенция и историческая традиция // Там же. С. 371.
24 Булгаков С. Н. Тихие думы. М., 1996. С. 245.
25 Булгаков С. Н. Два града : исследование о природе общественных идеалов. СПб., 1997. С. 261.
26 Булгаков С. Н. Тихие думы. С. 207.
27 Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 34, 47.
28 Там же. С. 117.
29 Эрн В. Ф. Сочинения. М., 1991. С. 11.
30 Там же. С. 82, 124.
31 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 214.
32 Степун Ф. А. Портреты. СПб., 1999. С. 32.
33 Там же. С. 31.
34 Там же. С. 59.
35 Там же. С. 157.
36 Ильин И. А. О монархии и республике // Вопросы философии. 1991. № 4.
37 Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 2003. С. 33.
38 Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. М., 2000.
39 Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М., 2003. С. 70.
40 См.: Вернадский Г. В. Русская историография. М., 1998.
