CC BY
47
4. Гудиева К. Н. Образы власти на Северном Кавказе: дис. ... канд. полит. наук. М., 2013.
5. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
6. Курбанов Р. Адат, шариат и российский закон в жизни мусульман КЧР. URL: http:// ansar.ru/person/2012/04/16/28171
7. Лукиенко А. И. Социокультурные предпосылки роста напряженности в полиэтнич-ном регионе (на примере Северного Кавказа): дис. ... канд. филос. наук. Ставрополь, 2014.
8. МВД РФ. Состояние правопорядка в Российской Федерации и основные результаты деятельности органов внутренних дел и внутренних войск в 2011 году: аналитические материалы. М., 2012.
9. Рамазанов М. Б. Трансформация ценностной парадигмы как базисный фактор проявлений экстремизма в Дагестане // Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму: материалы Все-рос. науч.-практ. конф. Махачкала, 2008. Т. 1.
10. Салгириев А. Р. Этнополитический процесс на Северном Кавказе: роль элит // Теория и практика общественного развития. 2012. № 3.
11. Современная эволюция политической системы на Северном Кавказе. URL:// http:// www.politcom.ru/tables/otchet_tur.pdf
12. Халидов Д. Ш. Кризис на Северном Кавказе: что делать? К вопросу формирования новой «повестки дня» для полпредства СКФО // Проблемы Северо-Кавказского федерального округа: материалы круглого стола. М., 2010.
УДК 343 ББК 67.3
4. Gudieva K. N. Images of power in the North Caucasus: dis. ... cand. watered. sciences. Moscow, 2013.
5. Durkheim E. Sociology. Its object, method, purpose. Moscow, 1995.
6. Kurbanov R. The ADAT, Sharia law and Russian law in the life of Muslims of the Republic. URL: http://ansar.ru/person/2012/04/16/28171
7. Lukienko A. I. Socio-cultural background of rising tensions in multi-ethnic region (on the example of the North Caucasus): dis. ... cand. filos. sciences. Stavropol, 2014.
8. MVD RF. The state law and order in the Russian Federation and main results of activity of bodies of internal Affairs and the internal troops in 2011: analytical materials. Moscow, 2012.
9. Ramazanov M. B. The transformation of value paradigm as the basic factor of extremism in Dagestan // Actual problems of counteraction to national and political extremism: materials of all-Russian scientific-practical conference. Makhachkala, 2008. Vol 1.
10. Salgiriev A. R. Ethno-political process in the North Caucasus: the role of elites // Theory and practice of social development. 2012. № 3.
11. The modern evolution of the political system in the North Caucasus. URL:// http://www. politcom.ru/tables/ otchet_tur.pdf
12. Halidov D. Sh. The Crisis in the North Caucasus: what can I do? To the question of forming a new «agenda» for the plenipotentiary mission NCFD // Problems of the North Caucasus Federal district : the materials of the round table. Moscow, 2010.
© 2015 г. Г. Г. Небратенко, А. И. Аитвиненко
ПРАВОНАРУШЕНИЯ, ПОСЯГАЮЩИЕ НА УСТОИ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ И ХРИСТИАНСКУЮ МОРАЛЬ, В ОБЫЧНОМ ПРАВЕ ДОНСКИХ КАЗАКОВ
В статье исследуются составы правонарушений, посягающих на устои православной церкви и христианскую мораль, которые до начала XVIIIвека рассматривались только в рамках обычного права донских казаков. Отмечается, что в последующем общественные отношения в данной области стали также регулироваться российским законодательством и церковным правом.
Ключевые слова: обычное право, донские казаки, уголовно-правовые отношения, преступление, правонарушения, церковное право, христианская мораль.
OFFENSES AGAINST THE FOUNDATIONS OF THE ORTHODOX CHURCH
AND CHRISTIAN MORALITY, IN THE CUSTOMARY LAW OF THE DON COSSACKS
The article deals with the offense, infringe on the foundations of the Orthodox Church and Christian morality. These offenses prior to the XVIIIcentury. We considered only as part of the
customary law of the Don Cossacks. In the subsequent public relations in this field have also become regulated by Russian law and canon law.
Key words: customary law, the Don Cossacks, the criminal legal relations, crime, delinquency, canon law, Christian morality.
В обычном праве донских казаков отдельную группу деликтов составляли правонарушения, посягающие на общественные отношения в области православной веры и христианской морали, при этом они не квалифицировались по церковному праву, представляя собой проявление правовой культуры казачества. Вероотступничество, то есть «охреянство», или «охристианство» (апоста-сия), выражалось в отказе от православия и принятии другой религии, преимущественно магометанской, что являлось следствием нахождения в плену, применения уговоров, побоев и пыток, причем избежать этого, получить свободу можно было приняв ислам. «Раскол» заключался в переходе православных верующих к старообрядчеству или восприятии иной ереси, нарушающей каноническое единство православия. Раскол появился в войске Донском во второй половине XVII века, был вызван переселением в край старообрядцев, которые проповедью переманивали на свою сторону донских казаков. До 1688 года отношение к старообрядчеству на Дону было терпимым по причине того, что в вопросах вероисповедания местное население пользовалось церковной автономией, но в атаманство Фрола Минаева и Данилы Ефремова многие раскольники (в том числе казаки) подверглись репрессиям или покинули Донской край, уйдя на Нижний Яик, Кубань или Куму. Во второй половине XVIII века на реке Сал даже была установлена застава, где задерживали «беглецов на Куму», упраздненная во второй половине 60-х годов «из-за недостатка лошадей» [9, с. 165-166].
В вопросе распространения раскола на Дону особняком стоит дело Евлампия Катель-никова, основавшего в крае секту «духонос-цев», за что в 1805 году он был лишен чина, «выслуженного» снова в 1815 году. Через два года за «публичное порицание священников в церкви и ерись» Кательников по суду в течение четырех лет отбывал наказание в виде лишения свободы в тюрьме Новочеркасска, ас 1825 года находился за пределами Донского края под юрисдикцией общероссийского правосудия [9, с. 249].
Кроме того, отдельно от раскола рассматривалось пособничество сектантам, заключавшееся в предоставлении им крова, снабже-
нии продуктами питания и иными необходимыми для жизнедеятельности вещами, а также выдача за них замуж девиц и казачьих вдов. Далее богохульство заключалось в оскорбительных речах, произносимых публично, или в действиях в отношении православных святынь, например во множественном публичном упоминании Бога «в суе» (в суете, без какой-либо надобности), что нарушало третью христианскую заповедь - «Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно». Причем совершение данных действий в состоянии алкогольного опьянения, по невежеству или без злого умысла не освобождало от ответственности и не смягчало вину. Несоблюдение постов однозначно относилось к «станичной юрисдикции» и заключалось в нарушении церковного календаря, определяющего гастрономическое поведение христиан, в частности, «Святое Писание» требует соблюдать в году четыре больших поста и ограничивать себя в еде по средам и пятницам.
Непослушание детей родителям нарушало пятую христианскую заповедь, гласящую: «Почитай отца своего и мать свою, чтобы тебе хорошо было, и чтобы ты долго прожил на земле». При этом в случае отсутствия (смерти) родителей их место занимали опекуны, попечители, осуществлявшие в отношении несовершеннолетних соответствующие права и обязанности. Превосходящей формой неуважения к родителям являлось их оскорбление, которое могло проявляться не только устно (бранные слова, обзывания), но и в поступках (невнимание, грубость, побои), и вмешательство общественности в такие дела было необходимым.
Покушение на самоубийство (обычно путем повешения или зарезания) заключалось в приготовлении к совершению преднамеренных действий, направленных на добровольное самостоятельное лишение жизни или даже их совершение, не приведшее к наступлению смерти. С религиозной точки зрения самоубийство являлось преступным, так как вмешивалось в божественный промысел, нарушало таинство появления жизни, дальнейшей репродукции человека и естественной смерти, оно под влиянием религиозного мировоззрения порицалось обществом. Хотя лица, готовившие или совершившие само-
убийство, но оставшиеся в живых, не подвергались преследованию, но над ними устанавливалось «общественное попечение».
Между тем суициды в казачьей среде не имели широкого распространения, считаясь психическим отклонением, а скорее, наваждением «нечистой силы», толкающим на «тяжкий грех», вызванным болезненным состоянием, тяжелыми жизненными, в том числе семейными обстоятельствами, например: «1. На казака напала тоска, люди посоветовали ему лечиться, и он стал ходить по зорям к знахарю, который наговаривал ему воду и поил его. Ходил он долго, наконец, в одну зорю из дома ушел, а к лекарю не явился. Его стали искать и нашли повесившимся под сараем лекаря. 2. У казачки умер на службе муж. Оставшись вдовою в бедности и с детьми, она почти помешалась от печали. Умерший муж стал являться к ней каждую ночь. Была зима, у нее нет ни хлеба, ни корма для скотины, пошла просить взаймы - никто не дает, и она повесилась в чулане своей избы в то время, когда дети ее спали. 3. Казак рос сиротой, выросши у чужих людей, он пристал в другой двор: несмотря на то, что он был трудолюбивым и безответным, но от тестя, тещи и жены не было ему, как говорится, промытой воды, и он перерезал себе горло бритвой» [11, с. 161].
Травление плода, именовавшееся у казаков «детоубийством», представляло собой искусственное сознательное прерывание беременности или действия, закончившиеся неудачной попыткой проведения аборта, несущие угрозу нормальному развитию плода в материнской утробе, а также жизни и здоровью женщины. Совершение данного наказуемого деяния было противоестественным, посягало на основы христианской морали и поэтому отнесено к правонарушениям соответствующего рода. Субъектом при этом выступала носительница плода, осознанно предпринявшая действия по его травлению с целью прерывания беременности, а также иные лица, осуществлявшие аборт или способствовавшие наступлению последнего (повитухи, знахарки, колдуньи или ведьмы).
Травление плода в утробе матери с XVIII века было широко распространено в казачьей среде, что предопределялось длительной поголовной воинской службой донцов, а также присутствием в станицах неказачьего элемента, практически не мобилизовавшегося в русскую армию, и казаков, «находящихся на льготе». Мотивом совершения «детоубийства» или покушения на него почти всегда являлось
чувство стыда, боязнь общественного осуждения и «семейного наказания». К способам совершения преступления следует отнести: механический, химический и экстрасенсорный. К этим способам женщины прибегали в равной степени, не отдавая какому-либо из них особого предпочтения.
Собственно, механический способ заключался в прерывании беременности путем физического влияния на плод, осуществляемого как путем внешнего воздействия (через брюшину), так и внутреннего вмешательства в человеческую природу, причем в данном случае обращались к «сведущей женщине» нередко при посредничестве собственных матерей. Последние были полностью на стороне дочерей, избавляя их и себя от позора, а некоторые, по мнению И. В. Тимощенкова, не считали участие в этом преступлении грехом и не исповедовались [11, с. 162].
Химический способ заключался в употреблении «ядовитого зелья», обычно ртути или сулемы (дихлорида ртути), осаждающих в организме белок, обладая дезинфицирующими антибактериальными свойствами, используемыми даже при лечении некоторых форм рака, возникающего на паразитарной основе. Ртуть растирали на ладони, а затем слизывали языком, а сулему принимали в водном или спиртовом растворе. При этом клиническими симптомами совершения данных действий побочно являлись нарушения в желудочно-кишечном тракте, обильное слюновыделение, воспаление слизистых оболочек глаз и появление нагноений (конъюнктивита).
Экстрасенсорный способ чаще всего сопрягался с химическим. Он был направлен на искусственное стимулирование самооборта, вызываемого заговорами или колдовством, а также употреблением «снадобья», хотя и не всегда с использованием ядовитых токсичных веществ. Обычно «снадобье» получалось путем купажа веществ в спиртовом, водочном или водяном растворе: крепкого настоя чайной заварки, перца, табака, нашатыря, белой нефти, скипидара, мускатного ореха и уксуса. Помимо ранее названого, в «народной медицине» использовали квасцы, деревянное масло, мед, воск, сало, траву зверобоя, шалфей, липовый лист, бузину, ромашку, тысячелистник, мяту, подлестник, турлыч-траву, мак, душицу, полынь, ливерь китайский, рвотную траву, имбирь, калган, подбел, сурик, киноварь, английскую соль, камфару и многое другое [11, с. 164-165].
Заговоры (приговоры), «отшептывание» и колдовство, как правило, проводились с ис-
пользованием воды и различных ранее упомянутых «суеверных средств», а также с совершением определенных ритуальных действий, которые в своем многочисленном изложении в большей степени напоминали «обряды общения с нечистой силой», противные духу православного христианина. Снадобье же приготавливалось, например, в виде водочной настойки кореньев. Как отмечали современники, «какие именно коренья употребляются для этого, разузнать никак нельзя: секрет этот строго таится между женщинами и передается от одной к другой. Настой всегда возбуждает кровообращение и производит к менструации». Кроме того, обращением к этому способу они осуществляли контрацепцию, например, жевали какую-то сырую траву, как говорили в этом случае, «заедали детей» [11, с. 162-163].
Ворожба выражалась в знахарстве, гаданиях, заговорах (наговорных речах и шепоте), привораживании и колдовстве, употреблении в пищу «растворов», прошедших определенный обряд, настойки кореньев на водке, соли, хлеба или других, представляя собой действия, осуществлявшиеся с использованием «сверхъестественных возможностей», недоступных человеческой природе. В некоторых случаях неожиданно стреляли возле человека или обливали ушатом воды, или голосили о пожаре, что являлось частью ритуала. Причем эти действия напоминали как языческие обряды, так и общение «с нечистой силой». Наконец, правонарушения священнослужителей, по другому - «злодеяния клира», утвержденных в сане войсковым кругом по представлению казачьей общины, влекшие за собой потерю доверия причта, заключались в совершении различных проступков (без определения непосредственных деликтов), например, в «связях с раскольниками», наказание за которые не могло ограничиться только епитимией. Поэтому таких лиц по приговору местных казаков изгоняли из городка или в особых случаях направляли в главное войско для вынесения строгого приговора.
Далее рассмотрим санкции, выносимые за совершение данных деликтов. «Предатели православия» на Дону наказывались смертной казнью. Так, в 1696 году в городе Черкасске на глазах у Петра I казнили захваченных в плен «азовских охреян». Их тела никогда не отпевали и не хоронили на погостах. Зачинщиков церковного раскола по приговору войскового круга вешали за шею или ноги на веревке, привязанной за кольцо поставленного на базарной площади огром-
ного якоря, или «сажали в реку», а иных лиц, участвовавших в этом преступлении, наказывали телесно.
Кроме того, в истории казачества известны случаи публичного сжигания - в 1676 году по войсковому приговору раскольничьего попа Савелия или одного из адептов-еретиков, в буйстве зарезавшего трех казаков и одну женщину [10, с. 341], а также высылки зачинщиков в Москву (например, сподвижников «Косого»). При этом скиты старообрядцев уничтожались, а поселения, где пособничали расколу, лишались юрта, к примеру, в 1677 году пустынь, размещавшаяся в Нижне-Чирском юрте, или Усть-медведицкий скит и несколько медведицких городков [2, с. 19-20]. По этому поводу 4 мая 1688 года войсковой атаман Фрол Минаев направил в Астрахань «отписку» (войсковую грамоту) воеводе Тимофею Опухину, отметив, «что вверх по Дону послан развод, который должен был провести дознание среди богохульников и раскольников, "заводчиков казнить смертию, чтоб впредь такова дела не было"». А 14 августа 1689 года казачество организовало разгром очередного «раскольничьего городка», «вожди раскольников» сбежали на Куму, некоторые атаманы пойманы и часть из них (Илья Зерщиков, Иван Терской и Лев Епифановский) на Дону «переданы на поруки» [8, с. 150].
Между тем староверов, нашедших последователей среди верховых казаков, преследовали от случая к случаю и обычно по требованию российского правительства, например, в войсковую канцелярию прибыл нормативный правовой акт от 25 мая 1765 года, требующий строго наказывать за «переход в раскольничью веру» [9, с. 165]. Пойманных старообрядцев за их «безумное суеверие и упрямство» приговаривали к лишению свободы, а клир «увещевали к раскаянью», при этом наиболее оголтелых высылали с Дона, в частности, в 1767 году попа Ярыженской станицы Алексея - на три года в Острогожский монастырь. Могли также предварительно лишить сана, как в том же году произошло с дьяконом Власом Федотовым, признанным «явным богохулителем и мерзким суеверцем», после лишения сана его передали в Воронежскую губернскую канцелярию. Найденные при этих лицах «волшебные тетрадки» подверглись сожжению. В 1807 году около сотни духоборов были высланы на Северо-Запад Российской империи, дети у них были отняты и переданы в гарнизонные школы и монастыри, а через три года «за побег к раскольникам» ли-
шен сана священник Нагавской станицы Ав-раамий Феоктистов [9, с. 166].
«За возмущение казаков к переходу в раскол» били плетьми, а «не сговорных» еще и высылали за пределы войска Донского. Пособников сектантства, а также богохульников сажали под арест, «нещадно бивали плетьми», приговаривали к лишению свободы. Несоблюдение же постов, когда оно носило злостный еретический или атеистический характер, не поддававшийся перевоспитанию, наказывалось вождением по станице на веревке, плетями, внеочередной службой, «битьем и грабежом» или только «грабежом», хотя в редких случаях допускались щадящие взыскания. Впрочем, наибольшее распространение до 70-х годов XIX века имело битье палками, плетями или сечение розгами на полных станичных или хуторских сборах [12, с. 303].
Непослушание детей родителям и ссоры с ними почитались большим грехом, и поэтому виновные лишались родительского благословения, а в крайних случаях дети получали проклятие родителей, влекшее за собой лишение не только права на общение, но и наследства [1, с. 43]. Кроме того, непослушание заканчивалось применением различных позорящих или телесных наказаний, оскорбления же наказывались посрамлением или также телесно. В целом «неповиновение детей родителям и оскорбление их» относились к компетенции «станичного суда», руководствовавшегося казачьими обычаями, которые предписывали примирение родственников, порицание детей, и после 1870 года их могли наказать арестом на 3-7 суток или денежным штрафом в размере 1-3 рублей [12, с. 197].
Покушение на самоубийство с религиозной точки зрения являлось тягчайшим грехом, но в обычном праве санкционировалось взятием на поруки отставных казаков, осуществлявших присмотр и помощь склонным к суициду, делая это в течение одного года в счет несения «внутренней службы» с возможностью назначения другого донца по истечении указанного срока. Индивидов же, покончивших с жизнью, как известно, не отпевали и не хоронили на кладбищах, а только за оградой погоста. Воля самоубийцы как завещателя, выраженная в предсмертной записке либо в вербальном или письменном завещании, не имела решающего характера при разделе наследства. Таким образом, самоубийство влекло за собой еще и гражданско-правовые последствия.
Травление плода в утробе женщины при всей многочисленной практике его применения в XVIII - начале XX века оставалось пре-
имущественно латентным и поэтому почти никогда не наказывалось, проявляясь только на церковных исповедях, когда многое рассказывалось «как на духу», о чем без упоминания имен виновных казачек свидетельствовали священнослужители [11, с. 162]. Поэтому невозможно точно сказать, какая в таком случае применялась санкция к самой виновной, исполнителям и участникам данного деяния.
Ворожба, если она не имела иных, более серьезных последствий, опасных для жизни и здоровья и не наносила имущественного ущерба, например вследствие нечаянно возникшего пожара, наказывалась преимущественно телесно. В противном случае ответственность была соразмерна объему причиненного вреда, и виновные осуждались по обычаям, касавшимся наказания за совершение более тяжких деяний, в частности, против жизни и здоровья. Так, известен случай битья плетьми казачьих жен, вынесенного в 1783 году войсковым гражданским правительством, Прасковьи Исаевой, Федосьи Семеновой и Степаниды Фатеевой, последняя из которых в деле именовалась «паговорщицей». Им инкриминировался «наговор и употребление в пищу соли и дача оной казаку Ивану Сарвилину», что оказалось безвредным, не принеся вреда его здоровью, но приговор звучал жестоко: «в страх и впредь от того им в воздержание и дабы другие того чинить не отважились, на станичном сборе наказать жестоко плетями» [13, с. 168]. Соль в данном случае использовалась как предмет, на который читался заговор (наговор), что было произведено Степанидой Фатеевой, причем используемое вещество могло быть кристаллами сулемы.
Наконец, «злодеяния клира», повлекшие за собой утрату доверия причта, наказывались изгнанием из казачьей общины, вероятно, в виде «лишения суда и расправы», а в более серьезных случаях - лишением в главном войске духовного сана с дальнейшим применением наказаний, используемых в основном по отношению к провинившимся мирянам. Таким образом, к правонарушениям, посягающим на устои православной церкви и христианскую мораль, в обычном праве относились вероотступничество, раскол, пособничество сектантство, богохульство, несоблюдение постов, непослушание детей родителям, оскорбление родителей детьми, покушение на самоубийство, травление плода в утробе, ворожба, злодеяния клира. Квалификация этих деяний в качестве наказуемых выступало проявлением правовой культуры донского казачества [3; 4; 5; 6; 7].
Литература
1. Золотых В. В. История судов на Дону. Ростов н/Д, 2004.
2. Лаврский Н. Черкасск и его старина. М., 1917.
3. Небратенко Г. Г. Наказание в обычном праве донских казаков: смертная казнь // Философия права. 2015. № 3.
4. Небратенко Г. Г. Обычно-правовая система: структура и элементы: учебное пособие по сравнительному правоведению. Ростов н/Д, 2013.
5. Небратенко Г. Г. О научном направлении обычно-правовых исследований // История государства и права. 2013. № 13.
6. Небратенко Г. Г. Правонарушение и де-ликтные отношения в обычном праве донских казаков // Философия права. 2015. № 1.
7. Небратенко Г. Г. Преступление и наказание в обычном праве донских казаков. Ростов н/Д, 2015.
8. Самойлов Г. В., Супрун В. И. Царицынские картинки: воеводы и коменданты. Волгоград, 2002.
9. Сватиков С. Г. Россия и Дон. Ростов н/Д, 2013.
10. Сухоруков В. Д. Историческое описание земли войска Донского. Ростов н/Д, 2001.
11. Тимощенков И. В. Общественный быт и народные обычаи Казанской станицы // Труды Областного войска Донского статистического комитета. Новочеркасск, 1874. Вып. 2.
12. Шапсугов Д. Ю. и др. Антология памятников права народов Кавказа; Ч.1: Памятники права народов Северного Кавказа; т. 7: Памятники права донского казачества. Ростов н/Д, 2010.
13. Щелкунов З. И. Преступления против «Войска» по древнему казачьему праву // Сборник Областного войска Донского статистического комитета. Новочеркасск, 1908. Вып. "УШ.
Bibliography
1. Zolotih V. The History of ships on the Don. Rostov-on-Don, 2004.
2. Lavrsky N. Cherkassy and its antiquities. Moscow, 1917.
3. Nebratenko G. G. Punishment in the customary law of the Don Cossacks: the death penalty // The Philosophy of law. 2015. № 3.
4. Nebratenko G. G. Customary legal system: structure and elements. Tutorial on comparative law. Rostov-on-Don, 2013.
5. Nebratenko G. G. Scientific direction of customary legal studies // History of state and law. 2013. № 13.
6. Nebratenko G. G. The law and tortious relationships in the customary law of the don Cossacks // The Philosophy of law. 2015. № 1.
7. Nebratenko G.G. Crime and punishment in the customary law of the Don Cossacks. Rostov-on-Don, 2015.
8. Samoilov G. V., Suprun V. I. Tsaritsyno pictures, the magistrates and Komen-Dante. Volgograd, 2002.
9. Svatikov S. G. Russia and the Don. Rostov-on-Don, 2013.
10. Sukhorukov V. D. The historical description of the Land of the Don Cossacks. Rostov-on-Don, 2001.
11. Timoshenkov I. V. Social life and folk customs of the village of Kazan // Proceedings of the Don army Oblast statistical Committee. Novocherkassk, 1874. Vol. 2.
12. Shapsugs D. Yu. And others. Anthology monuments of the right of peoples of the Caucasus. Part 1: The law Monuments of the peoples of the North Caucasus; vol. 7: The law Monuments of the Don Cossacks. Rostov-on-Don, 2010.
13. Shelkunov Z. I. Crimes against «the Troops» according to ancient Cossack law // The Collection of the Don Cossacks of the Regional statistical Committee. Novocherkassk, 1908. Vol. VIII.
УДК 340 (420) ББК 67.2
© 2015 г. В. В. Клочков
АНГЛИЙСКОЕ ОБЩЕЕ ПРАВО И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ЭВОЛЮЦИЮ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИНСТИТУТОВ И ПРАКТИК ДО НАЧАЛА XIX ВЕКА
В статье рассматривается английское общее право и его влияние на эволюцию политических институтов и практик до начала XIX века. Исследуется роль и значение общего права в процессе трансформации личных привилегий элиты в конституционные механизмы современного типа. Анализируется английское земельное право и его роль в эволюции принципа безличности внутриэлитных отношений.
