CC BY
6619. Бурцев В.А., Бурцева Е.В., Халиуллин Р.С., Евграфов И.Е. Деятельностный подход к исследованию проблемы формирования спортивной культуры студентов в процессе обучения в вузе // Современные проблемы науки и образования.
- 2017. - № 2. - С. 133.
20. Бурцев В.А., Бурцева Е.В., Чапурин М.Н. Развитие операционного компонента спортивной культуры студентов в процессе спортивной деятельности // Теория и практика физической культуры. - 2019. - № 10. - С. 11.
21. Бурцев В.А., Драндров Г.Л., Боровик С.Г. Теоретическая модель спортивной культуры личности // Фундаментальные исследования. - 2015. - № 2-17. - С. 3816-3820.
22. Бурцев В.А., Чапурин М.Н., Симзяева Е.Н., Кильнесов В.М., Никоноров В.Т., Халиуллин Р.С., Данилова Г.Р., Невмержицкая Е.В., Евграфов И.Е., Садыкова С.В. Исследование эффективности экспериментальной методики обучения техническим элементам в волейболе в процессе спортивно-ориентированного физического воспитания студентов // Современные проблемы науки и образования. - 2017. - № 4. - С. 140.
23. Бурцев В.А., Шамгуллин А.З., Бурцева Е.В. Оптимизация предстартовых психических состояний тренера и спортсмена в условиях соревновательной деятельности // Известия Тульского государственного университета. Физическая культура. Спорт. - 2014. - № 4. - С. 82-87.
24. Бурцев В.А., Бурцева Е.В., Игошин В.Ю. Развитие интеллектуального компонента спортивной культуры студентов в процессе интеграции учебно-тренировочной и соревновательной деятельности // Теория и практика физической культуры.
- 2020. - № 12. - С. 21.
25. Бурцев В.А., Бурцева Е.В., Чапурин М.Н. Развитие конативного компонента спортивной культуры студентов в процессе спортивной деятельности // Теория и практика физической культуры. - 2021. - № 5. - С. 108
26. Бурцев В.А., Бурцева Е.В., Игошин В.Ю. Развитие креативного компонента спортивной культуры студентов в процессе интеграции физкультурно-спортивной и учебно-познавательной деятельности // Теория и практика физической культуры. - 2021. - № 8. - С. 74.
27. Бурцева Е.В., Бурцев В.А., Чапурин М.Н. Диагностика двигательной одаренности детей на первичном этапе спортивного отбора // Теория и практика физической культуры. - 2020. - № 6. - С. 54.
28. Бурцева Е.В., Бурцев В.А., Чапурин М.Н., Мугаллимова Н.Н., Халиуллин Р.С., Мартынова А.С. Теоретическое обоснование экспериментальной методики обучения техническим элементам в волейболе при организации учебно-познавательной игровой деятельности студентов в процессе спортивно ориентированного физического воспитания // Проблемы современного педагогического образования. - 2017. - № 56-6. - С. 39-47.
29. Бурцева Е.В., Бурцев В.А., Никоноров В.Т. Интегральная оценка игровой одаренности детей на предварительном этапе спортивного отбора // Теория и практика физической культуры. - 2021. - № 4. - С. 110.
30. Бурцева Е.В., Бурцев В.А., Шамгуллина Г.Р. Комплексная оценка спортивного таланта легкоатлетов-многоборцев на промежуточном этапе спортивного отбора // Теория и практика физической культуры. - 2021. - № 7. - С. 44.
31. Драндров Г.Л., Авксентьев Е.Н., Бурцев В.А. Характеристика готовности студентов к самостоятельной физкультурно-спортивной деятельности // Фундаментальные исследования. - 2014. - № 9-11. - С. 2550-2555.
32. Драндров Г.Л., Бурцев В.А., Бурцева Е.В. Теория и методика подготовки будущих учителей физической культуры к профессиональной творческой деятельности. - Чебоксары, 2014.
33. Драндров Г.Л., Хворонова Г.В., Бурцев В.А. Сущность и содержание спортивной ориентации как личностной характеристики юных спортсменов // Фундаментальные исследования. - 2014. - № 9-8. - С. 1836-1839.
34. Захарова Г.П., Баранова Э.А., Васильева Н.Н., Дерябина М.Ю., Семенова Т.Н., Парфенова О.В., Велиева С.В., Гусева Т.С., Иванова Н.В., Никоноров В.Т., Бурцева Е.В., Бурцев В.А., Варламова М.Е., Ильина Л.Л., Быкова О.Н., Мустафина А.Р., Викторова Е.И. Инновации в дошкольном образовании : Учебное пособие / Под общей редакцией Г.П. Захаровой. - Москва, 2014.
35. Зорин С.Д., Бурцев В.А., Бурцева Е.В. Показатели социально-психологического климата в коллективе и критерии привлекательности бригадных форм работы тренеров по легкой атлетике // Фундаментальные исследования. - 2014. -№ 6-1. - С. 170-174.
36. Мартынова А.С., Бурцев В.А., Бурцева Е.В. Формирование ценностных ориентаций к спортивной тренировке у юных хоккеистов // Известия Тульского государственного университета. Физическая культура. Спорт. - 2014. - № 4. -С. 100-105.
37. Чапурин М.Н., Симзяева Е.Н., Бурцев В.А. Физкультурно-спортивная деятельность студентов вуза как специфический вид активности // Вестник Российского университета кооперации. - 2014. - № 1 (15). - С. 76-80.
Психология
УДК 159.9.072
кандидат психологических наук, доцент Петраш Марина Дмитриевна
Санкт-Петербургский государственный университет (г. Санкт-Петербург)
ПОЗИТИВНОЕ ОДИНОЧЕСТВО В СТРУКТУРЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ ПОВСЕДНЕВНЫХ СТРЕССОРОВ НА
РАЗНЫХ ЭТАПАХ ВЗРОСЛОСТИ
Аннотация. Статья посвящена изучению проблемы позитивного одиночества в структуре переживания повседневных стрессоров на разных этапах взрослости. В статье рассмотрены вопросы взаимосвязи характеристик одиночества с факторами повседневных стрессоров. Описан вклад позитивного одиночества в переживание повседневных стрессоров в контексте возраста.
Ключевые слова: общее одиночество, позитивное одиночество, повседневные стрессоры, взрослость. Annotation. The article is devoted to the study of the problem of positive loneliness in the structure of the experience of daily stressors at different stages of adulthood. The article examines the relationship between different characteristics of loneliness and factors of daily stressors. The contribution of positive loneliness to the experience of daily stressors in the context of education is described.
Keywords: general loneliness, positive loneliness, daily stressors, stages of adulthood.
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ) в
рамках научного проекта № 19-513-18015
Введение. В представленном исследовании затрагивается проблема переживания одиночества в контексте восприятия повседневных стрессоров в связи с возрастными периодами. Являясь одной из фундаментальных проблем современного человека, одиночество в той или иной степени вплетается в жизнь каждого человека. Ученые определяют одиночество как состояние, возникающее из-за «переживания собственной невовлеченности в контакты с другими людьми» [4], выделяя добровольный его характер и вынужденный [3, 14]. Рассматривают одиночество и как субъективный дистресс, возникающий из-за несоответствия между желаемыми и реальными социальными отношениями [15, 9]. Многолетние исследования данного феномена выявили его негативные последствия в отношении психологического здоровья и благополучия [11, 12], а большинство исследований, посвященных проблеме одиночества, чаще рассматривают его в негативном ключе. Но следует отметить появление новых методов, позволяющих рассматривать одиночество разностороннее [4], а именно - его ресурсную составляющую.
Проведение нашего исследования пришлось на 2019 год, пандемический период, когда были отменены жесткие меры самоизоляции, но полностью карантин не снят. В этой связи нами было решено рассмотреть проявление одиночества в контексте восприятия повседневных стрессоров. Актуальность данного подхода усиливается еще и тем, что сама пандемическая ситуация является стрессовой, а вынужденная самоизоляция усиливает одиночество [13], т.к. сокращается физическое взаимодействие, которое может выступать в качестве источника серьезных психологических проблем [3]. Из-за разрыва привычных человеческих отношений может возникать чувство покинутости, которое трудно, а порой невозможно, принять [8]. На сегодняшний день существует множество доказательств того, что социальные отношения важны для психического и физического благополучия на протяжении всей жизни. С другой стороны - обращение к добровольному одиночеству необходимо в ситуациях, требующих серьезного осмысления своей жизни.
Цель представленного исследования заключалась в изучении взаимосвязи позитивного одиночества с переживанием повседневных стрессоров у взрослых на разных этапах взрослости. Мы предположили, что уровневые характеристики одиночества и переживание повседневных стрессоров будут отличаться в зависимости от возрастного этапа; позитивное одиночество взаимосвязано с другими видами одиночества, но связи носят дифференцированный характер в возрастных группах; также мы считаем, что позитивное одиночество вносит различный вклад в субъективное переживание повседневных стрессоров в различные периоды взрослости.
Изложение основного материала статьи. Выборку составили мужчины и женщины в возрасте от 21 до 69 лет, большинство из них проживают г.Выборг Ленинградской области, и являются представителями разных профессиональных сред.
Методики исследования. Опросник повседневных стрессоров [6]; Шкала воспринимаемого стресса [1]; Дифференциальный опросник переживания одиночества (ДОПО-3к) [4]; Методика диагностики уровня субъективного ощущения одиночества Д.Рассела и М.Фергюсона [7]. Анкета, специально составленная в целях исследования, которая включает демографические данные, а также блок вопросов, направленный на изучение профессионального одиночества, проявляющееся в том, что профессионал испытывает недостаток общения, поддержки и взаимодействия со стороны коллектива. Высокие оценки по данному параметру свидетельствуют о выраженном переживании одиночества.
Результаты исследования. В соответствии с задачами исследования вся выборка (N=185) была разделена на четыре возрастные группы: ранняя взрослость (21-34 года); средняя взрослость (35-44 года); 2 периода поздней взрослости 45-54 года и 55-69 лет. Во всех группах соотношение по полу примерно одинаковое, с преобладанием женщин. Участники исследования в подавляющем большинстве состоят в матримониальных отношениях. Больший процент имеют детей, за исключением респондентов первой группы, в которой 77.8% участников исследования их не имеют.
На первом этапе нами был проведен множественный дисперсионный анализ (MANOVA) показателей одиночества в связи с полом, возрастом, а также сочетанного влияния обозначенных факторов. Результаты анализа свидетельствуют о статистически значимом влиянии фактора «пол» на позитивное одиночество (Х=0,092; р=0,016). Также было выявлено, что сочетание факторов «возрастные группы*пол» оказывают влияние на профессиональное одиночество ^=3,437; р=0,018) и не усиливают различия в выраженности других характеристик одиночества (Х=0,908; р=0,326). Стоит отметить разнонаправленный характер выявленных тенденций. Наибольшая выраженность параметра позитивного одиночества (ПО) отмечается у женщин, в сравнении с мужчинами, в первой и четвертой возрастных группах, а интенсивность профессионального одиночества отмечается у женщин из первой и мужчин из старшей возрастной группы.
Изучение уровневых характеристик одиночества в возрастных группах (табл.1) показало различия по параметру «позитивное одиночество», выраженность которого выше у представителей ранней взрослости (1 группа). По другим видам одиночества статистически значимых различий не выявлено.
Таблица 1
Средние значения по параметрам одиночества в возрастных группах
Параметры одиночества Группа (возраст / лет) F P
1 (21-34) 2 (35-44) 3(45-54) 4(55-69)
ОО 11,67(4,70) 10,33(3,47) 10,53(2,73) 11,02(2,55) 1,190 0,315
ЗО 12,78(4,09) 13,63(4,92) 14,04(4,54) 14,38(3,85) 0,880 0,452
ПО 27,04(4,59) 22,81(5,91) 23,16(6,17) 24,47(5,88) 3,625 0,014
СПО 13,89(9,15) 9,33(9,38) 11,75(6,94) 12,51(7,61) 2,174 0,093
Проф.Од 11,52(6,05) 9,56(5,73) 9,64(5,01) 9,85(4,93) 0,929 0,428
Примечание: ОО - общее переживание одиночества; ЗО - зависимость от общения; ПО - позитивное одиночество; СПО - субъективное переживание одиночества; Проф.Од - профессиональное одиночество
Следует отметить, что выраженность субъективного переживания одиночества находится в диапазоне низких (83,8%) и средних значений (15,1%); высокие показатели выявлены у двух человек из всей выборочной совокупности. По профессиональному одиночеству ситуация аналогичная: большинство участников исследования не испытывают переживании я одиночества в профессиональном сообществе (74,6%), часть испытывают на среднем уровне (23,8%), и три человека из всей выборки показывают высокие значения по данному критерию. Таким образом, можно говорить о том, что респонденты, принявшие участие в нашем исследовании, в целом, имеют достаточно благоприятную ситуацию в профессиональном сообществе, а также не испытывают одиночества в личном окружении и не считают себя покинутыми, изолированными, оторванными от общества.
Интересно, что в группе самых молодых участников исследования позитивное одиночество не образует взаимосвязей с другими характеристиками изучаемого феномена, т.е. молодые люди склонны испытывать позитивные эмоции, находясь в уединении.
Во второй и третьей группе позитивное одиночество положительно коррелирует с общим переживанием одиночества, субъективным переживанием одиночества и отрицательно с зависимостью от общения (0,000<р<0,05). В возрастной группе 45-54 года, в структуру взаимосвязей включается профессиональное одиночество с положительным знаком (р=0,042). Учитывая тот факт, что уровень субъективного и профессионального одиночества находится в диапазоне низких и средних значений, выявленные взаимосвязи могут указывать на то, что респонденты принимают собственное одиночество, а в условиях нехватки общения с близкими людьми и с коллегами способны находить ресурс в уединении. Возможно, данный факт является отражением переживания экзистенциального кризиса.
У представителей самой старшей возрастной группы позитивное одиночество имеет одну обратную взаимосвязь с параметром «зависимость от общения» (р=0,006), что указывает на умение ценить время, посвященное уединению.
Сравнительный анализ повседневных стрессоров, в возрастных группах выявил статистически значимые различия по субъективному переживанию повседневных неприятностей по общему показателю и четырем группам событий: «Дела/работа», «финансы», «личные переживания» и «семья». Наибольшая выраженность субъективных переживаний отмечена у самых молодых представителей нашей выборки (21-34 года), а наименьшая у респондентов третьей группы (45-54 года) (табл. 2).
Таблица 2
Описательные статистики повседневных стрессоров
Параметры повседневных стрессоров Группа (возраст / лет) данные в процентах F P
1 (21-34) 2 (35-44) 3(45-54) 4(55-69)
Дела / Работа 44,4 35,9 26,3 35,6 3,254 ,023
Нарушение планов 34,6 30,5 24,2 25,8 1,456 ,228
Финансы 41,7 37,9 25,9 28,3 2,747 ,044
Окружающая среда 29,0 24,9 18,2 23,2 1,766 ,155
Личные переживания 35,6 30,5 21,2 27,4 2,714 ,046
Отношения с окружающими 32,2 27,5 17,0 24,6 2,524 ,059
Семья 33,9 34,3 19,9 32,6 2,840 ,039
Общий показатель 34,8 31,2 21,2 27,4 2,989 ,032
В качестве общей тенденции, характерной для всех групп, можно отметить лидирование группы стрессоров, относящихся к профессиональной сфере, особенно событий, связанных с увеличением нагрузки («Возникла непредвиденная дополнительная/сверхурочная работа») и нехваткой времени («Я очень спешил, чтобы успеть выполнить задание к сроку»). Характерной особенностью, отличающей участников первой группы, является тот факт, что 52% участников кластера отметили высокую интенсивность субъективного переживания стрессоров (8-10 баллов). Для сравнения: во второй и третьей группе этот процент не превышал 20%, а в третьей составил 34%.
Обобщая данные сравнительного анализа по одиночеству и субъективному переживанию повседневных стрессоров, можно сказать, что на фоне высокой выраженности позитивного одиночества, средней удовлетворенности профессиональной жизнью, группа самых молодых участников нашего исследования оказалась наиболее уязвимой в части субъективного переживания повседневных стрессоров.
Нами была проведена оценка субъективного восприятия уровня напряженности ситуации, а также уровня усилий, прилагаемых для совладания с повседневными неприятностями (табл. 3). С учетом средних значений авторов методики [1], параметры шкалы воспринимаемого стресса и субшкалы «перенапряжение» находятся на границе высоких значений у представителей первой группы и средне-высоких в остальных кластерах. Значения по субшкале «противодействие стрессу» находится в пределах «коридора нормы» и свидетельствует о высокой сопротивляемости к стрессу. Выявленные положительные связи повседневных стрессоров со шкалой воспринимаемого стресса и субшкалой «перенапряжение» (0,001<р<0,05), указывают на то, что повседневная нагруженность событиями, вызывающими негативные переживания, отражается в переживании и общей выраженности стресса.
Таблица 3
Описательные статистики воспринимаемого стресса
Группа (возраст / лет) F P
1 (21-34) 2(35-44) 3 (45-54) 4 (55-69)
Перенапряжение 17,23(5,6) 15,29(5,4) 15,43(4,9) 14,92(4,9) 1,233 ,299
Противодействие 9,88(2,7) 9,65(2,2) 8,75(2,6) 9,77(2,4) 2,060 ,107
ШВС 31,35(5,0) 29,65(5,5) 30,68(5,2) 29,15(4,5) 1,485 ,220
Примечание: ШВС - шкала воспринимаемого стресса
Корреляционный анализ параметров одиночества с субшкалами «перенапряжение» и «противодействие стрессу» в возрастных группах выявил свои особенности. Усиление перенапряжения в первой группе связано с позитивным одиночеством; во второй группе с ПО и зависимостью от общения (ЗО); в 3 группе с общим переживанием одиночества (ОО); в четвертой с зависимостью от общения. Следует отметить, что взаимосвязи противодействия к стрессу с ОО и ЗО выявлены только в первой группе, т.е. актуальное переживание одиночества и его неприятие снижают устойчивость к повседневному стрессу. Учитывая уровневые характеристики изучаемых параметров в возрастных группах, прямые взаимосвязи нехватки социального взаимодействия, а также неприятия одиночества с перенапряжением объяснимы и логичны. Другими словами, перенапряжение усиливается в ситуации нехватки общения и стремлении избегать одиночества. Выявленная положительная связь позитивного одиночества с перенапряжением, вызываемое восприятием повседневного стресса, у представителей первых двух групп (21-34 и 35-44 года), может указывать на тот факт, что склонность к уединению способствует осознаванию степени напряженности ситуации; с другой - интенсивность напряжения способствует к стремлению посвятить время себе, подумать о своей жизни. Следует отметить специфику второй группы: позитивные связи перенапряжения с ОО и ЗО могут указывать на кризисный характер жизненной ситуации.
С помощью регрессионного анализа было показано, что позитивное одиночество является предиктором общего уровня субъективного переживания повседневных стрессоров у представителей первой группы, т.е. усиливает интенсивность переживания. Во второй группе аналогичный эффект вызывает профессиональное одиночество. У представителей третьей группы (45-54 года) не выявлено взаимосвязей параметров одиночества с общим уровнем повседневных стрессоров. В старшей возрастной группе (4 группа) выраженность субъективного переживания повседневных стрессоров опосредствуется субъективным переживанием одиночества, в то время как позитивное одиночество способствует его (переживанию) снижению, т.е. является ресурсным компонентом.
Изучение взаимосвязи типов одиночества и факторов повседневных стрессоров выявило специфические особенности, характерные для каждой возрастной группы в отношении вклада позитивного одиночества в переживание повседневных стрессоров. Нами выявлено, что в первой группе ведущим предиктором всех групп ПС является позитивное одиночество (¿2 варьирует от 0,185 до 0,347). Во второй группе позитивное одиночество включается с положительным знаком в стресс-факторы «дела / работа» (¿2=0,110), «личные переживания» (¿2=0,091) и «семья» (¿2=0,086). В третьей группе связей не обнаружено. В старшей возрастной группе позитивное одиночество выступает ресурсным компонентом, снижая стрессорную нагрузку фактора «окружающая среда». Другими словами, положительные эмоции в ситуации уединения помогают снизить напряженность ситуации, вызванную трудностями, связанными с внешними помехами, ситуациями, относящимися к проблемам в бытовой сфере: что-то испортилось, сломалось, потерялось, а также рутинность ежедневных дел по хозяйству.
Таким образом, можно говорить о том, что позитивное одиночество вносит неоднозначный вклад в восприятие повседневных стрессоров. С одной стороны, оно выступает в качестве предиктора повседневных стрессоров, усиливая их восприятие, с другой - способствует снижению стрессорной нагрузки, выступая в качестве ресурсной составляющей.
Рассматривая разные характеристики одиночества, основной акцент мы делали на роли позитивного одиночества в контексте переживания повседневных стрессоров, так как ситуация, на момент исследования, сопровождалась пандемией, которая, сама по себе, является стрессовой. У нас были опасения относительно повышения уровня выраженности одиночества в пандемический период, но данные показали иную картину.
Выводы. Проведенное исследование показало, что у большинства участников исследования отмечается благоприятная картина в отношении переживания одиночества, как в личной жизни, так и профессиональной. По параметрам общего переживания одиночества, и позитивного одиночества выявлены более низкие значения, по сравнению с ранними исследованиями, до пандемического периода, (1=4,853; р=0,001 и t=3,858; р=0,001, соответственно) [5]; не выявлены различия и по параметру ЗО. Следует отметить, что в ранних исследованиях выборка включала респондентов в возрасте от 35 лет и старше: этот факт мы учли в сравнительном анализе. В данном случае сложно говорить о влиянии «пандемического фактора» на снижение переживания одиночества, т.к. сопоставление данных проводилось на разных выборках. Также следует отметить наличие исследований, свидетельствующих об отсутствии каких-либо изменений в уровне переживания одиночества в контексте пандемии [10].
В представленной работе добавилась группа молодых участников (21-34 года), у которых на фоне средне-высокой выраженности параметров одиночества, выявлена наибольшая выраженность субъективного переживания одиночества и позитивного одиночества. Учитывая уровневые значения субъективного одиночества, можно предположить, что самые молодые участники исследования могут ценить уединение, находить в нем положительные стороны в отношении самопознания и оценке жизненной ситуации. Мы не можем утверждать, что выявленная тенденция связана с пандемической ситуацией, т.к. отсутствуют данные «до». Можно предположить такую связь, т.к. полученные результаты отчасти подтверждаются данными зарубежных исследований, проведенных в пандемический период, в которых зафиксировано повышение одиночества в молодой выборке (18-35 лет) [16].
Изучение субъективного переживания повседневных стрессоров выявило высокую насыщенность всех сфер жизненного пространства респондентов событиями, которые воспринимаются как стрессовые. Показано, что субъективное переживание стрессоров сопряжено с повышением уровня перенапряжения стрессовых ситуаций. Выявленная тенденция подтверждается более ранними исследованиями [2], в которых обнаружен факт негативного воздействия повседневных стрессоров на здоровье человека.
Предположение о том, что позитивное одиночество может носить разнонаправленный характер, подтвердилось.
Литература:
1. Абабков В.А., Перре М. Адаптация к стрессу. Основы теории, диагностики, терапии. - СПб.: Речь, 2004. - 165 с.
2. Головей Л.А., Петраш М.Д., Стрижицкая О.Ю., Савенышева С.С., Муртазина И.Р. Роль психологического благополучия и удовлетворенности жизнью в восприятии повседневных стрессоров // Консультативная психология и психотерапия. - 2018. - Том 26. - № 4. - С. 8-26. doi:10.17759/cpp.2018260402
3. Леонтьев Д.А. Экзистенциальный смысл одиночества // Экзистенциальная традиция: философия, психология, психотерапия. - 2011. - № 2. - С. 101.
4. Осин Е.Н., Леонтьев Д.А. Дифференциальный опросник переживания одиночества: структура и свойства // Психология. Журнал Высшей школы экономики. - 2013. - Т. 10. - № 1. - С. 55-81.
5. Петраш М.Д., Стрижицкая О.Ю., Муртазина И.Р., Вартанян Г.А. Одиночество через призму демографических характеристик // Мир педагогики и психологии. - 2020. - № 8 (49). - С. 130-144
6. Петраш М.Д., Стрижицкая О.Ю., Савенышева С.С., Головей Л.А. Опросник повседневных стрессоров // Психологические исследования. - 2018, №11(57)
7. Практикум по психологии состояний: Учебное пособие / Под ред. Проф. А.О. Прохорова. - СПб: Речь, 2004. -С. 134-135
8. Bracco, C., Melchio, R., Migliore, E., Marrale, C., & Fenoglio, L. (2021). Loneliness that destroys and upsets: A lesson from and beyond COVID-19 // European Journal of Internal Medicine. 2021. 88. 125. https://proxy.library.spbu.ru:2060/10.1016/j.ejim.2021.03.003
9. Cacioppo JT, Cacioppo S. Social Relationships and Health: The Toxic Effects of Perceived Social Isolation. // Soc Personal Psychol Compass. 2014 Feb 1;8(2):58-72. doi: 10.1111/spc3.12087. PMID: 24839458; PMCID: PMC4021390.
10. Luchetti, M., Lee, J. H., Aschwanden, D., Sesker, A., Strickhouser, J. E., Terracciano, A., & Sutin, A. R. The trajectory of loneliness in response to COVID-19. // The American psychologist. 2020. 75(7). 897-908. https://doi.org/10.1037/amp000069
11. Murphy, P. & Kupshik, G. Loneliness, stress and wellbeing: A helper's guide. New York: Tavistock/Routledge. 1992.
12. Murthy, V. Work and the loneliness epidemic: reducing isolation at work is good business. Harvard Business Review. Retrieved from https://hbr.org/cover-story/2017/09/work-and-the-loneliness-epidemic
13. Norbury, R. Loneliness in the time of COVID. Chronobiology International: The Journal of Biological & Medical Rhythm Research. 2021. 38(6). 817-819. https://proxy.library.spbu.ru:2060/10.1080/07420528.2021.1895201
14. Peplau L.A., Perlman D. Perspective on loneliness. // In L. A. Peplau & D. Perlman (Eds.), Loneliness: A sourcebook of current theory, research and therapy. - 1982. - New York: John Wiley and Sons. - pp. 1-18.
15. Perlman, D., & Peplau, L. A. (1981). Toward a Social Psychology of Loneliness. In R. Gilmour, & S. Duck (Eds.), Personal Relationships: 3. Relationships in Disorder (pp. 31-56). London: Academic Press.
16. Sutin, A. R., Luchetti, M., & Terracciano, A. Has loneliness increased during COVID-19? Comment on "Loneliness: A signature mental health concern in the era of COVID-19." // Psychiatry Research. 2020. 291. N.PAG. https://proxy.library.spbu.ru:2060/10.1016/j.psychres.2020.113295
Психология
УДК 159.9.07
кандидат педагогических наук, доцент Попов Максим Николаевич
Гуманитарно-педагогическая академия (филиал)
Федерального государственного автономного
образовательного учреждения высшего образования
«Крымский федеральный университет имени В.И. Вернадского» (г. Ялта);
доктор биологических наук, профессор Соболев Валерий Иванович
Гуманитарно-педагогическая академия (филиал)
Федерального государственного автономного
образовательного учреждения высшего образования
«Крымский федеральный университет имени В.И. Вернадского» (г. Ялта)
ЛЕГИТИМИЗИРОВАННАЯ АГРЕССИЯ КАК МЕХАНИЗМ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ В УСЛОВИЯХ ОТНОСИТЕЛЬНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ИЗОЛЯЦИИ СТУДЕНТОВ-ГУМАНИТАРИЕВ
Аннотация. На основании анализа результатов психологического тестирования сделан вывод, что исследуемый контингент студентов (девушки гуманитарных специальностей) в условиях относительной социальной изоляции характеризуется высоким уровнем легитимизированной агрессии (ЛА-44), особенно в сфере «Политика». Установлено, что относительная социальная изоляция сопровождается изменением структуры психологической защиты за счет активного вовлечения в обеспечение психического гомеостаза 4-х адаптивных механизмов («Сублимация», «Альтруизм», «Подавление» и «Юмор»). Показано, что наибольшее число выявленных связей между отдельными показателями уровня легитимизированной агрессии и адаптивными механизмами психологической защиты характерно для сферы «Политика» (4 из 5 возможных), а наименьшее - для сферы «СМИ» (1 из 5 возможных). Делается заключение, что некоторые формы легитимизированной агрессии, по всей вероятности, функционально относятся к механизмам психологической защиты, являясь, собственно, одним из них.
Ключевые слова: психодиагностика, легитимизированная агрессия, психологическая защита, взаимокорреляции, студенты, социальная изоляция.
Annotation. It is shown that under the conditions of relative social isolation a high level of legitimized aggression is formed among humanities students; there is also a change in the structure of psychological defense due to 4 adaptive mechanisms («Sublimation», «Altruism», «Suppression» and «Humor»). It was established that between the individual indicators of the level of aggression legitimized and adaptive defense mechanisms exist pronounced correlations. It is concluded that some form of legitimized aggression functionally related to the mechanisms of psychological defense.
Keywords: psychodiagnostics, legitimized aggression, psychological defense, correlations, students, social isolation.
Введение. Важнейшей составляющей системы психического гомеостаза является комплекс механизмов психологической защиты (МПЗ), смягчающих (минимизирующих), а в ряде случаев и полностью нивелирующих негативные последствия воздействия на психику и сознание индивидуума стресс-факторов внешней и внутренней среды [2, 3, 6, 15, 16]. В настоящее время обозначены основные механизмы защиты, различающиеся по многочисленным параметрам и обладающие разной эффективностью [2, 9, 11, 15]. Активное использование субъектом многих МПЗ, как правило, носит неосознанный характер, а, следовательно, и слабо контролируется, что создает угрозу постепенного формирования ряда патопсихологических нарушений. В то же время не исключается осознанное использование некоторых МПЗ, например, механизма «Рационализация».
Список механизмов психологической защиты неуклонно расширяется вместе с ростом числа психологических исследований, что вызвано, с одной стороны, сложностью самой проблемы психологической защиты как элемента психики, а, с другой - отсутствием строгой и общепризнанной системы их классификации и научно-обоснованных методик их измерения. Вместе с тем, основываясь на работах известных психологов [2, 3, 8, 11, 16, 17, 18], предложены принципы классификации, основанные на выделении четырех групп механизмов психологической защиты: Психотические, Инфантильные, Невротические и Адаптивные [9]. Каждая из этих групп включает несколько МПЗ, характеризующих отдельные стороны психической сферы индивида. Наиболее эффективными и щадящими являются адаптивные МПЗ, относящихся к группе так называемых зрелых механизмов психологической защиты. Изучение принципов и особенностей их использования индивидами в условиях воздействия стресс-факторов представляет как теоретический, так и практический интерес. С учетом сказанного, первой задачей нашей работы явилось проведение оценки степени вовлечения адаптивных МПЗ системой психического гомеостаза в условиях относительной социальной изоляции.
