CC BY
182
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №11/2015 ISSN 2410-700Х_
Список использованной литературы.
1. Agricola E. Wörter and Wendungen. Wörterbuch zum deutschen Sprachgebrauch.
2.Brockhaus Wahrig. Deutsches Wörterbuch in 6 Bänden.
3.Duden. Deutsches Universalwörterbuch.
4. Klappenbach R. und Steinitz W. Wörterbuch der deutschen Gegenwartssprache
5. Brecht B. Gedichte und Prosa.
© Аубекова Г.И., 2015
УДК 82.0
Бачалова Инна Бисолтовна
канд. филол. наук, доцент ЧГУ, г.Грозный, РФ E-mail: [email protected]
ПОТЕНЦИАЛ ЧИТАТЕЛЬСКОГО ВОСПРИЯТИЯ РОМАНА «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
М.Ю.ЛЕРМОНТОВА (К ИДЕЙНО-ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ФУНКЦИИ ПРЕДИСЛОВИЙ)
Аннотация
В статье рассматриваются два предисловия к роману М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени». Они предназначены для читателя и вместе с заглавием направляют восприятие. М.Лермонтов считал главной задачей предисловия объяснение цели сочинения, или оправдание и ответ на критику. Но в предисловии же Лермонтов пишет и о том, что не входит в рамки указанных задач. В частности здесь дается характеристика современной читательской аудитории.
Ключевые слова
Предисловие, читатель, читательская аудитория,
Проблему читателя в последнем романе М.Ю. Лермонтова можно отнести к числу ключевых. Без учета ее трудно решить давний спор о художественном методе романа. Приступая к его анализу, необходимо решить следующие задачи:
а) выяснить, какую роль играет читатель в тексте романа;
б) какие изменения он претерпевает в связи с переходом Лермонтова на реалистические позиции в литературе;
в) какими средствами художественного воздействия роман обладает.
Понимая, что последняя задача слишком обширна и глубока, попытаемся раскрыть ее в весьма ограниченном варианте.
С этой точки зрения анализ целесообразнее начать с рассмотрения двух предисловий: одно - к роману в целом, другое - к «Журналу Печерина». Оба непосредственно предназначены для читателя и вместе с заглавием направляют восприятие. Как известно, предисловие к роману появилось только во втором издании, когда Лермонтов уже достаточно хорошо знал оценочные читательские отклики о нем. До этого он не писал предисловий и, вероятно, не писал бы и для «Героя нашего времени», если бы не явные непонимание многих проблем и главного героя, обвинение его (а за одно и автора) в безнравственности и прочее. Особенно неистовствовал С. Бурачик в « Маяке». Его возмущало, а может быть, и пугало то, что «книга читается, герой - мил, умен, остер, в самых неивствовствах он кажется только жертвою судьбы».
Многие не поняли роман. Пришлось писать к нему предисловие. Оно по своему содержанию одно из самых концептуальных в русской литературе 19 века. Это едва ли не образец подобного рода. Вначале Лермонтов определяет главные задачи предисловия: « ... оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критику» [1,196]. Но в этом, же предисловии Лермонтов пишет и о том, что не
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №11/2015 ISSN 2410-700Х_
входит в рамки указанных задач. В частности здесь дается характеристика современной читательской аудитории. Характеристика отнюдь не дифирамбическая. Нет сомнения, что она писалась автором под влиянием эмоции, вызванных не пониманием героя и романа в целом, и не распространяется исключительно на всех читателей. Однако большинство их, по мнению Лермонтова, заслуживает справедливых упреков. В чем же упрекает Лермонтов читателей - современников? «Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не тают предисловий. А жаль что это так, особенно у нас» [1,196]. Ну, поскольку Лермонтов все же решил написать предисловие, стало быть, рассчитывал на его восприятие, хотя бы со стороны читающих, предисловие. Лермонтов прав. Большинство Публики, интересуясь только сюжетом, предисловий не читают. Далеко не все читают их и сейчас. А жаль, может быть, меньше было бы ошибок в понимании произведения. Далее автор продолжает в критическом духе писать о читателях: «Наша публика так еще молода и простодушна, что не понимает басни, если в конце ее не находит нравоучения. Она не угадывает шутки, не чувствует иронии; она просто дурно воспитана». Чего-чего, а иронии у Лермонтова предостаточно. «Она еще не знает, что в порядочном обществе и в порядочной книге явная брань не может иметь места; что современная образованность изобрела оружие более острое, почти невидимое и, тем не менее, смертельное, которое, под одеждою лести, носит неотразимый и верный удар. Наша публика похожа на провинциала, который, подслушав разговор двух дипломатов, принадлежащих к враждебным дворам, остался бы уверен, что каждый их обманывает своё правительство в пользу взаимной, нежнейшей дружбы» [1,196].
Высказав своё негативное, ироническое отношение к читателям, не понявшим его роман, Лермонтов называет ещё ряд причин отрицательного отношения к нему (роману): «Эта книга испытала на себе ещё недавно несчастную доверчивость некоторых читателей и даже журналов к буквальному значению слов. Иные ужасно обиделись, что им ставят в пример такого безнравственно человека, как «Герой нашего Времени»; другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых... Старая и жалкая шутка!» [1,196].
Лермонтов резко критикует застарелую романтическую «болезнь» русского читателя - понимать всё в буквальном смысле: герой непосредственно выражает мнение автора; если герой порочен, значит это обвинение в порочности и читателей. Он напоминает, что времена романтических сказок уже прошли: «Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины»[1,197].
Лермонтов анализирует кратко и своеобразие своего главного героя, подчёркивая его обобщающее значение: «Герой нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии. Вы мне опять скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что ежели вы верили в возможности существования всех трагический и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина?»[2,197]. Последняя фраза подчеркивает суть этого художественного образа.
Наконец Лермонтов определяет свою авторскую позицию. Напрочь отказываясь от моралистической дидактики в духе устаревшего романтизма, он пишет: «Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастью, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить- это уж бог знает!»[1,197].
Итак, Печорин- это современный человек в понимании самого автора, которого он сам часто встречал в действительности. Следовательно, герой - не плод его фантазии, не выдумка, в него можно верить. Это ответ тем, кто утверждал нереальность существования подобных героев.
Объем предисловий чуть более страницы, и написано оно прежде всего для современников, но как много оно дает читателю наших дней. А, надо читать предисловия, если мы хотим глубже понять идейный смысл произведения.
Предисловие к «Журналу Печорина» написано уже странствующим офицером, от лица которого и начинается повествование романа. Любой рассказчик, который является к тому же и героем своего рассказа,
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №11/2015 ISSN 2410-700Х_
в достаточной мере субъективно относится к остальным действующим лицам. Но, как бы то ни было, предисловие к «Журналу Печорина» в значительной степени дополняет предисловие к роману вообще. Подчеркивается исповедальный тон «Журнала Печорина», искренность того, кто «так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки» [1,241]. По сообщению рассказчика, «Журнал Печорина» не предназначался для широкой публики. Эта «история души» написана «без тщеславного желания возбудить участие или удивление». Приведем сразу же и последующее любопытное замечание: «Исповедь Руссо имеет уже тот недостаток, что он читал ее своим друзьям» [1,241].
Действительно, в «Журнале Печорина» начисто отсутствуют обращения к читателям. Лермонтов строго выдерживает монологически-исповедальный стиль повествования. В отличи от первых двух повестей /новелл/ романа читатель совершенно не включен в художественную структуру «Тамани», «Княжны Мери» и «Фаталиста». Но кому же признается Печорин в своих слабостях и пороках? Например: «Я лгал; но мне хотелось его (Грушницкого)побесить. У меня врожденная страсть противоречить... »[1,259].
Думается, что признания и откровения Печорина предназначены ему самому для осмысления их по истечении определенного времени. Если бы «Журнал» предназначался для широкой публики, возможно, Печорин и не отнесся к нему так беспечно. «Что мне с ним делать?- Что хотите!- отвечал Печорин»[1,239].
Что же достигал Лермонтов подобным приемом? Максимальной объективности, (ибо зачем лгать самому себе) и искренности. Отсюда - «буквальное значение слов». Подобный прием, по мнению автора, мог вызвать сильную симпатию к герою в определенной части читателей. Во всяком случае, это подтверждается многочисленными отзывами о романе. У Белинского, например, Печорин симпатию вызвал. .
«История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа.» - это самая существенная фраза с точки зрения ориентации на читательское восприятие. Она знаменует переход Лермонтова от писания внешних сторон жизни Печорина (к этому следует отнести и «Княгиню Лиговскую») в мир души, глубоких переживаний и размышлений героя. Тончайший психологический анализ в рамках исповедального повествования. Вспомним, как непривычен был для читателей мир нездоровой души в «Записках сумасшедшего» Гоголя или в «Двойнике» Достоевского. Даже для Белинского. Но ведь и душу Печорина нельзя назвать здоровой: она поражена вирусом рефлексии. Но если мир души Печорина завораживающе притягивает читателей, то мир души Поприщина и Голядкина отталкивает. Это не аристократические души, да и слишком уж нездоровы. В героев Гоголя и Достоевского не поверили, а в Печорина поверили, как княжна Мери.
Несколько слов к вопросу о нравственности. Оказывается, рассказчик писал это предисловие не без нравственной пользы. Вот что он пишет: «Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно, себя узнают, и, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, то что понимаем» [1,241-242].
В предисловии есть и интригующая сторона. Оказывается, опубликована только часть бумаг из жизни Печорина: «Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам. Но самая важная причина - его роковая дуэль с Мартыновым. Если бы не эта трагедия, и современники поэта, и будущие читатели с увлечением прочитали бы «всю жизнь» героя.
Концовка предисловия написана исключительно в духе Лермонтова: «Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина?» -Мой ответ-заглавие этой книги. «Да это злая ирония!- скажут они.- Не знаю»[1,242]. Ответ «не знаю» мог предполагать все что угодно, только не иронию. И это последнее слово оставляет читателя широчайший простор для суждений о характере героя. Уж если рассказчик (а в нем многие читатели не без основания видели автора) не дает однозначного ответа, то. .
Вот как трактует концовку предисловия Е.Н.Михайлов: «Своим» «не знаю» Лермонтов возражает против истолкования заголовка в исключительно ироническом значении. Но в то же время он не отрицает категорически, что ирония здесь возможна. За этим уклончивым ответом может скрываться только один
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ»
№11/2015
ISSN 2410-700Х
смысл: Печорин действительно является героем своего времени как наиболее яркий и выдающийся его представитель; но героем в смысле лучшего человека, полноценного образа человеческой личности он может быть назван с какой-то долей иронии: таковы особенности эпохи- она бессильна выдвинуть в качестве своего героя подлинно высокий тип человека.
Список использованной литературы:
1.Михайлова Е.Н. Указ. Соч. С. 354-355.
2.Белинский В.Г. Полн.собр.соч.: в 13-ти томах. М.,1954. Т.4. С. 197.
З.Одиноков В.Г. Проблемы поэтики и типологии русского романа XIX века. Новосибирск, 1971 4.Эйхенбаум Б.М. Статьи Лермонтова: Заметки поэта. М., 1970.
© Бачалова И.Б., 2015
УДК 81'373.232
Городилова Людмила Михайловна
д-р филол. наук, проф., проф. ТОГУ, г. Хабаровск, РФ
gorodilova_l@mail. т
НЕКАЛЕНДАРНЫЕ АНТРОПОНИМЫ В ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ ПРИЕНИСЕЙСКОЙ
СИБИРИ XVII В. (Материалы для словаря)
Аннотация
В статье раскрываются принципы разработки словаря некалендарных личных имен, прозвищ и фамильных прозваний русских первопоселенцев Приенисейской Сибири XVII в., предлагаются образцы словарных статей и словник словаря - перечень некалендарных антропонимов, извлеченных из архивных документов (РГАДА, Архив СПбФИРИ РАН, ГАКК).
Ключевые слова
Принципы организации словаря некалендарных личных имен и прозвищ; структура
словарной статьи; словник словаря.
В последние годы заметно усилился интерес лингвистов-историков к этимологии фамилий (см. работы Н.А. Баскакова, С.И. Зинина, В.А. Никонова, О.Н. Трубачева, Ю.И. Чайкиной и др.), развивается историческая ономастическая лексикография (Е.Н. Полякова, В.Ф. Житников, И.А. Королева, И.А. Баженова, А.Г. Мосин, Н.Н. Парфенова, А.И. Назаров, И.А. Кюршунова). Однако, как справедливо замечает И.А. Кюршунова, сегодня «практически нет региональных этимологических словарей именований, функционировавших в донациональный период (некалендарных личных имен, т.е. собственно славянских, языческих имен, бытовавших по отдельным регионам Руси еще и в XVII в., а также прозвищ, фамильных прозваний). Между тем такие словари дают возможность выявить динамику изменения именника определенной территории, вхождения в него новых имен, определения в нем постоянных составляющих на протяжении столетий, изучить семантику основ наименований и др.» [6, с. 5].
Проводимая лексикографическая разработка ономастического материала предполагает введение в научный оборот антропонимических сведений, зафиксированных рукописными памятниками деловой письменности, созданными в Приенисейской Сибири в период ее активного освоения русскими. Источниками исследования послужили разножанровые тексты, созданные в приказных и таможенных избах Енисейского, Мангазейского, Туруханского, Красноярского, Маковского острогов и хранящиеся в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА, ф. 214 - Сибирский приказ, ф. 838 - Енисейская приказная изба, ф. 281 - Грамоты Коллегии экономии), в Архиве Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН (СПбФИРИ РАН, ф.110 - Поуездная коллекция), а также в Государственном архиве
