Аксиологическое содержание романа М. Ю. Лермонтова "герой нашего времени" Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

III. ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

УДК 821.161.1:316.752

А. П. Власкин (Магнитогорск, Россия) Т. Б. Зайцева (Магнитогорск, Россия)

АКСИОЛОГИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ РОМАНА М. Ю. ЛЕРМОНТОВА «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

Аннотация. Аксиологический подход как один из самых универсальных научных методов в последнее время широко и плодотворно осваивается применительно к творчеству самых разных художников слова. Процессы переоценки ценностей, происходящие в жизни, отражаются в реалистических произведениях писателей, определяя движущие конфликты. Ценностные ориентиры не теряют своей значимости на уровне типов, характеров, отдельных поступков героев, поскольку любой человек (или персонаж литературного произведения) всегда (сознательно или бессознательно, интуитивно, по привычке) руководствуется в своем мировоззрении и мироотношении разными ценностными ориентирами: мнимыми или истинными, преходящими или вечными, общечеловеческими или личными. Актуальность и новизна данной работы обусловлены тем, что аксиологические открытия М. Ю. Лермонтова, послужившие истоками для художественных исканий, например, Ф. М. Достоевского и Л.Н. Толстого, до сих пор остаются вне поля зрения литературоведов. Основные результаты исследования заключаются в выявлении специфики художественной прозы Лермонтова в аксиологическом аспекте, демонстрирующем высокое напряжение оценочной проблематики и сложный рисунок конфликтов романа «Герой нашего времени». Выбранный подход к анализу, по мнению авторов, задан самим названием романа, двумя авторскими предисловиями, а также выражается в сложных неоднозначных взаимоотношениях центрального героя с остальными персонажами. Применяя аксиологические методы анализа к роману «Герой нашего времени», авторы статьи ставят вопросы, требующие широкого рассмотрения как в системе социально-общественных и нравственно-психологических норм эпохи Лермонтова, так и в сложных процессах развития художественной методологии. Главный вывод работы: фактически любая значимая сцена в лермонтовском произведении, любой развернутый диалог или монолог отражают художественный мир романа «Герой нашего времени» сквозь призму ценностных отношений.

Ключевые слова: аксиологический подход, М. Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени», ценность, личность, норма, конфликт.

Аксиология, или теория ценностей, по принятому в науке определению, - это «учение о природе ценностей, их месте в реальности и о структуре ценностного мира, т. е. о связи различных ценностей между собой, с социальными и культурными факторами и структурой личности» [10, с. 731]. Отметим тот факт, что в науке аксиологический подход в последнее время широко и плодотворно осваивается применительно к творчеству самых разных художников слова. Одна из наиболее показательных в этом отношении работ - докторская диссертация В. А. Свительского, в которой дан развернутый и концептуально убедительный «аксиологический обзор» развития русской литературной классики на важном этапе ее истории [9]. Аксиологическая методология лежит в основе ряда трудов одного из авторов данной статьи - А. П. Власкина [3; 4 и др.].

В то же время есть ключевые для нашей литературной истории фигуры, чье творчество до сих пор остается вне поля аксиологической разработки. В настоящей статье речь пойдет об ценностных ориентирах и художественных решениях романах М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», ставших, по замечаниям исследователей, литературными открытиями и послуживших истоками для будущих художественных исканий Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова [5; 6; 8 и др.].

НиМАШТАЫАК ЛЫБ РЕБЛОООЮЛЬ ЯЕВЕАЯСН / 2017 / Уо1. 1 / N0. 1

Можно подумать, что в научном освещении положение Лермонтова вполне «благополучно» по достигнутой ясности представлений о его художественном методе. Такая ясность - с благословения отечественного литературоведения - давно закрепилась в методике преподавания литературы. Однако «ясность» эта мнимая, что выясняется при апробации новых концептуальных подходов. Некоторое «угасание» исследовательского интереса к хрестоматийным лермонтовским произведениям привело к тому, что иные литературные работники (с претензиями «методистов») с готовностью заполняют эти «лакуны» внимания «броскими» и «раскрепощенными» суждениями вроде следующих: «В прозе Лермонтов также снисходительно относился к штампу, как и в поэзии. <....> «Герой нашего времени», превращаясь в психологический, мистический, даже абсурдистский роман, не перестает быть романом приключенческим, одним из шедевров русской классики, где почти бульварная увлекательность не мешает исследованию тонких философских концепций. <....> Главная тайна Печорина не в том, почему он герой нашего времени, а в том - почему он такой, как мы. <....> Читатель болеет за Печорина. И поколения школьников приходят к выводу - умный негодяй лучше добропорядочного дурака» [2, с. 120]. Очевидно: научное освоение творчества Лермонтова должно продолжаться, и не только для того, чтобы задавать тон и планку методистам, но и потому, что новые подходы способны открыть неизвестные или неявные грани творчества. На этом направлении исследователей, несомненно, ждет еще много настоящих открытий.

Аксиологический подход объективно универсален по своей природе: процессы переоценки ценностей, происходящие в жизни писателей, отражаются в их реалистических произведениях, определяя движущие конфликты, утверждая одни, намечая вторые, уничтожая третьи. Любая эпоха, ее социальная или идеологическая среда, уклад жизни отличаются особыми системами ценностей, отсюда закономерно вытекает важная роль аксиологической составляющей произведения. Ценностные ориентиры не теряют своей значимости и на уровне типов, характеров, отдельных поступков героев. Любой человек (или персонаж литературного произведения) всегда (сознательно или бессознательно, интуитивно, по привычке) руководствуется в своем мировоззрении и мироотношении ценностными ориентирами разного достоинства - мнимыми или истинными ценностями, преходящими или вечными, общечеловеческими или личными. Жизненные нормы, цели, пристрастия и идеалы - все это, с точки зрения аксиологии, лишь разные формы ценностных характеристик человека, общества, эпохи.

Аксиологический подход применительно к творчеству М. Ю. Лермонтова, и в частности, к его «Герою нашего времени», предпринимается нами впервые и только в рамках постановки вопроса. Авторы не претендуют ни на широту охвата материала, ни на окончательность и достаточность выводов для всего творчества писателя.

Начнем анализ с заглавия лермонтовского шедевра, в котором уже читается аксиологически заостренная проблема всего произведения. Специфика аксиологических отношений и конфликтов определяется в основном участием в них норм и ценностей, тогда как роль идеалов сказывается гораздо реже и, главным образом, опосредованно. В названии романа Лермонтов обозначает конфликтное соотношение двух (как минимум) оценочных представлений о личности центрального героя. На общем фоне обезличенной эпохи Печорин действительно выступает как герой в силу своей незаурядности и своего активного неприятия навязываемой жизненной «колеи». Самостоятельность личности, реализуемая в бунтарстве Печорина, может представляться позитивной ценностью. Подобную оценку мы находим, например, у В. Г. Белинского. Известна его гипербола (из письма В. В. Боткину), навеянная именно впечатлениями от лермонтовского романа: «Для меня теперь человеческая личность выше истории, выше общества, выше человечества. Это мысль и дума века!» [1, с. 403].

В то же время личность Печорина противопоставлена в романе не только социальным, но и нравственным нормам, а ее самостоятельность дополнительно получает значение негативной ценности (или «антиценности»). Конфликт полярных значений, воплощенный в

названии произведении, было для Лермонтова принципиально важным. Об этом говорит тот факт, что писатель находит необходимым составить не одно, а два предисловия (первое -собственно к произведению (далее - Начальное предисловие), второе к «Журналу Печорина»), и в каждом он обращает внимание читателей на двойственность аксиологического значения образа главного героя. К примеру, в одном из «объяснений с читателями» автор пишет: «Может быть, некоторые читатели захотят узнать мое мнение о характере Печорина? - Мой ответ - заглавие этой книги. «Да это злая ирония!» -скажут они. - Не знаю»1.

Проясним эту мнимую «уклончивость» Лермонтова. Само понятие «герой» в общеупотребительном значении подразумевает позитивную ценность, воплощение «примера» для многих. Поэтому, как сказано в Начальном предисловии, «иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени»2. Казалось бы, Лермонтов готов снять это недоразумение в обоих предисловиях, настаивая на ироническом содержании заглавия и самого понятия «герой». В Начальном предисловии писатель досадует на публику, которая «не угадывает шутки, не чувствует иронии», и затем признается, что автору «просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастью, слишком часто встречал. Будет и того, что болезнь указана, а как его излечить - это уж бог знает!»3.

В предисловиях присутствуют и другие оценки, явно героизирующие Печорина уже без всякой иронии: «...в нем больше правды, нежели бы вы того желали»4'. Еще «уважительнее» оттеняются достоинства Печорина в предисловии к «Журналу»: «...Я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой <....> едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она - следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление»5. Далее, будто бы случайно, упоминается «Исповедь» Ж. Ж. Руссо, причем в сравнении с ней признания Печорина явно демонстрируют, что симпатии Лермонтова на стороне собственного героя. В нравственно-психологическом отношении для той эпохи лермонтовская симпатия - это высочайший «пьедестал».

Становятся яснее истоки «уклончивости» автора в оценке своего героя в финале второго предисловия. Лермонтов словно «не знает», что окажется важнее и, может быть, репрезентативнее для того поколения, чей портрет воплощен в Печорине. Ценностный конфликт заглавия сфокусирован на образе главного героя: одни ценности Печорин воплощает в себе (и потому он подлинный герой), в свете других ценностей Печорин «осужден» (в том числе самим автором) как воплощение пороков (и здесь он антигерой, «окрашенный» едкой писательской иронией). Заметим еще, что указанные комплексы ценностей конфликтуют только в образе Печорина (не других персонажей), в сфере его художественной реальности и авторско-читательских впечатлений. Сам герой субъективно не ставит себе целью прямо выступать против одних ценностей (например, против морали) с позиций других (например, самопознания личности).

На кого же или на что в действительности направлена ирония автора? На «благонамеренную» читающую публику, которая негодует на Печорина? На самого героя? Так или иначе, с иронией или без нее «герой» остается «портретом, составленным из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии». В ответ на собственный вопрос, отчего так трудно публике «признать» характер Печорина, Лермонтов высказывает уже упомянутое предположение: «Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы

1 Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2 тт. Т. 2 / М. Ю. Лермонтов. М.: Правда, 1990. С. 420.

2 Там же. С. 455.

3 Там же. С. 455-456.

4 Там же. С. 456.

5 Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2 тт. Т. 2 / М. Ю. Лермонтов. М.: Правда, 1990. С. 498.

того желали?»6. Несколько раньше (в 1836 г.) в подобную заочную полемику с публикой вступал другой великий писатель - Н. В. Гоголь. В эпиграфе к «Ревизору» он высказал ту же мысль, но в лаконичной форме пословицы: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива».

Почему же Печорин, с позиций благонамеренной публики, «ненормальный» негодяй? Какие пороки такая публика готова признать «нормальными»? Чего тогда не хватает Печорину, чтобы закрепиться в статусе «нормального», общепризнанного антигероя (транслятора откровенно негативных ценностей)? Ответы на эти вопросы касаются сложной эстетической природы норм и ценностей. Заблуждения публики относительно Печорина ставятся Лермонтовым в прямую зависимость от прививок романтической эстетики читательскому вкусу: «...Ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады?»7.

Действительно, если опираться на постулаты романтизма, то подобный характер был бы эстетически гармонизирован и облагорожен. Герой бунтовал бы против норм пошлой действительности с позиций иных, романтических ценностей. Однако образ Печорина принципиально шире подобной эстетики, он «выламывается» из ее рамок. Более того, автор делает эстетику романтизма предметом едкой критики - и не только своей (в предисловии), но и своего героя. Аксиологическая конфликтность этого образа «замешана» на сложном сочетании далеко не однородных норм и ценностей. С одной стороны, в соответствии с «уровнями» личностных свойств в поступках и судьбе Печорина сказываются ценностные ориентиры «природной», «родовой» и «видовой» разновидностей [7, с. 102-104]. Одни из них он временно подавляет во имя других, но никогда ни на чем не успокаивается. С другой стороны, в этом образе вошли в неразрешимый и динамически развивающийся конфликт две стихии - романтическая и реалистическая, каждая со своим комплексом норм и ценностей.

Показательно, что уже в вводной части произведения (в названии и предисловиях) прослеживаются важные в аксиологическом плане моменты: начинают выстраиваться вопросы, которые формируют цепь аксиологических конфликтов, задающих сюжетное напряжение романа. Вспомним для примера историю развития взаимоотношений Печорина с другими персонажами: во-первых, с Грушницким и, во-вторых - с доктором Вернером. О первом, мнимом своем приятеле, Печорин записывает в «Журнале»: «...Он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект - их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. <...> В их душе часто много добрых свойств, но ни на грош поэзии. <...> Он довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьет одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. Его цель - сделаться героем романа. <...> Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых приятельских отношениях»8. На поверхности - сплошная «кора норм-драпировок». Почему они так раздражают Печорина? И почему при этом он находит нужным поддерживать приятельские отношения с подобным человеком?

Здесь возможны разные ответы. Во-первых, сам Печорин не чужд позерства, а на фоне все же заурядного Грушницкого он всегда будет выигрывать, что немаловажно для героя, одержимого инстинктом соперничества. Печорин не принимает ни ценностей, ни норм своего времени и своего социального круга, но в то же время он не может и найти выхода из тесных «видовых» рамок. Не может, потому что новых ценностей у него нет, как нет и подлинных идеалов. Ему не на что опереться, чтобы жить ради чего-то стоящего. А во-

6 Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2 тт. Т. 2 / М. Ю. Лермонтов. М.: Правда, 1990. С. 456.

7 Там же. С. 456.

8 Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2 тт. Т. 2 / М. Ю. Лермонтов. М.: Правда, 1990. С. 511-512.

вторых, Печорин не мог не угадывать в поведении Грушницкого пародийное преломление своей жизненной практики. Чем, действительно, Грушницкий раздражал главного героя? Да тем, что подлинные разочарования Печорина он возвел в ценность, в свою «норму» жизни. Печорин беспощаден к своему художественному «визави», потому что тот «составлен из пороков» его собственных. Он просто обидчиво «пеняет на зеркало». В отношении главного героя к Грушницкому отражается тот самый психологический комплекс, который угадывал Лермонтов у читающей публики.

В дружбе Печорина с Вернером знакомые нам инстинкты «героя времени» проявляют новые нюансы и тем самым еще более раскрывают образ. Если дружба/вражда Печорина с Грушницким была связана с взаимным «узнаванием» («Я его понял, и он за это меня не любит»), то с Вернером, на первый взгляд, все почти наоборот. Однако в эпизоде, когда Печорин не скрывает своей заинтересованности княжной Мери, мы снова замечаем тот же конфликт:

- Если хотите, я вас представлю...

- Помилуйте! - сказал я, всплеснув руками, - разве героев представляют? Они не иначе знакомятся, как спасая от верной смерти свою любезную...

- И вы в самом деле хотите волочиться за княжной?..

- Напротив, совсем напротив!.. Доктор, наконец я торжествую: вы меня не понимаете!.. Это меня, впрочем, огорчает, доктор, - продолжал я после минуты молчания, - я никогда сам не открываю моих тайн, я ужасно люблю, чтоб их отгадывали, потому что таким образом я всегда могу при случае от них отпереться»9.

Здесь, с одной стороны, герой подстраивается под расхожие нормы «романтизма», а с другой - «торжествует» в своей неординарности, «нешаблонности» и загадочности. Его ценностью снова оказывается (как и в большинстве случаев) лишь собственная личность, ее сложность. Его торжество в том, что Печорин сложнее приятеля и непонятен для него. Он любит, чтоб его «отгадывали». И хотя чужой интерес приятен Печорину, но главной ценностью для него остается личная независимость от чужих и своих собственных характеристик, потому и не любит Печорин «открывать своих тайн», чтобы не оказаться в плену своих признаний; он всегда оставляет себе возможность оказаться другим, остаться незавершенным.

Фактически любая значимая сцена в романе, любой развернутый диалог или монолог дают обилие уточняющих примеров, позволяющих убедиться, что художественный мир Лермонтова в этом произведении пронизан ценностными отношениями на всех уровнях. Вопросы, возникающие в предисловиях и имеющие отношение к пониманию заглавия романа, с одной стороны, затрагивают систему социально-общественных и нравственно-психологических норм той эпохи; с другой - отражают сложный процесс развития художественной методологии, не сводимый к прямолинейному движению от романтизма к реализму. Анализ указанных вопросов не может уложиться в рамки статьи, но мы надеемся продемонстрировать перспективы подобного исследования.

ЛИТЕРАТУРА

1. Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9 тт. Т. 9. Письма 1829-1848 годов / В. Г. Белинский; ред. тома В. И. Кулешов. Сост. М. Я. Поляков; Подгот. текста В. Э. Бограда; Примеч. К. П. Богаевской и А. Л. Осповата. М.: Худож. лит.1982. 863 с.

2. Вайль П., Генис А. Родная речь: Уроки изящной словесности. М.: АСТ. 1999. 352 с.

3. Власкин А. П. Новые возможности старой методологии // Проблемы истории, филологии, культуры. 1998. № 7. С. 193-195.

4. Достоевский: эстетика и поэтика. Словарь-справочник / Е. А. Акелькина, А. А. Алексеев, Н. Н. Арсентьева, В. В. Борисова, В. А. Викторович, В. П. Владимирцев,

9 Там же. С. 520.

А. П. Власкин и др. Челябинск: «Металл», 1997. 271 с.

5. Зайцева Т. Б. К вопросу «Лермонтов и Киркегор» // Libri Magistri. Магнитогорск: МГТУ им. Г. И. Носова, 2015. С. 134-139.

6. Зайцева, Т. Б. Русская литература XIX века и Киркегор // Филологические науки. Вопросы теории и практики. №5-2 (35). Тамбов : Изд-во «Грамота», 2014. С.84-88.

8. Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981. 784 с.

9. Лотман, Ю. М. О русской литературе классического периода // Из истории русской культуры, том V (XIX век) / Б. Ф. Егоров, Ю. М. Лотман, Н. А. Ведерская, В. Г. Щукин и др. М.: Языки русской культуры, 1996. 848 с.

10. Свительский В. А. Герой и его оценка в русской психологической прозе 60-70-х годов XIX в. Автореф. дисс. на соиск. уч. ст. д-ра филол. наук. Воронеж, 1995. 38 с.

11. Философский энциклопедический словарь / гл. ред. Л. Ф.Ильичев. М.: Советская энциклопедия, 1989. 815 с.

A. P. Vlaskin (Magnitogorsk, Russia) T. B. Zaitseva (Magnitogorsk, Russia)

AXIOLOGICAL CONTENT OF LERMONTOV'S NOVEL "THE HERO of OUR TIME"

Abstract. Being one of the most universal scientific approaches, axiological approach is widely and successfully used to study works of different literary artists. Constant reappraisal of values that takes place in daily life is reflected in their realistic works of literature determining motive conflicts. Axiological orientation retains its significance with personages, characters and their actions. It is really so, because every person or character of literary work always (consciously or unconsciously, intuitively or habitually) is guided by various values in their world view, attitude to the world and people around them. These values could possess different qualities: they could be false or true, transient or eternal, universal or personal.

This study is significant because axiological discoveries made by Lermontov served as the basis for artistic search of Dostoyevsky and Tolstoy, yet few researchers have addressed this issue. As a result of the research the specific features of Lermontov's artistic prose from axiological point of view were determined. These features include high degree of axiological tension and a complex texture of conflicts presented in the novel "The Hero of Our Time": both of the features are given in the title of the novel, two author's prefaces and then they are expressed in complex ambiguous interrelations of the main character with other personages. It is the first time the methods of axiological analysis have been used to study the novel "The Hero of Our Time". The authors of the article address the issues which suggest a thorough research into the whole system of social, moral and psychological norms existing in Lermontov's time as well as complex development of artistic methodology. The main conclusion of the article is that practically any significant scene of the novel, any extensive dialogue or monologue prove that Lermontov's artistic world in the novel "The Hero of Our Time" is permeated with axiological attitudes at all levels.

Keywords: Axiological approach, "The Hero of Our Time", M. Y. Lermontov, values, identity, norms, conflict.

REFERENCES

1. Belinskii V. G. Sobranie sochinenii. V 9 tt. T. 9. Pis'ma 1829 1848 godov / V. G. Belinskii; red. toma V. I. Kuleshov. Sost. M. Ya. Polyakov; Podgot. teksta V. E. Bograda; Primech. K. P. Bogaevskoi i A. L. Ospovata, Moscow: Khudozh. lit., 1982. 863 p.

2. Vail' P., Genis A. Rodnaya rech': Uroki izyashchnoi slovesnosti. Moscow: AST, 1999,

352 p.

3. Vlaskin A. P. Novye vozmozhnosti staroi metodologii // Problemy istorii, filologii, kul'tury [Journal of Historical, Philological and Cultural Studies], 1998, No 7, pp. 193-195.

4. Akel'kina E. A., Alekseev A. A., Arsent'eva N. N., Borisova V. V., Viktorovich V. A., Vla-dimirtsev V. P., Vlaskin A. P. i dr. Dostoevskii: estetika i poetika. Slovar'-spravochnik, Chelyabinsk: Metall, 1997, 271 p.

5. Zaitseva T. B. K voprosu «Lermontov i Kirkegor» // Libri Magistri [Libri Magistri] Magni-

togorsk: NMSTU im. G. I. Nosova, 2015, pp. 134-139.

6. Zaitseva, T. B. Russkaya literatura XIX veka i Kirkegor // Filologicheskie nauki. Voprosy

teorii i praktiki [Philological Sciences. Issues of Theory and Practice], No 5-2 (35). Tambov, 2014, pp.84-88.

8. Lermontovskaya entsiklopediya. M.: Sovetskaya entsiklopediya, 1981. 784 p.

9. Lotman, Yu. M. O russkoi literature klassicheskogo perioda // Iz istorii russkoi kul'tury, tom V (XIX vek) / B. F. Egorov, Yu. M. Lotman, N. A. Vederskaya, V. G. Shchukin i dr. Moscow: Yazyki russkoi kul'tury, 1996,848 p.

10. Svitel'skii V. A. Geroi i ego otsenka v russkoi psikhologicheskoi proze 60-70-kh godov XIX v. Avtoref. diss. na soisk. uch. st. d-ra filol. nauk. Voronezh, 1995, 38 p.

11. Filosofskii entsiklopedicheskii slovar' / gl. red. L. F.Il'ichev, Moscow: Sovetskaya entsiklopediya, 1989,815 p.

Власкин А. П., Зайцева, Т. Б. Аксиологическое содержание романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» // Гуманитарно-педагогические исследования. 2017. Т. 1. № 1. С. 108-114

Vlaskin A. P., Zaitseva T. B. Axiological content of lermontov's novel "The Hero of our Time". Gumanitarno-pedagogicheskie issledovaniya. [Humanitarian and pedagogical Research]. 2017, Vol. 1, No 1, pp. 108-114

Authors:

Aleksandr P. Vlaskin, Professor, Doctor of Science in Philology, Professor at the Department of Linguistics and Literature, Institute for the Humanities, Nosov Magnitogorsk State Technical University (NMSTU), apvmgn@mail.ru

Tat'yana B. Zaitseva, Associate Professor, Doctor of Science in Philology, Associate Professor at the Department of Linguistics and Literature, Institute for the Humanities, Nosov Magnitogorsk State Technical University (NMSTU), tbz@list.ru