CC BY
52
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №2/2016 ISSN 2410-700Х_
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 82.
Бачалова Инна Бисолтовна
канд.филол.наук. доцент ЧГУ, г.Грозный, РФ E-mail: [email protected] Хунарикова Петимат Хамидовна канд.филол.наук. доцент ЧГУ, г.Грозный, РФ E-mail: [email protected]
ДИАЛОГ М.Ю.ЛЕРМОНТОВА С ВООБРАЖАЕМЫМ ЧИТАТЕЛЕМ
Аннотация
В статье рассматривается проблема читателя, неоконченный роман «Вадим». Этот роман построен как свободный диалог автора с воображаемыми читателями. В романе представлена целая «читательская программа», характерная в целом для представителей русского романтизма
Ключевые
Читатель, отношения автора с читателем, читательская позиция
Интерес к проблеме читателя и к процессу чтения в настоящее время связан с совершенно иной ситуацией: сейчас все чаще начинает звучать мысль о том, что «книжный век», «эпоха книги» подходят к концу: «знание» как способ самостоятельного открытия истины замещается поиском заимствованной извне «информации», нередко использующейся как средство имитации истинных знаний; на смену осознанному процессу чтения как способу усвоения определенного содержания приходит контаминирование фрагментов чужих текстов; словесные тексты замещаются текстами, в которых слово подчиняется видеоряду. Книга перестает быть «культовым» предметом и окончательно расстается со своим сакральным статусом, приобретенным в эпохи Древнего мира и Средневековья. [3,С.204].
Ранний Лермонтов в своих отношениях с читателем, безусловно, стоит на романтических позициях. Обратимся к его неоконченному роману «Вадим» (833-1834 гг.). В целом роман построен как свободный диалог автора с воображаемыми читателями. В нём чётко выделен, с одной стороны, образ автора-повествователя, с другой - обобщённый образ воображаемого читателя. Эта чёткая градация свойственна, прежде всего, романтическим произведениям как выражение субъективных авторских позиций. Например, в тексте романа: «Я сказал, что великие души понимают друг друга, потому что Вадим смотрел на неё без удивления, нос тайным восторгом». В данном случае автор и читатели чётко разграничены, так же, как автор и его герой. Или ещё: «Кто из вас бывал на берегах светлой Суры, кто из вас смотрелся в её волны, бедные воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! - читатель! Не они ли были свидетелями твоего счастия и кровавой гибели твоих прадедов!...».
Молодой Лермонтов буквально наводняет свой роман различного рода уточнениями и примечаниями, вопросами к воображаемым читателям, курсивами и довольно пространными отступлениями. К их числу можно отнести отступление о причинах пугачёвского бунта, об отношениях между молодыми людьми в 18 веке и другие. Весьма характерны сами обращения к читателям: «мои любезные читатели», «О, друзья мои», просто «читатель». Все эти обращения и другие «читательские» элементы текста были свойственны произведениям русской романтической прозы - романам Загоскина, Лажечникова, Вельтмана, Сомова. Но особенно подчёркивает читательские романтические традиции в романе постоянная апелляция автора к читательскому воображению. Например: «Я попрошу своего или своих любезных читателей перенестись воображением в ту малую лесную деревеньку...». Или: «Вы можете вообразить, что он не спал...». Ну как тут не вообразить.
Диалогический характер отношений автора с читателями подчёркивает и такое обращение, как «милые слушатели». Создаётся такая ситуация, словно автор рассказывает о событиях 18 века в кругу
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №2/2016 ISSN 2410-700Х_
заинтересованных близких лиц. Отсюда предельная искренность с читателями («я должен вам признаться» и т.д.), элементы устной разговорной речи («представьте себе», «вообразите себе», «я прошу вас» и т.д.), определяющие романтический стиль повествования.
Таким образом, в романе представлена целая «читательская программа», характерная в целом для представителей русского романтизма. Лермонтов в этом отношении ничего нового не открыл, но довольно удачно использовал накопленный его литературными предшественниками опыт. В то же время вырабатывает или, лучше сказать, ставит читателя на такую позицию, при которой возникает далеко не однозначное отношение к изображаемым событиям и прежде всего к главному герою-Вадиму. Уже в начале романа читатель включен в сферу формирующегося эффекта сострадания герою, в котором резко подчёркнут контраст между внутренним интеллектуальным аристократизмом и плебейской формой существования, нагнетаются предметы вынужденного отчуждения героя: отторжение от мира из-за уродства, потеря дома, отца, общественного положения, дружбы, любви. Далее эффект сострадания усиливается введением полемического подтекста, адресованному образованному читателю-современнику. Уродливый герой сопоставлялся читателями с аналогичными образами в западноевропейской литературе. Лермонтов, заинтересовав читателя внешним подобием, сосредоточился на принципиальных отличиях содержательного порядка. Вадим-аристократ духа в отличии, скажем, от Квазимодо В. Гюго («Собор Парижской богоматери») или сэра Моули В.Скотта («Чёрный карлик»).
По Лермонтову, внешнее безобразие не способно заглушить внутреннюю красоту души и мощь мысли. Здесь начинающий писатель спорит с литературными авторитетами, а возможно, просто отходит от романтических канонов.
Для закрепления читательской позиции используется и жанровая память. «Композиция образа героя включает элементы романтической поэмы и драматургии, - пишет М.И.Шаблий, - что вовлекает читательскую мысль в знакомы круг литературных ассоциаций и аналогий ». Лермонтовский герой чаще всего протестант и борец за свободу и независимость. По законам романтической эстетики образ Вадима соотносим с другими героями-борцами, в том числе с «последним сыном вольности». В данном случае таким сигналом выступает и имя автора, и имя героя».
Иногда Лермонтов вводит в повествование предполагаемую читательскую реакцию с целью мотивировки желаемого восприятия: «Какое ребячество - скажете вы, нов том-то и прелесть любви; она превращает нас в детей...». Установка на читательскую точку зрения отчётливо видна в специфике воплощения темы народного мятежа. Примечательно, что сюжетное повествование начинается именно с мотивировки созревания общего недовольства, доведённого неразумным поведением дворянства до взрывоопасного состояния. Несправедливость проникла во все сферы человеческой жизниб от семьи, где помещик покушается на всё, вплоть до чести, и до стен божьего храма, где монахи и служки «толкали богомольцев с таким важным видом, как будто бы это была их главная должность». При этом вся деятельность героя - добровольное перемещение из статуса нищего на положение раба, контакты с крепостными и войском Пугачёва, разговоры с Ольгой об отмщении и свободе, преследования Палицина -хронологически соотнесены с событиями, предшествующими или сопутствующими пугачёвскому движению. Лермонтов впервые в русской литературе поставил вопрос об актуальности соединения в новых общественных условиях (после поражения восстания декабристов) интеллекта и воли протестующей демонической личности с мощью народного гнева. Герой, сознательно идущий на месть за поруганное человеческое достоинство, за разорение и гибель отца, честь сестры, на определенном этапе руководит стихийно восставшей массой и лишь с приходом войск Пугачева теряет свою лидирующую роль, сливаясь с потоком восставших мстителей. Мятеж-событие кровопролитное, в нем обе стороны проявляют жестокость. Важно, что Лермонтов укрепляет читателя в сознании справедливости народного бунта, психологической мотивированности гнева восставших, их безграничной веры в заступничество Пугачева. Тем отвратительнее выглядит барская склонность распоряжаться жизнью крестьян: Юрий силой отбирает у мужика телегу, и тот погибает под ее колесами, а его отец спасает свою жизнь ценой преданности солдатки и терпеливости ее сына, выдержавшего страшные пытки.
Таким образом, уже в первом прозаическом произведении Лермонтова отмечено не только
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №2/2016 ISSN 2410-700Х_
"присутствие" читателя, его в достаточной степени самостоятельность, но и видна забота автора направить в нужное русло читательское восприятие, выработать у читателей определенную позицию по отношению к изображаемым событиям. Вслед за Пушкиным Лермонтов идет к реалистическому отражению современности через художественное осмысление прошлого. Этот процесс, разумеется, не был быстрым. Лермонтов отдал весомую дань романтизму.
С романтическим подходом в «общении» автора с читателем мы встречаемся и при чтении «Панорамы Москвы» (1833-1834). Собственно говоря, содержание этого небольшого очерка о Москве определило и его возвышенный стиль, и его читательскую традицию. «Кто никогда не был», «кому никогда не случалось», «кто ни разу не любовался», «и воображать, что всё это для вас одних», «перед вами... чернеет романтическая Марьина роща», «надо видеть, видеть.. .надо чувствовать всё, что они говорят сердцу и воображению»-все эти фразы, выписанные из «Панорамы Москвы», не нуждаются в особых комментариях: они лишь подчёркивают романтическую ориентацию на читателя. Возвышенные чувства и воображение, присущие писателям-романтикам, Лермонтов стремится вызвать и у читателя.
В неоконченном романе «Княгиня Лиговская» (1836-1837гг.) романтическая традиция в ориентации на читателя в целом сохраняется. Та же чёткая градация образа автора-повествователя и читателя , те же отступления к «любезным читателям», та же непосредственность и искренность в них, а порою даже восторженность, наконец, та же апелляция к читательскому воображению, правда, более сдержанная, чем прежде. Да и в поэтике романа, в системе его образов и проблематике явно присутствуют романтические черты. В связи с этим мы ставим под сомнение утверждение Е.Н.Михайловой о том, что «переход Лермонтова от романтизма к реализму в «Княгине Лиговской» совершился». Это уже вполне реалистическое произведение вопреки утверждению некоторых исследователей, считающих, будто бы «Княгиня Лиговская»- «вещь переходная во всех отношениях»». Мы склонны придерживаться мнения «некоторых исследователей», и формы читательского «присутствия» в романе подтверждают нашу точку зрения. В то же время нельзя не обратить внимания на ряд таких особенностей, которые действительно сближают роман с реалистическими произведениями. Уже в его начале читателю указана точная дата и время начинающихся событий -21 декабря 1833 года в 4 часа полудни. При этом Лермонтов прямо указывает читателю: «.заметьте день и час, потому что в этот день и в этот час случилось событие, от которого тянется цепь различных приключений, постигших, всех моих героев и героинь, историю которых я обещался передать потомству, если потомство станет читать романы» .
Действительно, важное примечание, если учесть, что эта цепь, оборванная в «княгине Лиговской, продолжается в «Герое нашего времени». Обещая роман «потомству», Лермонтов весьма иронически относится как к читателям-современникам, так и к самому «потомству» («если потомство станет читать романы»). Впрочем, в тексте указан истинный адресат романа: «Почтенные читатели, вы всё видели сто раз Фенеллу, вы все с громом вызывали Новицкую и Голланда,- и поэтому я перескочу через остальные три акта и подыму свой занавес в ту самую минуту, как опустился занавес Александринского театра».
Итак Лермонтов, рассчитывая на благосклонность читателей-потомков, тем не менее обращается прежде всего к читателям своего поколения и своего, дворянского, сословия, шире- к грамотным и образованным людям, для которых похождения Печорина и наезд на чиновника дело вполне обычное. Фигуры же Красинского и его матери, нищенская обстановка их комнаты, сама постановка проблемы «маленького человека» приближают этот роман к знаменитым социальным произведениям 1840-х годов.
Подведём предварительные итоги. Адресат Лермонтова, сколько можно судить по текстам его произведений,- это читатели, воспитанные на романтической литературе, образованная, прежде всего дворянская, публика, довольно строгая в отношении литературных вкусов и взглядов. И достаточно широкая в возрастном отношении, если иметь ввиду сказку «Ашик-Кериб». В структуре художественных произведений Лермонтова образ читателя, поданный в раннем творчестве с романтических позиций, претерпевает изменения. Читатель из абстрактной фигуры превращается в вполне реальный социальный адресат. Изменяется и тон взаимоотношений автора с читателем: он становится более сдержанным, порой ироничным. А в поздней прозе Лермонтова образ читателя в тексте чисто номинален, само слово «читатель» появляется очень редко.
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» №2/2016 ISSN 2410-700Х_
Список использованной литературы
1.Белинский В.Г.Полн. СОБР. Соч.:В 13-ти томах. М.,1953.
2.Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. М.,1964.
3.Кондаков Б.В. Текст, книга, современность: филологический дискурс// Российская и зарубежная филология//Вестник Пермского университета, 2010. Вып.6(12)
4.Лермонтов М.Ю. Собр. Соч.: В 4-х томах. М., 1969.
5.Михайлова Е.Н. Проза Лермонтова. М., 1957.
6. Шаблий М.И. Жанровая специфика прозы М.Ю.Лермонтова: Автореферат дис.канд.филол.наук/ МГУ.-М., 1978.
7. Шаблий М.И. «Вадим» М.Ю.Лермонтова в литературном движении 30-х годов 19в.// Вопросы литературы, Львов: Изд-во Львовского гос.унив-та, 1986, вып.2 (48).
© Бачалова И. Б., Хунарикова П.Х., 2016
УДК 82-3
Бозрикова Светлана Алексеевна
канд. филол. наук, ст. преподаватель БИ СГУ
г. Балашов, РФ E-mail: [email protected]
МОНТАЖ СЦЕН В ДОКУМЕНТАЛЬНОМ РОМАНЕ Т. КАПОТЕ «ХЛАДНОКРОВНОЕ УБИЙСТВО»
Аннотация
Объект исследования данной статьи - сцена как сегмент нарратива, в котором события истории представляются со скоростью имитирующей реальное время. На материале романа Т. Капоте «Хладнокровное убийство», рассматриваются последовательно-временной, параллельный и ассоциативный типы монтажа сцен в документальном нарративе и объясняются их когнитивные функции.
Ключевые слова
Сцена, монтаж, последовательно-временной, параллельный, ассоциативный, документальный роман
Сцена - «драматический» метод повествования, представляющий воспроизведение событий примерно в таком же темпе, в котором они должны были происходить в жизни [1, с. 229].
Правильно отобранные для представления сцены реально произошедших событий оказывают значительное эмоциональное воздействие на реципиента. Их продуманный монтаж усиливает эффект.
В кино выделяют три вида монтажа:
1) последовательно-временной (события на экране показываются в той последовательности, в какой они происходят в жизни);
2) параллельный (отдельные монтажные кадры одного действия чередуются с кадрами другого);
3) ассоциативный (чередование отдельных кусков различных действий, связанных единой мыслью или каким-либо внешним признаком) [2, URL].
На наш взгляд, они справедливы и для литературного нарратива. В качестве примера рассмотрим главу I документального романа Т. Капоте «Хладнокровное убийство» [3, URL].
Последовательно-временной монтаж (сцены 19-221)
1 Мы делим главу I на 30 сегментов-сцен. Подробнее о видах сцен и их монтаже в «Хладнокровном убийстве» Т. Капоте см.: [4].
