CC BY
21
Новый филологический вестник. 2022 №3(62). ----
МИХАИЛУ НИКОЛАЕВИЧУ ДАРВИНУ To Mikhail N. Darvin
Три четверти века исполнилось нашему коллеге Михаилу Николаевичу Дарвину. Журнал «Новый филологический вестник», кафедра теоретической и исторической поэтики РГГУ, а также земляки-сибиряки сердечно поздравляют юбиляра, желая ему долгих и плодотворных лет жизни и профессионального служения.
Круг научных интересов Михаила Николаевича широк, однако в историю литературоведения он вошел, прежде всего, своими исследованиями процессов циклизации в литературе. Поэтому мы преподносим ему поздравительный букет очередных работ в области цикловедения.
В.Я. Малкина (Москва)
ПОСЛАНИЯ К.Ф. РЫЛЕЕВА А.А. БЕСТУЖЕВУ КАК ЧИТАТЕЛЬСКИЙ ЦИКЛ
Аннотация. Центром статьи является понятие «читательского цикла», введенное М.Н. Дарвиным. Под читательским циклом подразумевается совокупность стихотворений, собранная в единое целое не автором или редактором, а читателем, благодаря особенностям его рецепции, основанной на общих чертах тех или иных стихотворений - например, фигуре единого адресата. В данной статье в качестве такого читательского цикла рассматриваются стихотворения, посвященные К.Ф. Рылеевым своему другу А.А. Бестужеву: «<А.А. Бестужеву> («Ты разленился уж некстати...») (1822), посвящение к поэме «Войнаровский» («Как странник грустный, одинокий.») (1823-1824), «Стансы» («Не сбылись, мой друг, пророчества.») (1824) и «Бестужеву» («Хоть Пушкин суд мне строгий произнес.») (1825). Написанные в разное время и в разных жанрах (дружеское послание, посвящение, «унылая» элегия), они вполне автономны и могут рассматриваться по отдельности; но в то же время в их совокупности можно обнаружить универсальные циклообразующие связи: имя Бестужева в заголовочном комплексе, адресность, сходные особенности метрико-ритмической и пространственно-временной организации, лексические повторы, общие мотивы и темы (поэзия, гражданское мужество, дружба, одиночество). Кроме того, в цикле есть общий лирический сюжет, который можно обозначить как самоопределение лирического субъекта как поэта. Если добавить к этим четырех произведениям еще и стихотворение, посвященное Бестужевым Рылееву и содержащие те же ключевые особенности, то можно говорить и о полиавторском читательском стихотворном цикле.
Ключевые слова: Рылеев; Бестужев; послание; посвящение; элегия; цикл; циклизация; лирический сюжет.
V.Ya. Malkina (Moscow)
K.F. Ryleyev's Epistles to A.A. Bestuzjev as a Reader's Cycle
Abstract. The centrepiece of the article is the notion of the "reader's cycle", introduced by M.N. Darwin. The reader's cycle is understood as a set of poems assembled into a single whole not by the author or editor, but by the reader, thanks to the peculiarities of his reception, based on the common features of certain poems -for example, the figure of a single addressee. This article considers the poems dedicated by K.F. Ryleev to his friend A.A. Bestuzhev as such a reader's cycle: "<To A.A. Bestuzhev>" (1822), a dedication to the poem "Voynarovsky" (1823-1824), "Stanzas" (1824), and "To Bestuzhev" (1825). Written at different times and in different genres (a friendship epistle, a dedication, a "graveyard" elegy), they are quite autonomous and can be considered separately, but at the same time, their combination of works exhibits universal cyclical links: the name of Bestuzhev in the title section, targeting, similar features of metrical-rhythmical and spatio-temporal organisation, lexical repetitions, common motifs and themes (poetry, civil courage, friendship, loneliness). Moreover, the cycle has a common lyrical plot, which can be labelled as the self-definition of the lyrical subject as a poet. If we add to these four works also a poem dedicated by Bestuzhev to Ryleev and containing the same key features, then we can also speak of a polyauthored reader's poetry cycle.
Key words: Ryleyev; Bestuzhev; epistle; dedication; elegy; cycle; cyclisation; lyrical plot.
М.Н. Дарвин выделяет понятие «соавторского» цикла, т.е. циклического образования, собранного не самим автором стихотворений, а кем-то другим. Такой «несобранный» цикл может быть читательским: «речь идет о таких явлениях лирики, которые выделяются в творчестве того или иного поэта на основании некоего объединяющего читательского восприятия, связанного нередко с биографической стороной дела. Такие циклические образования чаще всего получают "именные определения"» - пишет ученый [Дарвин 2018, 36]. Нам кажется, что, опираясь на эту концепцию, можно выделить «бестужевский цикл» в поэтическом творчестве К.Ф. Рылеева. Написанные в разные годы, но посвященные одному человеку, стихотворения позволяют нам - как читателям - рассмотреть их в совокупности и попытаться определить, есть ли в них какие-то взаимосвязи, позволяющие говорить о циклизации. Нам уже доводилось писать о контек-стообразующей функции посвящений в поэзии Рылеева [Малкина 2006], однако сейчас попробуем посмотреть на эту проблему с другой стороны.
За три года, с 1822 по 1825 гг., Рылеев написал четыре поэтических произведения, адресованных Бестужеву: «Ты разленился уж некстати...» (1822), посвящение к поэме «Войнаровский» (1823-1824), «Стансы» (1824) и «Бестужеву» (1825), которые мы и рассмотрим в хронологическом порядке. Исходя из универсальных циклообразующих связей, выделенных И.В. Фоменко [Фоменко 1992], в каждом стихотворении будет
анализироваться заголовочный комплекс, метрико-ритмическая и лекси-ко-грамматическая организация, композиционная и пространственно-временная структуры; дополнительно также мы будем обращать внимание на лирический сюжет и жанр.
Первое стихотворение, «Ты разленился уж некстати», опубликовано при жизни автора не было, восстановлено много лет спустя М.А. Бестужевым и напечатано в «Русской старине» в 1870 г. с заглавием «Послание Кондратия Федоровича Рылеева к А.А. Бестужеву по поводу поездки А. Бестужева в Кронштадт». То есть авторского заглавия или посвящения у стихотворения нет, однако упоминаемые реалии не позволяют сомневаться в личности адресата, и в современных собраниях сочинений оно публикуется с заголовком <А.А. Бестужеву> [Рылеев 1971, 86-87].
Стихотворение полностью соответствует канону дружеского послания. В.А. Грехнев выделял следующие черты этого жанра: образ адресата как «мыслимого единомышленника», упоминание эмпирических деталей в сочетании с некоторой условностью, отвлеченностью, «адресованное слово стиха», «интонации живой, временами неровной, оглядывающейся на разговорную стихию поэтической речи», «сознательная болтливость», множество ассоциаций, литературных и мифологических имен [Грехнев 1980, 123-126]. Все это мы можем наблюдать в послании Рылеева Бестужеву. Начинающееся с обращения «ты», стихотворение сразу же закладывает коммуникативную ситуацию письма, адресованного конкретному адресату от конкретного же адресанта. Однако используемые при этом образы носят двойственный характер. С одной стороны, есть биографические и бытовые детали, например, упоминания мест службы или имя предполагаемой возлюбленной Бестужева. С другой, мы видим традиционные поэтические образы, отсылки мифологической традиции: Аониды, «кедр Ливана горделивый», «свободный гений» и т.д. Даже финальный фрагмент, связанный с эпизодом литературной полемики начала 1820-х гг. (спора Бестужева с П.А. Катениным [Рылеев 1971, 409]) описывается при помощи сугубо условных образов («пигмей литературный» и т.д.).
Это также соответствует канону дружеского послания, который предполагал соединение реально-конкретного и условно-поэтического. Как пишет Д.М. Магомедова, лирический субъект послания «одновременно заявляет о себе как реальное лицо, биографический автор, и воплощает одну из жанровых ролей. <...> Та же двойственная роль и у адресата послания <...>. Он также может быть поэтом-эпикурейцем, ленивцем, "собутыльником", отставным воином, старцем. И одновременно адресат дружеского послания, как это очевидно из самого названия, - это друг, собеседник, к которому обращена речь лирического субъекта» [Магомедова 2011, 120] (здесь и далее курсив автора - В.Я.). То же и у Рылеева, где они оба, и лирический субъект, и адресат, выступают и конкретными личностями, наделенными биографическими чертами, и условными фигурами друзей-поэтов, временно оставивших поэтическое ремесло («разленившимися»). Мотив дружбы подчеркивается обращением («друг мой молодой») и но-
минацией «брат». Однако есть и противопоставление: «оправданное» молчание лирического субъекта, покинутого музами, и непонятное - адресата, музами, напротив, любимого. При этом себя Рылеев называет одновременно и «тружеником в Палате» (конкретно), и «жрецом Фемиды» (условно).
Столь же двойственна пространственная структура текста, поскольку конкретные географические наименования сочетаются с условно-мифологическими. Так, мы дважды встречаем упоминания Кронштадта, куда уехал Бестужев. И одновременно, также по отношению к Бестужеву, дважды упоминается Парнас. Петербург не называется, но вполне очевидно подразумевается («в столице вкуса прихотливой»). Таким образом, «биографическое» пространство оказывается организовано по горизонтали (Кронштадт - Петербург), друзья в нем оказываются разделены географической границей, преодолеть которую должно письмо. Условно-поэтическое же пространство строится по вертикали. И это не только гора Парнас, о которой идет речь по отношению к Бестужеву, но и вертикаль добро / зло, возникшая для Рылеева: «Укоренившееся зло / Свое презренное чело <...> / Превыше правды вознесло» (обратим внимание на появившийся здесь мотив гражданского служения).
Время не играет роли в данном тексте; грамматически же в нем сочетается прошедшее время (преобладает) и настоящее, когда речь идет о союзе с музами.
Разговор о музах и поэзии лежит в основе сюжета стихотворения: лирический субъект размышляет о том, что именно служит причиной затянувшегося поэтического молчания как адресата, так и его самого. Однако, как и предполагает канон послания, стихотворение сочетает особенности художественной речи и имитацию бытового письма, отсюда добавление разговорной лексики и бытовых деталей.
Отчасти ту же имитацию «обычной» речи можно видеть и на метри-ко-ритмическом уровне. Стихотворение написано традиционным четырехстопным ямбом с сочетанием мужских и женских клаузул, однако оно астрофично (как будто это и вправду письмо), а рифмовка носит достаточно прихотливый характер, образуя, кроме традиционных четверостиший с чередованием мужских и женских клаузул, также пяти-, девяти- и даже де сятистишия.
Тем же четырехстопным ямбом с чередованием мужских и женских клаузул, но сочетанием разных типов рифмовки, написан и второй текст, посвящение к поэме «Войнаровский» (1823-1824). Здесь уже есть две четкие строфы, тринадцати- и восьмистишие. Перекрестная рифмовка в начале обеих строф сочетается с опоясывающей в конце, таким образом, ритмическая организация более структурирована, что понятно: цели имитировать бытовое письмо здесь нет, текст сугубо литературный.
В отличие от предыдущего стихотворения, это при жизни автора было опубликовано, как часть заголовочного комплекса «Войнаровского» [Рылеев 1971, 185]. Соответственно, здесь мы видим жанровые черты не послания, а посвящения, однако и этот жанр связан с диалогической комму-
никативной ситуацией, поскольку может содержать «мотивы обращения, характеристику адресата или самого произведения» [Калашников 1968, 904-905]. В данном случае есть и то, и другое, и третье.
Имя адресата («А.А. Бестужеву») перед текстом посвящения обозначено в прижизненном издании поэмы [Рылеев 1971, 434]. Обращение остается прежним («ты», «друг»), однако образ адресата (как и самого лирического субъекта) становится гораздо менее конкретным по сравнению с предыдущим стихотворением. Исчезают биографические детали, остается только дружба и поэзия. К ним добавляется еще один важный мотив - одиночества.
Прием антитезы, важный для предыдущего текста, сохраняется и здесь, хотя связан с другими понятиями. Во-первых, противопоставление других (не способных к «дружбе бескорыстной») людей - адресату. Во-вторых, финальная антитеза искусства (в слове «искусство» здесь актуализируется значение не только эстетического, но и искусственного) и жизни, т.е. подлинного: «Ты не увидишь в них искусства / Зато найдешь живые чувства.».
С этими противопоставлениями связана временная организация. Прошлому посвящена первая строфа, и оно делится на две части: до встречи с адресатом (одиночество, ненависть к людям) - и после: рождение надежды. В настоящем (начало второй строфы) происходит собственно «дарение» поэмы (побудительное наклонение и грамматическое настоящее время). Затем время переносится в будущее, когда будет происходить чтение поэмы («ты не увидишь в них искусства»), и, наконец, завершается вневременной самохарактеристикой лирического субъекта, которая соединяет прошлое, настоящее и будущее.
Пространство здесь более условно, чем в первом стихотворении. Однако оно тоже организовано по горизонтали («из края в край <.> бродил я») и по вертикали («в небесной вышине / звезда надежды засияла»).
Музы и Парнас в стихотворении не упоминаются, зато фигурирует Аполлон, так что мифологический пласт лексики сохраняется.
Лирический сюжет строится на рефлексии лирического субъекта о соотношении служения музам и служения людям (эти мотивы были и в предыдущем стихотворении). Намеченное в «эмпирической» части стихотворения противопоставление утверждается в «обобщающей» заключительной строке «Я не Поэт, а Гражданин» (об эмпирической и обобщающей частях стихотворения см.: [Сильман 1977, 7]). Таким образом, здесь идентификация и адресата, и адресанта происходит уже сугубо по их «поэтическим» ролям («Аполлонов строгий сын» и «Гражданин»).
В третьем произведении тема поэзии, напротив, отходит на задний план. Речь идет о стихотворении «Стансы» (1824) [Рылеев 1971, 97]. Оно было опубликовано при жизни автора, в «Полярной звезде» на 1825 г., и снабжено подзаголовком «(К А. Б-ву)», что не могло скрыть личность
адресата. Однако субъектная структура тут меняется. Несмотря на посвящение, вместо диалога с «ты» в центре оказывается лирический субъект сам по себе.
Жанр, обозначенный в заглавии, условен: «жанровые признаки стансов неотчетливы и к середине 19 в. стираются» [Гаспаров 2001, 1027]. Однако сам текст позволяет отнести стихотворение к жанру «унылой» элегии, что, кстати, и было сделано уже современниками [Рылеев 1971, 414]. Как писал В.Э. Вацуро, в «унылой» элегии присутствовал «общий абрис душевной эволюции, переданной через опосредующие морально-философские категории, обычно приобретающие форму поэтической аллегории. Индивидуальный же характер биографии утрачивался - вернее, поглощался типовым» [Вацуро 1994, 124]. Это мы видим и в стихотворении Рылеева. Несмотря на все то же обращение («мой друг», «друг единственный»), образ адресата вообще не возникает в тексте, а лирический субъект совпадает с типичной для этой разновидности элегии ролью разочарованного в жизни человека. Правда, в первоначальной редакции была заключительная строфа [Рылеев 1971, 364, 414], которая индивидуализировала образ лирического субъекта, так как объясняла его разочарованность в людях отсутствием в них подлинного интереса «к благу общему людей» (что повторяло мотивы из предыдущих стихотворений), но при публикации Рылеев эту строфу снял, тем самым, оставив акцент на общей бессмысленности жизни, не связанной с гражданским мужеством.
Мотивы одиночества и разочарования, намеченные в начале предыдущего стихотворения, здесь становятся центральными. Причем выхода из этого состояния нет, что приводит к отсутствию пространственной вертикали. Есть только горизонталь, аналогичная предшествующему стихотворению, и общий мотив одинокого «брожения» («Бродил я в мире сиротой» / «Я с тех пор один брожу»). Время включает в себя прошлое (юность) в первых двух строфах и настоящее (зрелость) в остальных, но они также соединяются разочарованием и унынием. Лирический сюжет стихотворения, по сути, представляет собой поэтическую рефлексию выражения «многие знания - многие печали», причем печаль оказывается неизбывной и бесконечной.
Меняется и размер: четырехстопный ямб сменяется четырехстопным хореем с чередованием мужских и дактилических клаузул. Согласно комментариям М.Л. Гаспарова, этот вариант был открыт Жуковским, и «те два стихотворения, в которых он это сделал, оказались определяющими для семантики этого размера на много десятилетий» [Гаспаров 1999, 23]. Речь идет о переводах монолога Иоанны из «Орлеанской девы» Шиллера и «Песни» Байрона, а тематика все та же: «скорбный контраст светлых надежд былого и безотрадной действительности настоящего» [Гаспаров 1999, 24]. То есть Рылеев в данном случае не отходит от традиции - ни жанровой, ни связанной с семантическим ореолом метра, хотя отдельные мотивы соединяют этот текст с предыдущими.
Четвертое стихотворение, «Бестужеву» (1825) [Рылеев 1971, 102], сно-
ва возвращает нас к центральной теме цикла - поэтическому творчеству, и к жанру дружеского послания, хотя и видоизмененного: фигура адресата и условность поэтического мира редуцированы в пользу конкретной литературной ситуации и самоопределения лирического субъекта.
Имя адресата становится заглавием произведения, а также фигурирует в качестве обращения в самом тексте («Но оттого, Бестужев, еще нос.»). Наряду с этим, повторяется и уже привычное по предыдущим стихотворениям цикла обращение «мой друг». Но кроме этого, адресат больше нигде не появляется. В центре, как и в предыдущем стихотворении, лирическое «я». Но если там центральной темой было разочарование в людях, то здесь -поэтическое творчество. Мотив одиночества, свойственный для двух предыдущих текстов, уходит. Зато вновь появляется мотив литературной полемики, встречавшийся в первом стихотворении; он даже усиливается и переходит в тему вражды. Если слово «друг» встречается один раз, в уже упомянутом обращении, то «недруг(и)» - дважды, и еще один раз -«враги». Это возвращает нас к многократно использованному Рылеевым противопоставлению; в данном случае «я» (лирический субъект как поэт) и «недруги»-критики, не принимающие его поэзии.
Есть и практически текстуальные совпадения с первым стихотворением, ср.: «.нежных муз <.> соверша союз / Они вертлявую толпою / Везде порхают.» - «Храня со мной союз <.> / Слетит порой толпа вертлявых муз.». Только там союз с музами относился к адресату, а здесь уже к самому лирическому субъекту.
Происходит и возвращение к ямбу, на этот раз пятистопному. И вместе с этим - вертикальная организация пространства. Но если раньше движение всегда было сверху вниз, то теперь оно есть и снизу вверх тоже («с земли восторг души уносит»). Время развивается не линейно, а циклично: от прошлого в первой строфе к будущему во второй, настоящему в третьей и снова к будущему в четвертой.
Как и в первом стихотворении, здесь упоминается совершенно конкретный эпизод литературной жизни - отзыв Пушкина о «Думах» Рылеева («Хоть Пушкин суд мне строгий произнес»). Однако это становится всего лишь поводом для развития лирического сюжета, связанного с осознанием лирического субъекта себя как поэта.
Мотив гражданского мужества также присутствует и оказывается столь же важным, как и мотив поэтического творчества («Недаром в юноше горит / Любовь к общественному благу!»). Только Поэт и Гражданин уже не противопоставляются друг другу, как в посвящении к «Войнаров-скому», а объединяются и как раз и делают лирического субъекта поэтом, для которого одинаково важны и «высоких дум кипящая отвага», и «восторг души».
Таким образом, мы видим, что каждое из четырех произведений, посвященных Рылеевым Бестужеву, носит вполне самостоятельный и целостный характер. Но в то же время, если рассматривать их в совокупности, можно обнаружить сходные черты и взаимосвязи между ними. В
частности, это имя адресата в заголовочном комплексе; близкие или даже одинаковые обращения к нему; коммуникативная ситуация диалога; использование противопоставлений и антитез; наличие четкой «обобщающей» части стихотворения; лексические повторы, в том числе важность мифологического пласта лексики; сквозные темы - поэзии и творчества, одиночества и дружбы, «общественного блага» и «гражданского мужества»; сходные принципы метрико-ритмической организации (привычный для читателя 1820-х гг. двусложный размер и менее привычная рифмовка); вертикальная структура пространства; сочетание прошлого, настоящего и будущего времени (как грамматически, так и в поэтическом мире произведения). Также во всех случаях используются канонические жанровые черты, хотя и разных жанров - дружеского послания, посвящения, «унылой» элегии. Но, как писал М.Н. Дарвин, «целое цикла - это не целое одного жанра, а целое разнородного жанрового множества» [Дарвин 2018, 44], что мы и наблюдаем в данном случае.
Кроме пересечений стихотворений друг с другом, можно говорить об общем лирическом сюжете цикла, и это сюжет превращения в Поэта. Его развитие связано, в том числе, с перемещением акцента с «ты» на «я». Так, в первом стихотворении лирический субъект фактически отрицал свой союз с музами, говоря в основном о поэтическом мастерстве адресата. Во втором опять подчеркивает причастность Бестужева к литературе, однако лирический субъект говорит уже и о собственном творчестве, но противопоставляя свои роли Поэта и Гражданина. В третьем и четвертом стихотворениях собеседник становится уже достаточно условной фигурой, зато в центре оказывается лирическое «я», которое в заключительном тексте окончательно осмысляет себя и как гражданина, и как поэта, уже не подвергая сомнению свою причастность к творчеству: «Назло врагам тот завсегда поэт, / Тот славы требует - не просит».
Все это приводит к тому, что, сохраняя автономность, посвященные Бестужеву стихотворения Рылеева образуют в то ж время общность, что позволяют говорить о них как о циклическом образовании, точнее, о читательском цикле. Ведь, как писал М.Н. Дарвин, «семантическую модель лирического цикла можно представить себе как результат взаимодействия созидающего (авторского) и воспринимающего (читательского) сознаний» [Дарвин 2018, 41].
А если читатель оказывается очень любопытным, то он может обнаружить, что и у Бестужева есть стихотворение, посвященное Рылееву: «Он привстал с канапе.» (1823 или 1824 г.) [Бестужев-Марлинский 1961, 71]. Ритмически оно отсылает к Жуковскому (как и «Стансы» Рылеева), так как использует размер «Замка Смальгольм». В нем также упоминается мифологический образ Аполлона, сочетаются настоящее и будущее, а в центре оказываются все те же темы гражданского мужества и поэтического творчества и их соотношения. И хотя датировка (впрочем, неточная) стихотворения относится ко времени работы Рылеева над «Войнаровским», по смыслу оно кажется ответом на четвертое, заключительное произведе-
ние цикла, и во многом - пророчеством трагического финала: «Не венец тебе - кнут / Аполлон на Руси завещал».
Таким образом, читательский поэтический цикл вполне может стать и полиавторским образованием, в котором сохраняется автономность входящих в него стихотворений, но в то же время выстраивается единый лирический сюжет.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бестужев-Марлинский А.А. Полное собрание стихотворений / вступ. статья и примеч. Н.И. Мордовченко. Л.: Сов. писатель, 1961. 311 с.
2. Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры. СПб.: Наука, 1994. 240 с.
3. Гаспаров М.Л. Метр и смысл. М.: РГГУ, 1999. 297 с.
4. Гаспаров М.Л. Стансы // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: Интелвак, 2001. Стлб. 1027.
5. Грехнев В.А. Болдинская лирика А.С. Пушкина. Горький: Волго-Вят. кн. изд-во, 1980. 159 с.
6. Дарвин М.Н. Поэтический мир лирического цикла: Автор и текст. М.: РГГУ, 2018. 288 с.
7. Калашников В.А. Посвящение // Краткая литературная энциклопедия. В 9 т. Т. 5. М.: Сов. энциклопедия, 1968. Стлб. 904-905.
8. Магомедова Д.М. Послание // Теория литературных жанров: учебное пособие / М.Н. Дарвин. Д.М. Магомедова, Н.Д. Тамарченко, В.И. Тюпа; под. ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Академия, 2011. C. 118-125.
9. Малкина В.Я. Контекстообразующая функция посвящений в поэзии К.Ф. Рылеева // Поэтика русской литературы: сборник статей к 75-летию профессора Ю.В. Манна. М.: РГГУ, 2006. С. 275-287.
10. Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений / подг. текста А.В. Архиповой, В.Г. Базанова, А.Е. Ходорова; прим. А.В. Архиповой и А.Е. Ходорова. Л.: Сов. писатель, 1971. 480 с.
11. Сильман Т.И. Заметки о лирике. Л.: Сов. писатель, 1977. 224 с.
12. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика. Тверь: ТвГУ, 1992. 123 с.
REFERENCES
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Gasparov M.L. Stansy [Stanzas]. Literaturnaya entsiklopediya terminov i ponyatiy [Literary Encyclopedia of Terms and Concepts]. Moscow, Intelvak Publ., 2001, col. 1027. (In Russian).
2. Kalashnikov V.A. Posvyashcheniye [Dedication]. Kratkaya literaturnaya entsiklope-diya [A incise Literary Encyclopedia]. Vol. 5. Moscow, Sovetskaya entsiklopediya Publ., 1968, col. 904-905. (In Russian).
3. Magomedova D.M. Poslaniye [Epistle]. Teoriya literaturnykh zhanrov [Theory of Literary Genres]. Moscow, Akademiya Publ., 2011, pp. 118-125. (In Russian).
4. Malkina VYa. Kontekstoobrazuyushchaya funktsiya posvyashcheniy v poezii K.F. Ryleyeva [The Context-Forming Function of Dedications in K.F. Ryleyev's Poetry]. Poetika russkoy literatury [Poetics of Russian Literature]. Moscow, RGGU Publ., 2006, pp. 275-287. (In Russian).
(Monographs)
5. Darvin M.N. Poeticheskiy mir liricheskogo tsikla: avtor i tekst [The Poetic World of the Lyric Cycle: Author and Text]. Moscow, RGGU Publ., 2018. 288 p. (In Russian).
6. Fomenko I.V. Liricheskiy tsikl: stanovleniye zhanra, poetika [The Lyrical Cycle: Formation of the Genre, Poetics]. Tver', TvGU Publ., 1992. 123 p. (In Russian).
7. Gasparov M.L. Metr i smysl: ob odnom iz mekhanizmov kul'turnoy pamyati [Meter and Meaning: On one of the Mechanisms of Cultural Memory]. Moscow, RGGU Publ., 1999. 297 p. (In Russian).
8. Grekhnev V.A. Boldinskaya lirika A.S. Pushkina [A.S. Pushkin's Lyrics in Boldino]. Gor'kiy, Volgo-Vyatskoye Publ., 1980. 159 p. (In Russian).
9. Sil'man T.I. Zametki o lirike [Notes on Lyrics]. Leningrad, Sovetskiy pisatel' Publ., 1977. 224 p. (In Russian).
10. Vatsuro VE. Lirika pushkinskoy pory [Lyrics of Pushkin's Era]. Saint-Petersburg, Nauka Publ., 1994. 240 p. (In Russian).
Малкина Виктория Яковлевна, Российский государственный гуманитарный университет, Москва.
Кандидат филологических наук, доцент, заведующая кафедрой теоретической и исторической поэтики Института филологии и истории. Научные интересы: поэтика исторического и готического романа, лирический сюжет, поэтика лирики, визуальное в культуре, фантастическое в лирике, историческая поэтика, историческая память в литературе.
E-mail: poetika@gmail.com
ORCID ID: 0000-0003-1323-7683
Viktoriya Ya. Malkina, Russian State University for the Humanities, Moscow.
Candidate of Philology, Associate Professor, Chair at the Department of Theoretical and Historical Poetics at the Institute of Philology and Histo-ry. Research interests: poetics of historical and gothic novel, lyrical plot, poetics of lyrics, visual in culture, fantastic in lyrics, historical poetics, historical memory in literature.
E-mail: poetika@gmail.com
ORCID ID: 0000-0003-1323-7683
