CC BY
60
УДК 821.161.1.0 (075.8)
Д.Н. ЖАТКИН, Е.И. ИЛЬЯЗОВА
ПОРТРЕТНЫЙ ЭПИЗОД О ПИТЕРЕ ГРАЙМЗЕ ИЗ ПОЭМЫ ДЖ. КРАББА «МЕСТЕЧКО» В ПЕРЕВОДЧЕСКОМ ОСМЫСЛЕНИИ Д.Е. МИНА
Ключевые слова: Джордж Крабб, художественный перевод, поэзия, русско-английские литературные и историко-культурные связи, литературная традиция, рецепция, художественная деталь.
В поэме «Местечко» («The Borough», 1810) английским поэтом Джорджем Краббом был создан портрет рыбака Питера Граймза, одного из самых сумрачных типов приморских полузаброшенных городов, в котором с раннего детства были заложены неблагоприятные черты: злость, непокорность, способность поднять руку на отца, неуважение к Библии. Редкая проницательность, острота и мощь в описании человеческих характеров сделали Крабба подлинным мастером художественного портрета. Перевод фрагмента о Питере Граймзе из краббовского «Местечка» был выполнен Мином со свойственным ему высоким профессионализмом, с вниманием к художественным особенностям английского подлинника, проявившимся, в числе прочего, в практически полной подчиненности переводческой работы замыслу английского автора.
D.N. ZHATKIN, E.l. ILYAZOVA A PORTRAIT FRAGMENT ABOUT PETER GRIMES FROM G. CRABBE’S POEM «THE BOROUGH» IN D.E. MIN’S INTERPRETATION
Key words: George Crabbe, literary translation, poetry, Russian-English literary and historical-cultural relations, literary tradition, reception, literary detail.
In the poem «The Borough» (1810) an English poet George Crabbe created a portrait of the fisherman Peter Grimes, one of the most gloomy characters of the seaside half-deserted towns, who had such negative features as malice, rebelliousness, ability to lay hands on his father, disrespect for the Bible since his childhood.
Rare perspicacity, witticism and power in the description of the person's nature made Crabbe a genuine master of the literary portrait. The translation of the fragment about Peter Grimes from Crabbe's «The Borough» was created by Min with professionalism typical for him, with heed to literary peculiarities of the English original, what resulted in almost full subordination of the translation to the English author's intention.
Поэма Дж. Крабба «Местечко» («The Borough», 1810) состоит из двадцати четырех «писем» («letters»), в которых, как и в более ранних произведениях -«Деревне» и «Приходских списках», воссоздается жизнь небольшого провинциального местечка, представленная посредством последовательного детального описания местности (письмо I), церкви (II), приходского священника (III), второго священника прихода (IV), религиозных течений (V), выборов (VI), профессий (VII), ремесел (VIII), развлечений (IX), клубов и общественных собраний (X), гостиниц (XI), игроков (XII), богадельни с ее обитателями (XIII -XVI), больницы с ее управляющими (XVII), бедняков и их жилищ (XVIII), отдельных интересных личностей из числа бедняков (XIX - XXII), тюрем (XXIII) и школ (XXIV). До настоящего времени не существует полного русского перевода краббовской поэмы, заинтересовавшей отечественных интерпретаторов лишь фрагментарно. В 1855-1862 гг. Д.Е. Мин, воодушевленный как общим подъемом демократических настроений в канун крестьянской реформы, так и, конкретно, циклом статей А.В. Дружинина, осуществил перевод писем I и XXII; Как мастер художественной формы Мин достаточно близко передал внешние особенности английского оригинала, его метр, ритм, рифму, отклонившись только в общем числе стихов в сторону увеличения: в письме I вместо 302 стихов оригинала перевод включал 318 стихов, в письме XXII - вместо 375 - 407. Во второй половине XX в. литературовед и переводчик Ю.Д. Левин, автор диссертационного исследования «Зарождение критического реализма в английской литературе (Творчество Джорджа Крабба)», защищенного в Ленинграде в 1951 г. [1], и авторитетной статьи «Крестьянская тема в английской поэзии XVIII - начала XIX в. и деревенские поэмы Дж. Крабба» (1955) [2, с. 5-67], предпринял новый перевод «письма» о Питере Граймзе (XXII), опубликованный в отрывках в 1981 г. [3, с. 193-203], полностью - в 1996 г. [4, с. 157-166].
«Питер Граймз» («Peter Grimes») является письмом XXII, завершающим у Крабба раздел «Бедняки местечка» («The Poor of the Borough»), состоящий из четырех писем. При всей своей реалистичности мрачный сюжет о Питере Граймзе сближается с традицией популярного в Европе на рубеже XVIII-XIX вв. готического романа. Однако ни сама поэма Крабба, ни эпизод о Питере Граймзе не получили широкого европейского признания вплоть до середины XX в., когда английский композитор Эдвард Бенджамин Бриттен написал свою знаменитую оперу «Питер Граймз» (1945), представленную Английской оперной группой на гастролях по всему миру, в том числе и в Советском Союзе в 1964 г.
Крабб создал портрет рыбака Питера Граймза, одного из самых сумрачных типов приморских полузаброшенных городов, в котором, кажется, самой природой с раннего детства были заложены неблагоприятные черты - злость, непокорность, способность поднять руку на своего богопослушного отца, неуважение к Библии, вызывавшее откровенное изумление старшего Питера («And while old Peter in amazement stood» [11, c. 108] [Пока старый Питер в изумлении стоял]). В переводе Мина эпизод противопоставления юным Граймзом евангельского «Жизни слова» и самой жизни показан намного жестче, причем в «испуганной» реакции отца ощутимо какое-то внутреннее предчувствие мрачного будущего его строптивого и надменного отпрыска: «...старый Граймс пред ним / Стоял, испуганный глумлением таким» [6, с. 415].
Ирония Крабба в связи с финансовыми трудностями Питера отображена посредством анафоры «Hard that he could not <...>/ But must <...>/ Hard! that he could not <...>/ But must <...>» («Тяжело, что он не мог <...>/ Но должен <...>/ Тяжело! что он не мог <...>/ Но должен <...>»), в рамках которой намечено противопоставление внутренних желаний героя, вовлеченного в разгульную жизнь с пивом и картами, и реальной потребности зарабатывать деньги, чтобы обеспечить хотя бы относительно благополучное существование: «Hard that he could not every wish obey, / But must awhile relinquish ale and play; / Hard! that he could not to his cards attend, / But must acquire the money he would spend» [11, c. 109] [Тяжело, что он не мог каждое желание удовлетворять, / Но должен на время оставить пиво и игру; / Тяжело! что он не мог своим картам уделять внимание, / Но должен зарабатывать деньги, которые он потратил бы]. В переводе Мина этот прием утрачен, однако основная мысль и общая тональность изображения сохранены, во многом благодаря разъяснению, данному в скобках: «Одним лишь тяготясь, что часто поневоле / Был должен покидать и карты, и вино, / (Добро отцовское пропив давным-давно), / Что деньги на вино, для карт, для жизни пьяной / Пришлось уж добывать работой постоянной» [6, с. 416].
Как отмечают в своей статье В.К. Томас и К.Х. Обер, самым потрясающим в истории Питера Граймза является то обстоятельство, что английский поэт, показывая на всем протяжении повествования жестокость своего героя, каким-то образом смог в финале вызвать к нему сочувствие читателей. Мин же, по их мнению, представил совершенно другой типаж, причем невольной причиной трансформации образа героя стали многочисленные мелкие детали описания, в своей совокупности вызывавшие иной, далекий от сострадания, отклик читателя на поведение Граймза: «...like flakes of snow falling on parts of a landscape, they accumulate, and in their accumulation they radically alter its appearance» [14, p. 14] [...как снежинки, падающие на землю, они накапливаются, и в своей совокупности они радикально изменяют ее очертания]. Одним из таких значимых аспектов является авторская позиция, особенно отчетливо проступающая в эпизоде, рисующем отношение людей к жестокому обращению Питера со своим подмастерьем, полученным им из сиротского дома. Такая жестокость во многом стала возможной ввиду людского безразличия ко всему происходившему, намеренно подчеркивавшегося
Краббом при помощи многократного повтора лексемы «попе» («ни один»): «But none inquired how Peter used the rope, / Or what the bruise, that made the stripling stoop; / None could the ridges on his back behold, / None sought him shiv’ring in the winter’s cold; / None put the question, - «Peter, dost thou give / The boy his food? -What, man! the lad must live: / Consider, Peter, let the child have bread, / He’ll serve thee better if he’s stroked and fed.» / None reason’d thus and some, on hearing cries, / Said calmly, «Grimes is at his exercise» [11, c. 110] [Но ни один не спрашивал, как Питер использовал веревку, / Или что за синяк, который заставлял подростка наклониться; / Ни один не видел рубцы на его спине, / Ни один не искал его дрожащего в зимний холод; / Ни один не задавал вопрос: «Питер, ты даешь / Мальчику еду? - Что, человек! парень должен жить: / Подумай, Питер, дай ребенку хлеб, / Он будет служить тебе лучше, если он приласкан и накормлен». / Ни один не размышлял таким образом и некоторые, услышав крики, / Говорили спокойно: «Граймс за своим занятием»]. При интерпретации данного эпизода русский переводчик вновь оказывался более жестким, называл Питера Граймза не «жестоким хозяином» («savage master»), а «палачом» и даже «бешеным палачом», использовал риторические вопросы «Да кто же знать хотел <...>?», «Да кто же спрашивал <...>?», «Да кто же говорил <...>?» с характерным анафорическим «Да кто же...», акцентировавшим аморфность общественного сознания, увлеченность каждого из членов общества исключительно личными проблемами: «Да кто же знать хотел, какие изверг плети / Сплел для несчастного? какие вдоль спины / Ребенка страшные рубцы положены? / Да кто же спрашивал, как в стужу мальчик-нищий / Дрожал от холода? и сколько в день он пищи / От Граймса получал? Да кто же говорил: / «Послушай, Питер Граймс, ты парня заморил! / Приятель, сам пойми: ведь, сытый и свободный, / Он больше вынесет трудов, чем раб голодный!» - / Никто не думал так; но каждый, слыша плач, / Спокойно говорил: «Опять за плеть, палач!» [6, с. 417].
С помощью меланхолически-грозных картин природы Крабб с ужасающими подробностями раскрывал состояние одинокого злодея: «The dark warm flood ran silently and slow; / There anchoring, Peter chose from man to hide, / There hang his head, and view the lazy tide / In its hot slimy channel slowly glide; / Where the small eels that left the deeper way / For the warm shore, within the shallows play; / Where gaping muscles, left upon the mud, / Slope their slow passage to the fallen flood» [11, c. 113] [Темный теплый поток бежал тихо и медленно; / Там вставая на якорь, Питер предпочитал от людей скрываться, / Там повесить свою голову и рассматривать ленивый поток, / Который в своем горячем слизистом русле медленно скользит; / Где маленькие угри, которые оставили более глубокие воды / Ради теплого берега, на отмели играют; / Где открытые мидии, оставленные в грязи, / Скатываются в своем медленном движении к спадающему потоку]. Мин в еще большей степени усилил мрачность эпизода, введя сравнение потока с черной змеей и призванные вызвать отвращение характеристики водных обитателей - «вертлявое отродье» и «клейкие слизни»: «Граймс, кинув якорь там, стоит один, угрюмый, / Потупя голову, и смотрит с мрачной думой, / Как в тинистом русле чуть движется струя, / Густая, мутная, как черная змея; / Как на песке вертлявое отродье, / Волной забытое, играет в мелководье; / Как слизни клейкие, ворочаясь в песке, / Влекутся медленно к сверкающей реке» [6, с. 420]. Интересно сопоставить этот фрагмент перевода Мина с интерпретацией Ю.Д. Левина, который, не сохраняя в полной мере эмоциональной насыщенности английского оригинала, в то же время не признавал и нарочитого пессимизма и мрачности миновского переложения, воссоздавая безысходногрустную картину мира, окружавшего Питера Граймза: «Там Питер, с лодки голову склонив, / Лежал недвижно, глядя на отлив, / Спадающий чрез илистый
пролив, / Где угорьки вертлявые станицей / Спешили в заводь теплую резвиться /Да мидии ленивой чередой / Ползли за отступающей волной» [4, с. 162].
В английском оригинале использован глагол «nurse» («нянчить») подчеркивавший, что Питеру Граймзу были дороги его ощущения, порождаемые унылыми пейзажами («Не nursed the feelings these dull scenes produce» [11, c. 114] [Он нянчил чувства, которые эти унылые сцены производят]); в русском переводе показаны не ощущения, а мечты героя, вызывающие у него душевные терзания, сравниваемые с тяжким грузом и характеризуемые при помощи определения «черные»: «Мечтами черными томим как тяжким грузом» [6, с. 420]. Если душу героя английского произведения угнетают страдание, горе и страх, вызванные как зрительными, так и слуховыми реакциями на окружающий мир («Where all, presented to the eye or ear, / Oppress’d the soul with misery, grief, and fear» [11, c. 114] [Где все, представленное глазу или уху, / Угнетало душу страданием, горем и страхом]), то в русском переводе Питер терзается исключительно зрительными наблюдениями, обусловливающими одновременно тоску и трепет («Где даже беглый взгляд на воды и на сушу/Тоской и трепетом переполняют душу» [6, с. 421]).
В поэме Крабба сумасшествие Граймза выглядит как неосознаваемое им изменение в психике («And strange disease - he couldn’t say the name» [11, c. 114] [И странная болезнь - он не мог сказать название]). Английский поэт предельно точен в описании умственной болезни, представленной в «Трактате об умопомешательстве» («Treatise on Insanity») его современника Ф. Пайнела. Английский перевод этого трактата появился в 1806 г., вскоре после того, как Крабб начал свою работу над «Местечком». Ф. Пайнел описал «особенности меланхолии» («specific character of melancholia»), позднее известной как мономания, и еще позже как депрессия. Страдающий этим заболеванием человек был нормален во всех отношениях, кроме «расстройства сознания, сопровождаемого галлюцинациями, обычно зрительными, и иногда приступами жестокости» («delirium and sometimes acts of violence»); такой человек испытывал «постоянную депрессию и беспокойство, и часто замкнутость характера, доходившие даже до высшей степени мизантропии (человеконенавистничества)» («habitual depression and anxiety, and frequently a moroseness of character amounting even to the most decided misanthropy») [13, c. 149]. Ф. Пайнел указывал, что «за глубокой меланхолией часто наступает фактическое расстройство ума» («Profound melancholy is frequently succeeded by actual derangement of the intellect» [13, c. 139]). Трактат Ф. Пайнела был известен в России, в частности, упоминался в энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона [9, с. 624]. Д.Е. Мин, будучи медиком, опубликовал через несколько лет после перевода «Питера Граймза» затрагивавшую проблемы умопомешательства статью «О некоторых сомнительных состояниях психического здоровья в судебно-медицинском отношении» [8]. Однако в миновской интерпретации показан очевидный страх Питера, ощутившего свою беду, но не посмевшего признаться в ней даже самому себе («Болезнь, которую не смел он и назвать» [6, с. 421]).
Переводчик показывал в своем переводе депрессию легкой степени, не способную привести к умопомешательству. Очевидно, Мин был знаком с авторским предисловием к «Питеру Граймзу», в котором Крабб представлял героя, еще не сошедшего с ума, как человека «не испытывавшего жалости» («untouched by pity»), «черствого / жестокого» («flinty»), «человека чувств таких скучных» («а man of feeling so dull»), «не чувствовавшего угрызений совести» («unstung by remorse»), «не признававшего стыда» («uncorrected by shame»), жившего с «умом <...> развращенным» («а mind <...> depraved») [10, с. 278-279]. Однако в самом повествовании Крабба всем этим характеристикам можно найти исчерпывающее опровержение: Питер Граймз «чувствовал стыд» («he felt the shame») за свою жестокость
к отцу, когда тот умер; ему хотелось «выпить в облегчение» («drank for his relief») тяжелых воспоминаний об отношениях с отцом; Питер был вынужден оправдывать себя за кражи («And as these wrongs to greater number rose, / The more he look’d on all men as his foes» [11, c. 109] [И по мере того, как эти злодеяния увеличивались в своем числе, / Все больше он смотрел на всех людей, как на своих врагов]); его «совесть была задета» («hit the conscience») и он «покраснел» («colour’d») от стыда на суде, вызванном смертью второго ученика. В свете сказанного становится понятным, что Питер Граймз отчетливо сознавал свои злодеяния задолго до того, как сошел с ума. Якобы имевшая место бесчувственность героя также не нашла отражения в повествовании: «...he consider’d what he’d lately felt, / And his vile blows with selfish pity dealt» [11, c. 112] [...он учел то, что недавно чувствовал, / И свои подлые удары, жалея себя, наносил]. Некоторые из краббовских деталей учтены в переводе Мина («Сын Питер, с похорон зайдя в кабак близ моря, / Вдруг вспомнил прошлое и прослезился с горя. / Тут только в первый раз он вспомнил со стыдом, / Как непростительно он дерзок был с отцом» [6, с. 415]; «...намек потряс / Сильнее совесть в нем...» [6, с. 418]), однако значительная часть осталась без внимания («Так, промышляючи нечестными делами, / Расстался он с людьми как с злейшими врагами» [6, с. 416], «...прежние храня в уме примеры, / Ударов и толчков не расточал без меры» [6, с. 419]), что привело к большему соответствию персонажа русской интерпретации Питеру Граймзу из предисловия Крабба, нежели из самого его произведения.
Показывая развитие болезни героя, Крабб трижды повторяет лексему «horrors» («ужасы»), тем самым нарочито усиливая элемент ужасного в его снах, но при этом не объясняя сущности и специфики ужасного: «Waked by his view of horrors in the night, - / Horrors that would the sternest minds amaze, / Horrors that demons might be proud to raise» [11, c. 114] [Пробужденный своим видением ужасов ночью, - /Ужаса-ми, которые бы самые стойкие умы поразили, / Ужасами, которыми демоны могли бы гордиться]; Мин слегка приоткрывает завесу тайны, сообщая не столько об ужасах, сколько о преследовании души героя призраками, становящемся причиной внутренних терзаний и противоречий: «Он пробуждался вдруг, испуган в час ночной / Толпою призраков, мечтой души больной, - / Тех грозных призраков, какие духи ада / Лишь могут вызывать для устрашенья взгляда» [6, с. 421].
Верно восприняв строки Крабба о душевном состоянии Питера, будто сбитого с толку, закованного на время какой-то неведомой силой («As if he stood bewilder’d in a dream, / Or that some power had chain’d him for a time, / To feel a curse or meditate on crime» [11, c. 115] [Как будто бы он стоял сбитый с толку во сне, / Или какая-то сила заковала его на время, / Чтобы ощущать проклятие или размышлять о преступлении]), Мин отказался от буквализма в интерпретации, внес сравнения героя с изгнанником и тенью, сообщил о его бессмысленном взоре, устремленном в бездонный поток, и опутанности сознания «духом зла», позволявшим совершать неправедные поступки: «Какой-то лодочник. Бездомный, как в изгнаньи /<...>/ То целый день стоял на якоре как тень. /<...>/ Как будто в чудный сон глубоко погруженный, / Он взор бессмысленный вперял в поток бездонный, / Как человек, чей ум опутан духом зла, / Влекущим мысль его на страшные дела» [6, с. 422]. Если Крабб показывал озлобленность Питера на человеческое общество, стремление отдалиться от него («Furious he grew, and up the country ran» [11, c. 115] [Разъяренным он стал и на людей побежал]), то русский переводчик, вводя сравнение героя со зверем, акцентировал внимание на его загнанности, испуге, отчаянии: «Стал рыскать по полям как зверь неукротимый» [6, с. 422]. Кстати, этот момент описания примечателен еще в одном отношении: после смерти третьего подмастерья в поэме Крабба дети убегают от Питера Граймза («Infants at play, when they perceived him, ran, / Warning each other - «That’s the wicked man» [11, c. 114] [Играющие дети, увидев его, убега-
ли, / Предупреждая друг друга: «Это злой человек»]), а в переводе Мина - гонятся за ним («И даже уличный шутливый рой детей - / И тот, гонясь за ним, кричал: «Вон, вон злодей!») [6, с. 421]. Если Краббу важно противопоставить героя и общество, то Мину - показать отверженность человека обществом.
Эпизод посещения помещенного в больницу Питера Граймза местным пастором воссоздан в интерпретации Мина с существенными отклонениями от английского подлинника: если Крабб ведет повествование от третьего лица, сообщая о приходе приходского священника («А priest too came, to whom his words are told» [11, c. 115] [Священник также пришел, и ему его слова передают]), то Мин представляет самого английского автора свидетелем ужасных сцен («Они-то с ужасом и рассказали мне» [6, с. 422]). Во фрагменте, посвященном описанию мучений несчастного Граймза («Look! look!» they cried, «his limbs with horror shake. / And as he grinds his teeth, what noise they make! / How glare his angry eyes, and yet he’s not awake; / See! what cold drops upon his forehead stand, / And how he clenches that broad bony hand» [11, c. 115-116] [Смотрите! смотрите!» - они кричали: «его руки и ноги в ужасе трясутся. / И когда он скрипит своими зубами, какой неприятный звук они издают! / Как горят его гневные глаза, и все же он не бодрствует; / Смотрите! Какие холодные капли на его лбу выступают, / И как он сжимает свою костлявую руку]), Мин опустил упоминание о «неприятном звуке» («noise») скрипящих зубов, несколько русифицировал текст, использовав устойчивые обороты «пот градом» (вместо «cold drops upon his forehead» («холодные капли на его лбу»)), «дрожать всем телом» (вместо «his limbs with horror shake» («его руки и ноги в ужасе трясутся»)), увеличил количество восклицательных предложений, но при этом несколько ослабил эмоциональную составляющую повествования: «Взгляните сами, сэр! Какой он страшный, бледный! / Всем телом он дрожит! Ах! как он болен, бедный! / Он спит; а между тем, не закрывая глаз, / С безумной яростью в бреду глядит на нас. / Пот градом льет со лба... Взгляните, что за муки! / С какою силой сжал костлявые он руки!» [6, с. 422].
Крабб в духе религиозных традиций стремился показать стремление грешника искупить свою вину раскаянием («Не knew not us, or with accustom’d art / He hid the knowledge, yet exposed his heart; / ’Twas part confession, and the rest defence» [11, c. 116] [Он не узнавал нас или с вошедшим в привычку умением / Он скрывал это, все же открывал свое сердце; / Это было отчасти признание, а остальное - защита]), - Мин, напротив, подчеркивал невозможность осознания Питером Граймзом своих преступлений, его «слова <...> пустые» и «бред <...> с проблеском рассудка» («...но он казался без сознанья, / Иль с умыслом на нас не обращал вниманья, / Стараясь тайну скрыть преступных дум своих, / Хотя мы видели из слов его пустых, / Что совесть спящая в нем пробуждалась чутко: / То был безумца бред, но с проблеском рассудка» [6, с. 423]).
Переводя рассказ Питера о своих страшных видениях («...«the very day / When the old man first placed them on my way: / My father’s spirit - he who always tried / To give me trouble, when he lived and died - / When he was gone, he could not be content / To see my days in painful labour spent, / But would appoint his meetings, and he made / Me watch at these, and so neglect my trade» [11, c. 116] [...«тот самый день, / Когда старик впервые поставил их на моем пути: / Дух моего отца - его, кто всегда старался / Причинить мне неприятности, когда он жил и умер - / Когда он ушел, он не мог быть доволен / Тем, что видел мои дни в мучительном труде проводимые, / Но назначал свои встречи, и он заставил / Меня смотреть на них, и так привел к запущенности мое занятие]), Мин опустил, возможно, посчитав излишними, четыре строки оригинала, что привело к утрате значимой для Крабба мысли о позиции жертвы, избранной Граймзом для самооправдания: «С тех пор, как в первый раз явился он глазам, / Он - лютый мой отец, который даже в гробе / Хотел по прежнему меня тревожить в злобе!..» [6, с. 423].
Поэма «Местечко», работе над которой Крабб посвятил восемь лет жизни, в полной мере раскрывает черты литературной зрелости поэта-священника, однако все же остается шероховатой и по своему содержанию, и по стихотворной форме, в частности, некоторые эпизоды поэмы скучны, чрезмерность в деталях делает ее чтение утомительным, а само повествование выглядит излишне монотонным. Тем не менее «Местечко» в полной мере представляет достижения Крабба в интерпретации религиозных мотивов и в изображении портрета героя. Редкая проницательность, острота и мощь в описании человеческих характеров сделали Крабба подлинным мастером художественного портрета, и в этой связи становится понятным, почему именно портретный эпизод о Питере Граймзе, действительно представляющий собой одну из наиболее ярких и сильных частей поэмы, была выбран Мином для перевода. Интерес русского переводчика к введению краббовской поэмы был обусловлен, очевидно, первоначальным желанием познакомить русского читателя с полным текстом «Местечка». И хотя поэма в полном объеме так и не была переведена, обращение к введению в немалой степени способствовало общему ознакомлению с краб-бовским произведением; более того, будучи построенным на контрасте, вводное письмо поэмы само по себе было достаточно выразительным. Оба перевода фрагментов «Местечка» были выполнены Мином со свойственным ему высоким профессионализмом, с вниманием к художественным особенностям английского подлинника, проявившимся, в числе прочего, в практически полной подчиненности переводческой работы замыслу Крабба.
Литература
1. Левин Ю.Д. Зарождение критического реализма в английской литературе (Творчество Дж. Крабба): авто-реф. дис. ... канд. филол. наук/Ю.Д Левин. Л., 1951.16 с.
2. Левин Ю.Д. Крестьянская тема в английской поэзии XVIII - начала XIX в. и деревенские поэмы Дж. Крабба / Ю.Д. Левин II Из истории демократической литературы в Англии XVIII-XX вв. Л.: Госиздат, 1955. С. 5-67.
3. Левин Ю.Д. Местечко: Питер Граймз (отрывки) / Ю.Д. Левин И Английская поэзия в русских переводах (XIV-XIX вв.): антология. М.: Прогресс, 1981. С. 193-203.
4. Левин Ю.Д. Питер Граймз / Ю.Д. Левин II Новые безделки: сборник статей к 60-летию В.Э. Вацуро. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С. 157-166.
5. Мин ДЕ. Местечко (The Borough): Поэма Георга Крабба. Глава 1 «перевод письма I «General description» («Общее описание»)> /ДЕ МинII Московские ведомости. 1857.16 февр. (№ 21). Лит. отд. С. 93-94.
6. МинДЕ Питер Граймс (Из Крабба)/Д£ МинII Русский вестник. 1862. Т. 42. № 11. С. 415-425.
7. Мин Д.Е. Из поэмы «Местечко». Вступление I Д.Е. Мин И Английские поэты в биографиях и образцах / сост. Н.В. Гербель. СПб., 1875. С. 187-190.
8. Мин Д.Е. О некоторых сомнительных состояниях психического здоровья в судебно-медицинском отношении I Д.Е. Мин И Речь и отчет Московского университета. М.: Тип. Московского университета, 1868. С. 18-87.
9. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и ИА. Ефрона: в 86 т. / под ред. И.Е. Андреевского, КК Арсеньева, Ф.Ф. Петрушевского. СПб.: Типолитография ИА. Ефрона, 1898. Т. 46. С. 624.
10. Crabbe G. Preface to «The Borough» / 6. Crabbe // Crabbe G. Poems. Cambridge: Cambridge University Press, 1905. P. 278-279.
11. Crabbe G. Selected Poems/G. Crabbe. L.: G. Grigson, 1946.
12. Penguin Dictionary of Surnames. Harmondsworth: Penguin Books, 1967.
13. PinelPh. A Treatise on Insanity / Ph. Pinel. N.Y.: Hafner, 1962.
14. Thomas W.K. Min as a Translator of Crabbe: a Russian Transformation of Peter Grimes / W.K. Thomas, K.H. Oberll Ger-mano-Slavica. A Canadian Journal of Germanic and Slavic Comparative and Interdisciplinary Studies. 2005. № 1. P. 7-17.
ЖАТКИН ДМИТРИЙ НИКОЛАЕВИЧ - доктор филологических наук, заведующий кафедрой перевода и переводоведения, Пензенская государственная технологическая академия, Россия, Пенза ([email protected]).
ZHATKIN DMITRIY NIKOLAYEVICH - doctor of philological sciences, head of Translation and Translation Methods Department, Penza State Technological Academy, Russia, Penza.
ИЛЬЯЗОВА ЕЛЕНА ИГОРЕВНА - преподаватель кафедры перевода и переводоведения, Пензенская государственная технологическая академия, Россия, Пенза ([email protected]).
ILYAZOVA ELENA IGOREVNA - teacher of Translation and Translation Methods Department, Penza State Technological Academy, Russia, Penza.
