CC BY
33
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 820
Д. Н. Жаткин, Е. И. Ильязова
ПРОИЗВЕДЕНИЯ ДЖОРДЖА КРАББА В ЛИТЕРАТУРНОКРИТИЧЕСКОМ ОСМЫСЛЕНИИ А. В. ДРУЖИНИНА1
Аннотация. В статье утверждается, что возрождение интереса к творчеству английского поэта-священника Джорджа Крабба, популярного в России в 1830-е гг., но совершенно забытого в 1840-е гг., стало возможным в середине 1850-х гг. благодаря деятельности известного критика и переводчика А. В. Дружинина, который, сотрудничая на раннем этапе своей литературной биографии с Н. А. Некрасовым и его «Современником», популяризировал достижения английской литературы, написал цикл статей о жизни и поэмах Крабба, содержавший, в числе прочего, прозаические переводы отрывков из произведений британского автора, оставил отзывы и упоминания о Краббе в статьях, посвященных анализу сочинений Вальтера Скотта, Л. Н. Толстого и др. Влиянием статей А. В. Дружинина обусловлено внимание к творчеству Джорджа Крабба со стороны
Н. А. Некрасова, а также русских переводчиков Н. В. Гербеля и Д. Е. Мина. Ключевые слова: Дж. Крабб, русско-английские литературные и историкокультурные связи, поэзия, литературная критика, рецепция, традиция, меж-культурная коммуникация.
Abstract. It is stated in the article, that the revival of the interest to the creation of the English poet-priest Georges Crabbe, who is popular in Russia in the 1830-ies, but completely forgotten in 1840-ies, was possible in the middle of the 1850-ies owing to activities of the well-knowing critic and translator A. V. Druzhinin, who cooperated with N. A. Nekrasov and his “Sovremennik” in the early period of his literary biography and made popular the achievements of the English literature, and he wrote the cycle of articles about Crabbe’s life and poems. The cycle included, in addition, prose translations of passages from works of the British author. He leaved references and records about Crabbe in articles, devoted to the analyses of Walter Scott, L. N. Tolstoy works and others. The influence of articles of A. V. Druzhinin caused the attention to Georges Crabbe’s creation from the side of N. A. Nekrasov and the Russian translators N. V. Gerbel and D. E. Min.
Keywords: Georges Crabbe, Russian-English literary and historic-cultural connections, poetry, literary criticism, reception, tradition, inter-cultural communication.
1 Статья подготовлена по проекту НК-393(1)п «Проведение поисковых научноисследовательских работ по направлениям: «Экономические науки», «Психологические и педагогические науки», «Юридические и политические науки», «Философские науки, социологические науки и культурология», «Исторические науки», «Филологические науки и искусствоведение» в рамках мероприятия 1.3.2 «Программы», выполняемому в рамках мероприятия 1.3.2 «Проведение научных исследований целевыми аспирантами» мероприятия 1.3 «Проведение научных исследований молодыми учеными - кандидатами наук и целевыми аспирантами в научно-образовательных центрах» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы».
В конце 1840 -х - первой половине 1860-х гг. одним из ведущих литературных критиков России был А. В. Дружинин, публиковавший свои очерки в «Современнике», «Библиотеке для чтения», «Отечественных записках» и других популярных периодических изданиях. Именно А. В. Дружинину было суждено стать первым российским критиком, уделившим, наряду с отечественной литературой, значительное место вопросам истории и современного состояния английской, французской, американской литератур и при этом отталкивавшимся не от традиционных сюжетных пересказов, а от сложных теоретико-литературных проблем. Воспринимавшийся в советском литературоведении в качестве апологета «искусства для искусства», оторванного от реальности представителя либерального дворянства, врага демократов А. В. Дружинин в реальности был фигурой гораздо более сложной и противоречивой, о чем свидетельствуют исследования его творчества, появившиеся в последние годы [1, 2]. Однако до настоящего времени по-прежнему остаются неразработанными многие вопросы, связанные с переводческой деятельностью А. В. Дружинина, его восприятием западноевропейских литератур и культур.
Известные статьи А. В. Дружинина «Георг Крабб и его произведения», впервые напечатанные в некрасовском «Современнике» в 1855-1856 гг. [3], опубликованные в 1857 г. отдельным изданием, сделанным с набора «Современника» [4], а затем включенные в IV том посмертного «Собрания сочинений» А. В. Дружинина, вышедшего в 1865-1867 гг. под редакцией Н. В. Гер-беля [5, т. IV, с. 363-587], создавались русским критиком «на одном дыхании», о чем, в частности, свидетельствуют его письма к В. П. Боткину от 23 июля и 19 августа 1855 г. [6, с. 38, 41]. Сам Дружинин отчетливо понимал значение своей работы, первого монографического исследования творчества почти неизвестного в России английского поэта: «Я тружусь усиленно над Краббом и знаю, что статья будет полезная, так как Крабб не переведен ни на какой язык, то я не скуплюсь на выписки и в них полагаю главное достоинство труда» [7, с. 186]. И действительно, дружининские материалы о Краббе не только занимательно рассказывали о творческом пути поэта-священника, но и представляли на суд читателей пространные прозаические подстрочные переводы фрагментов его основных произведений. «Мне, собственно, Крабб кажется поэтом, чрезвычайно важным и полезным» [7, с. 230], - писал Дружинин Н. А. Некрасову 19 августа 1855 г.
Искренняя убежденность русского критика в поучительности творческой судьбы Крабба, полезности знакомства с его произведениями передалась и читателям, о чем, в частности, свидетельствуют строки письма А. Н. Майкова М. П. Заболоцкому-Десятовскому, написанного в декабре 1855 г. - январе 1856 г.: «Читал статью Дружинина о Г. Краббе - поучительно» [8]. Крабб, во многом вопреки традиционному восприятию, предпочел блистательной столичной жизни под покровительством сильных мира сего скромный быт сельского священника и создал себе «целый тихий мир наблюдений, радостей, новых наслаждений, опытов и открытий, целый поэтический мир, за который он не возьмет другого мира, более блистательного и (для близоруких очей) более разнообразного» [5, т. IV, с. 450]. В качестве достоинств Крабба Дружинин воспринимал то, что представителями демократической литературы, напротив, не принималось и даже осуждалось: смирение с бедами и пороками действительности, покровительственную участливость к обездоленным, призрение нищих, восприятие объективной реальности как истины, недос-
тупной человеку. Не принимая стремление многих современных поэтов к осмеянию пороков, подчеркнутому описанию тоски и грязи жизни, характеризовавшееся как ложнореализм, Дружинин прозрачно предлагал некоторым «из наших современных деятелей» «учиться у Крабба, но не исправляться, читая Крабба» [5, т. IV, с. 366].
Крабб близок Дружинину своим стремлением к сближению литературы и воспеваемой ею истинной, действительной жизни, «натуральностью», позволявшей косвенно соотносить его творчество с гоголевским направлением в русской литературе. Описывая сельскую жизнь в ранней поэме «Деревня», Крабб возражал против пасторальных тенденций в литературе, создания идеализированных образов героев на фоне совершенного природного мира, напыщенности и высокопарной идеализации в искусстве («Времена не те, но <...> до сих пор еще влюбленные пастухи поют о своих любовных бедах, увы! единственных бедах, никогда с ними не случающихся» [5, т. IV, с. 409]), на что обращал внимание русский критик, подчеркивавший смелость Крабба, сумевшего уже в раннем творчестве (несмотря на все его художественное несовершенство) внести «новое слово в литературу своей родины», поднять «знамя правды против ложного классицизма» и в конечном итоге предстать «поэтом практическим до гениальности»: «Не свергая с себя мелких, поверхностных стеснений, не раздражая псевдоклассических аристархов дерзкими умствованиями, он повел свое нападение на ключ неприятельской позиции и сломил псевдоклассиков прежде, чем они успели подумать о существовании нового, сильного неприятеля» [5, т. IV, с. 416-417]. В этом идейном противостоянии на стороне Крабба и творчески близких ему Роберта Бернса, Уильяма Купера (создателя знаменитой поэмы «Задача» («The Task») и баллады о Джоне Гильпине («The diverting history of John Gilpin»)) оказался сам ход общественной жизни, характеризовавшийся усилением патриотических настроений, внимания к народному творчеству и бессмертному наследию Шекспира, неприятием французских традиций в литературе и искусстве.
Важным для Дружинина являлось и то обстоятельство, что Крабб выступал новатором не только «в духе своей поэзии», но и в избираемых им для описания художественных деталях, и в предпочтении разговорного языка, соотносимого с «прозой жизни», перед особым поэтическим языком с присущим ему разделением всех слов на низкие и высокие: «В его стихотворениях можно изучать быт его современников подобно тому, как быт спокойнопоэтической Голландии можно изучать по картинам Ван-дер-Вельда, Остада и Тербурга» [5, т. IV, с. 418]. Сохраняя народный дух, Крабб вместе с тем при обсуждении особенностей сельской жизни стремился, в некоторых случаях, к переосмыслению вызванных английской ментальностью черт повседневного бытия, в частности, призывал к отказу от традиционного уже для народных баллад сочувствия удальству воров и мошенников.
Русский критик постоянно подчеркивал двойственность натуры Краб-ба, который обличал пороки родины, но не впадал в лицемерное презрение к ней, был известен как строгий человек, чуждый слезливости и утопии, но при этом нередко выступал в качестве благотворителя, «друга всех страждущих и обремененных» [5, т. IV, с. 364]. Почти мистической представлялась и способность Крабба, простого провинциального священника, обыкновенного человека, преображаться в минуты творческого озарения, становиться голосом Творца, достигать невероятных высот, обретать беспредельную силу, заклю-
чавшуюся в полной независимости от земной оболочки, от всего того, что стало непререкаемой ценностью для этого мира, для окружающих, что было значимо для него в реальной жизни. Крабб как творец оказывался способен, выйдя за пределы собственной личности, перевоплощаться в других людей, открывать в них, а также в окружающем материальном мире неизвестные прежде стороны и свойства, что сближало его образ с условным образом романтического поэта в русской лирике 1810-1830-х гг. [9, с. 122].
Воспевание неприкрашенной действительности становилось гарантией успеха как для Крабба, так и для других писателей его времени; напротив, отказ от объективности в подаче материала, отдаление от реальной повседневности вели к гибели даже самых больших, сильных талантов, что продемонстрировано в статье Дружинина на примере «озерной школы» -«...карикатурной школы, погубившей столько сильных талантов и столько лет бывшей посмешищем своей родины, в ущерб интересам поэзии и просвещения» [5, т. IV, с. 366]. Статья Дружинина, хотя и была посвящена творчеству Крабба, пестрила характеристиками других английских поэтов, причем в отдельных случаях весьма резкими: в частности, Александр Поп был назван «самым псевдоклассическим из поэтов Англии» [5, т. IV, с. 408]. Шекспир и Мильтон, «величайшие из поэтов величайшей эпохи», хотя и должны были, по мнению критика, остаться «предметами вечного поклонения», не могли стать «образцами для современных писателей»: «Вся жизнь изменилась кругом, миросозерцание переменилось, быт народа получил новые формы, язык упростился и установился навсегда» [5, т. IV, с. 417].
Сравнивая Крабба с «богами нового великобританского Олимпа» Вордсвортом и Теннисоном, Дружинин отдавал решительное предпочтение герою своего очерка как «поэту натуральному» [5, т. IV, с. 482], который, в отличие от названных авторов последующего времени, не стремился выдать за реальный тот далекий мир, что создан авторской фантазией. Вместе с тем, стремясь оставаться объективным, критик благожелательно отзывался об «одном из лучших <...> стихотворений» Теннисона «Годива», написанном на основе известного народного предания о «выкупившей бедный город ценою собственного стыда» [5, т. IV, с. 426] леди Годиве из Ковентри и потому в идейно-содержательном плане близком национальному миропониманию. И даже несимпатичные критику лейкисты, к числу которых принадлежал Вордсворт, заслужили похвалу за то, что отказались от мысли «поперечить краббовой музе», более того, приветствовали ее, «предрекали ей блестящую будущность» [5, т. IV, с. 445]. Причиной благожелательного восприятия краббовского наследия представителями различных литературных школ и направлений Дружинину представлялась бесспорность простой и скромной поэтической истины, провозглашавшейся Краббом «без оскорбления своих предшественников и без литературного фанатизма, приносящего столько зла всякому вопросу и всякой поэзии» [5, т. IV, с. 445].
Детство, проведенное Краббом в «пустынном, забытом, заброшенном и <...> зловещем уголке» [5, т. IV, с. 366-367] Англии - городе Альдборо, где на берегу моря, в жалких хижинах «гнездились семейства сумрачных людей, днем ловивших рыбу, а по ночам отправлявшихся на разные таинственные промыслы, часто оканчивавшиеся дракой с таможенною стражею или ограблением какого-нибудь запоздалого путника» [5, т. IV, с. 367], оставило неизгладимый отпечаток на жизненных представлениях и творческих предпочте-
ниях будущего английского поэта, изобразившего в своей первой поэме «Деревня» полузатопленный в песке и море крохотный провинциальный городок, заселенный угрюмыми и буйными жителями, нарушавшими ночную тишину криками пьяного веселья, беспрестанно озиравшимися на приезжих, вступавшими в бесконечные драки и разборки. Здесь были и «приюты нищеты», и «тихие жилища небольшого числа мирных поселян», и «полуразрушенные приюты контрабандистов», и «суда предприимчивых рыбаков», причем впечатления от убожества человеческого быта надолго врезались в память Крабба, нашли отражение и в поздней поэме «Приходские списки», в доказательство чего в статье Дружинина был приведен выполненный русским критиком подстрочный перевод одного из фрагментов поэмы: «Около каждого дома есть клочок земли когда-то огороженной; // Нынче заборы развалились и на земле ничего не посажено; // Посреди сорной травы торчат пни срубленных лип да одичавшие кусты крыжовника; // На голой поверхности, под кустами, валяются трубки и разбитые бутылки, // Гнусные клоки бумаги и карты, разорванные в минуту бешенства» [5, т. IV, с. 371-372].
В центре мрачного краббовского пейзажа (поросшая чахлым кустарником вересковая поляна, шевелящий своими полузасохшими колосьями «жидкий» хлеб, рвущиеся из-под земли сорные травы, раскидывающий свои колючие руки репейник, засушенные ветром деревья и т.п.) неизменно оказывалось море, становившееся эпицентром всей жизни, дававшее доход и пищу, приносившее расставания и разлуки. Море как величественный источник жизни было представлено у Крабба во всей своей мощи и силе, причем изображение моря традиционно отличалось полнотой прорисовки художественных деталей: «Я любил ходить там, где никто не ходил прежде меня; // Между скалами, громоздившимися на берегу, // У меня были любимые места, где я стоял по часам, // Слыша только плескания моря, набегавшего на берег. // Этого звука не нарушал никто, только изредка // Вскрикивал серый кулик, перелетая с места на место... // <...> // Как радостно в тихий летний вечер, // В тот час, когда отступающие волны оставляют широкий берег, // Поджидать, стоя на мелком и твердо сплотившемся песке, // Как обнаруживаются и блещут из-под воды богатства моря - // Яркие, розовые раковины, группами оседающие на землю» [5, т. IV, с. 370].
«Блистательнейшей страницей в книге природы» море было представлено как в ранней поэме «Деревня», так и в поздней поэме «Местечко», причем и в том и в другом случае голая и бедная растительностью местность получала свой характер от близости моря, на что обращал внимание Дружинин, воссоздававший и палитру красок тихого полдневного летнего моря (колышущийся едва видными струйками воздух, затрагивающая обсыхающий берег ленивая струя воды, осмоленная лодка возле берега, неподвижно стоящие на якорях суда), и мрачную картину зимней морской бури (тревожно ныряющие морские тюлени, пена, похожие на скалы и утесы морские волны, с ревом натыкающиеся на камни, разбившийся корабль, выбрасываемые на берег тела погибших) [5, т. IV, с. 453].
Среди наиболее значимых человеческих качеств Крабба Дружинин называл душевную мягкость, пугливость и даже робость в делах, странно сочетавшиеся со вспыльчивостью характера и «великим нравственным упорством» [5, т. IV, с. 378]. Именно эти качества помогли Краббу пережить тяжелые годы, когда, приехав в Лондон и желая посвятить себя литературному
творчеству, он часами просиживал над книгами старых писателей, совершенствовался в версификации и при этом не получал поддержки ниоткуда, голодал, мучился, страдал, но смог переломить ситуацию. Однако, помимо названных качеств, благоприятному исходу способствовали также скромность Крабба, никогда не признававшего за собой большого творческого дарования, и его стремление найти влиятельного покровителя, способного помочь проложить дорогу к творческому успеху. К сожалению, до настоящего времени остается неисследованной роль в судьбе Крабба влиятельного государственного и общественного деятеля Эдмунда Борка, оказавшего покровительство поэту в самое трудное для него время.
По наблюдению Дружинина, уже первая поэма Крабба «Деревня», несмотря на определенный налет подражательности, проявившейся и в начале произведения, и в его финале, и в обращении к меценату, была в высшей степени оригинальным сочинением: «Не сбрасывая с себя ни одного из условий, налагаемых критикою на писателей того времени, Крабб с первых строк отделяется от всех современных ему певцов по духу своей поэзии и по отчетливой, естественной, чисто художественной манере изложения» [5, т. IV, с. 408]. Подробно анализируя краббовскую поэму, критик отмечал в ней сочетание немногословности и глубокомысленности, силы и правды кисти с энергией слога, обнаруживал те черты поэтической манеры, которые станут определяющими во всем дальнейшем творчестве английского поэта. Бросив «вечную перчатку» идеальному направлению в словесности, Крабб воссоздавал традиционные для него сцены страданий, заблуждений и пороков, говорил о ничтожности человека вне зависимости от его социального положения, призывал богатых и бедных ощутить себя братьями по человечеству, «частью одного бедного, неразумного, заблуждающегося племени, которое, переживши свой минутный, короткий век, умирает равно и равно успокаивается, сравнявшись в прах», осознать общность греховной сущности, не завидовать большим деньгам, якобы дающим счастье, ибо «счастливцев нет на свете» [5, т. IV, с. 415].
Крабб, чуждый поэтическим мечтам об идеальном аркадском мире, о золотом веке человечества, о вечности счастья, принимал жизнь как смешение добра и зла, правды и лжи, при соприкосновении с которым каждому человеку дано право выбора, определения границ антитетичных понятий. Литературные занятия Крабба, окруженного обожанием своего семейства и любовью прихожан, не получили бы продолжения в зрелом возрасте, если бы не внешние обстоятельства, прежде всего - выбор жизненного пути, согласовывавшегося «с его поэтическим призванием, со складом его таланта»: «.все его существование переходило в поэзию, и сильные ощущения приходили сами собою. <...> У постели страждущего, перед гробом усопшего, в приюте нищеты, в тюрьме перед раскаивающимся преступником, у брачного алтаря в виду счастливой пары влюбленных, рядом со смиренным пастором становился поэт и поэт первоклассный» [5, т. IV, с. 424]. Поэзия не мешала пасторскому служению, напротив - выраженные в художественной форме мысли о душевной чистоте, милосердии, христианском смирении становились ближе и понятнее людям, души которых загрубели в жестоком повседневном мире. Многолетние наблюдения Крабба-пастора способствовали появлению поэмы «Приходские списки», состоявшей из отдельных частей, посвященных новорожденным, брачующимся и погребенным, и подробно описывавшей обстоя-
тельства, предшествовавшие тому или иному значимому событию в жизни поселян.
Раздумья о Краббе, долгое время проведшем в сельской тишине, среди однообразия повседневной жизни, вели Дружинина к признанию нетипично-сти подобной ситуации, поскольку в большинстве случаев воспевание сельского уединения, умиротворенности окружающего мира носило эмблематический характер. Критик погружался в пространные рассуждения о возможном поведении творца, который, оказавшись в жизненной среде маленького городка, поначалу идиллически рад тишине и покою, но уже совсем вскоре ощущает досаду, вызванную праздностью, отдаленностью от дел: «Место кажется <...> дрянным, собственная праздность принимает вид чего-то рокового, необходимого; люди, их окружающие, представляются какою-то особой породой людей, совершенно отличных от столичного жителя; вся поэзия успокоения пропадает; будто в помутившейся луже окрестные предметы представляются в ложном, обезображенном виде» [5, т. IV, с. 449-450]. Все это, в конечном итоге, было способно привести творца к мизантропии или злому юмору, однако в случае с Краббом этого не произошло: он остался поэтом действительности, о чем, в числе прочего, свидетельствовала поэма «Местечко», представлявшая собой ряд писем с описанием крошечного, небогатого городка, его жителей, торговли, забав и общественных увеселений.
На примере жизни и творчества Крабба Дружинин проводил основополагающую для него мысль о творческой практичности истинного поэта, который, нередко оставаясь совершенно непрактичным человеком в быту, достигал в сокровенном своем миросозерцании гармонии, позволявшей видеть дальше, чем обычные люди, и чувствовать глубже, чем они, и потому примирялся с повседневностью, находил в ней не просто грязь, тоску, поводы для насмешек, но и материал для подлинного творчества: «Истинный поэт никогда не забудет, что человек везде одинаков, что людской быт везде стоит изучения, что природа повсюду дает работу кисти художника, что, наконец, поэзия неразлучна со всякой жизнью и повсюду видна для глаза, одаренного священным «двойным зрением поэта» [5, т. IV, с. 450]. Дружинин был убежден, что «поэт самого громадного дарования не может быть гражданином мира, <. > истолкователем поэзии разных стран мира», более того, при всей своей народности он никогда не станет и «полным поэтом своей родины, если она объемом более республики Сан-Марино или княжества Лихтенштейнского» [5, т. IV, с. 451]. В этой связи писатели, связанные, подобно Краббу, с какой-то отдельной местностью, не воспринимались как ущербные, более того, они были счастливы спасительным спокойствием, любовью и привязанностью к предметам окружающего мира, помогали ближним, обретали опыт жизни, проницательно постигали то, что никогда не понять поэтам-странствователям - эволюцию повседневного мира со всеми его многочисленными противоречиями и парадоксами.
Дружинин не погружался в пространный пересказ сюжетов краббов-ских поэм, концентрируя внимание на наиболее ярких, показательных образах. Так, в поэме «Местечко» его привлекли слепая вдова Эллен Орфорд, служащая олицетворением честной и твердой женской натуры, падающей перед несчастьем, но делающей это только лишь затем, чтобы снова подняться и, не теряя своего достоинства, примириться с действительностью; вызывающий презрение писец купеческой конторы Абель Кин, водивший дружбу с «золо-
той» молодежью и закончивший тем, что сперва разорился, а потом впал в меланхолию; рыбак Питер Граймс, погубивший трех наемных мальчишек, сошедший с ума и умерший посреди ужасных видений, бессознательно сознавшись в своих преступлениях.
Утверждая, что «влияние Крабба на английскую словесность только что начинается» [5, т. IV, с. 481], Дружинин приводил подробный разбор краббовского произведения, малознакомого английским читателям и незнакомого читателям других стран, - цикла «Повести в стихах», включавшего двадцать одну поэтическую новеллу. Внешне никак не связанные эти новеллы в реальности решали единую задачу - воссоздать характерные типажи провинциальной жизни во всем их многообразии. В частности, в повести «Онемевшие ораторы» были представлены образы двух ораторов, утративших дар речи при виде враждебно настроенной аудитории, и проводилась мысль о том, что могущество каждого оратора заключается не столько в нем самом, сколько в сочувствующей ему аудитории. Среди тем краббовских повестей - переход от бодрой самонадеянности зрелых лет к старческой бесхарактерности («Джентльмен-мызник»), разлука невесты с небогатым женихом, случившаяся ввиду происков честолюбивой и жадной матери («Мать»), судьба разборчивой невесты, ученой девы, ослепленной своим умом и отвергавшей всех женихов, однако по достижении средних лет связавшейся с человеком недостойным и порочным («Арабелла») и др. При характеристике многих повестей цикла («Час разлуки», «Промедления», «Покровитель», «Поездка влюбленного», «Джесси и Колен», «Наперсница», «Злопамятность», «Братья») Дружинин подстрочно переводил пространные фрагменты текста, объясняя это желанием познакомить русского читателя с краббовским произведением в условиях отсутствия какого-либо его перевода («Крабб не переведен с английского и, вероятно, долго еще будет ждать переводчика, а нам хотелось бы, чтобы любители литературы имели основательное понятие о всех его произведениях» [5, т. IV, с. 498]).
Подчеркивая необыкновенную оригинальность, самостоятельность и даже эксцентричность литературной деятельности Крабба, Дружинин обосновывал свое мнение тем, что творческий путь английского поэта во многом не был созвучен общим тенденциям литературного развития: «Он начал писать в те годы, когда большая часть поэтов, покидая Парнас, берутся за горестную прозу. Он был сильнейшим реформатором в словесности, не сбросив с себя даже устарелой формы стихотворения» [5, т. IV, с. 520]. К тому же, в отличие от многих поэтов-современников, Крабб не только дожил до глубокой старости, но и до последних дней жизни сохранил удивительную работоспособность, продолжил реализацию своих творческих планов, причем его талант нимало не ослабевал с годами, а творчество было вполне ровным, не испытавшим ни очевидного упадка, ни очевидного прогресса. Вместе с тем каждый возраст, по наблюдению Дружинина, приносил Краббу «свою поэзию, свою прозу и свое миросозерцание», а потому пять его повестей, своего рода «пять ступеней человеческого развития, пять поэтических возрастов» [5, т. IV, с. 520], столь же трудны для сопоставления, как и мировоззрение людей разных поколений. Если в «Деревне» Дружинин видел «молодого человека посреди жизненной борьбы», то в «Приходских списках» - «мужа, еще не остывшего от боя, еще не примирившегося с темной стороной жизни, строгого мыслителя, тяжелым опытом завоевавшего себе право глядеть на
людские слабости суровым и даже грозным взглядом»; поэма «Местечко» представляла автора человеком с устоявшимися жизненными представлениями, «практическим и бесстрашным, строгим к себе и другим, неумолимым перед пороком, но нежным перед страданием незаслуженным»; в «Повестях в стихах» виден мудрый, мужественный автор, который, несмотря на свои преклонные годы, сохранил бодрость духа, «человек, исполненный житейской опытности, с бесконечным знанием сердца человеческого соединяющий ту примирительную спокойную поэзию, которой так много бывает во всяком благом существе, прожившем жизнь не напрасно, сохранившем без растраты все дары, данные Провидением на его долю» [5, т. IV, с. 520-521].
В свете сказанного последняя поэма Крабба «Повести усадьбы» («Tales of the Hall»; у Дружинина - «Сельские рассказы»), созданная в 1819 г., воспринимается русским критиком как «поэзия преклонных лет» [5, т. IV, с. 521], крайне редкая как в английской, так и в целом в мировой литературе. Крабб предстает поэтом, который к сохранившейся силе своего таланта присоединил «всю опытность долгой жизни, все величие благого и милосердного патриарха» [5, т. IV, с. 522], любящего жизнь, но не боящегося кончины и сознающего ее близость, ничего не требующего от людей, но ценящего общение с ними. В последней поэме, наряду с энергией дарования, наблюдательностью, точностью в воссоздании художественных деталей, ощутима прежде несвойственная Краббу мягкость в сочетании с эмоциональностью проявления чувств: «... по-прежнему Крабб не щадит человеческих пороков и слабостей, но, со всем тем, глядит на мир взором более светлым, более ласковым, как и должно ожидать от человека хорошо понимающего, снисходительного к грехам человека. Г. Крабб относится к делам нашего мира уже не как деятель и участник запутанных драм, в нем свершающихся, но как старец, вполне успокоившийся от бурь житейских, как мудрец, спокойно приготовляющийся навсегда расстаться с житейскими треволнениями, как христианин, сердцем уверенный в святости той религии, которой он, в течение такого долгого времени, был ревностным священнослужителем» [5, т. IV, с. 567-568].
Объем подстрочных выписок из «Повестей усадьбы» в статье Дружинина настолько значителен, что критик даже задается вопросом относительно их содержательной адекватности оригиналу. Поскольку собственный взгляд на качество выполненной работы всегда субъективен, Дружинин отказывается от оценок и формулирует критерии, по которым читатель вправе сам судить о достоинствах и недостатках перевода. Это, прежде всего, сохранение ясности поэтического изображения, атмосферы тихой сельской жизни с ее благословенным спокойствием, скромными наслаждениями старости, сочувствие судьбам и переживаниям героев, интерес к старому замку Георга и к его гостям - задумчивому ректору, старому холостяку и старой деве, приятие характерного провинциального английского пейзажа [5, т. IV, с. 549].
Финальными штрихами к портрету Крабба становились в статье Дружинина суждения об английском поэте, высказанные в письме Томаса Мура издателю Мурраю, а также в письмах, адресованных сыну поэта Джону Краббу Томасом Кэмпбеллом и зятем Вальтера Скотта Джоном Гибсоном Локгартом. Так, Томас Мур характеризовал Крабба как мудрого поэта, «которого строгая муза зорко следит за темными сторонами человеческих нравов, не нанося вреда нежному и милосердному характеру самого певца», как человека, «умеющего владеть словом», «беречь свой ум для себя и не выска-
зывать его перед всяким» [5, т. IV, с. 579, 580], после чего обращал внимание на устойчивое суждение о несоответствии скромной личности поэта величию его творений, объяснявшееся нежеланием Крабба вести светские беседы на основе поверхностных широких сведений, его стремлением сдерживать себя, снисходительно выслушивая бесконечные пустые разговоры. Томас Кэмбелл отмечал в поэте старшего поколения «отсутствие всякой претензии на славу», представлял его чуждым блестящей мишуры проницательным творцом, «не позволявшим долго наблюдать за собою», сочувствовавшим молодым поколениям литераторов [5, т. IV, с. 580-581]; Джон Гибсон Локгарт характеризовал Крабба как тихого, спокойного, немногословного человека [5, т. IV, с. 583]. В конечном итоге тихий и внешне простой Крабб оказывался обращенным не к традиционной для общества пустоте многословия, не к эфемерным грезам и бесконечным сомнениям, а к «благотворной действительности» [5, т. IV, с. 587], которая только лишь и может быть оценена грядущими поколениями.
Имя Крабба упоминается и в других литературно-критических работах Дружинина. В частности, в статье «Метель». - «Два гусара». Повести графа Л. Н. Толстого» Крабб отнесен (наряду с Шиллером, Гете, Вордсвортом и Кольриджем) к «поэтам высочайшего значения», «вождям и решителям важнейших литературных дел» [5, т. VII, с. 231]. В рецензии на роман Коррера Белла «Вильет» Крабб также назван в числе наиболее значительных представителей западноевропейской литературы: «Гете, Байрон, Скотт, Бернс, Крабб, Карлейль, Бальзак, поэты, которых уже оценил или начинает оценивать наш век, были все без исключения особами, исполненными великой силы в душе и в своей поэзии» [5, т. V, с. 214]. Пародии братьев Смитов на «Приходские списки» Крабба высоко оценены в отклике Дружинина на книги В. Теккерея «Фельетоны» и «Шуточные стихотворения»: «Пародии братьев Смитов на <...> Крабба (Resected adresses) считаются не только совершенством поэтического юмора, но предметом, достойным серьезного изучения» [5, т. V, с. 460].
Особенно часто Крабб упоминается в цикле дружининских статей «Письма об английской литературе и журналистике»: так, в первой статье цикла отмечается, что Крабб постиг простоту, что способствовало преломлению им на качественно новом уровне достижений лейкистов («.писатели, действительно постигшие простоту (Крабб, Роджерс, мисс Гименс), не принадлежа ни к какой партии, пожали то, что было посеяно лейкистами...» [5, т. V, с. 290]); в четвертой статье, характеризуя роман Э. Гаскелл «Руфь», Дружинин ставил его в художественном отношении в один ряд с творчеством Крабба, которого в свою очередь называл «великим поэтом-филантропом» («Сцены романа <. > далеко оставляют за собой многословные идиллии Вордсворта и разве могут только равняться с поэзией Крабба, этого великого поэта-филантропа, еще не вполне признанного и не вполне оцененного Европою» [5, т. V, с. 337]), упоминал в числе лучших английских авторов («.еще недавно вся Англия, имея таких поэтов, как Скотт, Мур, Крабб, Кольридж и Байрон <...>, продолжала считать Аннинский период блистательнейшей эпохой великобританской словесности, награждая Байрона изгнанием, Кольриджа - насмешками и презрением» [5, т. V, с. 337-338]). Наконец, в пятой, заключительной статье цикла, сообщая о смерти С. Роджерса, Дружинин характеризовал его как «последнего представителя блистательной эпохи, друга Байрона, Крабба и Скотта» [5, т. V, с. 366]; в статье также подверглось осуж-
дению стремление отдельных критиков поставить Р. Саути, «не принадлежащего к числу писателей очень симпатичных», «выше Байрона, Мура и Краб-ба» [5, т. V, с. 372].
В очерке «Вальтер Скотт и его современники» Дружинин обрисовал Крабба как «престарелого человека <...> с коротким, выразительным и привлекательным лицом», одетого в «безукоризненно чистый пасторский наряд, с большими пряжками на башмаках, светлых как зеркало» [5, т. IV, с. 757, 760]. Судьба подарила Краббу уникальную возможность представить потомству и в поэзии и в жизни «умилительный урок», заключающийся в умении творить, «не наживая себе ни одного врага, ни одного хулителя» [5, т. IV, с. 757], пробуждая в сердцах идеи добра и правды, поэзии и простоты. Особо выделяя в творчестве Крабба поэму «Местечко», представлявшую собой «ряд маленьких рассказов в стихах, рассказов, взятых из жизни простого сословия», Дружинин утверждал, что «рассказы эти, писанные стихом Поппе с частыми антитезами и даже остротами, напоминающими собой манеру поэтов Аннинского периода, составляют сами в себе целую литературную школу, влияние которой живо и поныне», после чего отмечал два основополагающих элемента краббовских произведений - «картинность слога, выше которой едва ли поднимался самый художественный из поэтов» и «теплоту души, равно далекую и от юношеской сентиментальности и от догматизма модных филантропов» [5, т. IV, с. 758].
Определяя место Крабба в истории английской литературы, Дружинин ставил его рядом с Бернсом, в особенности если учесть близость тематики их произведений, характерный выбор героев, сюжетные линии и т.д. Однако Бернс нередко критиковался своими литературными оппонентами, тогда как Крабб «в течение долгих лет представлял из себя лицо, неприкосновенное для зоилов, лицо, глубоко уважаемое всеми поэтами, всеми художниками Великобритании» [5, т. IV, с. 759]. Среди тех, кто внутренне не принимал Крабба, были поэты «озерной школы», не осмеливавшиеся, впрочем, идти по пути открытой критики. Сопоставляя в очерке «Вальтер Скотт и его современники» творчество Крабба с произведениями представителя «озерной школы»
В. Вордсворта, Дружинин отдавал безоговорочное предпочтение поэту-священнику: «Лучшая из идиллий Вордсворта, при всех своих совершенствах, не выдерживает сравнения с некоторыми из самых простых рассказов Крабба: герои первого поэта существовали только в воображении, между тем, как второй сам крестил, женил и хоронил своих героев, помогал им своими скудными доходами в черный день, отирал их слезы, рассыпал перед ними духовные утешения - так сказать, вел их за руку от колыбели до гроба» [5, т. IV, с. 758-759]. Крабб стремился к достижению художественности своих поэтических произведений, что, по мнению Дружинина, повлияло на появление простонародных сказочек Ч. Диккенса и лучших идиллий А. Тенни-сона, которые, напоминая собой «дух и манеру краббовых стихотворений», далеко уступают им в «картинности описаний» [5, т. IV, с. 759].
Дружинину импонировала сама манера существования Крабба, который жил без лицемерия, высоких фраз, ложной скромности, «не споря ни с кем и не доискиваясь ничего», «приписывая свою славу прихоти века» [5, т. IV, с. 759]. Однако реальные заслуги Крабба перед английской и мировой литературой, словно вступая в противоречие с его манерой держаться, оказывались, по мнению русского критика, очень существенными и заключа-
лись в значительном содействии упрощению стихотворного слога, уничтожении неестественности в литературе, окончательном торжестве здравого взгляда на жизнь и поэзию [5, т. IV, с. 759].
Литературно-критические труды Дружинина (цикл статей «Георг Крабб и его произведения», суждения о Краббе в «Письмах об английской литературе и журналистике», в очерке «Вальтер Скотт и его современники», а также в рецензиях на книги Л. Н. Толстого, Коррера Белла и др.) существенно способствовали популяризации наследия Джорджа Крабба в России, в большей или меньшей степени повлияли на обращение к творчеству английского поэта со стороны Н. А. Некрасова, Д. Е. Мина, Н. В. Гербеля. Крабб был близок Дружинину как поэт подлинно «натуральный», находившийся в непосредственном соприкосновении с простым народом, сочетавший объективизм с выразительностью описаний, простоту и естественность с многообразием тонко прорисованных художественных деталей, наконец, как творец, созвучный новому времени, новой эпохе литературного развития в России, когда на смену идеализированным и эстетизированным картинкам, далеким от реальной действительности, в литературу приходили неприукрашенные сцены из повседневной жизни представителей самых разных слоев общества.
Список литературы
1. Алдонина, Н. Б. А. В. Дружинин (1824-1864): Малоизученные проблемы жизни и творчества : дисс. ... д-ра филол. наук / Н. Б. Алдонина ; Сарат. гос. ун-т им. Н. Г. Чернышевского. - Самара, 2005. - 472 с.
2. Кочетов, А. В. Дневник А. В. Дружинина: типология жанра, поэтика, историколитературный контекст : дисс. ... канд. филол. наук / А. В. Кочетов ; Херсонский гос. ун-т. - Херсон, 2006. - 194 с.
3. Дружинин, А. В. Георг Крабб и его произведения / А. В. Дружинин // Современник. - 1855. - Т. LIV. - Кн. XI. - Отд. II. - С. 1-46 ; Т. LIV. - Кн. XII. - Отд. II. -С. 111-150 ; 1856. - Т. LV. - Кн. I. - Отд. II. - С. 1-32 ; Т. LV. - Кн. II. - Отд. II. -
С. 55-91 ; Т. LVI. - Кн. III. - Отд. II. - С. 47-74 ; Т. LVII. - Кн. V. - Отд. II. - С. 1-38.
4. Дружинин, А. В. Георг Крабб и его произведения / А. В. Дружинин. - СПб. : Тип. Карла Вульфа, 1857. - 216 с.
5. Дружинин, А. В. Собрание сочинений : в 8 т. / А. В. Дружинин ; под ред. Н. В. Гербеля. - СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1865-1867. - Т. I-VIII.
6. Государственный литературный музей. Летописи. Кн. 9. Письма к А. В. Дружинину (1850-1863). - М. : Гослитмузей, 1948. - 672 с.
7. Тургенев и круг «Современника». Неизданные материалы. 1847-1861. - М. ; Л. : Academia, 1930. - 704 с.
8. Майков, А. Н. Письма [Электронный ресурс] / А. Н. Майков. - Режим доступа: http://maykov.ouc.ru/pisma.html
9. Жаткин, Д. Н. Поэзия А. А. Дельвига и историко-литературные традиции / Д. Н. Жаткин. - М. : Издательский дом «Таганка», 2005. - 268 с.
Жаткин Дмитрий Николаевич доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой перевода и переводоведения, Пензенская государственная технологическая академия, академик Международной академии наук педагогического образования, член Союза писателей России, член Союза журналистов России
E-mail: [email protected]
Ильязова Елена Игоревна преподаватель, кафедра перевода и переводоведения, Пензенская государственная технологическая академия
E-mail: [email protected]
Zhatkin Dmitry Nikolaevich Doctor of philological sciences, professor, head of sub-department of interpretation and translation science, Penza State Technological Academy, fellow of the International Academy of sciences of the pedagogical education, Russian Writers’ Union member, Russian Journalists’ Union member
Ilyazova Elena Igorevna Lecturer, sub-department of interpretation and translation science, Penza State Technological Academy
УДК 820 Жаткин, Д. Н.
Произведения Джорджа Крабба в литературно-критическом осмыслении А. В. Дружинина / Д. Н. Жаткин, Е. И. Ильязова // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2009. -№ 4 (12). - С. 54-66.
