CC BY
22УДК 342, 34.01, 34.04 DOI:10.31249/rgpravo/2021.02.03
КОДАНЕВА С.И.1 ПОПУЛИСТСКИЙ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМ: НОВОЕ ЯВЛЕНИЕ ИЛИ ОТВЕТ НА КРИЗИС ЛИБЕРАЛЬНОГО КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМА? (Статья).
Аннотация. Популизм в политике называют новой «модой». Однако в последнее десятилетие он все глубже проникает в научный дискурс, становится очевидной необходимость его глубокого изучения, поскольку это явление ярко высвечивает общие закономерности конституционного развития многих стран. Настоящая статья посвящена выявлению и анализу именно этих общих для всего мира проблем, порождающих «популистский ответ».
Ключевые слова: популизм; либерализм; конституционализм.
KODANEVA S.I. Populist constitutionalism: A new phenomenon or a response to the crisis of liberal constitutionalism? (Article).
Abstract. Populism in politics is called the new «fashion». However, in the last decade, it has penetrated more and more deeply into the scientific discourse, and the need for its in-depth study has become obvious, since this phenomenon clearly highlights the general patterns of constitutional development in many countries. This article is devoted to the identification and analysis of these problems common to the whole world, which give rise to a «populist response».
Keywords: populism; liberalism; constitutionalism.
В последнее десятилетие все большее распространение приобретает популизм в политике. Обнаружить его можно практически на всех континентах, а его яркими представителями стали многие политические лидеры: Д. Трамп в США, Н. Фарадж и
1 Коданева С.И., старший научный сотрудник отдела правоведения ИНИОН РАН, кандидат юридических наук.
Дж. Корбин в Великобритании, Э. Макрон и М. Ле Пен во Франции, В. Орбан в Венгрии, Р. Эрдоган в Турции, Р. Дутерте на Филиппинах, Н. Мадуро в Венесуэле, Я. Качиньский в Польше, Б. Грилло в Италии и лидеры немецкой «Альтернативы для Германии», Австрийской партии свободы, Истинных финнов Финляндии, испанского Podemos. Популизм стал основой для арабской весны, он ярко проявляется в политике восточноевропейских, южноамериканских и азиатских стран. Изначально популизм воспринимался исключительно как политическая мода. Однако постепенно он стал все глубже проникать в научный дискурс, поскольку популизм, несмотря на разнообразие своих проявлений, отражает определенные закономерности в развитии современного общества и выявляет общие и серьезные проблемы в современной политике и конституционализме.
Сразу следует отметить, что поскольку идея популизма набирает все большую популярность и проявляется в самых разных политических и правовых контекстах, то ее содержание находится в постоянном состоянии эволюции. Хотя справедливости ради следует признать, что теоретические основы популизма уходят корнями глубоко в прошлое и берут истоки в различных философских концепциях, обосновывающих вовлеченность населения в политику и управление государством. В политическом смысле прообразами популизма были режимы, привлекательные своими социальными программами для населения, а также харизматическими лидерами. Как метко отметил Ян-Вернер Мюллер, популизм - это «особое моралистическое воображение политики, способ восприятия мира, который основан на морализованном, однако, вымышленном противопоставлении народа против элит, которые считаются коррумпированными или каким-то другим образом морально неполноценными» [цит. по: 8, р. 516].
Таким образом, сама по себе идея популизма не нова и имеет серьезный научный базис, однако в последнее время она вновь стала привлекать внимание ученых различных областей науки, включая конституционалистов, что, как было отмечено выше, объясняется всплеском ее популярности в сфере политики. Очевидно, что данное явление стало ответом на ряд негативных факторов, присущих современному конституционализму. Так, размываются две «конститутивные границы» государственности: государствен-
ный суверенитет над определенной территорией и сфера компетенции публичной власти в отношении частных прав. Как отмечает Б. Бугарыч, силы транснационализма и приватизации, ответственные за эти эрозии, часто взаимно усиливают друг друга; современный конституционный порядок становится все более ориентированным на индивида как экономического агента, или на внутренние субнациональные или иные группы, или на «технократию» административного опыта, или на частные транснациональные предприятия, или на международные юридические и политические образования» [4, р. 615].
Таким образом, мы имеем дело с размыванием государственного суверенитета, ответом на которое и становится популистский конституционализм. Поэтому внимание ученых-юристов к данной проблематике обусловлено не столько ее «модностью», сколько осознанием возникшего в последнее десятилетие глубинного напряжения в получившем широкое распространение либерально-демократическом строе. Популизм становится ответом на это напряжение и попыткой поиска способов его разрешения. Как констатируют многие аналитики, Западный мир переживает глубокий кризис либерального и глобалистского миропорядка, который обострил противоречие между властно-политическим истеблишментом Запада, разбогатевшим на присвоении всех дивидендов глобализации, и их рядовыми соотечественниками, вынужденными платить за изъяны глобализации на многих направлениях, а популизм - это поиск новых моделей мироустройства [1, р. 26]. В этом контексте «популистский конституционализм» представляет собой тип конституционной практики или дискурса, который преследует, защищает или поощряет морализацию политики, предполагающую оппозицию между «элитами» и «народом».
Не удивительно, что представители либеральных элит прикладывают все силы для того, чтобы низвести идеи популизма до простого «национализма» или «фашизма». Как метко подметил французский политический философ Ж. Бра: «Идея состоит не в том, чтобы размышлять о популизме, а в том, чтобы производить уничижительный эффект» [цит. по: 5, р. 645]. Так, наиболее яркие представители антипопулистов К. Мадде и К.Р. Кальтвассер и Н. Урбинати утверждают, что «популисты всегда антиплюрали-
стичны; популисты утверждают, что они, и только они, представляют народ... основная претензия популизма - это... морализиро-ванная форма антиплюрализма», «популизм... стремится реализовать повестку дня, главным и узнаваемым характером которой является враждебность по отношению к либерализму и принципам конституционной демократии, таким как права меньшинств, разделение властей и многопартийная система» [цит. по: 5, р. 644645].
Почему же названные ученые и их сторонники не признают в равной степени популизмом те выступления против истеблишмента или элитарной политики, которые согласуются с защитой прав меньшинств, конституционной демократией и плюрализмом? Например, левый популизм греческой СИРИЗЫ, движение Б. Сандерса в США, или Э. Макрона, который способен консолидировать как исполнительную, так и законодательную власть через движение, действующее вне существующей структуры политических партий, а также пропаганду прогрессивного и инклюзивного популизма такими учеными, как Ш. Муфф и Э. Лакло? Ответ можно найти в работах Н. Урбинати, которые имеют своей целью исключительно защиту элитарной либеральной демократии. И поскольку многие тезисы популистов выносят для обсуждения широкой общественности глубокие недостатки существующих режимов, то единственное что остается антипопулистам - это накладывать уничижительный отпечаток на любую демократическую политику, которая бросает вызов элитарному либерализму, обвиняя ее в антилиберализме и антиплюрализме.
На самом деле, если анализировать популизм во всех его проявлениях, то можно заметить важную особенность, отмеченную Р. Хаузом. Традиционные политические партии и политики в последние годы стали практически обособленной кастой, попасть в которую, а, следовательно, принять участие в решение вопросов управления собственной страной, можно только имея достаточно средств или связей. Таким образом, большинство населения оказывается отстранено от управления, что разрушает основы демократии. Поэтому многие исследователи приводят аргументы в пользу того, что функционирование устоявшихся западных либеральных демократий является предательством демократического идеала народного суверенитета и самоуправления. Так, Дж. Мак-
кормик отметил: «кризис политической ответственности поражает современную демократию. Стало очевидным, что выборы, даже «свободные и справедливые», не приводят к выдвижению на посты лиц, которые чутко реагируют на политические чаяния и ожидания своих избирателей. Более того, демократические правительства, по-видимому, все меньше преуспевают в предотвращении того, чтобы самые богатые члены общества обладали чрезмерным влиянием на законотворчество и политику. Вместо того чтобы способствовать народному правлению, либеральные демократии, по-видимому, позволяют и, возможно, даже поощряют обогащение политических и экономических элит за счет общества. Неспособность граждан контролировать поведение государственных чиновников и противодействовать власти и привилегиям богатых представляет серьезную угрозу для качества политического представительства сегодня; она серьезно подрывает условия свободы и равенства в республиках нашего времени» [цит. по: 5, р. 646].
С другой стороны, правящие элиты всегда нацелены на поиск компромиссов. Им не выгодно поднимать острые вопросы или отставить крайние позиции, даже если эти вопросы и позиции затрагивают права их избирателей. В результате, как отмечает Т. Пикетти, «в США и в ряде западноевропейских стран состав членов политических партий смещается в сторону высокообразованных и обеспеченных, сильно отдаляясь от рабочего класса или тех, кто не имеет университетского образования. Это говорит о том, что важные избирательные округа могут быть просто исключены из сделок или соглашений, заключаемых при посредничестве существующих политических партий и между ними» [7, р. 56]. Иными словами, в устоявшихся либеральных демократиях давно сформировался баланс интересов и прочные коалиции. Поэтому очень часто то, что антипопулисты воспринимают как разрушительные и опасные для либерального порядка проявления популизма, на самом деле является просто способностью создавать выигрышные политические коалиции, не нарушая при этом сложившийся демократический механизм, апеллируя к народному недовольству, вызванному или не решенному правящим политическим истеблишментом.
Еще одним тезисом, получившим широкое распространение среди антипопулистов, стало утверждение о том, что популистские
режимы всегда являются авторитарными, поскольку антипопулисты рассматривают любые вызовы «центристским» (т.е. сбалансированным на основе компромиссов) политическим позициям как крайние и авторитарные. Однако недавние исследования Д. Адлера показывают, что на самом деле именно «центристы» склонны быть более открытыми к авторитаризму или приспосабливаться к нему [цит. по: 5, р. 644].
В связи с этим представляется важным выявить ключевые сходства и различия между авторитаризмом и популизмом. Как известно из теории, разработанной Х. Линцем, авторитаризм характеризуется четырьмя ключевыми качествами: ограничение политического плюрализма, эмоциональная основа легитимности режима, возможности социальной мобилизации в гражданском обществе ограничены, а полномочия исполнительной власти, напротив, не ограничены. Действительно, многим популистским режимам характерна сильная эмоциональная заряженность, критика существующих конституционных положений и структур, а также стремление выступать от единого народа, как унитарного субъекта политических и правовых отношений.
Однако, во-первых, как было показано выше, существует множество примеров, когда популистские режимы не приводили к монополизации власти и разрушению существующих систем сдержек и противовесов, а также к подавлению инакомыслия. Во-вторых, неотъемлемой характеристикой популистского конституционализма является его связь с народным суверенитетом. То, что многие антипопулисты критикуют как подавление инакомыслия и прав разнообразных меньшинств, а именно стремление говорить от имени и во имя народа, является не просто юридической абстракцией. Под этим скрывается идея о том, что народ, рассматриваемый в качестве конкретной общественно-политической силы, должен не только обеспечивать конституционную власть, но и брать на себя «активный и постоянный контроль за толкованием и исполнением конституционного права» [8, р. 525]. В основу этой идеи популизма положен тезис о том, что народ обладает не только «учредительной властью» (властью принимать Основной закон), но и является постоянным носителем суверенитета и его право участвовать в управлении государством постоянно и
неотъемлемо, хотя и узурпировано либеральными политическими элитами.
Безусловно, нельзя не признать, что существуют примеры, когда популистские режимы со временем приобретают черты авторитарных режимов. Так, правительство Р. Эрдогана в Турции является ярким примером авторитаризма реверсионистского типа. И здесь проявляется важная черта популизма - его хрупкость и неустойчивость, тенденция перехода в другие типы режимов. Справедливости ради нужно привести и обратный пример -Э. Макрона, который победил на выборах, опираясь на популистскую риторику, однако, в качестве президента встроился в существующий элитарно либеральный режим. Аналогичные примеры можно привести в контексте США (Д. Трамп) или Великобритании (Б. Джонсон). Таким образом, можно констатировать, что популизм, хотя и возникает как попытка поиска принципиально нового режима, отличного от всех существующих, в большинстве случаев не становится самостоятельным новым политическим режимом. Здесь все зависит от конкретного контекста, а также популистского лидера, которые обуславливают развитие ситуации в стране - либо сохранение демократического режима, либо постепенный переход к авторитарному режиму. Это может происходить путем восстановления или повторного акцентирования особого конституционного наследия, связанного с режимом, характеризующимся большей концентрацией власти (как это происходит в большинстве арабских государств и Турции), либо посредством процесса конституционного обновления, который включает в себя концентрацию власти. Как отмечает Б. Бугарыч «популизм расплывчат и моралистичен и как таковой довольно легко инструментализируется почти любым типом идеологии, как левой, так и правой. Популизм подобен хамелеону, постоянно приспосабливающемуся к цветам окружающей среды. У него нет основных ценностей и очень тонкая идеология. Таким образом, существует несколько довольно различных разновидностей популизма: аграрный, социально-экономический, ксенофобский, реакционный, авторитарный и прогрессивный популизм» [4, р. 598].
Наконец, необходимо остановиться на еще одной цели для критики популизма - это его отношение к конституционализму и верховенству права. И опять эти подходы необходимо рассматри-
вать в их связи с народным (демократическим) и либеральным конституционализмом.
Популисты критикуют тенденцию либерализма к деполити-зации, дистанцированию и потенциальному отчуждению граждан от институтов. Популисты утверждают, что акцент на правовой рациональности, нейтральности государства и формально-правовом процедурализме имеет тенденцию ослаблять политику из-за недостаточного коллективного участия. Популистский конституционализм одобряет, таким образом, программу, которая обещает сократить дистанцию между обычными гражданами и институтами власти. Популисты хотят напрямую связать людей с институтами и возродить демократию, сделать ее значимой для своих граждан. Важным направлением в популистском конституционализме является требование прямого представительства народа и преодоления существенных ограничений на народное правление, которые они наблюдают в либеральном конституционализме, -ограничений, которые, в частности, связаны с закрытостью и неподконтрольностью судебной системы и закрытым характером правовой системы. Таким образом, популизм предполагает отказ от формализованного либерального конституционализма в пользу более активной реализации основных компонентов таких элементов демократии, как народный суверенитет и правление большинства.
Наглядно этот тезис продемонстрировал П. Блоккер, который сравнивает либеральное и популистское представление конституционализма. В либеральном представлении политические институты получают легитимность, если они закреплены в конституционных законах, эти институты переводят абстрактные понятия справедливости и личного достоинства в правовые и нормативные ограничения. Либеральный конституционализм направлен на постепенное ограничение политической власти правовыми средствами, поэтому ключевым элементом такой системы является верховенство права. Таким образом, либеральный конституционализм не обязательно связан с демократией, понимаемой как народное самоуправление и расширение прав и возможностей граждан. Речь идет скорее о сохранении, стабилизации и тщательном управлении существующим порядком посредством закрытой, независимо действующей правовой системы. Здесь следует отдельно отметить все
более возрастающую роль так называемых экспертов, подмеченную Р. Хаузом. Дело в том, что современное правительство и администрация сложны и должны управляться в значительной степени относительно стабильным политическим классом, состоящим в основном из политических профессионалов, с одной стороны, и экспертов - с другой. Элитарные либеральные демократы критикуют популистов за их непрофессионализм и отсутствие необходимых экспертных знаний, за их равнодушие к «фактам». В ответ популисты говорят о том, что мир все более скатывается к технократии - власти экспертов, которые уже не просто готовят отчеты, например, для парламента, где эти отчеты будут обсуждать депутаты - представители различных партий. Эксперты сегодня оказывают существенное влияние на политику, фактически формируя и политические повестки, и решения по ним. Ситуация усугубляется тем, что в развитых демократиях доступ к государственной службе имеют только люди, получившие образование в элитных заведениях, попасть куда могут только очень обеспеченные люди. Таким образом, «экспертами» в этих странах также становятся только представители элит, а не простого населения [5, р. 655].
«Бюрократия, - писал Дж.С. Милль, - почти всегда становится педантократией», лишенной жизненной энергии и способности критиковать или подвергать сомнению свои собственные изношенные догмы. Таким образом, профессиональное государственное управление может выродиться в «бюрократическое правительство» и вызвать «популистский бунт» [цит. по: 5, р. 656].
Что касается популистов, или, как их именует П. Блоккер, демократических конституционалистов, то они понимают конституцию как основу для отстаивания человеческой свободы. Они делают акцент на таких принципах, как равенство, свобода и самоуправление. Конституционный порядок понимается как связывающий публичную власть с внутриобщественной легитимацией. Как описал это Х. Брунхорст, «речь идет не только о "верховенстве закона", но и об освобождении от любого закона, который не является законом, на который мы дали свое согласие» [цит. по: 3, с. 537]. Иными словами, приоритет отдается не «верховенству права», а народному суверенитету. Таким образом, популистский конституционализм представляется отказом от современной, юри-дизированной и формализованной версии конституционализма, и
своего рода вариантом демократического конституционализма. Популизм осуждает верховенство закона и конституционное государство как средства, которые продвигают интересы меньшинств (элит) против благосостояния народа, и утверждает, что построит новый конституционный порядок, который будет способствовать общему благу против частных интересов. Таким образом, как было отмечено выше, популистский конституционализм - это попытка создать государство заново, избегая любой из существующих традиций. Популистский конституционализм выдвигает на первый план права личности и идею равенства в противовес коррумпирующим и неравноправным последствиям устоявшихся традиций, основанных на статусе и привилегиях. В этом популистский конституционализм критикует либеральный конституционализм как потенциально ведущий к неравенству в силу отсутствия возможностей для участия населения в конституционной политике и нормотворчестве, а также в силу элитарности высшего руководства.
Таким образом, можно сформулировать четыре основных направления критики популистами существующего либерального конституционализма:
1) популисты делают упор на народ и народный суверенитет. Соответственно, они всячески поощряют и стимулируют проявления этого суверенитета через различные плебисциты. Опору на народный суверенитет можно увидеть, например, в экспертном заключении, написанном польскими конституционалистами, близкими к популистскому правительству Партии закона и справедливости. Эксперты выступают за идею польской демократии, в которой «нация как политическая общность всех граждан, составляющих государство, является первичной категорией», и против точки зрения, которая изображается как преимущественно «законническая», в которой «атрибут суверенитета переносится на само право, в частности на Конституцию. Далее говорится о том, что представительные системы с сильными судебными компонентами, как правило, превращают народный суверенитет в нереализованную фикцию [3, р. 541]. Для антипопулистов (например, У. Голстона) такие прямые ссылки на «народ» обычно ассоциируются с антилиберальными или реакционными последствиями, хотя, эмпирические исследования Р. Хауза не позволили выявить
таких последствий от результатов народных референдумов или плебисцитов;
2) популистский проект основан на крайней форме мажори-таризма: популисты представляют себе политическую власть как выражение воли сплоченного большинства. Либеральное понимание парламентской политики и представительства отвергается, как ведущее к фрагментации общества и утрате социального единства. Это вызывает особенно яростную критику со стороны либеральных элит, как основа для роста нативизма или ксенофобии. Однако эти явления не имеют прямой связи с ростом популизма. Так, Б. Харкорт отмечает, что выделение мусульман в качестве целевого меньшинства и создание новой культуры страха и подозрительности по отношению к «другим» в США являются результатом вовсе не популистской политики Д. Трампа, а «войны с террором», проводимой силовыми структурами этой страны. Риторика же Д. Трампа просто «идеально вписывается» в эту уже сформировавшуюся до него политику выделения мусульманского меньшинства как объекта повышенного внимания со стороны государственной безопасности [цит. по: 5, р. 648].
Чтобы понять суть данного направления критики либерального конституционализма, необходимо обратиться к его основам, какими они выкристаллизовались в конце XVIII в. Они связаны с переходом от модели, где сам порядок вещей, включая структуру человеческой морали, рассматривался как целостный и предопределенный, к модели, где мы понимаем себя как свободных и равных людей, индивидуально и коллективно способных и имеющих право управлять миром по нашему выбору. Здесь можно видеть глубинное противоречие между таким понятиями как «личность» и «коллектив», «универсальное» и «частное» и, наконец, «множественность» и «единство». В идеале государственный строй должен быть таким, чтобы обеспечивать баланс между этими противоположными полюсами. Однако либеральный конституционализм абсолютное предпочтение отдает индивидуальным правам. Такая абсолютизация прав «личности» приводит к тому, что защита прав многочисленных меньшинств (ЛГБТ, трансвеститов, трансгенде-ров, мигрантов и т.п.), навязываемая либеральными демократиями, на деле приводит к ущемлению прав большинства, разрушению традиционных ценностей, замене их псевдоценностями (под эги-
дой мультикультурализма), что, в конечном итоге, приводит к уничтожению национальной идентичности.
Эта тенденция, многократно усугубленная глобализмом и универсализмом, приводит к тому, что человек отрывается от своих исторических корней и превращается в «гражданина мира». Однако, как показывают многочисленные эмпирические исследования, в конечном итоге, это приводит к разрушению личности и даже психики, вызывая постоянное чувство тревоги, беспомощности и одиночества. Не случайно, сторонниками популистского движения «За выход» в Великобритании были не только бедные и плохо образованные слои населения, наиболее пострадавшие от глобализации, но и богатые менеджеры хедж-фондов и представители политической элиты страны. Аналогично, по мнению Б. Бугарыча, многие политические акторы в странах Восточной Европы, включая представителей элит, а также владельцев большинства СМИ, не «не убеждены в том, что либеральная демократия лучше для общества, чем все другие мыслимые альтернативы» [4, р. 609].
Таким образом, основным объектом критики популистов является именно этот перекос, ущемляющий «коллективное универсальное» в пользу «частного». Возвращение к «корням», т.е. осознанию себя единым народом с общими ценностями и культурными основами, таким образом, становится ответом популистов, поддержанным большинством населения, чьи права, как было отмечено, ущемляются, а ценности разрушаются во имя «меньшинства». Так, В. Орбан в своем обращении в 2018 г. к нации заявил: «Я верю, что у нас, венгров, есть будущее, если мы останемся венграми: если мы будем культивировать венгерский язык, защищать нашу христианскую и венгерскую культуру, а также сохранять независимость и венгерскую свободу» [цит. по: 3, р. 542]. Как отмечает П. Блоккер, «то, что происходит сегодня в Венгрии - это попытка политического руководства гармонизировать отношения между интересами и достижениями отдельных людей - что необходимо признать - с интересами и достижениями общества и нации. Оно не отрицает фундаментальных ценностей либерализма, таких как свобода и т.д., но оно и не делает эту идеологию центральным элементом государственного устройства» [3, р. 543].
Еще одним серьезным проявлением либерального конституционализма, вызывающим серьезную критику практически в всех странах Запада стала неспособность государства обеспечить безопасность для своих граждан. Именно проблемы безопасности, по мнению ряда экспертов, стали причиной поддержки Брекзита в Великобритании [2], политика польской Партии закона и справедливости направлена, прежде всего, на то, чтобы сделать жизнь и работу более безопасными, а в Венгрии большинство политических лидеров и граждан поддерживают правительство В. Орбана, поскольку оно гарантирует лучшую защиту безопасности личности [4, p. 601]. Эта тенденция еще более усилилась в связи с пандемией COVID-19. Как отмечает К.Р. Кунцманн, впервые в истории либерализма, государственный сектор вновь обрел неожиданную власть и доверие, он взял на себя контроль над политикой сдерживания распространения вируса. За редкими жалобами граждане Европы смирились с налагаемыми ограничениями и жесткими мерами контроля со стороны государства за их частной жизнью. Возникло новое доверие к государственному сектору и вводимым им ограничениям [6, p. 24];
3) отношение популистов к «верховенству права» имеет ярко выраженную эмоциональную и критическую окраску, которую в научной литературе принято называть «юридическим скептицизмом» и «юридическим негодованием» [8; 3]. В значительной степени это отношение объясняет К. Шмитт в своей критике либерального конституционализма и его концепции верховенства права. Негодование популистов направлено против закостеневшей конституционной системы, главной задачей которой является сохранение status quo в отношениях между элитами и народом. Популисты также критически относятся к сильной и независимой природе высших судов, роли и форме судебного надзора. Основной их аргумент заключается в том, что неизбираемые суды, являющиеся закрытой профессиональной системой, присваивают себе законодательные функции, при этом оставаясь неподотчетными другим ветвям власти. Это проявляется, например, в польском конституционном кризисе, когда правящая партия руководствуется идеей о том, что не трибунал должен иметь решающее слово в толковании Конституции, а парламент или правительство, которые непосредственно избираются большинством. Как заявил
Л. Моравский, профессор права и один из судей польского трибунала, назначенных правительством: «законодательная деятельность Конституционного трибунала существенно искажает принцип разделения и баланса властей, поскольку на практике это означает, что высшую законодательную власть осуществляют не парламент и правительство, а Конституционный суд» [цит. по: 3, р. 547]. Аналогичную риторику использовали сторонники Брекзит в отношении прецедентного права Европейского Суда как разрушающего британскую традицию парламентского суверенитета. Также все чаще критике подвергается Верховный суд США за его крайнюю политизированность и то, что в последние годы он перестал быть арбитром между законодательной и исполнительной властью, но все чаще присваивает себе законодательные полномочия.
Но критика может быть направлена и против более широкого установления конституционных ролей и институтов политического или административного характера, которые опосредуют отношения между народом и политической властью. Она может быть направлена против тайной власти теневых элит - политических, военных и экономических, - которые скрываются за формализованными конституционными институтами. Недовольство может быть также более рассеянным, направленным против конституционных рамок в целом, как ограничивающих власть народа и его суверенитет. Здесь опять проявляется различие между либеральным и популистским конституционализмом. В либеральном понимании демократии источником суверенитета, его проявлением, является Конституция. Для демократического популизма источником суверенитета всегда остается народ, который в силу этого не может быть связан законом. Популисты хотят восстановить политический суверенитет, и для этого им необходимо преодолеть ограничения, которые принцип верховенства права накладывает на политических лидеров. Разделенный суверенитет либерализма, в смысле разделения властей между государственными институтами, в этом случае отвергается. Популистское понимание закона отрицает его замкнутую, самодостаточную и самореферентную природу и подчеркивает политическую природу закона. Поэтому для популистов закон всегда должен быть выражением «национального интереса». К. Моравецкий, временный спикер польской нижней палаты сейма, объяснил это так: «благо
нации выше закона. Если закон противоречит этому благу, то мы не можем относиться к нему как к чему-то, что мы не можем нарушить» [цит. по: 3, р. 550].
Наконец, популисты критикуют либеральное понимание верховенства права за его акцент на индивидуализме, поскольку это разрушает единство, разделяет государство, ослабляет его полномочия по принятию решений и делает государство открытым для международного влияния. Иными словами, в популистском конституционализме закон сам по себе не может быть легитимным и прочным основанием для политического сообщества, скорее наоборот: закон должен быть выражением политической воли такого сообщества. При этом важно учитывать, что это критическое отношение разделяют и граждане соответствующих государств. Как отмечает Б. Бугарыч, «конституционный либерализм находится в большой опасности, когда его основные принципы больше не пользуются широкой демократической поддержкой. Роль закона и конституционных сдержек и противовесов является менее существенным оплотом против отступления от либеральных ценностей, чем это традиционно предполагается в юридической литературе» [4, р. 599];
4) практический подход популистов к закону основан на инструментализме, который мобилизует закон во имя общих, коллективных целей. Отношение популистов к конституции следует рассматривать через призму общей негативной оценки либерального конституционализма, что проявляется в преуменьшении статуса конституции как жесткого, высшего закона (краеугольный камень либерального конституционализма). Важным аспектом ин-струменталистского подхода популистов является частота изменений конституции. Это объясняется тем, что для популистов конституция несет в себе все рассмотренные выше проблемы, требующие радикального решения. Следовательно, для быстрого изменения существующего порядка и создания «подлинно суверенного и независимого конституционного государства», как в проекте Четвертой республики в Польше, необходим пересмотр Конституции.
При этом проявляться такое инструментальное отношение может в двух формах. Первая - это попытки обхода. Здесь наиболее наглядным примером является Франция, где, как было отмечено выше Э. Макрон консолидировал как исполнительную, так и законодательную власть через движение, действующее вне существующей структуры политических партий.
51
Второй вариант - это захват контроля над всей политической системой посредством пересмотра конституции (как в Венгрии, Турции или Венесуэле), либо посредством подрыва независимости высших судов, посредством изменения порядка их формирования и функционирования (как в Польше). Причем, данный подход важен не только для укрепления позиции популистских лидеров, но как символическое подтверждение обновления политического единства. Вот почему популисты сегодня склонны поддерживать не только крупномасштабные конституционные изменения, но и все атрибуты конституционных изменений, включая референдумы, учредительные собрания и другие церемонии одобрения. И этот момент особенно важен, поскольку, с либеральной точки зрения, популистский конституционализм ведет к кризису правового государства и усиливает произвол политического режима. Однако, как отмечает Дж. Паломбелла, если мы хотим получить аналитическое представление о популистском конституционализме, нам нужно избегать упрощенного противопоставления не произвольных, хорошо функционирующих систем верховенства права произвольным, неуправляемым популистским режимам. Верховенство права призвано служить ограничением для правящих классов, но при этом забывается об общественном характере правовых режимов. Этот аспект высвечивает потенциальную произвольность права, которая расходится с «воспринимаемой нормативной законностью, составляющей смысл существования государства» [цит. по: 3, p. 547]. На эту последнюю, политическую идею закона или droit politique ссылаются популистские силы, оправдывающие свои действия указанием на отчуждение общества от навязанных ему норм и правил. Таким образом, инструментализм популистов в отношении конституции отражает идею о том, что право должно служить потребностям и ценностям людей, а не интересам элит или абстрактным внешним интересам. Популистские правительства большинства стремится взять на себя роль учредительной власти, чтобы освободить народ от ограничений либерального режима.
Таким образом, получивший широкое распространение во всем мире популистский конституционализм высвечивает и обостряет давно назревшие конституционные проблемы современных либеральных демократий. Популисты пытаются дать собственный ответ на эти проблемы, предложить новые нарративы и, возможно,
найти принципиально новые формы политических режимов, отличные от существующих. Безусловно, это удается далеко не всегда, поскольку конструкции популизма крайне хрупки и во-многом обусловлены исторически сложившимися местными условиями. Вместе с тем популистский конституционализм требует глубокого научного изучения и как явление политической жизни, и как новое явление в конституционализме.
Список литературы
1. Евросоюз на перекрестке внутренних и внешних вызовов (аналитический доклад РИСИ) // Проблемы национальной стратегии. - 2018. - № 5 (50). -С. 13-53. - URL: https://riss.ru/article/14753/ (дата обращения: 10.01.2021).
2. Худолей К., Еремина Н. Брекзит: Новый «старый» выбор Великобритании // Современная Европа. - 2017. - № 3(75). - С. 28-36. - URL: https://cyberlenin ka.ru/article/n/brekzit-novyy-staryy-vybor-velikobritanii (дата обращения: 10.01.2021).
3. Blokker P. Populism as a constitutional project // International journal of constitutional law. - 2019. - Vol. 17, N 2. - P. 536-553. - URL: https://doi.org/ 10.1093/icon/moz028 (дата обращения: 10.01.2021).
4. Bugaric B. Central Europe's descent into autocracy: A constitutional analysis of authoritarian populism // International journal of constitutional law. - 2019. -Vol. 17, N 2. - P. 597-616. - URL: https://doi.org/10.1093/icon/moz032 (дата обращения: 10.01.2021).
5. Howse Robert Epilogue: In defense of disruptive democracy-A critique of anti-populism // International journal of constitutional law. - 2019. - Vol. 17, N 2. -P. 641-660. - URL: https://doi.org/10.1093/icon/moz051 (дата обращения: 10.01.2021).
6. Kunzmann Klaus R. Smart cities after Covid-19: Ten Narratives // The planning review. - 2020. - Vol. 56, N 2. - P. 20-31. - URL: https://doi.org/10.1080/ 02513625.2020.1794120 (дата обращения: 10.01.2021).
7. Piketty T. Brahmin Left vs Merchant Right: Rising inequality and the changing structure of political conflict (Evidence from France, Britain & the US, 19482017). - 2018. - 180 p. - URL: http://piketty.pse.ens.fr/files/Piketty2018.pdf (дата обращения: 10.01.2021).
8. Walker Neil Populism and constitutional tension // International Journal of Constitutional Law. - 2019. - Vol. 17, N 2. - P. 515-535. - URL: https://doi.org/10.1093/ icon/moz027 (дата обращения: 10.01.2021).
