CC BY
147
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 10 (225).
Филология. Искусствоведение. Вып. 52. С. 19-22.
М. М. Бент
ПОНЯТИЕ МЕТАФОРЫ В ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ Т. С. ЭЛИОТА
В статье рассматривается использование термина ‘метафора’ в теоретических работах Т. С. Элиота, посвященных творчеству Данте и английских поэтов-метафизиков. Метафора, сравнение, концепт становятся опознавательными знаками метафизической поэзии. А в дан-товской «Божественной комедии» Элиот допускает наличие тотальной метафоры, когда метафорой становится весь текст.
Ключевые слова: литературная критика, метафора, сравнение, концепт, аллегория, Данте, Дж. Донн, поэты-метафизики.
Знакомство с литературно-критической теорией Т. С. Элиота (1888-1965), крупнейшего поэта и теоретика эпохи модернизма, убеждает в том, что поэт неохотно использует литературоведческую терминологию, избегает формализации текста. И в литературоведении термин ‘метафора’ означает не только отдельный прием, но и форму художественного мышления в целом. Метафора - это весь текст с теми разнообразными смыслами, которые возникают в связи с образами и целостным восприятием поэзии.
Из всего корпуса литературно-критического наследия Элиота можно назвать лишь несколько статей, в которых автор непосредственно использует термин ‘метафора’. Это статьи “Studies in Contemporary Criticism” («Очерки по современной критике», 1918), “The Metaphysical Poets” («Поэты-метафизики», 1921), “Andrew Marvell” («Эндрю Марвелл», 1921), цикл лекций “The Varieties of Metaphysical Poetry” («Виды метафизической поэзии», - так называемые Кларковские лекции, прочитанные в Кембриджском университете в 1926 году, и Турнбулльские лекции, прочитанные в Университете Джонса Хопкинса в 1933 году) и статья “Dante” («Данте», 1929). С предельным вниманием последовательно сосредоточимся на них.
В своей ранней статье «Очерки по современной критике», опубликованной в журнале «Эгоист» в 1918 году, Элиот говорит о метафоре: «Здоровая метафора умножает силу языка; она делает доступной часть того физического источника энергии, от которого зависит жизнь языка. “In her strong toil of grace” - это сложная метафора, производящая такой эффект; и, как в большинстве хороших метафор, сложно сказать, где встречаются метафорическое и
буквальное» [3. C. 114; здесь и далее перевод иноязычных источников мой. - М. Б.]. Здесь Элиот цитирует трагедию Шекспира «Антоний и Клеопатра», рассматривая метафору, к которой трудно подобрать русский эквивалент. Буквальное значение слова ‘toil’ - ‘тяжелый, изнурительный труд’, а слова ‘grace’ - ‘1. грация, изящество; добродетель 2. приличие; любезность 3. благосклонность’. Таким образом, буквально данную фразу можно перевести как ‘в своем тяжком бремени красоты’. Для Элиота метафора есть суть языка, язык без метафоры слаб и невыразителен. При этом хорошая метафора тем и хороша, что нельзя отделить ее метафорическое значение от конкретного, обыденного.
И в этой же статье: «Метафора - не что-то, применяемое для украшения стиля, это жизнь стиля, языка» [3. C. 114]. Это наиболее ранние высказывания Элиота о метафоре, и они близки к академическому определению метафоры как языкового изобразительного средства.
В 1921 году Элиот пишет две статьи о поэтах-метафизиках: «Поэты-метафизики» и «Эндрю Марвелл», в которых также использует понятие метафоры. Первая из этих статей явилась рецензией на антологию “Metaphysical Lyrics and Poems of the Seventeenth century: Donne to Butler” («Метафизическая лирика и стихотворения семнадцатого века: от Донна к Батлеру»), подготовленную к изданию известным литературоведом Г. Дж. К. Грирсоном в 1921 году. Элиот признает заслуги Грирсона, а также составителя трехтомника “Minor Poets of the Caroline Period” («Малые поэты каролинской эпохи»; первый том - 1903, второй -1905, третий - 1921 год) Дж. Э. Б. Сейнтсбери. Именно они извлекли поэтов-метафизиков из небытия. Элиот предлагает перечитать этих
поэтов с позиций XX века: «...эта поэзия и этот век имеют некую особую близость с нашей собственной поэзией и нашим собственным веком» [4. С. 43]. Благодаря такому интересу английские поэты-метафизики обретают свое законное место в истории развития европейской поэзии, и XVII век оказывается представлен не только испанской, но и английской литературно-поэтической традицией.
В статье «Поэты-метафизики» Элиот утверждает: «Трудно найти какой-то конкретный пример использования метафоры, сравнения или иного “концепта’ - причудливого образа, общего для всех этих поэтов и в то же время достаточно важного в качестве элемента стиля <...> Донн и Каули используют прием, считающийся <...> типично “метафизическим”: тщательную разработку, развертывание <...> фигуры речи до максимального предела, доступного искусству поэта. Так, Каули развертывает банальное сравнение мира с шахматной доской в нескольких пространных строфах, <.> а Донн с большим изяществом <.> сравнивает двух влюбленных с ножками циркуля». Нередко мы наблюдаем разрастание сравнения путем ассоциативного хода мысли [1. С. 549].
Метафора, сравнение, концепт трактуются Элиотом как опознавательные знаки поэтов-метафизиков. В приведенном отрывке мы находим и ставшие хрестоматийными примеры метафоры и сравнения из Дж. Донна и Каули. Язык метафизиков, утверждает Элиот, безупречен, «музыка стиха» возникает не только на страницах Донна или Каули, но и вообще свойственна поэзии XVII века.
По мнению Элиота, метафизики в своем восприятии поэтического пространства более адекватны, нежели их последователи. Сравнивая поэзию Дж. Донна и поэзию XIX века (Тен-нисон, Браунинг), он подчеркивает, несмотря на объединяющую философичность, их различия: Дж. Донн - поэт «рефлексирующий», а Теннисон и Браунинг - «интеллектуальные». Сентиментализм, по мнению Элиота, - способ восстановить цельность мировосприятия, утраченную в XVII веке. Поэты современной цивилизации (Ж. Лафорг, Т. Корбьер) должны стать более сложными, в поэзии должно появиться «нечто, напоминающее “концепт”, эксцентричный, причудливый образ, построенный на неожиданном сочетании разнородных явлений, и фактически, - метод, необычайно сходный с методом “метафизических поэтов”» [1. С. 555].
В статье о Марвелле Элиот подчеркивает эмоциональное воздействие метафоры, которая вызывает не только эстетический, но и этический отклик у читателя: «Мы обнаруживаем, что метафора внезапно захватывает нас, заставляя вообразить духовное очищение. Здесь есть элемент неожиданности <...>» [1. С. 569].
«Вернуть поэта к жизни - великая, вечная задача критики», - говорит Элиот в той же статье [1. С. 560]. Так несколько парадоксально выглядит центральная тема поэтической эволюции. Образ мыслей поэтов второй половины XVIII века оказывается исторически исчерпанным, в то время как поэты-метафизики из своего века протягивают руку поэтам нового времени поверх романтических произвола и поэтической безответственности. «Остроумие» - термин, который часто использует Элиот, - в его устах скорее недостаток, потому что творчество малых поэтов предполагает «искусность», «сделанность», профессиональную элегантность в ущерб подлинно поэтическому преображению объекта.
Кларковские лекции, напечатанные в сборнике «Виды метафизической поэзии», были озаглавлены Элиотом «О метафизической поэзии семнадцатого века с отдельным упоминанием Донна, Крэшо и Каули». Они состоят из восьми лекций: первая - вступительная, об определении метафизической поэзии, следующие четыре посвящены Дж. Донну, по одной - о Крэшо и Каули и заключительная восьмая. В лекциях о Дж. Донне Элиот ставит его в различные временные и пространственные контексты - Донн и средние века, Донн и «треченто». Основные рассуждения Элиота о метафоре сосредоточены в лекции «Концепт у Донна». Элиот подробно рассматривает стихотворение Донна «Мощи», в котором символом любви, способной преодолеть бренность бытия, является браслет из волос возлюбленной, обвитый вокруг истлевшей плоти. С точки зрения Элиота, только метафора создает идею, пока нет метафоры, нет образа: «не троп (figure of speech) делает мысль более ясной, поскольку мысли нет, пока нет метафоры, а метафора создает идею» [4. C. 132].
В этой же лекции Элиот сопоставляет зрительные образы, создаваемые Данте в «Божественной комедии» во второй песне «Рая» (описание облака как образ драгоценного камня) и Донном в стихотворении «Экстаз», делая выводы в пользу первого. Элиоту кажется совершенно излишним повторение у Донна обра-
за фиалки, цветущей на берегу реки, для описания встречи влюбленных. Однако пройдет немного лет, и в Турнбулльских лекциях Элиот, находясь под обаянием поэтических образов Малларме, переоценит «Экстаз» Донна. Он увидит в поэзии не только элемент функциональности, но и неясности, неопределенности (vagueness). Только с ее помощью можно передать эмоцию. Рассматривая сонет Малларме «Буря и рубины на ступице колеса», Элиот заметит: «Не следует думать, что сравнение или метафора должны обязательно быть зрительно представлены» [4. C. 271].
Статья про Данте весьма обширна, она разбита на три части и снабжена подзаголовками, как в «Божественной комедии». Именно в первой части «Ад», сопоставляя Данте и Шекспира, говоря о языке и стиле Данте, Элиот использует понятия аллегории и метафоры, противопоставляя их друг другу: «аллегория с метафорой не в ладу» [1. С. 301]. Интересен сам терминологический ряд, который использует Элиот для анализа поэзии. Составим «цитатный план».
«Стиль Данте особенно светел. Мысль его бывает темна, слово - светло или хотя бы прозрачно. У английских поэтов слова темноваты, и в этом - часть их прелести. Я не хочу сказать, что английские стихи хороши лишь “словесными красотами”. Дело в другом: каждое слово влечет за собой ассоциации, а слова самих ассоциаций уводят нас еще дальше» [1. С. 298]. Это излюбленное Элиотом сопоставление других поэтов с Данте. Данте для него всегда образец, а для остальных Данте должен стать мерой поэтического мастерства.
Далее Элиот будет говорить о понятии аллегории у Данте: «В этой статье я не стану обсуждать, правильно или нет толкуются его аллегории. Мне важно лишь одно: аллегория употреблялась тогда повсеместно и потому, как это ни странно, способствовала понятности и простоте. Для нас она чаще всего сложна и утомительна, словно головоломка. Мы связываем ее со скучными поэмами (в лучшем случае - с “Романом о розе”), а в поэмах прекрасных ее не замечаем...
Тому, кто читает впервые первую песнь “Ада”, совсем не нужно гадать, что означает лев, леопард и волчица. Для начала лучше об этом не знать и не думать. Подумаем не о том, что скрыто за данным образом, а о другом, противоположном: почему вообще идея эта выражена аллегорией. Представим себе мышление, которое и хочет, и привыкло выражать себя в
аллегории, а для искусного стихотворца аллегория - это ясный зрительный образ... Аллегория - лишь один из поэтических приемов, но прием этот приносит поэту много выгод. <...> Аллегория была не местным, а всеевропейским приемом письма» [1. С. 300].
Данте для Элиота - Великий европейский поэт, поэтому аллегория, по Элиоту, - всеевропейский прием письма. А теперь проявим особое внимание. Вслед за подробной характеристикой аллегории у Данте Элиот сопоставит аллегорию с метафорой, а затем тут же употребит термин ‘сравнение’. Как известно, в современной науке метафора и сравнение находятся в одном ряду, однако метафора избегает прямого сравнения.
«Данте хочет, чтобы мы видели то, что видел он. Поэтому язык его очень прост, метафор у него очень мало, ибо аллегория с метафорой не в ладу [выделено мной. - М. Б.]. Его сравнения отличает одна особенность, о которой стоит поговорить.
В замечательной XV песне “Ада” есть знаменитое сравнение. Оно покажет нам, как использует Данте эту стилистическую фигуру. Он говорит, что толпа погибших душ смотрела на него и на Вергилия сквозь полумглу: i si ver noi aguzzeva le ciglia, come vecchio sartor fa nella cruna И каждый бровью пристально повел,
Как старый швец, вдевая нить в иголку. Такое сравнение просто помогает нам четче увидеть все, что сообщил нам Данте в предыдущих строчках.
...А Клеопатра
Как будто спит, и красотой ее Второй Антоний мог бы опьяняться (перевод Мих. Донского).
У Шекспира образ гораздо сложнее, чем у Данте, и сложнее, чем нам кажется. Грамматически это сравнение, но, конечно, ‘спит’ - метафора. Сравнение Данте помогает нам яснее увидеть, какими были люди, оно объясняет; сравнение, употребленное Шекспиром, действует не вглубь, а вширь. Когда поэты делают такие открытия, незачем спорить, кто из них выше. Но если хотите, вся поэма Данте -огромная метафора, и в ее стихах отдельным метафорам места нет» [1. С. 301]. Здесь мы вновь встречаем трактовку Элиотом сложной метафоры в шекспировском «Антонии и Клеопатре», уже рассмотренной нами выше.
Позволив себе столь пространное цитирование Элиота, еще раз подчеркнем: термином
‘метафора’ Элиот фактически не пользуется. Как показывает приведенный материал, в этой статье слово ‘метафора’ используется не более трех раз. И как поэтический прием, метафора у Элиота оказывается на периферии понятий аллегории и сравнения. Однако важнее другое: Элиот допускает наличие тотальной метафоры, когда метафорой становится весь текст. Говоря
о роли метафоры и аллегории, Элиот замечает, что аллегория употреблялась повсеместно, тогда как метафора в качестве приема практически отсутствовала.
По мнению одного из современных исследователей творчества Элиота К. Бидиента, сходство Данте и Элиота в том и состоит, что оба поэта используют простую лексику и достигают эффекта «намеренной концентрации» (‘purposeful concentration’) именно за счет четкости и ясности получаемых образов [2. C. 61].
В литературно-критическом наследии Элиота мы можем обнаружить терминологический ряд, который носит у Элиота формальный характер: ‘зрительный образ’, ‘тонкий смысл строки’, ‘тонкое соответствие поэтического ритма душевному состоянию’, ‘совершенный слух’, ‘совершенное мастерство’, ‘совершенство поэтической техники’, ‘одна совершенная фраза’, ‘поэтический материал’, ‘очень красивые лирические фрагменты’ и т. п.
Для англоязычной культуры эссеистиче-ская манера типична. Она делает читателя соучастником открытия поэтического мира Данте. Здесь отсутствуют строгие определения и терминологическая однозначность, которые характерны для научной речи, зато открывается богатый мир чувств, в который вовлекается читатель. Автор делает приглашающий жест, он берет читателя с собой в волнующее путешествие в мир поэзии: «Однако такое исследование будет совершенно бесполезным, пока мы сознательно не предпримем попытку, столь же сложную и трудную, как новое рождение, пройти сквозь зеркало в мир, который столь же рационален, как наш собственный. Сделавши это, мы поразимся, насколько мир Данте больше и прочнее нашего. А когда повторим строку
Tutti li mieipenserparlan d’Amore...
Все помыслы мне о любви твердят... (перевод А. Эфроса),
мы остановимся, чтобы подумать над значением слова ‘amore’, отличающемся и от оригинального латинского, и от его французского эквивалента, и от его определения в словаре современного итальянского языка» [1. C. 333].
Этот эмоциональный стиль Элиота-критика оттеняет редкое присутствие в приведенных выше статьях термина ‘метафора’. Однако у Элиота-поэта метафора является центральным художественным приемом.
Примечание
1 <.> but she looks like sleep,
As she would catch another Antony In her strong toil of grace.
(W. Shakespeare. Antony and Cleopatra. Act V.)
<...> А Клеопатра Как будто спит, и красотой ее Второй Антоний мог бы опьяниться (У. Шекспир. Антоний и Клеопатра. Акт V. Перевод М. Донского)
Список литературы
1. Элиот, Т. С. Избранное. Т. I-II. Религия, культура и литература / пер. с англ. под ред. А. Н. Дорошевича ; сост., послесл. и коммент. Т. Н. Красавченко. М. : РОСПЭН, 2004. 752 с.
2. Bedient, Calvin. He do the Police in Different Voices. The Waste Land and Its Protagonist. Chicago ; L. : Univ. of Chicago Press, 1986. 225 p.
3. Eliot, T. S. Studies in Contemporary Criticism // The Egoist. 1918. Vol. V, № 9. P. 113114.
4. Eliot, T. S. The Varieties of Metaphysical Poetry : the Clark Lectures at Trinity College, Cambridge, 1926, and the Turnbull Lectures at the Johns Hopkins University, 1933 / ed., introd. by R. Schuchard. N. Y., 1993. 342 p.
