CC BY
71
ДИСКУССИИ
ПОНЯТИЕ «КОНЦЕПТ», ЕГО СУЩНОСТЬ, ГРАНИЦЫ И ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ ПРИМЕНЕНИЯ ПРИ АНАЛИЗЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ (стенограмма заседания филолого-методологического семинара «Третье литературоведение»)*
19 апреля 2008 года Уфа, Музей современного искусства им. Н. Латфуллина
Участники семинара
Борис Валерьевич Орехов (Б.О.), к.филол.н., ст. преп. каф. зарубежной литературы и страноведения БГПУ им. М. Акмуллы
Елена Александровна Слободян (Е.С.), к.филол.н., ст. преп. каф. журналистики Восточного института экономики, гуманитарных наук, управления и права, ст. преп. каф. русского языка БГПУ им. М. Акмуллы
Мария Сергеевна Рыбина (М.Р.), ас. каф. зарубежной литературы и страноведения БГПУ им. М. Акмуллы
Юлия Марковна Камильянова (Ю.К.), к.филол.н., доцент каф. литературоведения ВЭГУ
Любовь Анатольевна Каракуц-Бородина (Л.К.-Б.), к.филол.н., доцент, зав. каф. журналистики ВЭГУ
Сергей Михайлович Шаулов (С.Ш.), к.филол.н., доцент каф. зарубежной литературы и страноведения БГПУ им. М. Акмуллы
Азамат Абдрахманович Галлямов (А.Г.), к.филол.н., доцент каф. русской филологии БашГУ
«Внешние» корреспонденты семинара
Павел Николаевич Толстогузов (П. Т.), д.филол.н., профессор каф. литературы Дальневосточной государственной социально-гуманитарной академии (Биробиджан)
Николай Леонидович Васильев (Н.В.), д.филол.н., профессор Мордовского гос. университета им. Н.П. Огарева, член Союза писателей России, член Союза журналистов России (Саранск)
А.Г.: Я в данном случае скажу только о своих собственных проблемах, с которыми сталкиваешься, читая научную литературу. Сталкиваясь с каким-либо понятием, с каким-либо термином, чаще всего ловишь себя на мысли, что не понимаешь элементарных вещей: вроде бы понятие тебе хорошо знакомо: словоупотребление, лексическая сочетаемость, круг слов, с которы-
ми все это связано, вроде бы понятны, но совершенно не понимаешь, зачем автор употребил этот термин.
Б. О.: Можно реплику по этому поводу? Есть близкое по своей многозначности к концепту понятие «дискурс». М. Л. Гаспаров, которого мы не раз вспоминали на нашем семинаре, как-то сказал Р. Г. Лейбову, увлекшемуся новомодной терминологией, что долго не понимал, что это за «дискурс» такой, но нашел для
* Стенограмму предоставил Орехов Борис Валерьевич, Башкирский государственный педагогический университет, Уфа. Текст от редколлегии журнала - П.Н. Толстогузов.
© Составление. Орехов Б.В., 2008.
себя очень хороший расшифровывающий ключ. Нужно каждый раз, когда читаешь, слово «дискурс» заменять на «болтовня», и все становится на свои места1.
А.Г.: У меня приблизительно то же самое, но я со студенческих лет знал, что у Рене Декарта «Рассуждение о методе» по-французски называется «Discours de la méthode». И все время думал: «Почему “дискурс”? Почему не просто “рассуждение”, или “разговор”, или “беседа”?» Приблизительно то же самое было с термином «концепт». Поскольку я увлекался и по сей день продолжаю увлекаться этимологией, тут же попытался разложить это слово, взял словари, выяснилось, что слово «концепт» происходит от древнелатинского (то, что латынь - древний язык - это мы и так знаем, но у него там еще свое более древнее состояние имелось) сочетания приставки con- и глагола cepere. Латинское con- соответствует русскому предлогу и русской приставке с, а cepere (1 sg. capeo) соответствует русскому глаголу «цеплять»: ‘зацепка’. Фактически «концепт» означает не более чем ‘зацепка’. В других терминах его можно перевести как синоним греческого слова вєтд. То есть концепт - это некоторое утверждение, которое нам нужно доказывать или опровергать, ведь чтобы начать разговаривать, нам нужно за что-то зацепиться. На пустом месте мы не можем рассуждать. Я подхожу к этому термину чисто этимологически. Когда я слышу «концепт», я всегда начинаю выискивать, за что говорящий цепляется, чтобы дальше рассуждать. И вдруг обнаруживается, что зацепки почти никогда не бывает. Говорящий исходит из термина, который встречался у одного, у другого, у третьего автора, и начинает выводить какие-то новые значения. В настоящее время употребление термина «концепт» утратило связь со своими историческими корнями.
Б.О.: То есть это симулякр?
А.Г.: Да, скорее всего, это симулякр. Приблизительно так же, как слово «дискурс». Здесь складывается еще одна ситуация. Поскольку все мы появлялись в определенной культурно-исторической среде, употребление термина накладывает на участников процесса какие-то обязательства. Поскольку ты здесь родился, ты просто должен употреблять этот термин. Вы, слава Богу, это не застали, а мы это как раз еще застали: когда пишешь курсовую работу, убейся об стену, но цитату из Ленина найди. Или из Маркса.
С.Ш.: Или не употреблять какой-нибудь термин. Например, не говорите «барокко». Вот вы пишете про барокко, но «барокко» не употребляйте.
А.Г.: Да. На Ницше и прочих ссылаться нельзя. Множество синонимов, но самого слова нет.
Б.О.: В прошлый раз мы как раз говорили про «Уни -версум» как раз в этом смысле.
А.Г.: И у Лихачева, и у Аскольдова употребление термина «концепт» идет от средневекового понятия conceptum, когда слово «концепт» стало означать еще
1 Лейбов Р. Бессрочная ссылка. Выпуск от 18 мая 1998 года [Электронный документ]. Режим доступа: http://old.russ.ru/ ssylka/98-05-18.htm
и ‘зачатие’. То есть концепт — это объект, который начинает новую область бытия. В Средневековье тут начинался спор между номиналистами и реалистами. То есть, на мой взгляд, нужно исходить не из различий тех или иных подходов разных исследователей, взгляды которых мы стараемся либо прояснить, либо оправдать, а исходить из некоторых данностей, которые обойти просто невозможно. То есть действовать вопреки распространившейся в настоящее время практике. Иначе говоря: если можешь молчать, молчи. Если можешь не писать, не пиши. Можешь не употреблять термин «концепт» - не употребляй. Дипломница у меня спросила: «А можно как-нибудь сюда вставить слово “концепт”?» Я спросил: «Зачем?» - «Все говорят: “когнитивная лингвистика”, требуют». Я: «Можешь не писать - не пиши». Человек знает: если не употребишь в своем выступлении тех или иных слов, ласкающих душу членов экзаменационной комиссии, то...
С.Ш.: .ненаучно получится.
(смех)
А.Г.: Если подходить с этой точки зрения, оказывается, что обязательно есть некоторая область бытия, некоторая данность, некоторое положение, обойтись без которых никак не получается. Поэтому исходить, может быть, следует не из каких-то тонких материй, а исходить из того, без чего обойтись просто никак нельзя. И в этом случае мы что получаем? Любое живое существо, которое есть на земле, занято, в общем, только одной задачей: обеспечением гомеостазиса, который достигается с помощью, во-первых, обеспечения личной целостности и безопасности, и во-вторых, воплощением в потомстве. Все мы, в общем-то, только этим и заняты.
Б. О.: И концепт нам не нужен?
А.Г.: В общем-то, да. Но здесь очень интересная вещь получается. Грубо говоря, мы начинаем не с выстраивания отношений с окружающим миром, а с того, что едим, пьем, рожаем детей. Все остальное - несущественные детали, так получается. Как мне представляется, концепты - это некие конструкты, эволюцион-но развившиеся из необходимости мгновенной оценки некоторой целостной ситуации во всем многообразии. Это не логически выстраивается. Это очень хорошо видно на примере нашей оценки картин. Дело в том, что если зафиксировать движение глаз человека, который смотрит на картину, то вырисовывается очень интересная деталь: он всегда движется по плоскости картины в форме буквы «2», то есть осуществляет общую оценку, а уже потом сосредотачивается на главном. То есть человек оценивает ситуацию в целостности, он не логически рассуждает. Когда перед ним либо кролик, либо волк, от него требуется либо успеть убежать, либо успеть схватить. Логика появляется только тогда, когда ты уже сыт, когда ты в безопасности, тогда уже можно включить сознание и порассуждать на тему «есть Бог или нет Бога», а в условиях экстремальных от тебя требуется мгновенно оценить ситуацию. Мне кажется, термин «концепт» применим именно к этого рода ситуациям. То есть концепт - это некоторая область бытия,
которая исторически сложилась в условиях, когда любое живое существо должно мгновенно оценить ситуацию. Вот эта целостность и есть концепт.
Б.О.: Но это все можно и по-другому назвать?
А.Г.: Можно и по-другому назвать, да. То есть это не результат индукции. Я сомневаюсь, что можно получить общее представление индуктивным путем (сколько попыток ни было в истории философии... Декарт же не случайно разделил область духа и область материи), сколько бы последовательными мы при этом ни были. Сомневаюсь я потому, что живу уже в другую эпоху. Как писал Есенин, «и чувствую и мыслю по-иному». Точно так же я отношусь к возможности выведения частного определения из некоторых общих утверждений. Все это частности, которые возникают только в определенной ситуации. Если же брать ситуацию как целое, то все эти наши подходы (дедуктивный и индуктивный) перестают работать. Это одна из причин, почему математика в целом ряде областей не работает. Она работает только в том случае, когда мы добились уничтожения качественной определенности предмета. Это элементарно показать: формула 2+2=4 работает только в том случае, если те объекты, которые мы складываем, перестают быть самими собой. Вот тогда математика начинает работать (расставляет в ряд лист бумаги, диктофон, бутылку коньяку, шариковую ручку). Вот из этого мы четыре не получим. Для того чтобы получить, их нужно уничтожить, оставив только точки в пространстве.
Б.О.: Нет, давайте лучше не будем уничтожать.
(смех)
А. Г.: К тому же это выстроить нужно в линейную цепочку. Когда мы выстроили объекты в линию, остались только точки, эти точки отличаются только лишь положением на этой произвольно выбранной нами системе координат, тогда действительно, 2+2=4 получается. То есть математика начинает работать только тогда, когда.
Б.О.: .перед нами абстракция.
А.Г.: Приблизительно то же самое происходит с концептом. Пока это абстрактное явление, его можно изучать, анализировать, но когда мы попытаемся применить, вдруг все начинает рассыпаться. И получается почти что по Марксу. У него очень интересная статья есть: «18 брюмера Луи Бонапарта», и там он говорит, что чиновник вопрос «Хорошо ли идут дела во вверенном ему крае?» воспринимает не в той форме, в которой он задан, а как вопрос, хорошо ли он управляет этим краем. Поэтому нужно попытаться отказаться от этих личностных пониманий, и тогда у нас получается следующее. Концепт - это некоторое предосознавание некоторой новой области бытия, складывающейся в результате нашей деятельности.
Б.О.: А новое - по отношению к чему?
А.Г.: По отношению к тому, что было. В результате нашей деятельности появляется что-то новое.
Б.О.: Я спрашиваю потому, что есть мнение, что концепт - это некоторая константа культуры. А константа - это не новация.
А.Г.: Константа в том смысле, что (если взять опять эволюционный подход) мы оцениваем не последовательно, а целостно в рамках некоторого пространственно-временного бытия. Любой человек как существо полиморфное, существующее в разных ипостасях, всегда производит что-то новое. Это новое воспринимать следует как концепт.
Б.О.: «Новое» меня лично очень смущает. Коллеги, кто как ощущает относительно своей языковой компетенции? Так ли функционирует слово «концепт» в тех текстах, которые вам приходилось читать?
А.Г.: А в текстах по-другому.
Б. О.: То есть Вы предлагаете прескриптивную модель?
А.Г.: Да.
Б. О.: Ясно, значит, это Ваша концепция концепта, и ее вовсе не нужно сопоставлять с существующими определениями, со Степановым, например.
А.Г.: Ну, у Степанова понятие «концепт» сводится к значению. Обобщенное значение.
Ю.К.: Там не совсем так. Там довольно четко сказано (хотя это тоже достаточно абстрактно), что это «сгусток культуры». Достаточно метафорически. Но, с другой стороны, его словарь «Константы русской культуры» сделан по определенной схеме, она довольно логичная, удобная для того, чтобы с ней работали, как лингвисты, так и литературоведы. Предполагается, что подобная схема может расширяться, дополняться. Вчера только мы стали свидетелями того, как на открытом занятии у Любови Анатольевны <Каракуц-Бо-родиной> разбиралась тема концепта, и студенты при помощи анализа статей, в которых отражен - можно, конечно, сорваться на слово «понятие», но все-таки будем говорить «концепт», - расширяли то значение концепта («рука», «нога», «голова»), которое уже существовало. То есть это такая копилка, которая может все время пополняться. И поскольку раньше не было термина «концепт», думается, его достаточно удобно применять. Не скажешь «копилка», не скажешь «понятие», потому что оно несколько уже концепта. Существует целый пласт исследований, и отказаться от термина «концепт» уже невозможно.
Б. О.: То есть нет аналога ни в одной терминологической традиции?
Ю.К.: Честно говоря, я не знаю. Я не знаток.
С.Ш.: Идя сюда я обнаружил, что я не представляю себе, что такое концепт. Сейчас я сидел, слушал, и мне показалось очень удачным как раз это понимать исходя из этимологии. Только что с чем сцеплено в концепте? Концепт - это некое структурное образование, где что-то с чем-то сцеплено. То течение, которое представляет, скажем, Кеведо, получило наименование консеп-тизм уже давно. То есть человек мыслит концептами в поэзии. Как это работает?
Кто скажет, что такое жизнь? Молчат.
Оглядываю дней моих пожитки,
Истаяли времен счастливых слитки,
Сгорели дни мои, остался чад.
Что такое «концепт»? Концепт - это та в данном случае общая мысль автора о краткости и тщетности бытия - это, собственно, поэтический концепт, который, в принципе, здесь четыре раза повторяется на разные лады. То есть он может быть выражен всячески, а сам он является вот этим вот понятием, представлением, идеей, которая может иметь языковые выражения разные. В принципе, вот это и сцеплено. Сцеплены некий общий план, идея, которая вообще необязательно вербально выражается, она представляет собой некое переживание, чувственное представление, а выражается несколькими вербальными формулами. Весь сонет представляет собой вариации на эту тему.
Б.О.: То есть концепт - это не языковедческое понятие, оно существует на неком ментальном уровне и может иметь различные формы репрезентации?
С.Ш.: Да, как некий сгусток культуры. Хотя, наверное, есть и какое-то другое представление о жизни, и другой концепт возможен.
Б.О.: Вот это, как мне кажется, очень важная поправка, на которую я поначалу не обратил внимания. Речь идет о con- с-цепке, а не за-цепке. А это все-таки несколько иное значение.
С.Ш.: Честно говоря, я не проводил вот этих лингвистических изысканий, но студентам я так примерно и объясняю, что, вообще-то говоря, русский инструмент «цеп» и представляет собой эту опредмеченную форму концепта.
М.Р.: По поводу этимологии. В латинском языке было дано несколько значений: 1. capio, cçpî, captum, ere
- брать, взять, но также обдумывать, рассуждать и др. (119) Глагол con-cipio, cçpî, ceptum, ere - 1. собирать, принимать, отводить в трубы (Frontin, ок. 40-103 н.э.), вбирать в себя поглощать (T. Lucretius Carus ок. 98-55). Но уже во времена Цицерона и Овидия оно имело значение «зачать», «стать беременной»1. «Историко-этимологический словарь французского языка» (A. Dauzat, J. Dubois, H. Mitterand) переводит латинский глагол concïpere как recevoir - «получать, принимать», производным от латинского concïpere стал французский глагол concevoir первое упоминание, которого в значении «стать беременной» зафиксировано в книге Иова (1130)2. Термин «concept» от лат. conceptus закрепляет фигуративное значение ‘former une idée’ - задумывать, создавать представление, образ (1404). «Словарь старофранцузского языка» Греймаса в числе значений дает и следующие: ‘нечто, что получается’3. Это как раз то, о чем говорили:
1 Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М.: Рус. яз., 1986. С. 172.
2 Dictionnaire étymologique et historique du français / A. Dauzat,
J. Dubois, H. Mitterand. Paris: Larousse, 1994. P. 173. «Исторический словарь французского языка» (1992) указывает на специфическую (терминологическую) сферу употребления слова «концепт» в сравнении с его общеупотребительными квазисинонимами «идея», «мысль». Dictionnaire historique de la langue française: 2 vol. / Sous la dir. A. Rey. Paris, 1992. vol. 1. P .464.
3 Greimas A.J. Dictionnaire de l’ancien français Paris: Larousse,
1999. P. 120.
«сгусток культуры» или некое понятие, некий воспринятый «культурный образ», который получает дальнейшую жизнь, то есть обрастает какими-то новыми подробностями, иначе уже переводится на индивидуальный язык. Но то, что в этом процессе не инновация на первом плане, а именно восприятие и последующая интерпретация, мне кажется, существенно. Я посмотрела Larousse (1994) и Petit Robert (1993), они дают сходный путь. В XIV веке концепт начинает употребляться для обозначения абстрактных понятий, то есть становится синонимом слов «идея» (idée), «понятие» (conception), «образ» (objet conçu), потом происходит разделение на «знак», «означающее» и некую «идею», а «концепт» является связующим звеном между ними4. Во всяком случае, во французском языке. Но, как мне показалось, практическая целесообразность концепта становится убедительной, когда осуществляется перевод, когда базовые понятия одной культуры перелагаются на язык другой, а интерпретация в этом случае часто бывает обусловлена собственной концептосферой. И это не отсутствие понимания на уровне слов, а именно переформулировка на уровне понятий, потому что рождается другая цепь ассоциаций, рождается другое прочтение, когда именно вот этот концепт заимствуется, но включается он в другую систему координат.
Ю.К.: То, что Вежбицкая делает?
М.Р.: В общем-то, да.
А.Г.: Тогда возникает проблема, насколько мы вообще в состоянии перевести, наполняя перевод содержанием своей культуры.
М.Р.: А вот это как раз и свидетельствует о том, что все-таки эти концепты существуют. Переводится «сухой остаток», но наполняется он потом снова уже иными коннотациями, ассоциативными связями, то есть встраивается в ту систему, которая существует в воспринимающей культуре. И это происходит практически бессознательно.
Б. О.: Мне тут очень понравилась как раз вот эта мысль о том, что не новация, а последующая интерпретация выступает на первый план. Ведь интерпретация родственна понятию категоризации. Если помните, как раз у Л.М. Васильева в статье «О понятиях и терминах когнитивной лингвистики» говорится, что концептуализация и категоризация - неразделимые процессы5.
4 Dictionnaire de la langue française-lexis Paris: Larousse, 1994. P. 393; Le Nouvel Petit Robert. Paris, 1993. P. 429; Trésor de la langue française. Dictionnaire de la langue du XIX et du XX siècles (1789-1960): 16 vol. Paris: Centre National de la Recherche Scentifique - NANCY, 1977. Vol. 5. P. 1234. Словарь Французской Академии указывает, что с XV века слово «концепт» употребляется в значении ‘рисунок’, ‘проект’, ‘замысел’, сохраняя при этом связь с этимологическим значением ‘порождение, воспроизведение потомства’, однако сферой его употребления остается «книжная культура» Dictionnaire de l’Académie française. Paris: Imprimerie Nationale, 1992. Vol. 1. P. 449.
5 Васильев Л.М. О понятиях и терминах когнитивной лингвистики // Исследования по семантике: межвуз. науч. сб. Уфа: РИО БашГУ, 2004. Вып. 22. С. 14.
А.Г.: Чтобы что-то категоризовалось, оно должно сначала существовать и впервые.
Б.О.: А насколько оно осознается как впервые существующее?
Ю.К.: Вовсе необязательно.
Л.К.-Б.: Тут интересно обратиться к словам из разного рода фантастической литературы. Те же самые «бластеры». Концепт «бластер» есть, а вещей нет.
А.Г.: Когда мы говорим о концептах, мы говорим
о системообразующих явлениях. Концепт «бластер» никогда не будет системообразующим. Само понятие «концепт» предполагает то, что оно является логически исходным.
Л.К.-Б.: В одном из пониманий слова «концепт».
А.Г.: В данном случае Вы размываете «концепт». Если концепт, то он должен быть логически исходным. Логически исходной точкой отсчета. Это константа, культура на ней базируется, это исторически исходное понятие.
Л.К.-Б.: Здесь мы упираемся в проблему множественности пониманий термина «концепт» в науке - от философии до лингвистики.
А.Г.: Это приписывание концепту несвойственных ему значений. Либо мы его признаем как логически исходное, категориальное понятие. Мы же об этом хотим сказать, что концепт - все-таки категория, наиболее широкое понятие. «Бластер» не является таковым.
Л.К.-Б.: А «нимфетка»?
А.Г.: В рамках определенной культурно-исторической среды только. Но не концепт культуры. То же самое и бластер. Почему и нимфетки, и научно-фантастическая литература не получили распространение в культуре в целом? Они каждый занимают свою область.
Л.К.-Б., Ю.К.: Это спорно.
М.Р.: Это действительно спорно, потому что тогда остается в культуре, кроме смехового начала?
(смех)
М.Р.: Я имею в виду народно-смеховое начало. Если мы будем везде его находить, если мы будем все культуры отсекать по принципу «это нерепрезентативно», мы вернемся к аграрным циклам. Они репрезентативны. Но всегда ли?
Л.К.-Б.: Мне кажется, мы эту проблему сможем решить только говоря о какой-то шкале.
А.Г.: Насчет «решить» - упаси Бог. В русском языке, слава Богу, есть совершенный и несовершенный вид. Есть проблемы, которые можно решать и решать. Решить их нельзя.
Л.К.-Б.: Мне кажется, логичен тот подход, который предполагает существование универсальных, что называется, концептов. Я забыла, у кого это написано: о концептах можно говорить в связи с годичными циклами, вот теми самыми: день-ночь. Во всех культурах, на всех языках, во всех широтах. Другое дело, что у кого-то есть полярный день, а кто-то этого себе не представляет. Относительно национально значимых, тех, которые у Вежбицкой называются универсалиями, типа «души», «судьбы», «тоски» и «удали» в русском
- все знают, это, опять же, личное мнение, извините,
Вежбицкой. Насчет удали. У меня, например, как у носителя русского языка такого ощущения нет, что это универсалия.
А.Г.: Так я, например, недавно узнал, что выражение «немецкое хлебосольство» было буквальным в Средневековье. Сейчас вот скажи кому-нибудь «немецкое хлебосольство»!
Л.К.-Б.: Ну, насчет вот этих сбоев, которые между языками, между культурами происходят, можно отдельную дискуссию устраивать. Далее, говорят об индивидуальных концептах. В структуре индивидуальной языковой личности у кого-то особенно значим, к той же нимфетке вернемся. Вплоть до самых экстемаль-ных мнений, как у того же Бабушкина, что в принципе за каждым словом стоит концепт, вплоть до «к», «в» и «на».
Б.О.: Вот как раз о чем Васильев пишет, что нету там концептов, по его мнению, потому что это все дейксис1.
Л.К.-Б.: Между прочим, по мнению Васильева (тут уж я позволю себе лирической отступление, сейчас буду хвастаться) до недавнего времени концептов вообще не было. И вот на защите Анны Феликсовны Гер -шановой, автореферат чьей диссертации здесь лежит2, Васильев после всех как раз крякнул, встал и опять высказался пространно и со вкусом в том смысле, что все эти концепты ерунда, и ничего подобного в жизни не существует. И тут я как-то осмелела, может быть, потому что я уже не работала в университете, я вышла и сказала: Леонид Михайлович, а не Вы ли нас учили про то, что существуют языковые значения и речевые смыслы, и вот эта система речевых смыслов, по сути, и сплетается в концепт. А кафедра общего и сравнительно-исторического языкознания, которая сидела там на задних партах, прямо вздохнула с таким облегчением счастья в этот момент. Больше почему-то ничего не говорил Васильев, а вот спустя год он написал эту статью3. А до того он очень жестко стоял на том, что концептов нет.
А.Г.: Ну, тогда и получается, что это проявления некоторых новых областей бытия, которые фиксируются нашим сознанием. Мне кажется, нам не нужно все это противопоставлять, а просто существующие точки зрения обобщить.
Б.О.: Мы проследили исторический путь. У нас еще есть сообщение о том, как концепт в реальности функционирует в живой среде сейчас в языке. Это можно проследить на материале лингвистических корпусов, где собраны репрезентативные тексты. Елена Александровна Слободян оказала нам любезность и провела корпусное исследование по слову «концепт».
1 Васильев Л.М. О понятиях и терминах когнитивной лингвистики. С. 14.
2 Гершанова А.Ф. Концепты «рай» и «ад» в языковой картине
мира В.В. Набокова (по роману «Дар»): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Уфа, 2003.
3 Васильев Л.М. О понятиях и терминах когнитивной лингвистики // Исследования по семантике: Межвуз. науч. сб. Уфа: РИО БашГУ, 2004. Вып. 22. С. 10-18.
Е.С.: Лексема «концепт» прочно вошла в научный обиход около 10 лет назад. Сотни работ посвящены анализу различных концептов русского языка, сравнению концептов в разных языках, теоретическому обоснованию понятий и терминов концептуальной лингвистики. Зададимся вопросом, какое же место занимает лексема «концепт» в «национальном» языке, языке людей, не отягощенных специальными знаниями в области лингвистики, какой смысл в нее вкладывается в обыденной, ненаучной речи.
Первое, что приходит в голову при решении подобных проблем, - это заглянуть в словарь. Как ни странно, лексемы «концепт» ни в одном из доступных нам словарей, отражающих изменения последних лет, не оказалось1. Данные Национального корпуса русского языка (НКРЯ)2 подтверждают тот факт, что лексема «концепт» употребляется в русском языке редко: поиск по точным формам обнаружил в Корпусе 79 документов и 149 контекстов. Это очень мало. Если включить лексико-грамматический поиск, то там будет примерно в два раза больше контекстов - около 300, но это все равно очень мало. Общая семантическая картина употребления этого слова не меняется.
Все словоупотребления с лексемой «концепт» мы разделили на 4 группы. Первой и самой многочисленной (103 словоупотребления) оказалась группа словоупотреблений, относящихся к профессиональной сфере автомобиле- и, шире, машиностроения (производство автомобилей, самолетов и под.).
Л.К.-Б.: Студенты всегда спрашивают: «А концепт-кар - это про то?»
Е.С.: Лексема концепт сочетается с такими языковыми единицами: суффиксоид -кар (очевидно, от англ. саг-машина), именами собственными-названиями моделей машин и механизмов, -прототип: Конструкция концепт-кара отличалась целым рядом интегрированных средств безопасности, главным из которых был энергопоглощающий “противоударный пояс ” вокруг кузова: Борис Мурадов. Безопасность «полетов» // «Формула», 2001; Концепт-кар Sky, новый концепт Jeep Compass: Дмитрий Попов. А говорили кризис... // «Автопилот», 2002.02.15; Впервые мы увидели этот автомобиль в виде концепт-прототипа на Парижском автосалоне 2000 года: Николай Качурин. С рулем и ветрилами // «Автопилот», 2002.05.15. Естественно, подобные употребления встретились в литературе, посвященной машинам, оружию, авиации (журналы «За рулем», «Автопилот», «Зарубежное военное обозрение» и под.).
Вторая группа (17 словоупотреблений) представляет собой терминологические употребления слова.
1 Современный словарь иностранных слов. М.: Цитадель, 2000; Словарь иностранных слов и выражений. Минск, 1999; Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика / под ред. Г.Н. Скляревской. М.: Эксмо, 2006; Новый толково-словообразовательный словарь русского языка / под ред. Т.Ф. Ефремовой. М., 2000.
2 иКЬ: http://ruscorpora.ru/
Встретились они в специальной литературе по лингвистике и литературоведению; среди авторов, употребивших слово концепт, мы встречаем Ю.Д. Апресяна, Е.В. Рахилину, В. Живова: Если некий концепт выражается синонимичными лексемой и словосочетанием, лексема либо является канонической формой, либо ближе к ней, чем словосочетание: Ю.Д. Апресян, Л.Л. Цинман. Перифразирование на компьютере (1999); Интертекстуальность есть свойство литературы любой эпохи, однако эпохи различаются по тому, каким образом на эту интертекстуальность накладывается концепт индивидуального авторства. XVIII столетие - ни в русской литературе, ни в литературах западноевропейских - отнюдь не является апогеем анонимности: Живов Виктор. XVIII век в работах Г. А. Гуковского, не загубленных советским хроносом (2000). Что же обозначает термин «концепт» для лингвистики и литературоведения, мы и пытаемся выяснить на данном семинаре, поэтому не буду делать преждевременные догадки насчет семантики словоупотребления лексемы в этой группе контекстов, а предлагаю это сделать вместе, подводя итоги семинара.
В следующих группах у меня лично возникает вопрос, зачем автор так сказал. «Что хотел сказать автор?»
Третья группа - это группа употреблений лексемы «концепт» в значении ‘идея’ (16 словоупотреблений): Введенные Мерабом Мамардашвили понятия оказались необычайно живучими и, в каком-то смысле, конъюнктурными: в первую очередь, нужно отметить концепт «грузинской рыцарской легенды» <почему не «идею “грузинской рыцарской легенды”», я не поняла - Е. С.>, за которой, по словам Мамардашвили, никогда не стояло никакой объективной реальности (на то и легенда), но с помощью которой нация реально осознает самую себя: Заза Шатиришвили. «Старая» интеллигенция и «новые» интеллектуалы: грузинский опыт // «Неприкосновенный запас», 2003. Леонид Перловский в своей статье Сознание, язык и математика («Звезда», 2003) отмечает, что «слова идея, концепция, концепт, понятие используются в этой статье как синонимы». Подобные словоупотребления встретились в основном в публицистических произведениях и научных работах в области социологии («Лесное хозяйство», «Неприкосновенный запас», «Отечественные записки», И.М. Савельева, А.В. Полетаев. Знание о прошлом: теория и история. Т. 1: Конструирование прошлого (2003), Н.Л. Захаров. Система регуляторов социального действия российских государственных служащих (теоретико-социологический анализ) (2002), Семинар «Базовые ценности и социальные установки: проблемы взаимодействия» // (2001.12.09) и под.). Видимо, в социологии тоже есть термин «концепт».
Самой интересной мне показалась четвертая группа, которая труднее всего поддается семантическому объяснению. На примере этой группы словоупотреблений мы можем наблюдать тенденцию, отмеченную
М. Кронгаузом1, тенденцию к употреблению модного, но по смыслу абстрактного, а потому совершенно неинформативного слова. В этих контекстах лексема концепт употреблена, скорее, для того, чтобы речь звучала «круче», чтобы придать значимость собственной деятельности (не просто проект или идея, или задумка, а концепт!), то есть словоупотребление ради словоупотребления.
Б.О.: Таки симулякр?
Е.С.: Да. На месте этих словоупотреблений иноязычной по своему происхождению лексемы «концепт», которая, как видим, не утвердилась еще в русском литературном языке, вполне возможным и даже более уместным было бы употребить исконно русские лексемы или вообще перестроить предложение. Вот, например, такие смешные контексты (они все там такие): Скажите, пожалуйста, каков концепт вашего Театрального Центра, как он формулируется: Интересные идеи надо уметь воплощать // «Театральная жизнь» (на наш взгляд здесь лучше употребить слово концепция), 2004.06.28; Но концепт есть, идея есть, посыл правильный: [STAPLES]. [Staples] // «Рекламный мир», 2003 (вообще непонятно, о чем идет речь); Можно, имея хороший концепт и шеф-повара, сделать хорошую кухню и интерьер, но сможем ли мы все это потом окупить? Юлия Торгашева. Александр Терентьев ищет кухню // «Дело» (Самара), 2002.06.10 (опять же непонятно, что или кого надо еще иметь, кроме шеф-повара); и даже трехэтажный концепт-магазин нижнего белья: Федор Павлов-Андреевич. По веленью вестников // «Домовой», 2002.08.04.
(всеобщий смех)
Л.К.-Б.: Чего вы смеетесь? Выражение «концептуальный магазин».
М.Р.: Здесь сочетаемость хорошая: «трехэтажный концепт».
Б.О.: Помните же, у Пелевина есть рассказ, где вместо нецензурных слов употребляются термины советской пропаганды2.
Л.К.-Б.: «Май твоему урожаю»?
Б.О.: Да, «май твоему урожаю». А тут «трехэтажный концепт».
М.Р.: Продолжение тоже порадовало: «магазин нижнего белья».
Л.К.-Б.: Но это не у нас в Уфе, да?
(всеобщий смех)
Е.С.: У нас я такого не видела. Также хочется отметить, что такие словоупотребления встречаются в основном в «гламурных» изданиях, в печатных источниках, повествующих о жизни «богемы»: «Известия» (в статье о телевидении), «Театральная жизнь», «Рекламный мир», «Витрина читающей России», «Столица». Кронгауз как раз тоже отмечает большой массив
1 Кронгауз, М. Русский язык на грани нервного срыва. М.: Знак: Языки славянских культур, 2007. С. 36-39.
2 Виктор Пелевин «День бульдозериста»: Май его знает; Ты даешь, мир твоему миру; Какого молота ты там высерпить хочешь?
лексики, которую он назвал «гламурной». «Концепт» туда тоже можно отнести.
Итак, как это видно из анализа словоупотреблений лексемы «концепт» по материалам НКРЯ, это слово не до конца еще освоено русским языком, и лично у нас существуют серьезные сомнения по поводу того, войдет ли оно в активный словарный запас носителя русского языка. Слово это функционирует в основном в узкой сфере как научный термин, профессионализм. Когда эта лексема употребляется в ненаучной речи (публицистической, разговорной), то это делается с целью создания впечатления серьезного научного дискурса. В тех же публицистических произведениях: Мой умысел состоит в том, чтобы обозначить Россию как более-менее устойчивый концепт, как предмет спора: Андрей Горных. Россия как дело вкуса // «Неприкосновенный запас», 2003. Почему бы не сказать «как более-менее устойчивую идею»? Слово «идея» всем понятно, всем знакомо.
Б. О.: Это аналог с прециозным языком, мне кажется.
Е.С.: Возможно. Или «концепт» употребляется просто с целью словоупотребления ради словоупотребления, от чего, конечно, язык и узус как саморегулирующиеся системы будут постепенно избавляться.
А.Г.: Кстати, по поводу «идея». Этимологически это означает то, что мы видим, ‘видимое’.
С.Ш.: Это просто не одно и то же: «Россия как идея» и «Россия как концепт». Когда «Россия как концепт», то тут и надо прицепить к идее некий набор компонентов, которые входят в этот самый концепт, как мы его себе представляем. Россия концептуальна: то-то, то-то, то-то, то-то, а вот это уже не надо. Идея же в данном случае - это что-то такое неопределенное.
М.Р.: Неструктурированное.
С.Ш.: Именно.
А.Г.: Если подходить этимологически, то идея -особенно греческий «эйдос» - это то, что мы видим. Это видимое.
С.Ш.: «Скирды солнца в водах лонных».
М.Р.: И потом сочетание «русская идея» имеет еще определенные значения, рождает определенные ассоциации, от которых хотелось бы отказаться. Это не проговаривается, но это очевидно.
Л.К.-Б.: Интересно, когда именами концептов оказываются имена собственные. Где-то в Интернете мне попалась какая-то совершенно ненаучная статья по этому поводу, кажется, даже неавторизованная. Там был поставлен ряд очень интересных вопросов, совпадающих с теми, которые мы сейчас обсуждаем. И там было одно замечание. Как это объяснить научно - а, кажется, это действительно достаточно хорошо ощущается - Америка концепт, а Финляндия
- нет. Правда же? Разная степень концептуальности, что ли. В этом смысле концепт «Россия» - это да, это концепт.
Е.С.: А «старинная грузинская легенда»?
Л.К.-Б.: Там же было: Обломов - концепт, а Рудин
- нет.
Ю.К.: Значит существует еще вопрос объемности понятия, способного стать концептом? А также критерии, по которым определяется этот объем.
М.Р.: С точки зрения финнов, они тоже концепт.
С.Ш.: Наверняка.
Ю.К.: С моей точки зрения, например, тоже: Финляндия - концепт.
Б.О.: Лучше Бельгию какую-нибудь тогда.
М.Р.: Не надо про Бельгию! Это точно концепт. Там вообще сложные взаимоотношения двух языков. Уже это.
Ю.К.: Субъективность в этом во всем присутствует.
М.Р.: Вот когда различия между значениями «понятие» и «концепт» оговаривают словари, они как раз подчеркивают, что понятия, действительно, абстрактные (те самые 2+2=4), а концепт всегда включает интерпретацию, которая неизбежно субъективна. Вот этим и отличаются концепт и понятие.
Л.К.-Б.: В этом смысле почему-то неожиданно много открыла для себя в старой книжке Верещагина и Костомарова «Лингвострановедческая теория слова»1. Там они ни разу не называют слово «концепт»; очевидно, оно тогда было непопулярным, но у них есть очень хорошее понятие «непонятийные доли значения». По идее, они так обозначают то, что, что обсуждаем мы, когда говорим о вот этом сгустке культуры. Они обсуждают это на примере понятия «школа». В англо-русском и русско-английском словарях будет одно и то же: ‘среднее учебное заведение’. А вот этот их большой обеденный перерыв, в процессе которого они валяются на травке в школьном дворе и едят свои завтраки, ланчи или что-то еще, принесенное с собой в коробках (завтраки, которых у нас, по крайней мере, нету уже давно), - это только у них, а вот наш учитель физкультуры, который мерзок и заставляет всех 28 раз приседать на одной ноге - это только у нас.
А.Г.: В таком случае надо будет говорить, что понятие «концепт» включает и вот эти фоновые знания (значения). Есть понятие дифференциального значения, а есть нечто, что ни к чему отнести нельзя, но без чего смысл просто не существует. Вот это тогда и будет сцепление.
М.Р.: Да, получается сцепление. Возникает определенное ощущение, что некоторые слова на концепт «не тянут» или «тянут», по крайней мере, с большой натяжкой.
А.Г.: Актуальные в настоящее время и вместе с тем обнаруживающие связь со всей историей культуры. Для того, чтобы быть константой культуры, эта связь, собственно, необходима.
Л.К.-Б.: Мне кажется, об этом говорили очень давно разными другими словами. Вот возник термин «фоновые знания», вот лингвострановедение, вот национально-специфические понятия, реалии культуры, в переводоведении в связи с этим есть проблема адекватности перевода.
1 Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. М., 1980.
Б. О.: То есть то, о чем мы говорили в начале, предстает в несколько ином свете: другие терминологические традиции представляют некий эквивалент термину «концепт». Вот к чему мы пришли, хотя сразу это не вспомнилось.
А.Г.: Вопрос был поставлен так: как это можно применить в литературоведении. Ответ, как мне кажется, может быть таким: в литературоведении это все уже применяется. Использовать слово только потому, что всего его сейчас употребляют, особого смысла нет. Пытаться втиснуть в свою работу слово «концепт».
С.Ш.: Это и к любому другому слову относится.
(смех)
Б. О.: «Можешь не писать - не пиши».
Е.С.: А вот как соотносятся понятия «концепт» и «образ» в литературоведении?
Б.О.: Да, кстати, мы сейчас затронули тему глубины. Мне это напомнило разницу между «образом» и «символом». Символ - это образ, но «очень глубокий».
А.Г.: Символ я тоже понимаю чисто этимологически.
Е.С.: Почему «концепт “Обломов”», а не «образ Обломова»?
М.Р.: Тут есть одно объяснение: и то, и другое слово - симулякры. Поэтому в этом смысле они равнозначны.
С.Ш.: Образ - это в романе.
М.Р.: Да. А концепт - это когда роман уже входит в культурный фон, соотносится с бытовыми реалиями.
С.Ш.: Он функционирует как словообразовательная единица: «обломовщина», «в лом» что-то делать.
А.Г.: Со словом образ: если опять пойти вглубь русского языка, образ - это «отражение». Там корень-то -раз-. Образ - это то, что отразилось.
Б. О.: Ну, и резать.
А.Г.: Ну, это еще глубже если пойти.
М.Р.: А концепт - это то, что сцепилось. Есть связь.
С.Ш.: Достоевский, вспомните, глагол «образить» приводит. Словцо народное. Образ - это нечто единичное, содержащее в себе смысл, нечто пластически выразительное и занимающее место в хронотопе, в пространстве-времени.
Ю.К.: «Образ» предполагает именно художественный образ.
С.Ш.: Он может быть не обязательно художественным. Скажем, ваши воспоминания о каком-то человеке, которого вы себе представляете, - это тоже образ в сознании.
Б. О.: Как у Тютчева:
Твой милый образ, незабвенный,
Он предо мной везде, всегда,
Недостижимый, неизменный,
Как ночью на' небе звезда.
Ю.К.: Когда мы говорим об образе в литературоведении, мы предполагаем его художественность.
Б. О.: А для концепта - это не обязательно.
Ю.К.: Для концепта абсолютно не обязательно.
С.Ш.: Образ - это форма художественного мышления.
Ю.К.: Просто абсолютно разные подходы. Концепт не предполагает анализа художественности.
С.Ш.: Обломов как концепт существует в языке уже.
Е.С.: Входит ли это тогда в компетенцию литературоведения вообще?
С.Ш.: «Обломов» как концепт входит в компетенцию лингвистики.
Ю.К.: На мой взгляд как литературоведа, концепт помогает находить вот это паритетное начало между лингвистикой и литературоведением.
Л.К.-Б.: Не только.
Ю.К.: .культурологией, философией.
Л.К.-Б.: Психологией.
М.Р.: Социологией.
Ю.К.: Историей культуры, историей религии.
Л.К.-Б.: Чистые лингвисты, как Рейда Миргалеевна <Гайсина>, скажут вам, что статья Лихачева1 - это вообще не лингвистика.
Ю.К.: А она и не лингвистика.
Е.С.: Он не претендовал.
Ю.К.: Он ведь философские вещи берет. Он говорит: «Термин «концептосфера» вводится мною по типу терминов В.И. Вернадского: ноосфера, биосфера и пр.»2. Заметим, что ноосферу не Вернадский придумал, этот термин раньше был создан, но тем не менее. Это к философии уже имеет отношение, если мы говорим о ноосфере и концептосфере, если предполагается, что есть какие-то ментальные объединения, в которые ученые (писатели, философы, деятели искусства и др.) проникают, когда начинают изучать какое-то явление.
Б.О.: То есть концепт нам нужен, когда мы чего-то междисциплинарного касаемся?
Ю.К.: Я думаю, да. Причем это очень большое благо.
А.Г.: Может быть, и для представителей разных литературоведческих направлений. Есть некоторая общая база. Чтобы ее выстроить, существует вот эта концеп-тосфера литературоведения.
М.Р.: Пожалуй, все-таки сравнительное литературоведение будет пользоваться этим термином в большей степени, потому что там это действительно становится очень актуальным. Системы разные, системы значений тоже разные.
Ю.К.: В иноязычную культуру проще будет преподносить концепт Обломов и концепт Онегин.
А.Г.: Ну хорошо, мы концепт Гобсек внесли к себе.
М.Р.: А обмен между культурами и происходит как обмен концептами.
А.Г.: А насколько адекватно мы его восприняли?
М.Р.: С большими искажениями. Я люблю приводить этот пример: салат Оливье и винегрет по-французски называются русскими салатами.
А.Г.: К французской культуре отношения вообще не имеют.
1 Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. М.: Наука, 1993. Т. 52. № 1. С. 3-9.
2 Там же. С. 9.
М.Р.: Абсолютно.
Б. О.: Была идея по ходу заседания семинара сформулировать вопросы для анкеты о концепте, имея в виду отсутствующих здесь лингвистов. Но, кажется, мы сами во всем разобрались.
С.Ш.: Можешь не спрашивать - не спрашивай.
Внешние реплики
Н.В.
О термине концепт
Вы взялись за модную, но вряд ли разрешимую в ближайшее время проблему, поскольку указанный термин еще только внедряется в филологическую практику - и, как следствие этого, энтропия (неопределенность) его использования чрезвычайно велика. Тем не менее накопилась уже библиография работ, посвященных этому понятию. В отечественных лингвистических энциклопедиях и словарях для концепта пока нашлось место, кажется, только в «Стилистическом энциклопедическом словаре русского языка»3, хотя я бы не отнес данный термин к понятиям и категориям стилистики.
Указанный термин, на мой взгляд, жизнеспособен и удобен. Я употребляю его регулярно в двух значениях: 1) как не просто понятие, а категориальное понятие, имеющее культурно-фоновый или художественно-эстетический подтекст (условно говоря, в традиции Ас-кольдов-Лихачев-Степанов); 2) как синоним термина понятие, - заменяя последний в близких контекстах, чтобы не злоупотреблять одним и тем же словом.
Второе значение этого термина (‘понятие’) объективируется его использованием в современных европейских языках, в частности, французском и английском (concept). Поэтому нет смысла искать глубинную (античную) этимологию этого международного термина; он достаточно прозрачен, т.е. мотивирован и романо-германскими языками, и соотнесенностью с уже устоявшимися в русском языке словами концепция, концептуальный. Русский язык заимствовал его именно в данном виде, уже «готовым к употреблению» и одновременно - имеющим потенциал развития в новых терминологических координатах, учитывая оговариваемую оппозицию понятие - концепт.
П.Т.
Реплика на реплики
Мне показалась очень ценной реплика А. А. Галля-мова об эйдетической природе концепта. К сожалению, она не была вполне развита ни им самим, ни другими участниками беседы.
В самом деле, концепт является понятием, которое принципиально не может быть до конца понято, т. к. заключает в себе наряду с логическим содержанием неразложимую цельность образа. В нем есть несколько
3 См. соответствующую обстоятельную статью: Грузберг Л.А. Концепт // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М.Н. Кожиной. М., 2003. С. 181-184.
смутная, как бы грезящаяся наглядность (эта наглядность обнаруживает себя очень обобщенно, она приблизительна и в то же время схематична по своей природе).
Если логическое содержание концепта может быть без особого ущерба сопоставлено с родственными смысловыми явлениями в иных средах (скажем, в иных по отношению к данной культурах), то его эйдетическая составляющая ускользает от дефиниций и страдает от приведения к аналогии. Так, например, «ДОМ» логически содержит в себе house, home, household, но эйдетически не совпадает с ними. Все какие-то грубые и теплые бревенчатые избы мерещатся... Простите. (Сам я, кстати, в детстве жил в доме, обшитом поверх бруса доской-щелевкой, т.е. не в избе, конечно.) В русском доме, кажется, первенствуют тепло и укромность «своего угла», общие и как бы сросшиеся с человеком имущество и окрестности, а не эстетика и экономика упорядоченного строя жизни.
Отсюда невозможность прямого переноса некоторых предикаций: если sweet home в англоязычном культурном ареале является устойчиво позитивным образом, то в русском языке «милый дом» неизбежно отдает олеографической слащавостью и нуждается
- для его позитивного восприятия - в специализированном контексте. Родной / отчий дом в нашей картине мира вполне может оказаться немилым, не переставая от этого быть домом (классический, неоднократно обсуждавшийся пример из Тютчева: «места немилые, хоть и родные»). Еще пример: profundum может быть воспринято как «глубина», тогда как его традиционная русскоязычная трансляция, «бездна», формирует иной, гораздо более радикальный образ.
Еще один признак эйдетичности концепта - заключенная в нем видовая характеристика, «сцепка» (как остроумно заметил кто-то из участников разговора) «неопределенного множества предметов одного и того же рода» (С.А. Аскольдов). Это именно НЕ тот категориальный «вид», который поглощает без остатка всякую конкретность представления, а тот, который до определенной степени «видим», доступен внутреннему зрению. Чем определеннее такая видовая характеристика, тем более выражен концепт. Поэтому разговор об «Америке» имел смысл (почему Америка - концепт, а Финляндия - не очень). Хотя, разумеется, основная причина актуальности «американского» концепта примерно та же, что и случае с обращением доллара: распространенность и агрессивность продвижения.
Итак, использование концепта предполагает антиципацию не вполне определенной смысловой области (кажется, так когда-то писал Аверинцев о символе), где чистый смысл и образ еще связаны друг с другом. Потебнианское разграничение слова-образа и слова-понятия (с указанием на первородство первого) получает в концепте необходимое уточнение: возникает промежуточное звено, чья актуальность отдаленно напоминает неустранимую актуальность литературы между мифом и наукой (авторская литература настаивает на индивидуальности и общезначимости своих смыслов
одновременно). В концепте, как и в понятии, совершается операция обобщения, но без полного отрыва от изначальной конкретности представления.
Кроме того, концепт в качестве эйдоса, т.е. образа и образца, управляет восприятием, а через него жизнью (как эйдос в космологии стоиков управлял миром). В этом отношении он может быть уподоблен архетипу, но лишь уподоблен, поскольку, в отличие от архетипа, он не может исподтишка, властно и безнаказанно, владеть индивидуальным восприятием и вынужден переживать исторические модификации. В этом его специфическая сложность: «дом» не исчерпывается своей теплой бревенчатой ипостасью или чем-то еще изначальным, но постоянно подкапливает какие-то «ходики на кухне» (где милая моя и чайник со свистком), уже непонятные свидетелям другой эпохи, что-то утрачивает, обновляет свое ядро, наращивает «годовые кольца» смысла. Тем не менее, вмешаться в инвариантную основу концепта нельзя, можно лишь постараться (без гарантии всеми признанного успеха) отделить его эпохальные и индивидуальные манифестации от его основы.
Именно эйдетичность концепта и делает его спорным. Он лишен конкретной фактичности образа и логической убедительности понятия и потому взывает к интерпретирующей коммуникации. Так, например, Иван Грозный в первом послании Курбскому постоянно возвращается к слову «царство» - «едино слово обращая пишу», - умножая и умножая аналогии: тут и Моисей, и император Константин, и притча Христа о разделенном в себе царстве, и Гедеон, и «Федор Ростиславич, прародитель ваш», и т.п. Это знаменитая реакция на слова Курбского об избиении «сильных во Израиле», а точнее, на альтернативный образ-концепт, и для окончательного прояснения собственной концептуальной альтернативы всегда чего-то не хватает. Настолько не хватает, что в итоге приходится прибегнуть к ее оправданию более, судя по всему, авторитетным на тот момент образом «земли» и к его встраиванию в литургическую формулу: «Русская земля правится Божиим милосердием, и Пречистые Богородицы ми-лостию, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и последи нами, своими государи».
(Возможно, перед нами пример своеобразного -неосознаваемого - противоборства концептов внутри одной точки зрения: «Русская земля», заключающая в себе фольклорный субстрат и разнообразно подчеркнутая в традиции через литературное осмысление легендарных Х1-Х111 вв., была образом недискуссионным, тогда как «царство» еще не успело освободиться от разнообразных коннотаций и сплотиться в относительно связное и видимое целое. В нем жили отголоски цеза-рианского римского и византийского величия, умозрительного «царствия небесного», официальной генеалогической модернизации - «наречеся Манамах царь великиа Русия», языческих «безбожных» царств и т. п. Упрочение концепта «преславного Российского царства» произойдет в катастрофических обстоятельствах начала XVII в., как некогда окончательное упрочение
концепта «светлой Русской земли» произошло в условиях катастрофы XIII в. Польза катастрофы, наверное, в том же, в чем польза мертвых для элегических контекстов: она обуславливает резкую идеализацию образа и, следовательно, его концептуализацию.)
Можно отнестись к примеру с Иваном Грозным лишь как к случаю пресловутой поэтики бесконечных аналогий и ехешр1иш’ов, присущей Средним векам, а можно увидеть в нем случай риторического «общего места», еще не ставшего окончательно понятием, не оторвавшегося от практики обсуждения и обобщения конкретных прецедентов. Философская теория такого «места» восходит к Платону и схоластам: в схоластическом концепте мыслится взаимосвязь образа (imago) и прообраза-образца (exemplar), причем последний не утрачивает вполне признак конкретной наглядности, хотя и в схематизированном виде (например, в виде геометрической абстракции или юридического казуса). Так, европейская мысль со времен схоластики удерживает в концепте понятие и представление, тогда как русская терминологическая традиция в силу ряда исторических причин «упускает» эту сдвоенность. (Возможно, одной из причин является подчеркнутая иконичность практически любого существенного знака в древнерусской культуре и поздняя практика обращения к универсалиям и к рефлексии над ними, а также связанное с этой ситуацией преобладание «умного делания» над умозрением. Т.е. я хочу сказать, что в силу подчеркнутой эйдетичности первоначальной традиции понятие затем было - в режиме полуосознанного противоречия - максимально дистанцировано от образа. Кроме того, новой, петровской и послепетровской, русской культурой был воспринят терминологический аппарат европейской науки XVII-XVIII вв., руководствовавшейся, в числе прочего, спинозистским принципом omnis determinatio est negatio, где negatio означает предельное отвлечение от всевозможных частных признаков и от образной конкретики. Замечательно, что средневековый славянский переводчик Ареопагита переводит понятие «теория» как «зрительное», но тем острее должна была выразить себя совершенно отвлеченная от всякой «зрительности» теория в современном русском языке, где философский словарь определяет ее как «систему взглядов», совсем не связанную со взглядом на вещи как таковым.)
Пусть схоластический концепт принципиально обобщен - он сохраняет возможность индивидуальных модуляций (примысливание к его логическому и образно-схематическому содержанию данных личного опыта). Так, например, драматически модулирует понятие пространства сохранивший прочные связи с традицией средневекового рационализма Паскаль, когда соединяет с логическим содержанием этого понятия образ актуальной вселенской бесконечности и незаместимое место собственного присутствия в бытии, связанное с болью, одиночеством и т.д. (фр. № 205).
Интересно и симптоматично, что англоязычный толковый словарь, например оксфордский Hornby, толкует концепт как idea и как invention, т.е. вымысел(!) тогда
как величественный Гальперин в переводе оставляет только «понятие» и «общее представление», игнорируя момент партикулярности, присущий воображению. Да и с «идеей», которая полагается как основа концепта, не все так просто. В нынешнем русском узусе слово «идея», пришедшее в русский язык сравнительно поздно (по Фасмеру в начале XVIII в.), выражает скорее чистый, безо'бразный смысл, а в иных новоевропейских языках (благодаря схоластике?) в нем продолжает жить исконно-греческий «вид» и опять же «образ». Ср .: у Ожегова идея как «мысленный образ» оказывается на четвертом, последнем месте в списке значений, тогда как у того же Homby он стоит на первом месте в характерной связке: thought, picture in the mind.
...Из всего этого, как мне кажется1, следует исторически определившаяся необходимость использования в книжном русском языке понятия «концепт». В качестве дополнительного аргумента можно привести пример легких терминологических судорог, возникавших в тех случаях, когда этого понятия явно не хватало. Я вижу эти судороги, например, у В.В. Колесова в его замечательной книге «Мир человека в слове Древней Руси», где он вынужден прибегать к очень сложным определениям, вроде таких: доминантные понятия, сохраняющие руководящий «внутренний образ». Или: неопределенный признак древнего словесного образа, кристаллизующийся со временем в термин-понятие. Мое субъективное мнение: Лихачев взялся за концептосферу потому, что ему уже давно, начиная с «Поэтики древнерусской литературы» (а может быть, и с более ранних времен), ощутимо не хватало чего-то в этом роде. И не случайно это предложение было сделано русским медиевистом, которому как никому иному была ясна историческая природа понятия-представления (ср. пример с Грозным).
Некоторые признаки сближают концепт и символ. Возможно, спросят: в чем отличие концепта от символа? Кажется, только в одном: символ все же гораздо более нагляден и индивидуален в своей наглядности; но если даже в каких-то экспериментальных целях мы попробуем поставить между ними знак равенства, то отличие бросится в глаза еще резче: символ активно указывает на смысл, тогда как концепт указывает на специфический способ бытования смысла, отличный от образа и понятия. Символ онтологичен, концепт методологичен.
Что касается терминологических новаций, то я сам не большой охотник до них. Но мне представляется, что перед нами тот случай, когда понятие проходит в языке органичный исторический путь до-уточнения.
В заключение хочу попросить у коллег прощения, если повторил чьи-то аргументы, не сославшись
1 Не могу удержаться, чтобы не указать на модернизированную «концептуальность» выражения «как мне кажется» (вариант: «как мне представляется»). В нем присутствует та самая «идея как вид и представление», но, в отличие от греческого прототипа, она здесь выражает также авторскую модальность высказывания и принципиальную логическую размытость гуманитарного понятия-концепта.
на имя участника, а также за понятную для жанра письменной реплики тяжесть изложения.
PS. В отличие от профессора Васильева (в целом благожелательно принимающего новацию) я не стал бы использовать концепт как синоним «понятия» именно в силу обсуждаемых различий между ними. Тем более я не стал бы соблазняться его «готовностью к употреблению»: такая готовность не избавляет от необходимости осознавать границы применения термина и его историческую ретроспективу.
PPS. Что касается того, может ли концепт отражать «частности» культуры, или он всегда фундаментален, универсален и восходит к какому-то началу времен (в разговоре был такой поворот темы), то можно допустить, что некоторая реальность в нашем сознании может как в первый раз - или вновь - концептуализироваться, так и утратить свой концепт. И все же представления о некоторых реальностях не могут концептуально деградировать без кризиса человечности как таковой. К ним, например, относится тот же «дом». Поэтому такие понятия сколь концепты, столь и кон-трацепты...
PPPS. В обсуждении возник резкий оценочный момент: «прециозный язык» [Б.В. Орехов: Это аналог с прециозным языком, мне кажется. Е.А. Слободян: Возможно. Или «концепт» употребляется просто с целью словоупотребления ради словоупотребления, от чего, конечно, язык и узус как саморегулирующиеся системы будут постепенно избавляться]. Позвольте вмешаться. «Прециозность», если отвлечься от вкусовых и внешних культурологических критериев, сама по себе хоть и досадный (для носителя языковой нормы), но небольшой грех. История языка знает довольно примеров как бы «бессмысленной» языковой моды, которая на деле оборачивалась своего рода апробацией слова в разных речевых средах. Даже если не обращаться к классическому словарю петиметров эпохи рокайля (от которого, заметим, не все кануло в русскую языковую Лету), примеры легко найдутся. Словечко «консенсус», как помнят недавние языковые старожилы, первоначально было яркой чертой анекдотического образа М.С. Горбачева (а до этого находилось в словаре узких дипломатических жаргонизмов). Ничто не предвещало этому, с позволения
сказать, «концепту» долгую жизнь: были и вековечное русское словарное соответствие, и смех по углам. Тем не менее слово почему-то выжило и закрепилось (Бог весть насколько, но уже без стилистической дискриминации). Дешевая политическая куртуазность ушла, а слово зачем-то осталось. Причем осталось именно с концептуальным «послевкусием», в котором
- и стилистическая ретроспектива перестройки 80-х, и баланс между рутинной неправдой политики и никому не нужной правдой жизни в 90-е, и политологический постмодерн 2000-х с его попыткой соединить иронические эскапады и доктринерство. (Полагаю, что в словаре западных политиков «консенсус» уже давно, если не изначально, лишен всяких концептуальных ароматов.)
Прециозные моменты в этой связи могут быть свидетельством бурной и - неизбежно - по видимости беспорядочной концептуализации слова или даже обособленного простого знака. Например, появление буквы «ер» в различных наименованиях в новейшее время: «КоммерсантЪ», «КупецЪ» и т.п. Просто изобилие примеров. В общем, более или менее ясно, зачем старую букву заставляют в таких случаях служить на манер цирковой собачки. Но вот еду в автобусе и случайно обращаю внимание на рекламу каких-то перевозчиков на стенке: «Купава - ТрейлерЪ». Понятно, что трейлеру, в отличие от коммерсанта и купца, «ер» идет ровно так же, как корове седло (не менее, чем трейлер безызвестной Купаве). Понятно и другое: буква именно в этом гротескном случае начинает наиболее резко обнаруживать свою отделившуюся от прежней функции семиотику. Новоявленные петиметры (или, скорее, двоюродные по отношению к ним носители «галантерейных» пристрастий) используют полуотчетливость концепта в своих скромных целях, как Липочка из комедии Островского: «Сами не понимают, как блеснуть очаровательнее!».
(Боюсь заболтаться, но ведь прециозность - одно из почти непременных следствий когда-то произошедших катастроф? См. выше. Галантность манерно использует фиговые листы, почти не задумываясь о высоком драматизме ситуаций, их породивших.)
Язык, в самом деле, «саморегулируется», вот только принципы этой регулировки не так ясны, как кажется.
