CC BY
17
Н.В. Коровицына
(Институт славяноведения РАН, Москва)
Поляки при новом порядке: некоторые современные оценки
Abstract:
Korovitsina N. V. Polish People under the New Order: Some Contemporary Evaluations
Resting on the studies by Polish sociologists, the author demonstrates important social and economic implications of the passage from the Socialism to the Capitalism and the sources of a new social conflict. The focus is on the growth of social inequality and on the critical position assumed by modern Polish towards these developments. Ключевые слова: Польша, посттрансформация, социальные классы, «выигравшие» и «проигравшие», эгалитаризм, власть и общество.
Поляки расходятся в оценках нынешней социальной реальности своей страны. Ее нельзя назвать ни неблагополучной, ни решительно позитивной. Приводятся данные: 21% населения страны говорит ныне, что приватизация - ключевой процесс общественной трансформации - оказала положительное воздействие на его жизнь, а 26% - отрицательное; 47% респондентов считает рыночную экономику лучшей экономической системой для Польши, решительно возражает им 42% опрошенных1. Поэтому некоторые исследователи процесса реформ («великой перемены»), как и часть политических деятелей, склонны оценивать посткоммунистическую Польшу в категориях политического, экономического и социального успеха. Другие же знатоки положения преимущественно бедных и малообразованных слоев из малых городов, сельской местности и периферийных сегментов экономики, а также оппозиционные политики говорят об упущенных возможностях нации и несправедливом распределении цены реформ. Их результат - обнищание огромной части общества, для которых «лучшее будущее уже прошло», и незаслуженное процветание «выигравших» от проведенных преобразований. Все эксперты по-своему правы. Оказалось, чем более безнадежно люди воспринимают свою ситуацию, тем очевиднее для них определение «выигравших» от реформ как «более равных по сравнению с остальными». Со временем оптимизм в оценках реформ угасал, и на первый план в исследованиях системных перемен в Польше выступили их негативные стороны.
Тема социального неравенства, глубокой дифференциации общества в результате социально-экономической и политической трансформации после 1989 г. наиболее полное освещение получила в книгах, вышедших в последние годы в Институте политических исследований Польской академии наук (ИСП ПАН). Разочарование политическими и
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
63
экономическими реформами в стране, говорится в этих работах, тем больше, чем сильней была надежда граждан на улучшение их жизни и позитивные перемены в человеческих судьбах в результате трансформации. Люди верили в лидеров «Солидарности», ожидая от них реализации призывов к свободе, самоуправлению, справедливости и человеческому достоинству. Люди из бедных регионов, рабочие теперь недоумевают: «Предполагалось, что наступит демократия, но у нас капитализм. И к чему это ведет?», «Нет справедливости и нет работы»2.
Противоречиво оценивается польскими специалистами развитие страны в последние два десятилетия. Так, с началом стратегии радикальных реформ Польша относительно быстро вступила на путь экономического роста. Она была первой посткоммунистической страной региона, вернувшейся в 1996 г. к уровню ВВП, характерному до начала перехода. В последние двадцать лет Польша сокращала разрыв в ее развитии от Западной Европы быстрее других стран региона. Однако экономический рост не гарантировал улучшения качества жизни населения. Более того, уровень доходов польских домохозяйств в условиях ускоренного экономического роста демонстрировал наивысшую по сравнению с другими странами Центральной Европы поляризацию. Польша - одна из стран с самым большим в Европейском союзе неравенством доходов и самой большой концентрацией доходов среди наиболее высокооплачиваемых, но в то же время одна из беднейших по душевому показателю ВВП. Потребуется, как прогнозируют исследователи, еще не менее двадцати лет, чтобы догнать западноевропейские страны по уровню ВВП на душу населения. В конце прошлого десятилетия процент относительно бедных (с доходами около 50% средних и ниже) был в несколько раз выше, чем в других странах региона. Вместе с тем, процент относительно богатых (с доходами в 200% от средних и выше) здесь идентичен чешскому и венгерскому, но выше, чем в восточной части Германии и Словакии3. При этом польские авторы отмечают недостаток знания о контрастах в доходах и больших экономических дистанциях, что, по их мнению, облегчает легитимизацию властью существующего порядка4. Огромная разница в доходах свидетельствует о слабости современного «общества среднего класса» в Польше, более близкого в этом отношении странам «периферийного капитализма»5.
Важной чертой ситуации в Польше называется медленный, но верный рост различий между благополучными слоями населения и остальной его массой, включая еще не полностью развившийся средний класс. Обнаружен эффект кумуляции видов неравенства. Наиболее существенны неравенства экономические и социальные: они очевидны для польских специалистов
64
Н.В. Коровицына
после 20 лет политического перехода. Неравенство между людьми высоких рангов социальной иерархии и неуспешными - не обязательно по их собственной вине, а в силу игры ситуационных факторов - расширяется. Это проступает уже в том, как преуспевающие жители Варшавы и некоторых других городов все больше стремятся изолировать себя от остального населения. Публичное пространство сужается и захватывается более богатыми, часто элитарными группами общества. Вместе с тем, почти треть польского населения живет в бедности: это наиболее высокий показатель в Европейском союзе6.
Первый период общественного перехода в начале 1990-х годов отмечен резким ростом бедности и появлением массовой безработицы, которая стала интегральной частью польской социальной реальности, возникнув вместе со свободной рыночной экономикой. В 1995-1996 гг. эта негативная тенденция приостановилась, и отмечалось сокращение бедности, но с 1997 г. бедность вновь начала постепенно расти. Около 2004-2005 гг. масштабы бедности стабилизировались и начали демонстрировать нисходящую тенденцию, особенно отчетливо проявившуюся в 2006 г. Однако характер бедности, как и безработицы, остался неизменным, - со значительной чрезвычайной бедностью и длительной безработицей, устойчивыми по отношению к мерам социальной политики. Исследования, проведенные в Польше в первые годы политических и экономических реформ после падения коммунизма, показали, что бедность в этой стране не всегда явление «поверхностное и временное». Нередко это глубоко укорененный и даже хронический процесс, сочетающийся с многосторонней депривацией - ощущением социальной изоляции и потерянности, лишенности (в состоянии материальной депривации живет треть польского населения). Старые и новые, вызванные переходом к рыночной экономике, формы бедности имеют тенденцию «наследования» из поколения в поколение.
Все социоэмпирические исследования, проведенные в последнее десятилетие, демонстрируют низшие показатели бедности в крупных городах, тогда как наибольшее количество бедных людей живет в сельской местности. Важнейшим «генератором бедности» называют в Польше безработицу и факт проживания в сельской местности (в отличие от развитых капиталистических стран, где бедность характерна главным образом для городских агломераций)7. Сельские семьи отличаются более низкими, чем в городе, денежными доходами, которые не могут компенсировать преимущества ведения натурального хозяйства. Чрезвычайная бедность в селах в 2009 г. составляла 9,2%. Долгие годы одной из наиболее болезненных социальных и экономических проблем в
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
65
сельских районах остается безработица и бедность в связи с закрытием государственных хозяйств, сопровождающимся низкой
производительностью мелких ферм. «Скрытая безработица» сочетается в селах с низким уровнем образования населения и отсутствием перспектив для молодежи. Положение села - не только финансовое, но также социальное и культурное - настолько тяжело, что его называют «другой Польшей»8.
Выразительная черта бедности в нынешней Польше - ее распространение на детей и молодежь. Вероятность бедности повышается с количеством детей в семье. В 2009 г. 21,3% людей из больших семей (с 4 и более детьми) жили ниже уровня прожиточного минимума. Уровень бедности больших семей в 4 раза выше, чем населения в целом. Но в Польше есть такие анклавы бедности - например в г. Лодзь, - где она характерна для детей из всех типов семей, в том числе малодетных. Уровень безработицы среди молодежи вдвое выше, чем населения в целом. К тому же феномены, получившие в науке название «травма великой перемены» и «культура неопределенности», влияют на молодежь в гораздо большей степени, чем на другие части общества. Исследователи используют понятия аномии или апатии для описания состояния молодежи. Вхождение во взрослую жизнь нередко оказывается очень трудным процессом для молодежи в Польше. Поэтому помощь, предоставляемая старшим поколением молодым, в несколько раз больше, чем помощь самого молодого поколения родителям. Подобная асимметрия межпоколенческих отношений является характерной чертой жизни польских семей. Она указывает на то, какие возрастные группы в большей степени принадлежат к нуждающимся. Для польской молодежи подходит определение «поколение
„ 9
неравных возможностей» .
В центре внимания исследователей ИСП ПАН находятся исторические судьбы польских фермеров и рабочего класса, составлявших до 1989 г. социальную основу прежнего рабоче-крестьянского общества. Значительное снижение численности фермеров началось относительно недавно, во время перехода от социализма к свободному рынку, особенно в его первые годы. Спад продолжился и в первом десятилетии XXI столетия, этот процесс интенсифицировался после вступления Польши в Евросоюз в 2004 г. Среди фермеров высок уровень межпоколенческой преемственности, когда социальный статус передается от отца к сыну. У 8 из 10 фермеров отец также был фермером. Барьеры мобильности, отделяющие фермеров от других сегментов общества, обозначились еще в 1980-е годы. Социальная замкнутость этой социальной группы усиливается ее брачной
66
Н.В. Коровицына
гомогенностью: в 2002 г. у 73% фермеров жены были из той же группы населения10.
Польские фермеры занимают низшие позиции среди всех социально-профессиональных групп по уровню доходов, заработков и накоплений, даже несмотря на улучшение их объективного экономического статуса. Культурный разрыв между «аграрными категориями» и интеллектулами и менеджерами, по оценке специалистов, превышает
экономическое/финансовое неравенство между ними. Ресурсы человеческого капитала фермеров гораздо ниже средних для польского общества в целом и ниже средних для сельской местности.
Общий низкий уровень образования означает меньшую интеллектуальную гибкость - фактор особенно важный при адаптации к быстро изменяющемуся миру. Как показали более ранние работы специалистов ИСП ПАН, недостаток образования ведет к отсутствию «когнитивного предпринимательского духа», предопределяющего жизненную мобильность и активность человека11. Социокультурный портрет современных польских фермеров оказался достаточно мрачным. Горизонт их потребностей и устремлений, по оценке исследователей, не превышает минимального уровня социальной безопасности. Они обладают более высоким по сравнению с другими социопрофессиональными группами уровнем авторитаризма. Представители этой группы характеризуются недоверием, консерватизмом и материализмом, склонны к предрассудкам. Многие из этих людей, до недавнего времени «кормившие и
защищавшие», несчастливы и демонстрируют признаки депрессии и даже
12
суицидальные наклонности .
В последнее десятилетие социализма многие эксперты в Польше рассуждали на тему о том, примет ли общество, особенно его рабочий класс, рыночную экономику, предполагавшую закрытие многих крупных предприятий, созданных в период социализма. Высказывалось мнение, что введение новой системы принесет многие беды народу, не готовому их вынести. Звучали опасения, что трудности рыночной экономики вызовут общественное сопротивление и заблокируют процесс реформирования страны.
Действительно, рабочий класс и главным образом важнейший сегмент этого класса - занятые на крупных предприятиях, уже в первую фазу общественной трансформации стали ее главным «проигравшим». Это нашло выражение в росте среди них численности безработных и трансфере людей из основного на периферийный рынок труда. Исторический парадокс -класс, бывший основой прежней системы, веривший в свою руководящую роль и не без оснований надеявшийся выиграть от инспирированной им
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
67
резкой смены строя, больше всего от нее потерял. Рабочие не могли найти рациональное объяснение случившемуся13. Однако, хотя смена системы и введение рыночной экономики потребовали, прежде всего от рабочего класса и особенно в Польше, высокой социальной цены, фактически оппозиция со стороны рабочих была небольшой, и наемные работники воздержались от блокирования реформ. Как польский народ относился к рыночной экономике и как это отношение эволюционировало?
Многие исследования начала 1980-х годов - периода так наз. первой «Солидарности» - показывали, что поляки хотели «хорошей» социоэкономической системы, которая должна была бы сочетать черты рыночной экономики, оценивавшиеся позитивно, и элементы социалистической системы, также воспринимавшиеся как положительные, особенно эгалитаризм и социальные гарантии. В то же время социологи обнаруживали сильную общественную поддержку принципа соревновательности - столь внушительную, что он даже получил название «мифа соревновательности». Вместе с тем, слово «социализм» (в противовес «коммунизму») вызывало позитивные ассоциации у большинства людей. Высоко оценивались идеи «коллективной собственности» и рабочего самоуправления.
Введение военного положения повлекло некоторые сдвиги в общественном мнении. Поддержка крайнего эгалитаризма «равных желудков» сократилась, хотя умеренный эгалитаризм все еще активно приветствовался, принятие социализма уменьшилось, а поддержка частной собственности в экономике возросла.
Современные исследователи задаются вопросом: как случилось, что в 1990 г. польский народ не наложил вето на реформы, проведенные экономистом Лешеком Бальцеровичем? Отвечая на этот вопрос, они приходят к заключению, что общественное одобрение было ключевым фактором успеха польской трансформации. В начале 1990-х годов -критический период польского перехода - социально-экономические взгляды польского населения по ряду позиций отличались от их взглядов середины 1980-х годов, что и сделало возможным переход.
Выделяют две группы рабочих, составлявшие противоположные фланги социально-политического спектра в решающие годы общественного перехода14. Первая - традиционалисты и эгалитаристы «советского типа», которые поддерживали централизованное планирование и командно-административную систему; государство, по их мнению, должно было регулировать зарплаты, производство и занятость, обеспечивать социальное равенство. Приватизация ими однозначно отрицалась. Это отношение было непоследовательно в одном аспекте: его сторонники поддерживали принцип
68
Н.В. Коровицына
соревновательности. К данной группе принадлежала треть рабочих. Противовес им составлял небольшой процент (5%) людей с либеральными взглядами, безусловно принимавших свободный рынок и трудности, которые он нес обществу, веривших в неизбежность безработицы и необходимость приватизации государственных предприятий.
Третья и основная группа, главная для польских реформ, включала 60% рабочих. Ее образовывали сторонники умеренной, «безопасной» рыночной экономики. Взгляды этой группы характеризовались специфической амбивалентностью. Сторонники ее верили, что государственная собственность в экономике должна быть ограничена, но государство продолжало бы играть роль в народном хозяйстве; должно быть ускорено развитие частного капитала, но государственные предприятия не продавались бы частным собственникам. Централизованное планирование отрицалось: государство не должно управлять бизнесом или определять заработки и цены. Они выступали за денационализацию государственных предприятий и продажу их частным компаниям, основанным на польском капитале. Данная группа не принимала безработицы, считая, что все желающие должны иметь работу. В целом эти люди поддерживали рыночную экономику, хотя и с большими оговорками. Такой подход получил название «ограниченного принятия» и предопределил специфическую черту переходного периода 1980-1990-х годов -непоследовательное отношение к переменам, когда две трети людей хотели рыночной экономики «с человеческим лицом».
Рабочее, особенно высококвалифицированное, сообщество накануне перемен состояло из относительно благополучных групп, в ценностном и многих других отношениях напоминающих средний класс как результат «обуржуазивания рабочего класса», амбивалентного и прагматичного по отношению к существующей социополитической системе, утратившего традиционный рабочий радикализм. Они принимали «польский капитализм», отвергая «польских капиталистов». Частный предприниматель находил поддержку только в том случае, если он был не слишком богатым15.
В польской литературе вводится понятие приватизационного диссонанса: рабочие в целом одобряли приватизацию государственных предприятий на основе польского капитала, но только не на тех предприятиях, где они сами работали. Поддержка денационализации предприятий возросла в 1991-1995 гг., сопровождаясь низким уровнем готовности респондентов работать в частных компаниях. Это был один из факторов снижения и даже исчезновения рабочей солидарности, как и готовности участвовать в массовых акциях. Во время системного перехода в Польше в 1989 г. и позднее большинство рабочего сообщества
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
69
дистанцировалось от их собственных организаций - органов рабочего самоуправления и профсоюзов - и не использовало их для утверждения своей коллективной позиции в борьбе за смягчение рыночной системы.
Депролетаризация и фактическое вытеснение рабочего класса из структуры общества на начальном этапе возникновения польского капитализма не означали его исчезновения, но сопровождались идеологической фрагментацией, экономической, политической и культурной деградацией этого класса. Поэтому хотя рабочие быстро разочаровались в реформах, это не повлекло за собой акций коллективной оппозиции. Начало 1990-х годов считают временем широко распространенного в обществе чувства «покинутости» политической элитой.
В 1990-е и первое десятилетие 2000-х годов, показали исследования ИСП ПАН, несмотря на существенные трудности и массовую безработицу, сохранились три основные позиции в отношении к рыночной экономике: поддержка крайнего эгалитаризма, открытой рыночной экономики и ожидание «безопасной» рыночной экономики со всей непоследовательностью последней позиции. Сохранились и пропорции этих групп. Наибольшую составляли сторонники «безопасной» рыночной экономики, меньше по численности группа сторонников эгалитарно-статической модели, тогда как сторонники открытого рынка без какой-либо системы социальной безопасности образовывали самую небольшую группу.
С течением времени сложилось деление работающих поляков на «выигравших» (преимущественно частные собственники) и «динамичных индивидов» (хорошо образованные профессионалы в крупных корпорациях), с одной стороны, и «традиционалистов» (адаптировавшиеся квалифицированные рабочие) и «проигравших» (преимущественно неквалифицированные рабочие - не более 20%), с другой.
Работающие поляки, согласно социологическим данным, относительно редко верят в существование классовых конфликтов между капиталом и трудом. Нечасто упоминается и конфликт между частными работодателями (польскими и зарубежными, включая крупные корпорации) и работающими за зарплату. Наиболее важный социальный конфликт в современной Польше - между «теми в правительстве» и «управляемыми». Чаще всего упоминаются конфликты по поводу власти, идеологии, оценки коммунистической эпохи. Респонденты относительно редко говорят о конфликте между образованными и необразованными сегментами общества. Иерархия социальных конфликтов практически не меняется в последнее десятилетие16.
70
Н.В. Коровицына
Вместе с тем, регистрируются существенный рост поддержки социального равенства и явное отвращение по отношению к богатым. Понятия «частный предприниматель» и «частный работодатель» обычно оцениваются позитивно, но если к ним добавляется прилагательное «богатый», эмоциональная нагрузка мгновенно меняется с позитивной или нейтральной на негативную. Польский народ, по утверждению его исследователей, - явный противник социального неравенства. Даже группы с высоким финансовым статусом считают нынешнее экономическое неравенство в Польше чрезмерным. Широко распространенное здесь чувство неравенства и несправедливости заслуживает серьезного внимания политиков: большинство респондентов ожидает намного более эгалитарной версии капитализма по сравнению с существующей моделью.
Вызывает беспокойство и другая тенденция: люди верят в существование конфликта между правителями и управляемыми, даже более драматически, между институциями парламентской демократии (парламентом и правительством) и обществом. Процент польских граждан, высказывающих подобное мнение, гораздо больше, чем в других странах. Ускоренными темпами растет конфликт между властью и рабочим классом, связанный с дефицитом его социального контроля над элитами. Исследователи ИСП ПАН связывают все это с недостаточным развитием гражданского общества в Польше.
В последние годы отношение к демократии как ценности в Польше практически не менялось. Социологи констатируют, что результаты исследований 2001, 2005 и 2007 гг. мало отличались от данных 1999 г. Ранее предполагалось, что с ростом уровня образования и сменой поколений поддержка демократии будет возрастать. Этого, однако, не происходит. Регистрируется отсутствие существенного различия в этом отношении между молодежью (менее 29 лет) и людьми старшего возраста. А поддержка тезиса «демократия предпочтительнее любого другого режима» в 1992-2004 гг. колебалась в промежутке 31-40%, что намного меньше по сравнению не только со странами Запада (65-93%), но также и латиноамериканскими странами (в 2004 г. Мексика - 53%, Аргентина - 64%, Чили - 57%, Уругвай - 78%)17.
Лишь 3% взрослых поляков декларируют членство или участие в деятельности партии или ассоциации политического характера, что считается одним из признаков выраженной политической апатии населения18. По оценке специалистов, доверие политическим партиям в Польше намного меньше, чем в других посткоммунистических странах. Ниже по сравнению с ними у поляков и доверие к остальным государственным институциям (полиция составляет исключение), а также к
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
71
политикам. Последнее в Польше почти отсутствует. Участие в парламентских выборах с начала 1990-х годов в Польше на 10-15 пунктов ниже, чем в пяти странах Центральной и Восточной Европы (ЧР, Словакия, Венгрия, РФ, Латвия). Многие поляки разочаровались в деятельности политических партий. Уровень социального доверия («большинству людей можно доверять») в Польше ниже по сравнению с центрально- и западноевропейскими странами. Поляки не доверяют друг другу, считают исследователи. К концу 1990-х годов исчезли существовавшие по инерции старые формы организации, характерные для периода до 1989 г.
Общественная жизнь, делается вывод в современной литературе, переживает регресс не только в сравнении с активностью поляков времен «Солидарности», но и в последнее десятилетие19. Социальный капитал снижается в условиях доминирования потребительства, индивидуализма, ориентации на успех, прежде всего материальный, а также под влиянием массовых миграций за заработками, главным образом людей молодых и образованных. Открытие европейских рынков труда для польских граждан в 2004 г. исследователи считают подлинно революционной переменой. Удовлетворенность демократической формой правления увеличивается в периоды экономического роста и повышения благосостояния20.
В целом, коллективное сознание поляков характеризуется как демонстрирующее признаки амбивалентности и антиномии: неодобрение богатых, сопровождающееся принятием частных работодателей; поддержка эффективности и соревновательности при экстраординарной популярности идеалов социального эгалитаризма; декларации о наиболее серьезном социальном конфликте между властью и обществом, сочетающиеся с неспособностью создать механизмы социального контроля над властью.
Некоторые исследователи считают, что работающие поляки, включая рабочих, не принимают капитализм или принимают капитализм как таковой, но не его польский вариант. Другие придерживаются мнения, что польский народ отвергает многие политические и социальные аспекты ситуации в стране. Он более склонен к неокорпоративной модели скоординированной
рыночной экономики, скорее эгалитарной, близкой скандинавским странам,
21
с доминированием малых и средних предприятий .
По результатам социологических опросов, простые люди в Польше чувствуют возрастающее удовлетворение от членства их страны в ЕС, тогда как польские политические элиты - и в целом восточноевропейские, в отличие от западноевропейских, - становятся все большими евроскептиками, не видя преимуществ евроинтеграции - ни коллективных, ни индивидуальных. Специфически польским явлением называется феномен разделенных элит и разделенного общества: различное отношение к
72
Н.В. Коровицына
европейской интеграции характерно не только для элит, с одной стороны, и остального общества - с другой, но и в еще большей степени для отдельных частей элит и общества. Деление, существующее между элитами (и внутри общества), в последние годы вылилось в распад на две разные Польши, состоящие из «настоящих поляков», считающихся патриотами, и «либералов», обвиняемых в отсутствии морального стержня. В свою очередь, либеральный лагерь исключает консерваторов и их сторонников из сообщества «подлинных европейцев», ориентированных на «цивилизованный» Запад22. Поэтому отношение к евроинтеграции было и остается важной детерминантой деления политической сцены, отношения к истории, модели польской демократии, т.е. речь идет о двух различных и конкурирующих подходах к внутренним и международным делам. Диспут по поводу собственной идентичности доминирует в стране над диспутом по поводу Европы. Вовлеченность Польши в дела ЕС, заключают в ИСП ПАН, еще долгое время будет обусловлена национальной политикой и
23
внутриполитическими разногласиями .
Двадцатилетие - достаточно продолжительный период для изменения форм собственности, институциональной, политической и экономической среды, но слишком короткий для существенных культурных сдвигов. Так, современная Польша - одна из стран с чрезвычайно динамичным уровнем образования. Численность учащихся вузов возросла здесь за 20 лет с 400 тыс. до 2 млн. чел. Произошел подлинный образовательный бум. Рост ценности образования, особенно высшего, считают в стране одним из важнейших результатов трансформации. Однако нынешняя образовательная политика ведет к воспроизводству социального неравенства, когда положение молодых людей оказывается отражением образовательного и финансово-экономического статуса их семей. Низкий социальный статус и неблагоприятные образовательные, экономические и культурные условия семьи, как показали исследования, строго ограничивают образовательные возможности детей, привязывая их к тому же социальному классу, шансы перемещения из которого «наверх», как правило, невелики24. Выходцы из наиболее обеспеченных семей получают высшее образование в 10 раз чаще, чем молодежь из бедных семей, существующих на уровне ниже
25
прожиточного минимума25.
Анализируя региональные различия в уровне образования, польские авторы пришли к выводу, что старые линии деления городских и сельских территорий уступили место делению на крупные города и остальную страну. Крупные города превратились в ключевые образовательные центры и рынки труда для высококвалифицированной рабочей силы. В последние два десятилетия общественной трансформации различия между городской и
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
73
сельской местностью в уровне образования населения возросли. Таким образом, люди разного социального происхождения, места жительства и уровня доходов обладают неравными возможностями, предопределяющими условия их вступления во взрослую жизнь. Специалисты выражают обеспокоенность по поводу того, что образовательное неравенство ведет к закреплению основных социальных делений, общество теряет черты открытости, а это затрудняет присоединение Польши к европейской группе просвещенных и модернизированных обществ.
В то же время, иерархию профессионального статуса, как и в период социализма, в Польше возглавляет университетский профессор. Уровень доходов, предоставляемых отдельными профессиями, при новом порядке стал цениться гораздо выше, чем раньше, но не за счет образования. Последнее в польском обществе как обществе меритократическом считается наиболее ценным, даже среди самых бедных слоев населения. На образование детей бедные тратят значительную долю (10%) семейного бюджета, не удовлетворяющего базисные потребности26.
Образовательное неравенство имеет выраженную социально -классовую основу и продолжает усиливать социальное деление, хотя с каждым годом молодые люди из рабочего класса или фермерского происхождения проявляют все больший интерес к получению высшего и общего среднего образования. Но этим устремлениям, свидетельствует практика, редко суждено осуществиться, что вызывает разочарование людей системой, принесшей свободу, но не справедливость для всех.
За исключением начальной школы в Польше отсутствует тип школ, в которых представленность учащихся из отдельных классов и слоев общества соответствовала бы принципу пропорциональности этих групп в социальной структуре. А доступность учебы в университете считается в прямом смысле наследственной. Таким образом, образовательная революция 1990-2009 гг. лишь углубила существующие структурные и экономические различия, воспроизводя «замкнутый круг» бедности27.
Обнаружена и другая тенденция: резкий рост количества учащихся вузов сопровождался отчетливым снижением качества образования - в средней и высшей школе, особенно в частных вузах, за счет которых в основном и шел рост численности студенчества. Обучение в бесплатных государственных вузах стало элитарным и труднодоступным. Учащийся такого вуза крестьянского или рабочего происхождения является скорее исключением, чем правилом. Если дети из этих семей получают высшее образование, то, как правило, в частных платных вузах. Их учеба финансируется всей семьей, часто за счет основных жизненных потребностей. Однако в частных вузах стандарты образования ниже, чем в
74
Н.В. Коровицына
государственных. В результате студенты из бедных семей оказываются обманутыми дважды: они платят за что-то неспособное обеспечить им возможность достойной работы и конкурентоспособной квалификации28. В целом, драматический разрыв в образовательных возможностях бедных и богатых сохраняется, способствуя все большему закостенению социальной структуры. В этой связи следует учитывать, что чувство несправедливости, вызванное неспособностью достичь определенных социальных позиций при социализме, провозглашавшем социальное равенство, было сильней, чем после его падения. Последнему в немалой степени способствовало разочарование в возможностях достижения желаемых профессиональных позиций.
Польские обществоведы склонны считать, что в их стране с трудом преодолевается наследие консервативной, закрытой для инноваций культуры сельского типа. Как и большинство стран Центральной и Восточной Европы, Польша не пережила в полной мере процессы урбанизации и индустриализации. Модернизационные сдвиги, происходившие на Западе при жизни ряда поколений, осуществились в Польше в течение десятилетия: менялось положение социальных групп, некоторые профессии переставали существовать и заменялись другими. Это вызывало истерию, агрессию, иррационализм, а также недоверие и неуважение к установившемуся порядку.
В прошлом главной осью общественного конфликта было отношение между «миром власти» и «миром труда». После произошедших перемен критическое восприятие власти вернулось. Общественная структура вновь воспринимается людьми в категориях «мы» и «они». Под «они» подразумевается не только элита власти, как раньше, а также «выигравшие» от трансформации и больше всего нажившиеся на ней. Исследования общественного мнения указывают на стабильный критицизм решающего большинства поляков - независимо от социальной принадлежности и уровня образования - в отношении чрезмерных и возрастающих материальных различий между людьми, убежденность в недостатке равенства шансов для обогащения, крепнущее ожидание более эгалитарной политики доходов со стороны государства. В оценке структуры общества преобладает представление не только о ее крайней дифференциации, но и о выразительной тенденции дальнейшей дихотомизации, о разделении на богатых и бедных, «выигравших» и «проигравших». Посттрансформационная структура общества, в сущности, не утратила своих классовых особенностей, а создала их новые полюса. Сохраняется традиционный классовый конфликт, который лишь проявляется в модифицированных формах29.
Поляки при новом порядке: некоторые современные.
75
Социально-экономическая проблематика никогда в период после 1989 г. не играла роли действительно разделяющего политические группы Польши фактора. Хотя политики из консервативной партии «Право и справедливость» часто, особенно в период избирательных компаний, выдвигали социальные лозунги, такие как «Польша Солидарности» в противовес проекту «Либеральной Польши», идентифицирующемуся с Гражданской платформой, но, находясь у власти, они проводили социальный и экономический курс, не отличавшийся от политики либерального и посткоммунистического социал-демократического правительств30. Таким образом, можно констатировать, что структура политической сцены и направленность социально-экономических преобразований в стране в последние два десятилетия недостаточно соответствуют как динамике социальной структуры, характеризующейся нарастающим классовым неравенством, так и вектору общественного мнения.
Примечания
1 Szczepanski M.S., Sliz A. The transition from socialist to a market economy. Privatization: the point of view of the Polish society // Polish sociological review. 2010. № 2.
2 Polacy rowni i rowniejsi. Warszawa: Instytut studiow politycznych Polskiej Akademii Nauk, 2010. S.10.
3 Poland and its people in united Europe. Warsaw: Institute of political studies, Polish Academy of Sciences, 2011. S. 191.
4 Polacy rowni i rowniejsi. S. 71, 73.
5 Ibid. S. 117.
6 Ibid. S. 8.
7 Ibid. S. 129.
8 Poland and its people in united Europe. S. 62-63.
9 Ibid. S. 72.
10 Ibid. S. 155.
11 Mach B.W. Transformacja ustrojowa a mentalne dziedzictwo socjalizmu. Warszawa: Instytut studiow politycznych Polskiej Akademii Nauk, 1998.
12 Poland and its people in united Europe. S. 167.
13 Jarosz M. Wladza. Przywileje. Korupcja. Warszawa: Instytut studiow politycznych Polskiej Akademii Nauk, 2004. S. 29-30.
14 Poland and its people in united Europe. S. 173-174.
15 Wykluczeni. Wymiar spoleczny, materialny i etniczny. Warsaw: Instytut studiow politycznych Polskiej Akademii Nauk, 2008. S. 101-103.
16 Poland and its people in united Europe. S. 181.
17 Szawiel T. Democratic consolidation in Poland: support for democracy, civil society and the party system // Polish sociological review. 2009. N° 4. S. 490.
18 Polacy rowni i rowniejsi. S. 305.
19 Ibid. S. 314.
76
H.B. KopoBu^ma
20 Szawiel T. Democratic consolidation in Poland: support for democracy, civil society and the party system. S. 504.
21 Polacy rowni i rowniejsi. S. 222.
22 Zarycki T. From soviet to a western-dominated political scene. The geopolitical context of politics in Poland. / Cultural transformations after communism: Central and Eastern Europe in focus. Lund: Nordic Academic Press, 2011. S. 104.
23 Poland and its people in united Europe. S. 232-233.
24 JaroszM. Wladza. Przywileje. Korupcja. S. 105.
25 Wykluczeni. Wymiar spoleczny, materialny i etniczny. S. 145.
26 JaroszM. Wladza. Przywileje. Korupcja. S. 136-137.
27 Poland and its people in united Europe. S. 245.
28 Domanski H. Nowe ogniwa nierownosci edukacyjnych w Polsce // Studia socjologiczne. 2010. № 1.
29 Polacy rowni i rowniejsi. S. 37, 43.
30 Zarycki T. From soviet to a western-dominated political scene. The geopolitical context of politics in Poland. S. 103.
