CC BY
21
С.С. СУМЛЕННЫЙ
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС - ТЕЛЕШОУ, ПОЛИТИКИ - ТЕЛЕЗВЕЗДЫ. (Обзор)
Проблема отношения гражданина и власти, в том числе гражданина-избирателя и кандидата во власть, становится все более острой в современном демократическом обществе. Техническое развитие и изощренное совершенство аудиовизуальных средств массовой информации при одновременном углублении кризиса современных демократических институтов ведут к возрастанию власти массмедиа в рамках демократического процесса, особенно постгутенберговских массмедиа.
Эта власть специфична по своей природе и отнюдь не является властью политической. Она противостоит не законодательной, исполнительной или судебной ветвям власти, а политике как таковой, политике как разновидности модернистской деятельности человека. Сегодня политика, в первую очередь политика в электронных мас-смедиа, все больше становится элементом массовой культуры, выступая, в частности, в роли развлекательного элемента телепрограммы. Исследователи обозначили этот феномен как медиатизацию политики в современном медиатизированном обществе. Феномен медиатизации политики приобрел особую актуальность в современной России.
Книга венгерского культуролога, политолога, поэта и русиста Акоша Силади «Борис — Star и старевичи» (1) была издана в Будапеш-
те на немецком языке, и именно это издание книги А. Силади стало основой настоящего обзора.
Исследование А. Силади посвящено проблемам медиатизации политики в России, взаимоотношениям власти, населения и СМИ, а также изменяющейся роли СМИ в ходе развития российской государственности. Книга является одним из немногих источников, подробно освещающих особенности политического процесса как медиа-шоу в постсоветской России, и охватывает период с начала 1990-х годов по вторые президентские выборы в 1996 г.
В 2000 г. в Будапеште вышло ее дополненное издание на венгерском языке (2) с подзаголовком «От Распутина к Путину». Книга дополнена двумя большими главами «Большой компромат» и «Восьмой Генеральный секретарь: Владимир Путин», в которых анализируются результаты выборов в Государственную Думу в 1999 г. и президента России в 2002 г. Представляя президента Путина как «восьмого Генерального секретаря»1, Силади говорит о переходе от «коллективного Распутина» (ельцинской администрации) к «коллективному Путину» - президенту, пришедшему в качестве лидера, претендующего на независимость и от «семьи», и от олигархов и удовлетворявшего в момент прихода к власти подавляющую часть российского общества.
По-видимому, нуждается в пояснении название книги «Борис -Star» (Борис — звезда — аналогия с названием рок-оперы «Jesus Christ Superstar» — «Иисус Христос — суперзвезда»); что касается другой части названия — «старевичи», то Силади к английскому корню добавляет русский суффикс по аналогии с «царевичами». Внимание к данной теме не является для Силади случайным, на русском языке уже выходили его статьи на схожие темы.2 В последней, безусловно, информативной для Запада книге содержится, конечно, много общеизвестных для российского читателя фактов и разъяснений относительно характера действующих на российской политической арене лиц. Автора обзора привлекли ценные авторские наблюдения, посвященные уни-
1 Напомним, что седьмым (и последним) Генеральным секретарем ЦК КПСС был М.С.Горбачёв.
2 Силади А. Медиатизация правительственной политики // Вопросы, вопросы... Правительство Венгерской Республики 1994- 1995. - Будапешт, 1995; Малая война русских государств // Ельцинщина. - Будапешт, 1993; Украденный путч, или какой будет четвертая Россия? // Венгерский меридиан. - Budapest, 1991. - № 4.- C.88- 104.
кальности механизма взаимодействия власти и СМИ, а не целям и результатам этого взаимодействия. В сочетании с исследованиями на тему медиатизации политики других авторов, как российских, так и зарубежных, она может помочь понять особенности политического процесса в современном обществе с доминантой аудиовизуальных СМИ.
По мнению Силади, в Европе нет ни одной страны, которая была бы более постмодернистской — т.е. симуляризованной1, — чем Россия. В России решительно все является симулякром: путч и подавление путча, реставрация, гражданская война (точнее, ее опасность), приватизация, стабилизация, борьба с коррупцией, сепаратизм (возможно, за исключением чеченского), рынок и капитализм, парламентская система, многопартийные выборы, плюралистическая демократия (как, впрочем, и фашистская угроза) (1, с.202). Единственной вещью, которая наверняка не симуляризируется, вероятно, следует считать сам аппарат симуляризации.
Этим аппаратом, по Силади, является медиатизированная с помощью СМИ политика, рассмотрению которой автор посвящает первую часть своей книги. Согласно ему, медиатизация политики происходит тогда, когда политический процесс, как и политические субъекты (государство, партии, политические лидеры), переносятся из мира реального в еще более реальный, чем сама реальность - мир технотелемедиа. Этот мир включает в себя как аудиовизуальные СМИ, так и средства коммуникации (мобильная связь, электронная почта, факсы), а также средства обработки и хранения видео- и аудиоинформации (монтажные и режиссерские пульты телерадиокомпаний, видеокассеты, архивы записей) (1, с.7).
Не стоит полагать, что до появления аудиовизуальных СМИ политика не была медиатизирована — СМИ гутенберговской эпохи нельзя назвать аполитичными. Однако их политизация была принципиально другой, она была словесной, а следовательно, опосредованной. Газетный лист лишь передавал содержание политического послания, предоставляя читателю самому поглотить и осмыслить его. Текст газетной публикации присутствовал в восприятии читателя по-
1 А. Силади употребляет этот постмодернистский термин в том значении, которое придал ему Жан Бодрийар (Jean Baudrillard), говоря о симулякре, т.е. образе, лишенном подобия (или, по-другому: изображении, лишенном сходства).
стоянно в том смысле, что читатель сам выбирал время для чтения, удобную скорость, а также мог по желанию как прервать, так и возобновить процесс. В случае с радио и телевидением дело обстоит прямо противоположным образом: теленовости нельзя прервать и посмотреть еще раз, массив разнородной информации со всего света, загнанный в минутные репортажи, сваливается на зрителя с огромной частотой в самые сжатые сроки. Эффект глобального присутствия зрителя на местах всех событий одновременно, обусловленный возможностями телекоммуникаций, а также необходимость для журналистов предельно упрощать свои репортажи, чтобы уложиться во времени, приводит к тому, что зачастую сразу после выпуска новостей зритель уже не помнит, о чем ему рассказывали: выражаясь поэтически, «телевидение означает забвение»1.
Более того, некоторые классические работы по теории СМИ относят способность телевидения «гипнотизировать» зрителя к техническим особенностям передачи телесигнала: «Телевизионное изображение обладает низким разрешением, так что зритель должен сам заполнять пробелы в картинке, а это заставляет его воспринимать изображение более эмоционально. <...> С приходом телевидения наступает исторический разрыв с прежним стилем мышления, сложившимся под влиянием печатного слова.» (3, с.330—332). «Печатные медиа воспитывают терпение, учат не ждать немедленного просветления. Развлечения — это главная идеология телевизионного дискурса. Не важно, что показано на экране или с какой точки зрения, подразумевается, что это должно послужить удовлетворению нашего любопытства или доставить нам удовольствие» (4, с.87).
Телевидение показывает политику, а по сути, создает ее в монтажных комнатах. Политические новости становятся захватывающим сериалом, рассматривающимся с позиций «интереснонеинтересно», «смотрибельно-несмотрибельно», т.е. с чисто эстетических позиций.
1 Тенденция к максимальному сокращению длительности репортажей обычна на телевидении и на радио во всем мире. Коллеги из немецкой телерадиокомпании ARD рассказывали, что за последние пять-семь лет длительность среднего радиорепортажа сократилась с 4-5 минут до 1,5-2,5. Отснятый же на три-четыре получасовых видеокассеты материал для «тележурнала» (т.е. не для новостных, а для расширенных выпусков) обычно монтируется в двух- или трехминутный сюжет. На втором федеральном телеканале Германии ZDF в 16-минутный выпуск новостей входят обычно четыре репортажа и минутная нарезка новостей, все перемежается речью ведущего.
Политический процесс воспринимается в первую очередь эмоционально, основной задачей политика теперь оказывается необходимость быть притягательным актером в захватывающей телепостановке, любимцем публики, лицедеем, а иногда и просто шутом.
Идеальную иллюстрацию медиатизированной политики, в которой действующие персоны становятся чем-то вроде героев сериала «Друзья», можно найти в сегодняшней Франции: там на экраны первого канала ТБ1 планируют выпустить реалити-шоу, героями которого должны стать действующие политики (5, с.11). По замыслу создателей передачи, член Кабинета министров, давший добровольное согласие на участие в шоу, должен провести от полутора до двух суток в отобранной телеканалом семье, завтракая, обедая и ужиная за семейным столом, обсуждая новости и всячески участвуя в жизни семьи — все под объективами телекамер. Из отснятого материала телеканал имеет право самостоятельно выбрать один час съемок для трансляции в эфире. Хотя этот проект и нельзя назвать реалити-шоу в полном смысле слова (камеры не установлены ни в ванной, ни в туалете, вся съемка производится «с плеча» оператором, а не стационарными камерами), основная тенденция очевидна: для того, чтобы попасть на экран (т.е. в настоящую политическую жизнь), политику приходится идти на все большие жертвы. Также очевидно, что, несмотря на протесты нынешнего французского «традиционного» премьер-министра Жан-Пьера Рафаррена, именно за такими шоу — будущее: известно об успехе политического реалити-шоу в Аргентине, где телеканал оплатил кандидату в депутаты парламента предвыборную кампанию за участие в подобной передаче; в США планируется выпустить на экраны сериал, в котором актеры будут играть как бы в реальном времени, обсуждая в сериях текущую политическую ситуацию в стране и мире. Наконец, подлинным триумфом концепции «политик-звезда» стала безоговорочная победа на выборах губернатора Калифорнии Арнольда Шварценеггера. Профессиональный актер победил профессионального политика с сокрушительным результатом — за эмигранта Шварценеггера, до сих пор говорящего по-английски с сильным акцентом, проголосовало 48% пришедших на выборы избирателей, а губернатор Грэг Дэвис не набрал и 15% голосов. Шоу продолжилось и после выборов. Журнал «Коммерсант-Власть» недаром сравнил присягу Шварценеггера на старинной семейной Библии, которую держала в руках его жена Мария Шрай-
вер, с голливудской постановкой: телегеничный герой-победитель, старинный фолиант и красавица-жена (6, с.46).
При подобной смене приоритетов политической деятельности неизбежной становится серьезная деформация существующей демократической системы многих стран. Из-за того, что в мире теленовостей нет места для откровенно скучных, длинных заявлений и рассуждений политиков на отвлеченные темы, изменяется сама суть политического процесса. Это изменение приводит к появлению совершенно новых жизненно необходимых политику качеств: обаяние, фотогеничность, живость, сексуальность, в конечном итоге, актерское мастерство вообще — с итоговым результатом, близким к актеру-политику Рональду Рейгану (американский исследователь взаимоотношений политики и СМИ Дуглас Келлнер приводит показательный пример: на всех пресс-конференциях для президента Рейгана делалась специальная разметка. Нарисованные мелом стрелки на полу показывали профессиональному актеру, куда и как идти, где задержаться на несколько секунд и куда смотреть. В сочетании с жестко определенными позициями съемки для теле- и фотооператоров такая работа пресс-службы давала потрясающий эффект) (7, с .136).
Организованные принципиально по-новому избиратели, представляющие теперь не столько партии, сколько телеаудиторию, на выборах голосуют за того, кто смог доставить им больше удовольствия, кто был главным актером в наиболее захватывающем сериале, а главное — кто сможет и в следующем периоде правления обеспечить зрителям непрерывное шоу, кто сможет поддерживать напряжение и обеспечит зрителям катарсис.
При явном преимуществе нового поколения шоу-политиков над откровенно скучными «серыми пиджаками» последние (политики «старого образца») начинают видеть в новостях-шоу, новостях-карнавале не просто серьезного конкурента, а врага номер один, «разрушающего, опошляющего и унижающего» их жизненную среду: политику газетных полос и официальных заявлений. В этой борьбе, однако, они не имеют никаких шансов. В мире, где само существование политика определяется лишь тем, присутствует он или не присутствует в теленовостях, а от его официального десятиминутного заявления в сюжете остаются лишь отобранные монтажером десять секунд, максимум, на что может рассчитывать «старая гвардия», так это на роль скучных и комичных простаков, развлекающих телеаудито-
рию обвинениями в адрес телевидения. Более того, чем активнее борьба политиков старого образца против «развращающего» нацию СМИ, тем очевиднее их поражение в этой борьбе: либо они смиряются с ролями актеров второго плана, которых режиссер держит для того, чтобы оттенять игру звезд, либо их просто удаляют со сцены из-за излишней назойливости (1, с.38).
Способности аудиовизуальных СМИ не ограничиваются одним лишь конструированием параллельной политической реальности. Они создают единственно реальную реальность, они подтверждают событие, показывая его в вечерних новостях. Огромное количество политических событий становятся таковыми исключительно потому, что их показало телевидение, и почти все они изначально конструируются с учетом попадания на телеэкран. Классический пример — пресс-конференции или другие мероприятия политиков с заранее приглашенной прессой. (Встречаются примеры другого рода: так, Дуглас Келлнер замечает, что бомбежка Ливии американскими ВВС в апреле 1986 г. была произведена в полночь по ливийскому времени с тем, чтобы успеть попасть в американские вечерние новости.) (7, с.138).
Разумеется, медиатизация политики начинается с момента вытеснения с главенствующих позиций печатных изданий аудиовизуальными СМИ. По мнению Силади, точкой перехода Советского Союза к медийной политике стал приход к власти Михаила Горбачёва, который был и остается самым медиатизированным из существовавших российских политиков. В отличие от многих западных исследователей крайне критично настроенный к последнему Генеральному секретарю ЦК КПСС, Силади признает за ним уникальный талант медиаперсоны. При полном провале руководства любыми практическими задачами — от продовольственной программы и ускорения до перестройки — Горбачёв удерживался у власти вплоть до краха Советского Союза, восторженно приветствовался во всех западных странах и до сих пор остается для берущих у него многочисленные интервью журналистов не «человеком, развалившим СССР», а «человеком, принесшим миру свободу». Не переставая произносить речи, потрясать страну реформаторскими идеями (от «сухого закона» до перестройки), совершать массу визитов в западные страны, Горбачёв был обречен на превращение в телезвезду. Кроме того, он обладал идеальной идентификацией — Михаил Горбачёв практически никогда не появлялся в кадре без Раисы Горбачёвой, что делало его вдвойне удоб-
ным для телевидения персонажем. Переиначивая бухаринскую характеристику Сталина как «Чингисхана с телефоном», ироничный Сила-ди называет Горбачёва «Генеральным секретарем с супругой» (1, с.156).
Силади считает, что Горбачёв является самой любопытной телеперсоной всех времен: Генеральный секретарь, руководивший рухнувшей и развалившейся в его правление страной, даже через десять с лишним лет после конца своей политической карьеры остается самым оплачиваемым в мире интервьюируемым и самым оплачиваемым в мире свадебным генералом (начиная со 100.000 долл. гонорара просто за присутствие на событии; следом за ним идут Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, соответственно, с 80.000 и 60.000 долл. гонорара.) Имя «Горбачёв» давно стало медиатоваром, за который журналисты готовы отдавать большие деньги (при том, что, в принципе, заранее известно, что именно скажет последний генсек, да и записи его интервью в достаточном количестве имеются в любой телерадиокомпании), а зрители телепередач с участием Горбачёва — отдавать под это имя пожертвования в его Фонд. По сути, в этом парадоксе проявляется удивительное качество медиатизированной политики: государственный деятель становится востребованным в СМИ, а следовательно, и оплачиваемым лишь потому, что является человеком, который «тогда был там». Он интересен не из-за своих качеств, а из-за своей уникальной позиции свидетеля и участника уникальных событий, из-за своего счастливого идентификационного номера, при этом чем более захватывающим является это самое «то, где он был тогда», тем больший гонорар получает телезвезда-политик (1, с.162).
Не удивительным поэтому выглядит тот факт, что правление телевизионного Генерального секретаря плавно перешло в телевизионный же путч (по Силади — «телеворот»): происходившее в августе 1991 г. было чем угодно, но только не путчем (скорее, попыткой дворцового переворота, попыткой, обставленной с максимально возможной легитимизацией: президент был объявлен больным, что влекло за собой, по конституции, передачу власти). В контексте исследования медиатизированной политики Силади считает, что путч остался в телемедиа двумя картинками: дрожащими руками Янаева на пресс-конференции и стоящим на танке Ельциным. Оба кадра, практически ничего не значащие в реальном мире, создали, тем не менее, красочную и эмоциональную телекартину путча.
Не менее медиатизированным элементом телепутча выступает и видеозапись обращения президента Горбачёва к народу. Актерское чутье и тут не изменило Генеральному секретарю: небритый, осунувшийся человек в свитере, снятый на любительскую видеокамеру в полутемной комнате, как нельзя лучше своим видом выражал образ незаконно свергнутого и заточенного правителя. Запиши Горбачёв то же самое обращение, сидя за рабочим столом в строгом костюме, эффект был бы во много раз меньшим. Разумеется, на руку Горбачёву сработала и обыгранная в СМИ история почти контрабандной доставки кассеты в Москву. Достаточно показательным выступает в истории с кассетой и тот факт, что компания «ВИД», получившая оригинал кассеты, поспешила для упрочения своих позиций распространить слух, что западные СМИ заплатили «ВИДу» за пленку колоссальные деньги (1, с.102).
Итак, и жертва переворота военных и спецслужб Горбачёв, и борец с этим переворотом Ельцин объективно имели аудиовизуальные СМИ на своей стороне, с той разницей, что Ельцин располагал возможностью непосредственного общения с телевидением, а Горбачёв был вынужден использовать видеовариант. Противодействовавшие им путчисты обладали заведомо проигрышным набором медиа-инструментов. Это очевидно хотя бы потому, что их собственная попытка собрать журналистов на пресс-конференцию обернулась убийственными кадрами с дрожащими руками — тем более позорный провал медиаполитики ГКЧП, что пресс-конференция транслировалась в прямом эфире. По мнению Силади, причиной всего этого явилась принадлежность членов ГКЧП к «литературному» поколению политиков: они, следовательно, попытались сесть не в свои сани. Кроме того, в эпоху аудиовизуальных СМИ телеаудитория СССР уже привыкла к тому, что настоящие факты очевидны, что реально лишь то, что показывает телевидение (зрители всего мира в основной массе наивно убеждены в том, что телеизображение объективно). Поэтому столкновение в массовом сознании показываемой якобы-правды с рассказываемой якобы-правдой неминуемо должно было закончиться победой первой. Тем более провокативным для телезрителей было молчание путчистов, выразившееся в пресловутом «Лебедином озере». Для поэта Лукьянова-Осенева, для любителя поэзии и хорошего декламатора стихов Крючкова, для автора политически-литературного манифеста-воззвания к народу генерала Варенникова
эти очевидные вещи так и не стали понятными. Привычка к стройным абзацам передовиц партийной печати, помноженная на привязанность к печатному слову, сыграла с ними злую шутку.
Таким образом, с самого начала новой российской государственности политический процесс был непосредственным образом связан с аудиовизуальными СМИ, по сути, он происходил внутри них. Более того, со времен путча он уже не покидал новую среду обитания.
Политическая борьба, окончательно покинув реальный мир, переместилась на экраны телевизоров, став чем-то вроде заранее отрежиссированного подставного реслинг-шоу — необыкновенно рейтингового, но не имеющего ничего общего с настоящей дракой. Конфликт октября 1993 г. также остался полностью телевизионным по своей сути: только телевидение могло превратить неофашистский отряд, численностью в 150 человек, очень кстати пришедший на помощь оппозиционному парламенту, в реальную коричневую угрозу, для подавления которой лишь танки могут быть адекватным ответом (1, с.268).
В любом случае, первой серьезной угрозой столкновения с реальностью для сформировавшегося статус-кво стала предвыборная борьба 1996 г. за президентское кресло. По мнению Силади, эта борьба оказалась в чем-то калькой путча 1991 г., только на более высоком витке развития: борьба Ельцина и Зюганова выразилась в борьбе коалиции телевидения и шоу-концертов против союза передовиц, листовок и кумачовых лозунгов — со вполне предсказуемым результатом.
В медиатизированном обществе политическая борьба, превратившись в рейтинговое шоу, нацелена на постоянное удержание и взвинчивание зрительского интереса. Соответственно, выигрывает выборы тот, кто устроил захватывающее шоу и может, по мнению избирателей, и дальше развлекать аудиторию. Именно поэтому заезженные лозунги коммунистов были изначально бессильны против концертов поп-звезд в поддержку президента Ельцина.
Однако, несмотря на сегодняшнюю очевидность этих фактов, предвыборная борьба 1996 г. вначале обещала быть вполне «советской» - борьбой передовиц. По свидетельству исследователя информационных войн постсоветской России Ивана Засурского, первые обращения Бориса Ельцина к народу были выдержаны в лучших традициях секретаря обкома: выступление президента состояло из зачтения очередных обещаний перед аудиторией, состоящей из людей в
одинаковых серых костюмах (7, с.73). Окружение Ельцина просто не могло быстро перестроиться на новые политические технологии. Решающую роль в выборе успешной стратегии для ельцинского штаба, считает А. Силади, сыграла правильная организация управления кампанией. Ведущие менеджеры крупнейших телекомпаний ОРТ и НТВ, поддержанные лидерами отечественной рекламной индустрии (например, Сергеем Лисовским) занимались профессиональным информационным обеспечением, в то время как доверенные лица «Семьи» во главе с Татьяной Дьяченко решали все «формальные» проблемы, встававшие перед командой (1, с.188).
А. Силади выделяет еще один решающий элемент победы Ельцина: им стала команда американских политтехнологов, «одолженных» Борису Ельцину Биллом Клинтоном. Именно американцы, чуть ли не контрабандой привезенные в Россию и поселившиеся под видом торговцев плоскими телевизорами в Президент-отеле, выработали стратегию разгрома коммунистов на выборах, и они же убедили косную ельцинскую команду принять нужную стратегию, обеспечившую, в конечном итоге, победу Ельцина. Эта история, впервые озвученная журналом «Тайм», затем дала жизнь кинофильму «Проект Ельцин», вышедшему на экран в 2003 г.
В принципе, однако, не так уж и важно, насколько решающей была роль приглашенных советников: настолько, насколько красочно она была расписана в журнале «Тайм» в июле 1996 г. (9), которую Иван Засурский иначе как «рекламной» не называет (8, с. 71), или же она была куда скромнее, важным было то, что ельцинский штаб практически полностью скопировал американский опыт ведения политических кампаний и безоговорочно победил.
По сути, победа Ельцина доказала универсальность подобных технологий. Политическая ситуация в России: широкая поддержка коммунистов населением, двухпроцентный рейтинг президента, сильные советские традиции - оказалась ничем не отличающейся в плане медиативного управления от президентской гонки в США. Калькированный лозунг избирательной кампании Клинтона «Choose or Loose!», который вроде бы не должен был прижиться на российской почве, превратился в приведший Ельцина к победе призыв «Голосуй или проиграешь!» Поп-концерты, считавшиеся интеллектуалами неэффективными и пошлыми, оказались крайне действенными в плане мобилизации молодежи. Танцующий на сцене президент был куда
более продаваемым товаром, чем Генеральный секретарь, встречающийся с народом.
В целом, кампания Ельцина строилась по принципу максимальной медиатизации и виртуализации. Ельцин виртуально объявлялся единственной альтернативой виртуальной гражданской войне, якобы неизбежной при приходе коммунистов к власти. Здоровье президента виртуально становилось отменным. Не менее виртуальными были предвыборные достижения президента во внешней и внутренней политике: мир в Чечне, присоединение России к «Большой семерке», экономическая стабилизация, выплаты задолженностей по зарплатам.
Помимо этих очевидных побед Ельцина на медийном поле, его команда нанесла серию не столь очевидных, но не менее важных ударов по коммунистам. Иван Засурский, ссылаясь на «Московские новости», описывает удачные шаги Фонда эффективной политики (ФЭП) Глеба Павловского. Опасная для Ельцина пресс-конференция Зюганова после вступления России в «Большую семерку» была сорвана вбросом информации о том, что на ней Зюганов якобы объявит о союзе с Жириновским: журналисты забросали лидера коммунистов вопросами на эту тему, фактически сорвав заготовленное выступление на тему политики Ельцина. Встречи Зюганова с прессой в Санкт-Петербурге постоянно срывались из-за того, что ФЭП активно вбрасывал неточную информацию о сроках их проведения. ФЭП к тому же постоянно отслеживал самые радикальные, националистические и экстремистские публикации в коммунисти-ческой прессе и немедленно тиражировал их. На экраны все чаще попадали заявления Ан-пилова и Терехова — с одобрения Глеба Павловского или Игоря Ма-лашенко (8, с.81).
Коммунисты, таким образом, либо отрезались от медиаресур-сов, либо допускались к ним крайне дозировано — на экраны попадали самые одиозные фигуры в самом неприглядном ракурсе. Предвыборные же видеоролики команды Ельцина назойливо рассказывали зрителям об ужасах гражданской войны, коллективизации и репрессий. Символической кульминацией медиатизированной борьбы стал запущенный слух о том, что в случае победы коммунистов на выборах будут запрещены все латиноамериканские телесериалы. Действительно озвученная однажды Анпиловым эта идея была оскорблением медиатизированной аудитории и еще раз подтверждала опасения, что
с коммунистами будет скучно. Обвинение в скучности, вероятно, самое страшное обвинение для политика медиатизированной эпохи.
Не затрагивая послевыборных изменений ландшафта СМИ (например, разгром канала НТВ, одним из топ-менеджеров которого был бывший лидер команды Ельцина Игорь Малашенко), а также не касаясь медийных войн периода выборов 1999—2000 гг., можно сказать, что основы функционирования взаимоотношений власти и граждан были окончательно сформированы именно во время президентской кампании 1996 г. Еще более отточенные и доведенные до совершенства, именно они определили итог парламентских и президентских выборов 1999—2000 гг., доказав абсолютную универсальность подобных технологий.
В конечном итоге СМИ предоставляют политике более передовые и комфортные условия существования по сравнению с реальным миром. Демократический процесс серьезно деформировался: вследствие существенного крена от принятия гражданами политического решения на выборах к зрительским рейтингам - политики из хотя бы номинальных выразителей интересов народа превращаются в телезвезд, в идеальные образы. Политический процесс, приобретая все атрибуты шоу, стал более публичным и зависящим от симпатий аудитории, хотя, вряд ли, он стал более демократическим.
В заключение несколько слов о венгерском варианте книги А. Силади, которая завершается следующим пассажем: «Дважды в России на протяжении последнего десятилетия ушедшего столетия песнь неолиберальных рыночных реформ и правового государства прерывали на полуслове: в 1993 г. это сделали Ельцин, Черномырдин и Лужков, в 1997 г. — олигархи во главе с Березовским; может быть, при Путине, удастся с третьей попытки если не пропеть, то хотя бы насвистать ее до конца» (2, с. 529).
Список литературы
1. Szilagyi A. Star Boris und die Starewitschi. - Budapest: Helikon Kiado, 1999. - 294 s.
2. Szilagyi A. Boris star és sztarevicsek: Pasputintol Putinig. - Budapest: Helikon, 2000. -533 р.
3. Castells M. The information age. - Malden; Oxford: Blackwell, 1996. - Vol. 1: The rise of the network society. - 480 p.
4. Postman N. Amusing ourselves to death: Public discourse in the age of show business. -N.Y.: Pinguin Books, 1985. - 184 p.
5. Нетреба В. Французских министров сажают за стекло // Коммерсантъ. - М., 2003. -3 сент.- С.11.
6. Шварценеггер почувствовал смирение // Коммерсантъ-Власть. - М., 2003, 24-30 нояб. - С. 46.
7. Kellner, D. Television and the crisis of democracy. - Boulder: Westview press, 1990. - XV, 287 p.
8. Засурский И. Реконструкция России: Масс-медиа и политика в 90-е годы - М., 2001.
9. Kramer M. Rescuing Boris: The secret story of how four U.S. advisers used polls, focus groups, negative ads and all the other techniques of american campaigning to help Boris Yeltsin win // Time intern. - N.Y., 1996. - N 29. - Р. 16- 25.
