CC BY
18
А.М. КУЗНЕЦОВ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА ПЕРЕД ВЫЗОВОМ ЭТНОКУЛЬТУРНОГО ПЛЮРАЛИЗМА
Реформируемая Россия восприняла целый ряд новых идей, представлений и ценностей, связанных с феноменом этнического плюрализма: этничность, мультикультурализм, этническая идентичность, толерантность и др. Однако, заимствуя определенные научные и общественно-политические взгляды, мы не всегда представляем причины их возникновения и обстоятельства востребованности. Между тем даже среди зарубежных специалистов возникают сомнения по поводу подобных ситуаций заимствования. Например: «...если наши теории об этничности и нации формируются, как это часто происходит, в метрополиях, таких как Великобритания и Соединенные Штаты, могут ли они быть адекватными для понимания процесса формирования идентичности и соперничества в таких колониях, как Канада, Австралия и Новая Зеландия?» [Маскеу, 1999, р. 11]. Вполне очевидно, поставленный вопрос становится вдвойне актуальным для российской науки. Поэтому нам очень важно понять те исторические и социально-политические контексты, в которых происходит развитие конкретных исследовательских традиций. В этом смысле я солидарен с позицией, представленной Дж. Маклюр: «Не существует герметических границ между репрезентацией и реальностью, и на самом деле репрезентация является неотъемлемой частью реальности» [Мас1иге, 2003, р. 10]. Сегодня нам остро необходим специальный анализ основных условий и парадигматических оснований формирования разных традиций фиксации и интерпретации проблемы
«этнокультурного разнообразия» в получивших поистине глобальное распространение американском и канадском вариантах политической теории.
Следует учитывать, что обсуждению проблемы этнокультурного многообразия долгое время не уделялось особого внимания. До недавнего времени все были уверены в скорой ассимиляции сохраняющегося культурного плюрализма несколькими доминирующими культурами. Однако во второй половине ХХ в. стало уже очевидно, что «...культурные различия в обществе, организованном в форме государства, не только не исчезают или сглаживаются, но, напротив, проявляют явные тенденции к нарастанию» (здесь и далее курсив мой. - А.К.) [Тернборн, 2001, с. 51]. Плюралистические идеи оказались востребованы в США после развертывания борьбы афроамериканцев за гражданские права и молодежных движений конца 1960-х годов, явившихся кульминацией формирования молодежной субкультуры. Затем после официального признания Канадой в 1971 г. политики мультикультурализма и американский культурный плюрализм был переименован для приведения в соответствие с этим ставшим популярным новшеством [Hollinger, 2005, р. 98].
В силу своей замечательной неопределенности концепт «культура» хорошо подходил для описания самых разных обстоятельств и субъектов. Как показал канадский политический философ Ч. Тейлор, теперь даже «демократия стала выражать себя в политике равного признания», принимающей в разное время разные формы, в последнее же время она представлена как требование равного статуса для разных культур и тендеров [Taylor, 1992, р. 27]. При этом реальные различия условий разных стран дали толчок к поиску разных идей и подходов в разработке культурной проблематики. Например, в американском контексте признание значимости этнокультурной тематики стало основой для широкого распространения идеи идентичности. Как отметил Г. Тернборн, «политика идентичности (или политика различия, как ее называют). была следствием борьбы за институциональное равенство, когда то, что отличается, утверждается как равно достойное» [Тернборн, 2001, с. 52]. Р. Брубейкер и Ф. Купер подтверждают: «Пафос и резонанс идентичностных претензий в современных Соединенных Штатах имеют много истоков. Одна из основных при-
чин данного состояния заключается в центральной проблеме американской истории - ввозе порабощенных африканцев, укорененной расовой дискриминации и ответной реакции со стороны аф-роамериканцев... Данный опыт значим не только в контексте расовой проблематики, но с конца 1960-х годов он используется как шаблон для утверждения идентичностей всех видов, включая основанные на половой принадлежности. сексуальной ориентации, этничности и расе» [Брубейкер, Купер, 2002, с. 105]. Другой автор констатировал: «Фактически в Соединенных Штатах термин "мультикультурализм" часто применяется в отношении всех видов политики идентичностей» [Kymlicka, 2004, р. 9]. А Д. Холлинджер также заметил: «Самым предпочтительным словом в дискурсе мультикультурализма теперь является идентичность» [Hollinger, 2005, р. 6]. В других социально-политических контекстах, в том же канадском, большую значимость получила собственно политика мультикультурализма, направленная на скорейшее включение мигрантов и некоторых других отличных общностей в принимающее сообщество. Альянс американской идеи идентичности с канадским мультикультурализмом повысил уровень неопределенности в их базовых формулировках. Не случайно вскоре обнаружилось, что попытки закрыть все возникавшие проблемы в рамках принятых концептов стали причиной издержек, которые, в частности, дали основание С. Хантингтону утверждать: «Культы мультикультура-лизма и многообразия заняли место культов левизны, социалистической и пролетарской идеологий» [Хантингтон, 2004, с. 225-226]. Одну из причин произошедших перемен показал, в частности, историк Р. Дей, который объяснял эти новые тенденции вызовом постмодернизма, заставившим отказаться от прежних универсалистских представлений и обратить внимание на реальность многообразия в обществе и культуре [Day, 2000].
От проблематики культуры к признанию этничности
Коллизии с попыткой придания культуре роли всеобщего ключа к решению различных проблем, а также участившиеся проявления «этнического возрождения» повлекли за собой необходимость признания в исследовательском поле еще одного концепта -этничность. Взаимосвязь этих базовых концептов получила вы-
ражение в новом определении - этнокультурное происхождение. Сама идея этничности получила признание у зарубежных исследователей только с конца 1960-х годов ХХ в. [Barth, 1969]. Но все более распространявшееся влияние концепта идентичности часто приводило к тому, что и сам процесс «этнического возрождения» стал рассматриваться как часть более широкого движения, получившего название «политика идентичности» [Kymlicka, 2004, р. 9]. Одну из причин подобного отношения к явлению этнического многообразия объяснила Ф. Беккер: «Вплоть до середины 1970-х годов еще существовал широкий консенсус по вопросу о том, что этнические различия будут стираться в процессе модернизации. Поэтому этничность рассматривалась только как третьестепенный фактор, и, по общему тогдашнему убеждению, этнические различия можно было списать в подстрочник истории» [Беккер, 2001, с. 68]. Но почему-то это сугубо «временное и незначимое обстоятельство» все более и более настойчиво заявляло о себе. Поэтому науке, в том числе ее политической отрасли, пришлось по-новому взглянуть на него.
Сразу приходится констатировать, что исходная разнородность социально-политических контекстов стран и регионов определила различия и в трактовках этнического феномена. Так, одно из влиятельных за рубежом направлений рассматривало заявившее о себе «этническое возрождение» как эпифеноменальное явление, обусловленное желанием достижения материального успеха, безопасности или власти. Другое - объясняло рост этнополитической активности конфликтными мотивами, изначально свойственными данному феномену. Представления подобного рода получили воплощение, в частности, в классических работах Дж. Ротшильда [Rothschild, 1981] и Д. Горовица [Horowitz, 1985]. Перечень различных трактовок зарубежными авторами концепта этничности можно было бы существенно продолжить. В результате же мы лишь получим широчайший спектр взаимоисключающих мнений, на одном полюсе которого окажутся народы или нации, а на другом - лишь коренное население, мигрантские диаспоры или же инвалиды, сексуальные меньшинства и даже коммунисты [Cashmore, 1996; Eriksen, 1999; Fenton, 2010; Jenkins, 2008; Reminick, 1989 и др.]. Не случайно, оценивая позднее состояние дел в рассматриваемой сфере, Р. Коллинз пришел к выводу: «Аналитическое ос-
мысление этничности составляет одно из слабых мест социальных наук... в [проводившихся] исследованиях самоочевидным казался вопрос о том, почему же существуют этнические группы» [Коллинз, 2005, с. 19-20]. Среди попыток ряда современных авторов предложить более «глубокую» концепцию этничности можно отметить работу Г. Хейла. Он постарался уйти от прежних аргументов поведенческой мотивации в рассматриваемой сфере. Выход из сложившегося тупика, как полагает автор, заключается в том, чтобы вернуть теорию этничности и идентичности на ее прежнее основание, предполагающее активное использование данных исследования психологии человека [Hale, 2008, р. 2]. Поэтому его разработки велись в рамках теории микроуровня, предполагающей «сверхмягкую» трактовку базовых концептов идентичности и этничности, т.е. их представление как явлений сознания. «Психологизация» проблемы этничности и этнической политики Хейлом стала возможной благодаря использованию ряда экономических положений либерализма, и прежде всего - о значимости сознания для максимизации человеком своей выгоды [Hale, 2008, р. 33]. При этом исследователь абсолютно уверен в том, что «такие явления, как собственно этнический интерес или этническое предпочтение, не существуют. На самом деле мы должны исходить из убеждения, что поведение этнических общностей определяется теми же основными мотивами, которые направляют поведение человека в различных обстоятельствах. Один из таких мотивов включает желание материальной выгоды и экономического процветания» [Hale, 2008, р. 52]. К сожалению, подобную попытку представления этничности как своеобразного «бизнес-проекта» трудно признать удачной. Фактически развиваемый Г. Хейлом подход является еще одной попыткой, наряду с мультикульутрализмом, идентичностью и др., уйти от собственно этнического феномена, на этот раз, в психологические дебри. Не менее примечательны и регулярные попытки «приручить» этничность путем ее элиминации в этническую или национальную идентичность [Guibernau, 2008 и др.]. Почему все это делается, наглядно объяснила М. Ривз: «."этничность" в качестве аналитического инструмента уже изрядно выработала свой ресурс - она больше скрывает, нежели обнаруживает» [Ривз, 2008, с. 25].
Следует учитывать, что ограничения и сложности, возникающие в случае признания значимости фактора этничности, появляются еще и потому, что это признание естественным образом повлечет за собой необходимость формирования особой этнической политики. Как полагал Мартин, подобная новая сфера политической жизни «означает не только принятие неких мер в отношении членов конкретной этнической группы, но в первую очередь государственную поддержку национальных территорий, языков, элит и идентичностей этих этнических групп» [Мартин, 2002, с. 80]. При таком подходе и влиятельный мультикультура-лизм может быть представлен как набор требований этнокультурных групп к государству или же в качестве ответа этнокультурных групп на требования, которые предъявляет к ним государство в стремлении продвинуть процесс интеграции [Kymlicka, 2004, р. 25]. Произошедшая политизация этнической проблематики оказывала и оказывает существенное влияние на сугубо академические попытки постигнуть данное явление. Но не стоит полагать, что подобное отношение к этнической проблематике является лишь результатом чьей-то «злой воли», приведшей к внедрению неких двойных стандартов. Причины здесь более глубокие, и для понимания проблемы этнического необходимо обратиться к аргументации позиций как его противников, так и сторонников.
Альтернативы концепции этничности
Не приходится удивляться, что разработка проблемы этнич-ности ведется за рубежом в условиях постоянной критики со стороны приверженцев других приоритетов в исследовании проблем разнообразия. Одни авторы в решении возникающих проблем по-прежнему делают ставку на принцип общего гражданства [критику этого подхода см.: Young, 1989]. Сторонники признания значимости этничности упрекают своих оппонентов: «Очевидно, что во многих полиэтничных и мультинациональных государствах риторика гражданства традиционно использовалась в интересах защиты интересов доминирующей национальной общности» [Kymlica, Norman, 2000, р. 10-11]. Еще одним конкурентом концепции эт-ничности за влияние в разработке проблемы разнообразия является, как уже отмечалось, идея распространения универсальных прав
человека (индивида). Как полагает тот же Л. Хенкин, «права человека являются идеей нашего времени, единственной морально-политической идеей, получившей всеобщее признание» [Непкт, 1990, р. ¡х]. (Здесь будет уместно вспомнить и призывы Р. Рорти к созданию глобальной общности, основанной на этой идее.) Причины популярности представлений подобного рода объяснил У Кимлика: «Такой переход. к универсальным правам человека приветствуется многими либералами, так как представляется естественным развитием достигнутого ранее успеха в защите религиозных меньшинств. Многие либералы послевоенного периода полагали, что религиозная толерантность, основанная на разделении церкви и государства, служит также и моделью для этнокультурного разнообразия. Согласно данной точке зрения, этническая идентичность, подобно религии, представляет собой нечто такое, что люди должны свободно выражать в своей частной жизни, но не там, где дело касается государства» [КушНска, 1995, р. 3]. С критикой подобной универсализации идеи прав человека выступили также и другие авторы [ОиЛоу, 1991; ¡^пайей, 2003].
Свою альтернативу разработке проблемы многообразия с позиций концепции этничности, получившую название «постэтническая перспектива», предложил, например, Д. Холлинджер. Он не принимает «этнизации всех дискурсов через децентрирующие стратегии постмодернизма», но признает наличие самой проблемы. Автор рассмотрел сложившуюся в США на текущий момент ситуацию через призму идеи «этнорасового пентагона», который представляет замечательный исторический артефакт... сама его структура из пяти частей предполагает охват всех нас [черных, коричневых, красных, белых, желтых. - А.М.]» [НоШ^ег, 2005, р. 24]. В духе времени он рассматривает расу, так же как и этничность, лишь как социально конструируемые явления [НоШ^ег, 2005, р. 34]. Собственно идея постэтнической перспективы Холлинджера «предлагает и развивает космополитический идеал в особом историческом контексте более высокой оценки различных вариантов этнической взаимосвязанно сти последней четверти столетия. В противоположность либеральной критике этноцентризма, практиковавшейся в середине столетия, современные размышления об "общности" были направлены только на местные, региональные, религиозные и этнорасовые объединения. Термин "постэтниче-
ский" представляет попытку сформулировать и развить космополитические инстинкты в этой новой оценке этноса» [Hollinger, 2005, р. 4]. Следовательно, свою задачу автор снова видит в том, чтобы выйти за ограниченные рамки объединений подобного рода на некий метауровень. Что это за уровень и почему он говорит об этносе, стремясь фактически уйти от признания этничности, можно понять из дальнейшего развития Д. Холлинджером своей концепции.
Делая свою ставку на космополитизм, автор подчеркивает, что его фокусом является индивид, который одновременно может быть включен в различные объединения [Hollinger, 2005, р. 86]. По этой причине ему было необходимо во что бы то ни стало опровергнуть представление об эссенциальной (заложенной происхождением) природе человека. Эту задачу он также попытался решить с помощью востребованной идеи идентичности. В отличие от некоторых авторов, отстаивающих правомерность использования подобной идеи только к уровню индивида [Брубейкер, Купер, 2002], этот исследователь придает ей более широкое значение, предполагающее, что участие в разных объединениях связано с образованием различных вариантов идентичности. Но при этом он подчеркивает «стремление постэтничности трактовать этническую идентичность скорее как вопрос, а не как данность. Постэтническая перспектива признает психологическую ценность и политическую роль групп, определяемых по происхождению, но она настаивает на отказе от предписанных различий между личностями.» [Hollinger, 2005, р. 109]. Ставка на космополитичного (автономного) индивида и его идентичность получила у Холлинджера дальнейшую методологическую реализацию: «Концепт идентичности стали применять к обществу в целом после того, как оно стало рассматриваться по аналогии с отдельной личностью или "характером"» [Hollinger, 2005, р. 189]. Вполне логично, что при наличии столь важного связующего звена одним полюсом исследования Хол-линджера становится индивид, другим - общество тождественных космополитов, которые независимо от своих этнорасовых особенностей образуют целостную нацию. Примечательно, что в дальнейшем автор уже практически не обсуждает тему общества, сосредоточив свое внимание на проблеме нации. Для него «с точки зрения постэтничности идеальной нацией является демократическое государство, определяемое гражданским принципом нацио-
нальности в отношении этнорасового многообразия населения и обладающее собственным национальным этносом. Этот последний элемент - национальная культура - слишком часто принижается современными мультикультуралистами, но без него в процессе взаимодействия постэтническая национальность может быть легко устранена силами транснационального капитализма и этнорасового партикуляризма» [Hollinger, 2005, р. 132-133].
Фактически этот исследователь хотел найти основание для интеграции разнородных объединений в единую общность. Наряду с определенной идентичностью он нашел его в особом национальном этносе, по сути дела, представляющим собой культуру гражданской нации. Ранее Холлинджер упоминал этнос «как оппозицию не только к виду (человечеству. - А.К.), но и к наиболее близкому ему явлению в его национальном эквиваленте - американской нации» [Hollinger, 2005, р. 65]. Теперь соотношение между этносом и нацией в его концепции становится более очевидным. Затем взаимосвязь представленных концептов была еще раз конкретизирована: «Обращаясь к классическому разделению между гражданским и этническим, имея в виду случай Соединенных Штатов, я хотел бы представить здесь мое наблюдение, согласно которому такое разделение теряет смысл, поскольку с течением времени гражданское определение может помочь сформировать нечто такое, что принято считать этническим» [Hollinger, 2005, р. 216]. Однако не стоит обольщаться, что, используя термин «этнос», Д. Холлинджер признал значимость самого явления этнично-сти. В заключение своей работы он четко расставил все акценты: «,..я менее всего хотел бы ослабить напряжение между требованиями племени и интересами человека и сформировать такое политическое пространство, на котором всем заправляет племя» [Hollinger, 2005, р. 211]. Далее - еще конкретнее: «Это означает признание индивидуалистического фокуса в американской поли-тии - индивиды, но не группы включаются в нашу нацию» [Hollinger, 2005, p. 217].
Следовательно, логика рассуждений Д. Холлинджера может быть представлена следующим образом. Современная реальность США характеризуется сохранением этнорасовых различий отдельных индивидов, составляющих население страны. В результате определенной политики государства и иногда достаточно длитель-
ного сосуществования отдельных общностей в рамках демократического государства возникает единая культура, которая со временем может нивелировать подобные различия. Под влиянием этого процесса гражданская общность может трансформироваться в этнокультурное, а возможно, и расовое единство, которое можно определить как этнос. Подобный сценарий может стать реальностью в случае развития у составляющих американскую нацию индивидов космополитических инстинктов и соответствующей идентичности, т.е. заложить у них культуру американского этноса. Нетрудно заметить, что концепция Д. Холлинджера, несмотря на достаточную оригинальность, основана на характерных принципах североамериканского дискурса социально-политических наук. В ней нашли свое место и расовые различия, и идентичность, и национальная культура. Интеграция всех этих концептов была проведена на взаимосвязанных уровнях сначала индивида, а затем и американской нации. Поэтому, как уже отметил его оппонент У Кимлика, в реальности космополитизм Холлинджера обернулся, в лучшем случае, панамериканизмом [КушНска, 1995, р. 271-272].
Этничность и проблема признания прав этнических общностей
Среди наиболее последовательных сторонников признания значимости собственно этнического фактора следует отметить канадского политического философа У Кимлику. В результате своих исследований он пришел к заключению о несостоятельности сложившихся в западной теории подходов и концепций к феномену этнического многообразия. «Вместо непосредственной защиты непонятных групп их представители и культурные меньшинства должны защищаться опосредованным путем через гарантирование их основных гражданских и политических прав безотносительно особенностей самих групп... Когда такие права защищены, полагают либералы, для представителей особых этнических и национальных меньшинств не требуется никаких дополнительных мер защиты» [КушНска, 1995, р. 3]. Корень же проблемы автор видит как раз в том, что «сегодня этнические группы, как и многие другие ранее дискриминируемые группы (женщины, геи, инвалиды), требуют уже большего, чем известные индивидуальные права. Они
хотят не только общегражданских прав, но также особых прав, которые позволили бы признать и принять их особые этнокультурные практики и идентичности» [Kymlicka, 2004, p. 62]. Однако к подобным требованиям ни политики, ни научное сообщество оказались не готовы, так как «в странах, в которых зародилась либеральная теория - Великобритания, Франция и Соединенные Штаты, - права меньшинств полностью игнорировались или к ним относились как к курьезу или аномалии. Теперь, однако, совершенно ясно, что проблема прав меньшинств становится центральной для будущего либеральной традиции во всем мире» [Kymlicka, 1995, p. 194]. По мнению Кимлики, «существуют по крайней мере три вида особых прав для рассматриваемых групп: 1) право на самоуправление, 2) полиэтнические права и 3) право на собственное представительство» [Kymlicka, 1995, p. 27]. Для понимания позиции автора в этом вопросе необходимо учитывать одно существенное дополнение: «Коллективные права могут содействовать развитию либерально-демократических ценностей при двух условиях: они должны защищать или продвигать равенство между группами, но не угнетение одной из них какой-либо другой, и они должны уважать свободу индивидов в каждой группе, а не допускать угнетение группами своих членов путем ограничения их базовых гражданских и политических прав» [Kymlicka, 2004, p. 70].
Среди объектов особых прав Кимлика предложил различать «национальные меньшинства (особые и потенциально самоуправляемые общества, включенные в более крупное государство) и этнические группы (иммигрантов, покинувших свою национальную общность, чтобы включиться в другое общество)». Затем в предлагаемый перечень субъектов были также включены религиозные меньшинства, общности sui generic (например, афроамериканцы, цыгане, русские в бывшем СССР и т.д.) [Kymlicka, Norman, 2000, p. 18-19]. Несмотря на достаточно разнородный состав, все отмеченные общности, как полагает автор, не должны смешиваться с «общностями другого рода, известными как "новые социальные движения", т.е. ассоциаций и движений геев, женщин, бедных, инвалидов - т. е. всех тех, кто был маргинализирован своим собственным сообществом или этнической группой» [Kymlicka, 2004, p. 6]. Рассматривая вопрос о природе особенностей национальных меньшинств и этнических общностей, этот исследователь решил
его следующим образом: «Реальным основанием социальной общности, я полагаю, являются не общеразделяемые ценности, а принятая идентичность... То, что удерживает вместе американцев, несмотря на их разногласия по поводу представлений о хорошей жизни, является фактом их принятия идентичности американцев. Как раз, напротив, то, что заставляет шведов и норвежцев держаться порознь, невзирая на общеразделяемые принципы справедливости, - это отсутствие общей идентичности» [КушНска, 2004, р. 173]. По мысли Кимлика, «в государстве с одной нацией единая идентичность обычно - результат общности языка, культуры и, может быть, религии. В других странах, таких, как Соединенные Штаты, основанием для общей идентичности представляется чувство гордости за некоторые исторические достижения (включая образование Американской республики)» [КушНска, 2004, р. 173].
Наличие у национальных меньшинств и этнических, по Кимлике, групп общепринятой идентичности является главной причиной необходимости признания их особых прав даже в рамках федеративного государства. Как полагал автор, для достижения намеченной цели - «избежать в Канаде дезинтеграционного влияния национализма меньшинств. необходимо сломать связь между нацией и государством, чтобы бросить вызов предубеждению, согласно которому только независимое государство является наилучшей формой национального самоуправления» [КушНска, 2004, р. 132]. Практическую роль в решении поставленных задач этот автор был склонен отводить политике мультикультурализма: «Только мультикультурализм сможет предотвратить сецессию» [КушНска, 2004, р. 154]. Но он не закрывает глаза на то обстоятельство, что «фактически мультикультурализм является особым вариантом государственного проекта нациестроительства. и политика нациестроительства препятствует иммигрантам создавать особые сообщества в их новых странах или создания властных органов самоуправления» [КушНска, 2004, р. 29, 31].
Таким образом, основной пафос работ У Кимлики был направлен на обоснование необходимости признания коллективных прав национальных меньшинств и этнических общностей. Он смог показать особое значение выделенных им общностей и роль политики мультикультурализма в урегулировании некоторых вопросов, возникающих в отношениях с ними. Однако Кимлика парадок-
сальным образом обосновывает свои предложения на основе концепта идентичность, подобно тому, как это делают его оппоненты, например Д. Холлинджер. Напомню, что и последний, будучи противником признания значимости этнического фактора, все же использовал сам термин этнос (этническая культура). Подобное совпадение позиций двух полемизирующих между собой специалистов показывает, что на самом деле различия между представлениями этих, казалось бы, совершенно разных политических философов не столь глубоки. Причину такой двусмысленной ситуации отчасти объяснила М. Канован: «Каждая версия либерализма содержит изъян в своем центре, где должна находиться теория власти, и в каждом случае нация тайком протаскивается для того, чтобы восполнить этот пробел.» [Канован, 2007, с. 90]. Только теперь предложенный ею вывод должен быть еще распространен и на явный изъян в теоретическом осмыслении явления этноса / эт-ничности. В этом отношении вообще очень показательна ситуация с принятием политики мультикультурализма в Канаде. Как показал сам Кимлика, «многие уже пытались раскрыть реальные намерения лиц, ответственных за принятие решений, которые впервые приняли политику [мультикультурализма] в 1971 г. Но они зашли в тупик. Теперь мы знаем, что в основе этой политики не было никакой более-менее разработанной теории» [КушНска, 2004, р. 40].
Однако лишь благодаря указанному обстоятельству одни и те же термины - обозначения этничности можно использовать, как и концепт нации, для обоснования даже противоречащих друг другу идей и подходов. Но не стоит обольщаться подобной терминологической «гибкостью». Как показала в свое время К. Мудли, к сожалению, плата за подобную неопределенность слишком высока, поскольку «использование определения "этнический" в отношении всех культурных субгрупп, включая доминирующий этникс, нарушает культурную иерархию и переопределяет этничность до тех пор, пока она не утратит всякий смысл» [МооШеу, 1983, р. 320]. Поэтому совершенно не удивительно, что позднее, проанализировав опыт мультикультурализма не только в Северной Америке, но и в некоторых странах Западной Европы, У Кимлика пришел к более пессимистическому заключению: «А в действительности национализм меньшинств скорее укрепляется, чем ослабевает, по мере того, как западные государства становятся более демократиче-
скими, процветающими и глобализированными» [Kymlicka, 2009, p. 51]. Впрочем, удивляться тут особенно не приходится, так как еще ранее Д. Ситрин предупреждал: «.элиты привержены мультикуль-турализму, а упрямая публика поддерживает ассимиляцию и национальную идентичность» [цит. по: Хантингтон, 2004, с. 163].
Итак, проделанный анализ основных концептов, связанных с проблемой этнокультурного многообразия - толерантность, идентичность, мультикультурализм, этничность, - позволил установить их привязанность к определенным историческим и социально-политическим контекстам, к некоторым базовым исследовательским принципам и категориям. Вполне очевидно, что именно методологический индивидуализм становится первым камнем преткновения для любого представителя либеральной школы, обращающегося к рассматриваемым проблемам. Не случайно Д. Голдберг отмечал: «Что объединяет либералов, несмотря на их глубокие различия, так это базовый набор генеральных идей. когда-то принятых в качестве исходных установок и идеалов. Либерализм ориентирован на индивидуализм, так как он принимает превосходство основных моральных, политических и правовых требований индивида над соответствующими запросами коллектива. признаваемое всеми либералами, эгалитарное ядро предполагает признание существования неких общих моральных стандартов, безотносительных к особенностям индивида» [Goldberg, 1993, p. 5; cit. on: Mackey, 1999, p. 157-158].
Неудивительно, что сама постановка У Кимликой и некоторыми другими авторами вопроса о необходимости признания коллективных прав национальных меньшинств / этнических общностей явилась серьезным испытанием для западной либеральной теории. Она слишком травматично пережила осмысление драматических уроков 1930-1940-х годов, когда идея защиты прав «малых» наций и интересов «самого передового класса» обернулась кошмаром коллективной ответственности. В силу всех этих причин внедрение в западную науку идеи этничности сопровождалось стремлением всячески избежать эссенциалистских ее трактовок. Как отмечает, например, Т. Модуд, подобная установка стала основным содержанием дебатов по поводу идентичности. В качестве своей альтернативы британские исследователи предложили также положения о гибридности и новой идентичности [Modood, 2000, p. 177]. В сложившейся ситуации проявления новых вызовов и
другие теоретики, наряду с Д. Холлинджером, в том числе и ком-мунитаристского направления, стали отстаивать мысль о том, что либеральное уважение к индивидам и их правам означает уважение к национальным идентичностям, которые ценятся такими индивидами [Tamir, 1993 и др.].
Можно предполагать, что акцент на культурную составляющую различных сторон социально-политической реальности, тесно связанный с культурными идентично стями, явился еще одним способом уйти от эссенциалистской этничности. Однако и мультикуль-турализм, выходящий за рамки политики идентичности и готовый обсуждать проблемы этнического порядка, вызывает у некоторых авторов чувство обеспокоенности. Подобные страхи выносятся на обсуждения, невзирая на то, что некоторые проницательные авторы уже отметили: «Западный культурный проект старается выстроить культурную гегемонию, не прибегая к культурной гомогенизации... у нас может быть много культур, но только один проект» [Mackey, 1999, p. 167].
Следует обратить внимание на еще одно обстоятельство, имплицитно влияющее на определенное восприятие и оценку этнических явлений, наряду с идеями индивидуализма, приверженности мультикультурализму и идентичности, присущими либеральному обществу. Как отмечали ряд авторов, в том числе известный американский социолог Н. Глейзер и его коллеги, существует важное различие между странами Старого и Нового Света. По их мнению, первые представляли собой в большей степени «федерации народов» («укорененных наций»), в то время как другие были образованы «рассеянными, смешанными и ассимилированными сообществами иммигрантов» [Glazer, 1983, p. 27; Walzer, 1982, p. 9]. Можно вполне обоснованно констатировать, что различия подобного рода получили осмысление и в рамках концепций этноса (российский вариант) и этничности (западный). Конечно, за прошедшее время развитие новых возможностей коммуникации и массовые миграционные потоки внесли свои коррективы в подобные представления. Идеи «пилгримажа» и «креолизации» (Б. Андерсон) оказали большое влияние на современные представления. В первую очередь была переосмыслена и фактически отвергнута теория этноса, основанная на представлении об этносе как общности людей со сходной культурой. Но в любом случае, нельзя отрицать, что идеи
идентичности, мультикультурализма и этничности возникли в определенных социально-политических контекстах, характерных для постиндустриальных, высокоурбанизированных либеральных обществ. Однако на настоящий момент существует и другая реальность традиционных, аграрных, догоняющих, индустриальных, реформируемых обществ, которая должна быть учтена при попытках использования идей и представлений из другой сферы. В этом смысле отвергаемая теория этноса, особенно в варианте С.М. Широкогорова, более соответствует подобным социально-политическим контекстам, как и получившая уже признание концепция постколониализма.
Таким образом, современное состояние науки, связанной с исследованием проблемы «этнокультурного разнообразия», характеризуется доминированием в ней идей этничности / идентичности. Однако формирование данных основополагающих концептов в рамках либеральной традиции неизбежно привело к их фокусировке на уровне отдельного индивида. Подобный подход вполне правомерен в случае анализа ситуации в странах с развитой демократией, которая еще не определяет весь глобальный контекст. Поэтому нам нужны альтернативные подходы и концепции для работы в других социально-политических контекстах. Одной из таких реальных альтернатив и являлась отечественная теория этноса, однако я менее всего хотел бы призвать к всеобщему ее признанию. Сначала мы должны обратить внимание на важный в концептуальном отношении призыв Н. Фергюсона к учету сложности рассматриваемых нами социально-политических явлений [Ferguson, 2010]. Этнический феномен относится, безусловно, к уровню подобного класса, поэтому его нельзя свести к отдельным его компонентам. Ни уровень автономных индивидов, ни их идентичности, ни культурная сфера как таковая не могут исчерпать всего содержания проблем, связанных с изучением этнических феноменов. Вполне очевидно, что этнический феномен имеет как минимум два основных уровня репрезентации: отдельные индивиды и образуемые ими сообщества. Существующие варианты теории этноса и концепций этнично-сти не обладают необходимым потенциалом для охвата рассматриваемого явления во всей его сложной организации и многообразии конкретных проявлений. В силу этой принципиальной сложности этнического явления при его исследовании ведущее значение приобретает не противопоставление разных подходов, принципов и
школ, но их обоснованная интеграция на основе принципа дополнительности. Готова ли уже мировая и, в первую очередь, западная наука признать альтернативные подходы и концепции к проблеме «этнокультурного», но точнее, все же этнического многообразия? Вопрос далеко не праздный, так как противостояние в понимании этнического феномена может спровоцировать новые конфликты, подобные косовскому, абхазскому и южноосетинскому.
Список литературы
Брубейкер Р., Купер Ф. За пределами «идентичности» // Ab Imperio. - Казань,
2002. - № 3. - С. 61-115. Канован М. Меч веры и щит страха: Либерализм и сила нации / Пер. с англ.
А. Смирнова // Логос. - М., 2007. - № 1 (58). - С. 84-102. Коллинз Р. «Балканизация» или «американизация»: геополитическая теория этнических изменений // Логос. - М., 2005. - № 1. - С. 19-64. Мартин Т. Империя позитивного действия: Советский Союз как высшая форма
империализма? // Ab Imperio. - Казань, 2002. - № 2.- С. 55-90. Тернборн Г. Мультикультурные общества // Социологическое обозрение. - М.,
2001. - Т. 1, № 1. - С. 50-67. Хантингтон С. Кто мы? - М.: АСТ: Транзиткнига, 2004. - 635 с. Barth F. Introduction // Ethnic groups and boundaries. The social organization of culture difference / F. Bart (ed.). - Oslo: Universitets-forlaget, 1969. - Р. 9-38. Cashmore E. Dictionary of race and ethnic relations. - 4th ed. - L.; N.Y.: Routledge, 1996. - 412 p.
Day R. Multicultiralism and the history of Canadian Diversity. - Toronto; Buffalo:
Univ. of Toronto press, 2000. - 288 р. Eriksen T. Ethnicity and nationalism. Anthropological perspectives. - L.; Chicago:
Pluto press, 1999. - 179 р. Fenton S. Ethnicity. - Cambridge; Maiden: Polity press, 2010. - 220 р. Ferguson N. Complexity and collapse. Empires on the edge of Chaos // Foreign affairs. - 2010. - March/April. - Mode of access: http://www.foreignaffairs.com GuibernauM. The identity of nations. - Cambridge; Maiden: Polity press, 2008. - 235 р. Glazer N. Ethnic dilemma, 1964-1982. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 1983. -359 р.
Gurtov M. Global politics in the human interest. - Boulder; L.: Lynne Reinner publishers, 1991. - 271 р.
Jenkins R. Rethinking ethnicity. - L.: SAGE publications, 2008. - 224 p.
Hale H. The Foundations of ethnic politics. Separatism of states and nations in Eurasia and the world. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2008. - 278 p.
Henkin L. The age of rights. - N.Y.: Columbia univ. press, 1990. - 220 p.
Hollinger D. Post-ethnic America: Beyond multiculturalism. - N.Y.: Basic Books, 2005. - 312 p.
HorowitzD. Ethnic groups in conflict. - Berkley: Univ. of California press, 1985. - 290 p.
Ignatieff M. Human rights as politics and idolarity. - Princeton: Princeton univ. press, 2003. - 174 p.
Kymlicka W. Finding our way. Rethinking ethnocultural relations in Canada. - Oxford: Oxford univ. press, 2004. - 220 p.
Kymlicka W. Multinational citizenship. - Oxford: Clarendon press, 1995. - 280 p.
Kymlicka W. Politics in Vernacular. Nationalism, multiculturalism and citizenship. -Oxford : Oxford univ. press, 2001. - 392 p.
Kymlica W., Norman W. Citizenship in culturally diverse societies: Issues, contexts, concepts // Citizenship in diverse societies / W. Kymlicka, W. Norman (eds.). - Oxford: Oxford univ. press, 2000. - P. 1-44.
Kymlicka W. Multi-nation federalism // Federalism in Asia / B. He, B. Calligan, T. Ino-guchi (eds.). - Cheltenham; Northampton: Edward Elgar, 2009. - P. 57-81.
Mackey E. The house of difference. Cultiral politics and national identity in Canada. -L.; N.Y.: Routledge, 1999. - 151 p.
Maclure. J. Quebec identity. The challenge of multiculturalism. - McGill: Queen univ. press. 2003. - 126 p.
Moodley K. Canadian multiculturalism as ideology // Ethnic and racial Studies. - L., 1983. - Vol. 6, N 3. - P. 320-331.
ReminickR.A. Theory of ethnicity. An anthropological perspective. - N.Y.; L.: Lanham, 1983. - 67 p.
Rothschild J. Ethnopolitics: A conceptual framework. - N.Y.: Columbia univ. press,
1981. - 290 p.
Sandel M. Liberalism and the limits of justice. - Cambridge: Cambridge univ. press,
1982. - 254 p.
Tamir Y. Liberal nationalism. - Princeton, N.Y.: Princeton univ. press, 1993. - 206 p.
Taylor Ch. The politics of recognition // Multiculturalism and the «Politics of recognition» / A. Gutmann (ed.). - Princeton, N.Y.: Princeton univ. press, 1992. - P. 25-73.
Walzer M. Pluralism in political perspective // The politics of ethnicity / M. Walzer (ed.). - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 1982. - P. 1-28.
Young I.M. Polity and group difference: A critique of the ideal of universal citizenship // Ethics. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1989. - Vol. 99. - P. 257-258.
