CC BY
236
ФИЛОЛОГИЯ
ПОЭТИЧЕСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ЛАНДШАФТОВ В ЛИРИКЕ
АЛЕКСАНДРА БЛОКА
Л.Ф. АЛЕКСЕЕВА, проф. каф. русской литературы ХХвека МГОУ, д-р филол. наук, С.А. ЩЕРБАКОВ, зав. кафедрой языковой подготовки МГУЛ, канд. филол. наук
Александр Блок во всей истории русской литературы, вероятно, самый просвещенный поэт в области флоры, так как дед его по материнской линии - Андрей Николаевич Бекетов - был профессор, ученый-ботаник, и принимал в воспитании и образовании внука самое непосредственное участие. Заложенная в детские годы любовь к «московской флоре» оказалась крепка, что самым непосредственным образом отразилось в его творчестве.
Любимые природные ландшафты поэта - поле и степь - связаны с открытым пространством, так как любимой его поэтической стихией был ветер, что неоднократно отмечалось исследователями. Прежде всего, поле у Блока ассоциируется с движением по тропам и дорогам, иногда над ними: «Еду влажными полями.. ,»[1], «Я ждал тебя. / А тень твоя мелькала / Вдали, в полях, где проходил и я.» [1], «Я печальными еду полями.» (т. 1), «Выйдя в ночные поля, / Мы углубимся в века» [1], «На пути, в желтеющих полях..» [1], «По тропам и по дорогам / В чистом поле понеслась...» (т. 2), «Гуляет в полях невидимка.» [1], «Ты взмахнула бубенцами, / Увлекла меня в поля.» [1] и т.д.
В стихотворении «Еще воспоминание» поле, кроме того, становится сюжетообразующим компонентом, главным центром антиномической внутренней прикрепленнос-ти психологического состояния к топосу, связующему молодость и зрелость лирического героя:
Опять я еду чистым полем,
Все та же бледная луна,
И грустно вспомнить поневоле Былые счастья времена.
<.>
Опять я еду полем чистым,
Все те же звезды и луна.
Душа полна тоской лучистой,
Былым огнем на миг полна. [1, т. 1].
caf-rus@ mgul.ac.ru
Многое в творческом мире Блока возникло и раскрылось благодаря увлечению творчеством философа и поэта Владимира Соловьева - крупнейшей фигуры в культурной жизни России последней трети XIX в. Свет, о котором Владимир Соловьев сказал, что «он есть первое начало красоты в приро-де»[2], наряду с ветром особо любим поэтом. И поле как открытое не только ветру, но и свету пространство часто ассоциируется с ним: «Всюду ясность Божия, / Ясные поля.» [1, т. 2] и даже «в темном поле / Бродит свет» [1, т. 2].
Тесно связан образ поля с темой родины: «Прислушайся к земле в родных полях.» (т. 1) и т.д. Особенно отчетливо эта связь прослеживается в цикле «На поле Куликовом», где поле выступает как «мощный обобщенноэпический образ, олицетворенный в типическом русском пейзаже»[3]:
В ночь, когда Мамай залег с ордою Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, -Разве знала Ты?
Перед Доном темным и зловещим, Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим В криках лебедей [1, т. 3].
В этом цикле обнаруживается еще одна ипостась поля: здесь оно противостоит степи как «дикому полю», извечно несущему угрозу Руси. В степи залегла орда Мамая, русское войско - «в темном поле». С помощью эпитета «степной», повторяя его в разных словосочетаниях: «наш путь - степной», «степную даль», «в степном дыму», «степная кобылица» [1, т. 3] - поэт добивается глубокого ощущения ан-тиномичности дикой силы орды и срединного положения России в культурном пространстве мира. «Мы» тоже близки природе, но это уже не дикая степь, а возделанное поле.
130
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
ФИЛОЛОГИЯ
Семантически к циклу «На поле Куликовом» примыкает стихотворение «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..», где на пространство Руси, распустившей благородных птиц «соколов, лебедей в степь.../ Кинулась ъз степи черная мгла.» [1, т. 3]. К символическим значениям культурно-географического плана присоединяется еще более важное для Блока противостояние духовных ценностей. Поле - та почва, на которой колосятся посеянные Христом зерна истины, оно же, следовательно, и ареал духовных борений, неустанной духовной брани.
В других произведениях поэта степь, как и поле, ассоциируется с движением, но в большей даже степени - с волей, дикой и необузданной, как сама степь, с цыганскими мотивами, разгулом страстей. В стихотворении «Прискакала дикой степью.» возлюбленная лирического героя Млада - «дикой вольности сестра!» - обращается к нему с вопросом, в котором звучит вызов: «Долго ль будешь лязгать цепью?», но любит она не лирического героя, а «краденые клады» и «полуночный свист костра» [1, т. 2]. В экспозиции стихотворения «Опустись, занавеска линялая.» лирический герой называет свою жизнь «цыганской», а в завершении признается: «Спа-ленб моя степь.» [1, т. 3]. Для него нет возврата из культурного лона в мир дикой воли, впрочем, это случилось и с героем знаменитой поэмы Пушкина - Алеко.
В неожиданном ракурсе предстает «дикая степь» в стихотворении 1913 г. «Новая Америка». Если прежде историческими атрибутами степи были «стан половецкий / И татарская буйная крепь.», то теперь «там чернеют фабричные трубы.». Заметим, что Блок уловил родство между диким полем, порабощавшим Русь, и стремительно нагрянувшей цивилизацией, под которой поэт понимал культуру, утратившую человечность, отчужденную от истинной духовности. Мотив бескрайнего степного простора прерывается самым неожиданным образом и с американским размахом: Путь степной - без конца, без исхода, Степь, да ветер, да ветер, - и вдруг Многоярусный корпус завода,
Города из рабочих лачуг.
При этом лирическому герою «не страшен» «голос каменных песен». Он сознает неизбежность технического прогресса: «То над степью пустой загорелась / Мне Америки новой звезда!» [1, т. 3]. Образ ночного, а не дневного светила здесь, по-видимому, не случаен.
Луг в лирическом пространстве Блока занимает гораздо меньше места, чем поле и степь, подобно тому, как реальные луга уступают по размерам полям и тем более степи. При этом образ луга имеет принципиально иное символическое содержание, нежели образы поля и степи.
На первый взгляд, у этого природного ареала несомненное родство с рассмотренными ландшафтами. Луг также ассоциируется с движением: «А думал, что с ней в лугу / Средь белых лилий ходил» [1, т. 1], «К зеленому лугу, взывая, внимая, / Иду по шуршащей листве» [1, т. 2] и т.д. Однако при этом образ луга имеет явные пасторальные признаки (здесь поэт следует европейской поэтической традиции). Кроме того, луг, подобно саду, является ландшафтом идеальным, прообразом рая на земле. Выше процитированные строки - тому подтверждение.
Здесь не дикая воля, а покой, и не степная тоска, а печаль: «Мой любимый, мой князь, мой жених, / Ты печален в цветистом лугу» [1, т. 1], «Стройного юноши пение / В сумерки слышно в лугах. / В звуках - печаль и томление.» [1, т. 1] и т.д. Даже эпитетный ряд у луга иной. Если поле чаще всего - чистое или темное, а степь - дикая, то луг - незапятнанный, пустынный, заколдованный, сонный.
Собирательный образ луга в чем-то близок к образу соловьиного сада, прохладного и тенистого. Программное стихотворение поэта «Май жестокий с белыми ночами!» (1908), созданное за несколько лет до поэмы «Соловьиный сад», уже содержит в себе идею о моральном превосходстве тяжелого физического труда над праздным (пусть и счастливым) времяпровождением: «Хорошо в лугу широком крэгом / В хороводе пламенном пройти. ../<.. .>/ Но достойней за тяжелым плугом / В свежих росах пуутру идти!» [1, т.
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
131
ФИЛОЛОГИЯ
3]. Конечно, символические смыслы стихотворения и поэмы несоизмеримо шире идеи необходимости труда, но сопоставимость сюжетов налицо. Кроме того, если соловьиный сад противопоставлен морю, то луг, как следует из контекста, - полю.
Поле и степь у Блока - место соприкосновения миров и неустанных битв, луг
- место отдохновения, праздника. В этом Блок абсолютно объективен: народные гуляния на Руси традиционно проходили именно на лугах. На этом обстоятельстве выстроена фабула статьи А. Белого «Луг зеленый», посвященной прошлому и будущему России, которая для автора - «большой луг, зеленый, зацветающий цветами» [4]. Хотя по свидетельству А. Белого, его разговоры с Блоком в Шахматове летом 1904 г. отозвались в статье “Луг зеленый”, у самого Блока с образом России больше сопрягаются поле и степь.
Ландшафты с древесной растительностью, лес и его разновидности (роща, бор)
- также представлены в лирике Блока весьма широко. Часто лес выступает в паре с полем, они объединяются в одно устойчивое выражение, становясь основой пейзажа: «Чернеет лес, молчат поля...»(т. 1), «Все поля и леса в серебре...» [1, т. 1] и т.д. В этом ряду и одна из самых знаменитых в русской поэзии строк о России: «А ты все та же - лес, да поле.» [1, т- 3].
При этом образ леса изменялся по мере «творческого взросления» автора. В ранних произведениях поэта густой древостой явно тяготит лирического героя, что даже позволило М.Н. Эпштейну заметить: «Лес, густая древесная растительность -тема, наиболее чуждая Блоку.» [5]. С этим трудно согласиться. Тема леса близка поэту, но связанный с лесным пейзажем отрицательный эмоциональный тон в его раннем творчестве, несомненно, присутствует. Со временем негативная окраска постепенно утрачивается.
Может быть, причина в том, что под лесным пологом обычно царит полумрак, не случайно лес у Блока часто сопровождается эпитетами «темный», «ночной». Устойчивым является и словосочетание «лесная глушь».
Исключение составляет наполненное светом стихотворение «Нет конца лесным тропинкам», помеченное краеведческой сноской автора - «Церковный лес». Но это, конечно, свет христианской веры: «Всюду ясная молва / Об утраченных и близких.» [1, т. 1], потому что в физическом смысле в лесу сумрачно (лирический герой бродит здесь в ожидании первой звезды).
Есть у Блока и осенние или зимние пейзажи, когда в лесу больше света: «Осенний вечер так печален; / Смежает очи тающий закат. / Леса в безмолвии холодном спят.» [1, т. 1], «Осень поздняя. Небо открытое, / И леса сквозят тишиной» [1, т. 2]. Безмолвие и тишина, царящие в лесу, наряду с сумраком, усиливают чувство одиночества, испытываемого лирическим героем, которое, впрочем, в эти годы представляется ему естественным состоянием поэта:
Я знаю - лес ночной далеко вкруг меня Простер задумчиво свои немые своды, Нигде живой души, ни крова, ни огня. -Одна безмолвная природа.
И что ж? Моя душа тогда лишь гимн поет.[1, т. 1].
В силу любви поэта к простору, его особенно привлекает лесной пейзаж, находящийся в отдалении: «Остановясь на перекрестке, в поле, / Я наблюдал зубчатые леса» [1, т. 1], «Над далью просторов усталых / Чернеется никнущий лес.» [1, т. 1], «Леса вдали виднее» [1, т. 3] и т.д.
Постоянное движение лирического героя и лирических персонажей, которое наблюдалось на безлесных просторах, продолжается и в лесу, порой переходящем в надземную сферу: «Заповеданных лилий / Прохожу я леса.» [1, т. 1], «Ухожу в розовеющий лес.» [1, т. 1], «Показал мне дорогу пустынную, Уходящую в темный лес.» [1, т. 1]. Безветренный, предгрозовой лес как бы замедляет путь странника: «Дорога моя тяжела, далека, / В недвижном томлении лес» [1, т- 1].
В одном из стихотворений цикла «Стихи о Прекрасной Даме» лирический герой открыто заявляет о своей неприязни к лесу, который мешает свободному полету его фантазии:
132
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
ФИЛОЛОГИЯ
Сегодня шла Ты одиноко,
Я не видал твоих чудес.
Там, над горой Твоей высокой, Зубчатый простирался лес.
И этот лес, сомкнэтый тесно,
И эти горные пути
Мешали слиться с неизвестным,
Твоей лазурью процвести [1, т. 1]. Однако годы спустя лирический герой меняет свое отношение к лесному пейзажу, включающему гору: «Вчера еще были, вчера / Заветные лес и гора...» [1, т. 2]. То, что эти «лес и гора» располагаются между Шахматовым и усадьбой Менделеевых, неоднократно отмечалось биографами поэта.
В стихотворении «Ночной туман застал меня в дороге» он признается в своем страхе перед лесом: «Угрюмый, неподвижный, полусонный / Знакомый лес был страшен для меня. [1, т. 1]. Продолжается мотив связанного с лесом страха и в ряде других стихотворений. Однако постепенно он меняет тональность, детские страхи отступают перед реалиями взрослой жизни:
Когда я был ребенком, - лес ночной Внушал мне страх; до боли я боялся Ночных равнин, болот, одетых белой мглой, Когда мой конь усталый спотыкался.
Теперь - прошло немного лет с тех пор,
И жизнь сломила дух; я пережил довольно; Когда опять въезжаю в темный бор Ночной порой - мне радостно и больно [1, т. 1]. В стихотворении 1912 г. «Миры летят. Года летят. Пустая.» лесная глушь уже не страшит поэта, а наряду с садом является обителью счастья: «Чту счастие? Вечерние прохлады / В темнеющем саду, в лесной глуши?..» [1, т. 3]. В стихотворении, датированном тем же годом, «Ветер налетит, завоет снег.» лес становится источником надежды:
Ночь, лес и снег. И я несу Постылый груз воспоминаний. Вдруг - малый домик на поляне,
И девочка поет в лесу [1, т. 3]. Коллизию света и леса поэт пыта-
ется разрешить в стихотворении «Там неба осветленный край», в котором «свободный» и «сильный» лирический герой слышит «непомерный звон / Неуследимый». Этот пока неуследимый, но уже непомерный звон имеет не столько природное, сколько антропогенное происхождение: «Там осень сумрачным пером / Широко реет, / Там старый лес под топором / Редеет» [1, т. 3]. Вообще говоря, редеющий под топором лес - это устойчивая метафора, обычно относящаяся к перипетиям человеческого сообщества. Но имея в виду большие познания Блока в ботанике, вполне можно допустить, что он знал о существовании так называемых санитарных рубок, при которых старые леса прореживаются в оздоровительных целях. Во всяком случае, любимой его работой в шахматовском саду была вырубка лишних деревьев и кустарников.
Апофеозом изменившегося отношения к образу леса является стихотворение «Тишина в лесу». Все небесное пространство над лесом исполнено борьбой между ангелами и «полночными силами», а в финале после отбушевавшей метели -
В тишине голубой и глубокой
С дивной ратью своей многокрылой
Бог идет сквозь ночные леса [1, т. 3].
Поэту дано чувствовать, как протекают духовные процессы не только в человеческом мире, но и в растительно-природных ареалах. Вторит только что процитированному стихотворение «Сочельник в лесу», в котором «зимний лес сияет весь» и «Рождества крылатый дух / Озаряет небеса, / Сводит праздник на леса, / Чтоб от неба до земли / Светы встретиться могли.» [1, т. 3]. Таким образом, любимый поэтом свет в зрелом его творчестве наполнил и лесной пейзаж. Безусловно, здесь угадывается евангельское «Аз есмь свет». Стремление к божественно-прекрасному многогранно воплощается в этом тяготении художника к светлым лучам и краскам, свету, изначально и объективно утвердившемуся в мироздании.
Блок едва ли не единственный поэт, воспевший такой малопривлекательный в глазах большинства людей природный ландшафт, как болото. Самый насыщенный фло-
ЛЕСНОИ ВЕСТНИК 5/2013
133
ФИЛОЛОГИЯ
ристическими мотивами и образами цикл стихотворений Блока «Пузыри земли» посвящен (как следует из названия), главным образом, именно болотам. Андрей Белый в рецензии на книгу «Нечаянная радость» обращает на это особое внимание: «Как удивительно соединен тончайший демонизм здесь с простой грустью бедной природы русской, всегда той же, всегда рыдающей ливнями, всегда сквозь слезы пугающей нас оскалом оврагов, - соединен в бирюзовой нежности просвета болотного, в вечном покое зеленых мхов. И нам страшно этого покоя: зачем эта нежность, когда она «прелесть», наваждение. <...> Страшна, несказуема природа русская. И Блок понимает ее, как никто»[6].
Действительно, болото как в народной, так и в литературной традициях - место гиблое, заселенное разнообразной нечистью, где легко заблудиться или попасть в трясину. Болотные газы, выходя на поверхность и образуя те самые «пузыри земли», производят пугающие путников звуки и создают специфический застойный запах. Блок знал все это: и про болотную «нежить» (она является в стихотворениях «Болотные чертенятки», «Болотный попик»), и про болотный запах («Ночная фиалка»), но все равно лирический субъект призывал своего воображаемого собеседника:
Полюби эту вечность болот:
Никогда не иссякнет их мощь.
Этот злак, что сгорел, - не умрет.
Этот куст - без истления - тощ [1, т. 2].
В стихотворении явно прослеживаются основы научных знаний, а именно, что в кислой болотной среде остатки растений не сгнивают, а образуют торфяные отложения, накапливающиеся веками. Наверное, поэтому, в его трех четверостишиях трижды употреблено слово «вечность» и к тому же присутствуют производные от него формы - «предвечны» и «навеки». «Безначальной долей» и «самой вечностью», ассоциирующимися у поэта с образом болота, и можно объяснить его к ним пристрастную любовь.
В автобиографии поэт называет болота среди шахматовских мест, избранных дедом для «ботанических экспедиций» с внуком. Бу-
дучи не только ученым, но и педагогом, тот постоянно делился с любознательным наследником своими обширными знаниями. Поэтому можно предположить, что это стихотворение имеет особенную субъектно-объектную структуру и написано как обращение деда к внуку.
Актуализирован мотив болота и в сугубо городских стихотворениях: «.Гуляет в полях Невидимка. / Танцует над топью болот, / Кольцом окружающих домы...» [1, «Невидимка», т. 2], «За городом вырос пустынный квартал / На почве болотной и зыбкой» [1, «Поэты», т. 3]. Эти болотные пространства в стихах отражают тот общеизвестный факт, что Петербург «выстроен на болоте». Но никакой положительной эмоциональной нагрузки в городских стихах мотив болота в себе не несет, более того, сопровождает процветание пошлости, низменных и жестоких побуждений: «Кто небо окрасил в крови, / Кто вывесил красный фонарик?» [1, т. 2]. А.П. Черников в связи с природным фоном баллады «Незнакомка» заметил: «Приметы болотного пейзажа Блок переносит на человеческие отношения. В результате жизнь персонажей, изображенных в экспозиции, осмысливается им как обывательское социальное болото, тлетворный мир бездуховности» [7]. Таким образом, можно говорить о дуализме образа болота у поэта: дышащее природной силой в своей естественной среде, подчиненное цивилизации города, оно утрачивает и свою силу, и свою эстетическую привлекательность.
Удивительно, что такой рукотворный ландшафт, как сад, в сознании любителей русской поэзии ассоциирующийся прежде всего с именем Блока (благодаря поэме «Соловьиный сад»), в частотном словаре поэта по количеству употреблений значительно уступает ландшафтам природным - лугу и лесу. Тем не менее, объективно сад занимает важное место в системе концептуальных образов-символов, на которых строится художественный мир поэта в целом. В его дневниковых записях «русский сад, в котором непременно соединяется всегда приятное с полезным и красивое с некрасивым» (1 апреля 1919 г), выступает метафорой подлинного искусства.
Остановим специальное внимание на природно-растительном аспекте темы сада
134
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
ФИЛОЛОГИЯ
в лирике Блока. Особенность данного ландшафта в том, что он был для поэта и «мифопоэтической моделью мира в его идеальной сущности», воспринятой им через весь опыт мировой культуры, и «уголком природы», в котором он вырос и за которым, живя в Шахматове, ухаживал как вполне профессиональный садовник. В записной книжке (№ 6) Блока есть заметка «Наш флигель», как будто сделанная рукой ландшафтного архитектора: «Дикий виноград. Закрыть стену амбара таволгой или филадельфусом. Прорыть дорожку. Срубить липу. Черемухи. Бересклет. Два цветника. Табак. Вербены. Лилии. Филадельфусы и сирень на голых буграх. Задняя стена забора к орешнику - сахалинская гречка. Мальвы вдоль всего забора (семена). Засадить пустые места в прованских розах. На задней стене - сахалинская гречка. Береза. Тополь серебристый» [8]. В поэтическом творчестве Блока нашлось место далеко не всем из перечисленных видов растений, но объем его ботанических знаний весьма впечатляющ. В одном из написанных в Шахматове стихотворений («Они звучат, они ликуют...») земледельческая сторона жизни поэта находит свое художественное воплощение:
Пусть всем чужда моя свобода,
Пусть всем я чужд в саду моем -Звенит и буйствует природа,
Я соучастник ей во всем! [1, т. 1]. Именно Шахматовский сад, изобилующий сиренью, отображен в стихотворении «После дождя». Стихотворение замечательно тем, что поэтический голос в нем принадлежит заботливому «садовнику», огорченному страданиями растений от ненастной погоды, преизбытка влаги, недостатка солнца, которого они жаждут:
Сирени бледные дождем к земле прибиты.
Замолкла песня соловья;
Немолчно говор слышится сердитый Разлитого ручья.
Природа ждет лучей обетованных: Цветы поднимут влажный лик,
И вновь в моих садах благоуханных Раздастся птичий крик [1, т. 1].
При всей возвышенности образа сада «как идеальной сущности», самый часто употребляемый по отношению к нему эпитет у Блока - «темный» или «темнеющий». Тому есть две причины. Первая та, что в любовной лирике поэта сад является местом тайных свиданий и томительных ожиданий, что подразумевает сумеречное время суток. Вторая причина - всепоглощающая тяга поэта к простору и свету. У него даже поле часто «темное», не говоря уже о лесе. В.А. Солоухин в очерке о поэте специально указывает, что «вырубать деревья и кустарники - его страсть, однажды он вырубил целую куртину столетней сирени» [9].
Конечно, Блок, никогда не ставил «поэтическое естествознание» целью собственного творчества. Об этом свидетельствует тот факт, что в хозяйственных записях поэта встречается больше видов растений, чем в его лирическом наследии. (В деле популяризации биологической науки весьма преуспел его дед, написавший известную в свое время книгу «Беседы о земле и тварях».) Но «Контрасты бытия» петербургских и шахматовских полос жизни способствовали размышлениям поэта о «стихии и культуре», России и интеллигенции, народе и «возмездии».
В концентрированном виде эволюция восприятия Блоком природы и цивилизации содержится в одном из программных его стихотворений «Последнее напутствие». Перечислив вещные и символические атрибуты последней земной дороги («.люди, зданья, города./ <.>/ Лесть, коварство, слава, злато./ <.>/ Человеческая глупость.»), лирический герой обращается взором к природным ценностям как к тому пути, по которому Родина «поведет рукой любимой / В Елисейские поля»:
Нет. еще леса, поляны,
И проселки, и шоссе,
Наша русская дорога,
Наши русские туманы,
Наши шелесты в овсе. [1, т. 3].
В творчестве Блока многогранно осмыслены глубокие противоречия между природным и культурным началами. Для него самого как личности обе эти ипостаси России
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
135
ФИЛОЛОГИЯ
были родными. И если Петербург - «культурную столицу России» - можно назвать его «культурной» родиной, Шахматово - его духовная родина, где на фоне благодатной среднерусской природы родилось и росло его поэтическое самосознание. Растительный мир Подмосковья, который он знал и любил, стал неиссякаемым источником его вдохновения. И говоря о Блоке как о поэте национальном, выразившем «отзвук души народной» [1, т. 5], следует помнить, что в его лирике именно «лес да поле» являют собой пристанище русской души, или, выражаясь словами А.С. Пушкина, «русского духа».
Библиографический список
1. Блок, А.А. Собр. соч.: В 8 т. / А.А. Блок. - Л.: Гослитиздат [Ленингр. Отд.], 1962.
2. Соловьев В.С. Красота в природе / В.С. Соловьев // Философия искусства и литературная критика.
- М.: Искусство, 1991.
3. Турков, А.М. Александ Блок / А.М. Турков. - М.: Мол. Гвардия, 1981.
4. Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-х томах / А. Белый. - М.: Искусство, 1994.
- Т.1.
5. Эпштейн, М.Н. Стихи и стихии. Природа в русской поэзии XVIII - XX вв. / М.Н. Эпштейн - Самара: Издательский Дом «БАХРАХ-М», 2007.
6. Белый А. Блок // Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-х томах. Т.2. - М.: Искусство, 1994.
7. Черников, А.П. Серебряный век русской литературы / А.П. Черников. - Калуга: Гриф, 1998.
8. Блок, А.А. Записные книжки (1901-1920) / А.А. Блок. - М.: Художественная литература, 1965.
9. Солоухин, В.А. Время собирать камни / В.А. Солоухин. - М.: Правда, 1990.
О ВАЖНОСТИ ОБУЧЕНИЮ АНАЛИТИЧЕСКО-СИНТЕТИЧЕСКИМ ВИДАМ ОБРАБОТКИ ТЕКСТОВ ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ
Р.Н. ЖАВОРОНКОВА проф. каф. переводаМГУЛ, канд. филол. наук
Основная задача, которая стоит перед студентами при изучении иностранного языка, это научиться пользоваться иностранной литературой по специальности и уметь высказываться на иностранном языке по вопросам, связанным с их будущей профессией. И здесь нельзя не согласиться с мнением Н.А. Фроловой о том, что «задача по формированию умения пользоваться литературой по специальности часто остается нерешенной» [1]. Как считает автор, одной из причин такого положения вещей является убежденность многих обучаемых в том, что перевод и реферирование - это самый легкий из всех видов речевой деятельности. Существует мнение, что с помощью словаря можно перевести любой текст даже при минимальных языковых навыках. Но на практике оказывается, что переводом, а тем более реферированием технического текста студенты владеют слабо, так как не знают особенностей и игнорируют языковые трудности, возникающие в процессе технического перевода.
В настоящее время наряду с традиционным полным переводом широкое распро-
zhavoronkova@mgul.ac.ru
странение имеют новые виды и типы технического перевода. Одним из таких видов является реферативный перевод и аннотирование, в которых в компрессированном виде содержатся относительно подробные сведения о первичном тексте: его назначении, тематике, методах исследования и полученных данных. Можно с уверенностью утверждать, что именно реферативный перевод и аннотация являются одним из наиболее важных видов работы для студентов неязыковых специальностей. И этому есть свое подтверждение. Ведь в повседневной практике многих специалистов постоянно возникает необходимость устного или письменного изложения на родном языке краткого содержания тех или иных иноязычных материалов, содержащих ценную информацию. Также широко распространена практика опубликования научных и технических статей в журналах и технических сборниках на родном языке с реферативным изложением их основного соде ржания на другом языке. Техника всех перечисленных видов деятельности и составляет суть реферативного перевода и
136
ЛЕСНОЙ ВЕСТНИК 5/2013
