Поэтические функции круга в романе г. Газданова «Эвелина и её друзья» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Н. В. Алексеева. Поэтические функции круга в романе Г. Газданова «Эвелина и её друзья»

УДК 882/09

Н. В. Алексеева

поэтические функции круга в романе г. газданова

«эвелина и её Друзья»

В статье рассматривается универсальный характер поэтики круга в романе. Он структурирует формы «сцепления» сюжетно-композиционных и образно-смысловых пластов романа. Ассоциативно-семантическая и мифологическая многозначность круга как ключевого символа позволяет трактовать газданов-ский «союз» как авторскую утопию.

This article analyses universal character of the circle in the Gazdanov's novel. It organizes «cohesion» both with the plot and the composition and figuratively semantic layers. Association-semantic and mythological meanings of the circle as a key symbol makes it possible to interpret Gazdanov's «union» as the writer's Utopia.

Ключевые слова: круг, архитектоника, символ, экзистенциальное поле, ассоциативная поэтика.

Keywords: circle, architectonics, symbol, existential fields, poetics of assoriations.

«...Интуитивное осознание единства, слияния со всем миром и в то же время обособленности, уникальности каждого существования и дают человеку то, что можно назвать счастьем».

Г. Газданоб

Роман Гайто Газданова «Эвелина и ее друзья» (1968-1971) - один из последних романов писателя. Точнее, - последний законченный. В значительной мере - итоговый, завершающий лирическую исповедь, начатую «Вечером у Клэр», и наименее изученный. Возвращаясь (после романа «Пробуждение») к форме «речевого потока», Газданов продолжает творить духовную автобиографию своего вымышленного героя, расширяя и обогащая авторское представление о нравственно-гуманистических «опорах» человеческого существования в мире. Тончайший слой незыблемых нравственных ценностей, пронизывающий роман на уровне авторского подсознания, оказывается основой художественной концепции смысла жизни, судьбы человека и его отношений с миром.

По классификации А. В. Ламзиной [1], роман можно отнести к произведениям с персонажными заглавиями, точнее, с системой персонажных заглавий. Но в отличие от таких, внешне сходных с ним по заглавию произведений, как, например, «Егор Булычев и другие» или «Достига-

© Алексеева Н. В., 2012

ев и другие» М. Горького, где грамматически заглавная фигура - и главный герой, и композиционный центр произведения, в романе «Эвелина и ее друзья» конструкция принципиально иная. Главный герой романа не Эвелина, а один из ее друзей. Писатель по роду своих занятий, фигура безусловно автобиографическая, он выступает одновременно в нескольких ипостасях: «герой жизненного события» [2], являющийся одним из членов университетского братства; нарратор, занимающий центральное место в романном действии; автор, творящий свою художественную реальность на глазах у читателя, вводя его в сам процесс и психологию творчества. Все это в той или иной мере было свойственно и «прежнему» Газданову. Однако та «нераздельность и несли-янность», которая характерна для героя романа «Эвелина и ее друзья», позволяет говорить о новом качестве метагероя писателя, достигаемом не в последнюю очередь благодаря совершенному владению индивидуально-авторской формой «речевого потока».

Буквально в первых строках, которые можно рассматривать как своеобразную увертюру к роману, как его музыкальный код, герой-повествователь, слушая игру пианиста, скажет: «Я думал потом, что если бы его попросили повторить ту самую последовательность мелодии, он, конечно, не мог бы этого сделать - это была наполовину его собственная импровизация. Время от времени я узнавал отрывки знакомых мотивов, но они тотчас же сменялись новыми сочетаниями звуков, которых никто не мог предвидеть» [3].

В романе господствует та же стихия, та же композиционная импровизация, но блестяще срежиссированная автором. Неожиданное появление в маленьком ресторане на французской Ривьере друга студенческих лет Мервиля, с которым они не виделись больше года, прерывает «звуковое путешествие» героя-повествователя, но не прерывается авторская интонация, не меняется заданный тем-поритм речевого потока. И потому, что эта встреча, как и многие другие, предшествующие и последующие, причем не только с Мервилем, но и с Эвелиной, Андреем, Артуром, давно стали привычными в своей непредсказуемости, а значит, утратили эффект неожиданности. И потому, что ни время (год или всего лишь несколько дней), ни расстояния (Америка, Канада, Испания или разные кварталы Парижа) ничего не могут изменить в давно сложившихся отношениях университетских товарищей. Все они «совершенно разные люди», у них «разная жизнь и разные взгляды на жизнь» (508). Тем удивительнее многолетний прерывисто-непрерывный круг их общения, их «своеобразный и нерасторжимый союз» (512).

«Союз», слово, впервые произнесенное едва ли не в самом начале романа и неоднократно

повторяющееся в дальнейшем, - та «мелочь солнечной жизни» (В. Набоков), которая пронизывает образную структуру произведения и через которую постигается своеобразие нравственно-эстетического мировидения писателя. Синонимически близким, адекватно выражающим романную суть «союза» является круг, обладающий богатейшим диапазоном лексико-семантических значений [4]. В художественном мире романа круг - ключевой символ, имеющий древнейшую мифологическую основу. В «Энциклопедии символов», составленной В. М. Рошаль, круг с точкой в центре трактуется как универсальная проекция мира. «Между точкой-центром и периферией круга происходит непрерывный обмен, и этот обмен творит жизнь на всей площади круга» [5]. Такой обмен, творящий подлинную жизнь, происходит на протяжении всего романа. С каждой новой встречей обнаруживаются непредвиденные и порой непредсказуемые события («смена звуковых сочетаний») в жизни героев, которые в своем единстве и динамике составляют духовное пространство «союза».

«Точкой-центром» этого круга-«союза» - и формально, и по существу - имеет право быть его главный герой. Формально, ибо его парижская квартира, где ничто не меняется («Все те же книги на тех же полках, тот же диван, тот же стол» (606), «где всегда стояла тишина и не было никакого движения» (527), - пожалуй, единственный надежный причал в ускользающей действительности. Сюда всегда можно вернуться; здесь тебя поймут. Фактом своего существования он вселяет «уверенность в незыблемости этого мира» (606).

По существу, ибо жизненный путь, «похожий на длительный бред во сне» («Я видел себя солдатом, рабочим, бродягой, студентом в Париже, наконец, автором романов и рассказов...» (376)), способствовал формированию мировоззренческих принципов, лишенных догматизма и нетерпимости. Собственный житейский опыт, как и многих из людей его поколения, привел к разочарованию, к неверию в возможности каких бы то ни было позитивных сдвигов в общественной жизни, к утрате интереса к происходящему. Возникло стойкое желание не принимать участия в мире «невежественных фанатиков, убийц, деспотов», держаться вдалеке от «человеческого мусора» (578).

Философия жизни, сложившаяся как реакция на абсурдность мира, на «бесформенную и неизменно смещавшуюся действительность», над которой ни у кого не было власти (511), двойственна в своей основе и постоянно подвергается рефлексии. С одной стороны, - уверенность в роковой предрешенности судьбы любого человека (544), в том, что «в этом мире наши места распределены раз навсегда» (552). И это, казалось бы, подтверждается «удивительной метаморфо-

зой» в жизни Андрея после неожиданно свалившегося на него богатства; непредсказуемым поворотом в судьбе Артура, когда «случайный литературный заказ» решительно изменил «его несчастное и нелепое существование» (675). С другой, - сомнение в этой роковой предопределенности, вера в случайное стечение обстоятельств, которое способно изменить любую человеческую жизнь. Например, Поля Клемана, осужденного за убийство, которого он не совершал, или нищей Анжелики, продающей у ночного кабаре неизменный букетик фиалок. «Все могло быть, -рассуждает герой, - и для этого было достаточно одного сдвига, потерявшегося в далеком прошлом... сдвига во времени или в обстоятельствах, в мгновенном и непостижимом соединении тех или иных условий» (691). Об этом и воспоминание об одной из историй своего далекого прошлого. Только ему одному из четырех товарищей, давших клятву во время войны, в Крыму, встретиться через пять лет в Париже, удалось прийти к обелиску на площади Конкорд. Отсюда удручающе безрадостная, экзистенциальная безысходность: «Все было результатом миллионов случайностей - смерть, условия жизни, понимание или непонимание самых важных вещей, листок бумаги, на котором Эйнштейн впервые записал свои формулы - и оттого, что он это сделал, через сорок лет после этого на другом конце света сотни тысяч людей с желтой кожей погибли от взрыва атомной бомбы и весь облик мира изменился, но не стал ни понятнее, ни лучше» (576).

Необходимо отметить, что эти, казалось бы, разные подходы, имеющие свои pro et contra, не превращаются в противоположность, а сплавляются в единое экзистенциальное поле. Окружающий мир иллюзорен и призрачен. «Действительности, вообще говоря, нет. Действительность создаем мы, такую, какой она нам нужна» (567). Единственной ценностью, не подлежащей сомнению, является человек, уникальность его существования, его право на счастье, которое в реальном мире оказывается призрачным и практически недостижимым.

Не находя в событиях и проблемах общественной жизни ничего, «что стоило бы пристального внимания» (528), герой уходит в свой, «другой» мир. Он разделяет убеждение своего друга Мер-виля, что «эмоциональная гармония и мир, в котором она заключена, это не бред и не воображение, это существует, только это надо найти» (567). И это было найдено в круге давних университетских товарищей - «нашем союзе». «Своеобразный и нерасторжимый» (518) «странный, но неразрывный» (547), «блистательно неизменный» (667), он воспринимается как своеобразная модель идеального мироустройства. «Против него бессильны обстоятельства, время и расстояние.

Н. В. Алексеева. Поэтические функции круга 6 романе Г. Газданова «Эвелина и её друзья»

Каждый из нас знает, что он не одинок и что бы с ним ни случилось, есть товарищи, на которых он во всем и всегда может рассчитывать» (666). Парадоксальность этой «идиллической картины», которую нарисовал Андрей на вечере встречи друзей, заключается в том, комментирует герой, что она «действительно отражает то, что есть» (667)

В эстетике Г. Газданова семантика и мифопо-этика круга имеет сложную и разветвленную систему. Он структурирует архитектонику романа, формы сцепления и взаимодействия сюжет-но-композиционных и образно-смысловых пластов произведения. По кругу, в котором изначально заключена идея постоянства и динамизма, складываются отношения как внутри союза, так и в жизни каждого из его членов в отдельности. Формально он выполняет функцию композиционной «скрепы», фактически раскрывает те нравственно-этические и психологические «нормы», которые рождаются в процессе общения и объясняют долголетие «союза», то, что «так будет всегда» (667). Каждая встреча [6] не просто знакомит нас с неповторимым разнообразием характеров и историями судеб. Она раздвигает пространство круга-«союза», насыщает его «живой жизнью», расширяет радиус действия, включая в его орбиту круговорот самых разнообразных событий. Загадочно-таинственная, почти детективная история жизни мадам Сильвестр, завершившей долгий поиск Мервилем «идеального романа с идеальной женщиной»; темная история смерти Жоржа, брата Андрея, и странное, казалось бы, за пределами гуманности, поведение Андрея; идиллически-сказочное превращение/ перевоплощение Артура; ночное кабаре, Котик, метампсихоз как очередное проявление «вздорного существования» очаровательной Эвелины, -каждый из этих событийных сюжетов оказывается поворотным в круге жизни героев. В процессе преодоления и разрешения реальных конфликтных ситуаций, при моральной поддержке, а то и непосредственной помощи героя, происходит завершение долгого пути поиска и самоосознания каждым своей личности, смысла своего существования.

Структурно-семантическая природа круга обнаруживает себя в организации художественного времени романа как времени циклического, естественно-природного, вне исторических ориентиров и социальных «привязок». События «начались декабрьской ночью... и кончились через год, декабрьским днем» (690), - подытоживает в финале герой-повествователь. Но и это календарное время, которое фиксировалось на протяжении всего романа едва ли не с дневниковой дотошностью, однозначно определяется как «условная хронология, которая ничего не объясняла» (690). По Газданову, «романный» год хроно-

логически условен потому, что «этим событиям предшествовала долгая жизнь каждого из тех, кто в них участвовал или был их свидетелем, жизнь, которую нельзя было ни изменить, ни повернуть вспять. И каждая из этих жизней была, в сущности, попыткой найти известное душевное равновесие, ответ на немой вопрос». Ответ на него «Мервиль искал в своих иллюзиях, Эвелина в бурном эмоциональном движении, Артур в игре и тяготении к разным формам силы, Андрей в постоянной мечте о богатстве и я - в бесплодном созерцании» (690-691). «В этих незаметных и бесконечных превращениях» человеческой жизни на ее «пути к смерти» историческому времени места нет. «Не все ли равно, где именно быть?», - утверждал-вопрошал Мервиль еще на первых страницах романа (508). Каждый проходит свой уникальный жизненный путь, обретая полноту существования лишь в своеобразном клановом братстве «союза».

Так рождается еще один аспект мифопоэтики круга - идея соборности как общности Дома, «существующего потенциально, без внешнего соединения», как «единство во множестве» [7], как возможность сочетать общие для всех ценности с сохранением своей неповторимой индивидуальности. Здесь каждый готов прийти на помощь другому, в чем бы она ни заключалась: в материальной помощи Артуру, Эвелине или в моральной поддержке Мервиля. «Ты, - говорит ему герой-повествователь, - возвращаешься домой, если хочешь. Ты очень хорошо знаешь, что если после долгого отсутствия ты явишься к нам, потеряв все свое состояние, усталый и отчаявшийся во всем, -мы тебе все устроим, и ты будешь спокойно жить, не нуждаясь ни в чем необходимом и ожидая наступления лучших времен. Потому что нам не нужны ни твои деньги, ни твое положение, и если завтра ты станешь нищим или миллиардером, то ни то, ни другое не изменит нашего отношения к тебе» (607). Здесь, в доме-союзе, происходит возвращение каждого из пятерых к своему подлинному «я» - существованию, к тому, каким он был и каким хотел быть.

В счастливом завершении каждым из героев своего превращения/перевоплощения [8] отражается не только философия роковой предопределенности и случая в судьбе человека, но и авторская установка на утопичность художественного решения проблемы поиска счастья в современном мире. Физически находясь внутри чуждого и враждебного пространства круга-социума, герои романа образуют свой круг-«союз». То не поддающееся логическому объяснению единство, где каждый, не утрачивая своего индивидуального своеобразия, входит в состав целого. Больше того, именно «союз», будучи «оберегом» уникальности человеческой личности, является, по Газдано-

ву, единственной реальной возможностью преодолеть одиночество, противостоять враждебной силе обстоятельств. «Сколько раз мы все убеждались, что у нас есть дом и каждый из нас может туда вернуться, куда бы ни заносила его судьба» (667).

Проведенный анализ позволяет сделать вывод об универсальном характере круга в художественном мире романа Г. Газданова «Эвелина и ее друзья». На внешнем уровне круг, как совершенная форма, является основным конструктом, цементирующим фрагментарную композицию в гармонически завершенную целостность. Это проявляется в архитектонике взаимосвязанных и одновременно автономных кругов жизни. Каждый из них имеет свое хронотопическое поле и в то же время включен в единое пространство «союза» пятерых.

На внутреннем, вертикальном срезе анализа символика и мифопоэтика круга обнаруживает глубинную связь Творца и его творения, раскрывает бытийный смысл романа как своеобразного космоса, художественно спроецированного писателем. Газдановский «союз» (круг, оберег, дом) - авторская утопия, антропоцентрическая модель «со-бытия» (М. Бахтин), в котором уникальность индивидуального человеческого существования, свобода выбора и личная ответственность являются высшими ценностями жизни.

Примечания

1. Ламзина А. В. Заглавие // Введение в литературоведение: основные понятия и термины. М., 1999. С. 99.

2. «Тематические и композиционные функции героя, - утверждает М. Бахтин, - нераздельно слиты в нем: лишь как герой жизненного события может он войти в произведение. С другой стороны, лишь сквозь призму его возможной роли в художественном единстве произведения... можно увидеть и понять известные стороны его жизненной действительности». Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении. М.: Лабиринт, 2003. С. 152.

3. Газданов Г. Эвелина и ее друзья // Гайто Газда-нов. Призрак Александра Вольфа. Романы. М., 1990. С. 504. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы в круглых скобках. Курсив всюду наш. - Н. А.

4. См.: Словарь современного русского литературного языка. М.; Л.: АН СССР. Т. V. С. 1714; Т. XIV. С. 455.

5. Энциклопедия символов. М.: АСТ; СПб.: Сова, 2007. С. 103.

6. Сквозной мотив встречи «работает» одновременно и как метафора пути, с которого нельзя свернуть, и как сюжетообразующий элемент текста.

7. Хомяков А. С. Письмо к редактору «L'union chretienne» о значении слов «кафолический» и «соборный». По поводу речи отца Гагарина-иезуита // Соч.: в 2 т. Т. 2. М., 1994. С. 242.

8. Мотив превращения/перевоплощения носит характер структурно-смысловой доминанты в процессе возвращения каждого из героев к самому себе: каким он был или хотел быть.

УДК 812

Н. В. Алексеева, К. В. Соломенцева

архетип богатыря и его трансформация в романе в. п. астафьева «прокляты и убиты»

В статье на примере анализа одной из пар романа, представляющей собой единство легендарно-эпического и авантюрно-плутовского, выявляется трансформация архетипа русского богатыря в карнавальную пару.

In the article, on the example of the analysis of one of the pairs of the novel, which is the unity of legendary-epic and adventurous - the picaresque, reveals a transformation archetype Russian hero in a couple of carnival.

Ключевые слова: архетип, богатырь, смеховое начало, карнавальная пара.

Keywords: archetype, hero, beginning of laughter, carnival couple.

По определению Е. М. Мелетинского, «архетипы - это первичные схемы образов и сюжетов, составившие некий исходный фонд литературного языка, понимаемого в самом широком смысле» [1]. Важнейшим свойством архетипа является его способность видоизменяться на разных исторических этапах, сохраняя при этом некое ценностно-смысловое ядро, в своей неизменности обеспечивающее высокую устойчивость архетипической модели [2]. Таким ядром для архетипа русского богатыря является физическая сила и житейская мудрость, сила духа и величие подвига. Богатырь - воплощение характера народного героя, всегда готового прийти на защиту родной земли.

Роман В. П. Астафьева «Прокляты и убиты» по изначальной авторской установке и по тому всепоглощающему художественному пространству смерти, в котором разворачивается народная трагедия, казалось бы, абсолютно лишен героического начала. Тем более важно, с нашей точки зрения, вглядеться в удивительную пару -Колю Рындина и Леху Булдакова. «Удивительную» во многих отношениях: при отсутствии главного персонажа они проходят через весь роман. И не просто «проходят», но и запоминаются читателю своей исключительностью, оригинальностью. И, конечно же, доносят до читателя эхо героической борьбы русского народа за свое Отечество, на разных этапах символизируя его силу и непобедимость.

Поначалу богатырство этой «пары» обнаруживает себя в чисто внешних, бытовых ситуациях. Для двухметрового Коли Рындина и такого

© Алексеева Н. В., Соломенцева К. В., 2012