CC BY
57
ву, единственной реальной возможностью преодолеть одиночество, противостоять враждебной силе обстоятельств. «Сколько раз мы все убеждались, что у нас есть дом и каждый из нас может туда вернуться, куда бы ни заносила его судьба» (667).
Проведенный анализ позволяет сделать вывод об универсальном характере круга в художественном мире романа Г. Газданова «Эвелина и ее друзья». На внешнем уровне круг, как совершенная форма, является основным конструктом, цементирующим фрагментарную композицию в гармонически завершенную целостность. Это проявляется в архитектонике взаимосвязанных и одновременно автономных кругов жизни. Каждый из них имеет свое хронотопическое поле и в то же время включен в единое пространство «союза» пятерых.
На внутреннем, вертикальном срезе анализа символика и мифопоэтика круга обнаруживает глубинную связь Творца и его творения, раскрывает бытийный смысл романа как своеобразного космоса, художественно спроецированного писателем. Газдановский «союз» (круг, оберег, дом) - авторская утопия, антропоцентрическая модель «со-бытия» (М. Бахтин), в котором уникальность индивидуального человеческого существования, свобода выбора и личная ответственность являются высшими ценностями жизни.
Примечания
1. Ламзина А. В. Заглавие // Введение в литературоведение: основные понятия и термины. М., 1999. С. 99.
2. «Тематические и композиционные функции героя, - утверждает М. Бахтин, - нераздельно слиты в нем: лишь как герой жизненного события может он войти в произведение. С другой стороны, лишь сквозь призму его возможной роли в художественном единстве произведения... можно увидеть и понять известные стороны его жизненной действительности». Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении. М.: Лабиринт, 2003. С. 152.
3. Газданов Г. Эвелина и ее друзья // Гайто Газда-нов. Призрак Александра Вольфа. Романы. М., 1990. С. 504. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы в круглых скобках. Курсив всюду наш. - Н. А.
4. См.: Словарь современного русского литературного языка. М.; Л.: АН СССР. Т. V. С. 1714; Т. XIV. С. 455.
5. Энциклопедия символов. М.: АСТ; СПб.: Сова, 2007. С. 103.
6. Сквозной мотив встречи «работает» одновременно и как метафора пути, с которого нельзя свернуть, и как сюжетообразующий элемент текста.
7. Хомяков А. С. Письмо к редактору «L'union chretienne» о значении слов «кафолический» и «соборный». По поводу речи отца Гагарина-иезуита // Соч.: в 2 т. Т. 2. М., 1994. С. 242.
8. Мотив превращения/перевоплощения носит характер структурно-смысловой доминанты в процессе возвращения каждого из героев к самому себе: каким он был или хотел быть.
УДК 812
Н. В. Алексеева, К. В. Соломенцева
АРХЕТИП БОГАТЫРЯ И ЕГО ТРАНСФОРМАЦИЯ В РОМАНЕ В. П. АСТАФЬЕВА «ПРОКЛЯТЫ И УБИТЫ»
В статье на примере анализа одной из пар романа, представляющей собой единство легендарно-эпического и авантюрно-плутовского, выявляется трансформация архетипа русского богатыря в карнавальную пару.
In the article, on the example of the analysis of one of the pairs of the novel, which is the unity of legendary-epic and adventurous - the picaresque, reveals a transformation archetype Russian hero in a couple of carnival.
Ключевые слова: архетип, богатырь, смеховое начало, карнавальная пара.
Keywords: archetype, hero, beginning of laughter, carnival couple.
По определению E. M. Мелетинского, «архетипы - это первичные схемы образов и сюжетов, составившие некий исходный фонд литературного языка, понимаемого в самом широком смысле» [1]. Важнейшим свойством архетипа является его способность видоизменяться на разных исторических этапах, сохраняя при этом некое ценностно-смысловое ядро, в своей неизменности обеспечивающее высокую устойчивость архетипической модели [2]. Таким ядром для архетипа русского богатыря является физическая сила и житейская мудрость, сила духа и величие подвига. Богатырь - воплощение характера народного героя, всегда готового прийти на защиту родной земли.
Роман В. П. Астафьева «Прокляты и убиты» по изначальной авторской установке и по тому всепоглощающему художественному пространству смерти, в котором разворачивается народная трагедия, казалось бы, абсолютно лишен героического начала. Тем более важно, с нашей точки зрения, вглядеться в удивительную пару -Колю Рындина и Леху Булдакова. «Удивительную» во многих отношениях: при отсутствии главного персонажа они проходят через весь роман. И не просто «проходят», но и запоминаются читателю своей исключительностью, оригинальностью. И, конечно же, доносят до читателя эхо героической борьбы русского народа за свое Отечество, на разных этапах символизируя его силу и непобедимость.
Поначалу богатырство этой «пары» обнаруживает себя в чисто внешних, бытовых ситуациях. Для двухметрового Коли Рындина и такого
© Алексеева Н. В., Соломенцева К. В., 2012
же долговязого Лехи Булдакова, недавно присланных в роту, не нашлось подходящего обмундирования: «Все обутки, вся одежда в ворохах и связках была рассчитана на среднего человека, даже на маломерков» [3]. И на фронте, в холодную зиму, им «по размеру так и не нашлось валенок во всей стране» [4].
Под стать гренадерской стати и богатырский аппетит одного из них: «Дома, в Верхней Куже-баре, Коля Рындин <...> за обедом опоражнивал горшок щей, сковородку драчены на сметане и на верхосытку уворачивал чугунок паренок из брюквы, заливал все это крепкое питание ковшом хлебного кваса либо опять же простоквашей» [5]. Имея такой богатырский аппетит, герой и силу имеет богатырскую. В совхозе, куда роту перед отправкой на фронт привезли, как это ни парадоксально звучит, на «уборку хлеба среди зимы» [6], «Коля Рындин обходился без волокуш - наворочает на свои вилищи две копны (три не выдерживали навильники), взвалит на загривок и, двигаясь под этим возом к комбайну, орет что-то героическое, ведет себя словно отчаянный таежный ушкуйник, весь осыпанный крошевом грязной соломы, землею, снегом. Отряхнется у костра труженик, всыплет горстищей в рот поджаренной пшеницы, наденет рукавицы -и снова за дело» [7]. В романе Рындин напрямую называется богатырем: «развернул свои богатырские плечи», «мужик видный, богатырь».
Описание внешности другого бойца, Лехи Бул-дакова, когда он увидел немца в прицел винтовки, напоминает характеристику былинного героя: «ноздри его побелели, шипели горячими поршнями»^], «грудь его бугром вздымалась, из ноздри, из одной, из правой только, валил дым» [9].
Нелепые бытовые ситуации, в которые то и дело попадают герои, порождают смеховое начало в романе: «Едва напялили они на озябшее сырое тело опасно трещавшее белье, гимнастерки, штаны же застегнуть не могли, шинели до колен, рукава едва достигали локтей, на груди и на брюхе не сходилось. Коля Рындин и Леха Булдаков насунули в ботинки до половины ноги, ходили на смятых задниках, отчего сделались еще выше, еще нелепей, да и стоять приловчиться не могли - шатало» [10]. Ни того, ни другого на занятия не выводили, «чтоб не торчали они чучелом над войском» [11]. «Чудо-богатырей Советской Армии» (так их с гордостью называет старшина Шпатор) [12] «заставляли таскать воду. мыть пол. пешней и лопатой скалывать снег. чистить нужник» [13].
При безусловном сходстве в своей непохожести на всех остальных бойцов, «гренадеры эти» по-разному ведут себя в, казалось бы, сходных ситуациях. «Коля Рындин терпел тычки и поношения, но вот Булдаков, споткнувшись раз-дру-
гой, спинал ботинок сначала с левой ноги, затем с правой, стиснул портянки в горсти и пошел по морозу босиком» [14]. А когда, наконец, пришли новые ботинки, Коля Рындин, «радуясь обновке, что дитя малое... примерял ботинки, притопывал, прохаживался гоголем перед товарищами. Булда-кову Лехе и тут не уноровили, он ботинки с верхотуры нар зафитилил так, что они грохнули об пол» [15]. Причем новую обувку Коля Рындин берег, протирал тряпкой, а Булдаков пропил.
Различно и поведение героев в строю: «Стоило Коле Рындину тряхнуться - и, считая, полторы бы этой мелкоты бы сшиб, но он покорно гнулся под тычками» - «Булдакова бы вон, филона, ширяли, так тот сам кого угодно зашибет либо толкнет так, что весь строй с ног повалится» [16]. На занятиях по военной и строевой подготовке также вели себя различно: «Булда-ков возьмет и учебную гранату куда-то аж за версту зазвездит; испластовал ножиком финского штыка чучело до бедственного состояния.»; «Коля Рындин несмело двигался на командира, с макетом винтовки, шаг красноармейца замедлялся, бесстрашие слабело» [17].
Несмотря на то что на протяжении всего романа Астафьев подчеркивает индивидуально-личностное несходство «бойцов-богатырей», они являют собой единство русского национального характера в двух его ипостасях: легендарно-эпического (Коля Рындин) и авантюрно-плутовского (Леха Булдаков).
Эти два начала можно обнаружить и в семантике имен героев. В полном имени Коли Рынди-на все три его части (имя, отчество, фамилия) находятся в завидной гармонии, настроены на один лад. Так, имя Николай с древнегреческого переводится как «победитель народов», а фамилия Рындин означает «Рында - телохранитель, оруженосец» [18]. Причем, своей непоколебимой верой в Бога, своей мудростью, схожестью имен Коля Рындин напоминает самого почитаемого на Руси святого - Николая Чудотворца, считающегося покровителем моряков, купцов и детей. Этот персонаж интересен еще и тем, что он чуть ли не единственный солдат, отчество которого мы знаем, - Евдокимович. Оно так же, как имя и фамилия героя, позволяет понять его поступки и характер. Евдоким с греческого переводится как «славный», а человек, носящий данное имя, отчество, наделен добродушным, спокойным характером и отличается постоянством взглядов, привычек, принципов и чувств. Он терпелив и очень трудолюбив, способен прийти на помощь по первому зову.
В имени и фамилии другого героя странным образом совмещены высокое с просторечным, былинное с плутовским. В переводе с древнегреческого Алексей означает «защитник», а фами-
лия Булдаков происходит от просторечного слова «булдак». Им называли либо крепкого человека, либо буяна, гуляку, бездельника [19]. Однако в романе Булдакова называют, как правило, не Алексеем, а Лёхой (такая вариация имени подчеркивает простоту его общения с окружающими, умение быть везде «своим» парнем), что является признаком плутовского начала в характере персонажа. В. Астафьев называет его «самым большим специалистом в окружающем войске по всяким хитроумным операциям» [20].
Различия в характерах и поведении Рындина и Булдакова можно объяснить условиями жизни и воспитания «чудо-богатырей». «Старообрядец» Коля Рындин - «из деревни Верхний Кужебар Каратузского района, что стоит на берегу реки Амыл - притоке Енисея. В семье Рындиных он, Коля, пятый, всего же детей в дому двенадцать, родни и вовсе не перечесть» [21]. Опорой его богатырства, его житейской мудрости являются вера и заветы предков, которые он усвоил от бабушки Секлетиньи: «Лекарь и колдун, по всему Амылу известный». Именно бабушке обязан он прочностью своих жизненных устоев - по Богову завету.
Булдаков, как и Рындин, тоже родом из глубинки, но не из деревни, а «из окраинного городского поселка Покровки, что на самой горе, на самом лютом ветру по-за городом Красноярском. О том, что папаня, буйный пропойца, почти не выходит из тюрьмы и два старших брата хорошо обжили приенисейские этапные дали, Булдаков, разумеется, сообщать воздержался. О том, что сам он только призывом в армию отвертелся от тюрьмы, Булдаков тоже умолчал» [22]. Получается, что с самого детства Булдаков был предоставлен самому себе, учился выживать, хитрить. В казарме и на войне именно эти качества стали отличительной чертой солдата Булда-кова. И когда ему надоедали расспросы политработника капитана Мельникова, кричал бессмысленное: «У бар бороды не бывает!», а затем симулировал припадок, так что дальнейшие расспросы прекращались. «Симулянт», «разгильдяй», «пройдоха», «плут», «артист» - слова, чаще всего сопровождающие персонажа в романе.
И Булдаков, и Рындин, каждый по-своему, пользуются уважением среди солдат. Булдакова ценили за политическую грамотность и чтение газет. К тому же он был не только мастером по добыче пищи («даже кашу упрет не отсечется»), но еще и союзным человеком, всегда готовым поделиться со своими товарищами. А Рындина -за его непоколебимую веру, которой многие были лишены. Даже кухонный персонал в запасном полку, обманывающий всех, относился к Коле по-иному: «Видя, что он не шакалит, не рвёт, не шаромыжничает, лишь шепчет молитвы да крес-
тится украдкой, кухонный персонал проникался к этому богобоязненному чудаку всё большим доверием и расположением...» Да и Лёха Булда-ков уважает его, просит командира Щуся позаботиться о Рындине: «Колю Рындина возьми сюда. Его надо беречь. Таких великих, порядочных людей на развод надо оставлять». Впрочем, лейтенант Щусь и сам уверен в том же: «Его бы дома оставить на развод как племенного жеребца, чтобы род крепить, народ плодить... » [23].
Наиболее ярко былинно-легендарное начало проявляется на передовой. Прежде всего, с новой стороны открывается Булдаков. В общении с Фенифатьевым (командир отделения) на первый план выходят не плутовские наклонности, а забота о ближнем человеке, доброта и порядочность. «Бродяга, сплавщик, матрос с "Марии Ульяновой", плут и боец», он заботился о раненом Финифатьеве, о раненом Рындине, «перевязывая и ободряя своего товарища - своего пакета не жалел». Именно Булдаков вовремя успел на выручку Коли Рындина, когда на того напали немцы: «Бросился на помощь товарищу, выхватывая из кармана "лимонку"... разъяренный до последнего градуса Булдаков подскочил к своему ровику и полоснул длинной очередью вослед вражеским лазутчикам» [24].
Поражает и его способность за считанные секунды собраться и перевоплотиться из оболтуса в бойца и воина: «Проворно юркнул за выступ, зорко огляделся, еще бросок сделал - и никто бы сейчас не узнал в этом, еще минуту назад ваньку валявшем оболтусе, лениво препирающегося со своим напарником, того парня, что вроде бы и в росте убавился и кошачьи гибок, стремителен сделался» [25].
Коля Рындин на войне остался при кухне -берегли его. Однако он выполнял свою работу рьяно: «...ломил будто конь неблагодарную работу». Даже после сильного ранения в грудь не захотел отлеживаться на больничной койке, а еще сильнее взялся выполнять свои обязанности: «...превозмогая боль, всем стремился доказать, что он в порядке, ломил, варил... яму под кухню сам копал, рубил и таскал дрова, пилил» [26]. Мужество Лехи Булдакова и Коли Рындина было отмечено государством: Коля Рындин получил орден Отечественной войны первой степени, а Леха Бул-даков - орден Красной Звезды, третий по счету.
Как уже было упомянуто, изображение героев тесно связано со смеховым началом. Например, Коля Рындин из-за своей простоватости и наивности нередко попадает в комические ситуации, в которых автор добродушно посмеивается над своим персонажем: заснул под словесное убаюкивание капитана Мельникова. «Своды карантина огласил рокот - не иначе как камнепад начался над казармой, кирпичная труба рассы-
палась и рухнула, покатилась по тесовой крыше» [27]. Свое поведение Рындин объяснил так: «Я всегда, коль не занят работой, сплю». На занятиях по обучению близкому бою солдаты над ним смеются, так как он различает левую и правую сторону благодаря словам «сено», «солома» и не может представить даже в игровой ситуации младшего лейтенанта Щуся врагом.
Комические ситуации возникают и при участии Лехи Булдакова - солдата, от которого можно ожидать практически всего, он непредсказуем в своих действиях, полон авантюризма. «Была Булдакову дикая удача: упер с кухни аж целого барана!» Автор здесь как будто сам удивляется ловкости своего персонажа, употребляя усилительную частицу - аж. При этом смех вызывают не только «организаторские» способности солдата и его находчивость, но и отношение к продукту питания как к другу - заботливое и добродушное: «Пойдем, дорогой, пойдем в землянку... околел вон весь» [28]. Не менее интересна и сцена с «откровенной надуваловкой» (кусок древесины выдать за кусок мыла, при этом дав ему соответствующее название), в которой участвовали Фенифатьев, сам Булдаков и художник Феликс Боярчик. Здесь герой проявил себя не только как изобретательный солдат, но и как человек, знающий возможные последствия такой авантюры: «За Сталина, да и за Ленина припаяют десять лет дополнительно, а за Сакку эту и за Ванцетти [29] - морду набьют, и все дела» [30].
Наличие комического начала дает возможность говорить о том, что Коля Рындин и Леха Булдаков представляют собой трансформацию былинного архетипа в карнавальную пару. По мнению С. Е. Агранович одним из условий карнавальной пары является смех [31]. Другим неотъемлемым признаком данного вида пары является поведенческая неадекватность, которая в романе реализуется за счет «припадочного» Бул-дакова, что выливается чаще всего в открытый комизм. Также немаловажную роль в существовании карнавальной пары играет особое пространство, отграниченное от мира. Таким пространством в произведении становится в первой книге казарма («чертова яма»), а во второй -окоп. При этом происходит «деление» первоначальной пары, образуются новые «пары»: во второй части романа Булдаков сближается с дедом Фенифатьем, а Рындин - с Ашотом Васконяном. Тем самым раскрываются новые грани характеров героев, заложенные, но не реализованные ранее. Так, например, Булдаков предстает теперь не только как «филон» и «пройдоха», но и как заботливый, честный товарищ, готовый прийти на помощь любому собрату по несчастью: «Я бы и тебя и деда в лодку к Нельке завалил. я б и тебя и деда спас» [32].
Однако не удается ему спасти своего товарища. Погибает Фенифатьев. Тяжело и опасно ранен Коля Рындин, и целое отделение пёрло его на берег на прогибающихся жердях. Переправившись на другой берег, Лешка Шестаков дотянет-таки полуживого Рындина до медсанбата, где раненого, «по тяжести и объемности фигуры» приняв за генерала, засунут в стоявшую наготове санитарную машину. Из-за стоптанных ботинок, привязанных тонкими шнурками к стопам, «потерял ту дольку времени, что стоит жизни», и сам Булдаков. Повержен «русский богатырь», сотворенный, как уверен Лем-ке, «Самим Богом. Лично. Для сказки» [33]. Пройдоха и плут Лёха Булдаков, рядовой «Булдаков Алексей Геннадьевич, 1924 года рождения» [34], изрешеченный пулями, впадая в забытье, теряя сознание, и впрямь, подобно былинным героям, возрождается из небытия: «...перекинув руки за борт, держась за лодку зубами, дежал чёрный человек... хрипя, он выдувал кровавую пену и в тяжком беспамятстве грыз дерево» [35]. Астафьев больше не вернется к дорогим его сердцу героям. Сказано все, что нужно.
Итак, не выходя за пределы реалистической достоверности изображаемого, писатель находит свой путь художественного решения традиционной для русского фольклора идеи бессмертия героя-легенды как бессмертия человеческого духа. Архетип былинного богатыря, трансформированный в живых, психологически убедительных образах «чудо-богатырей Красной Армии», подсвеченных любовным авторским «смеховым словом», приобретает в предельно жесткой эстетической системе романа В. Астафьева особенно значимую идейно-эмоциональную наполненность.
Примечания
1. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах / Рос. гос. гуманит. ун-т. М., 1994.
2. Большакова А. Литературный архетип // Литературная учеба. 2001. № 6. С. 169-177.
3. Астафьев В. П. Прокляты и убиты. М.: Эксмо, 2010. С. 33.
4. Там же. С. 474.
5. Там же. С. 36.
6. Там же. С. 219.
7. Там же. С. 251.
8. Там же. С. 534.
9. Алеша Попович и Тугарин Змеевич. URL: http:// www.nameka.net/byl4-2.php
10. Астафьев В. П. Указ. соч. С. 33.
11. Там же. С. 35.
12. Там же. С. 33.
13. Там же.
14. Там же.
15. Там же. С. 36.
16. Там же. С. 116.
17. Там же. С. 114.
18. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. URL: http://dalonline.ru/r/ 36168-rynda.html
19. URL: http://www.ufolog.ru/names/order/Булдаков
20. Астафьев В. П. Указ. соч. С. 344.
21. Там же. С. 13.
22. Там же. С. 37.
23. Там же. С. 167.
24. Там же. С. 476.
25. Там же. С. 441.
26. Там же. С. 479.
27. Там же. С. 24.
28. Там же. С. 51.
29. Московский завод пишущих принадлежностей имени Сакко и Ванцетти - бывшая фабрика по производству карандашей и других пишущих средств.
30. Астафьев В. П. Указ. соч. С. 378.
31. Агранович С. Е., Саморукова И. В. Двойни-чество. Самара: Самар. ун-т, 2001.
32. Астафьев В. П. Указ. соч. С. 605.
33. Там же. С. 707.
34. Там же. С. 737.
35. Там же.
УДК 882(09)
С. В. Звягина
РЕМИНИСЦЕНЦИИ И ИХ ФУНКЦИИ В РОМАНЕ А. Ф. ПИСЕМСКОГО «ТЫСЯЧА ДУШ»
Изучены роль и форма использования реминисценций в романе А. Ф. Писемского «Тысяча душ». Показано, что применение этого художественного приема в виде упоминания произведений и их создателей совместно с оценочными характеристиками позволяет автору углубить смысл повествования и успешно реализовать задачу по созданию произведения о литературе и обществе XIX в.
In the novel of A. F. Pisemsky "One Thousand Souls" there were studied the role and the form of using reminiscences. The application of this artistic device in the form references of writings and their authors, along with the evaluation characteristics has been shown to enable the author to make the meaning of his work more profound and succeed in fulfilling the task of creating a novel about literature and society of the XIX century.
Ключевые слова: реминисценции, роман «Тысяча душ», литературная традиция XlX в.
Keywords: reminiscences, novel "One Thousand Souls", literary tradition of the XIX century.
Личность Алексея Феофилактовича Писемского (1821-1881) как художника-реалиста формировалась в 40-е гг. XIX в. На протяжении ряда десятилетий его имя «неизменно присутствовало во всех перечислениях крупнейших мастеров самых живых, самых активных жанров литературы» [1].
© Звягина С. В., 2012
А. Ф. Писемский создал в своих произведениях уникальный художественный мир, значительно расширивший представление о реалистическом искусстве. Он обогатил великую русскую литературу «рядом могучих произведений, сразу поставивших ее на один уровень со всеми европейскими» [2].
Главное творческое достижение писателя -это роман «Тысяча душ» (1853-1858), открывший перед ним двери в мир большой литературы.
Роман был задуман как история писательской карьеры главного героя, литератора не «по призванию, а из самолюбия» [3], в связи с чем предполагалось широко использовать факты литературного быта того времени. Однако впоследствии первоначальный замысел романа претерпел изменения и писательская деятельность главного героя отодвинулась на второй план. Тем не менее, поставив задачу написать произведение об искусстве, Писемский не мог не прибегнуть к воспроизведению различных литературных явлений на страницах романа. С этой целью он активно использует прием реминисценции, ставший неотъемлемой частью литературного процесса XIX столетия.
По словам И. Ю. Подгаецкой, «поэзия XIX в. начинается там, где "свое" и "чужое" поняты как проблема» [4], это применимо и к прозаическим произведениям.
В теории литературы термином «реминисценция» (от позднелат. reminiscentia - воспоминание) принято обозначать «присутствующие в художественных текстах "отсылки" к предшествующим фактам: отдельным произведениям или их группам, напоминание о них <.>. Наиболее распространенная форма реминисценции - цитата, точная или неточная; "закавыченная" или остающаяся неявной, подтекстовой» [5]. Однако, как пишет В. Е. Хализев, их сфера «значительно шире области цитирования как такового. Реминисценциями нередко становятся простые упоминания произведений и их создателей вкупе с оценочными характеристиками» [6]. Реминисценции такого рода широко представлены в «Тысяче душ».
Имена А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя и Г. Р. Державина, У. Шекспира и Ж. Санд становятся знаковыми ориентирами на страницах романа, а литературные пристрастия героев - одной из форм их характеристики.
Так, отец Настеньки - Петр Михайлович Год-нев - читает В. А. Озерова, Г. Р. Державина, А. И. Михайловского-Данилевского (в тексте романа - Данилевский) и других писателей конца XVIII - начала XIX в. Он склонен если не идеализировать прошлое, то считать ушедший век более чистым в нравственном отношении: «...прежде <.> для поэзии брали предметы как-то возвышеннее: Державин, например, писал
