CC BY
3Научная статья / Research Article DOI 10.26105/PBSSPU.2022.14.36.008 УДК 821.161.1(571.122)"19"-1.09Шесталов Ю. ББК 83.3(2=665.1)6-8,43
Д.В. Ларкович ПОЭТИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ Ю. Н. ШЕСТАЛОВА
Аннотация. Автор статьи обращается к географии странствий, запечатленных в многочисленных стихотворных сочинениях известного мансийского поэта Ювана Шесталова, много путешествовавшего по городам Советского Союза и дальнего зарубежья. Утверждается, что поэт не столько стремился передать впечатления от освоенных им новых территорий, сколько сосредоточивал внимание на культурных факторах, им присущих. Его интересуют люди, на этих территориях проживающие, их традиции, жизненный уклад, ценностные приоритеты. Доказывается, что каждое географическое пространство, вербально обозначенное в поэтическом мире Шесталова, лирический герой ассоциирует с конкретной личностью, которую он позиционирует как некий культурный символ данного локуса, персонифицированное выражение его ментальной сути. Делается вывод о том, что в результате поэтическая география Шесталова приобретает ярко выраженный гуманитарный и культуроцен-трический характер.
Ключевые слова: Ю.Н. Шесталов, финно-угорская литература, мансийская поэзия, геопоэтика, поэтическая топонимия.
Для цитирования: Ларкович Д.В. Поэтическая география Ю.Н. Шесталова // Филологический вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2022. № 3 (11). С. 41-49. DOI m26105ZPBSSPU.2022.14.36.008
D.V. Larkovich POETIC GEOGRAPHY OF YU. N. SHESTALOV
Abstract. The article addresses to the travels geography of the well-known Mansi poet Yuvan Shestalov. The poet accomplished numerous travels around the cities and towns of the Soviet Union and far abroad, and captured the geography of his wanderings in numerous poetic works. However, it is stated that the poet did not seek to convey the impressions of the new territories he had mastered, as he focused on the cultural factors inherent in them. The poet was interested in people living in these territories, their traditions, way of life, value priorities. Each geographical space, verbally designated in the poetic world of Shestalov, was associated by the lyrical hero with a specific personality, that he positioned as a kind of cultural symbol of a given locus, a personified expression of its mental essence. As a result, ShestaloVs poetic geography acquires a pronounced humanitarian and culture-centric character.
Keywords: Yu. N. Shestalov, Finno-Ugric literature, Mansi poetry, geopoetics, poetic toponymy.
For citation: Larkovich, D.V. (2022). Poetic geography of Yu. N. Shestalov. Philology Bulletin of Surgut State Pedagogical University, 3 (11), 41-49. DOI 10.26105/ PBSSPU.2022.14.36.008 (In Russian).
Введение
Творчество крупнейшего мансийского поэта, прозаика и публициста Ювана Николаевича Шесталова (1937-2011), как правило, привлекает внимание исследователей в связи с развитием региональной литературной культуры на рубеже XX-XXI столетий. В современной литературоведческой практике объектом наиболее интенсивного изучения является проблема обусловленности творчества Шесталова традиционной культурой народа манси (фольклор, мифология, религиозные верования и т.п.) [4; 5; 7; 11 и др.], и это вполне обосновано, так как, по справедливому определению А.М. Тимофеевой, он - «поистине народный поэт», «исследователь жизни своего народа, сумевший отразить в своих стихах все самое лучшее из сокровищницы народного опыта и народной экологии» [9, с. 72]. Вместе с тем, ограничивать творческое наследие Шесталова только этнонациональным контекстом и квалифицировать его исключительно как регионального писателя значило бы существенно недооценить масштаб творческого дарования автора «Языческой поэмы» и не заметить, проигнорировать те универсальные, общечеловеческие смыслы, которые актуализированы автором в его сочинениях.
Характеризуя художественное миросозерцание Ф.М. Достоевского, Н.А. Бердяев отмечал, что «всякий гений национален, а не интернационален, и выражает всечеловеческое в национальном» [2, с. 317]. В полной мере эта характеристика соответствует творческой личности Ю.Н. Шесталова, который воспринимал себя глашатаем «планетарного сознания» и провозвестником апокалиптической эры «космического тысячелетия», при этом опосредуя свои глобальные идеи поэтическими образами из арсенала национальной культуры. Размышляя об исторической судьбе своего народа и задаваясь вопросом «Кто мы?», писатель постепенно приходит к пониманию взаимосвязи всего сущего и тождества всего со всем в Природе, на Земле, во Вселенной. Это понимание складывается, укрепляется и приобретает концептуальный характер по мере расширения жизненного пространства, освоенного автором на протяжении ряда десятилетий, и наиболее убедительно это понимание находит своё выражение в форме лирического высказывания.
Цель - охарактеризовать ключевые точки ментальных локаций лирического героя Ю.Н. Шесталова на его поэтической карте мира как систему образных опосредований ценностной позиции автора.
Материал и методы
Изучение поэтической географии Шесталова проведено на материале обширного корпуса его лирических текстов (1950-1990-х гг.), которые маркированы словесными знаками, отмеченными топонимической семантикой. При выполнении исследования были актуализированы эвристические возможности геопоэтического подхода, который, говоря словами В.В. Абашева, имеет «своим предметом как образы географического пространства в индивидуальном творчестве, так и локальные тексты (или сверхтексты), формирующиеся в национальной культуре как результат освоения отдельных мест, регионов географического пространства и концептуализации их образов» [1, с. 18]. Именно геопоэтический ракурс про-
чтения творчества крупнейшего югорского поэта даёт возможность воочию увидеть процесс расширения перспективы его авторского мирови-дения: от регионального - к планетарному и космическому.
Результаты и обсуждение результатов исследования
Лирический герой Шесталова, как и сам автор, - «очарованный странник», которому весь мир широко и радушно распахивает свои двери, щедро дарит новые впечатления, новые знакомства, новые поводы для размышлений о смысле человеческого бытия. Раздвигая горизонты освоенных им территорий, он всё больше убеждается в том, что
Схожи рек различных воды, И добры сердца народов, -Потому я всюду дома, Все родные, всё знакомо [12, I, с. 187].
Однако стремление к освоению новых, ещё не ведомых географических пространств проявляется в его характере не сразу, а определяется и получает динамичное развитие в процессе обретения жизненного опыта и роста личностного самосознания.
Так, будучи коренным жителем Югорской земли и ощущая с ней кровную связь, в лирике 1950-х гг. юный поэт конструирует образ своей малой родины, привлекая набор достаточно традиционных художественных средств, отмеченных чертами этнородового и синкретического сознания. В этот период Югра воспринимается им как особый локальный универсум, для которого характерна всеобщая связь составляющих его элементов: живого и неживого, духовного и материального, вечного и временного. В поэтических высказываниях данного периода эту связь акцентируют метафорические и сравнительные конструкции, в которых прочитывается идея тождества всего со всем:
Всюду снег - как белый, Белый мех песцовый, И река надела Чистый плат пуховый.
Звезды спят глубоко На снегу морозном, Лишь сиянье окон
Льется светом звездным [12, I, с. 288].
Югра позиционируется Шесталовым как царство зимы со всеми атрибутами, присущими северному пространству (снежные поля, морозная стужа, метели и т.п.). Но примечательно то, что для шесталовской зимы не характерна семантика неподвижности, оцепенения, мертвенности. Напротив, вопреки устойчивым мифопоэтическм моделям, автор наполняет картины югорской зимы светом, звуками, движением: на снежной равнине, как в зеркальном отражении, созерцают себя небесные светила; на фоне тишины зимнего леса отчётливее слышен «сосен мёрзлый звон» [12, I, с. 36], в порыве снежного вихря на лыжах или на нартах мчится сам лирический герой, соревнуясь с ним в скорости. Как отмечает С.С. Ди-нисламова, «для Шесталова Север - это свет, тепло недр, мудрость выжи-
вания в экстремальных условиях» [4, с. 30]. Здесь, «на Полярном, на студеном, на заветном, на судьбой самой очерченном кругу» [12, II, с. 320] как нигде человек отчётливо ощущает единство земного и небесного, их живую сущность, их неразрывную взаимосвязь:
Всё блестит, на что ни взглянешь, Снег хрустит, куда ни встанешь, Россыпь звезд, поддев рогами, Лунный серп звенит над нами. Дремлет небо все в узорах. Слышен сосен сонный шорох [12, I, с. 30].
Характеризуя приведённые строки, Р.З. Хайруллин справедливо замечает: «Здесь человек (лирический герой), окружающая человека природа (сосны, олени) и Вселенная равновелики. Гармоническое единство проявляется не только в природе, но и в самом стихотворении, его композиции и используемых автором художественных средствах» [10, с. 388]. Действительно, в такую модель мироздания человек встраивается как один из значимых, но равноправных элементов всеобщего бытия. В этом пространстве всеобщего единства и целесообразности его роль не столько преобразующая, сколько охранительная. Здесь он дома, и его как заботливого и бережного хозяина переполняет чувство радости от причастности этому гармоничному, исполненному высшим смыслом миру.
Именно поэтому первое же перемещение за пределы идиллического пространства Югры повергает лирического героя в состояние растерянности и испуга. Позже, в строфах «Языческой поэмы», передавая свои впечатления от первого знакомства с городом, название которого в тексте даже не обозначено, Шесталов создаёт образ чужого, механизированного пространства, где человек, выпавший из привычных природных ритмов, оказывается во власти хаоса урбанизированной стихии. Здесь также много света, звуков, движения, но все эти атрибуты жизни предстают в совершенно ином качестве и отмечены коннотацией агрессии:
Он глаза слепил [здесь и далее курсив мой. - Д.Л.] И гудел, как улей; Он вертел, кружил В суматохе улиц.
Я впервые в нём...
Вот летят машины -
Фары бьют огнем
Ярче глаз звериных [12, I, с. 87]1.
В этой экзистенциальной ситуации шесталовскому лирическому герою на помощь приходит врождённый этнический опыт установления контактов с внешним миром в любом из его проявлений и анимистическая способность видеть аналогии всего со всем, унаследованные им от его предков. Память о родных местах, «белая сказка» Югры преобра-
1 Метафорическое сравнение светящихся фар со звериными глазами Шесталов использует и в повести «Синий ветер каслания»: «Зажглись огни! И словно тысячи лун сразу осветили Невский. И асфальт сиял, как в кино. А в радужных брызгах летели такси. Их зеленые глаза - ярче глаз звериных» [12, I, 419].
зила дымное городское небо в розовый закат, рассеяла туманную мглу городских проулков, а стремительно мчащиеся по проспектам автомобили трансформировала в «добрых оленей». И холодный выморочный город сразу стал близким и понятным. А когда среди лязгающего шума прозвучало его имя, «певучее имя Юван», сердце лирического героя «забилось рыбкой», «запело птицей», и он с восторгом воскликнул: «Ну здравствуй, каменный город, / С глазами синими город!» [12, I, с. 89]. Так состоялось первое принятие чужого пространства как своего.
Первый опыт освоения иного пространства пробуждает у шеста-ловского героя жажду новых открытий, потребность постигать основы мирозданья, а через него и познать самого себя. В процессе его дальних и ближних странствий города и территории, через которые пролегает его жизненный маршрут, обретают имена, свои индивидуальные черты, свой особый эмоциональный фон. Каждый из них обнаруживает свой неповторимый культурный ландшафт, который, как правило, воспринимается через призму конкретной человеческой личности, этот ландшафт знаменующей.
Так, Ленинград, в котором угадывается раннее определение «каменный город», в цикле «Слово гиперборея» маркируется уже как «мой Ленинград», «любимый Ленинград», «Священная гора», «мой Великий Дом» [12, II, с. 239-240]; стоя на берегу Невы лирический герой испытывает чувство, родственное тому, что некогда испытывал при созерцании разлива Оби, а праздничный салют над Стрелкой Василевского острова и Петропавловской крепостью ассоциируется у него с пёстрым ковром цветов весенней югорской тундры. И, по словам С.С. Динисламовой, «создавая образ города на Неве, писатель говорит о прозрении, пробуждении своего героя» [6, с. 342].
Но ключевым фактором ленинградского культурного топоса для автора является, конечно, Пушкин. Именно здесь - в доме на набережной Мойки - происходит встреча времён и народов, пересечение эпох и поколений, скрещение человеческих мыслей и чаяний. На встречу с поэтом является и сам лирический герой, спешит на его пророческий призыв, прозвучавший в «Памятнике» («...И назовет меня всяк сущий в ней язык, / И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой / Тунгус, и друг степей калмык») [8, с. 340]. Поэт направляется на личную встречу с поэтом, преодолевая логические стереотипы и временные барьеры:
Я тоже иду средь лета По этой тропе великой. Он ждал меня дольше века, Тунгуса из тундры дикой. Вот я какой шагаю -Прямо из предсказания! Над головой пылает Северное сияние! [12, II, с. 247].
Подобными встречами отмечены и иные маршруты путешествий шесталовского героя: в Казахстане его радушно принимает «певец Востока» Ануар Алимжанов, что «в степи бескрайней / поет могучий Байконур» [12, II, с. 247]; в Азербайджане он совершает торжественное камла-
ние во благо земли, взрастившей славного «землепроходца» и «огнедо-бытчика» Фармана Салманова; мысленный экскурс на Украину неизбежно пробуждают в его сознании образ Тараса Шевченко, из рук которого поэт готов принять бандуру, чтобы не умолкал её напев и поддерживал людей в часы нелёгких испытаний.
Такова поэтическая география Ювана Шесталова - гуманитарная по своей сути и бескрайняя по масштабу. На его карте мира пером поэта отмечены Алтай, где, «незримою струною ... Вечность зазвучала», а чувство «покоя и уюта» познаётся в «кругу друзей» [12, II, с. 406]; Бурятия, где свято чтут традиции гостеприимства и угощают дорогого гостя бараньей головой [12, II, с. 244]; Литва, «край чудесный», «край сердечный», «дружбы край, любви взаимной» [12, II, с. 261], где звучат песни Соломеи Нерис; Карелия, синий край Калевалы, отголоски которой слышны в стихах местного поэта Тайсто Сумманена. Не сложно заметить, что все географические обозначения у Шесталова наполнены человеческим содержанием, персонализированы. Несмотря на различие этнических, климатических и ситуативных контекстов, в которых они фигурируют в шесталовских поэтических текстах, их скрепляет два сквозных концепта - дружба и песня, которые, как можно предположить, занимают ключевые позиции в ценностной иерархии автора.
Особое место на поэтической карте Шесталова занимают Венгрия и Финляндия, где поэт говорит не только о дружеских, но и о кровных узах, которые связывают народы этих стран с народом манси. Так, в стихотворении «К финскому другу», размышляя о природе языкового родства двух народов, лирический герой приглашает своего адресата в исторический экскурс и констатирует:
Наши предки вырастали
В общей древней колыбели.
Одного ствола мы ветки,
Общей матери мы дети.
Лишь потом легли меж нами
Расстоянья и столетья [12, II, с. 189-190].
Напоминание об общей северной прародине звучат и в стихотворении, адресованном мадьярскому собеседнику, народ которого историческими судьбами оказался на другом краю континента:
Потревожь свою древнюю думу, Вспомни брата,
Вспомни сказочный край свой угрюмый, Как ты жил на Урале когда-то, Не легенда всё это, Не сказ.
Мы одною душою дышали, Одинаковым именем нас -
Вспомни! Вспомни! - тогда окликали [12, II, с. 195].
Примечательно то, что на шкале этических ценностей автора категория дружбы оказывается важнее даже родства, ибо, говоря словами поэта, «Мы друзей себе находим / По душе, а не по крови» [12, II, с. 190],
а языковые и идеологические барьеры, разделяющие народы разных стран, становятся преодолимы, если помнить, что «самый главный, самый лучший. / То язык добра и дружбы, / Человечности и мира» [12, II, с. 190].
Вот почему в лирических монологах Шесталова появляются интонации горечи и негодования, когда речь заходит о топосах человеческого страдания: Хиросима, Вьетнам, Чили. Там, где забыт язык «добра и дружбы», льётся человеческая кровь, плачут дети, попираются законы природы. Но разрушительная сила зла, сосредоточенного в этих географических точках, имеет не локальные, а планетарные масштабы. Средством борьбы с мировым злом, сеющим вражду и разобщение, лирический герой Шесталова избирает живое поэтическое Слово, обладающее мощной побудительной силой, и поэтому в своих поэтических камланиях, в частности, в «Камлании по Пабло Неруде», он заклинает человечество:
Поднимайся землянин, мой брат!
Да не будет рыбьим твой взгляд!
К вам, о люди, идёт заря,
Свой пророческий бубен даря!
Вы возьмите в руки его,
Вы за мной повторяйте: Кай-о! [12, II, с. 203].
Чувство беспокойства за судьбы мира не покидает шесталовского героя даже в тот момент, когда он совершает морское путешествие у побережья Кипра, наследника «седой» Эллады. Даже здесь, под южным палящим солнцем, его сопровождает образ далёкой северной родины, и «теплый прибой Афродитою вспененных вод» [12, II, с. 398] вызывает отчётливую ассоциацию с неторопливо бредущей вдоль берега стаей «белых полярных медведей» [12, II, с. 398]. Однако умиротворяющий морской пейзаж и ощущение оживших эллинских мифов не освобождают его от тревожных мыслей о грядущих путях человеческой цивилизации, поэтому, обращаясь в стихотворении «По морю Афродиты» к киприотам как прямым наследникам древней европейской культуры, лирический герой Шесталова призывает их не забывать заветы героического прошлого своего народа и восклицает:
Чтоб ваша лодка в завтра доплыла, противоборствуйте пучине зла! В себе несите столько доброты, сколько плодов несут ваши сады. Соединив в одно свои сердца, тропой борца идите до конца [12, II, с. 398].
Выводы
Завершая краткое путешествие по художественной карте мира Ю.Н. Шесталова, следует заметить, что поэтика географического пространства в его лирике предполагает единство ландшафтных, климатологических, этнографических, мифологических и гуманитарных характеристик. Поэт не только знакомит читателя с многообразием культурных моделей человеческого бытия, но и обнаруживает их очевидное генетическое родство. Более того, сами поэтические «травелоги» Шесталова
предстают как особая художественная форма выражения ценностной позиции автора, в основе которой лежит мысль о единой сущности человеческой цивилизации и необходимости всеобщего осознания и сохранения этого единства:
Нет просторам и странам числа,
Над землёй -
Воронью не кружить.
Мы - земляне. Планета мала,
Нужно дружно
И радостно жить! [12, II, с. 330].
Более того, несмотря на вариативность и множественность топонимических образов, представленных в лирике Шесталова, можно отметить некоторую повторяемость их характерологических признаков: соотнесённость с Югрой по принципу ассоциативных аналогий, персонализиро-ванность, культуроцентричность. Само по себе это подчёркивает мысль поэта о единстве планетарного пространства и человеческого сообщества.
Литература
1. Абашев В.В. Русская литература Урала. Проблемы геопоэтики: учеб. пособие. Пермь: Пермский гос. нац. исслед. ун-т, 2012. 140 с.
2. Бердяев Н.А. Русская идея. Миросозерцание Достоевского. М.: Изд-во «Э», 2016. 512 с.
3. Гаврилов В.В. Реализация концепта «река» в «Югорском тексте» (на материале поэзии Ю. Шесталова) // Филологический вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2021. № 1. С. 106-112. DOI 10.26105/PBSSPU. 2021.1.1.005.
4. Динисламова С.С. Основные темы и мотивы творчества Ювана Шесталова // Коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока: традиции и инновации. Ханты-Мансийск: МАКС-ПРИНТ, 2015. С. 25-33.
5. Динисламова С.С. К вопросу о мифологической проблематике в творчестве Ю. Шесталова // Вестник угроведения. 2017. Т. 7. № 1 (28). С. 46-57.
6. Динисламова С.С. Образ Ленинграда в творчестве Ювана Шесталова (на примере повести «Синий ветер каслания») // Культура и цивилизация. 2017. Т. 7. № 4A. С. 335-346.
7. Иванова В.С. Специфика мифологического созидания через образы духов-покровителей (по произведениям Ювана Шесталова) // Реальность этноса. Роль образования в развитии межнациональных отношений в современной России. СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена, 2013. С. 404-408.
8. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. Т. 3: Стихотворения, 1827-1936. 4-е изд. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977. 495 с.
9. Тимофеева А.М. Вопросы экологии культуры в поэтическом творчестве Ю. Шесталова // Язык и культура. 2013. № 5. С. 71-77.
10. Хайруллин Р.З. Эволюция образа мира и человека в поэтическом творчестве Ювана Шесталова 60-80-х годов ХХ века // Вестник Марийского государственного университета. 2020. Т. 14. № 3. С. 386-394. DOI: 10.30914/2072-6783-2020-14-3-386-394.
11. Чепкасов Е.В. Художественное осмысление шаманства в произведениях Ю.Н. Шесталова. Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2007. 184 с.
12. Шесталов Ю.Н. Собрание сочинений: [перевод: в 5 т.]. СПб.; Ханты-Мансийск: Фонд космического сознания, 1997-1999.
References
1. Abashev, V.V. (2012) Russian literature of the Urals. Problems of geopoetics. Perm, Perm state National Research Institute Publ. 140 p. (In Russian).
2. Berdyaev, N.A. (2016). Russian idea. Dostoevsky's world outlook. Moscow, Publishing house "E". 512 p. (In Russian).
3. Gavrilov, V.V. (2021). Realization of the concept "river" in the "Yugorsky text" (based on the poetry of Yu. Shestalov). Philological Bulletin of the Surgut State Pedagogical University, 1, 106-112. DOI 10.26105/PBSSPU.2021.1.1.005 (In Russian).
4. Dinislamova, S.S. (2015). The main themes and motives of Yuvan Shestalov's creativity. Indigenous peoples of the North, Siberia and the Far East: traditions and innovations. Khanty-Mansiysk, MAKS-PRINT. Pp. 25-33. (In Russian).
5. Dinislamova, S.S. (2017). On the issue of mythological issues in the work of Yu. Shestalov. Bulletin of UgricStudies, vol. 7,1 (28), 46-57 (In Russian).
6. Dinislamova, S.S. (2017). The image of Leningrad in the work of Yuvan Shestalov (on the example of the story "The Blue Wind of the Swing"). Culture and Civilization, vol. 7, 4A, 335-346. (In Russian).
7. Ivanova, V.S. (2013). The specifics of mythological creation through the images of patron spirits (based on the works of Yuvan Shestalov). The reality of ethnos. The role of education in the development of interethnic relations in modern Russia. St. Petersburg, RSPU named after A.I. Herzen Publ. Pp. 404-408. (In Russian).
8. Pushkin, A.S. (1977). Complete Works: in 10 vols. Vol. 3: Poems, 1827-1936. Leningrad, Science. Leningrad Department. 495 p. (In Russian).
9. Timofeeva, A.M. (2013). Questions of the ecology of culture in the poetic work of Yu. Shestalova. Language and Culture, 5, 71-77. (In Russian).
10. Khairullin, R.Z. (2020). The evolution of the image of the world and man in the poetic work of Yuvan Shestalov in the 60-80s of the twentieth century. Bulletin of the Mari State University, vol. 14, 3, 386-394. DOI: 10.30914/2072-6783-2020-14-3-386-394 (In Russian).
11. Chepkasov, E.V. (2007). Artistic understanding of shamanism in the works of Yu.N. Shestalov. Khanty-Mansiysk, Polygraphist. 184 p. (In Russian).
12. Shestalov, Yu.N. (1997-1999). Collected works: in 5 volumes. St. Petersburg, Khanty-Mansiysk, Cosmic Consciousness Foundation. (In Russian).
Статья поступила в редакцию 01.09.2022; одобрена после рецензирования 20.09.2022;
принята к публикации 27.09.2022.
Received: Sept 01,2022 Approved: Sept 20,2022 Accepted: Sept 27, 2022
