CC BY
308
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
143
2011. Вып. 4
Текст как лингвистическая проблема
УДК 81’38 Е.И. Лелис
ПОДТЕКСТ И СМЕЖНЫЕ ЯВЛЕНИЯ
Рассматриваются некоторые существенные свойства подтекста, отличающие его от смежных явлений.
Ключевые слова: подтекст, содержание и смысл текста, явные и скрытые смыслы, импликация, пресуппозиция.
Общая теория подтекста еще не сформирована. Не решен целый комплекс проблем: отсутствует общепринятая дефиниция подтекста, четкое разграничение подтекста и смежных явлений, таких как содержание и смысл текста, импликация, пресуппозиция, фоновые знания, не обозначены роль подтекста в смысловой структуре текста и условия его формирования.
Так, например, Е.Н. Соловьева определяет подтекст как «некий смысловой довесок» [57. C. 73], Л.А. Голякова - как «важнейший компонент семантической структуры художественного произведения» [19. С. 8]. В.Я. Мыркин считает, что термин «подтекст» дублирует термин «смысл», а сложившаяся в филологии традиция понимания подтекста как второго, параллельного смысла противоречит самой его природе, поскольку смысл - это «сущность и цель высказывания в действительной речи» [45. С. 88].
Ссылаясь на то, что и после В.Я. Мыркина понятия «смысл» и «подтекст» рассматривались как синонимы, например, А.М. Камчатновым [30] и М.С. Бережковой [10. С. 141, 142], Г.И. Богин связывает использование термина «подтекст» с социально-историческими условиями развития филологической науки в советский период и называет его идеологически «удобным» «для поэтики социалистического реализма с его установкой на приоритет содержания над смыслом» [12]. Именно поэтому, по мысли Г.И. Богина, начиная с К.С. Станиславского и Н.И. Немировича-Данченко, «подтекст» трактовался как «художественный прием».
На самом же деле рассмотрение подтекста в таком ключе восходит к теории формальной школы, для которой прием был важной составляющей методологии (программная статья В.Б. Шкловского так и называлась - «Искусство как прием»), а смысл деятельности - в изучении морфологии художественного текста. Отказываясь от априорного определения сущностей, представители формальной школы (Б.В. Томашевский, Б.М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов, В.М. Жирмунский, Р.О. Якобсон и др.) объявляли лишь необходимость их проявления и осознания взаимосвязей. «Каждое произведение, -писал Б.В. Томашевский, - сознательно разлагается на его составные части, в построении произведения различаются приемы подобного построения, то есть способы комбинирования словесного материала в словесные единства. Эти приемы являются прямым объектом поэтики» [61. С. 25].
Именно с этих позиций рассматривали подтекст Г.О. Винокур, В.В. Виноградов, Б.А. Ларин, которые открыли отечественной филологии путь к изучению подтекста: они анализировали природу художественного текста как эстетического целого, в котором значимостью обладает каждый элемент, также как и их взаимодействие, рождая новую - художественную реальность. Так Б.А. Ларин полагал, что в художественном тексте существуют «тонкие семантические нюансы, которые воспринимаются, но не имеют своих знаков в речи, а образуются в художественном контексте, наслаиваясь на прямое значение слова» [39. С. 36]. В.В. Виноградов отмечал потенциальную семантику текста [16. С. 81], подчеркивал значимость формы художественного произведения для создания новых смыслов и увеличения смысловой емкости текста (Там же. С. 244, 245).
Утверждение Г.И. Богина о том, что термин «подтекст» использовался только в СССР, а в других странах «не почитался за нужный», представляется не вполне справедливым. Так, например, в Словаре актуальных терминов и понятий поэтики, в сравнительной таблице разноязычной терминологии к русскому термину «подтекст» приведены аналогичные термины из других языков: английского (implied meaning), немецкого (Subtext), французского (non-dit), итальянского (senso nascocto), польского (podtekst) [53. С. 330]. Этот факт тем более показателен, что у некоторых других русских
2011. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
терминов, как свидетельствуют данные словаря, разноязычные аналоги отсутствуют. Например, у таких как «внутренняя мера жанра», «детализация», «роман-антиутопия» и т. д.
Понятие «подтекст» входит в современный научный терминологический аппарат, хотя вопрос о том, восстанавливается ли (реконструируется, декодируется) подтекст читателем или формируется заново в сознании каждого из воспринимающих текст, пока остается открытым.
Традиционная точка зрения на эту проблему, получившая широкое распространение после структуралистических работ Ю.М. Лотмана [40; 42] и Б.А. Успенского [62], заключается в том, что художественный текст представляет собой целостное и замкнутое явление, поэтому подтекст извлекается читателем (слушателем, адресатом) на основании восприятия текста как эстетического целого. Эту точку зрения на протяжении долгого времени разделяло большинство исследователей. Она представлена в работах Г.В. Колшанского [32], В.В. Одинцова [50], И.Р. Гальперина [18], Н.А. Купиной [36], И.В. Арнольд [2], В.А. Кухаренко [37; 38], А.А. Богатырёва [11] и др.
Такое понимание художественного текста восходит к теории Ф. Шлейермахера, который утверждал, что «совершенство произведения искусства как целостности состоит прежде всего в том, что художественное произведение есть нечто в себе замкнутое» [66. С. 292, 293]. Как известно, Ф. Шлейермахеру принадлежит центральная идея герменевтики - идея герменевтического круга, замыкающего в диалектическое единство часть и целое и предполагающего толкование целого через его части, а толкование частей - через их отношение к целому. Круг ограничен текстом, субъект понимания (читателя, слушателя, адресата) находится за его чертой, но может в большей или меньшей степени полно «воссоздать» замысел автора. При таком подходе смысл текста тождествен авторской интенции, а извлечение подтекста представляется как процесс читательского «вживания», «вчувство-вания» в духовный мир автора.
Толкование текста в опоре на теорию герменевтического круга Ф. Шлейермахера породило методику работы с подтекстом, которая преследует цель «понять (осмыслить), что хотел сказать автор», «сформулировать авторскую мысль», «декодировать текст», «восстановить авторский подтекст» и так далее.
Исследования, выполненные в рамках такого подхода, безусловно, внесли и продолжают вносить существенный вклад в изучение специфики художественного текста в целом и подтекста в частности. Но они не объясняют причин множественности интерпретаций художественного произведения, как и не объясняют, почему с течением времени его смысловое пространство обретает способность к расширению.
Другой подход к изучению подтекста, прямо противоположный первому, основан на абсолютизации главенствующей роли субъекта восприятия. Этот подход достаточно широко распространен в научной среде и опирается на теорию герменевтика Р. Ингардена [28]. И.А. Солодилова поэтически определяет его как «импрессионистическую концепцию смысла» [58. С. 66].
По мнению Р. Ингардена, «произведение художественной литературы не является, строго говоря, конкретным объектом эстетического восприятия. Оно, взятое самое по себе, представляет собой лишь костяк, который в ряде отношений дополняется или восполняется читателем, а в некоторых случаях подвергается также изменениям или искажениям» [28. С. 72]. При этом источником «дополнений и трансформаций» является исключительно «воспринимательно-конструктивная деятельность читателя» (Там же). Это значит, что определяющую роль в истолковании текста играет личность читателя, его тезаурус, обусловленный целого ряда причинами: историческими, социальными, национальными, культурными, духовными, психологическими, возрастными и многими другими.
В современной лингвистике такой подход реализуют представители интерпретационизма, провозгласившего в качестве основного тезиса мысль о том, что «значения вычисляются интерпретатором, а не содержатся в языковой форме» [8; 9; 20; 48; 70; 72; 77].
По словам В.П. Белянина, «Читатель имеет право на собственную интерпретацию смысла художественного текста. Эта интерпретация зависит не только от текста, но и от психологических особенностей читателя. Максимально адекватно читатель интерпретирует тексты, созданные на базе близких ему как личности психологических структур» [9. С. 10].
«Интерпретация, по словам В.З. Демьянкова, - целенаправленная когнитивная деятельность (выделено автором. - Е.Л.), обладающая обратной связью с промежуточными (локальными) и глобальными целями интерпретатора, который далеко не всегда уверен в целенаправленности действий у автора воспринимаемой речи. Интерпретация состоит в установлении и/или поддержании гармонии
в мире интерпретатора, что может выражаться в осознании свойств контекста речи и в помещении результатов такого осознания в пространство внутреннего мира интерпретатора» [20. С. 120].
«Смысловая структура текста - отражение в сознании воспринимающего субъекта структурированного концептуально содержательного плана произведения» [13. С. 174].
«Смыслы принадлежат сфере ментальности и потому принципиально не могут быть описаны» [64. С. 34, 35].
Сторонники этой концепции видят в тексте структуру, открытую для любых интерпретаций, в том числе далеких от авторского замысла, что неизбежно ведет к субъективному приписыванию смыслов, к принципиальной невозможности их познания, к признанию истинности любого суждения о тексте, а значит, к «субъективистскому плюрализму». Но именно интерпретационисты впервые обратили внимание на то, что смысл может обладать разнообразнейшими оттенками - от неуловимых до противоположных, а введенный ими термин «литературная компетенция» (по аналогии с лингвистической компетенцией Н. Хомского) прочно вошел в терминологический аппарат современной филологии.
Наиболее перспективной, на наш взгляд, является третья концепция, восходящая к философскому учению М. Хайдеггера и герменевтическим трудам Х.-Г. Гадамера и квалифицируемая сегодня как «онтологическое понимание смысла».
Понимание - способ бытия человека, а изучение смысла бытия - первостепенная задача онтологии. Полный объективный смысл любого объекта или процесса заключается в совокупности абсолютно всех его связей - как осознаваемых, так и не осознаваемых человеком. Любое упущение, невнимание, ограничение связей ведет к ограничению смысла. Смысл, который придает объекту конкретный человек, всегда лишь часть общего смысла этого объекта. Но и сам человек может образовывать новые связи с объектом, тем самым придавая ему новый смысл, а точнее - добавляя что-то к его полному смыслу. По мнению Х.-Г. Гадамера, «диапазон осмысления не может ограничиться ни тем, что автор изначально имел в виду, ни кругозором человека, которому изначально был адресован» [17. С. 85].
Развивая идеи М. Хайдеггера, Х.-Г. Гадамер пришел к осознанию того, что понимающего необходимо не исключать из герменевтического круга, а включать в него. «Если прежняя герменевтика, -пишет И.А Солодилова, - при объяснении процесса и результатов толкования сталкивалась с необходимостью выйти из этого круга или разорвать его, то теперь подчеркивалась невозможность и ненужность такого подхода. Задача не в том, чтобы из этого круга выйти, а в том, чтобы правильно в него войти» [58. С. 67]. Автор и интерпретатор включены в диалог внутри герменевтического круга, их общение осуществляется через «понимание друг друга в языке».
«Никакая речь <...> не имеет смысла, если она не воспринимается как вариация чего-то общего, что разделяется говорящим и его слушателями» [54. С. 53].
Выйдя из-под пера автора, художественный текст, теперь уже независимо от своего создателя, открывается для новых связей, и сведение его смысла к авторскому замыслу обедняет и упрощает его. Читатель не только воссоздает, не только реконструирует авторский замысел, но и создает, конструирует смысл заново. Таким образом, смысловое пространство художественного текста вмещает в себя и интенции автора, и сам текст, и его понимание читателем: с одной стороны, смыслы предстают как ментальные сущности, с другой - актуализируются в материальной составляющей текста - в его языковых и надъязыковых компонентах и способах их взаимодействия.
Семантическое пространство художественного текста в целом представляет собой двухуровневую структуру - уровень содержания, явных (эксплицитных) смыслов и уровень скрытых (имплицитных) смыслов, таких, как пресуппозиция, импликация и подтекст.
Разграничение явного смысла (содержания) и скрытого смысла по принципу эксплицитное / имплицитное широко распространено в современной лингвистике. Так, под содержанием принято понимать материальную основу сообщаемого, репрезентированную в синтагматической (линейной) плоскости художественного текста, которая характеризуется вербализованностью и использованием языковых единиц в их словарных значениях.
Смысл обычно характеризуется как ментальное, невербализованное явление, возникающее на базе парадигматики текста, основанное на использовании языковых и надъязыковых единиц и их сочетаний в их эстетической значимости. «Под скрытым смыслом понимается всякий смысл, - пишет А.А. Масленникова, - вербально не выраженный в тексте сообщения. Этот смысл воспринимается адресатом как подразумеваемый и интерпретируется им на основании языковой компетенции, знаний о мире и содержащихся в контексте показателей» [43. С. 6].
2011. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
Вопрос о специфике явных и скрытых смыслов пока еще остается открытым. Их иначе называют поверхностными и глубинными [35], буквальными и подразумеваемыми [49], эксплицитными и имплицитными [5]. Скрытые смыслы делят на собственно языковые и несобственно языковые [29], интенциональные, неинтенциональные и конвенциональные [43] и т. д.
Справедливо утверждение И.А. Солодиловой о том, что вербализованность / невербализован-ность - не единственный критерий для разграничения содержания и смысла [59. С. 7]. Они отличаются также сферой своего функционирования: содержание принадлежит тексту и потому объективно; смысл рождается в сознании автора и читателя и потому интерсубъективен, «требует множественности сознаний», принципиально невместим в пределы одного сознания «и рождается в точке соприкосновения разных сознаний» [6. С. 135].
Содержание, как правило, однозначно понимается читателем, потому что объективнее. Оно теснее связано с языковыми значениями репрезентирующих его языковых единиц. Смысл более индивидуален и менее предсказуем, характеризуется неисчислимыми оттенками и вариациями, питающими многообразие интерпретаций художественного текста. Он образуется в результате различного рода изменений, которым подвергаются языковые единицы в тексте, их взаимодействия, а также благодаря привлечению к процессу понимания текста внетекстовых реалий. Поэтому, по сравнению с содержанием, смысл характеризуется большей абстракцией и стремлением к обобщенности в рамках художественного целого и даже выходя за него.
Две формы представления информации - эксплицитная и имплицитная - сосуществуют в художественном тексте, находясь в сложных отношениях. Вероятно, не может быть чисто эксплицитного или чисто имплицитного художественного текста. В творчестве разных авторов и в разных произведениях одного и того же автора реализуется, как правило, один из видов. «Эксплицитная манера изложения существенно облегчает роль интерпретатора, - считает В.А. Кухаренко. - Автор сам недвусмысленно оценивает персонажей, явно поддерживает одну сторону в конфликте, сам всем воздает по заслугам. Эксплицитная литература всегда откровенно дидактична» [38. С.180].
Говоря об имплицитном изложении, В.А. Кухаренко обращается к понятиям «импликации» и «подтекста» как равнозначным, отличающимся только этимологией: термин «подтекст» - исконный, «импликация» - заимствованный. Именно от теории В.А. Кухаренко идет традиция отождествления импликации и подтекста: «Подтекст (импликация) - это способ организации текста, ведущий к резкому росту и углублению, а также изменению семантического и/или эмоционально-психологического содержания сообщения без увеличения длины последнего» [38. С. 181]. И далее: «подтекст (импликация) - это содержание, пунктирно реализуемое в языковой материи текста, создающее смысловую глубину художественного произведения, развивающееся в дополнение (и/или изменение) к линейно развернутой информации, выступающее одним из основных способов формирования концепта» [38. С. 186]. Отождествление импликации и подтекста нашло своих последователей: А.А. Брудный [14], Н.В. Муравьева [44], А.Н. Зарецкая [26] и др.
И.В. Арнольд предложила разграничивать подтекст и импликацию и делать это на основании критерия масштабности: подтекст соотносится со всем художественным текстом, а импликация - с отдельным эпизодом. «Как импликация, так и подтекст создают дополнительную глубину содержания, но в разных масштабах. <.> Подтекст и импликацию часто трудно разграничить, поскольку оба являются вариантом подразумевания и часто встречаются вместе, присутствуя в тексте одновременно, они взаимодействуют друг с другом» [2. С. 85]. Но предложенный И.В. Арнольд термин «текстовая импликация» у лингвистов не нашел поддержки, поскольку дублирует понятие подтекста.
Между тем подтекст и импликация, как нам представляется, обладают как общими, так и индивидуальными чертами. Так, и подтекст, и импликация являются видами скрытого смысла, оба опосредованно вербализованы, обеспечивают приращение смысла. Оба оказываются доступными лингвистическому наблюдению при деавтоматизации чтения. Оба основаны на способности единиц языка порождать ассоциативные и коннотативные значения, могут передавать как предметнологическую, так и экспрессивно-оценочную информацию. Оба неравномерно проявляют себя в отдельных отрезках текста и т. д.
Но при этом импликация и подтекст существенно отличаются друг от друга: импликация нере-матична, поэтому однозначна и невариативна; подтекст рематичен, содержит новую для читателя информацию, поэтому многозначен, вариативен и потому труднее поддается структурированию.
Импликация может содержать информацию, общую для целого ряда текстов. Подтекст уникален, как неповторимо и уникально каждое художественное произведение. Для функционирования импликации важна не столько авторская интенция, сколько общие механизмы порождения и восприятия сообщения. Подтекст в большей степени, чем импликация, характеризуется интенционально-стью со стороны автора и в большей степени обращен к языковой личности читателя, требует для своего восприятия гораздо большего интеллектуального и эмоционального усилия.
Подтекст является свойством целого текста, импликация функционирует в отрезке текста, границы которого определяются текстовой ситуацией. Элементы, соответствующие антецеденту импликации, расположены контактно, соответствующие антецеденту подтекста - контактно и дистантно. В художественном тексте импликация проецируется на эпизод как звено сюжета, подтекст - на сюжет в целом, образную структуру, тему и идею произведения, в нем проявляются взаимосвязь и взаимозависимость всех элементов текста. Основная функция импликации - коммуникативно-прагматическая, подтекста - эстетическая.
Различия между импликацией и подтекстом привели исследователей к мысли о том, что импликация является основой (или средством) создания подтекста [1; 24; 59].
Изучению импликации посвящены работы М.В. Никитина [47], Ф.Б. Ситдиковой [55; 56], К.А. Долинина [21], Л.Р. Безугла [7], Ермаковой [23-25] и др.
В одном ряду с импликацией и подтекстом рассматривают категорию пресуппозиции, которая заимствована из логики, но именно в лингвистике получила наибольшее развитие и употребление в работах Г. Фреге [71], П.Ф. Стросона [78], Дж. Остина [67; 68], Дж. Катца и П. Постала [73], Э. Кинэна [74], Н.Д Арутюновой и Е.В Падучевой [3; 4; 52], В.А. Звегинцева [27], Г.В. Колшанского [31], Р.И. Павилёниса [51] и др.
К выделению этой категории исследователей подтолкнуло осознание необходимости различения в семантике высказывания того, что в нем утверждается, и того, что составляет лишь предпосылку суждения.
Основным различием в концепциях логиков и лингвистов относительно пресуппозиции является признание и, соответственно, отрицание наличия у высказываний признака истинности-ложности. «В лингвистике говорят не о ложности, а об отсутствии пресуппозиции или о ее нарушении» [46].
В понятие пресуппозиции вкладывают разное содержание. Так, Н.Д. Арутюнова [3], исследуя спектр его понимания в исследованиях зарубежных ученых, выделяет пять значений, в которых чаще всего используется это понятие:
• коммуникативно нерелевантные компоненты значения слова или предложения (экзистенциальные пресуппозиции) [67; 68; 73];
• представление говорящих о естественных отношениях между событиями (логические пресуппозиции) [75];
• условия эффективности речевого акта (прагматические пресуппозиции) [74];
• семантическая детерминация одного слова или высказывания другим словом или высказыванием в тексте (синтагматические пресуппозиции) [76];
• представление говорящего о степени осведомленности адресата речи (коммуникативные пресуппозиции) [69; 79].
Как видим, понятие пресуппозиции может включаться в терминологическую систему лексической и синтаксической семантики, функционально-прагматического и коммуникативного подхода к языку.
Пресуппозиция в последнем из перечисленных его значений наиболее тесно связана с понятием подтекста. Понимаемая в коммуникативном аспекте, она входит в семантику высказывания как «фонд общих знаний» собеседников, как их некий «предварительный договор». Пресуппозиция «как бы соотносится с местоимением «мы» и временем, предшествующим сообщению», в отличие от утверждаемого, которое «коррелирует с местоимением “я” и моментом речи» [3. С. 85].
Проецируется на понятие подтекста и представление о пресуппозиции Р.И. Павилёниса, который рассматривает его с лингвофилософских позиций [51. С. 384]. Он считает, что при восприятии текста добавочное содержание возникает на основе накопленных человеком сведений, сети пресуп-позиционных отношений, «концептуальных систем», которые вмещают в себя опыт человека. Они образуют в нашей памяти модель данного объекта, открывая путь к имплицитному содержанию.
2011. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
Аналогичную позицию занимает В.А. Звегинцев, отмечая, что при обращении к тексту человек получает гораздо больше информации, чем заключено в его непосредственном восприятии: «Главная ценность проблемы пресуппозиции заключается как раз в том, что она делает возможным экспликацию <...> подтекста» [Звегинцев, 1976. С. 221]. Но ниже исследователь отмечает: «Один из слоев смысла принадлежит предложению и составляет его смысловое содержание, а другой выносится за пределы предложения (или высказывания) и образует условия его правильного понимания, или <...> его подтекст» [Звегинцев, 1976. С. 250].
С этим положением спорит И.Р. Гальперин, справедливо отмечая, что здесь В.А. Звегинцев фактически отождествляет понятия пресуппозиции и подтекста. По мнению же самого И.Р. Гальперина, подтекст - это вовсе не «условия правильного понимания», а «некая дополнительная информация, которая возникает благодаря способности читателя видеть текст как сочетание линеарной и суп-ралинеарной информаций» [18. С. 46].
Мы разделяем точку зрения И.Р. Гальперина и считаем, что пресуппозиция, будучи экстралин-гвистическим явлением, представляет собой совокупность предварительных знаний, способствующих пониманию текста и являющихся условием восприятия подтекста как выводного смысла.
Такую же позицию занимает Е.В. Ермакова - автор одной из последних исследовательских работ по теории имплицитных смыслов: «Пресуппозиция понимается нами как та часть «вводимых в оборот» неосознаваемых знаний, которая необходима для понимания смысла высказывания, а также для порождения высказываний» [22. С. 11]. Эти знания, подчеркивает Е.В. Ермакова, относятся к разным типам и обладают разной степенью имплицитности: ценностно-прагматические знания (или знание моральноэтических культурных норм) гораздо более имплицитны, тогда как знания декларативного типа (фактов научного, философского, литературного и др. характера) наименее имплицитны [22. С.7].
Несмотря на то, что пресуппозиция попадает в поле зрения многих исследователей [21; 31; 34; 63], до сих пор не сложилась ее единая концепция, нет однозначного определения; нет четкого разграничения со смежными понятиями, такими, например, как фоновые знания; недостаточно изучены ее виды и способы языкового выражения, характер влияния на семантическую структуру текста.
Но при этом очевидно, что пресуппозиция является основой для реализации одной из функций текста, как их понимал Ю.М. Лотман - функции конденсации культурной памяти. Эта функция среди остальных функций текста рассматривалась ученым в проекции на такие глобальные явления, как культура и ноосфера. При его восприятии текст «обретает семиотическую жизнь», предстает как часть культуры, как явление, через смысловое пространство которого оживают память и традиция, осуществляется связь между разными поколениями, между прошлым и настоящим. Без этого были бы невозможны ни историческая наука, ни представления о культуре и жизни прошлого: «Если бы текст оставался в сознании воспринимающего только самим собой, то прошлое представлялось бы нам мозаикой несвязанных отрывков. Но для воспринимающего текст - всегда метонимия реконструируемого целостного значения, дискретный знак недискретной сущности» [41. С. 21].
В силу недостаточной изученности проблемы сегодня можно только предполагать, что художественный текст обладает самой развернутой и потому наиболее трудной для исследования системой пресуппозиций. Точнее, центром их иррадиации является предтекстовая область художественного дискурса [65]. Именно в нем наиболее ярко проявляется принципиальная невозможность языка как семиотической структуры адекватно передать сообщение: в полном объеме, без смысловых потерь и семантических сдвигов. Языковой знак в пространстве художественного текста проявляет заложенные в нем потенции к преобразованию в силу его включенности в эстетическую семиотическую систему. Кроме того, существенное значение для понимания автора и читателя приобретают культурные константы общечеловеческого, национально-этнического, социального, индивидуально-личностного фона, как современные, так и исторические - то, что является содержанием пресуппозиций [15; 33; 60].
Именно эта сложная система художественной семиотической системы заставила Ю.М. Лотмана признать, что при рассмотрении всего спектра текстов, заполняющих пространство культуры и расположенных в нем на оси от простого к сложному, на одном ее конце окажутся искусственные языки, а на другом - художественные [41. С. 19].
Таким образом, не до конца исследованные, иногда противоречиво толкуемые понятия пресуппозиции, импликации, явных и скрытых смыслов и целый ряд других терминов еще ждут своего многоаспектного осмысления, которое станет надежной методологической опорой для дальнейших исследований языковых и речевых явлений, а также продолжающихся изысканий в области лингвистики текста в целом и подтекста как части его семантической структуры в частности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ануфриева С.С. Импликация как средство создания подтекста // Портал филолога URL: http://fflologdirect.ru/content/impИkatsiya-kak-sredstvo-sozdaшya-podteksta?page=2
2. Арнольд И.В. Импликация как прием построения текста и предмет филологического изучения // Вопр. языкознания. 1982. № 4. С. 83-91.
3. Арутюнова Н.Д. Понятие пресуппозиции в лингвистике // Известия Академии наук СССР. Сер. литературы и языка. М.: Изд-во АН СССР, 1973. Т. 32, вып. 1. С. 84 - 89.
4. Арутюнова Н.Д., Падучева Е.В. Лингвистическая прагматика // Новое в зарубежной лингвистике / общ. ред. Е.В. Падучевой. М.: Прогресс, 1985. Вып. 16. С. 3 - 42.
5. Бакланова Е.А. Слово и имплицитный смысл в ранних рассказах В.В. Набокова: на материале сборника «Возвращение Чорба»: дис... канд. филол. наук. Томск , 2006. 256 с.
6. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. 3-е изд. М.: Худож. лит., 1972. 468 с.
7. Безугла Л.Р. Роль пресупозиції висловлення у конструюванні дискурсивної імплікатури (на матеріалі німецькомовного діалогічного дискурсу) // Науковий вісник Чернівецького ун-ту. Вип. 408-409. Германська філологія. 2008. С. 3-12.
8. Белянин В.П. Библиопсихологический аспект оптимизации функционирования художественного текста // Оптимизация речевого воздействия. М.: Наука, 1990. С. 169 - 180.
9. Белянин В.П. Основы психолингвистической диагностики (Модели мира в литературе). М.: Тривола, 2000. 248 с.
10. Бережкова М.С. Семантика поэтического текста и подтекст // Исследования по семантике. Уфа: Изд-во Башк. ун-та, 1984. С. 141 - 145.
11. Богатырёв А.А. Текстовая эзотеричность как средство оптимизации художественного воздействия: дис... канд. филол. наук. Тверь, 1996. 217 с.
12. Богин Г.И. Обретение способности понимать: Введение в герменевтику. М.: Психология и Бизнес Он-Лайн, 2001. ЦКЬ: http://www.i-u.m/biЫю/arcЫve/bogm_obreteшe
13. Болотнова Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. Томск, 1992. 313 с.
14. Брудный А. А. Подтекст и элементы внетекстовых знаковых структур // Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). М.: Наука, 1976. -С. 152-158.
15. Верещагин Е.М. Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного: vетод. руководство. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Рус. яз., 1983. 269 с.
16. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. 360 с.
17. Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. 368 с.
18. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: КомКнига, 2007. 144 с.
19. Голякова Л.А. Онтология подтекста и его объективация в художественном произведении: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Пермь, 2006. 364 с.
20. Демьянков В.З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: учеб. пособие / отв. ред. М.Н. Володина. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. С. 116-133.
21. Долинин К.А. Интерпретация текста. Французский язык: учеб. пособие. 3-е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 304 с.
22. Ермакова Е.В. Имплицитность в художественном тексте (На материале русскоязычной и англоязычной прозы психологического и фантастического реализма: автореф. дис. д-ра филол. наук. Саратов, 2010. 48 с.
23. Ермакова Е.В. О некоторых источниках имплицитности в художественном тексте // Язык - Сознание -Культура - Социум: Материалы междунар. конф. памяти профессора И.Н. Горелова. Саратов: ИЦ «Наука», 2008. С. 592-598.
24. Ермакова Е.В. Подтекст и языковые средства его формирования: На материале современной английской
драмы: дис. канд. филол. наук. Саратов, 1996. 185 с.
25. Ермакова Е.В. Язык произведений «фантастического реализма»: жанрово-обусловленная имплицитность // Жанры речи. Саратов: ИЦ «Наука», № 6. 2009. С. 375-381.
26. Зарецкая А.Н. Особенности реализации подтекста в кинодискурсе: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2010. 21 с.
27. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. 309 с.
28. Ингарден Р. Исследования по эстетике. М.: Изд-во иностр. лит, 1962. 572 с.
29. Исаева Л.А. Виды скрытых смыслов и способы их представления в художественном тексте: дис. ... д-ра филол. наук. Краснодар, 1996. 310 с.
30. Камчатнов А.М. Подтекст: термин и понятие // Науч. докл. высш. школы. Филол. науки. 1988. № 3. С. 40-45.
31. Колшанский Г.В. Контекстная семантика. М.: Наука, 1980. 149 с.
32. Колшанский Г.В. О природе контекста // Вопр. языкознания. 1959. № 4. С. 47-49.
33. Крюков А.Н. Фоновые знания и языковая коммуникация // Этнопсихолингвистика / отв. ред. и авт. предисл. Ю.А. Сорокин. М.: Наука, 1988. С. 19 - 34.
2011. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
34. Кулакова Б.П. О контекстном восприятии текста на основе пресуппозиции // Смысл текста как объект перевода: сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1986. Вып. 278. С. 134 - 141.
35. Купина Н.А. Смысл художественного текста и аспекты лингвосмыслового анализа. Красноярск, 1983. 160 с.
36. Купина Н.А. Структурно-смысловой анализ художественного произведения. Свердловск: Изд-во Урал. унта, 1981. 92 с.
37. Кухаренко В.А. Интерпретация текста : учеб. пособие для вузов по спец. «Иностр. яз.». Л.: Просвещение. Ленингр. отд-ние, 1979. 324 с.
38. Кухаренко В.А. Интерпретация текста. М.: Просвещение, 1988. 192 с.
39. Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя: избр. статьи. Л.: Худож. лит. Ленингр. отд-ние, 1974. 285 с.
40. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста: Структура стиха. Л.: Просвещение, 1972. 271с.
41. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. М.: Языки русской культуры, 1999. 464 с.
42. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. 384 с.
43. Масленникова А.А. Скрытые смыслы и их лингвистическая интерпретация: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 1999. 42 с.
44. Муравьева Н.В. Подводное течение подтекста // Русская речь. 2005. № 5. С. 57-60.
45. Мыркин В.Я.Текст, подтекст и контекст // Вопр. языкознания. 1976. № 2. С. 86-93.
46. Наумова Л.А. Пресуппозиции в логике и лингвистике // Философия: в поисках онтологии: сб. тр. Самар. гуманитарной академии. Вып. 5. Самара: Изд-во СаГА. 1998. С. 236-255.
47. Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. М.: Высш. шк., 1988. 165 с.
48. Никифоров А.Л. Семантическая концепция понимания // Загадки человеческого понимания. М.: Полит. лит., 1991. С. 72-94.
49. Овсянникова Е.В. Основные функции имплицитных смыслов в высказываниях и текстах: На материале англоязычной прозы: автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 1993. 19 с.
50. Одинцов В.В. Стилистика текста. М.: Наука, 1980. 263 с.
51. Павилёнис Р.И. Понимание речи и философия языка (вместо предисловия) // Новое в зарубежной лингвистике. Теория речевых актов: сб. ст.: Переводы. М.: Прогресс, 1986. Вып. 17. С. 380-388.
52. Падучева Е.В. Понятие презумпции в лингвистической семантике // Семиотика и информатика. Вып. 8. М.: ВИНИТИ, 1977. С. 91-124.
53. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий / гл. науч. ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Изд-во Кулагиной; Intrada, 2008. 358 с.
54. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М.: Лабиринт, 1994. 210 с.
55. Ситдикова Ф.Б. Способы передачи имплицитной информации в татарском литературном языке: автореф. дис. . канд. филол. наук. Казань, 2007. 25 с.
56. Ситдикова, Ф.Б. Имплицитное и подтекст // Теоретические проблемы стилистики текста (тезисы докладов). Казань: КГУ, 1985. С.115, 116.
57. Соловьева Е.Н. К вопросу о создании скрытого смысла // Русский язык в школе. 2006. № 1. С. 73-75.
58. Солодилова И.А. Смысл в свете герменевтических учений // Вестн. ОГУ. 2003. № 4. С. 65-69.
59. Солодилова И.А. Смысл художественного текста. Словесный образ как актуализатор смысла: учеб. пособие для студентов III курса. Оренбург: ГОУ ОГУ, 2004. 153 с.
60. Степанов, Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. 3-е изд., испр., доп. М.: Акад. проект, 2004. 991с.
61. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. 117 с.
62. Успенский Б.А. Поэтика композиции (Структура художественного текста и типология композиционной формы). М.: Искусство, 1970. 224 с.
63. Чернов Г.В. Имплицитность текста, смысловой вывод и перевод // Смысл текста как объект перевода: сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М. Тореза. М., 1986. Вып. 278. С. 10-25.
64. Чунёва Л.Ю. Смыслообразующая функция подтекста в литературном произведении: дис. ... канд. филол. наук. Тверь, 2006. 180 с.
65. Шилина Т.В. Реконструкция предтекста при инициальной ретардации художественного дискурса: автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2004. 21 с.
66. Шлейермахер Ф.Д. Лекции по эстетике // История эстетики: Памятники мировой эстетической мысли. М.: Искусство, 1967. Т. 3. 1006 с.
67. Austin J. L. How to do things with words. Cambridge, 1962. P. 47-50.
68. Austin J. L. Performative - constative // Philosophy and ordinary language/ Ed. by Ch.E. Caton. Urbana, 1963.
P. 22-54.
69. Chomsky N. Aspects of the theory of syntax. Cambridg, Mass., 1965. P. 183-216.
70. Culler J. Prolegomena to a theory of reading // The reader in the text: Essays on audience and interpretation.
Princeton (N.J.), 1980. P.46-66.
71. Frege G. On sense and reference // Translations from the philosophical writings of Gottlob Frege. Oxford, 1952. 461 p.
72. Harst J.v.d. Verklaring en interpretatie in de literatuurwetenschap. Amsterdam, 1989.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2011. Вып. 4
73. Katz J., Postal P. An integrated theory of linguistic descriptions. Cambridge, Mass, 1964. P. 113-118.
74. Keenan E.L. Quantifier structures in English // Foundations of language. 1971. Vol. 7, № 2. P. 255-284.
75. Lakoff G. The role of deduction in grammar // Studies in linguistic semantics. N.Y., 1971. P. 66-69.
76. Lyons J. Introduction to theoretical linguistics, fasc. 4. Cambridge, 1968. 365 p.
77. Olsen S.H. The end of literary theory. Cambr. etc., 1987.
78. Strawson P.F. On reffering // Philosophy and ordinary language / Ed. by Ch.E.Caton. Urbana, 1963. P. 439-453.
79. Tutescu M. Un concept de base de la semantique de actuelle: la presupposition // Revue roumaine de linguistique. 1970. t. 15. № 6.
Поступила в редакцию 11.07.11
E.I. Lelis
The subtext and related notions
Some characteristic features of a subtext differentiating it from related notions are studied.
Keywords: subtext, content and meaning of a text, explicit and implicit meanings, implication, presupposition.
Лелис Елена Ивановна,
кандидат филологических наук, доцент
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2)
E-mail: [email protected]
Lelis E.I.,
candidate of philology, associate professor Udmurt State University
426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2 E-mail: [email protected]
