CC BY
59
УДК 811.161.1:8142
DOI 10.24147/2413-6182.2020.7(2).419-436
ISSN 2413-6182 eISSN 2658-4867
«ПОБУДЬ СО МНОЙ. ПОГОВОРИ СО МНОЙ»: СТРАТЕГИИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ С ЧИТАТЕЛЕМ В СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ
О.И. Северская
Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН (Москва, Россия)
Аннотация: Статья посвящена рассмотрению поэтического текста как коммуникативного феномена, обладающего высоким потенциалом воздействия. Автор определяет особенности поэтической коммуникации, которая является одновременно и массовой, и межличностной, и ее главную цель, состоящую в стремлении поэта сообщить о своем видении мира и тем самым изменить картину мира читателя, добившись от того эмпатии. Исходя из понимания речевой стратегии как когнитивного плана общения, программы порождения и восприятия речи, автор говорит о принципиальной обратимости тек-стопорождающих и интерпретационных стратегий и предлагает свою классификацию стратегий и тактик, чаще всего использующихся в современной поэзии. В этой классификации основным коммуникативным стратегиям самопрезентации и сближения с читателем сопоставляются вспомогательные дискурсивные стратегии актуализации, театрализации и диалогизации текста и программирующие интерпретацию тактики выделения объектов и ситуаций с помощью звуковых «жестов», указания на референт, фрейминга, непосредственного введения в коммуникативный контекст высказывания, привлечения внимания адресата с помощью обращений и прагматических инструкций, вопрошания и некоторые другие. Особое внимание уделяется мультимодальности интеракций и ее специфическим проявлениям в поэтическом дискурсе. Исследование выполнено на материале русской поэзии 1980-2000-х гг. с помощью методов интент- и дискурс-анализа.
Ключевые слова: поэтическая коммуникация, коммуникативная стратегия, речевая тактика, дискурсивная практика, интерпретационная стратегия, сближение с читателем, воздействие.
Для цитирования:
Северская О.И. «Побудь со мной. Поговори со мной»: стратегии взаимодействия с читателем в современной поэзии // Коммуникативные исследования. 2020. Т. 7. № 2. С. 419-436. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(2).419-436.
Сведения об авторе:
Северская Ольга Игоревна, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник
© О.И. Северская, 2020
ORCID: 0000-0002-6277-9756 Контактная информация:
Почтовый адрес: 119019, Россия, Москва, ул. Волхонка, 18/2
E-mail: [email protected] Дата поступления статьи: 04.04.2020 Дата рецензирования: 14.04.2020 Дата принятия в печать: 15.05.2020
Введение
Поэтический текст в современной научной парадигме все чаще определяется как коммуникативный или дискурсивный феномен [Демьян-ков 2005; Карасик 2009; 2016; Палеха 2010; Синельникова 2019; Birch 2005; Lehman 2018; Parret 2012; Vultur 2012], а обращение к «поэтическому» некоторыми исследователями рассматривается как особая коммуникативная стратегия и в других типах дискурсов, в частности, в рекламном [Candel 2017] и политическом [Баранов, Северская 2016]. Отмечаются и особенности поэтической коммуникации: поэзия, с одной стороны, сближается с массовой, с другой, с межличностной коммуникацией [Палеха 2010: 242], представляя собой одну из форм «мультидиалога». В диалог вступают адресант (поэт, живущий в определенную историко-поэтическую эпоху] и потенциальный адресат (читатель, прежде всего - современник, которым может быть и автор других текстов, а в перспективе - потомок]. Кроме того, поэт может вести диалог с внешним и внутренним миром [Ковтунова 1986: 64-65, 77], с лирическим героем и персонажами.
В.И. Карасик, включая поэтический дискурс в число институциональных, отличительной его чертой называет фасцинативность - «совокупность характеристик текста, превращающих этот текст в объект притяжения для адресата» [Карасик 2009: 326], заостряя тем самым внимание на речевом воздействии поэзии. Воздействуя на адресата, поэт преследует, как правило, две основные коммуникативные цели: сообщить о своем видении мира и определенным образом изменить картину мира читателя, а попутно добиться «эмоционального со-бытия (сопереживания, сострадания, сопонимания и т. д.]» [Палеха 2010: 242]; реализуя эти цели, адресант использует различные стратегии и тактики.
В общем случае под коммуникативной стратегией понимается «комплекс речевых действий, направленных на достижение коммуникативной цели», который «включает в себя планирование процесса речевой коммуникации в зависимости от конкретных условий общения и личностей коммуникаторов, а также реализацию плана общения» [Иссерс 2008: 54]; тактиками же называются конкретные речевые инструменты [Там же: 111], позволяющие говорящему реализовать стратегию. И те, и другие
коррелируют с дисурсивными практиками - «способами говорения», совокупностями приемов производства, восприятия и интерпретации текстов в определенной сфере [Иссерс 2012: 28].
Применительно к поэтическому тексту удобнее воспользоваться определением Т. А. ван Дейка, который коммуникативной стратегией называет некую общую инструкцию для каждой конкретной ситуации интерпретации [ван Дейк 1989: 10, 50, 274]. Предложенный читателю «когнитивный план общения» имплицирует стратегию возможной интерпретации текста, позволяя автору в известной мере контролировать речевые действия читателя и делая авторско-читательские стратегические намерения взаимопроницаемыми и обратимыми: стратегия, таким образом, подразумевает программу порождения и/или восприятия поэтической речи. И это соответствует остроумному определению Э. Силтанен современной поэтической коммуникации как «переговоров» [Siltanen 2016], в которых поэт предусматривает разные точки зрения, с которых может рассматриваться текст как при «коллективном», так и при индивидуальном чтении, а также предложенному М. Рембовской-Плученник пониманию интерсубъективности как конгломерата стратегий [R^mbowska-Ptuciennik 2012: 12], помогающих различать, чувствовать и осмысливать чужие эмоции и установки, обеспечивающих многоперспективное видение мира, другого человека, собственной ситуации.
Что касается репертуара поэтических коммуникативных стратегий, то он достаточно велик и выделяется исследователями на разных классификационных основаниях. О.А. Мельничук и Т.А. Мельничук подразделяют стратегии на семантические (глобальные, выражающие основную идею текста, и тематические, связанные с отдельными темами произведения] и формально-структурные (использующие доминантные одноуровневые речевые средства] [Мельничук 2013: 127]. М. Рембовска-Плученник различает миропорождающие стратегии «натурализации», «проекции» и «симуляции», дающие ключ к проникновению в возможный мир, а также стратегии установления перспективы высказывания, познавательные и разнообразные стратегии «вовлечения» [R^mbowska-Ptuciennik 2012: 14; 126-204]. Э. Силтанен говорит о стратегиях «вопрошания», «визуализации» и «интертекстуализации» [Siltanen 2016: 19]. В разных работах выделяются стратегии компрессии и амплификации [Tourrette 2018], развертывания метафоры [Hamon 2019]. Много внимания уделяется интер-претативной стратегии «театрализации» [Emert 2010; Ferguson 2014; Kempe 2011; R^mbowska-Ptuciennik 2012: 309; Siltanen 2016: 19] и соответствующим ей тактикам «форсирования» и «инсценирования» [Петрова 2008: 109], а также стратегии «перевода» с авторского на читательский [Hatim, Mason 2005; Siltanen 2016].
Особо стоит сказать о таком параметре интеракции, как мультимо-дальность, которая в поэтическом тексте имеет специфическое выраже-
ние. Мультимодальность высказывания в общем случае формируется вербальными средствами, кинесикой (мимикой и жестами], проксемикой (позами коммуникантов) [Загидуллина 2019; Петрова 2008; Schmitt 2004], являющимися полноправными каналами информационного воздействия. Все это, как можно будет увидеть дальше, присутствует в поэтическом тексте, но представлено, в терминах О.Г. Ревзиной [Ревзина 1990: 28], в модусе собственно языкового существования.
Цель статьи - определить репертуар тактик и стратегий поэтического воздействия на читателя и по возможности строго их классифицировать, проведя для этого интент- и дискурс-анализ актуальной русскоязычной поэзии.
Результаты исследования
Анализ материала показывает, что ведущие поэтические школы 1980-х-2000-х годов (метареализм, концептуализм, ироническая поэзия], вышедшие с началом Перестройки из литературного подполья, обнаруживают крайнюю заинтересованность в успехе своей коммуникации с читателем [Северская 2007: 11-31]. В 1988 г. на круглом столе альманаха «Поэзия» об этом от лица поэтов заявлял А. Парщиков: «Писатель-читатель -это секта в идеале» [С чем идем в мир 1988: 64], а М.Н. Эпштейн рассуждал об образе «внутреннего читателя» в поэтическом сознании: «Насколько этот внутренний читатель, для которого пишет поэт, совпадает с социально-типическим читателем? Я думаю, что он не должен совпадать, иначе этот социально-типический читатель будет лишен перспективы своего собственного развития. Наша задача развивать читателя, а не угождать ему» [Там же: 70]. Призывая читателя к диалогу: Есть здесь кто живой? Побудь со мной. Поговори со мной (С. Гандлевский. А вот и снег...], поэты дают ему в руки и инструмент: цель в обретении средства (Е. Даенин. У истоков великой реки], оставляя в тексте ключи к интерпретации - М. Рем-бовска-Плученник называет их маркерами «интраментальности» [R^m-bowska-Ptuciennik 2012: 224]. Эти маркеры и позволяют судить о стратегиях и тактиках воздействия на читателя текста.
Приняв, вслед за Т. А. ван Дейком, различение коммуникативной (более общей] и дискурсивной (оперирующей конкретными словесными средствами и приемами и определяющей «общий стиль» общения] стратегий [ван Дейк 1989: 277], положим его в основу предлагаемой в статье классификации.
Коммуникативные стратегии
Основной коммуникативной стратегией поэтического текста принято считать самопрезентацию [Палеха 2010: 243]. Поэт действительно транслирует читателю свой образ и свой взгляд на мир, но одновременно использует и обеспечивающую эмпатию стратегию сближения.
На некоторые особенности стратегии сближения автора с читателем обращает внимание Т.П. Понятина [Понятина 2013: 236-237]. Она выделяет тактики самопрезентации - эксплицитной, при которой автор использует маску повествующего «я» или же избирает предметом высказывания особенности собственного стиля, что отражается в метатексте, и имплицитной, основанной на близости когнитивного опыта писателя и читателя и «нацеленной на то, чтобы читатель получил удовольствие от того, что знает, о чем идет речь, так как обладает достаточной компетенцией в какой-либо области культуры» [Там же: 237], для чего в текст вписываются социокультурные прецедентные феномены, разного рода цитаты, крылатые выражения, общеязыковая идиоматика.
Все это присутствует в текстах поэтов 1980-2000-х - и эксплицитные высказывания о себе и языке: Когда я говорю: «он», - / и добавляю: «шел», - /я чувствую под языком шов, / освещенный со всех сторон (С. Соловьев. Когда я говорю...), и о своем творческом методе: видеть зрение [...] и горлом изменять строение зрачка (А. Драгомощенко. Чжуанцзы о равенстве вещей), и апелляции к общему фонду знаний: Знаешь, с кем я живу? / С големом. Даже не так - / без я. Голем - /это и есть мы. Мы с тобой. Созданные моей - / чем? - волей? - воображеньем? Воем / той пустоты, которое порождает любое тепло - / живое - звериное, нежное, ножевое... (С. Соловьев. Нелюбовь) - отсылка к роману «Голем» Г. Майринка; Друзья мои! Прекрасен наш союз! Описывать его я не берусь (Ю. Арабов. Школа) - перифраз «19 октября» Пушкина; Капитан, капитан, улыбнитесь! Гражданин капитан! Пощади! (Т. Кибиров. Сквозь прощальные слезы), Как много женщин нехороших, Сбивающих нас всех с пути (Д. При-гов. Взаимоотношения с высоким) - перепевы песен В. Лебедева-Кумача и И. Дунаевского; и использование фразеологии, как общеязыковой: Тамбовский волк в ответе за базу Субикбэй (Н. Искренко. На базе Субикбэй), так и советской, социальной: Мы пускали самолетики бумажные / с крыши дома четырехэтажного [...] Так, как будто это сталинские соколы, / будто это птицы краснозвездные (В. Салимон. Мы пускали самолетики.).
Однако присутствуют и другие, имплицитные проявления стратегии сближения.
Одной из базовых семантических категорий дискурсов воздействия О. С. Иссерс называет категорию «свой круг» [Иссерс 2008: 45]. «Свой круг» (а применительно к поэтической коммуникации - это круг «говорящих на одном языке», «говорящих и понимающих одно и то же») формируется путем установления определенных ассоциативных связей. При этом семантический вывод о тождестве и связях каких-то объектов имплицируется, адресант доверяет адресату сделать его самостоятельно. А поскольку «всякое знание, добытое собственными интеллектуальными усилиями, осознается как свое, личное» [Там же: 47], то тактики формирования «своего круга» оказываются весьма действенными.
Представим эти тактики, взяв за основу классификацию операций над смыслами О. С. Иссерс [Иссерс 2008: 46-49]:
- отождествление, или идентификация (А есть (представляет собой] В) через прямую номинацию: Небо, помещенное в звезду, - ночь (И. Жданов. Море, что зажато в клювах птиц...); Море - свалка всех словарей, только твердь язык проглотила (А. Парщиков. Новогодние строчки); Верблюд -это что? / Это шея и ноги, и горб (С. Соловьев. Нелюбовь);
- сближение по свойствам, или атрибуция (А обладает свойством В), через указание на признаки объекта устанавливается его «фамильное родство»: Мяуча и хрюча, / цокая и громыхая (меняют баллон в гараже?/ еж и консервная банка? лопнула статуя?), / ночь козырнула ракетой и сетью цвета зеленки/ сграбастала воздух (А. Парщиков. Дачная элегия), -поэт как бы задает открытый ряд мяукающих, хрюкающих, цокающих, громыхающих объектов, возможных в мире текста, и приводит пару своих примеров со знаком вопроса, давая читателю возможность принять или отвергнуть гипотезу;
- стереотипизация (А имеет отношение к В, где В - один из стереотипных протоконцептов), - продолжая работу с приведенным выше примером, мяукающим может быть кот, голос, цокать могут каблучки, копытца и т. д.;
- навешивание «ярлыков»: в поэтическом тексте роль «ярлычков» играют устойчивые семантические признаки и ассоциации, которые позволяют отождествлять объекты при семантическом выводе.
С основными коммуникативными стратегиями самопрезентации и сближения так или иначе связаны вспомогательные дискурсивные стратегии, позволяющие сделать интерпретацию текста читателем практически однозначной.
Дискурсивные стратегии
Для поэзии 1980-2000-х характерно стремление к искренности и «аутентичности» общения с читателем, и, по-видимому, это черта поэтики всего поэтического поколения. По крайней мере, те же черты Э. Сил-танен отмечает в Нью-Йоркской университетской поэзии и поэтике «Школы языка», соотносимых по установкам и почерку с ведущими поэтическими школами России этого периода: это, прежде всего, создаваемый доверительностью и интимизацией повествования модус присутствия адресанта и адресата в коммуникативной ситуации, использование повседневной речи как базы в интерпретации и стремление указать читателю «отправную точку маршрута» по смысловым перепутьям текста рПйпеп 2016; ср.: Понятина 2013: 237]. В этом случае авторами используются стратегии установления перспективы [Северская 2016], которые позволяют читателю распознать, принять и спроектировать на свое знание о мире точки зрения и перспективы (чувственные, пространственно-временные, эмо-
циональные], отличные от его актуального состояния: это стратегии актуализации, театрализации и диалогизации текста.
1. Актуализация
Актуализация представляет собой интерпретационную практику [Северская 2017], заключающуюся в соотнесении слов и выражений с реальными представлениями говорящего и действительностью, в нашем случае - с внешним миром и «возможным миром» поэтического текста. Маркерами актуализации становятся текстовые фрагменты, выполняющие функцию воспроизведения сенсорно воспринимаемых действий, предметов и признаков в их непосредственной наблюдаемости [Золотова 1996: 285]. Стратегия актуализации воплощается в тактиках непосредственного введения в ситуацию.
Звукосмысловой жест не только создает звуковой иконический образ, выделяя некий целостный объект поэтической реальности или ситуацию в целом: тормозима надеждой, сабля сыплется над головой, как веревочный трап, чтоб взлетал по нему человек, очевидцам оставив лишь труп (А. Парщиков. Я жил на поле Потавской битвы], но и задает направление семантического вывода: остеохондроз сел на плечи, и хандра бьет в нос как горчица... (Т. Щербина. Мода] - в выделенном положении дел актуализируется сплав боли физической и душевной. При этом звукосмысло-вой жест, как правило, соотносится и с общим знанием о мире: платоновской плоти плато (В. Аристов. Дом Платона] - это и целостный фрагмент поэтической картины мира, который воплощен в звуке (материи текста, данной в ощущениях], и актуализация представлений о Платоне, платонизме, плотском и платоническом. Звукосмысловые жесты базируются не только на паронимической аттракции, как в приведенных примерах, но и на синестезии: в шарах стеклянных музыка летела, пускал тромбон цветные пузыри (И. Жданов. Мастер] - поэт заставляет нас «услышать» музыку и звон стекла, «ощутить» ее прозрачную воздушность, «увидеть» ее краски. В процессе интерпретации при этом воссоздается то, что К. Фергюсон [Ferguson 2014: 3] называет «звуковым пейзажем» (визуализацией звукового материала] и «картинкой» (последовательно выстроенной серией визуальных образов].
Еще один пример речевого жеста - прямое указание на референт: Кенарь - мешочек пунктиров [...] пирамидальные трели о киль заостряет, граня, и держит по вертикали на клюве (А. Парщиков. Птичка]; Море, что зажато в клювах птиц, - дождь (И. Жданов. Море, что зажато в клювах птиц...]. Автор как бы подсказывает читателю: «Все, что (будет] сказано, относится к принадлежащему поэтическому миру объекту Х» и тем самым актуализирует протоконцепт и признаки, совместимые с объектным классом Х.
Фрейминг, прямое указание на конситуацию поэтического высказывания, апеллирует к фоновым знаниям читателя и актуализирует стерео-
типные представления о типичной ситуации, существенные для интерпретации: Это праздник. Розы в ванной. Шумно, дымно, негде сесть (С. Ганд-левский. Это праздник...). Начиная с ситуации, знакомой читателю по личному опыту, поэт облегчает ему «собирание» и актуализацию соотносимых с этой ситуацией семантических признаков, тем самым делая возможным постижение сути и логики образа: Роняем монеты, когда тащим деньги из кармана, [...] оправданий больше, / чем мелочи, которой устлали путь отступления (А. Драгомощенко. Роняем монеты.); Отдалённый города гул / Ты заслышал зимним утром / Глаза закрыв / Ты вспомнил: в метро-переходе играли так же гусли-самогуды / Ты пробегал с привычной сумкою через плечо / и ощутил под пальцами / всю городскую музыку, трепет и людские разговоры / ты был его источник, слабый родник этого гула / ты чувствовал, как мир играл, переходя в простой предмет (В. Аристов. Предметная музыка). Иногда маркеры стереотипной ситуации даются «вразброску»: в солнце луковицу растопи - в лед втеши центробежным ножом/луч: глазной ледокол потопи слезо-витой волной <...> (Е. Даенин. Мистерия брашна), - фреймы, соотносимые с протоконцептами «слепящее солнце» и «чистка лука», задают программу адекватной интерпретации этого не самого легкого текста.
Наконец, актуализации способствует непосредственное введение читателя в коммуникативный контекст высказывания, показателем которого служат реализованные в тексте прагматические переменные «я», «ты», «здесь» и «сейчас». Смену дейктических знаков некоторые исследователи [R^mbowska-P•^urienmk 2012: 126] называют установлением перспективы повествования.
2. Театрализация
Стратегия театрализации - одна из самых обсуждаемых и одновременно терминологически неопределенных: одни имеют в виду «речевой театр» семантических транспозиций [R^mbowska-Ptuciennik 2012: 204, 309], другие - «живописание» автором с помощью вербальных средств коммуникативной ситуации как «происходящей на глазах» у читателя ^Пйпеп 2016: 19] - с ансамблем «действующих лиц и исполнителей» и в декорациях. Как представляется, театрализация предполагает и то, и другое: автор показывает исходную «мизансцену» и задает векторы развития «сюжета» и «фабулы».
Так, в стихотворении В. Аристова «Пьеса» мы имеем мизансцену и четкие указания на театральность происходящего, с отсылкой к прото-событию - встрече Ахматовой и Цветаевой: Две поэтессы напротив друг друга / на табуретках/ покачиваясь //Изображая июньскую встречу / Ту полутайную / Перед самой войной/При немногих свидетелях/В комнате восьмиметровой [...] «Для кого мы играем? И что значит "играть"?», а также авторской «режиссерской» ремаркой: «это пьеса. потому что они
играли жизнью своей / всю-то жизнь нашу... / все свидания безымянные / при свидетелях... при понятых». А начало стихотворения И. Жданова «До слова» представляет собой (кроме всего прочего [Северская 2007: 94-102]) своего рода прагматическую инструкцию читателю и одновременно декларацию авторской позиции (такое прочтение обусловлено обобщенно-личным значением местоимения ты): Ты - сцена и актер в пустующем театре. / Ты занавес сорвешь, разыгрывая быт... - читателю действительно предстоит превратить, в терминах В.И. Карасика [Карасик 2016: 59], бытовой дискурс в бытийный.
На собственно речевом уровне театрализация проявляется тогда, когда читатель становится «свидетелем» некого речевого акта, происходящего «здесь» и «сейчас» или «там» и «тогда», при актуализации прагматических переменных и употреблении глаголов говорения и восприятия в перформативном употреблении: Ты говоришь: язык не имеет ни цели, ни центра. / Вслушиваюсь, пытаясь понять твой язык (С. Соловьев. Ты говоришь..).
Стратегия театрализации - одна из стратегий «вовлечения» читателя в диалог не собственно диалогическими средствами.
3. Диалогизация
В поэзии 1980-2000-х гг. довольно много воображаемых диалогов с читателем, чье присутствие все время подразумевается. Его «реплики» вписываются в текст, либо в виде «косвенно-прямой» речи: Вот годы, прожитые в четырех / Стенах московского алкоголизма. / Сидели, пили, пели хоровую - /Река, разлука, мать-сыра земля. /Но ты зеваешь: «Мол, у этой песни / Припев какой-то скучный...» - Почему? Совсем не скучный, он традиционный (С. Гандлевский. Еще далеко мне до патриарха.), - мыслимый диалог поддерживается и отсылкой к общему знанию мира, к стереотипной ситуации и прецедентному тексту; либо как звучание внутреннего голоса: Вот повод для стихов с туманной подоплекой. / О жизни взаперти, шлифующей ключи / От собственной тюрьмы. О жизни, одинокой / Вне собственной тюрьмы... Учитель, не учи. / Бог с этой мудростью, мой призрачный читатель! / Скорбь тайную мою вовеки не сведу / За здорово живешь под общий знаменатель / Игривый общих мест (С. Гад-левский. А вот и снег.).
Выделяя средства диалогизации поэтического текста, И.И. Ковту-нова называет главные: обращение, второе лицо, повелительное наклонение и вопрос [Ковтунова 1986: 61].
Обращений в чистом виде не так много (один из примеров приведен выше). Чаще практикуются обращения к предмету речи - «внутреннему адресату», в терминологии И.И. Ковтуновой [Ковтунова 1986: 20]: Останься, боль, в иголке!/ Останься, ветер, в челке/ пугливого коня! [...] Я стану ветром в челке / и там, внутри иголки, [...] себя сведу на нет (И. Жданов,
Контрапункт), но «внутренняя» речь, транслируемая «вовне», становится своего рода подсказкой «внешнему» адресату.
Неопределенность местоимений тактически выгодна: она позволяет, используя неопределенно- и обобщенно-личные формы, совмещать точки зрения автора, читателя, лирического героя и персонажа. «Ты» обобщенно-личное может причудливо вбирать в себя «ты» и «я», объективированные в тексте, и не всегда можно легко отделить одно от другого, адресата от адресанта: Здесь нет тебя? Ослепла и не знаю. / Хоть вижу, говоришь. Да слух потерян. / Хоть знаю текст: все это было в книгах, / и ты сквозь сон читаешь по бумажке (Т. Щербина. Баллада с посылкой). Добавим примеры с мы инклюзивным: Пока мы гнались за смыслом, Мысль опередила нас (В. Аристов. Трамвай в Гренобле); Наш социум был из воды и масла, / где растекался индивид (А. Парщиков. Мемуарный реквием). При этом, акцентируя инклюзивность местоименных форм, поэт может буквально заставить читателя «увидеть» то же самое, воссоздать и интерпретировать образ, как это делает А. Парщиков в стихотворении «Сом»: Нам кажется: в воде он вырыт, как траншея. [...] А руку окунешь - в подводных переулках / с тобой заговорят, гадая по руке.
Среди императивных форм также довольно много обобщенно-личных: Пойдемте. Я как раз туда (Л. Рубинштейн. Появление героя); Начнем с середины (А. Парщиков. Паук) и т. д. Особое место занимают императивные призывы к читателю осуществить речевой акт: Поговори со мной (С. Гандлевский. А вот и снег); или акт восприятия: Читай: а счастье было так возможно, / так что же, боже мой, произошло? (Т. Щербина. Тридцать секстин); Послушай, что я написал (Л. Рубинштейн. Появление героя). Императив может и инструктировать читателя о том, как себя вести в «возможном мире» текста: Сотри эту лунную ветхость калитки. (С. Соловьев. Сотри.); Когда тебя загонят в угол, / вообрази -бильярдный шар, / короткий, резаный удар (В. Салимон. Когда тебя загонят в угол.).
Обращения, инклюзивный дейксис, «категорические» императивы -тактики диалогизации, которые, как правило, используются комплексно.
Вопрошание - более самостоятельная тактика, стратегически нацеленная на превращение читателя из пассивного наблюдателя в активного соавтора коммуникации. Вопросы в текстах поэтов 1980-2000-х образуют метатекстовую канву, симулируя «заботу» о читателе, как в «Появлении героя» Л. Рубинштейна: Ну что я вам могу сказать? [. ] Мне это нужно или вам? [. ] Так что же ты хотел спросить? [. ] И ты поверил, дурачок? и т. д. Вопросно-ответная модель общения с читателем так распространена, что заставляет того «выхватывать глазом» вкрапления вроде где я? где ты? где точка опоры? зачем? кому это надо? и воспринимать их как фокусы перспективы интерпретации.
Вопрос может быть апелляцией к стереотипному опыту: Где она, молодость чистая наша? (Д.А. Пригов. Взаимоотношения с высоким], к общему фонду знаний: Помнишь картину? Охотники лес покидают. Жмутся собаки к ногам. Вечереет. Февраль (С. Гадлевский. Было так грустно.], или к общей языковой компетенции автора и читателя: Ты помнишь наш язык? Ступай, сжимая флаг! (А. Парщиков. Мемуарный реквием] - здесь явно обыгрывается фразеологизм флаг (тебе) в руки!
Побуждением к коммуникации становится риторический вопрос, обращенный автором к себе и ко всем потенциальным читателям: Умирает ли дом, если он забывает о нас? (И. Жданов. Дом], ответом на такой вопрос часто становится весь текст.
Вопросы указывают на смысловые звенья, существенные для интерпретации текста, при этом автор, как бы не зная ответа, «ищет» его на глазах у читателя: кто помнит: «Форос», по-гречески - «дань»? (В. Аристов. Воскресная ярмарка в Форосе], подбирает точные слова, уточняет образы, определяя для объекта «место в предметном ряду»: крылышком пыли и жгутиком между сосисок, /чем бы еще? (А. Парщиков. Из города].
Вопрос может указывать на внутренний и внешний диалог одновременно, автор может его адресовать как себе, так и персонажу и читателю: ... А ты вот не думать пробовал? Не чувствовать геометрию / вселенной? Вообще не чувствовать? (Ю. Арабов. Жил-был Макарий в Египте.]; или давать читателю право задать автору тот же вопрос: Я пишу: «Невозможно и описать, что тут началось!» /Господи! Что началось?/ Да и есть ли хоть кто-нибудь, кто сумел бы объяснить, что все это значит? (Л. Рубинштейн. Вопросы литературы]. Есть интересные примеры того, как поэт «подсказывает» читателю вопрос к автору: Вопрос, когда сменю пластинку, /пора задать... (Т. Щербина. Вопрос, когда.].
4. Инсайд-аут («выворачивание наизнанку»)
Эта дискурсивная стратегия характерна исключительно для поэзии метареализма, инсайд-аут (термин К.А. Кедрова [Кедров 2000: 11]] означает преобразование внеязыкового мира в «возможный мир» текста на глазах у читателя. Образ верифицируется как реальностью, сопряжением ее состояний, так и языком: Клубились сосны в быстром оперенье (А. Парщиков. Lucy in the sky with diamonds], - кроны сосен в глазах поэта похожи на клубящиеся облака, а перистые облака, возможно, пролетают над соснами, создавая зрительное впечатление «встречи» клубящихся сосновых крон с перистыми облаками, которые и превращаются в их «оперенье». При этом автор может использовать и стратегию вопроша-ния, облегчая читателю идентификацию объектов в разных семантических планах: А над озером в небе след, белый, уходящий ввысь / и расщепленный тоже надвое. Самолет? Так нет / его. Только след, и висит
не двигаясь. И потом, / даже если и самолет, почему ввысь под прямым углом, / и висит не двигаясь, виден только этот пинцет / высоко над озером, а кто держит его, не видно. / Может, все-таки самолет? (С. Соловьев. Нелюбовь).
Вербальное выражение коммуникативной мультимодально-
сти
Речевые жесты - звуковые иконические образы, указание на референт, экстренное введение в ситуацию путем отсылки к ситуативному стереотипу, поддерживающие стратегию актуализации, в поэтической коммуникации заменяют кинесику. Дейктические координаты, отражающие многомерность позиций коммуникантов и их положение относительно друг друга, - это некий аналог проксемики.
Особую роль в поэтическом тексте играют паузы. Как и при мульти-модальной коммуникации, «паузы могут получать новый статус: не обозначая факт прерывания коммуникации, но обозначая "пространственную лакуну", заполняемую другой интерактивной деятельностью», и при этом «классическая схема "один говорит - другой слушает" нарушается таким образом, что один говорит, а другой в этот момент тоже "говорит", но по-иному, без участия вербальных средств» [Петрова 2008: 108]. В поэтическом дискурсе коммуникативный статус паузы получают межсловные, межстрочные и межстрофные пробелы, анжамбеманы и разрывы строк. И поэты это очень хорошо чувствуют: Скажу иначе: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ - [...] Уж лучше: Я (пробелы) ТЫ (пробел) ЛЮБИТЬ // пробел, пробелпробел и сдуть / рой запятых... (С. Соловьев. Во фразе Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.); паузы наши узы (И. Кутик. Пятиборье чувств).
Заключение
Проведенный анализ показал, что стилеобразующим вектором в поэзии 1980-2000-х можно назвать установку на эффективность коммуникации с читателем. Основной коммуникативной стратегией стала не самопрезентация, а точнее - презентация автором своего видения мира, а стратегия сближения с читателем. С нею связаны и разнообразные дискурсивные стратегии, обеспечивающие суггестию и эмпатию: актуализация, театрализация и диалогизация текста не только облегчают читателю взаимодействие с автором и созданным им произведением, но и программируют его ответное «речевое поведение», определяя стратегию интерпретации. Используемые при этом тактики активизируют общие фоновые знания и социокультурные и языковые компетенции, автор включает читателя в «свой круг», вовлекая его в сотворчество, давая «ключи» к глубинным образам и структурам текста, побуждая к принятию взгляда на мир с воображаемой позиции или глазами другого, распознаванию его сменяющихся внутренних состояний или изменений ситуации. Модус
собственно языкового существования усиливает суггесию благодаря тому, что воздействие становится мультимодальным, связывающим присутствующие в воображении звуковые и зрительные образы и текст.
Список литературы
Баранов А.Н., Северская О.И. Поэтические практики в современном политическом дискурсе // Общественные науки и современность. 2016. № 4. С. 159170.
Дейк ван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. 312 с.
Демьянков В.З. Когниция и понимание текста // Вопросы когнитивной лингвистики. 2005. № 3. С. 5-10.
Загидуллина М.В. Мультимодальность: к вопросу о терминологической определенности // Знак. Проблемное поле медиаобразования. 2019. № 1(31). С. 181-188.
ЗолотоваГ.А. Композиция и грамматика. // Язык как творчество: сб. ст. к 70-летию В.П. Григорьева. М.: ИРЯ РАН, 1996. С. 284-296.
Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи. 5-е изд. М.: URSS-ЛКИ, 2008. 288 с.
Иссерс О.С. Люди говорят... Дискурсивные практики нашего времени. Омск: Изд-во Омского гос. ун-та, 2012. 275 с.
Карасик В.И. Языковые ключи. М.: Гнозис, 2009. 405 с.
Карасик В.И. Дискурсивное проявление личности // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. Лингвистика. 2016. Т. 20. № 4. С. 56-77. DOI: 10.22363/2312-9182-2016-20-4-56-77.
КедровК.А. Энциклопедия метаметафоры. М.: ДООС, 2000. 128 с.
КовтуноваИ.И. Поэтический синтаксис. М.: Наука, 1986. 206 с.
Мельничук О.А., Мельничук Т.А. Стратегии художественного дискурса // Вопросы когнитивной лингвистики. 2013. № 1. С. 125-135.
Палеха Е. С. Поэтический текст в рамках коммуникативного подхода (на примере стратегии самопрезентации в поэтическом дискурсе Н. Гумилева) // Ученые записки Казанского университета. Серия «Гуманитарные науки». 2010. Т. 152. Кн. 6. С. 241-251.
Петрова А. А. Мультимодальные аспекты исследования интеракции // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 2: Языкознание. 2008. № 2 (8). С. 105-111.
Понятина Т.П. Коммуникативная стратегия сближения с адресатом художественного текста // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2013. № 1(2). С. 235-237.
Ревзина О.Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту // Очерки истории языка русской поэзии ХХ века. Поэтический язык и идиостиль. М.: Наука, 1990. С. 27-46.
С чем идем в мир? Материалы круглого стола // Поэзия: альманах. 1988. № 50. С. 66-76.
Северская О.И. Язык поэтической школы: идиолект, идиостиль, социолект. М.: Словари.ру, 2007. 126 с.
Северская О.И. Коммуникативная перспектива поэтического текста // Логический анализ языка. Информационная структура текстов разных жанров и эпох. М.: Гнозис, 2016. С. 526-537.
Северская О.И. Актуализация поэтического высказывания как интерпретационная практика // Грамматические исследования поэтического текста: мат. Меж-дунар. науч. конф. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского гос. ун-та, 2017. С. 44-48.
Синельникова Л.Н. Стихотворный текст: междисциплинарная интерпретация: монография. М.: Инфра-М, 2019. 265 с.
Birch D. Language, Literature & Critical Practice: Ways of Analysing Text. London -New York: Routledge, 2005. 232 p.
Candel É. Des coquelicots à la sueur du cheval: le « poétique » comme stratégie de communication. Fabula: Litérature, Histoire, Téorie. 2017. n° 18. URL: http://www.fabula.org/lht/18/candel.html (дата обращения: 01.04.2020).
Emert T. Talking to, talking about, talking with: Language arts students in conversation with poetic texts. English Journal. 2010. Vol. 99. No. 5. P. 67-73. DOI: 10.2307/27807195.
Ferguson K. La mise en scène de poèmes: mieux faire comprendre la poésie par l'art dramatique // Faire la difference. De la recherche à la pratique. 2014. No. 52. URL: http://www.edu.gov.on.ca/fre/literacynumeracy/inspire/research/WW_ PerformPoetry.pdf (дата обращения: 01.04.2020).
Hamon Ph. Note sur une métaphore régnante: «l'empreinte». Poétique. 2019. Vol. 186, No. 2. P. 291-311.
Hatim B., Mason I. The Translator as Communicator. London - New York: Routledge, 2005. 216 p.
Kempe A. Watching the words: Drama and poems // M. Lockwood (éd.). Bringing Poetry alive: A guide to classroom practice. London: Sage, 2011. P. 113-128.
Lehmann O.V., Chaudhary N., Bastos A.C., Abbey E. Poetry and Imagined Worlds. London-Cham: Palgrave Macmillan - Springer Nature, 2018. 301 p. DOI: 10.1007/978-3-319-64858-3.
Parret H. The Aesthetics of Communication: Pragmatics and Beyond. Cham: Springer Science & Business Media, 2012. 174 p.
Rçmbowska-Piuciennik M. Poetyka intersubiektywnosci. Kognitywistyczna teoria nar-racji a proza XX wieku. Torun: Wyd. Naukowe Uniwersytetu Mikolaja Kop-iernika, 2012. 393 s.
Schmitt, R. Bericht ùber das 1. Arbeitstreffen «Multimodale Kommunikation» // Sprachreport. 2004. No. 1. S. 31-34.
Siltanen E. Experimentalism as Reciprocal Communication in Contemporary American Poetry (John Ashbery, Lyn Hejinian, Ron Silliman). Amsterdam-Philadelphia: J. Benjamins Publ. Company, 2016. 210 p. DOI: 10.1075/fillm.4.
Tourrette É. Beaucoup de choses en peu de mots. Poétique. 2018. Vol. 184, No. 2. P. 233-245.
Vultur I. La communication littéraire selon Paul Ricœur // Poétique. 2011/2. No. 166. P. 241-249.
References
Baranov, A.N., Severskaya, O.I. (2016), Poeticheskiye praktiki v sovremennom poli-ticheskom diskurse [Poetic practices in contemporary political discourse]. Social Sciences and the Present, no. 4, pp. 159-170.
Birch, D. (2005), Language, Literature & Critical Practice: Ways of Analysing Text, London - New York, Routledge publ., 232 p.
Candel, É. (2017), Des coquelicots à la sueur du cheval: le « poétique » comme stratégie de communication. Fabula: Litérature, Histoire, Téorie, no. 18, available at: http://www.fabula.org/lht/18/candel.html (accessed date: April 1, 2020).
Dejk, van T.A. (1989), Yazyk. Poznanie. Kommunikaciya [Language. Cognition. Communication]. Moscow, Progress, 1989, 312 p.
Dem'yankov, V.Z. (2005), Kognitsiya i ponimaniye teksta [Cognition and understanding of the text]. Issues of Cognitive Linguistics, no. 3, pp. 5-10.
Emert, T. (2010), Talking to, talking about, talking with: Language arts students in conversation with poetic texts. English Journal, vol. 99, no. 5, pp. 67-73. DOI: 10.2307/27807195.
Ferguson, K. (2014), La mise en scène de poèmes: mieux faire comprendre la poésie par l'art dramatique. Faire la difference: De la recherche à la pratique, no. 52, available at: http://www.edu.gov.on.ca/fre/literacynumeracy/inspire/research/ WW_PerformPoetry.pdf (accessed date: April 1, 2020).
Hamon, P. (2019), Note sur une métaphore régnante: «l'empreinte». Poétique, no. 186(2), pp. 291-311.
Hatim, B., Mason, I. (2005), The Translator as Communicator, London - New York, Routledge publ., 216 p.
Issers, O.S. (2008), Kommunikativnyye strategii i taktiki russkoy rechi [Communicative strategies and tactics of Russian speech], 5th ed., Moscow, URSS-LKI publ., 288 p.
Issers, O.S., (2012), Lyudi govoryat... Diskursivnyye praktiki nashego vremeni [People say ... Discursive practices of our time], Omsk, Publ. House of the Omsk State University, 275 p.
Karasik, V.I. (2009), Yazykovyye klyuchi [Language keys], Moscow, Gnozis publ., 405 p.
Karasik, V.I. (2016), Diskursivnoye proyavleniye lichnosti [Discursive manifestation of personality]. Bulletin of the Peoples' Friendship University of Russia, ser. Linguistics, vol. 20, n° 4, pp. 56-77. DOI: 10.22363/2312-9182-2016-20-4-56-77.
Kedrov, K.A. (2000), Entsiklopediya metametafory [Encyclopedia of Metametaphor], Moscow, DOOS Publ., 128 p.
Kempe, A. (2011), Watching the words: Drama and poems. M. Lockwood (éd.), Bringing Poetry alive: A guide to classroom practice, London, Sage publ., pp. 113-128.
Kovtunova, I.I. (1986), Poeticheskiy sintaksis [Poetic syntax], Moscow, Nauka publ., 206 p.
Lehmann, O.V., Chaudhary, N., Bastos, A.C., Abbey, E. (2018), Poetry and Imagined Worlds, London-Cham, Palgrave Macmillan - Springer Nature publ., 301 p. DOI: 10.1007/978-3-319-64858-3.
Mel'nichuk, O.A., Mel'nichuk, T.A. (2013), Strategii khudozhestvennogo diskursa [Strategies of literary discourse]. Issues of Cognitive Linguistics, no. 1, pp. 125-135.
Palekha, Ye.S. (2010), Poeticheskiy tekst v ramkakh kommunikativnogo podkhoda (na primere strategii samoprezentatsii v poeticheskom diskurse N.Gumileva) [Poetic text in the framework of a communicative approach (for example, the strategy of self-presentation in the poetic discourse of N. Gumilyov)]. Kazan University transactions, ser. Humanities, vol. 152, book 6, pp. 241-251.
Parret, H. (2012), The Aesthetics of Communication: Pragmatics and Beyond, Cham, Springer Science & Business Media publ., 174 p.
Petrova, A.A. (2008), Mul'timodal'nyye aspekty issledovaniya interaktsii [Multimodal aspects of the study of interaction]. Bulletin of the Volgograd State University, ser. 2: Linguistics, no. 2 (8), pp. 105-111.
Ponyatina, T.P. (2013), Kommunikativnaya strategiya sblizheniya s adresatom khu-dozhestvennogo teksta [Communicative strategy of convergence with the addressee of a literary text], Bulletin of the Nizhny Novgorod University, no. 1(2), pp. 235-237.
Rçmbowska-Pluciennik, M. (2012), Poetyka intersubiektywnosci. Kognitywistyczna teoria narracji aprozaXXwieku, Torun, Wyd. Naukowe Uniwersytetu Mikolaja Kopiernika, 393 s.
Revzina, O.G. (1990), Ot stikhotvornoy rechi k poeticheskomu idiolektu [From poetic speech to a poetic idiolect]. Ocherki istorii yazyka russkoy poezii XX veka. Poeticheskiy yazyk i idiostil' [Essays on the history of the language of Russian poetry of the twentieth century. Poetic language and idiostyle], Moscow, Nauka publ., pp. 27-46.
S chem idem v mir? Materialy kruglogo stola [What are we going to the world with? Materials of the round table] (1988). Poetry: almanac, no. 50. pp. 66-76.
Schmitt, R. (2004), Bericht über das 1. Arbeitstreffen «Multimodale Kommunikation». Sprachreport, no. 1, pp. 31-34.
Severskaya, O.I. (2007), Yazyk poeticheskoy shkoly: idiolekt, idiostil', sotsiolekt [The language of the poetry school: idiolect, idiostyle, sociolect], Moscow, Slovari.ru publ., 126 p.
Severskaya, O.I. (2016), Kommunikativnaya perspektiva poeticheskogo teksta [Communicative Perspective of a Poetic Text]. Logicheskiy analiz yazyka. Informat-sionnaya struktura tekstov raznykh zhanrov i epoch [Logical Analysis of Language. Information structure of texts of different genres and eras], Moscow, Gnozis publ., pp. 526-537.
Severskaya, O.I. (2017), Aktualizatsiya poeticheskogo vyskazyvaniya kak interpre-tatsionnaya praktika [Actualization of poetic utterances as interpretative practice]. Grammaticheskiye issledovaniya poeticheskogo teksta [Grammatical studies of a poetic text], Materials of International Scientific Conference, Petrozavodsk, pp. 44-48.
Siltanen, E. (2016), Experimentalism as Reciprocal Communication in Contemporary American Poetry (John Ashbery, Lyn Hejinian, Ron Silliman), Amsterdam-Philadelphia, J. Benjamins Publ. Company, 210 p. DOI: 10.1075/fillm.4.
Sinel'nikova, L.N. (2019), Stikhotvornyy tekst: mezhdistsiplinarnaya interpretatsiya [Poetic text: interdisciplinary interpretation], Moscow, Infra-M publ., 265 p.
Tourrette, É. (2018), Beaucoup de choses en peu de mots. Poétique, no. 184(2), pp. 233-245.
Vultur, I. (2012), La communication littéraire selon Paul Ricœur. Poétique, 2012, no. 166, pp. 241-249.
Zagidullina, M.V. (2019), Mul'timodal'nost': k voprosu o terminologicheskoy oprede-lennosti [Multimodality: on the issue of terminological certainty] // Sign. Problematic field of media education, no. 1(31), pp. 181-188.
Zolotova, G.A. (1996), Kompozitsiya i grammatika [Composition and grammar] // Yazyk kak tvorchestvo [Language as Creativity], for the 70th anniversary of V.P. Grigoriev, Moscow: RLI of RAS publ., pp. 284-296.
"STAY WITH ME. TALK TO ME": READER INTERACTION STRATEGIES IN MODERN POETRY
O.I. Severskaya
V.V. Vinogradov Russian Language Institute of the Russian Academy of Sciences
(Moscow, Russia)
Abstract: The article is devoted to the consideration of a poetic text as a communicative phenomenon with a high impact potential. The author defines the features of poetic communication, which is both mass and interpersonal, and its main goal, which is the poet's desire to communicate author's vision of the world and thereby change the picture of the reader's world, achieving empathy from it. Based on the understanding of the speech strategy as a cognitive communication plan, a program for generating and perceiving speech, the author talks about the fundamental reversibility of text-generating and interpretative strategies and offers own classification of strategies and tactics that are most often used in modern poetry. In this classification, the main communicative strategies of self-presentation and rapprochement with the reader are associated with auxiliary discursive strategies of actualizing, dramatizing and dialogizing the text and programming interpretations by tactics for highlighting objects and situations using sound "gestures", pointing to the referent, framing, directly introducing the reader into the communicative context, attracting the recipient's attention through appeals and pragmatic instructions, interrogation, and some others. Particular attention is paid to the multimodality of interactions and its specific manifestations in poetic discourse. The study is based on the material of Russian poetry of the 1980-2000s using the methods of intent and discourse analysis.
Key words: poetic communication, communicative strategy, speech tactics, discursive practice, interpretative strategy, approaching to the reader, persuasion.
For citation:
Severskaya, O.I. (2020), "Stay with me. Talk to me": reader interaction strategies in modern poetry. Communication Studies (Russia), Vol. 7, no. 2, pp. 419-436. DOI: 10.24147/2413-6182.2020.7(2).419-436. (in Russian)
About the author:
Severskaya, Olga Igorevna, Dr., Leading Researcher ORCID: 0000-0002-6277-9756
Corresponding author:
Postal address: 18/2, Volkhonka ul., Moscow, 119019, Russia E-mail: [email protected] Received: April 4, 2020 Revised: April 14, 2020 Accepted: May 15, 2020
