CC BY
17ПИСЬМА А. Н. ОБУХОВА Ю. КАРНАВИЧУСУ
Публикация, вступительная статья, комментарии Н. Л. Дунаевой.
В предыдущем выпуске «Вестника АРБ» были опубликованы письма А. Н. Обухова М. В. Добужинскому1. Продолжая знакомить читателей с эпистолярным наследием знаменитого танцовщика, предлагаем еще несколько его писем того же периода, адресованных литовскому композитору Юргису Карнави-чюсу2.
Оба комплекса писем, хранящихся в разных архивах, следует рассматривать как единое целое. Написанные в конце 30-х годов, обращенные к друзьям, оставленным в Каунасе, тематически близкие, эти дружеские послания обладают, на наш взгляд, бесспорной ценностью, ибо вкупе дают представление о странице жизни артиста, вовсе не освещенной в отечественном балетоведении.
Об Анатолии Николаевиче Обухове мы писали во вступительной статье к упомянутой публикации, имя же Карнавичю-са, хорошо известное в Литве, - в России, в Петербурге, с которым он был кровно связан, знакомо лишь кругу специалистов. Поэтому необходимо сообщить о нем самые общие сведения3.
Юргис Карнавичюс (1884-1941) родился в Вильнюсе, где окончил гимназию и «получил серьезное музыкальное образование». Юношей приехав в столицу Российской империи (Литва тогда входила в ее состав), он окончил здесь университет (юридический факультет) и консерваторию, получив в ней два диплома: свободного художника-певца и композитора. Его педагогами были Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Глазунов, А. К. Лядов, М. О. Штейнберг. Дружбу с последним композитор пронес через всю жизнь.
Дипломное сочинение молодого музыканта «Вариации для симфонического оркестра» прозвучали на торжественном акте-концерте под управлением студента четвертого курса Сергея
Прокофьева. Обладатель двух консерваторских дипломов, однако, не покинул стены aima mater, а остался там на преподавательской работе, которую прервала начавшаяся мировая война. Композитор был мобилизован, участвовал в боях, попал в плен, где провел три года. Примечательно, что, освободившись из плена весной 1918 года, он вернулся не в родную Литву, которая к тому времени была уже независимым государством, а в Петроград, ставший также родным, в родную консерваторию, где проработал еще девять лет, получив звание профессора. Все эти годы музыкант не оставлял сочинительства: его произведения звучали в различных концертных залах. Словом, Карна-вичюс, которого учителя, коллеги и студенты назвали на русский манер Юрием Лавровичем Карновичем, был органически вписан в культурную жизнь Петербурга, Петрограда, Ленинграда. Одаренный музыкант, внимательный педагог, Карнавичюс, с его приятной внешностью, безупречными манерами джен-тельмена и неизменной доброжелательностью истинно интеллигентного человека, был не только уважаем, но и любим коллегами. «Наш талантливый композитор и очаровательный человек» - так, выражая общее мнение, охарактеризовал его в одном из писем композитор В. Щербачев4.
В 1927 году музыкант репатриировался в Литву. Конкретные причины, побудившие его сделать этот шаг, нам неизвестны - о них можно лишь догадываться.
На родине до конца дней Карнавичюс преподавал в Каунасской консерватории, отдавая силы строительству литовской музыкальной культуры, но внутренняя связь композитора с Россией не прерывалась. «В этом сезоне метеором промчался через нас Прокофьев. Размяли память воспоминаниями», - писал он своему однокашнику Н. Я. Мясковскому5.
После присоединения Литвы к Советскому Союзу композитор остался на родине, но вскоре, 22 декабря 1941, Юргиса Карнавичюса не стало. Его имя вписано в историю литовской музыкальной культуры, и Литва чтит его память как основоположника национальной оперы.
Знакомство корреспондента и адресата публикуемых ниже писем, перешедшее в дружбу, произошло, по всей вероятности, в Каунасе, под крышей Литовского Государственного театра. Здесь с 1931 года обосновалась балетная «дягилевская тройка»: А. Н. Обухов, В. Н. Немчинова, Н. М. Зверев6, - а в оркестре играл на альте профессор Каунасской консерватории Юргис Карнавичюс7. Пятым в этом дружеском кругу носителей русской культуры на Литовской земле был Добужинский, оформлявший многие спектакли, в том числе и балетные. Длилось это творческое содружество четыре года вплоть до отъезда «дягилевской тройки» из Литвы.
То была пора расцвета Литовского Государственного театра, и все пятеро были увлечены культурной задачей, которая перед ними стояла - поднять литовский балет на серьезный академический уровень.
Обухова и Карнавичюса, кроме того, связывало еще одно: оба были страстными охотниками.
Возможно, под влиянием общения с балетными друзьями, а главное, под впечатлением вдохновенного искусства Немчиновой и Обухова, считавшихся едва ли не первыми танцовщиками зарубежной Европы, наблюдая серьезный, академический подход к профессии хореографа Зверева, Карнавичюс сочинил музыку четырех балетов, в разработке либретто которых принимал участие. В письме к Р. М. Глиэру он признавался: «<...> сам сейчас увлекаюсь балетной музыкой <...>. Были даже кое-какие перспективы в смысле приложения своей работы. Но война все перевернула»8.
В архиве Ю. Карнавичюса сохранилось всего четыре письма А. Н. Обухова. Однако их текст дает основание предполагать, что его посланий, возможно, было больше и что Карнави-чюс также писал артисту.
Хронологический охват писем сравнительно небольшой: февраль 1939 года - январь 1940. Три первых, отправленных из Франции, перекликаясь с теми, что были адресованы Добужинскому, а
иногда совпадая с ними в словесных формулировках, посвящены одному вопросу - желанию приехать в Литву, чтобы поставить фокинского «Петрушку» и «почистить» другие спектакли фокинской хореографии. Ясно ощущается, что пуповина, связывавшая автора писем с литовским балетом, окончательно не оборвана. Уже первое письмо А. Н. Обухова вводит нас в круг его эмоциональных переживаний, вызванных состоянием, в котором находится оставленное им дело, забравшее в свое время столько сил... Чувствуется и то, что не прошла у артиста обида, вынудившая несколько лет назад Обухова и его товарищей покинуть Литовский Государственный театр после успешных зарубежных гастролей. Письма Карнавичюсу дают основания предполагать, что не отвергал артист и мысли о возможном возвращении туда на более длительную работу.
Причина притягательности Каунаса для Обухова, не страдавшего из-за отсутствия ангажементов, думается, кроется в том, что литовская земля все еще воспринималась эмигрантами как часть навсегда покинутой России. Бытовой уклад, родная речь, понятная всем, музыканты, как, например, дирижер М. Букша, много лет проработавший в России9, Карнавичюс, Добужинский, артисты балетной труппы, в большинстве своем русские, и, наконец, общая в течение полутора веков история -все создавало иллюзию близости родины, которая и территориально-то находилась неподалеку.
Четвертое письмо написано тогда, когда «каунасская страница» была уже перевернута. Литва будто «отодвинулась», виделась теперь словно в перевернутый бинокль и больше не присутствовала в планах танцовщика. Письмо отправлено из Австралии, в перспективе маячила Америка, и лишь ясно видно, как гложет артиста тоска по милым его сердцу литовским пейзажам, так напоминающим родной, русский.
ввв
Тексты писем приведены в соответствие с нормами современного русского языка. Слова, написанные автором в сокра-
щенном виде, продолжены в ломаных скобках; конъектуры заключены в квадратные.
Автор считает своей приятной обязанностью выразить глубокую признательность литовскому музыковеду госпоже Юрате Бурокайте, указавшей на место хранения этих писем, и внуку композитора, господину Юргису Карнавичюсу, любезно позволившему публикатору ознакомиться с архивным фондом его деда.
I
16 / 2 <19>3910 Villa Raymonda Osoir la FerriHre France
Мой дорогой дружок Маэстро!
Получил Ваше очень милое письмо с вложенным либретто балета11. Мы были все очень рады получить от Вас весточку как о Вашем житье, так и о танцевальных новостях. Сужу по Вашему письм, да и со слов Профессора Добужинского, что балетный сезон в Каунасе какой-то бесцветный и вялый. Что нет «ударных» спектаклей с напряжением и подъемом всех моральных и физических сил, что балет пасется где-то в стороне от искусства и очень далек от театра. Питается вещами, [о] которы[х] заведомо ясно, что они не под силу балетным исполнителям. Музыкальная часть, как и сфера балетмейстера, находятся в руках неопытных, бестемпераментных. По моим расчетам, как я знаю Келбовского, он очень недалекий парень, у него не хватает знаний, нет вкуса и мало воображе-ния12. А какой же будет балетмейстер, коль он не обладает этими тремя неотъемлемыми качествами. Да и помимо этих качеств, балетмейстер должен быть всесторонне образован и понимать в каждой области науки хотя бы элементарно. Я все-таки удивляюсь и Дирекции Гос<ударственного> т<еатра>, которая, видимо, или ничего не понимает в балетном искусстве
(что вернее всего), или просто по приказу свыше не имеет права приглашать никого, дабы облечь балет в национальную сугубую форму. Я имею по этому поводу, конечно, свое мнение. Еще в прошлом сезоне я думал приехать в Литву и соединить полезное с приятным (поохотиться). Полезное13 я хотел сделать в смысле постановки «Петрушки» Бенуа и Стравинского и вообще сделать этот спектакль Фокина, т. е. «Петрушку», «Карнавал», «Сильфиды» и «Половецкие пляски». Я думаю, что спектакль [получился бы] неплохой. Конечно, удар<ным> был бы «Петрушка», [поставленный] первый раз в Литве. Я собирался срепетировать здорово все эти вещи, которые, полагаю, уже все забыты или вообще не идут, а если и идут, то, конечно, с большими отклонениями от истины. Но эта моя идея так и канула в вечность. Проф<ессор> Добужинский, всемерно поддерживал эту мою идею в дирекции от моего имени, но не мог добиться реальных результатов. А я пока что не двигаю ее, ибо занят здесь надолго. Вот мои попытки приезда в Литву. Но Вы, дорогой Маэстро, видимо, имели тайную злостную мысль растравить мои больные раны. Вы прислали такое художественное описание Ваших побед, да еще с приложением карточек, что прямо испортили мне настроение14. Но все же я лелею мысль, неотступно меня преследующую, что я все-таки когда-нибудь вырвусь в Литву и посещу Ваши чудесные места. Я расскажу Вам также о сюжете балета и сделаю все возможное, чтобы «начинить» и заинтересовать Вас (Так! - Н.Д.) на музыку. Вам будет очень легко творить, потому что я лично вижу все так ясно.
Но вот все в будущем времени, когда я буду наслаждаться Вашим интересным, умным и талантливым обществом и [Вами как] собеседником. Мы все шлем Вам, дорогой, и Вашему сыну15 самые искренние и самые наилучшие пожелания. Н. М. Зверев напишет Вам лично.
Жму Вашу благородную и дружескую руку,
Ваш Анатолий Обухов.
2
14 / 4 <19>391T 116 av Gounod Osoir la Femme France
Дорогой Маэстро!
Я получил Ваше чрезвычайно милое письмо, но в данную минуту я затрудняюсь ответить что-либо по существу и на Ваши вопросы. События недавних дней заставляют призадуматься над своими действиями и желаниями. Я не буду делать никаких попыток врываться своими несвоевременными вопросами в Ваши болезненные национальные раны, которые, как надеюсь на Провидение, сможет только время залечить их17. Я буду ждать Вашего следующего письма о Вашем мнении и ситуации, которое даст мне толчок моим дальнейшим действиям в ту или иную сторону.
Сердечно жму руку. Вся Villa Raymonda шлет Вам свои сердечные пожелания и искренние сожаления,
Анатолий Обухов.
3
10. 6. <19>3918
Дорогой Маэстро!
Получил Ваше письмо, на которое спешу ответить и тем высказать свои взгляды, быть может, еще не очень ясные, о наших с Вами планах. Одно могу сказать, что чинить изношенное белье не всегда приятная задача. А что балет износился и все постановки, сделанные раньше, забылись или также переделаны, что их надо снова восстановлять и обновлять - работа тяжелая и далеко не благодарная. Когда все балетное дело в Литве было поставлено нами, с таким трудом налаженное, где мы трое прилагали максимум своих усилий, чтобы добиться хоть немножко приближения балета к настоящему, за неимением
хороших артистических сил. Мы работали в атмосфере любителей и только. И несмотря на этот громадный недостаток, балет заметно двигался вперед, приобретая хороший репертуар, имея в своей среде такую танцовщицу, как В. Н. Немчинова, на которой они могли учиться, как нужно танцевать. Теперь балетные артисты снова купаются в своем соусе, не имея конкуренции и не видя ничего. И только внезапный приезд польского балета открыл многим глаза и уши, которые были до того времени наглухо закрыты. Большинство узрело разницу по качеству и исполнению. Даже предполагавшуюся] поездку в Варшаву пришлось отменить. Все это безжизненно, вяло и плохо. Нам же после гастролей с Лит<овским> балетом в Monte-Carlo и Лондоне19, ставилось в вину, что мы рискнули вывезти балет заграницу, в то время, когда мы имели на то полное право. Имея гарантированные спектакли: 10 спект<аклей> в Monte-Carlo = = 111,000 франков = 44,000 литов и 4 недели Лондоне по (500 J) если не больше) = 60,000 лит<ов>. Итого - 104, 000 лит. Сумма неплохая для первого выезда. Если бы не вмешательство [некоторых] людей, противников поездки, которые то и делали, что на каждом шагу вставляли палки в колеса, мы бы не имели таких неприятностей, какие мы испытывали в Monte-Carlo в момент, когда наши декорации не прибыли вовремя и нам пришлось переменить даты спектаклей. Мы лично отвечали перед дирекцией Casino и перед Rene Blum20. А главное, виновники нашего несчастья благополучно сидели в Каунасе и поносили нас, а возможно, и радовались нашему несчастью, забывая, что моральную ответственность неудачи несет на себе Гос<ударствен-ный> Т<еатр> Литвы. Ну да я не буду Вам описывать всего, Вы и сами это знаете хорошо. Я только что сегодня получил письмо от М.В. Добужинского, где он пишет о многих сокращениях в опере, драме, балете и о тоске, которая его грызет в Каунасе.
Не знаю, в какую форму выльются наши с Вами разговоры по поводу моего приезда. Но одно могу сказать, что налетом на 2 мес<яца> максимум я бы мог вырваться, а на постоянное пребывание - заранее говорю, - что один не могу. Я работаю с
В. Н. и Н. М21 и оставить их одних не имею права, тем более, что дело, в котором мы будем работать, требует моего участия. Своим приездом в Литву на 2 мес<яца> (как я и писал Добужинскому) для постановки «Петрушки», т. е. для первой премьеры балета со возобновлением «Сильфид», «Карнавала», то я бы смог в этот приезд быть своего рода парламентером для приглашения Зверева на постоянную службу, тем более, что все постановки были им сделаны самим, а Вера Ник<олаевна> -гастролершей, как она и была. Поэтому все можно резюмировать так: мой приезд - для «Петрушки», «Сильфид», «Карнавала», т.е. для первой премьеры балета, и [кроме того, хочу] быть парламентером для переговоров на будущее, для приглашения Зверева, Веры Николаевны.
Но все это еще очень туманно для выполнения, ибо затеянное здесь дело может совершенно лишить нас возможности принять предложения, если таковые последуют от Лит<овско-го> Гос<ударственного> театра. Я только пишу свои предположения и совершенно не гарантирую даже и моего возможного приезда на 2 месяца.
Жму Вашу руку. Все мы шлем Вам, дорогой Маэстро, наш самый сердечный привет и ждем Ваш ответ,
Анатолий Обухов.
4
16. I. <19>4022 с/о Willinmson Ballet Covent Gardens Royal Theater Sydney, Australia
Дорогой Маэстро!
Получил Ваше любопытное письмо, которое мне переслали из Франции. Оно было написано по-французски. Я нахожусь с Верой Николаевной в Австралии с компанией «Русского балета
de Basil»23. Пробудем здесь восемь месяцев, а затем, по всей вероятности, поедем в С<еверную> Америку. Принять предложение директора Национального театра господина Юшке я не смог, ввиду того, что уже вел переговоры с «Русским балетом», да и проехать в Литву при нынешних обстоятельствах довольно трудно24. Оставим это дело до будущих времен, которые будут, как я надеюсь, лучше. Я был так рад получить от Вас письмо в далекой Австралии, которое мне привез Сергей Лифарь сюда. Здесь сейчас стоит здоровая жара, и как-то странно подумать, что у Вас холод и снег. Очень часто думаю о Вас, дорогой Маэстро, и не приложу ума, когда мы сможем свидеться. Все как Бог даст!
Что-то делается у Вас? Давно уже не имею писем с Вашей стороны, той стороны, где я оставил так много своей души и самого себя. Как грустит моя душа [от того], что я принужден работать в силу сложившихся обстоятельств так далеко, где мне все чуждо, незнакомо, тяжело. Но что делать, приходится тянуть лямку и все ждать более благоприятных времен.
В свободные дни занимаюсь рыбной ловлей, особенно по воскресеньям. Но здесь рыбная ловля далека (подчеркнуто в тексте - Н.Д.) от наших понятий. Акулы, морские змеи, осьминоги, крабы и проч. Увы, не окуни, ерши, плотва, карпы и щуки. И даже это является как спорт, а не как удовольствие. Здесь ничего для души.
Охота не существует, ибо, кроме баранов, ничего нет. Жизнь вообще процветает только на берегу океана. Внутри Австралия - пустыня, куда даже не заходила человеческая нога. Бывают дни, когда с центра страны начинает дуть горячий ветер, и даже волосы на голове можно спалить. Мы, не зная об этом, вышли с С. Лифарем днем, часа в 2, из театра и, выйдя на улицу, остановились как вкопанные, ничего не понимая. Было такое впечатление, что мы стоим перед открытой духовкой, из которой валил жар нестерпимый. Театр имеет особое приспособление для охлаждения температуры, иначе
спектакли не могли бы пойти. Мы с Лифарем остановились на улице и долго не могли понять, в чем дело, и вдруг начали дико хохотать от кошмарного положения неожиданности. Некоторые прохожие озирались на нас, думая, что мы сошли с ума от жары. Но мы хохотали от незнания, что это так ужасно. Мы ринулись в ближайшее кафе (русское) и начали пить аронжат холодный со льдом.
Здесь бывает много неожиданностей в климате и от акул. Не проходит дня, чтобы акула не сожрала неосторожных людей. Несмотря на [то], что (нрзб) avion и предупреждает об опасности, печальные случайности бывают ежедневно. Акулы слишком хитры и в поисках добычи зачастую подплывают очень близко к берегу и молниеносно хватают жертву у берегов Австралии и Новой Зеландии. Их миллионы. Одна девочка сидела в воде, и акула незаметно подплыла вплотную к лодке и одним махом отхватила до колен обе ноги. Большие акулы достигают 1.500 килограммов. За такую пойманную акулу правительство платит по 5 z. О! Здесь есть чудеса, но все эти чудеса так далеки русской душе. Я так соскучился по деревне, по лесу, по роще, по хорошей закуске и рюмке холодной водки. Все так пресно, безвкусно, по-английски. Здесь воздух наполнен гарью. Горят леса от жары. И это приносит миллионные убытки. Куда только не заносит меня судьба, но я не теряю мысли и желания попасть в Литву и побывать среди Вас, дорогих мне людей. Не знаю когда, но думаю и надеюсь, что мое желание осуществится. В<ера> Н<иколаевна> также находится и танцует здесь. Ник<олай> Мат<веевич> пока находится в Париже, но мы скоро и его выпишем сюда.
Желаю Вам здоровья и удачи [и] всей семье.
Вера Николаевна шлет свой самый сердечный привет.
Искренне преданный Вам,
Ваш Анатолий Обухов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. Дунаева Н. Л. Письма А. Н. Обухова М. В. Добужинскому // Вестник Академии Русского балета им. А.Я. Вагановой № 17. СПб, 2007. С. 107-137.
2 Письма А. Н. Обухова Ю. Карнавичюсу хранятся в Архиве литературы и искусства Литвы (Lietuvos literauros ir meno archivas. F. 646. Apr. 1. N 129. L. 1-12). Далее: Lietuvos literauros ir... В архивной ссылке на очередное письмо указываются только листы.
3 Сведения о жизни и творчестве Ю. Карнавичюса почерпнуты нами из статьи его биографа. См.: Бурокайте Ю. Юргис Карнавичюс в Петербурге // Музыкальная Академия. 2000. N° 3. С. 214-217. Далее: Музыкальная Академия.
4 Щербачев В. В. Письмо М. В. Добужинскому (не позже 20. 06.1923. Датируется по почтовому штемпелю) // Отдел рукописей и редких книг Литовской национальной библиотеки им. Мартинаса Мажвидаса (Lietuvos nacionalines Martyno Mahvido bibliotekos reüj knygn ir rankrajHin skyrius. F. 30. Apr. 2. N. 103. L. 1). Щербачев Владимир Владимирович (1889-19S2) - композитор, профессор Ленинградской консерватории по классу композиции.
5 Ю. Карнович. Письмо Н. Я. Мясковскому от 23. 02. 193S (Из писем Ю. Карновича (1902-1940) / Публикация и комментарии Ю. Бурокайте) // Музыкальная Академия. С. 224. Мясковский Николай Яковлевич (1881-19S0) - русский композитор, в одно время учился с Карнавичюсом в Петербургской консерватории.
6 Обухов Анатолий Николаевич (189S-1962); Немчинова Вера Николаевна (1899-1984), его жена и партнерша; Зверев Николай Матвеевич (1888-196S). М. В. Добужинский называл их «дягилевской тройкой», потому что все трое работали в антрепризе С. П. Дягилева.
7 «Я здесь 6 сезонов играл в госуд<арственной> опере - на альте. Какое замечательное занятие для сочиняющего и инструментирующего!», - писал композитор // Там же.
8 Карнович Ю. Л. Письмо Р.М. Глиэру от 28. 11. 1940 // Музыкальная Академия. С. 224.
9 Букша Миколас (1869-19S3) - дирижер, композитор, ученик Н. А. Римско-го-Корсакова, А. К. Глазунова, А. К. Лядова. С 1918 - дирижер музыкальных театров Москвы, Петрограда и других городов России. С 1927 г. работал в Государственном театре Литвы.
10 Л. 1-2 об.
11 Возможно, речь идет о либретто балета «Inpostor» («Самозванец»).
12 Келбовский (Келбаускас) (Kelbauskas) Бронюс (1904-197S) - танцовщик, балетмейстер.
13 В тексте оригинала описка: «приятное».
14 Карнавичюс в своем письме, очевидно, описал свои охотничьи «достижения» и прислал Обухову фотографию убитого им дикого кабана.
15 Kapнaвичюc Юpгиc (l9l2-2OOl) - сын кoмпoзитopa Юpгиca Kapнaви-чюca, пиaниcт, в 19ЗЗ году окончил Kaymcc^Ki кoнcepвaтopию.
16 Л. З-4.
17 Рeчь идeт об oттopжeнии Kлaйпeды от Литвы и пpиcoeдинeнии ee к Гepмaнии.
18 Л. S-6 об.
19 Литoвcкий бaлeт гacтpoлиpoвaл в Monte-Carlo и Лондоте лeтoм l9ЗS г.
20 B тeaтpe Casino в Moнтe-Kapлo пpoxoдили гacтpoли Литoвcкoгo бaлeтa; Блюм Рeнe (Blum Rene) (1878-1942) - фpaнцyзcкий импpeccapиo бaлeтa.
21 Bepa Hикoлaeвнa Heмчинoвa и Hикoлaй Maтвeeвич Звepeв.
22 Л. 8-12.
23 T^roe нaзвaниe: «Рyccкий бaлeт пoлкoвникa Бaзиля» («Balletts russes du colonel de Basil») - бaлeтнaя тpyппa, кoтopyю в 19З6-1948 гг. вoзглaвлял Bacилий Гpигopьeвич Bocкpeceнcкий (нacтoящиe имя и фaмилия).
24 Oчeвиднo, 06ухов имeeт в виду rpy^ocra пepeдвижeния по Eвpoпe, нa тeppитopии кoтopoй шлa Bтopaя миpoвaя вoйнa.
