CC BY
153
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
193
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
УДК 821.161.1 М.А. Цыпуштанова
ПЬЕСА Н. САДУР «БРАТ ЧИЧИКОВ»: ОПЫТ ДИАЛОГА С КЛАССИКОЙ
Данная статья посвящена феномену творческого освоения гоголевских текстов современным драматургом Н. Садур на примере её пьесы «Брат Чичиков». Особое внимание уделяется тому, как творческий метод Н. Садур вступает во взаимоотношения с художественным методом классика, основанным прежде всего на мистическом способе освоения мира. Принимая в качестве отправной точки текст поэмы «Мёртвые души», Садур также опирается на опыт предшествующей литературы двадцатого столетия, что позволяет драматургу взглянуть на классический текст под новым углом зрения и выразить свою мысль о современной России, играя ключевыми для русской литературы словами и образами.
Ключевые слова: драматургия (современная), гоголевский текст, Садур Н., мистика, «Брат Чичиков», образ России.
Новейшая литература конца ХХ- нач. ХХ1 вв - это литература рубежной эпохи; литература, переживающая разрыв с уходящим веком и пытающаяся осмыслить себя в новом столетии, освоить это время и самоутвердиться в новых формах.
Каждая эпоха выбирает свои голоса и своих собеседников. Попав в ситуацию социально-исторического хаоса рубежа веков, утратив систему прежних идеалов, растерянный, человек оглядывается на своих предшественников в поисках ответа. Так и художники нового времени, пытаясь объяснить свою эпоху и самого человека в потоке современности, обращаются к устоявшемуся и незыблемому во времени - к классической литературе.
Обращение писателей к классическим произведениям отечественной и зарубежной литературы и их творческая трансформация чрезвычайно активизировались на рубеже ХХ-ХХ1 веков и стали заметной тенденцией новой литературы. Драматурги нового времени стремятся воссоздать произведения классиков, помещая их в новый культурный, исторический и жизненный контекст. В этом случае классические тексты становятся своего рода «индикатором» современности, ведь при работе над ними авторы актуализируют те содержательные и формальные моменты, которые оказываются значимыми именно для этого времени, отвечают его потребностям.
За последние годы резко возросло количество инсценировок именно гоголевских произведений. Творчество Гоголя весьма широко осваивается современными авторами. И особое внимание привлекают такие энергетически сильные тексты, как цикл повестей «Миргород», пьеса «Ревизор» и поэма «Мертвые души», присутствие которых в современных текстах осуществляется на уровне цитации, аллюзий или же развития сюжетных линий.
Во время повального увлечения римейками обращает на себя внимание особый тип освоения гоголевского наследия, поднимающийся над простой
цитацией и реминисценциями, который можно обозначить как способ диалогического общения, основанный на близости самих путей познания и переосмысления реальности, а также на преимущественных формах авторского письма.
В этом свете пристального внимания заслуживает творческое освоение гоголевских текстов современным драматургом - Ниной Садур и в частности ее пьеса «Брат Чичиков», вызвавшая интерес со стороны читателей и режиссеров-постановщиков разных театров страны.
«Брат Чичиков» - вторая после «Панночки» работа Нины Садур над гоголевскими текстами. И несмотря на то, что две эти инсценировки отделяет известный временной промежуток («Панночка» завершена в 1986 году, а работа над «Братом Чичиковым» начинается в 1993 году), они удивительно сочетаются друг с другом. Можно даже сказать, что «Брат Чичиков» продолжает «Панночку»: читателя-зрителя поглощает тот же разломанный загадочный мир, балансирующий на грани фантастики и реальности, та же Ведьма завлекает главного героя в свои сети (не зря Марк Захаров в своем спектакле «Мистификация» по пьесе «Брат Чичиков» Незнакомку называет именно Панночкой), так же главный герой проходит через всю пьесу, окруженный туманом тайны и мистики, и исчезает со сцены, переступив грань между жизнью и смертью.
Текст поэмы «Мертвые души» является тем энергетически сильным текстом, который притягивал к себе и обращал на себя внимание во все времена; но особенно в эпохи переходные, переломные, когда самая суть России на время обнажалась, пугала своей бездной и тайной и из глубин своих выпускала на свет всю галерею гоголевских героев во главе с «мелким бесом» Чичиковым.
Так, гоголевский текст чрезвычайно актуализируется в контексте литературы Серебряного века, его отголоски можно найти в таких знаковых произведениях, как «Мелкий бес» Ф. Сологуба, «Петербург» А. Белого; он открывается новыми гранями и в исследованиях Брюсова, Розанова, Мережковского, в них рождается «новый» Гоголь - мистик, романтик, символист.
К Гоголю обращается и литература первого пореволюционного десятилетия. Ярким примером подобного творческого диалога с классиком может служить известный текст М. Булгакова «Похождения Чичикова» (1922 г.), который родился как острая реакция на царивший в то время хаос послереволюционной России.
Осваивая в таком специфическом ракурсе гоголевский текст, литература Серебряного века и литература 20-х годов стремилась уловить и выразить сокровенную суть России. Эту же задачу ставит перед собой и новое время.
Пьеса Садур оказывается уникальна в первую очередь тем, что, отталкиваясь от гоголевского текста, драматург ориентируется и на опыт другой литературы - литературы ХХ века, по-своему пережившей и усвоившей тексты гениального классика. Разные времена в ее пьесе дышат в лицо друг другу, и каждое время наделено своим голосом, своим живым словом, благодаря чему ощущается и проступает авторская концепция.
Обращает на себя внимание то, что в интервью Н. Садур часто говорила о своих субъективных ощущениях, мистических и таинственных связях с го-
Пьеса Н. Садур «Брат Чичиков»: опыт диалога... 195
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
голевским миром. Можно даже сказать об особом, буквально физическом переживании его: «Гоголь позволил мне это сделать. Вот лично мне - лично Гоголь. Я никоим образом не сопоставляю себя с Гоголем. Но мне было дозволено» [1, 10].
Мировосприятие Садур созвучно мировосприятию Гоголя, ее творческий метод вступает во взаимоотношения с художественным методом классика, основанным прежде всего на мистическом способе освоения мира.
Именно этот специфический ракурс восприятия дает возможность Са-дур выстраивать попутно диалог и с другими мистическими писателями ХХ века. В этом свете пьеса вполне может быть названа «мистической сновидче-ской».
По-особому развернуты в пьесе Садур лирические отступления Гоголя. По сути, они предстают неким фундаментом, на котором укрепляется вся содержательная конструкция пьесы. Из них вырастают важные для автора образы Руси, Незнакомки, Дороги. Лирические отступления оказываются таким текстом, в котором заложен подлинный потенциал для развития обновляющих устоявшееся восприятие поэмы смыслов.
Уже в Прологе дана гоголевская нота: Садур помещает действие в «прекрасное далеко» - в Италию, сыгравшую столь значительную роль в судьбе Гоголя. В этой сцене Садур явлена атмосфера итальянского карнавала, Незнакомка в маске настигает Чичикова-гондольера и, завлекая его в Россию, просит: «Голубчик, спой что-нибудь... Спой, спой, голубчик! Ну же!...беглая я душа, братец ты мой. Попой, а? (Напевает русское)» [2, 352].
Любопытно соотнести эту сцену с лирическим прологом к гоголевской поэме: «Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздаётся немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня?... Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце?» [3, 213]. Незнакомка также пытается захватить, затянуть к себе этой русской песней, словно сама Россия.
Кто она, эта загадочная Незнакомка? Как понять, разгадать эту тайну? В соответствии с общей мистической настроенностью произведения, образ Незнакомки мерцает: она оборачивается то утопленницей, то Чубарым, впряженным в бричку Чичикова, то ястребом, атакующим Чичикова. Чичиков зовет ее «сударыней», «матушкой», даже «Русью». Театральный критик Ю. Гордиенко так характеризует Незнакомку: «Незнакомка соблазнительна и неуловима. Она одновременно существует и не существует. И во время спектакля зритель не раз задает себе вопрос: а не есть ли она собственная чичиковская душа?» [4]
В произведении ярко выражена субъективность авторского мировосприятия, которая завораживает читателя, привлекает его к сотворчеству и со-обдумыванию поставленных вопросов. Садур оказывается важно установить диалог не с элитарным, а с обычным, рядовым читателем. Поэтому она и создает своего рода «мнимогоголевский» текст, который на слух напрямую соотносится с оценками и мыслями сегодняшнего дня, так что читатель/зритель моментально улавливает в этом слове расхожие суждения, которым откликается собственный опыт читателя. Для театра этот момент оказывается чрезвычайно важным, поскольку именно этим обеспечивается первый уровень
заинтересованности в происходящем на сцене, ведь зритель всегда идет на знакомое.
Открытое говорение, к которому прибегает Садур однозначно, публицистично, оно хватает за живое и нацелено на человека слушающего, прямо воспринимающего слово. Это слово звучит из уст многих героев и отображает лик современной болезненной России:
«Незнакомка. В России сейчас великий мор, великий! А власти учета совсем не ведут. У них своя забота - они, брат, копейку себе добывают ...»[2,
354].
«Селифан. Ведь оно такое, что по всей Руси горячка разгулялась. Вот он и пошел обмирать, народец русский» [2, 356].
«Чичиков. А вы по-честному - окиньте взором! Кто ж ее так обмызгал-то?» [2, 366].
«Собакевич. Мошенник! Я их знаю всех: это Гога и Магога. Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет!» [2, 383].
«Ноздрев. Русь сотряслась, брат Чичиков, такая война вдруг разыгралась ни с того ни с сего!» [2, 397].
Но есть и игровой способ организации сценического пространства. Он заключается в сложном полилоге, включении в ткань пьесы не только гоголевских образов и мотивов, но и других созвучных с ними элементов знаменательных для русской литературы произведений.
Таким универсальным знаком, отчасти соотнесенным с темой России, но вписанный в разные тексты - и прежде всего - лирическую драму Блока, является образ Незнакомки. В своей лирической драме через образ Незнакомки Блок показал обрыв сакрального в профанное, крах мечты и крушение мира. В Незнакомке Садур читателю-зрителю открывается Ведьма, гоголевская Панночка - так новое время дает новую трактовку литературному символу, вскрывая одновременно и свою сокровенную сущность:
«Селифан. Я не спорю - Чубарый быстрый конь, только, по его вышло, мы ведь, барин, всю-то Русь на бабе проскакали» [2, 409].
Так Садур открывает страшную истину - всю Русь на ведьме проскакали. Россия рисуется ею во власти бесовского хаоса. Неслучайно лейтмотивом проходят образы тьмы, бури, дьявольской пляски, которые в безумном вихре кружат героев: «Тьма непроглядная. Буря. В блеске бури мчится бричка» ([2,
355], «Бал захлестнул степь» [2, 357], «Бал бушует. Чичиков, обжигаясь, пляшет на краю его, как у костра» [2, 361].
Садур скрепляет современную пьесу не только с гоголевским текстом, но и с текстом Серебряного века, сшивая одной нитью опыт созвучных исторических эпох в единое полотно текста.
Так, устанавливаются ощутимые ассоциации с образом чертовых качелей Ф. Сологуба, поэта, мир которого поглощен хаосом и находится во власти бесовских сил:
В тени косматой ели Визжат, кружась гурьбой: - Попался на качели, Качайся, черт с тобой!-Я знаю, черт не бросит
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
Стремительной доски, Пока меня не скосит Грозящий взмах руки.. .[5, 157]
Кажется, что Садур в своей пьесе буквально инсценирует это стихотворение Ф. Сологуба, только вместо черта на качели заманивает Чичикова сама Незнакомка:
«Незнакомка. Цепляйся, Чичиков, цепляйся, вот смоет тебя!
Чичиков влезает на качели.
Чичиков. Спаси, матушка, промок, как утенок.
Незнакомка. Да што ты, голубчик и-эх, взлетай-ка! Да подпрыгивай ты!
Летают на качелях в дожде и блеске молний» [2, 394].
В этой же сцене Садур странным образом вступает в созвучие с другим, вовсе не мистическим, но тоже знаковым произведением - «Вишневым садом» А.П. Чехова, раскрывающим перед читателем-зрителем Россию рубежа веков, ситуацию пограничья и растерянности:
«Чичиков. Ух ты! А я уж думал, утопну в саду-то. Ведь старый хрыч сад совсем запустил!
Незнакомка. Что ты! Этому саду, почитай, сто лет. Это уж и не сад тебе. Химера одна...
Чичиков. Сыро тут. (Озирается). И не сад это вовсе. Мечта одна. А сад, почитай, сто лет, как растаял.» [2, 394].
Слова о «растаявшем саде» зеркально повторяются Чичиковым и Незнакомкой, тем самым акцентируется момент утраты современным миром гармонии, а эти «сто лет» скорее символизируют куда более продолжительный и неопределенный временной отрезок, отделяющий новый мир «химеры» от золотого века, когда сад действительно цвел.
Сопоставляя лирические отступления о России в поэме «Мертвые души» с другими, «фантастическими» произведениям классика, М. Эпштейн в статье «Ирония стиля. Демоническое в образе России у Гоголя» соотносит Россию лирического отступления с демоническими образами раннего Гоголя: «Россия смотрит на Гоголя тем же завораживающим, сверкающим взглядом, каким колдуны и ведьмы всматриваются в своих жертв» [6, 141].
Для понимания авторского восприятия образа России, стоит обратиться к словам, которые Садур вкладывает в уста Чичикова: «А ведь ей дела нет. Она навеки в небо загляделась. Безрассудство одно у ней! Она возьмет и сдунет, вот сдунет! Она сама летит куда-то, вся летит, и куда, зачем? А может земли этой и вовсе нету?! Может, это я сам как-нибудь завалился в щель, и она мне кажется? А чихну, встряхнусь и ее нету: мрак да звездочки» [2, 366].
Кажется, что эти пронзительные слова произносит сама Н. Садур. Россия, загадочная, широкая, распахнувшаяся во все стороны и вместе с тем безрассудная, демоническая, призрачная предстает перед главным героем.
В одном из интервью драматург так говорит об истинной природе России: "Россия - это страна томления, ожидания, созерцания. .Россия по природе своей не анархична, она созерцательна. Мы просто смотрим на то, что с нами делают, в некоем оцепенении. Запад . враждебен нам по своей природе. Он очень упорядочен и буржуазен, мы же - хаос" [7, 7].
Погруженность России в созерцание, ее вечная устремленность вдаль -«она навеки в небо загляделась» - наделяют ее аурой таинственности и неуловимости. Но эта отстраненность и некая непричастность создают условия для появления на свет таких фантомов, как Незнакомка и Чичиков, несущих за собой мрак и хаос.
Эта необъятность, величие бездны, демоническая сущность, которые усматриваются в гоголевской Руси, несомненно, привлекли и Н. Садур и позволили ей, движимой своей неповторимой манерой письма, создать свою модель мира и вывести из его утробы своего «мелкого беса» Чичикова во главе целой галереи помещиков.
Притягивает Н. Садур и способность Гоголя поэтически представить русское слово, придать ему колдовскую ритмичность звучания. Именно воссозданию лирически прочувствованного образа России подчинено и магическое слово Садур. Она так и говорит: "Язык — это всегда один из моих персонажей. Он для меня магия, заклинание» [1, 10].
Действительно, язык в пьесе Садур и - шире - в творчестве автора в целом является едва ли не главным действующим лицом. Удивительно, как авторское самосознание находит соответствующее слово и, как проговоренное Садур, это слово выходит на иной уровень - уровень «коллективного лингвистического бессознательного», подлинной русской речи.
В речи героев пьесы слышится музыка русского слова: особые ритмы, переливы интонации, повторы завораживают читателя. Здесь важна песенная напевность речи героев, словоохотливость, готовность говорить просто ради самого процесса говорения:
Таковы пространные «монологи» Селифана: «Надейся, барин, надейся! (Лошадям.) А ты хитри! Хитри! Вот я тебя перехитрю! Вот я тебе промеж ушей, варвар ты чубарый! Гнедой почтенный конь, он сполняет свой долг, и Заседатель тож хороший конь, а ты, дружок, все норовишь, все норовишь! Ты слушай, коли тебе говорят, а ты норовишь! Эх! Лети, лети, любезные!... Куды несунься, все одно: колдобина через ямину. Время-то какое, Павел Иванович, кнута не видишь, такая потьма!» [2, 355].
Мысль Садур о современной России раскинута в пьесе «Брат Чичиков» как покрывало на острие ключевых слов и образов, в ряду которых самое глубинносущностное отношение к поэме Гоголя имеют образы и мотивы дороги и движения. Именно на этой опоре разворачивается она в согласии с Гоголем, и линия езды, таким образом, становится композиционно-доминантной в произведении.
Свою сокровенную думу о России Н.В. Гоголь в поэме «Мертвые души» представил как размышление в пути, зазвучавшее особой лирической интонацией. Эту интонацию уловила и по-своему воспроизвела в своей пьесе и Н. Садур.
Современный автор пытается разрешить вопрос, поставленный когда-то классиком - «Русь, куда же несешься ты?». Этот вопрос звучит в слове героев, в ремарках автора, этот вопрос формирует образы и мотивы дороги и езды в пьесе.
«Движение», «полетность» становятся доминантными чертами образа России. И важно, что движение это характеризуется «ненаправленностью».
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 3
Образ дороги помогает современному драматургу высветить эту русскую тягу к движению, вечную беспокойную устремленность вдаль. Садур прорисовывает озабоченность героев движением, которое становится самоцелью, поскольку никто так и не в состоянии определить пункт назначения:
«Чичиков. .Куда несусь я?! Чего?! Кого? Ведь там одна бездна и зга, и буря бесится!» [2, 361]
«Незнакомка. А ты что разбегался тут, вздыбил всех, разбередил?...Ты куда мертвых манишь, братец? Ты какой тоски напился, где, братец? Ты меня зачем приманил, а?...Так куда ж летишь ты, братец?!» [2, 401].
«Селифан. Куда ехать?
Чичиков. Никуда! Куда надо! Вперед, дурак!»[2,367].
Ненаправленность движения, бессмысленность его придают пьесе трагическое звучание. Но Садур остраняет эту тему с помощью мотива Рима. Она вводит в ткань пьесы слабую альтернативу пространству хаоса: этому русскому миру размытых граней противопоставлен идеальный образ Рима. Но этот образ «остраняется», обыгрывается Садур, и лирически сердечное «Рим» превращается в комически сниженное «Рима», в еще один фантом, которыми наполнено пространство пьесы. Садур добивается чисто гоголевской огласовки - «смех сквозь слезы» слышится на страницах пьесы. Горькой иронией проникнуты реплики героев: «Селифан. Чего ездим, сами не знаем. Риму какую-то ищем. Все изрыскали. Где в нее въезд, в Риму в эту? Только коней спалим и все» [2, 369], «Абакум. Прямиком в Маниловку и ведет. Одна тут граница кругом. А Римы никакой тут нету» [2, 370].
Осмысливая Гоголя сквозь призму литературных традиций ХХ века, Са-дур приходит к восприятию Чичикова, центрального персонажа классического текста и современной пьесы, как гениального дельца, мелкого беса, который одновременно с этим является и плотью от плоти самой России. Чичиков изображен как архетип, как то извечное, бесовское, что заключено в недрах русской сущности и что только ждет своего времени для воплощения, для раскрытия и отражения мира: «. Как радостно, как счастливо под сердцем твоим засыпать. (Сквозь сон). Матушка, матушка, когда я рожусь?» [2, 414]
Особая грань образа Чичикова высвечивается сквозь призму знакового для начала ХХ века произведения - романа Л. Андреева «Дневник Сатаны». Характеризуя хаос и разрозненность нового времени, власть денег, лжи и изворотливости, Андреев показывал ситуацию, когда сам Сатана оказался обманут ловкими игроками, «новыми Чичиковыми». Знаменательно и то, что действие романа разворачивается на арене Рима, Вечного Города, куда так стремится попасть Чичиков в пьесе.
Кровавым отблеском озаряются слова Чичикова, словно подчеркивая гибельность его прихода для России, не зря Чичиков предлагает Ведьме:
«Чичиков. Ведь цып-цып-цып - это нам с вами плодить. В каждую ямочку кладку отложим. Пускай малютки вылупляются. Пусть пострелята землю заселяют» [2, 411]. Чичиков - это сам черт: «Знайте же, сударыня, что черта я совсем не боюсь! Я смеюсь над ним, что он рогат и хвостат. Обидно мне, что ему власть над миром дана. Отчего ему-то?...Ежели зло, Русь во зле теперь и быть тому, то пусть талантливо, с проделками, шутихами.» [2, 389].
Чичиков является центральным героем пьесы, и вместе с тем он оказывается средством, отправной точкой для познания того разломанного и вздыбленного мира, плотью от плоти которого он является, который он творит и который породил его.
Опираясь на опыт предшествующей литературы двадцатого столетия и принимая в качестве отправной точки гениальный текст поэмы, Садур рисует лик вечной России и вместе с тем России нового времени, обращая свои слова к рядовому, обыкновенному зрителю.
Следует предположить, что на этом направлении и сходятся усилия драматургов и режиссеров современного театра - их объединяет стремление не просто приблизить классическую литературу к современному зрителю, облекая ее в новые формы и взглянуть на нее под новым углом зрения, но показать сокровенную сущность самой России, выразить то русское, архети-пическое, что заключено в генетической памяти народа.
Можно говорить также о специфическом смысловом комплексе, развившемся в рамках творчества Нины Садур на основе работы с энергетически сильными гоголевскими текстами, сквозь призму которых драматург и описывает современную действительность.
Пьеса «Брат Чичиков», а также и другая инсценировка гоголевского текста «Панночка» Н. Садур занимают исключительное место в галерее драматургических произведений, основанных на текстах Гоголя, и способствуют формированию мощного литературного комплекса в рамках новейшей русской драматургии
В заключение следует отметить, что феномен классического текста в рамках современной драматургии требует подробного и многоуровневого изучения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Нина Садур «... искусство- дело волчье». Интервью берет Марина Заболот-няя // Петербургский театральный журнал. - 1993. -.№3.
2. Садур Н. Обморок. Пьесы. - М.: - 1999. - 499 с.
3. Гоголь Н.В. Мертвые души: Поэма. - М.: Сов. Росиия, 1988. - 432 с.
4. Гордиенко Ю. Дрейфуя в сторону вечности // Финанс. - № 8. http://www.finansmag.rU/4/896/964/977/979/print/
5. Сологуб Ф. К.. Стихотворения / Ф. К. Сологуб. — СПб.: Академический проект, 2000. — 680 с.
6. Эпштейн М. Ирония стиля: демоническое в образе России у Гоголя // Новое литературное обозрение. - 2006. - №19.
7. Две Нины Садур. Беседовал Д. Бабич. Время МН. - 2000. - 17 октября.
