Научная статья на тему 'Пьеса А. Н. Островского "Василиса Мелентьева" как историческая драма'

Пьеса А. Н. Островского "Василиса Мелентьева" как историческая драма Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
803
65
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ИСТОРИЗМ ДРАМЫ / ФАКТ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ / ЭПИЧЕСКОЕ И ЛИЧНОСТНОЕ В ИСТОРИИ / КОНФЛИКТ ХАРАКТЕРОВ / DRAMA HISTORICISM / FACT AND FICTION / EPIC AND PERSONAL IN HISTORY / CHARACTERS' CONFLICT

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Тихомиров Владимир Васильевич

В статье с учётом имеющегося в отечественном литературоведении опыта исследования драмы А.Н. Островского «Василиса Мелентьева» выясняются жанровые особенности и специфика историзма пьесы, единственной в его творчестве исторической драмы, в которой мастерски сочетаются исторические истоки сюжета и художественный вымысел драматурга. В жанровом отношении пьеса приближается к традициям европейской, прежде всего шекспировской, драмы, поскольку в ней ведущую роль играют межличностные нравственные и психологические конфликты, обращённые в историческое прошлое. Это в меньшей степени было характерно для русской исторической драматургии в силу специфики национальных и религиозных, преимущественно эпических представлений о движущих силах истории. Сложность характеров персонажей в драме «Василиса Мелентьева» и острота конфликтов сближает пьесу с трагедийным жанром.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The play "Vasilisa Melentyeva" by Alexander Ostrovsky as a historical drama

Genre features and specifics of historicism of the play which is the only in the playwright's creative work as a historical drama, and in which the plot's historical sources and the playwright's fiction are skillfully combined, become clear in the article taking into account experience of research of the drama "Vasilisa Melentyeva" by Alexander Ostrovsky available in the Russian literary criticism. Concerning the genre, the play gets closer to traditions of the European drama, first of all Shakespearean one, as the leading role in it belongs to the interpersonal moral and psychological conflicts which are turned into the historical past. It was to a lesser extent characteristic of the Russian historical dramatic art owing to specifics of national and religious representations, mainly epic ones, about driving forces of history. The complexity of the heroes' characters in the drama "Vasilisa Melentyeva" and sharpness of the conflicts pulls the play together with tragic genre.

Текст научной работы на тему «Пьеса А. Н. Островского "Василиса Мелентьева" как историческая драма»

УДК 821.161.1.09"19"

Тихомиров Владимир Васильевич

доктор филологических наук, профессор Костромской государственный университет

[email protected]

ПЬЕСА А.Н. ОСТРОВСКОГО «ВАСИЛИСА МЕЛЕНТЬЕВА» КАК ИСТОРИЧЕСКАЯ ДРАМА

Публикация подготовлена в рамках поддержанного РФФИ исследовательского проекта № 16-04-00323-ОГН

В статье с учётом имеющегося в отечественном литературоведении опыта исследования драмы А.Н. Островского «Василиса Мелентьева» выясняются жанровые особенности и специфика историзма пьесы, единственной в его творчестве исторической драмы, в которой мастерски сочетаются исторические истоки сюжета и художественный вымысел драматурга. В жанровом отношении пьеса приближается к традициям европейской, прежде всего шекспировской, драмы, поскольку в ней ведущую роль играют межличностные нравственные и психологические конфликты, обращенные в историческое прошлое. Это в меньшей степени было характерно для русской исторической драматургии в силу специфики национальных и религиозных, преимущественно эпических представлений о движущих силах истории. Сложность характеров персонажей в драме «Василиса Мелентьева» и острота конфликтов сближает пьесу с трагедийным жанром.

Ключевые слова: историзм драмы, факт и художественный вымысел, эпическое и личностное в истории, конфликт характеров.

Л рама «Василиса Мелентьева» (написана осенью 1867 г., опубликована в № 2 «Вестника Европы» за 1868 г. за под-.Н. Островский и Г***») обоснованно может считаться сочинением самого Островского, поскольку С.А. Гедеонову, предложившему ему сотрудничество в написании пьесы, принадлежит лишь обращение к историческому эпизоду, на котором строится драматический сюжет, и небольшая часть текста, сохранённого Островским в окончательном варианте драмы. В жанровом отношении она значительно отличается от других пьес, написанных на основе исторического материала: это единственная в его творчестве именно историческая драма, а не хроника и не комедия. В этом отношении и по наличию острого межличностного конфликта в пьесе «Василиса Мелентьева» сближается с традицией европейской драмы, для которой характерно специфическое видение истории сквозь призму бытия действующих лиц. На это обратил внимание П.В. Анненков в статье «О "Минине" Островского и его критиках» (Русский вестник. 1862. № 9). В хронике «Козьма Минин», по мнению критика, преобладает эпическое начало, поскольку в русской истории, известной преимущественно по преданиям, отдельной личности традиционно не уделялось большое внимание: «История является... только в своём отражении на нравах, понятиях и верованиях эпохи» [1, с. 408]. В драме «Василиса Мелен-тьева» дух эпохи, её особенности воспроизведены не в меньшей степени, чем в более ранних пьесах Островского на историческую тему, но здесь появляется то, чего ранее не было: более глубокие личностные характеры, особенно главной героини, нравственный и психологический конфликт, определяющий сюжетную специфику пьесы.

Интерес А.Н. Островского к особенностям художественного и, в частности, драматургического

осмысления русской истории не был случайным или исключительным. 1860-е годы - время активного развития исторической темы во всех жанрах и родах русской литературы, что объясняется, очевидно, не только эпохальными изменениями, которые переживала Россия в связи с реформами Александра II, но и важным для понимания её истории событием - празднованием 1000-летия российской государственности в 1862 году. Русская историческая драматургия по-разному откликалась на потребности времени пьесами не только А.Н. Островского, но и других драматургов, и всех их волновал вопрос о соотношении исторического факта и художественного вымысла, один из основных в реализации исторической темы. Автор нескольких статей о русской исторической драматургии, чуткий к художественной форме литературного произведения П.В. Анненков подчёркивал, что «необходимую правдоподобность» сообщает исторической драме не верность документам, а художественный вымысел: «Не подлежит сомнению, что только примесью свободного изобретения и поэтического элемента он (Островский. - В. Т.) сообщил своей драме незыблемость, поставил её вне спора и сомнений. Поэзия и изобретение укрепили здесь археологические данные, спасли и защитили факты и сведения, добытые формальным изучением» [2]. Критик высказал эту мысль, имея в виду пьесу «Воевода, или Сон на Волге», но она, несомненно, может быть отнесена и к другим пьесам Островского на историческую тему.

В то же время сам исторический материал, положенный в основу сюжета драмы «Василиса Ме-лентьева», определил жанровое своеобразие пьесы и её характеров, личностный конфликт, существенно отличающий её от других пьес исторической тематики. Постановка женских образов в центре драматической интриги - не новость в русской

92

Вестник КГУ ^ № 4. 2018

© Тихомиров В.В., 2018

исторической драматургии. Стоит напомнить драму М.П. Погодина «Марфа Посадница» (1831 г.), исторические драмы Л.А. Мея «Царская невеста» (1849 г.) и «Псковитянка» (1859 г.). Однако женские характеры в этих пьесах не обладают сложными индивидуальными характерами: они или декларативны (Марфа Борецкая у Погодина), или слабые, хотя по-человечески привлекательные жертвы обстоятельств (героини драм Л. Мея). В «Василисе Мелентьевой» впервые в русской исторической драме появляется сильный противоречивый женский характер, во многом определяющий сюжетную линию и природу конфликта пьесы, причём эта особенность обнаружена именно Островским, который дал название драмы «Василиса Мелентьева» и сделал эту героиню её центральным персонажем [11, с. 567]. Драма в наибольшей степени соответствовала пушкинскому определению сущности подобного жанра: «Истина страстей, правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах...» [12, с. 168].

Пушкинское понимание специфики драматического жанра гораздо глубже того определения художественного изображения истории, которое предлагал Л. Мей: показывать то, что «могло быть». И это «могло быть» драматург находит в русском фольклоре, дающем материал для художественного осмысления женских характеров: «Мёртвая, едва заметная в летописи, русская женщина является в песне живою, повсеместною двигательни-цею страсти» [7, с. 104, 102].

Незадолго до «Василисы Мелентьевой» появились в печати две исторические пьесы, вызвавшие определённый интерес в русском обществе: «Дмитрий Самозванец» Н.А. Чаева (Эпоха. 1865. № 1) и «Смерть Иоанна Грозного» А.К. Толстого (Отечественные записки. 1866. № 1) Их опыт, несомненно, учитывался Островским. В статье, посвящённой этим пьесам, П.В. Анненков обратил внимание на особенности изображения в них исторического материала. У Чаева он находит почти исключительную «иллюстрацию летописи», зависимость от фактов, впрочем, несколько искупаемые живописностью бытовых картин и «сочным языком» [3, с. 71, 74]. Напротив, трагедия А.К. Толстого, по мнению критика, - сплошной вымысел, «обработка. исторического материала свободным художником» [3, с. 75]. Анненков считает, что «труднейшая задача для художника состоит. в том, чтоб отыскать правильные отношения между фантазией и. исторической темой» [3, с. 75], и Толстой эту задачу не выполнил, в его пьесе виден пример «ловкого, мастерского и. бойкого приложения обычных форм западной европейской драмы к русскому миру». Она сценична, как европейская драма, но утратила «часть своего народного облика» [3, с. 81].

Природа историзма «Василисы Мелентьевой» отличается своеобразием. Об этом можно судить

при сравнении сюжетной линии драмы с её исторической основой. Передавший Островскому материалы задуманной пьесы директор Императорских театров С.А. Гедеонов обнаружил сюжетную основу будущей драмы в хрониках времён Ивана Грозного, прокомментированных в «Истории» Н.М. Карамзина. В первоначальном замысле пьесы Гедеонов в основном следовал за историческими фактами. В девятом томе «Истории государства Российского» Карамзин пишет о пятой жене царя Анне Васильчиковой, которая стала одной из героинь драмы «Василиса Мелентьева»: «.не знаем, дал ли он ей имя царицы, торжественно ли венчался с нею... не видим также никого из её родственников при дворе... <.> Она схоронена в Суздальской девичьей обители.» И о самой Василисе: «Шестою Иоанновою супругою - или, как пишут, женищем (сожительницей. - В. Т.) - была прекрасная вдова, Василиса Мелентьевна: он без всяких иных священных обрядов взял только молитву для сожития с нею». Это событие историк относит к 1575 году [5, с. 157]. С.М. Соловьёв утверждает: «Не имеем права двух наложниц царя, Анну Ва-сильчикову и Василису Мелентьеву, называть царицами, ибо он не венчался с ними, и в современных памятниках они царицами не называются» [15, с. 703]. В Примечаниях к т. 6 «Истории» Соловьёва о Василисе Мелентьевой говорится: «. муж её был заколот опричником, и царь постриг её в Новгороде 1 мая 1577 г. за то, что заметил "ю зрящу яро на оружничего Ивана Девтелева князя, коего и казни"» [15, с. 739].

Поскольку достоверных сведений о личности и судьбе Василисы Мелентьевой сохранилось мало, для драматурга существовали определённые трудности в художественной обрисовке характеров, равно как и самой исторической обстановки, но в то же время этот факт предоставил простор творческой фантазии автора, разумеется, в рамках вероятной верности духу и нравам и основным фактам времени, пусть подчас с некоторыми хронологическими отступлениями. Островский сам признавал и подчёркивал различие между исторической и художественной правдой. По воспоминаниям драматурга П.М. Невежина, автор «Василисы Мелентьевой» рассказывал ему, имея в виду С.А. Гедеонова: «Он не понял, что учебники, дающие материал, - только скелет для художественного произведения. Что история - оболочка для художника, а суть - в развитии характеров и психологии» [9, с. 11].

По сравнению с современными ей историческими пьесами драма «Василиса Мелентьева» выглядит достаточно оригинальной. М.М. Уманская высказала мысль, что, в отличие от более ранних исторических хроник Островского, «теперь история для драматурга не цель, а средство, не столько объект, сколько способ художественного исследования

действительности» [16, c. 480]. По мнению исследовательницы, «в основе композиции новых жанровых форм лежит не рядоположенность фактов в последовательности, предусмотренной исторической хронологией, с точным обозначением дат той или иной сцены, а художественная логика развития действия и характеров, подчинение всего исторического материала... авторской концепции» [16, с. 481]. По сравнению с хрониками в «Василисе Мелентье-вой» больше сценичности, «живости», действительности, а показ «гражданской, политической жизни народа уступил место наполовину вымышленным интимно-личным коллизиям, трагедии любви и ревности» [16, с. 482]. В то же время у Островского «вымысел нигде не вступает в противоречие с исторически вероятным и правдоподобным» [16, с. 484], а история показана «через индивидуальные человеческие судьбы и судьбы личности - через историю, тогда как в жанре хроники и истории в лицах историческое событие - главный герой хроники - заслоняло и поглощало собой человеческую индивидуальность» [16, с. 485].

Действительно, автор «Василисы Мелентье-вой» достаточно свободно обращается с некоторыми историческими фактами, группирует их так, чтобы они в наибольшей степени отвечали авторскому замыслу - представить историю в лицах, обладающих индивидуальными характерными особенностями и в то же время несущими в себе черты своего времени. В пьесе можно заметить факты, хронологически несовместимые друг с другом и невозможные в данной ситуации. Это касается прежде всего действующих лиц драмы. Если принять во внимание, что события, связанные с отношениями Ивана IV и Василисы, могли быть в период с 1575 г. (именно эту дату указывает Карамзин как наиболее вероятную для их сближения) до 1577, когда Василиса была якобы пострижена в монастырь в Новгороде), то можно обнаружить в пьесе явные хронологические несообразности. Среди персонажей драмы - главный опричник, печально известный Малюта Скуратов, умерший в 1572 году. Тогда же, кстати, была ликвидирована и сама опричнина [11, с. 576-577]. Другой персонаж пьесы - князь Михаил Воротынский, известный военачальник, герой завоевания Казани - был казнён по приказу царя ещё в 1573 г. В то же время общий исторический контекст в пьесе сохранён, о чём свидетельствует, например, высказывание Ивана Грозного о его желании стать королём Польши и Литвы. Переговоры об этом велись долго, но в конце концов на польско-литовский престол был избран в 1576 г. семиградский (трансильванский) воевода Стефан Баторий (в пьесе - Обатура), венгр по национальности, который стал самым опасным врагом царя Ивана и Московской Руси.

Характер Ивана Грозного, изображённый в драме «Василиса Мелентьева», существенно отлича-

ется от того, каким он являлся в пьесах других драматургов. На это обратил внимание один из первых рецензентов спектакля в петербургском Мариин-ском театре, где драма была впервые поставлена в январе 1868 года (труппой Александринского театра), В.И. Родиславский. Кстати, рецензия Родис-лавского на спектакль опубликована в том же номере журнала «Вестник Европы», что и сама пьеса «Василиса Мелентьева». Рецензент отметил, что царь Иван у Островского предстаёт в другом качестве, в отличие от трагедии А.К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного»: там он прежде всего правитель, а здесь как будто показан в частной жизни: это «Иоанн, которому надоело быть Иоанном. который, пожалуй, и казнит, но только потому, что ему чужая жизнь - ничто, казнит человека, как убьёт муху, и не потому казнит, что он - маньяк казни» [13, с. 809]. Об исполнении роли Ивана Грозного артистом В. В. Самойловым Родиславский пишет, что в нём зрители видят «просто усталого, скучающего брюзгу, который и на жестокости-то решается только потому, что для него всё равно, что бы ни случилось» [13, с. 810]. Сам Островский, принимавший участие в подготовке спектакля, был доволен игрой актёра, признаваясь в письме жене от 1-2 января 1868 года, что Самойлов «великолепен» [10, с. 161].

Н.П. Кашин, много сделавший для выяснения вклада Островского в создание окончательного текста драмы «Василиса Мелентьева», в переработку её первоначального варианта, предложенного Гедеоновым, утверждает: «А. Н. Островский значительно углубил содержание драмы, и с исторической, и с психологической точки зрения. <...> В его драме перед нами живые люди с чувствами и воззрениями того времени, а не... навязанными им автором, как это отчасти имело место у Гедеонова» [6, с. 24]. Кашин находит в изображаемом Островским характере Ивана Грозного «чувство одиночества, жажду любви, жажду ласки, сознание своей озверелости и надежду на то, что под воздействием любви "опять откликнется былое, забытое и изжитое счастье"». Кашин считает, что автор пьесы наделил царя человеческими чертами, способностью душевно страдать [6, с. 31]. Последний монолог царя, обращённый к спящей Василисе, демонстрирует его противоречивый характер: способность любоваться красотой, надежду на добрую природу красоты - и сомнение, обусловленное жизненным опытом: «Какая кротость! Какой спокойный, безмятежный сон! Ужель меня лицо твоё обманет? Ужель под этой тишиной таится Змеиное лукавство?» [11, с. 292]. Подозрения Ивана не обманули: Василиса во сне называет имя любимого и обманутого ею Андрея Колычёва и кается перед ним.

Действительно, такого сложного характера царя Ивана Грозного не было в русской литературе.

Интересно, что Н.К. Михайловский писал в 1894 г. о характере царя Ивана в драме «Василиса Мелен-тьева»: «Это значительнейшее, оригинальнейшее из всего, что даёт наша художественная литература о Грозном» [8, с. 179]. Своеобразие характеристики Ивана IV Островским признал позднее В. А. Бочка-рёв: «Островский дал. оригинальное толкование личности Грозного, удержавшись и от разоблачения царя Ивана, и от идеализации его» [4, с. 104].

Остальные герои пьесы по большей части достаточно схематичны: это или верные слуги царя без каких-либо нравственных принципов вроде Малюты Скуратова или Бориса Годунова, или представлявшие боярскую оппозицию, осмелившиеся возражать царю и защищать свою честь - князь Воротынский, боярин Морозов. Исключением оказываются три персонажа, в наибольшей степени сочинённые драматургом: царица Анна Васильчико-ва, сама Василиса Мелентьева и Андрей Колычёв. Если Анна и Василиса имели исторические прототипы, то Колычёв - вымышленный персонаж, присутствовавший, кстати, и в первом варианте драмы, написанном Гедеоновым, однако характер его был совершенно переработан Островским [11, с. 568]. Он оказался необходимым для сюжетной интриги драмы. По мнению Родиславского, Колычёв - «человек не злой, но слабый, попавший в руки к женщине с неутолимым честолюбием, страдающий от возлагаемых на него преступлений и пробующий бороться сам с собою, но увлекаемый непобедимой страстью» [13, с. 811]. Во «внутренней борьбе Колычёва, в которой зло, под влиянием любви, всё-таки берёт верх, нисколько не менее трагизма, чем потом в страшных видениях Василисы или в бешенстве Иоанна» [13, с. 812].

При том, что Андрей Колычёв - персонаж сочинённый, в его характере имеется некоторая историческая и национальная укоренённость. М.М. Уманская полагает, что он создан под влиянием «народно-поэтического песенного творчества», «в котором часто возникает мотив роковой губительной страсти добра молодца к красной девице, становящейся причиной его трагической гибели». У Колычёва «решимость овладеть ценою преступления любимой женщиной сменяется вспышками раскаяния, сострадания и жалости к обречённой царице» [16, с. 490]. Обида на обманувшую его Василису, ревность, гнев, проснувшееся оскорблённое самолюбие - всё это толкает его на убийство той, кого любил до самозабвения, и тем самым он обрекает и себя на гибель. В характере и судьбе Колы-чёва присутствует налёт мелодраматического героя.

Анна Васильчикова и Василиса Мелентьева -исторические персонажи, в наибольшей степени подвергшиеся в драме творческой трансформации. Прежде всего, Анна не могла называться царицей, как она представлена в пьесе, потому что, судя по историческим источникам, не была венча-

на с царём Иваном. Анна - страдающая героиня, она утратила привязанность царя, чувствует себя всеми покинутой, к тому же теряет близкого человека - князя Воротынского, который в своё время заменил ей отца. Она даже решается на неслыханный по тем временам поступок - является на заседание Думы, чтобы заступиться за ложно обвинённого в измене князя, и тем вызывает ещё больший гнев царя. Отчаявшись в своём будущем, Анна сознательно принимает из рук Андрея Колычёва, посланного Василисой, кубок с отравленным вином, несмотря на то, что Андрей предупреждает её об отраве. По существу, она кончает жизнь самоубийством от отчаяния и безысходности.

Анна и Василиса - антиподы, женские характеры, представляющие, с одной стороны, пассивный, жертвенный тип, а с другой, напротив, активный и даже агрессивный, и обе героини в драме Островского, каждая по-своему, с трагической судьбой, и каждая по-своему представляет исторические судьбы русской женщины в допетровской Руси.

Василиса Мелентьева - центральный персонаж драмы, не случайно именно её именем названа пьеса. Её характер, поведение и сама судьба целиком являются плодом творческого вымысла драматурга. Известно, что по первоначальному замыслу пьесы у С.А. Гедеонова главной героиней была Анна, которую пытается спасти влюблённый в неё Колычёв [11, с. 567]. В окончательном варианте пьесы у Островского Колычёв, напротив, при всей симпатии к Анне, с которой он был хорошо знаком с детства (оба воспитывались в доме князя М. Воротынского), оказывается её убийцей (впрочем, как и Василисы).

В некоторых исторических источниках, как и у Карамзина, Василиса названа по отчеству - Ме-лентьевной [11, с. 565], что свидетельствует о её простом, не аристократическом происхождении. В XVI веке (вплоть до XIX) фамилии на Руси получали только представители привилегированных сословий, прочие же именовались по отчеству, часто в усечённой форме, откуда впоследствии возникло большинство русских фамилий. У Островского Василиса имеет другое отчество - Игнатьевна, тем самым Мелентьева получила фамилию, что сразу повысило её статус, и в перечне действующих лиц она фигурирует как «вдова из терема царицы», то есть приближённая, в более позднем понимании придворная, а не просто прислужница.

Василиса - самый сложный в психологическом отношении персонаж драмы. Казалось бы, она достигла всего, о чём мечтала, - стала невенчанной женой царя, однако она не может быть спокойной, не забывает, на какое преступление ей пришлось пойти, чтобы добиться цели: она погубила не только Анну, но и беззаветно любящего её Колычёва. Из-за этого её преследуют видения и кошмары как отзвуки больной совести. Родиславский утверж-

дал, что «Василиса - характер, списанный с повествований современников о московских женщинах. Необразованная, чувственная, более тщеславная, чем властолюбивая. настоящая представительница своего пола в Москве того времени. Она -раба в душе, но раба, желающая иметь господином царя». Она «умнее» «московских боярынь», но «она злее их» [13, с. 812], она «коварная, жестокая, ловкая» [13, с. 813].

Необычный, небывалый в русской исторической драматургии характер Василисы напомнил современникам шекспировских героинь, особенно леди Макбет. Н.П. Кашин заметил несколько сценических и сюжетных перекличек драмы Островского с Шекспировскими пьесами [6, с. 1-8], подчеркнув, что сам образ Василисы «создан Островским под воздействием» Шекспира [6, с. 7-8], очевидно, потому, что русские исторические источники не давали драматургу достаточного материала для создания подобного характера. По мнению исследователя, «трагедия Шекспира могла сыграть роль возбудителя» для русского драматурга [6, с. 9]. И это не противоречит мнению Родиславского о возможных исторических корнях образа Василисы - одно не мешает другому. М.М. Уманская заметила, что «можно говорить об открытой шекспировской манере письма Островского, о сходных приёмах психологического анализа», но характер героини обусловлен «исторической эпохой» [16, с. 497].

Сложность внутреннего мира и поведения основных персонажей придают драме «Василиса Ме-лентьева» трагедийный характер: «Всепоглощающее честолюбие Мелентьевой, порыв отчаяния Анны и её предсмертная тоска, страсть, владевшая всем существом Андрея Колычёва, его отчаяние, вызванное коварством Василисы, стремительный переход Грозного от любовного умиления к гневу и язвительному сарказму - все эти сильные движения человеческого духа отвечали представлению о "сильном драматизме", основанном. не на внешних сценических эффектах, а на столкновении и развитии характеров» [16, с. 425]. На исто-рико-бытовом материале Островский представил картину трагического масштаба, дающую глубокое представление о человеческих судьбах и особенностях быта Московской Руси XVI века.

Исследователи драмы «Василиса Мелентьева» нашли в ней нравственный урок, достойный глубо -ких человеческих принципов. Н.П. Кашин увидел смысл пьесы прежде всего в том, что «Василиса, достигающая положения царицы путём преступления, в конце концов терпит заслуженное наказание, выражающееся прежде всего в тяжёлых нравственных страданиях, а потом уже в смерти от руки обманутого ею Колычёва». В драме Островского та же идея, что у Пушкина в «Борисе Году -нове»: «путём преступления невозможно достичь прочного счастья» [6, с. 32].

В заключение стоит упомянуть ещё одну, возможно, мифическую историю, проливающую некий, пусть воображаемый свет на судьбу Василисы Мелентьевой. Историк Р.Г. Скрынников обратил внимание, что в Вяземской писцовой книге XVI века имеются сведения о том, что в 1577 году Иван IV обручился с вдовою Василисою Мелен-тьевною, «юже муже ее опричник закла; зело уряд-на и красна, таковыя не бысть в девах, коих возяше на зрение царю» [14, с. 57]. Там же имеется запись о том, что в 1578/79 году некие Фёдор и Мария Ме-лентьевы получили земли в вотчину - не дети ли это Василисы Мелентьевой, награждённые царём в компенсацию за убитого отца? Сказано также, что впоследствии Мария Мелентьева вышла замуж за Гаврилу Григорьевича Пушкина - не за того ли предка поэта, который упоминается в «Борисе Годунове»? Так причудливо переплетаются человеческие судьбы, пусть даже на уровне легенды.

Библиографический список

1. Анненков П.В. О. «Минине» Островского и его критиках // Русский Вестник. - 1862. - Т. 41, № 9. - С. 397-412.

2. Анненков П. В. «Воевода» Островского // Санкт-Петербургские ведомости. - 1865. - № 107.

3. Анненков П. В. Новейшая историческая сцена. «Дмитрий Самозванец», драматическое представление Н. А. Чаева. «Смерть Иоанна Грозного», трагедия в пяти действиях в стихах, гр. А.К. Толстого // Вестник Европы. - 1866. - Т. 1, № 3. - Разд. V: Историческая хроника. - С. 66-83.

4. Бочкарёв В.А. А.Н. Островский и русская историческая драма // Учёные записки Куйбышевского госпединститута им. В.В. Куйбышева. - Куйбышев, 1955. - Вып. 13. - С. 97-105.

5. Карамзин Н.М. История государства Российского. - СПб.: Кристалл, 2000. - Кн. 3, т. 9. - 252 с.

6. Кашин Н.П. Василиса Мелентьева. Её источники и оценка современной критикой // Журнал Министерства народного просвещения. - СПб., 1913. - № 11, отд. 3. - С. 1-60.

7. Мей Л.А., Майков А.Н. Драмы. - М.: Искусство, 1961. - 535 с.

8. Михайловский Н.К. Иван Грозный в русской литературе // Михайловский Н. К. Сочинения. -СПб., 1897. - Т. 6 - 1046 с.

9. Невежин П. М. Воспоминание об А.Н. Островском // Ежегодник Императорских театров. - СПб., 1910. - Вып. 6. - С. 1-23.

10. Островский А.Н. Письмо М.В. Васильевой-Островской // Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 16 т. - М.: ГИХЛ, 1953. - Т. 14. - 383 с.

11. Островский А.Н. Василиса Мелентьева // Островский А.Н. Полн. собр. соч.: в 12 т. - М.: Искусство, 1977. - Т. 7. - 605 с.

12. Пушкин А.С. О народной драме и драме «Марфа Посадница» // Пушкин А.С. Мысли о литературе. - М.: Современник, 1988. - С. 167-172.

13. Р. <Родиславский В.И. > Новая русская драма и старая сцена // Вестник Европы. - 1868. - № 2: Театральное обозрение. - С. 808-825.

14. Скрынников Р. Василиса Прекрасная - историческое лицо или легенда? // Наука и жизнь. -1972. - № 9. - С. 57.

15. Соловьёв С.М. История России с древнейших времён.- М.: Соцэкгиз, 1960. - Кн. 3, т. 6. - 815 с.

16. Уманская М.М. «Василиса Мелентьева» и проблема историзма в драматургии Островского // Литературное наследство.- М.: Наука, 1974. -Т. 88, кн. 1: А.Н. Островский. Новые материалы и исследования. - С. 478-498.

References

1. Annenkov P.V O. «Minine» Ostrovskogo i ego kritikah // Russkij Vestnik. - 1862. - T. 41, № 9. -S. 397-412.

2. Annenkov P. V. «Voevoda» Ostrovskogo // Sankt-Peterburgskie vedomosti. - 1865. - № 107.

3. Annenkov P.V Novejshaya istoricheskaya scena. «Dmitrij Samozvanec», dramaticheskoe predstavlenie N.A. CHaeva. «Smert' Ioanna Groznogo», tragediya v pyati dejstviyah v stihah, gr. A.K. Tolstogo // Vestnik Evropy. - 1866. - T. 1, № 3. - Razd. V: Istoricheskaya hronika. - S. 66-83.

4. Bochkaryov V.A. A.N. Ostrovskij i russkaya istoricheskaya drama // Uchyonye zapiski Kujbyshevskogo gospedinstituta im. VV Kujbysheva. -Kujbyshev, 1955. - Vyp. 13. - S. 97-105.

5. Karamzin N.M. Istoriya gosudarstva Rossijskogo. -SPb.: Kristall, 2000. - Kn. 3, t. 9. - 252 s.

6. Kashin N.P. Vasilisa Melent'eva. Eyo istochniki

i ocenka sovremennoj kritikoj // ZHurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya. - SPb., 1913. - № 11, otd. 3. - S. 1-60.

7. Mej L.A., Majkov A.N. Dramy. - M.: Iskusstvo,1961. - 535 s.

8. Mihajlovskij N.K. Ivan Groznyj v russkoj literature // Mihajlovskij N.K. Sochineniya. - SPb., 1897. - T. 6 - 1046 s.

9. Nevezhin P. M. Vospominanie ob A.N. Ostrovskom // Ezhegodnik Imperatorskih teatrov. - SPb., 1910. - Vyp. 6. - S. 1-23.

10. Ostrovskij A.N. Pis'mo M.V Vasil'evoj-Ostrovskoj // Ostrovskij A.N. Poln. sobr. soch.: v 16 t. - M.: GIHL, 1953. - T. 14. - 383 s.

11. Ostrovskij A.N. Vasilisa Melent'eva // Ostrovskij A.N. Poln. sobr. soch.: v 12 t. - M.: Iskusstvo, 1977. - T. 7. - 605 s.

12. Pushkin A.S. O narodnoj drame i drame «Marfa Posadnica» // Pushkin A.S. Mysli o literature. - M.: Sovremennik, 1988. - S. 167-172.

13. R. <Rodislavskij VI.> Novaya russkaya drama i staraya scena // Vestnik Evropy. - 1868. - № 2: Teatral'noe obozrenie. - S. 808-825.

14. Skrynnikov R. Vasilisa Prekrasnaya -istoricheskoe lico ili legenda? // Nauka i zhizn'. -1972. - № 9. - S. 57.

15. Solov'yov S.M. Istoriya Rossii s drevnejshih vremyon.- M.: Socehkgiz, 1960. - Kn. 3, t. 6. - 815 s.

16. Umanskaya M.M. «Vasilisa Melent'eva» i problema istorizma v dramaturgii Ostrovskogo // Literaturnoe nasledstvo.- M.: Nauka, 1974. -T. 88, kn. 1: A.N. Ostrovskij. Novye materialy i issledovaniya. - S. 478-498.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.