CC BY
181
EPISTEMOLOGY & PHILOSOPHY OF SCIENCE • 2015 • T. XLIII • № 1
П
ЕРВАЯ ГЛОБАЛЬНАЯ НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕДМЕТНОЙ РЕАЛЬНОСТИ БИОЛОГИИ ХУП-ХУП! ВВ.
Сергей Владимирович Корнилов - доктор философских наук, профессор кафедры философии Балтийского федерального университета им. И. Канта. E-mail:
korns2009@rambler.ru
Развитие биологических исследований Нового времени находилось в тесной связи с общим прогрессом научного познания. Разработка механики жидких и твердыхтел, широкое применение в физике экспериментальных и индуктивных методов послужили основой гносеологическому оптимизму: задача усматривалась в открытии посредством разума единых для всей природы законов и тем самым окончательном объяснении всего сущего. На изучении методов науки сконцентрировалось внимание крупнейших философов эпохи. Интеллектуальное завоевание физического мира осуществлялось весьма успешно, казалось, что цель близка. Предстояло распространить механические представления на область органической природы и социальной жизни.
В ХУП-ХУШ вв. шло интенсивное формирование «биологической реальности», включающей совокупность теоретических представлений, разработку специфических методов исследования, научного языка и накопление фактуального материала. В этот период произошло становление ряда биологических дисциплин: систематики и сравнительной анатомии, эмбриологии и физиологии растений и животных, антропологии и др. Серия важнейших открытий продемонстрировала возможности применения экспериментального метода в биологии. Однако сфера его использования оставалась ограниченной. В качестве основного приема изучения фигурировало сравнительное описание. Совершенствование классификации живых организмов способствовало пониманию единства органического мира. В этот период развития науки сформировались направления, отличные от механицизма по своим онтологическим и гносеологическим установкам. Их сторонники считали, что представление об организмах как машинах приводит к утрате специфики объекта биологических исследований. Дискуссии в биологии ХУП-ХУШ вв. обозначили проблему оснований науки о живой природе.
Ключевые слова: научная революция, биология, механицизм, философские основания науки.
I
HE FIRST GLOBAL SCIENTIFIC REVOLUTION AND THE FORMATION OF THE PICTURE OF REALITY IN BIOLOGY IN THE XVII-XVIII CENTURIES
Sergej Kornilov - The Modern Age development of biology studies was closely connected with the
Immanuel Kant Baltic General progress of scientific knowledge. Epistemological optimism was based on Federal University. the results of liquid and solid mechanics researches and the development of
wide-applied experimental and inductive methods in physics. Finding the universal law of the nature and the final explanation for the being became the main research reason. The major philosophers focused their attention on the problem of scientific methods.
Case-studies - Science studies 149
The process of breaking new intellectual grounds on the domain of physical world explanation was successful and the primary goal seemed to be near.
The rise of so-called "biological reality" during the XVII-XVIII centuries supported the development of theoretical concepts, specific research methods and accumulation of factual material. A range of biological disciplines was founded: systematic and comparative anatomy, embryology, anthropology, physiology of plants and animals, were among them. Number of important discoveries demonstrated the possibilities of experimental methods in biology. However, the scope of its use was limited. Comparative description remained the main research method. The development of the classification of living organisms contributed to the understanding of the unity of organic world. At the same time some scientific schools, which programs were based on the other ontologicaland epistemological purposes, were founded. Their supporters believed that the idea of "organisms as machines" leads to a loss of specificity of biological research object. Due to these discussions the problem of the nature science foundations was formulated.
Key words: the scientific revolution, biology, mechanism, philosophical foundations of
Основным результатом первой глобальной научной революции ХУ1-ХУ11 вв. стало создание научной картины мира. Громадный интеллектуальный сдвиг, который произошел в эту эпоху, заключался в радикальном изменении представлений о действительности: наместо полумифологических воззрений пришло понимание природы как гигантского механизма со сложной системой пружин и балансиров, управляемых законами классической физики. Разработка механики жидких и твердых тел Галилеем, Торричелли, Паскалем, Герике, Ньютоном, широкое применение в физике экспериментальных и индуктивных методов послужили основой гносеологическому оптимизму: задача усматривалась в открытии посредством разума единых для всей природы законов и тем самым окончательном объяснении всего сущего. Интеллектуальное завоевание физического мира осуществлялось столь энергично, что цель, казалось, была близка. Для ее достижения предстояло распространить механические представления прежде всего на область органической природы. Как реализовыва-лась данная установка и осуществлялось формирование «биологиче-Ф ской реальности» Нового времени?
О Одним из пионеров применения принципов физики для объясне-
ф ния живого мира был Р. Декарт, установивший, что «душа» органиче-ц ских существ не в состоянии произвести движение какого-либо органа, если он поврежден. Отсюда ученый сделал вывод, что подобно тому как у часов нет души, но они показывают время, движение ф организма зависит лишь от строения его органов.
Насколько привлекательны были эти идеи, свидетельствуют мно-3 гочисленные попытки построения механических моделей целесообразного поведения животных и человека, которые не только возникли
®
3
(0
(О
Ф
(П под пером философа, но получили материализацию в конструкторской деятельности, например, Жака де Вокансона [Огшек, 1972: 174-196]. Его знаменитые автоматы были способны двигаться, гло-
<5>
science.
тать раскрошенную пищу, а затем, «переработав» ее, возвращать в виде «выделений». Последнее обстоятельство рассматривалось многими современниками Вокансона как решение сложной физиологической проблемы и доказательство возможности механического воспроизведения жизни. На самом деле сконструированные им модели не осуществляли никакого пищеварения и представляли собой продукт намеренной мистификации.
Аналогия машины и организма была, разумеется, не нова; у античных авторов встречаются развернутые сравнения раба с одушевленным орудием, а действия мускулов и костей уподобляются катапульте. Но между взглядами древних и воззрениями мыслителей Нового времени имелось глубокое различие. Оно состояло прежде всего в понимании источника активности. В античных машинах использовалась мускульная работа человека или животного, поэтому аналогия между организмом и машиной оказывалась достаточно поверхностной. Иное дело - опытно-аналитическое выявление конкретных причин изменения природных объектов. Развитие научного познания и технической деятельности в Новое время было соединено с запросами практической жизни, стало оцениваться с позиций непосредственной пользы для человека и общества. Изменение ценностных ориентаций европейского сознания задавало ориентиры для разработки принципиально иной по сравнению с предшествующим периодом методологии познания. «Важно зафиксировать, - отмечает В.С. Степин, - что сама идея экспериментального исследования неявно предполагала наличие в культуре особых представлений о природе, деятельности и познающем субъекте, представлений, которые не были свойственны античной культуре, но сформировались значительно позднее, в культуре Нового времени» [Степин, 2000: 72]. Каким образом идея экспериментального исследования живого воплощалась в научной практике?
Решение поставленной задачи включало необходимость объяснить ряд центральных биологических явлений, а именно: возникновение жизни, целесообразность органических структур и их изменчивость в процессе индивидуального и исторического развития. При переходе на уровень конкретных исследований оказалось, что картезианство не способно давать содержательные объяснения жизнедеятельности организмов. Так, крайне поверхностной была трактовка Декартом и его сторонниками проблемы размножения живых существ. С их точки зрения, зародыши организмов, размножающихся половым путем, формируются из «семени», возникающего в мутной жидкости двух полов. Подобно тому как части старого теста достаточно, чтобы заквасить новое тесто, или пены старого пива - для брожения нового, «точно так же можно легко представить, что семена обоего пола, смешиваясь вместе, служат закваской друг друга» [Декарт, 1934: 287]. В процессе брожения происходит, как правило, вы-
Ф
■о з
(О
ф о
с
ф
О (О
(0 Ф
(I)
Ф
(Я
я
<5>
деление теплоты. Этого, согласно Декарту, достаточно, чтобы возникло сердце и другие органы. Еще более крупную ошибку делали сторонники механицизма, когда вопрос ставился предельно принципиально - их интересовало не формирование взрослой особи из зародыша, а возникновение самой жизни. Дело в том, что они поддерживали идею самопроизвольного зарождения жизни. И хотя в контексте воззрений Декарта, Ламетри, Дидро и Гольбаха самозарождение выступало в качестве противовеса религиозной концепции творения, оно составляло элемент заблуждения в их картине мира.
Принципиальную оппозицию механицизму по фундаментальным проблемам биологии ХУ11-ХУ111 вв., в том числе и по вопросу о происхождении жизни, образовывали виталисты во главе с Георгом Шта-лем (1660-1734). Его взгляды отличались от позднейшего витализма Ганса Дриша, поэтому их целесообразно называть анимизмом, так как центральным понятием Шталя была «анима». Имея большую клиническую практику, он располагал солидным фактическим материалом для критики картезианства. Роль аппетита в слюноотделении и пищеварительных реакциях, воздействие переживаний на кровообращение и другие процессы жизнедеятельности могли быть объективно зафиксированы, но не получали удовлетворительного объяснения в тогдашней медицине. Последнее обстоятельство послужило для Шталя отправным для разработки гипотезы о существовании «анимы» - особого жизненного, хотя и не сознательного начала, независимого как от физических явлений, так и от химических реакций в живых организмах, но способного управлять ими. Хотя допущение анимы оказалось ошибочным, как и его теория флогистона, авторитет Шталя как проницательного исследователя оставался очень высок на протяжении многих десятилетий. ® Существенный «зазор» между уровнем философской рефлексии
и конкретно-научными исследованиями объясняет тот немаловажный факт, что концепция анимизма содержала плодотворную идею Ф возможности происхождения живого в современных условиях только О от живого. Впрочем, изучение проблемы на протяжении долгого вре-Ф мени давало противоречивые результаты. Так, еще Ф. Реди в 1668 г. в О ряде опытов показал, что жизнь не может сейчас возникнуть самопро-Ю извольно. Однако когда А. Левенгук (1632-1729) в капле воды, рассматриваемой под микроскопом, обнаружил мельчайшие организмы, И) „
ф так называемые простейшие, мысль о том, что «все полно жизни», по-"О лучила новый импульс. Лишь экспериментальные работы Л. Спал-£ ланцани (1729-1799) окончательно доказали невозможность само-®Р произвольного зарождения живых существ в наше время. Л Эволюция трактовки проблемы возникновения жизни показательна
(В
®
в том отношении, что обнаруживает характерное для биологии XVII-XVIII вв. постепенное расслоение философского учения о живой природе
и собственно биологического познания. Противоборство механицизма и анимизма сыграло, вероятно, провоцирующую роль, нацеливая натуралистов на поиск специфических методов изучения «биологической реальности», однозначно отождествлявшейся в то время с миром живых организмов, т.е. все теории в биологии были организмоцентричными.
Формирование предметной реальности биологии Нового времени не могло строиться на одном наблюдении, однако других методик практически не существовало и постановка опытов носила эпизодический характер. Подлинно революционным оказалось введение выдающимся английским исследователем Вильямом Гарвеем (1578-1657) новых экспериментальных и количественных методов. С его именем связано прежде всего открытие кровообращения. Если обратиться к его основной работе «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных» [Гарвей, 1948], то можно воспроизвести ход мысли автора следующим образом. Из анатомии было хорошо известно о существовании односторонне действующих сердечных клапанов. Было также ясно, что кровь попадает в сердце извне и клапаны не дают ей вернуться обратно в вены. Рассуждая логически, надо допустить, что кровь, вытекая из сердца по артериям, не может вернуться в сердце через односторонне действующие клапаны. Экспериментально это подтверждалось при перевязке артерий и вен. Когда Гарвей перевязывал артерию, кровь переполняла ближнюю к сердцу часть, когда перевязывал или зажимал вену, кровь собиралась в удаленной от сердца части. Подсчет количества крови за один час показывал, что сердце перекачивает втрое больше крови, чем весит сам человек.
Единственно разумным могло быть объяснение, что кровь не образуется с огромной скоростью и столь же быстро не разрушается, а циркулирует по кругу: она течет по венам в сердце, а затем перекачивается в артерии, но не наоборот. В то же время такое заключение разрушало сложившиеся представления и сталкивалось с рядом трудностей. Так, переход крови из артериальной в венозную может осуществляться только при наличии каких-то соединительных сосудов, которые, однако, были неизвестны современной Гарвею анатомии. Значение и физиологическая функция капилляров еще представляли собой загадку, но английский исследователь не остановился перед этим препятствием и выдвинул смелое предположение о существовании специальных пор, которые пропускают кровь. В дальнейшем его предвидение подтвердилось, а в методологическом плане чрезвычайно интересным представляется то, что открытие кровообращения стало возможным благодаря определенным теоретическим, в том числе и философским предпосылкам. Их значение проявилось в направлении научного поиска Гарвея, который шел, казалось бы, против очевидного, поскольку вплоть до открытия капилляров его объяснение кровообращения не могло быть полным.
Ф
■о з
(О ф
о
с
ф
и (О
(0 Ф
(I)
Ф
(Я
я
®
На первый взгляд открытие кровообращения однозначно подтверждало правомерность представлений о машинообразности строения и функционирования живых организмов, поскольку сердце в этой модели было не более чем насосом, перекачивающим особого рода жидкость. Однако все было не так просто, хотя Декарт восторженно приветствовал открытие кровообращения. Если проанализировать отправные идеи эксперимента Гарвея, то будет видно, что по крайней мере его исходные допущения отличались от механической схемы, появившейся в качестве результата. Как утверждал сам Гарвей, сделать открытие ему помогло глубокое убеждение в всеобщей целесообразности строения мира и, в частности, развития и совершенствования органических форм. «Божественная и совершенная природа, ничего не совершая всуе, - писал Гарвей, - не дала сердца тем животным, которые в нем не нуждаются, а создала его лишь тогда, когда потребовались его функции. Каждое животное при формировании проходит одни и те же ступени, переходя через различные организации, становясь поочередно то яйцом, то червем, то зародышем, в каждом своем фазисе подходя к совершенству» [Гарвей, 1948: 97]. Таким образом, хотя объяснение Гарвея было механистично, его подход к изучению физиологических закономерностей оставался по существу те-леологичным. Самый доказательный аргумент картезианцев возник в недрах противоположного не-механистического мышления.
Впечатление от опытов Гарвея было столь велико, что Стивен Гейлс (1677-1761) решает экспериментально выяснить, имеет ли место в растениях процесс, аналогичный кровообращению животных. Он предполагал, что если у животных движущей силой циркуляции крови является деятельность сердца, то подобным источником жизненности растений может оказаться их корневая система. Хотя пер® вые опыты Гейлса свидетельствовали в пользу его гипотезы, в дальнейшем он убедился, что всасывающей силой обладают и ветки деревьев, а не только их корни, как ему думалось первоначально. Жизнедеятельность растений не могла быть полностью уподоблена О функционированию и развитию животных. Тем не менее результатом Ф применения новых методов экспериментального анализа - измере-"3 ния, взвешивания, вычисления - стало открытие силы корневого дав-^ ления и вместе с тем целой области биологического познания - фи-^ зиологии растений.
ф Еще более фундаментальными и значимыми в общебиологиче-
"О ском плане явились работы швейцарца Альбрехта Галлера £ (1708-1777). Изучая эмбрионы животных, он установил, что еще до ®Р врастания нервных волокон в сердце оно ритмически сокращается. Л Отмечалось также, что хотя способность к передаче возбуждений в
(0 Ф
(В
®
нервах утрачивается в результате смерти организма, мышцы тела продолжают реагировать на внешние (механические, электрические,
химические) раздражители. Это позволило Галлеру сформулировать понятие о раздражимости и чувствительности как специфических свойствах органической материи. Историческое значение применения нового методологического подхода для прогресса биологических исследований отчетливо осознавалось самим Галлером, которого называли отцом экспериментальной физиологии [Меркулов, 1981: 67].
В результате применения экспериментальных методов на научную основу были поставлены многие биологические дисциплины, в том числе эмбриология. В течение длительного времени эмбриональное развитие организмов понималось в рамках концепции пре-формации, сторонники которой утверждали наличие полностью сформированного зародыша в половых клетках животных, полагая, что его рост есть простое увеличение того, что уже было заранее задано. Эта точка зрения поддерживалась авторитетом таких выдающихся ученых того времени, как Я. Сваммердам, М. Мальпиги, Ш. Бонне, Л. Спалланцани, и самого Галлера. Однако наличие новообразований в эмбриогенезе доказал опытным путем Каспар Вольф (1734-1794).
К середине XVIII в. работы Вольфа обеспечили победу теории эпигенеза над учением о преформации. Важным подтверждением этой концепции стало открытие явлений регенерации, т.е. обнаружение у живых организмов способности восстанавливать свои поврежденные структуры. Вольф заметил внимание и привлек в качестве доказательства своей теории развития закономерности передачи по наследству индивидуальных признаков матери и отца. Наконец, изучение аномалий развития (уродов) опять же давало факты, противоречащие точке зрения, основанной на наличии полностью сформированного зародыша в половых клетках организма.
Появление концепции эпигенеза было исторически прогрессивным и позволило осознать ряд новых закономерностей развития живых существ. В то же время сама по себе эпигенетическая теория не содержала окончательного ответа на вопрос о причинах новообразований и открывала возможности как для признания детерминирующей роли внешних факторов в развитии организмов (эктогенез), так и для постулирования нематериальных причин изменчивости биологических систем (витализм). Сам Вольф отвергал виталистические объяснения и полагал, что организмы претерпевают изменения не в результате действия духовных сил или по причине реализации какого-то исходного плана их строения. Движущие силы органических превращений коренятся в самой неорганической субстанции, имеющей свои исконные свойства - «существенную силу» и способность к затвердеванию.
«Существенная сила» не имеет ничего общего с анимой Шталя, она не является чем-то таинственным, а выступает опытно проверяемым фактором развития живых систем. Ее действие проявляется лишь на этапе формирования организма, построения машинообраз-
Ф
■о з
(О ф
о
с
ф
и (О
(0 Ф
(I)
Ф
(Я
я
®
ных структур, которые все же отличаются от механических устройств тем, что регулируются биологической силой раздражения. Вольф критически относился к механицизму, считая, что это надуманная система. Механистичность, проявляющаяся в органических существах, согласно его точке зрения, является не исходной основой, а лишь производным моментом жизнедеятельности организмов: «Произрастающую субстанцию надо строго отличать от машины, в которую она вовлечена. Машину же следует рассматривать как продукт данной субстанции» [Вольф, 1950: 190]. Наряду с «существенной силой» природе присуща способность к отвердеванию - органическому проявлению присущей всем материальным телам силы сцепления. Такова была суть воззрений Вольфа на живую природу. Аналогичные идеи развивали в это время и другие ученые.
Отмеченные успехи применения экспериментальных методов в биологии ХУП-ХУШ вв. не делали их доминирующими в исследованиях живой природы. Вопрос о том, почему прогресс, достигнутый в физике, не мог индуцировать столь же значительные и всеохватывающие результаты в изучении органического мира, является существенным для методологии биологии. Сравнение фундаментальных допущений, лежащих в основании физических опытов, с первыми экспериментами в биологии позволяет понять, почему новая экспериментальная методология могла захватить изучение живого мира лишь в малой степени. Очевидное многообразие и разнородность органических явлений, охватывающих царства животных и растений, являлось препятствием для применения процедур абстрагирования и идеализации в биологии. Гармоничность, целесообразность живых существ не поддавалась радикальному упрощению, а если такие огрубления осуществлялись с помощью механических схем, представ-Ф ление об органическом мире тривиализировалось. "О Для того чтобы продвинуться на пути теоризации биологии, пре-
вращения ее из набора громадного количества фактов в систему научного объяснения, требовалось прежде всего решить задачу упорядо-О чения, систематизации накопленного материала. Такую функцию вы-Ф полняет научная классификация. Историческая необходимость для "3 биологии этого периода, таким образом, состояла в разработке ноЮ менклатуры органического мира, его обзоре и описании.
Представить масштабность цели, все более и более захватывав-ф шей биологов ХУП-ХУШ вв., можно, если принять во внимание, что со времен античности количество известных видов возросло во много раз. Стагириту мы обязаны описанием 500 видов животных, его ученик Теофраст насчитывал примерно столько же видов растений.
(0 Ф
§) В своде 1623 г. швейцарского ботаника К. Баугина содержалось уже
(В
®
6000 растений. А к началу ХУШ в. в трехтомном сочинении Джона Рея (1628-1705) было зафиксировано 18 600 одних растительных ви-
дов. Бесчисленное количество гербариев, коллекций насекомых, чучел животных, расцвет садово-паркового искусства - таково типичное проявление интереса к миру живого в эту эпоху. На каждого, кто желал изучать органическую природу, обрушилась лавина сведений. Требовалось навести порядок в этом хаосе.
Наиболее существенное затруднение для натуралистов заключалось в том, что не было никаких ясных и определенных критериев выделения таксономических единиц и в первую очередь вида. Отсутствие общепринятых названий, неопределенность описательных терминов и смутные представления об особенностях строения органов растений и животных приводили к тому, что разные авторы описывали один и тот же вид по-разному. Из-за сбивчивых и туманных пояснений часто нельзя было идентифицировать эти описания. В результате не только увеличивалось число открываемых новых видов, но и возрастало количество повторов и путаницы, когда один и тот же вид фигурировал под разными названиями. В ботанике шла борьба между фруктицистами, калицистами и короллистами, расходившимися в вопросе о том, какие признаки растений (плоды, чашечки или венчики цветков) являются основными, а какие - производными.
Разрешение указанных трудностей связывают с трудами шведа Карла Линнея (1707-1778). В его «Основах ботаники», «Системе природы» и «Видах растений» была разработана система классификации растительного и животного миров. Признаки обитателей органической природы были строго упорядочены по следующей схеме: виды-роды-отряды-классы. Иллюстрацией может служить организация 70 000 видов растений, которые описал Линней. Приняв за самые существенные признаки растений количество и расположение тычинок и пестиков, он сгруппировал растения в классы по числу тычинок и характеру их соединения друг с другом. В результате множество растений было распределено по 24 классам, каждый из которых в свою очередь подразделялся на другие порядки (основанием для дальнейшей разбивки служили особенности пестиков и другие признаки). Установление четкого критерия вида позволило Линнею впервые четко разграничить виды и разновидности. Благодаря этому общее число растительных видов сократилось вдвое и был обеспечен дальнейший прогресс в деле построения естественной классификации.
Введение бинарной номенклатуры, включавшей обозначения рода и вида, представляло собой другое достижение линнеевской систематики. Тем самым был создан универсальный международный научный язык, который используется до сих пор. Важный шаг был сделан также Линнеем в выделении высшего класса животных. Он отнес к нему те организмы, которые имеют молочные железы. В этот класс попал и человек, помещенный Линнеем в одну группу с обезьянами и полуобезьянами. Вклад шведского исследователя в биологию был об-
Ф
■о з
(О ф
о
с
ф
и (О
(0 Ф
(I)
Ф
(Я
я
®
щепризнан, и в обиход вошла поговорка: «Бог сотворил, Линней описал».
Ценность линнеевской классификации подтверждается также тем, что через несколько десятков лет благодаря ей было описано и классифицировано около 100 000 одних только растительных видов. Новый номенклатурный прием обеспечил впечатляющий прогресс описательной ботаники. Но если биология этого времени заимствовала терминологию и правила традиционной логики, то соотношение чисто логического разделения живых существ и их реальных, объективных различий возрождало сложнейшую проблему онтологического статуса понятий, которая из абстрактно-философской превращалась в методологическую. Содержательный анализ этой стороны дела проведен А. Лавджоем [Ьоуе]оу, 1942]. Формулируя три основных принципа биологии ХУШ в. (полноты, непрерывности и градации), он показал внутреннюю противоречивость биологического мышления, которое, с одной стороны, имело дело с объектами резко разграниченными, а с другой - знало нюансы переходов. Лавджой считал, что философской основой последующей полемики в биологии была альтернатива, возникшая в результате столкновения точки зрения, идущей от труда А. Цезальпино «О растениях» (1563), что природные виды разграничены Создателем, с концепцией Джона Локка, утверждавшего, что видовые понятия являются «номинальными сущностями», а значит, вербальными и релятивными.
Учитывая философский контекст проблемы, можно представить, почему методологические основания систематики Линнея подверглись критике со стороны такого крупного натуралиста ХУШ в., как Жорж Луи Бюффон (1707-1788). Ровесник шведского классификатора, знаток растительного и животного царств, он тем не менее не принял линнеевскую систематику, видя в ней и аналогичных системах «метафизическую ошибку» [Бобров, 1970: 217], протестуя против резких разграничений живых существ, поскольку, как он полагал, реФ ально в природе они связаны многими малозаметными сдвигами. О Бюффон ратовал за целостное описание организмов в противовес
Ф их группировкам по некоторым логическим признакам. Требование полноты и всесторонности изображения изучаемого объекта как идеал научного познания у него, однако, грешило тем, что наука превра-^ щалась в фактологию, теряла свою предсказательную продуктивен ность. И хотя результат творческой деятельности французского естествоиспытателя впечатляет, поскольку он подготовил 44-томное издание «Естественной истории» (36 томов которой было опубликовано при жизни автора, причем в него не уместились растения и бес-
Ф
(О
Ф
И) позвоночные животные), ценность этого труда иного порядка, чем
(В
®
классификация Линнея. В споре Бюффона с Линнеем отчетливо прослеживается та методологическая оппозиция, о которой писал Лав-
джой. Автор «Естественной истории» утверждал, что классы и виды существуют только в воображении, тогда как только индивиды обладают реальностью [Бобров, 1970: 218]. Но без общих идей не может быть и науки. Поэтому очень метко сказал о своем оппоненте Линней, заметивший, что Бюффон скорее учил любви к науке, чем самой науке.
Однако если замечание шведского натуралиста относительно Бюффона следует признать справедливым, то другая идея последнего вошла в арсенал биологии XVIII в. и оказалась весьма перспективной. Впрочем, к ней вела, как это ни парадоксально, сама строгая систематика Линнея. Системное упорядочение всех известных живых организмов содержало в себе признание существования иерархии последовательного усложнения органического мира. Классификация рождала представление о «лестнице существ», охватывающей все живое от низших форм организации до высшего звена. Такой взгляд на природу был, конечно, фундирован возрожденной Г. Лейбницем аристотелевской идеей о субординации всего живого. Но одно дело, когда речь шла о метабиологическом и даже скорее протобиологическом воззрении, как это имело место в монадологии Лейбница, и другое -когда «лестница существ» была построена на громадном количестве изученного эмпирического материала.
Простое и удобное расположение растений и животных в виде усложняющейся цепочки приводило к заключению о возможности перехода от простейших к наиболее развитым организмам, а также о существовании единого прототипа живого. Эти два следствия являлись относительно независимыми друг от друга. Несмотря на известную спекулятивность, они создавали определенную методологическую основу для многочисленных исследований в обоих направлениях. Так, гипотеза единого прототипа сыграла значительную роль в развитии сравнительной анатомии, которая в лице Вика д'Азира и Л. Добантона добилась значительных результатов. И все же систематика Линнея и связанные с ней «лестницы» не привели их авторов к эволюционизму. «Приведенные в достаточно впечатляющий порядок представления о разнообразии организов в форме классификаций, претендующих на некое представление Системы природы, подготовили следующий важный шаг в развитии систематики как биологической дисциплины - ее "биологизацию"» [Павлинов, Любарский, 2011: 63]. Для возникновения исторического взгляда на живую природу потребовалась новая научная революция. Она будет связана с именем Ч. Дарвина.
Развитие биологических исследований рассматриваемого периода находилось в тесной связи с общим прогрессом научного познания. Естественно-научное понимание природы в эту эпоху вступило в конфликт со старыми мировоззренческими постулатами, поэтому «прорыв» на одном из участков научного поиска имел большое значение для революционных «прорывов» на других направлениях. Так,
Ф
■о з
(О ф
о
с
ф
и (О
(0 Ф
(I)
Ф
(Я
я
®
открытие в 1774 г. Дж. Пристли кислорода, исследования А.Л. Лавуазье способствовали проведению химических экспериментов на живых организмах. Геологические изыскания Хэттона и вообще изучение геологической летописи стали предпосылкой эволюционного понимания природы, поскольку доказывали, что возраст Земли несравненно больше, чем те 6 тыс. лет, которые она якобы существовала, согласно Библии. Между тем библейский аргумент был одним из самых весомых для противников эволюционных взглядов, так как если принять эту точку зрения, то времени для эволюции органического мира, не говоря уже о его предыстории, не хватило бы.
Глубинные сдвиги в понимании живой природы привели к ряду нововведений в медицине. Основными достижениями за два века, согласно авторитетному свидетельству [Wolf, 1952: 30-33], стали следующие: XVII в. обогатил открытием кровообращения, изобретением микроскопа и его применением в изучении микроорганизмов, установлением полового диморфизма растений, введением термометров. Завоевания XVIII столетия представлялись А. Вольфу скромнее: разработка классификации и номенклатуры, экспериментальные методы Гейлса, начало вакцинации. Впрочем, преобразования в медицине - особая тема, требующая отдельного анализа и получившая уже освещение в литературе [Сточик, Затравкин, 2013; 2014].
В общем можно констатировать, что к этому периоду в естествознании сложилась особая гносеологическая ситуация, суть которой охарактеризована В.И. Вернадским как резкое разграничение всех объектов наблюдений на два больших класса. С одной стороны, это были совершенно конкретные и ясные предметы, такие, как растения и животные, минералы и физические тела. «Здесь натуралист в окружающей природе непосредственно имел дело с конкретным объектом Ф исследования; ему не было надобности самому создавать в сложном и неясном природном явлении объекты, доступные научному изучению» [Вернадский, 1988: 187]. Но, с другой стороны, наряду с этими наглядными явлениями в естествознании создаются и начинают ак-О тивно изучаться теоретические объекты, которые преобразуют весь Ф строй научного мышления.
О Это движение не могло не затронуть биологию. Эскизный набро-
сок развития науки о живой природе позволяет сделать следующие вы-Jj воды. Во-первых, в XVII-XVIII вв. шло интенсивное формирование ф «биологической реальности», включающей совокупность теоретических представлений, разработку специфических методов исследова-£ ния, научного языка и накопление фактуального материала. В этот ne'e риод произошло становление ряда биологических дисциплин: систе-И) матики и сравнительной анатомии, эмбриологии и физиологии
(0 Ф
(О
(В
®
растений и животных, антропологии и др. Серия важнейших открытий продемонстрировала возможности применения экспериментального
метода в биологии. Однако сфера его использования оставалась ограниченной. В качестве основного приема изучения фигурировало сравнительное описание. Во-вторых, совершенствование классификации живых организмов способствовало пониманию единства органического мира. В его трактовке наряду с механицизмом сформировались направления, сторонники которых считали, что представление о машинообразности органических структур приводит к утрате специфики объекта биологических исследований. В-третьих, дискуссии в биологии XVII-XVIII вв. обозначили проблему оснований науки о живой природе, отчетливо показывая, что «освоение каждого нового типа системных объектов требует особой структуры операций и средств познавательной деятельности» [Степин, 2011: 185]. Массив накопленных и эмпирических и концептуальных знаний создавал предпосылки для нового качественного скачка в развитии биологии.
Библиографический список
Бобров, 1970 - Бобров Е.Г. Карл Линней. М. : Наука, 1970.
Вернадский, 1988 - Вернадский В.И. Труды по всеобщей истории науки. М. : Наука, 1988.
Вольф, 1950 - Вольф К. Теория зарождения. М., 1950.
Гарвей, 1948 - Гарвей В. Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных. М. ; Л., 1948.
Декарт, 1934 - Декарт Р. Космогония. М. ; Л., 1934.
Меркулов, 1981 - Меркулов В.Л.Альбрехт Галлер. Л. : Наука, 1981.
Павлинов, Любарский, 2011 - Павлинов И.Я., Любарский Г.Ю. Биологическая систематика: эволюция идеи. М. : Товарищество научных изданий КМК, 2011.
Степин, 2000 - Степин В.С. Теоретическое знание: структура, историческая эволюция. М. : Прогресс-Традиция, 2000.
Степин, 2011 - Степин В.С. Цивилизация и культура. СПб. : СПбГУП, 2011.
Сточик, Затравкин, 2013 - Сточик А.М., Затравкин С.Н. Научная революция в медицине XVII в. // Эпистемология и философия науки. 2013. Т. 38. №4.
Сточик, Затравкин, 2014 - Сточик А.М., Затравкин С.Н. Механизмы научных революций в медицине XVIII в. // Эпистемология и философия науки. 2014. Т. 39. №1.
Grmek, 1972 - GrmekM. A Survey ofthe Mechanical Interpretation of Life // Biology, History and Natural Philosophy. N.Y. ; L. : Plenum Press, 1972.
Lovejoy, 1942 - Lovejoy A. The Great Chain of Being. Cambridge : Harvard University Press, 1942.
Wolf, 1952 - Wolf A. A History of Science, Technology and Philosophy in the Eighteenth Century. L. : G. Allen Ltd., 1952.
Ф
■o з
to
Ф
о
с
ф
О (О
tfl ф
(I) ф
(Я
Я
®
