CC BY
291
История медицины
© Сточик А.М., Затравкин С.Н., 2015 УДК 61:93
Сточик A.M., Затравкин С.Н.
НАУЧНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В МЕДИЦИНЕ ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ XIX — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА. СООБЩЕНИЕ 1. ПРИЧИНЫ И МЕХАНИЗМЫ НАУЧНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Национальный научно-исследовательский институт общественного здоровья им. Н.А. Семашко, 105064, Москва, Россия
В статье описана сложившаяся к началу 70-х годов XIX века система представлений о предмете изучения медицины и методах исследовательской деятельности врачей. Утверждается, что в середине 70-х годов XIX столетия в медицине возникла объективная потребность совершенно иного, чем прежде, видения изучаемой реальности, разработки и внедрения принципиально новых методологических подходов к ее изучению, что в свою очередь положило начало глобальной научной революции в медицине последней четверти XIX — первой половины XX века. Доказывается, что потребность в новом видении изучаемой реальности стала следствием, во-первых, глубокого внутридисциплинарного кризиса, связанного с осознанием ошибочности существовавших представлений об организме человека и его жизнедеятельности, во-вторых, двух "пара-дигмальных прививок" из биологии, результаты которых вынудили врачей признать крайнюю неполноту и ошибочность их прежних взглядов на окружающую среду и сущность ее воздействия на организм человека.
Ключевые слова: научная революция, картина исследуемой реальности, брожение, гниение, Пастер, Дарвин.
Для цитирования: Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2015; 23 (1): 53—58.
StochikA.M., Zatravkin S.N.
THE SCIENTIFIC REVOLUTION IN MEDICINE OF THE LAST QUARTER OF XIX-FIRST HALF OF XX CENTURIES. REPORT I. THE CAUSES AND MECHANISMS OF SCIENTIFIC REVOLUTION
The N.A. Semashko national research institute of public health, 105064 Moscow, Russia The article describes the system of conceptions about subject of investigation in medicine and methods of research activities of physicians well-established by early 70s of XIX century. It is postulated that in the middle of 1870s in medicine occurred an objective need of entirely different from before vision of investigated reality, development and implementation of fundamentally new methodological approaches to its studying that by-turn initiated global scientific revolution in medicine of the last quarter of XIX-first half of XX centuries. It is substantiated that need of new vision of investigated reality became first of all a consequence of profound intra-disciplinary crisis related to awareness of fallibility of existed ideas of human organism and its vital activity. The second cause is two "paradigm inoculations" from biology which resulted in forced acceptance by physicians the extreme incompleteness and fallacy of their previous views concerning environment and essence of its effect on human organism.
Keywords: scientific revolution; investigated reality; fermentation; decay; Pasteur; Darwin. For citation: Problemi socialnoii gigieni, zdravoohranenia i istorii meditsini. 2015; 23 (1): 53—58.
В отечественной историко-медицинской литературе сложилась устойчивая традиция рассматривать исторический процесс в медицине как эволюционное развитие, связанное с непрерывным приростом знаний об организме человека, его заболеваниях, методах и средствах лечения и профилактики. В известных руководствах и учебниках по истории медицины, изданных на русском языке [1—9], события прошлого уподобляются своеобразным кирпичикам, исторический процесс — возведению многоэтажного здания современной медицины.
Результаты проведенного нами анализа известных историко-медицинских данных и материалов сохранившихся первоисточников не позволяют согласиться с подобным взглядом на историю медицины. Мы, разумеется, не станем оспаривать факт накопления медициной новых знаний в процессе ее исторического развития. Однако сам этот процесс носил в большей степени не эволюционный, а революционный характер.
Нами, в частности, установлено, что в медицине Нового и Новейшего времени неоднократно складывались ситуации, когда ее дальнейшее развитие оказывалось невозможным в рамках существовавшей и общепризнанной системы представлений о предмете и методах исследовательской деятельности, когда возникала потребность принципиально иного, чем прежде, видения изучаемой реальности. Такие ситуации складывались либо в результате возникновения системного кризиса, связанного с вну-
Для корреспонденции: Сточик Aндрей Mихайлович, institut@mail.ru
тренним развитием самой медицины, либо благодаря влиянию со стороны других отраслей знания, открывавших новые поля научных проблем и стимулировавших изучение явлений, которые прежде не попадали в сферу внимания врачей.
Выходом из таких ситуаций каждый раз служили научные революции, обеспечивавшие переворот в массовом врачебном сознании и утверждение принципиально новой системы представлений об устройстве и механизмах функционирования человеческого организма, здоровье и болезни, а также тесно связанных с ними диагностических, лечебных и профилактических технологий. Развивая использованную выше аналогию, можно сказать, что построение здания современной медицины не было простой надстройкой новых этажей. Время от времени строители оказывались вынужденными практически полностью разрушать его и начинать строить заново, но уже по новым архитектурным проектам и с использованием новых строительных материалов1.
1Анализ проводился на основании оригинальной концепции структуры и динамики научного познания, разработанной академиком B.C. Степиным. В этой концепции упомянутые в тексте системы представлений о предмете и методах исследовательской деятельности, свойственные той или иной науке, представлены в виде так называемых оснований науки, которые, в свою очередь, четко структурированы и включают 3 главных компонента: 1) картину исследуемой реальности, которая представляет собой обобщенный идеализированный образ предмета данной науки (см. стр. 58).
В серии наших предыдущих публикаций [12—17] мы уже представляли материалы, доказывающие факт существования трех научных революций в медицине в период с XVII века до середины 70-х годов XIX столетия. Предлагаемый вниманию читателей настоящий цикл статей посвящен результатам проведенные нами исследований по изучению научной революции в медицине
последней четверти XIX — первой половины XX века.
***
В начале 70-х годов XIX века доминирующую роль в системе философских оснований медицины играли идеи механицизма2 и представления о познании как о наблюдении и экспериментировании с объектами живой природы, которые раскрывают тайны своей жизнедеятельности в здоровом и больном состоянии познающему их разуму. Разум трактовался как дистанцированный от изучаемых объектов, как бы со стороны наблюдающий и исследующий их, не детерминированный никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик самих изучаемых объектов.
Действовавшей картиной исследуемой реальности утверждалось представление о теле человека как о паровой машине, жизнедеятельность которой обеспечивалась постоянным поглощением создаваемых растениями сложных (многоатомных) органических соединений и преобразованием заложенной в них потенциальной энергии в теплоту и механическую работу своих органов (мышц, желез, нервов). "Атомы, вступающие в организм, большей частью расположены большими массами и затем разбиваются на меньшие массы, прежде чем выйдут из него, — писал английский зоолог и популяризатор науки Т. Гексли. — Сила, которая освобождается при этом раздроблении, и есть источник деятельных сил организма..." [19, С. 117]. Механизм "раздробления" состоял в прямом медленном сгорании этих соединений (главным образом углеводов и жиров) под влиянием кислорода воздуха. Местом протекания процессов медленного горения считалась кровь.
Растения, таким образом, уподоблялись механику, который поднимал гири часов, а организмы человека и других животных — самим часам, превращавшим потенциальную энергию поднятых гирь в кинетическую энергию своего хода. "Самые сложные явления жизненности, — писал известный английский физик Дж. Тиндаль, — резюмируются в следующем общем законе: растение происходит посредством поднятия известной тяжести, например, гири, а животное посредством падения этой тяжести" [19, С. 118]. Роль спускового крючка, нажатием на который гири обретали возможность свободно падать, отводилась нервной системе [20, С. 6—7].
Подобно рукотворным аналогам паровая машина человеческого тела обладала изначально заданной неизменной конструкцией. Основным строительным материалом считались белки — особый вид сложных многоатомных органических соединений, которые также изначально синтезировались растениями и поступали в организм человека с пищей. Износ белковой конструкции человеческого тела в процессе жизнедеятельности признавался незначительным и полностью восполняемым за счет белков пищи. Организм, — отмечал выдающийся французский физиолог К. Беранар, характеризуя сложившиеся к началу 70-х годов XIX века представления о человеческом организме отмечая, что орга-
в его главных системно-структурных характеристиках; 2) идеалы и нормы исследования (описания, объяснения, доказательности и обоснования), которые определяют обобщенную схему метода научного познания; 3) философские основания науки, представляющие собой часть философского знания, которую данная наука отобрала для обоснования принятой картины исследуемой реальности, а также идеалов и норм исследовательской деятельности. Перестройка всех трех компонентов оснований науки соответствует глобально-дисциплинарной научной революции; трансформация только картины исследуемой реальности без существенных изменений идеалов и норм исследования и философских оснований — локально-дисциплинарной [10, 11].
2"Познание природы, точнее естественнонаучное познание, или
познание телесного мира с помощью и в смысле теоретического
естествознания, — говорил в 1872 году на Съезде немецких естествоиспытателей и врачей в Лейпциге один из крупнейших физиологов второй половины 19 века Э. Дюбуа-Реймон, — есть объяснение изменений в телесном мире движением атомов, обусловливаемом их центральными, не зависимыми от времени силами, иначе говоря — сведение явлений природы к механике атомов" [18, С. 7].
низм "вовсе не сжигает своего собственного вещества, но только углеводные горючие материалы. Поэтому он совершенно похож на паровую машину, которая сама не разрушается, не потребляет ни медных, ни железных своих частей, но просто сжигает доставляемый ей уголь и превращает его в механическую работу и теплоту. ...Представление это было создано физиками... и повторено почти всеми современными авторами" [21, С. 20].
Здоровье определялось как состояние нормального протекания всех физико-химических процессов обмена веществ и энергии с окружающей средой, болезнь — как состояние, при котором те же физико-химические процессы протекают в измененных условиях, вызванных повреждением конструкции машины неблагоприятными факторами окружающей среды [22—25]. При этом окружающая среда рассматривалась как совокупность исключительно физических и химических агентов влияния.
Ведущим методом научного познания служил гипотетико-дедуктивный метод, заключавшийся в выдвижении гипотез и их последующем обосновании путем вывода эмпирически проверяемых следствий. Проверка осуществлялась с помощью экспериментов и клинических наблюдений.
Основная цель познания в медицине определялась как сведение всего многообразия жизненных явлений, наблюдаемых в здоровом и больном человеческом организме, к физико-химическим процессам обмена веществ и энергии, объяснение их причин и механизмов законами физики и химии3 и разработка на этой основе эффективных средств диагностики, лечения и профилактики заболеваний человека.
Арсенал исследовательских методов состоял главным образом из аналитических методов — секционного (анатомия, патологическая анатомия), микроскопического, химического анализа сжиганием, острого эксперимента на животных (вивисекция).
***
Описанные выше представления о предмете медицины и способах его познания властвовали над умами врачей вплоть до середины 70-х годов XIX столетия, когда возникла острая объективная потребность в их пересмотре. Эта потребность стала следствием, во-первых, глубокого внутридисциплинарного кризиса, а во-вторых, двух "парадигмальных прививок" из биологии, открывших новые для медицины поля научных проблем. Рассмотрим последовательно каждый из этих вопросов, и в начале остановимся на событиях, определивших формирование в медицине внутридисциплинарного кризиса.
Эмпирические данные, не укладывавшиеся в существовавшую систему представлений о теле человека, как о паровой машине, начали появляться уже в 40-х—50-х годах XIX века. Первым под сомнение был поставлен тезис о том, что организмы человека и животных не способны сами синтезировать сложные органические соединения, а могут лишь разлагать их. В 1844— 1845 гг. французские исследователи Ж. Персо и Ж. Буссенго в опытах по откармливанию гусей и поросят кукурузой неопровержимо доказали способность животных организмов синтезировать жиры из крахмала и сахаров [26], а в 1848—1850 гг. К. Бернар обнаружил, что печень обладает способностью превращать простые углеводы в более сложное органическое соединение — гликоген (животный крахмал). Им также была показана возможность образования гликогена и из белков [27].
В начале 50-х годов XIX века были получены данные, заставившие усомниться и в справедливости общепринятых представлений о немедленном "сжигании" организмами человека и животных всех поступающих с пищей углеводных соединений. В частности, К. Бернар в серии методически безупречных экспериментальных исследований установил, что животные сначала преобразуют их в запасное вещество (гликоген) и только затем, по мере необходимости, разлагают его, поддерживая постоянный физиологический уровень сахара в крови. "Я доказал, —
3"Задача физиологии, — писал немецкий физиолог Л. Германн во введении к своему знаменитому руководству "Основы физиологии человека", — заключается в исследовании молекулярных процессов организма и в сведении на них всех его деятельностей... Полагают, что вообще в живых телах действуют те же силы и по тем же законам, как и в телах мертвых, и что со временем удастся свести на химические и физические законы непонятые до сего времени процессы организации. ... Это предположение будет подразумеваться всюду при описании человеческого организма" [20, С. 1, 8].
писал К. Бернар, — что питание нельзя считать прямым, как его представляют господствующие химические теории, но что, напротив, оно непрямое и совершается посредством запасов. Словом, организм живет не принимаемыми в известное данное время веществами, но теми, которые животное съело прежде, и которые были потом видоизменены и некоторым образом созданы ассимиляцией..." [19, С. 104].
Эти исследования К. Бернара в области изучения углеводного обмена произвели эффект подлинной научной сенсации и нанесли существенный удар по действовавшей картине исследуемой реальности. Однако их оказалось недостаточно для полного опровержения существовавших представлений о теле человека, как о паровой машине.
Следующий удар последовал в 60-е годы XIX века, когда были получены данные, вступившие в противоречие с еще одной из основополагающих концепций, на которых строилась действовавшая картина исследуемой реальности, — с концепцией А. Лавуазье о прямом медленном горении органических соединений в организмах человека и животных под влиянием кислорода воздуха.
Сначала немецкие физиологи К. Фойт, М. Петтенкофер и Л. Германн обнаружили, что при функционировании мышцы она потребляет значительно меньше кислорода, чем выделяет его в виде кислородсодержащих продуктов распада органических соединений. Л. Германн установил этот факт в эксперименте с изолированной мышцей, К. Фойт и М. Петтенкофер — "на мускуле, не вырезанном из тела" [28].
Вскоре последовали экспериментальные исследования другого немецкого физиолога К. Людвига и профессора физиологии Харьковского университета И.П. Щелкова, наглядно показавшие, что во время покоя наблюдается прямо противоположная картина — мускул получает кислорода больше, чем выделяет [21]. Во второй половине 60-х годов К. Бернар установил ту же закономерность на модели функционирования желез4. "Кислород не фиксируется в тот момент, когда, по предположению, он должен употребляться в дело..., — писал К. Бернар, обобщая результаты названных выше исследований, — И однако же, именно во время функционирования образуется наибольшее количество угольной кислоты... Таким образом два явления, поглощение и расход кислорода, совершенно отделены одно от другого, что, очевидно, исключает всякую возможность прямого горения" [19, С. 142].
Новые факты вступали в очевидное противоречие с теорией прямого горения А. Лавуазье, но, по свидетельству того же К. Бернара, "дух этой теории" продолжал властвовать над умами врачей и естествоиспытателей вплоть до середины 70-х годов XIX века [19, С. 122]. Продолжал властвовать до тех пор, пока не были получены прямые экспериментальные доказательства ее ошибочности. Этими доказательствами послужили знаменитые эксперименты Э. Пфлюгера, в которых он показал, что лягушки, сосудистая система которых была промыта физиологическим раствором и наполнена им ("солевые лягушки"), долгое время продолжали выделять нормальное количество углекислоты, а нормальные лягушки, помещенные в атмосферу чистого азота, могли существовать около 20 часов и также выделяли при этом значительное количество углекислого газа.
Экспериментальные исследования Э. Пфлюгера не только окончательно опровергли теорию прямого горения, но также неопровержимо доказали, что процессы распада сложных органических соединений происходят не в крови, а в клетках и тканях организма, и что распаду при этом подвергается не пища, и даже не пищевые запасы, а собственно "живое вещество" самого тела. "Не приток кислорода определяет распад веществ в теле, а наоборот, интенсивность обмена веществ обусловливает большее или меньшее восприятие кислорода, — писал Пфлюгер в 1875 г. в статье "О физиологическом горении в живых организмах", — причем местом окислительных процессов является не кровь, а клеточные элементы тела, т. е. организованное живое вещество" [29, С. 672]. Выводы, сделанные Э. Пфлюгером, встретили безоговорочную поддержку со стороны К. Бернара, который со всей определенностью заявил, что "у человека и животных, при всяком отделении, железа изнашивается, тает; при движении, часть
4При этом ни одному исследователю не удалось зафиксировать увеличения выделения воды — одного из обязательных конечных продуктов прямого окисления органических веществ.
мышцы разрушается; всякое проявление чувствительности и воли обусловливают заметную потерю нервного вещества, работа мысли — трату мозга" [21, С. 1].
Как следствие, в середине 70-х годов XIX века господствовавшее представление об организме человека, как о паровой машине, "которая сама не разрушается, не потребляет ни медных, ни железных своих частей, но просто сжигает доставляемый ей
уголь", оказалось полностью опровергнутым.
***
Практически одновременно с тем, как в течение 60—70-х годов XIX столетия постепенно набирал обороты внутридис-циплинарный кризис, в медицине сформировались и начали активно разрабатываться несколько новых полей научных проблем, возникших в результате двух "парадигмальных прививок" из биологии.
Первая из них состояла в переносе в медицину основных положений биологической или "зародышевой" теории брожения и гниения, разработанной французским естествоиспытателем Л. Пастером.
Для медицины проблемы брожения и гниения традиционно являлись одними из наиболее актуальных. Достаточно сказать, что с развитием именно этих процессов связывалось как все многообразие раневых осложнений, так и большинство эпидемических болезней, считавшихся и прямо называвшихся врачами болезнями гниения.
Ко времени рассматриваемых событий в естествознании вообще и в медицине в частности господствовала так называемая физико-химическая теория гниения и брожения. Согласно этой теории, созданной еще в 1697 г. знаменитым немецким врачом и химиком Г. Шталем, гниение и брожение представляли собой разновидности "процесса умирания" и состояли в развитии цепи химических превращений, направленных на разложение веществ. Роль механизма, запускавшего эти химические превращения, Г. Шталь отводил "ферментам" — телам, находящимся в состоянии разложения и благодаря этому обладающим способностью передавать присущее им "внутреннее активное движение" молекулам сбраживаемого или гниющего субстрата и таким образом индуцировать процессы расщепления различных веществ и даже организмов.
В отличие от многих теорий, созданных в XVII веке, физико-химическая теория брожения и гниения с успехом прошла испытания революцией в химии конца XVIII—начала XIX века. Более того, она получила дополнительный импульс развития и таких могущественных сторонников, как основоположники физиологической и органической химии Ю. Либих, Й. Берцелиус, Ф. Веллер, считавших гниение и брожение не просто похожими процессами, а последовательными этапами единого процесса распада органических веществ под воздействием кислорода5. "До соприкосновения с кислородом составные части вещества остаются рядом, не оказывая друг на друга никакого влияния, — указывал Ю. Либих в своих знаменитых "Химических письмах", — кислород нарушает состояние покоя, равновесие притяжения, связующего элементы в частице вещества; вследствие этого нарушения происходит распадение, новое распределение элементов" [30].
Правда, в 30-х годах XIX века была предпринята попытка дать иные теоретические объяснения природы процессов брожения и гниения. В частности, французский ботаник Ш. Каньяр де Латур и немецкие естествоиспытатели Ф. Кютцинг и Т. Шванн, обнаружившие микроорганизмы в "осадке брожения" и установившие факт их размножения в ходе брожения, высказали предположение, что именно эти живые существа могут служить "ферментом" брожения. Однако тогда эти работы были квалифицированы, как "научно-поэтический бред", противоречивший очевидным фактам [31]. Таких фактов было по меньшей мере три.
Факт первый. В разлагающемся веществе действительно появляется "всякая нечисть" — грибки, инфузории, а во время брожения (пива, вина и др.) действительно образуется "грязный осадок", в котором обнаруживаются микроорганизмы. Но ведь совершенно "очевидно", что все это происходит уже после на-
5Распад органических веществ (преимущественно азотсодержащих) в результате непосредственного воздействия на них кислорода воздуха назывался гниением. Процессы распада органических веществ под влиянием других гниющих веществ — брожением.
чала брожения или гниения, а потому никак не может считаться его причиной. На этом же "бесспорном наблюдении" основывалась и теория самозарождения микроорганизмов в разлагающихся веществах.
Факт второй. Дрожжи вызывают брожение сахара, но они могут быть полностью заменены "любым безусловно мертвым" азотистым веществом: казеином, кусочком мяса и др. А если так, значит, дрожжи вызывают брожение не за счет своего роста и размножения, а в результате гибели и распада, как любое другое разлагающееся азотсодержащее вещество.
Факт третий. Щепотка дрожжей, брошенная в чан с тестом, заставляет всю эту массу пучиться, подниматься, киснуть, выделять газы. По сравнению с достигаемым результатом вызвавшая его причина столь ничтожна, что не оставляет никаких сомнений в том, что тесто (сусло, брага) бродят "сами собой", а дрожжи играют роль лишь "первотолчка", запустившего цепную химическую реакцию распада.
Эти "факты", согласовывавшие физико-химическую теорию брожения и гниения с повседневными наблюдениями, приводились во всех учебниках химии. Выступать против физико-химической теории значило выступать против очевидности. Неслучайно многие сторонники Л. Пастера сравнивали совершенный им переворот в представления о причинах брожения и гниения с открытием гелиоцентрической системы. Л. Пастер подобно Н. Копернику и Г. Галилею смог доказать, что "абсолютно очевидные" факты, наблюдаемые в процессе брожения и гниения, такой же обман "простодушных наивных чувств", как и движение Солнца вокруг Земли [30].
Л. Пастер начал свои исследования в области изучения брожения и гниения в 1856—1857 гг. и с самого начала поставил перед собой невероятно смелую задачу выяснить, в какой мере его собственные экспериментальные данные смогут подтвердить или опровергнуть физико-химическую теорию брожения и гниения [32].
Уже первые полученные Л. Пастером результаты стали подлинной научной сенсацией. Во-первых, им было доказано, что кислород воздуха не является обязательным условием возникновения брожения и гниения. Для обоснования этого положения исключительное значение имело открытие Л. Пастером масля-нокислого брожения. Этот вид брожения вызывался строго анаэробными бактериями, которые не только не нуждались в кислороде воздуха, но последний действовал на них как яд.
Во-вторых, Л. Пастер доказал, что для брожения совершенно не обязательно присутствие в среде распадающихся белковых веществ. Сбраживание сахара с образованием спирта или молочной кислоты может происходить в среде, совершенно не содержащей белка, а имеющей в качестве единственного источника азота неорганическое соединение, например, сернокислый аммоний.
В-третьих, Л. Пастер обнаружил, что каждый вид брожения (молочнокислое, уксуснокислое, маслянокислое) вызывается строго определенным микроорганизмом ("ферментом"), и что, например, "бактерия маслянокислого брожения" никогда не вызовет брожения молочнокислого или уксуснокислого.
В-четвертых, Л. Пастер полностью подтвердил данные Т. Шванна о том, что в ходе брожения вес микроорганизмов постоянно увеличивается. Одновременно серией остроумнейших экспериментов он полностью опроверг существовавшее представление о том, что микроорганизмы способны самозарождаться в сбраживаемом или гниющем веществе.
Обобщив материалы выполненных им в 1856—1864 гг. экспериментальных исследований, Л. Пастер создал собственную теорию брожения и гниения, получившую название "зародышевой" или биологической. Суть этой теории сводилась к следующим основным положениям. Первое: брожение и гниение относятся к явлениям жизни, а не смерти. Они связаны с жизнью микробов, с их ростом и размножением, а не с гибелью и разложением, как это считалось ранее. Второе: причиной брожения и гниения являются не кислород и не распадающиеся органические вещества, а микроорганизмы, использующие сбраживаемое или гниющее вещество в качестве источника питания. Третье: легкость и быстрота появления микробов в различных средах определяются их широчайшим распространением в Природе и постоянном наличии в окружающем воздухе. Воздух населенных мест особенно богат микробами. Четвертое: все однородные случаи разложения органических веществ, включая
гниение трупов, гангрены, распад тканей при заразных болезнях и др., невозможны в отсутствие микробов. Если любой биоорганический объект (раствор) тем или иным способом (нагреванием, фильтрацией воздуха, помещением в стерильный герметично закрытый сосуд и т. д.) изолировать от попадания в него микробов, гниение или брожение не наступает в течение сколь угодно длительного времени.
Перенос этих представлений в медицину начался с 60-х годов XIX века и проходил в два этапа. В ходе первого из них, опираясь на исследования Л. Пастера, английский хирург Дж. Листер, предпринял попытку разработки и внедрения принципиально нового метода лечения ран, ориентированного на исключение контакта микроорганизмов с биологическими жидкостями и тканями организма. Из трех использовавшихся Л. Пастером способов решения этой задачи (фильтрация воздуха, нагревание органических растворов и применение химических реагентов) Дж. Листер остановился на последнем. Основным " антимикробным" химическим реагентом Дж. Листер избрал карболовую кислоту (фенол) и поставил задачу так "окружить рану карболовой кислотой", чтобы уже попавшие в нее "зародыши" были уничтожены, а "новые", находящиеся в воздухе, не имели возможности попасть в нее [33].
Вначале Дж. Листер опробовал новый метод антисептического лечения на сложных переломах, затем на абсцессах и, наконец, на послеоперационных ранах. Во всех случаях эффект оказался поразительным: количество гнойно-септических осложнений сократилось на порядок.
Первые публикации Дж. Листера (1865 и 1867), содержавшие обоснование нового метода лечения и полученные им результаты, были встречены откровенно враждебно. Однако после того как в первой половине 70-х годов XIX века ряд ведущих европейских хирургов (Р. Фолькман, Т. Бильрот, К. Тирш, Э. Бергман, Ж. Пеан), следуя методике Дж. Листера, свели в своих клиниках практически к нулю гнойно-септические осложнения операционных ран, новый метод, названный "листеризмом", завоевал широкое признание [34], а мир микроорганизмов в одночасье превратился в один из важнейших факторов влияния на здоровье человека.
Второй этап перено са в медицину новых представлений о природе брожения и гниения состоял в окончательном доказательстве того, что микроорганизмы могут являться непосредственной причиной не только гнойно-септических осложнений ран, но и многих заболевании человека, в том числе эпидемических.
Предположения о возможной роли микроорганизмов в возникновении заболеваний человека высказывались и ранее. А. Кирхер (1658), Дж. Ланцизи (1717), А. Валисниери (1721), М. Пленчиц (1762), И. Шенлейн (1839), Я. Генле (1840), Дж. Сноу (1849), Ф. Поллендер, Ф. Брауэлль (1849—1850), К. Давен (1863), Т. Биль-рот (1868) и другие врачи и естествоиспытатели не только постулировали такую возможность, но и приводили конкретные факты обнаружения в крови и выделениях больных микроорганизмов [35]. Однако широкого признания эти работы не получили. Их оппоненты совершенно справедливо указывали на отсутствие прямых доказательств этиологической роли микроба: одни и те же микроорганизмы могли встречаться при совершенно разных заболеваниях, а при одной и той же болезни микробы "то обнаруживались, то не обнаруживались". Поэтому большинством врачебного сословия микроорганизмы считались не причиной болезни, а только сопутствующим ей явлением [35].
Открытия Л. Пастера кардинально изменили расклад сил в полемике между сторонниками и противниками идеи "живого возбудителя" заболеваний человека. При этом самую существенную роль сыграл установленный Л. Пастером факт, что каждый вид брожения вызывается строго определенным "специфическим" микроорганизмом.
В 1876—1882 гг. главным образом усилиями немецкого врача Р. Коха, считающегося наряду с Л. Пастером основоположником бактериологии, был разработан точный метод выявления и идентификации "специфических живых возбудителей". Метод предусматривал обязательное нахождение микроба во всех случаях заболевания данной болезнью, воспроизведение заболевания прививкой культуры на животных, а главное, получение чистой культуры возбудителя путем его изолирования на твердых питательных средах. Широкое использование этого метода позволило уже в 70-х—80-х годах. XIX века установить инфекционную природу целого ряда болезней человека и живот-
ных. В частности, было неопровержимо доказано, что микроорганизмы являются причиной возникновения проказы (Г. Хансен, 1874), сибирской язвы6 (Р. Кох, 1876), рожи (Р. Кох, 1878; Ф. Леффлер, 1881; Л. Пастер и Л. Тюилье, 1882), гонореи (А. Нейссер, 1879), куриной холеры (Л. Пастер, 1880), брюшного тифа (К. Эберт, 1881), туберкулеза (Р. Кох, 1882), азиатской холеры7 (Р. Кох, 1883), сапа (Ф. Леффлер, Х. Шутц, 1882), дифтерии (Т. Клебс, Ф. Леффлер, 1883), столбняка (Н.Д. Монастырский, 1883, А. Николайер, 1884; Китасато, 1890), мягкого шанкра (О.В. Петтерсен, 1887) и др.
Было также доказано, что наиболее частой причиной возникновения воспаления легких, сепсиса (гноекровия), гнойных абсцессов, остеомиелита является стафилококк (Л. Пастер, Р. Кох). Кроме бактерий в качестве возможных возбудителей болезней человека были признаны также грибы, простейшие (амебная дизентерия, Ф.А. Леш, 1875; малярийный плазмодий А. Лаверан, 1880) и вирусы (Ф. Леффлер, 1898), впервые открытые в 1892 г. российским исследователем Д.И. Ивановским.
Все вместе взятое заставило врачебное сообщество кардинально пересмотреть существовавшие взгляды на среду обитания людей, которая стала включать в себя не только совокупность различных физических и химических факторов, но и мириады биологических объектов, оказывающих существенное
влияние на здоровье человека [36, 37].
***
Вторая "парадигмальная прививка" из биологии состояла в переносе в медицину ряда положений эволюционной теории Ч. Дарвина, впервые сформулированной им в 1859 г. в "Происхождении видов".
Таких положений, сыгравших существенную роль в развертывании научной революции в медицине последней четверти XIX — первой половины XX века, было по меньшей мере три.
Во-первых, Ч. Дарвин предложил качественно новую схему причинно-следственных (детерминистских) отношений между организмом и внешней средой. До него полагали, что среда во взаимоотношениях с организмом играет роль стимула, который вызывает "в телесной организации" ответную реакцию, полностью соответствующую ее изначально заданному устройству. В учении Ч. Дарвина среда впервые выступила в роли силы, способной не только вызывать те или иные проявления жизнедеятельности, но и видоизменять их. Прежняя спонтанность воздействий на организм отдельных стимулов окружающей среды уступала место непрерывному воздействию внешних условий, неумолимо уничтожающих все, что не способно к ним приспособиться.
Макромеханический и вещественно-энергетический детерминизм, характерный для периода классического естествознания, дополнялся идеей о существовании механизмов биологического приспособления в обеспечении жизнедеятельности.
Во-вторых, Ч. Дарвин предложил принципиально новый подход к анализу жизнедеятельности как организма в целом, так и каждой из составляющих его систем органов. Подход, главной составляющей которого было обязательное рассмотрение всех "телесных процессов и функций" с точки зрения того, что они являются продуктом и одновременно орудием приспособления к внешним условиям жизни. Этот подход создавал возможность рассматривать наблюдаемые реакции организма не только как ответ на действующие в данный момент причины, но и как реакцию, установленную на возможно более успешное поведение в предстоящих обстоятельствах. Эта "преднастройка на будущее" выступала не в качестве постулировавшегося виталистами имманентного свойства живой материи, а как эффект естественного отбора.
В-третьих, Ч. Дарвин предпринял попытку дать рациональный ответ на вопрос о причинах целесообразности, наблюдаемой в живой природе. Этот вопрос не давал покоя многим поколениям исследователей "живой натуры". Гален объяснял целесообразность величайшей мудростью Создателя. Естествоиспытатели XVII века искали на него ответ главным образом в действиях целесообразно действовавшей души. В XVIII веке
6Возбудитель сибирской язвы был впервые описан 1849— 1850 гг. Ф. Поллендером, Ф. Брауэллем и К. Давеном.
7Холерный вибрион первым обнаружил и описал итальянский врач Ф. Пачини в 1854 г.
целесообразность живой природы объяснялась направляющим действием жизненной силы. Исследователи XIX столетия, отказавшиеся от идей витализма, отказались и от попыток ответа на вопрос о наблюдаемой в живой природе целесообразности. "Телеология — это такая дама, — писал один из крупнейших физиологов XIX века, лидер физико-химической школы в физиологии Э. Брюкке, — без которой не может обойтись ни один биолог, однако с которой никто не решится появиться публично" [38, С. 177].
Выражаясь словами М.Г. Ярошевского, Ч. Дарвин реабилитировал органическую целесообразность, показав, что наблюдаемая в живой природе целесообразность представляет собой результат естественного отбора полезных для организма ненаправленных изменений. "Теория Дарвина, — писал крупнейший немецкий физиолог XIX века Г. Гельмгольц, — содержит существенно новую творческую мысль. Она показывает, каким образом целесообразность в образовании организмов может произойти без вмешательства разума, при помощи слепого действия закона Природы" [28, С. 357].
Перенос в медицину этих важнейших положений учения Ч. Дарвина начался в 70-х—90-х годах. XIX века и стал заслугой, главным образом, физиологов, патологов, гистологов, эмбриологов и бактериологов. К подробному рассмотрению этого процесса мы еще вернемся. Сейчас лишь отметим, что постепенное признание названных выше идей Ч. Дарвина заставило врачебное сообщество признать крайнюю неполноту существовавших представлений о характере взаимодействия организма человека со средой обитания.
Таким образом, во второй половине 70-х—90-х годов XIX века в результате внутридисциплинарного кризиса, связанного с осознанием ошибочности существовавших представлений об организме человека, а также двух "парадигмальных прививок", обнаруживших крайнюю неполноту существовавших взглядов на окружающую среду и сущность ее воздействия на организм человека, в медицине возникла острая объективная потребность совершенно иного, чем прежде, видения изучаемой реальности, разработки и внедрения принципиально новых методологических подходов к ее изучению. Ясное осознание этой потребности и положило начало глобальной научной революции в медицине последней четверти XIX — первой половины XX века.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ковнер С. История медицины. Киев; 1878—1888; Вып. 3. Медицина от смерти Гиппократа до Галена включительно.
2. Гезер Г. Основы истории медицины: Пер. с нем. Казань; 1890.
3. Мейер-Штейнег Т., Зудгоф К. История медицины: Пер. с нем. М.; 1925.
4. Менье Л. История медицины: Пер. с франц. М.; 1926.
5. Мультановский М.П. История медицины. 2-е изд. М.; 1967.
6. Бородулин Ф.Р. История медицины. Избранные лекции. М.; 1961.
7. Заблудовский П.Е., Крючок Г.Р., Кузьмин М.К., Левит М.М. История медицины. М.; 1981.
8. Сорокина Т.С. История медицины. — 9-е изд. М.; 2009.
9. Лисицын Ю.П. История медицины. М.; 2004.
10. Степин B.C. Теоретическое знание. М.; 2000.
11. Степин B.C. История и философия науки. М; 2011.
12. Сточик A.M., Затравкин С.Н. Картины реальности в медицине XVII—XIX веков. Вопросы философии. 2013; 7: 80—94.
13. Сточик A.M., Затравкин С.Н. Научная революция в медицине
XVII в. Эпистемология и философия науки. 2013; 38 (4): 163— 176.
14. Сточик A.M., Затравкин С.Н. Научная революция в медицине
XVIII в. Эпистемология и философия науки. 2014; 39 (1): 173— 190.
15. Сточик A.M., Затравкин С.Н. Формирование естественнонаучных основ медицины в процессе научных революций 17—19 веков. М.; 2011.
16. Сточик A.M., Затравкин С.Н. Реформирование практической медицины в процессе научных революций 17—19 веков. М.; 2012.
17. Сточик A.M., Затравкин С.Н., Сточик А.А. Возникновение профилактической медицины в процессе научных революций 17—19 веков. М.; 2013.
18. Дюбуа-Реймон Э. О границах познания природы. Семь мировых загадок: Пер. с нем. М.; 1901.
19. Бернар К. Курс общей физиологии. Жизненные явления общие животным и растениям: Пер. с франц. СПб.; 1878.
20. Германи Л. Основы физиологии человека: Пер. с нем. под ред. И.М. Сеченова. 2-е изд. СПб.; 1875.
21. Бернар К. Об отношении функциональных и питательных явлений: Пер. с франц. под ред. И. Тарханова. СПб.; 1875.
22. Вирхов Р. Целлюлярная патология как учение, основанное на физиологической и патологической гистологии: Пер. с нем. СПб.; 1871.
23. Ферстер А. Руководство патологической анатомии: Пер. с нем. СПб.; 1860.
24. Конгейм 10. Общая патология: Пер. с нем. СПб.; 1878; Т. 1.
25. Самуэль С. Руководство к общей патологии в смысле патологической физиологии: Пер. с нем. СПб.; 1879.
26. Шамин А.Н. История биологической химии. Истоки науки. М.; 1990.
27. Шамин А.Н. История биологической химии. Формирование биохимии. М.; 1993.
28. Бляхер Л.Я., Быховский Б.Е., Микулинский СР. История биологии с древнейших времен до начала 20 века. М.; 1972.
29. Шатерников М.Н. Обмен веществ. История вопроса. В кн.: БМЭ. 1-е изд. М.; 1932; Т. 21: 670—679.
30. Энгельгардт М.А. Луи Пастер. Его жизнь и научная деятельность. СПб.; 1891.
31. Кацнельсон З.С. Теодор Шванн — творец клеточной теории. В кн.: Шванн Т. Микроскопические исследования о соответствии в структуре и росте животных и растений. М.-Л.; 1939: 52—59.
32. Имшенецкий А.А. Луи Пастер. Жизнь и творчество. М., 1961.
33. Lister J. On the antiseptic principle in the practice of surgery. Lancet. 1867; 2: 353—356.
34. Скороходов Л.Я. Джозеф Листер. Столетие антисептики. Л.; 1971.
35. Скороходов Л.Я. Материалы по истории медицинской микробиологии в дореволюционной России. М.; 1948: 16—26.
36. Пашутин В.В. Курс общей и экспериментальной патологии (патологической физиологии). СПб.; 1885; Т. 1.
37. Подвысоцкий В.В. Основы общей патологии. Руководство к изучению физиологии больного человека. СПб.; 1891; Т. 1.
38. Ярошевский М.Г., Чеснокова С.А. Уолтер Кеннон. М.; 1976.
REFERENCES
1. Kovner S. The history of ancient medicine. Issue 3. Medicine from death of Hippocrates to Galen [Istorija mediciny. Vyp. 3. Medicina ot smerti Gippokrata do Galena vklj'uchitel'no]. Kiev; 1888. (in Russian)
2. Heser H. Fundamentals of the History of Medicine [Osnovy istorii mediciny]: Transl. from germ. Kazan; 1890. (in Russian)
3. Meyer-Steineg Т., Sudhoff K. History of Medicine [Istorija mediciny]: Transl. from germ. Moscow; 1925. (in Russian)
4. Meunier L. History of Medicine [Istorija mediciny]: Transl. from french. Moscow; 1926. (in Russian)
5. Multanovskiy M.P. History of Medicine [Istorija mediciny]: 2nd ed. Moscow; 1967 (in Russian)
6. Borodulin F.R. History of Medicine: Selected lectures [Istorija mediciny: Izbrannye lekcii]: Moscow; 1961. (in Russian)
7. Zabludovskiy P.Ye., Kryuchok G.R., Kuzmin M.K., Levit M.M. History of Medicine [Istorija mediciny]: Moscow; 1981. (in Russian)
8. Sorokina T.S. History of Medicine [Istorija mediciny]: 9th ed. Moscow; 2009. (in Russian)
9. Lisitsin Yu.P. History of Medicine [Istorija mediciny]: Moscow; 2004. (in Russian)
10. Stepin V.S. Theoretical knowledge [Teoreticheskoe znanie]: Moscow; 2000. (in Russian)
11. Stepin V.S. History and Philosophy of Science [Istorija i filosofija nauki]: Moscow; 2011. (in Russian)
12. Stochik A.M., Zatravkin S.N. Pictures of Reality in Medicine of XVII—XIX centuries. Voprosy filosofii. 2013; 7: 80—94 (in Russian)
13. Stochik A.M., Zatravkin S.N. The scientific revolution in the XVIIth-century medicine. Epistemologiya i filosofiya nauki. 2013; 38 (4): 163—176 (in Russian)
14. Stochik A.M., Zatravkin S.N. The scientific revolution in the XVIIIth-century medicine. Epistemologiya i filosofiya nauki. 2014; 39 (1): 173—190 (in Russian)
15. Stochik A.M., Zatravkin S.N. Formation of natural science foundations of medicine in the course of the scientific revolutions of the
17th—19th centuries [Formirovanie estestvennonauchnyh osnov mediciny v processe nauchnyh revoljucij 17—19 vekov]: Moscow; 2011. (in Russian)
16. Stochik A.M., Zatravkin S.N. Reforms of practical medicine in the course of the scientific revolutions of the 17th—19th centuries [Re-formirovanie prakticheskoj mediciny v processe nauchnyh revoljucij 17—19 vekov]: Moscow; 2012. (in Russian)
17. Stochik A.M., Zatravkin S.N., Stochik A.A. The emergence of preventive medicine in the course of the scientific revolutions of the 17th—19th centuries [Vozniknovenie profilakticheskoj mediciny v processe nauchnyh revoljucij 17—19 vekov]: Moscow; 2013. (in Russian)
18. Du Bois-Reymond On the limits of our knowledge of nature. Seven world mysteries [O granicah poznanija prirody. Sem' mirovyh za-gadok]: Transl. from germ. Moscow; 1901. (in Russian)
19. Bernard Cl. Course of General Physiology. Phenomena of life common to animals and plants [Kurs obshhej fiziologii. Zhiznennye javlenija obshhie zhivotnym i rastenijam]: Transl. from french. St. Petersburg; 1878. (in Russian)
20. Hermann L. Fundamentals of human physiology [Osnovy fiziologii cheloveka]: Transl. from germ. St. Petersburg; 1875. (in Russian)
21. Bernard Cl. On the relation of functional and nutritional effects [Ob otnoshenii funkcional'nyh ipitatel'nyh javlenij]: Transl. from french. St. Petersburg; 1875. (in Russian)
22. Virchow R. Cellular pathology as a doctrine based on the physiological and pathological histology [Celljuljarnaja patologija как uchenie, osnovannoe na fiziologicheskoj i patologicheskoj gistolo-gii]: Transl. from germ. St. Petersburg; 1871. (in Russian)
23. Foerster A. Manual of pathological anatomy [Rukovodstvo pato-logicheskoj anatomii]: Transl. from germ. St. Petersburg; 1860. (in Russian)
24. Cohnheim J. General Pathology [Rukovodstvo patologicheskoj anatomii]: Transl. from germ. St. Petersburg; 1878; t. 1. (in Russian)
25. Samuel S. A guide to General Pathology in the sense of Pathophysi-ology [Rukovodstvo к obshhej patologii v smysle patologicheskoj fiziologii]: Transl. from germ. St. Petersburg; 1879; t. 1. (in Russian)
26. Shamin A.N. The History of Biological Chemistry. The origins of .science [Istorija biologicheskoj himii. Istoki nauki]. Moscow; 1990. (in Russian)
27. Shamin A.N. The History of Biological Chemistry. Formation of biochemistry [Istorija biologicheskoj himii. Formirovanie biohimii]. Moscow; 1993. (in Russian)
28. Blyakher L.Ya., Bykhovskiy B.Ye., Mikulinskiy S.R. History of Biology from ancient times to the early 20th century [Istorija biologii s drevnejshih vremen do nachala 20 veka]. Moscow; 1972. (in Russian)
29. Shaternikov M.N. Metabolism. Historical background. In: BME. 1st ed. Moscow; 1932; t. 21: 670—679. (in Russian)
30. Engelgardt M.A. Louis Pasteur. His life and scientific activity [Lui Paster. Ego zhizn' i nauchnaja dejatel'nost']. St. Petersburg; 1891. (in Russian)
31. Katsnelson Z.S. Theodor Schwann — the creator of the cell theory. In: Schwann Th. Microscopic studies of compliance in the structure and growth of animals and plants [Shvann T. Mikroskopicheskie issledovanija о sootvetstvii v strukture i roste zhivotnyh i rastenij]. Moscow — Leningrad; 1939. (in Russian)
32. Imshenetskiy A.A. Louis Pasteur. Life and creativity [Lui Paster. Zhizn' i tvorchestvo]. Moscow; 1961. (in Russian)
33. Lister J. On the antiseptic principle in the practice of surgery. Lancet. 1867; 2: 353—356.
34. Skorokhodov L.Ya. Joseph Lister. Century antiseptics [Dzhozef Lister. Stoletie antiseptiki]. Leningrad; 1971. (in Russian)
35. Skorokhodov L.Ya. Materials on the history of medical microbiology in pre-revolutionary Russia [Materialy po istorii medicinskoj mik-robiologii v dorevoljucionnoj Rossii]. Moscow; 1948: 16—26. (in Russian)
36. Pashutin V. V. Course of General and Experimental Pathology (pathophysiology) [Kurs obshhej i jeksperimental'noj patologii (pa-tologicheskoj fiziologii)]. St. Petersburg; 1885; t. 1. (in Russian)
37. Podvysotskiy V.V. Fundamentals of general pathology. Guide to the study of the physiology of the sick person [Osnovy obshhej patologii. Rukovodstvo к izucheniju fiziologii bol'nogo cheloveka]. St. Petersburg, 1891; t. 1. (in Russian)
38. Yaroshevskiy M.G., Chesnokova S.A. Walter Cannon [Uolter Ken-non]. Moscow; 1976. (in Russian)
Поступила (received) 20.10.2014
