CC BY
59
А.В. Кравченко ORCID iD: 0000-0001-6300-0540
Иркутский государственный университет, г. Иркутск, Россия
УДК 81-22
ПЕРЦЕПЦИЯ И КОГНИЦИЯ В СЕМАНТИКЕ ГЛАГОЛОВ ПОЛОЖЕНИЯ DOI: 10.29025/2079-6021-2018-1(29)-87-95
Предлагается подход к анализу значения глаголов положения в русском языке, основанный на учете перцептивно-когнитивных факторов во взаимодействиях наблюдателя с окружающим предметным миром. Показываются особенности концептуализации пространственных сущностей, отображенные в системе глагольных классификаторов и включающие понятия антропоморфности пространственных измерений, структурной асимметрии, канонической ситуации, перцептуальной выделенности и прагматической функции. Предлагаемый подход к экспликации значений глаголов положения в стандартных и нестандартных употреблениях может способствовать решению дидактических задач в процессе обучения иностранцев русскому языку.
Ключевые слова: пространство, объект, наблюдатель, перцептуальная выделенность, функция, категоризация.
Семантическая проблема. Концептуализация и категоризация пространственных отношений в разных языках может принимать различные формы, и определенные перцептивно-когнитивные структуры (структуры знания) лежат в основе значения многих языковых выражений как в лексике, так и в грамматике [4; 21]. Однако эти структуры, часто определяющие функциональные особенности языковых выражений, в разных языках проявляются не всегда очевидным образом, и бывает довольно трудно соотнести значение конкретного выражения с особенностями его функционирования, руководствуясь рассуждениями на уровне здравого смысла. Это в полной мере относится к так называемым глаголам позиции, или положения в пространстве, таким, как стоять, сидеть, лежать, значение и функционирование которых в разных языках вызывает пристальный интерес [см. 20; 5]. Тем не менее работы, посвященные лингвистическому анализу глаголов положения в русском языке [9; 1; 2 и др.], не всегда помогают в уяснении принципов и механизмов, определяющих особенности функционирования этих глаголов, особенно учитывая тот факт, что рядовой носитель языка, не будучи профессиональным лингвистом, не испытывает проблем с определением того, «стоит» описываемый им объект, «сидит» или «стоит».
С одной стороны, ясно, что исходным значением этих глаголов в так называемом стандартном употреблении является естественное положение самодвижущегося живого объекта, или поза (в про-тотипическом случае, нормального взрослого человека), а их употребление связано с референцией к характерной ориентации этого объекта в пространстве относительно вертикальной и горизонтальной осей. Другими словами, экспликация информации о пространственном объекте осуществляется явным способом посредством системы глагольных классификаторов [14]. Ср.:
(1) Мария постояла, потом села на диван и, немного погодя, легла.
С другой стороны, в так называемых нестандартных употреблениях, когда объектом пространственной категоризации является животное, неодушевленный предмет или погодное явление, эти глаголы можно охарактеризовать как базовые экзистенциональные предикаты, значение которых отличается от значения глагола быть тем, что оно состоит в эксплицитной отсылке к трехмерной системе пространственных координат через приписывание глагольным субъектам геометрических осей и характеристику их положения в пространстве относительно определенной точки отсчета (наблюдателя), как в примере (2):
(2) а. В ущелье стоял густой туман.
б. Над ущельем лежал густой туман.
Значение предложения (2а) подразумевает нахождение наблюдателя в том же пространстве, или, в соответствии с принятой терминологией, в той же «области» [19; 22], которую занимает туман, а значение (2б) подразумевает, что наблюдатель находится выше области тумана, например, на вершине скалы.
И все-таки остается не совсем понятным, чем объясняется возможность концептуального переноса в подобных примерах; хотя туман может концептуализироваться как конкретный физический объект с
более или менее определяемыми, пусть даже и размытыми границами, наложение на этот объект геометрической оси («вертикаль» или «горизонталь») представляется немотивированным. В следующем примере (3а) мало чем отличается от (2а), тогда как (3б), в отличие от (2б), уже семантически аномально настолько, что является просто неграмматичным в традиционном понимании этого термина:
(3) а. Погода в долине стояла хорошая. б. * Погода в долине лежала хорошая.
Погода вряд ли может быть охарактеризована как физический объект; соответственно, у нее не может быть геометрической оси. Не может она рассматриваться и как имеющая границы область, определенным образом ориентированная в пространстве относительно положения наблюдателя, как это имеет место в примере (2б). Это ведет к тому, что русские глаголы, обозначающие ориентацию/положение объекта в пространстве, предстают как слова, обладающие расплывчатым значением и функционирующие непредсказуемым образом. Как следствие, словари оказываются не в состоянии дать этим глаголам толкования, способствующие адекватному пониманию их значения и функционирования.
Дидактическая проблема. На первый взгляд, тривиальное значение этих глаголов кажется довольно прозрачным, по крайней мере в антропоморфной области их употребления. Согласно толковому словарю [7], они имеют следующие основные значения:
(4) СТОЯТЬ 'находиться в вертикальном положении, не передвигаясь'
СИДЕТЬ 'находиться, не передвигаясь, в таком положении, при к-ром туловище опирается на что-н. нижней частью, а ноги согнуты или вытянуты'
ЛЕЖАТЬ 'находиться всем телом на чем-н. в горизонтальном положении'.
Тем не менее определения, подобные приведенным выше, не позволяют эксплицировать структуры знания, лежащие в основе значения рассматриваемых глаголов и определяющие особенности их употребления. Пространственная ориентация объектов одинакового размера и формы может описываться любым из этих глаголов, но существуют определенные ограничения на их употребление, которые кажутся непредсказуемыми. Первое, самое явное различие между этими глаголами состоит в том, что только один из них, глагол сидеть, эксплицитно антропоморфен благодаря прямой референции к структурно выделяемой части человеческого тела1 (и, шире, любого живого существа с ногами или лапами). Человек, как и многие другие животные, может стоять, сидеть или лежать, тогда как неодушевленные предметы очень часто могут «стоять» или «лежать», но, как правило, не могут «сидеть», ср.:
(5) а. Вдоль дороги стояли телеграфные столбы.
б. Вдоль дороги лежали телеграфные столбы.
в. * Вдоль дороги сидели телеграфные столбы.
Однако это далеко не полная картина. С одной стороны, некоторые неодушевленные предметы могут «сидеть», хотя у них нет ног, которые можно было бы согнуть или вытянуть, ср.:
(6) а. Грибы сидели плотными семейками по всей поляне.
б. Крыша на избе сидела криво.
в. В печи сидел большой пирог с мясом.
С другой стороны, многие мелкие животные и птицы (такие, например, как мыши, белки, ежи, голуби, вороны, стрижи, ласточки и т. п.), а также насекомые не могут «стоять» - они всегда «сидят». Высказывание типа (7а) явно аномально, а (7б) - нет:
(7) а. * На столе стояла мышь.
б. На столе сидела мышь.
Пример (7а) допускает одну возможную интерпретацию, при которой он не будет аномальным - в том случае, если слово мышь имеет своим референтом декоративную фигурку, а не живое существо. И все же для носителя русского языка такое высказывание в большинстве случаев все равно будет восприниматься как аномальное хотя бы потому, что фигурки мышей, используемые в качестве декоративных, не входят в его культурный опыт. Кошка может и сидеть, и лежать, а вот высказывание типа (8) будет интерпретировано в том смысле, что мышь была дохлая:
1 Следует отметить, что в недавнем издании этого словаря под редакцией Л.И. Скворцова [8] часть «ноги согнуты или вытянуты» в дефиниции глагола сидеть уже отсутствует.
(8) На столе лежала мышь.
Петух может сидеть или стоять, тогда как голубь никогда не «стоит» - примеров такого рода можно привести бесконечное множество. Картина осложняется тем, что имена предметов примерно одинакового размера и формы обнаруживают загадочную предпочтительность в сочетании с этими глаголами. Например, помещенный на стол кирпич будет либо «лежать», либо «стоять», в зависимости от того, как ориентировано наибольшее из его измерений - по горизонтали или по вертикали, тогда как шкатулка для бижутерии такого же размера и такой же формы будет «стоять», но не «лежать». Предметы посуды - тарелки, блюдца, сковороды и т. п. - «стоят», хотя условно вертикальное измерение у них может быть наименьшим из трех, тогда как яблоко или помидор всегда «лежат» независимо от размера. Однако если про тарелку или сковороду сказать, что она «лежит», носитель русского языка, скорей всего, проинтерпретирует такое высказывание в том смысле, что она перевернута вверх дном. В отличие от яблок или помидоров, арбуз может и «лежать», и «стоять», однако в последнем случае появляется дополнительное значение «предмет 'арбуз' помещен на предмет 'стол' с целью быть съеденным». Если глагол стоять употреблен по отношению к яблокам или другим фруктам сопоставимого размера, речь, как правило, идет о стоящей на столе вазе с яблоками (фруктами).
Всякое знание, необходимое для нормального функционирования человека в окружающем его предметном мире, приобретается через перцептивное научение [17]. Для носителя русского языка знание, необходимое для правильного употребления рассматриваемых глаголов, является имплицитным, оно приобретается опытным путем в процессе взаимодействий с чувственно воспринимаемым миром и «усвоения» языка как естественного когнитивно-семиотического процесса, сопровождающего эти взаимодействия. Именно поэтому обычный носитель русского языка, как правило, не может это знание эксплицировать. Тем не менее необходимость такой экспликации возникает, например, в учебном процессе, когда иностранцу, изучающему русский язык, надо объяснить особенности употребления глаголов стоять, сидеть, лежать, компенсируя отсутствие у него имплицитного знания эксплицитным объяснением. Чтобы сделать такое объяснение возможным, необходимо забыть о структуралистском постулате произвольности языкового значения и посмотреть на то, какие факторы и механизмы участвуют в порождении языкового значения - в данном случае, значения глаголов положения.
Категоризация как перцептивно-когнитивный механизм. Приведенные выше примеры говорят о том, что в значении русских глаголов стоять, сидеть, лежать отображены определенные структуры знания, интегрированные в выражаемые этими словами понятия. Эти структуры - результат категоризации опыта взаимодействий (включая наблюдение) с различными объектами, которым может быть приписано одно из трех пространственных положений. В свою очередь, способ категоризации зависит от характера восприятия человеком предметов окружающей действительности, которые классифицируются по таким признакам, как размерная сопоставимость, подвижность/неподвижность, отношение к норме и т. п. [16], а также морфологическая структура в случае живых существ. Как подчеркивает, опираясь на исследования Э. Рош и ее коллег, Д. Бикертон, «категорий, на которые мы делим природу, в самой природе нет, они возникают исключительно в ходе взаимодействий между природой и нами» [11, с. 53]. Перцептуальные характеристики предметов, особенно их форма или структура, позволяют делать вывод о функции, образуя перцептивно-функциональные единицы, язык же способствует этому выводному процессу [23].
Пространство как экзистенциональная область, познаваемая человеком, характеризуется тремя измерениями. Хотя в традиционной науке это свойство пространства считается объективным, оно всего лишь отражает определенные когнитивные механизмы, лежащие в основании человеческого восприятия и познания. В той мере, в какой это касается естественного языка, мир без человека не имеет измерений; скорее, сам мир существует лишь в сфере «человеческого измерения».
Хорошо известно, что во многих языках мира базовые пространственные понятия, такие, как осевые измерения верх - низ, перед - зад, правый - левый, а также понятие вмещенность, антропоморфны [22; 18], а человеческое тело представляет собой наиважнейшую модель выражения понятий, связанных с пространственной ориентацией [15]. Главным измерением является измерение верх - низ ("вертикаль»). Это главенство имеет когнитивную природу: для человека вертикальное (стоячее) положение соответствует канонической ситуации [12], а поскольку, говоря словами Протагора, «человек есть мера всех
вещей», восприятие и концептуализация предметов начинается по вектору верх - низ. Поэтому чтобы употребить подходящий для конкретной ситуации глагол пространственной ориентации, говорящий должен решить: 1) является ли описываемая ситуация примером канонической ситуации, и 2) обладает ли рассматриваемый предмет в канонической ситуации вертикальным измерением (осью) как категориальным диагностическим признаком.
Когда наибольшее измерение предмета является перцептуально выделенным, оно рассматривается как геометрическая ось: в зависимости от того, совпадает ли эта ось с «вертикалью» или «горизонталью» в канонической ситуации, данный предмет будет либо «стоять» (напр., дерево, гора), либо «лежать» (напр., дерево, горная цепь, дорога). Однако у некоторых предметов перцептуально выделенное измерение, влияющее на его языковую категоризацию, не обязательно самое большое. Так, применительно к забору длина, как физический параметр, обычно значительно превышает высоту в канонической ситуации, и тем не менее забор «стоит»; он может «лежать» лишь в том случае, когда повален или снесен. Это значит, что предмет «забор» концептуализируется как структурно асимметричный объект с внутренне присущей вертикальной осью, существенно важной для того, чтобы нечто могло служить забором. Важность этой оси определяется той прагматической функцией, для осуществления которой создаются заборы как вид артефактов, а также способом взаимодействия с ними человека.
Для большинства артефактов характер взаимодействий с ними задает то, что можно назвать «осевой ориентацией при каноническом использовании», или нормой. Например, контейнеры, предназначенные для хранения текучих или сыпучих веществ, как правило, имеют вертикальную ось - функционально выделенное свойство, к которому добавляется структурная асимметрия (верх - низ), независимо от относительной длины этой оси. Подобная асимметрия определяется функцией контейнера и его канонической ориентацией: в прототипическом случае, наполнение или опустошение контейнера связано с перемещением вещества в пространстве по векторной оси верх - низ. Именно по этой причине прямоугольная шкатулка для бижутерии (а это контейнер) будет «стоять» даже в том случае, когда ее наибольшее измерение совпадает с горизонталью, тогда как аналогичным образом ориентированный кирпич (который не является контейнером) будет «лежать».
Если пространственная ориентированность контейнера, например, тарелки, изменяется таким образом, что она не может быть использована по своему назначению (например, она перевернута вверх дном), предикат стоять, описывающий каноническую экзистенционально-интеракциональную ситуацию, заменяется на предикат лежать. Это в общем и целом типично для «стоящих» объектов, ср.:
(9) Каноническая ситуация:
а. дерево стояло (= "росло")
б. дом стоял (= "был в порядке")
в. стул/велосипед стоял (= "был функционально ориентирован")
г. У причала стояла старая лодка (= "была в порядке, функционально ориентирована, на воде")
(10) Неканоническая ситуация:
а. дерево лежало (= "упавшее", "мертвое")
б. дом лежал [в руинах] (= "разрушенный")
в. стул/велосипед лежал (= "нефункциональная ориентация")
г. У причала лежала старая лодка (= "была не в порядке, нефункциональна, на берегу")
Если теперь посмотреть на такие объекты, как яблоки или помидоры, можно увидеть, что для них
тоже характерна структурная асимметрия (выделяемые верхняя и нижняя части), однако подобная асимметрия не приписывается им по прагматическим соображениям как результат определенного способа взаимодействия с ними человека. Скорее, она отображает их пространственную ориентацию как плодов на ветках в условиях естественной среды. Прототипический способ взаимодействия человека с этими плодами (их поедание) не требует, чтобы они были определенным образом ориентированы в пространстве относительно своей внутренней оси симметрии: обычно не имеет значения, с какой стороны или с какого конца мы начинаем есть яблоко или помидор. С точки зрения человека, различные виды плодов, как и другие съедобные предметы, существуют исключительно для того, чтобы быть съеденными. Таким образом, хотя для них нередко характерна структурная асимметрия относительно вертикальной оси, эта ось тем не менее не является релевантным признаком в экзистенциональном или
интеракциональном смысле, что и отображается в языке. Этим объясняется тот факт, что, например, буханка хлеба, формой похожая на кирпич, всегда будет «лежать» на столе независимо от пространственной ориентации наибольшего из ее измерений (при условии, что она не помещена на блюдо).
Тот факт, что значение глаголов стоять, лежать связано с определенными структурами знания как результатом взаимодействий человека с предметами окружающего мира, проявляется в том, как интерпретируются различные выражения с этими глаголами. Ср.:
(11) а. На столе лежал арбуз. б. На столе стоял арбуз.
Смысл предложения (11а) - «на поверхности стола находился арбуз» и не более того (заметим, что в случае арбуза круглой формы понятие «горизонтальное положение», как часть дефиниции глагола лежать, не применимо). Однако если заменить глагол лежал на стоял, как в примере (11б), интерпретация предложения изменяется, так как появляется дополнительный смысл: «арбуз помещен на стол для того, чтобы быть съеденным» (даже если арбуз имеет продолговатую форму и его продольная ось совмещена с горизонталью). Откуда берется этот дополнительный смысл, если значение глагола стоять никак не связано с идеей поедания чего-либо?
Употребление глагола стоять в данном случае показывает, что объекту (арбузу) присущи определенные характеристики, связанные с его пространственной ориентацией и образующие эпистемиче-скую основу понятия, закрепленного в значении глагола. В рассматриваемом примере можно выделить по крайней мере две таких характеристики: 1) выделенность прагматически налагаемой на объект вертикальной оси (арбуз обычно режут и едят сверху вниз), и 2) относительная неподвижность объекта в процессе его поедания. Кроме того, употребление глагола стоять может быть случаем метонимического переноса, если объект находится на блюде, в вазе или чем-то еще:
(12) На столе лежали/стояли фрукты/цветы/карандаши.
При категоризации экзистенционального/локативного свойства объекта когнитивный механизм, ответственный (по прагматическим соображениям) за приписывание этому объекту вертикальной оси, срабатывает, по-видимому, даже в тех случаях, когда объект не обладает физическими характеристиками (например, формой), необходимыми для выявления у объекта вертикальной оси как измерения, выступающего на передний план. Ср.:
(13) В глазах у нее стояли слезы.
В русском языке слезы могут «стоять», но не могут «сидеть» или «лежать». Более того, хотя такое предложение, как (14), может казаться вполне грамматичным (в смысле соответствия нормам словоупотребления), для носителя языка оно предстает в определенной степени аномальным, поскольку глагол быть, как правило, не употребляется с именем слезы в такого рода контекстах:
(14) ?В глазах у нее были слезы.
Какова природа подобного ограничения?
Можно предположить, что в русской картине мира важной экзистенциональной характеристикой слез является их способность течь или бежать, т. е. стекать вниз по лицу, оставляя вертикально ориентированный мокрый след. Если капля жидкости, которую я замечаю в чьем-то глазу, пока никуда не течет, но я тем не менее предполагаю, что это слеза, я употребляю глагол стоять как эпистемический индикатор, подтверждающий справедливость моего предположения: «у нее в глазах похожая на воду жидкость; я уверен, что это слезы, но они не стекают по ее лицу вниз, как это свойственно слезам; следовательно, они пребывают в состоянии, противоположном «течению» или «бегу», т. е. они «стоят» (ср. с выражением стоячая вода). Следует отметить, что интерпретация примера (13), как и других приводившихся примеров, подразумевает имплицитное указание на наблюдателя; подобная импликация является следствием категоризации слез как «стоячих» объектов.
По-видимому, в случаях, когда движение (точнее, то, что мы, как наблюдатели, категоризируем как движение) по определенной траектории является экзистенциональной характеристикой объекта, нахождение объекта в точке, разделяющей траекторию на две условно составные части (например, по признаку вектора движения), категоризируется как остановившееся движение, или «стояние»:
(15) Солнце стояло/* было высоко над горизонтом.
Этим объясняется возможность употребления глагола стоять в «направительном» значении, ср:
(16) Вы куда стоите? (в магазине, где толпа народу образовала несколько очередей)
Аналогичным образом зафиксированные в сенсорной1 лексике преходящие состояния окружающей
наблюдателя среды (шум, тишина, звон и под.) и погодные явления (мороз, холод, жара, засуха и под.) «стоят», но не «сидят» или «лежат»:
(17) а. Стояла жуткая тишина/жара/засуха. б. Стоял невообразимый шум/холод/зной.
Особенности употребления глаголов стоять и сидеть с именами животных также отражают особенности восприятия и концептуализации объектов и их существенных признаков в терминах пространственной ориентированности по вертикальной оси. Как следует из словарного толкования значения глагола сидеть, приведенного в (4), одним из главных условий его употребления является выделенность структурной части объекта как средства его передвижения и опоры; при этом опорно-двигательный аппарат животного как частная предметная сущность должен отвечать двум условиям: а) структурная выделенность в тривиальной ситуации восприятия, б) ориентированность по вертикальной оси в канонической ситуации. Как можно видеть, первое условие подразумевает размерную сопоставимость опорно-двигательного аппарата с остальной частью тела, так как в противном случае оно перестает действовать.
Так, лапы белки отвечают первому условию, но не отвечают второму, а лапы мыши не отвечают ни первому, ни второму, поэтому в канонической ситуации эти животные «сидят», а не «стоят». Интересное (с точки зрения категоризации воспринимаемого человеком мира) подтверждение этому выводу много лет назад дала, сама того не ведая, моя двенадцатилетняя дочь. Когда она случайно услышала, как я, размышляя вслух над различными возможными примерами употребления глагола стоять, произнес фразу: У калитки стоял еж, она тут же отреагировала следующим образом: «Папа, ты чего? Еж не стоит - у него же ног не видно!»
Что касается насекомых, то их опорно-двигательный аппарат либо не концептуализируется как опора, либо структурно не выделяется в тривиальной ситуации восприятия - конечности большинства насекомых можно разглядеть лишь в непосредственной близости. Например, поймав мотылька и поднеся его к глазам, мы увидим, что у него есть лапки, но это уже не каноническая ситуация восприятия окружающего мира, поэтому в наблюдаемом нами мире насекомые не «стоят», а «сидят», ср.:
(18) На подоконнике *стояла/сидела муха/бабочка/божья коровка.
Поскольку стоять, как экзистенциональный предикат, не может быть приписан именам мелких животных и насекомых по указанной выше причине, эту функцию берет на себя глагол сидеть, а глагол лежать становится его экзистенциональным антонимом. Поэтому, если мы говорим что-то вроде мышь/таракан лежит, подразумевается, что они мертвы.
Но что же можно сказать о «сидящих» грибах, крышах или пирогах? Хотя гриб и имеет «ножку», она не может быть согнута - что, казалось бы, исключает возможность употребления глагола сидеть. Однако в канонической ситуации сбора грибов ножка найденного гриба, как правило, не является пер-цептуально выделенной структурной частью, так как ее скрывают шляпка гриба и окружающая растительность; это ведет к прямой аналогии с мелкими животными, которые «сидят», но не «стоят». Пирог «сидит» в печи, потому что он был туда «посажен» (отношение причины и следствия), а крыша на избе «сидит», потому что «опирается» нижней частью на стены. Но почему костюм или платье «сидит», в то время как, оценивая потребительские свойства материала, из которого, например, шьется костюм, мы говорим что-то вроде (19а), но не (19б)?
(19а) Эта ткань хорошо лежит.
(19б) *Эта ткань хорошо сидит.
Можно предположить, что подобная «странность» в концептуализации пространственной ориентированности объекта относительно вертикальной или горизонтальной оси связана с его прагматической функцией и практическим опытом человека, который этим предметом пользуется. Костюм может «сидеть» только тогда, когда он надет, т. е. как объемный (трехмерный) предмет, перемещаемый в про-
1 В рамках эволюционно-синтетической теории, разрабатываемой А.Д. Кошелевым [3], язык определяется как дуальная система, состоящая из сенсорного и функционального подъязыков: сенсорный подъязык используется для описания «видимого» (доступного чувственному восприятию) мира, а функциональный подъязык - для описания мыслимого («постигаемого разумом») мира.
странстве, он получает опору в виде человеческого тела. Напротив, ткань, из которой шьется одежда, концептуализируется как лишенный вертикальной оси двухмерный предмет, что и определяет прото-типический способ взаимодействия с ним (кройка и шитье, как правило, осуществляются на горизонтальной поверхности).
Заключение. Значение русских глаголов стоять, сидеть, лежать отнюдь не так просто или тривиально, как это может показаться на первый взгляд, а толковые словари, приводя различные значения того или иного глагола, не позволяют увидеть некий общий принцип, лежащий в основе нестандартных употреблений этого глагола. Несмотря на то, что словарь - важнейшее пособие при овладении языком, как иностранным, так и родным, традиционная лексикография, в основе которой лежит репрезентаци-оналистская (кодовая) модель языка, выполняет эту функцию неудовлетворительно. Как справедливо отмечает Е. Ривелис, «в словаре, озабоченном инвентаризацией значений, ... отсутствует внятная связь между концептуальной основой ... единиц языка - слов и конструкций - и их сочетаемостью и грамматикой. Закрепляя значение за словом, он мифологизирует язык, исключая из языкопользования всякую когнитивную динамику . - в особенности, самого говорящего как смыслопорождающую инстанцию и механизмы допустимой эксплуатации им концептов языковых единиц в своих целях» [10, с. 130].
Языковое значение имеет опытную природу, и пространственные концепты, категоризированные в глаголах положения, отличаются сложностью, обусловленной особенностями прецептивно-когнитив-ной деятельности человека как «смыслопорождающей инстанции». Эти смыслы (структуры знания) порождаются различными способами взаимодействий человека с окружающим миром, а взаимодействия эти невозможны без работы органов чувств как средства ориентирования в мире, обеспечивающего важнейшую адаптивную функцию - приспособление к окружающей среде. Таким образом, пер-цептуальная составляющая оказывается существенно важной для языкового значения вообще и для выражения пространственных отношений, в частности [13], поскольку «все сказанное сказано говорящим» [6]. Понимание этого может существенным образом изменить подходы к анализу и дидактической экспликации значений слов естественного языка, зачастую кажущихся немотивированными, а потому представляющих существенную трудность для тех, кто изучает русский язык как иностранный. Такое понимание должно внести существенные коррективы и в общую теорию языкового значения - но это уже тема отдельного разговора.
Библиографический список
1. Апресян Ю.Д. Исследования по семантике и лексикографии. Т. 1: Парадигматика. М.: Языки славянских культур, 2009.
2. Дмитренко С.Ю., Храковский В.С. Глаголы стандартных и нестандартных положений в пространстве / А.В. Бондарко, В.В. Казаковская (ред.). Проблемы функциональной грамматики: Принцип естественной классификации. М.: Языки славянских культур, 2013. С. 182-206.
3. КошелевА.Д. Очерки эволюционно-синтетической теории языка. М.: Издательский дом ЯСК, 2017.
4. Кравченко А.В. Язык и восприятие: Когнитивные аспекты языковой категоризации. Иркутск: Изд. Ирк. ун-та, 1996.
5. Майсак Т.А. Типология грамматикализации конструкций с глаголами движения и глаголами позиции. М.: Языки славянских культур, 2005.
6. Матурана У. Биология познания / В.В. Петров (сост.). Язык и интеллект. М.: Прогресс, 1996. С. 95-142.
7. Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Русский язык, 1990.
8. Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка / под ред. Л.И. Скворцова. М.: Оникс; Мир и образование, 2010.
9. ПадучеваЕ.В. О параметрах лексического значения глагола: онтологическая категория и тематический класс / Л.П. Крысин (ред.). Русский язык сегодня. Т. 3: Проблемы русской лексикографии. М.: РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова, 2004. С. 213-238.
10. РивелисЕ.И. Адъективный концепт в динамике и словаре / А.В. Кравченко (ред.). Когнитивная динамика в языковых взаимодействиях (Studia lingüistica cognitiva 3). М.: Флинта; Наука, 2013. С. 130-154.
11. Bickerton D. Language & species. Chicago & London: The University of Chicago Press, 1990.
12. Clark Н.Н. Space, time, semantics, and the child / T. Moore (ed.). Cognitive development and the acquisition of language. New York; London: Academic Press, 1973. Pp. 27-63.
13. Evans V. The perceptual basis of spatial representation / V. Evans and P. Chilton (eds.). Language, cognition and space: The state of the art and new directions. United Kingdom: Equinox eBooks Publishing, 2010. Pp. 21-50. https://www.equinoxpub.com/home/view-chapter/?id=22023 (дата обращения: 17 янв. 2018). DOI: 10.1558/equinox.22023.
14. Grinevald C. The linguistic categorization of spatial entities: Classifiers and other nominal classification systems / M. Aurnague, M. Hickmann and L. Vieu (eds.). The categorization of spatial entities in language and cognition. Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2007. Pp. 93-121.
15. Heine B. Cognitive foundations of grammar. Oxford University Press, 1997.
16. Herskovits A. Language and spatial cognition. Cambridge University Press, 1986.
17. Kellman P.J., Massey C.M. Perceptual learning, cognition, and expertise / B.H. Ross (ed.). The psychology of learning and motivation. 2013. Vol. 58. Pp. 117-165.
18. Melion W.S., Rothstein B., WeemansM. The anthropomorphic lens. Leiden; Boston: Brill, 2014.
19. Miller G. and Johnson-Laird P.N. Language and perception. Cambridge, MA: Cambridge UP, 1976.
20. Newman J. The linguistics of sitting, standing and lying. Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2002. DOI: 10.1075/tsl.51.
21. Regier T. A model of the human capacity for categorizing spatial relations // Cognitive Linguistics 6(1), 1996. Pp. 63-88.
22. Svorou S. The grammar of space. Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1994.
23. Tversky B. Form and function / L. Carlson and E. van der Zee (eds.). Functional features in language and space: Insights from perception, categorization, and development. Oxford: Oxford University Press, 2004. Pp. 331-347. DOI: 10.1093/acprof:oso/9780199264339.003.0021.
Кравченко Александр Владимирович, доктор филологических наук, профессор, Иркутский государственный университет, Институт филологии, иностранных языков и медиакоммуникации, кафедра английской филологии. Иркутск, ул. Ленина 8; e-mail: [email protected].
Для цитирования: Кравченко А. В. Перцепция и когниция в семантике глаголов положения // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2018. № 1(29). С. 87-95. DOI: 10.29025/2079-6021-2018-1(29)-87-95.
PERCEPTION AND COGNITION IN THE SEMANTICS OF POSTURE VERBS DOI: 10.29025/2079-6021-2018-1(29)-87-95
Alexander V Kravchenko, ORCID iD: 0000-0001-6300-0540 Irkutsk State University, Irkutsk, Russia
It is suggested that an analysis of the meaning ofposture verbs in Russian should take into account the perceptual-cognitive factors in the observer's interactions with the world of material objects. Some peculiarities in the conceptualization of spatial entities are pointed out; these are reflected in a system of verbal classifiers and include the anthropomorphic nature of spatial dimensions, structural asymmetry, canonical situation, perceptual salience and pragmatic functions. The suggested approach to explicating the meaning ofposture verbs in their standard and non-standard uses may facilitate the solution of applied tasks in teaching Russian as a foreign language.
Key words: space, object, observer, perceptual salience, function, categorization.
References
1. Apresjan Ju.D. Issledovanija po semantike i leksikografii, vol. 1: Paradigmatika [Studies in semantics and lexicography, vol. 1: Paradigmatics], Moscow: Jazyki slavjanskix kul'tur, 2009.
2. Dmitrenko S.Ju., Xrakovskij V.S. Glagoly standartnyx i nestandartnyx polozenij v prostranstve [Verbs of standard and non-standard posture] / In A. V. Bondarko, V.V. Kazakovskaja (eds.), Problemy funkcional'noj
grammatiki: Princip, Moscow: Jazyki slavjanskih kul'tur, 2013, pp. 182-206.
3. Koselev A.D. Ocerki evolucionno-sinteticeskoj teorii jazyka [Essays in the evolutionary-synthetic theory of language], Moscow: Izdatel'skij dom JaSK, 2017.
4. Kravchenko A.V. Jazyk i vosprijatie: Kognitivnye aspekty jazykovoj kategorizacii [Language and perception: Cognitive aspects of linguistic categorization], Irkutsk: Irkutsk University Press, 1996.
5. Majsak T.A. Tipologija grammatikalizacii konstrukcij s glagolami dvizenija i glagolami pozicii [A typology of the grammaticalization of constructions with motion and posture verbs], Moscow: Jazyki slavjanskih kul'tur, 2005.
6. Maturana H. Biologija poznanija [Biology of cognition] / In V.V. Petrov (comp.), Jazyk i intellekt [Language and intellect]. Moscow: Progress, 1996, pp. 95-142.
7. Ozegov S.I. Slovar' russkogo jazyka [Russian language dictionary] (ed. by N.Ju. Svedova), Moscow: Russkij jazyk, 1990.
8. Ozegov S.I. Tolkovyj slovar russkogo jazyka [An explanatory dictionary of the Russian language] (ed. by L. I. Skvorcov), Moscow: Onyx; Mir i obrazovanie, 2010.
9. Paduceva E.V O parametrax leksiceskogo znacenija glagola: ontologiceskaja kategorija i tematiceskij klass [On the parameters of the lexical meaning of verbs: ontological category and thematic class] / In L. P. Kry-sin (ed.), Russkij jazyk segodnja, vol. 3: Problemy russkoj leksikografii [The Russian language today, vol. 3: Issues in the Russian lexicography], Moscow: RAS. Russian Language Institute, 2004, pp. 213-238.
10. Rivelis E.I. Ad"ektivnyj koncept v dinamike i slovare [The adjectival concept in dynamics and in dictionaries] / In A. V. Kravcheko (ed.). Kognitivnaja dinamika v jazykovyh vzaimodejstvijah [Cognitive dynamics in linguistic interactions] (Studia linguistica cognitiva 3), Moscow: Flinta; Nauka, 2013, pp. 130-154.
11. Bickerton D. Language & species, Chicago & London: The University of Chicago Press, 1990.
12. Clark H.H. Space, time, semantics, and the child. In T. Moore (ed.). Cognitive development and the acquisition of language, New York; London: Academic Press, 1973, pp. 27-63.
13. Evans V. The perceptual basis of spatial representation. In V Evans and P. Chilton (eds.). Language, cognition and space: The state of the art and new directions. United Kingdom: Equinox eBooks Publishing, 2010, pp. 21-50. https://www.equinoxpub.com/home/view-chapter/?id=22023. Date accessed: 17 Jan 2018. DOI: 10.1558/equinox.22023.
14. Grinevald C. The linguistic categorization of spatial entities: Classifiers and other nominal classification systems. In M. Aurnague, M. Hickmann and L. Vieu (eds.). The categorization of spatial entities in language and cognition, Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2007, pp. 93-121.
15. Heine B. Cognitive foundations of grammar, Oxford: Oxford University Press, 1997.
16. Herskovits A. Language and spatial cognition, Cambridge UP, 1986.
17. Kellman P.J., Massey C.M. Perceptual learning, cognition, and expertise / In B H. Ross (ed.). The psychology of learning and motivation, 2013, vol. 58, pp. 117-165.
18. Melion W.S., Rothstein B. and Weemans M. The anthropomorphic lens, Leiden; Boston: Brill, 2014.
19. Miller G. and P. N. Johnson-Laird. Language and perception, Cambridge, MA: Cambridge UP, 1976.
20. Newman J. The linguistics of sitting, standing and lying, Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 2002. DOI: 10.1075/tsl.51.
21. Regier T. A model of the human capacity for categorizing spatial relations, Cognitive Linguistics, 1996, no 6(1), pp. 63-88.
22. Svorou S. The grammar of space, Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins, 1994.
23. Tversky B. Form and function. In L. Carlson and E. van der Zee (eds.). Functional Features in Language and Space: Insights from perception, categorization, and development, Oxford: Oxford University Press, 2004, pp. 331-347. DOI: 10.1093/acprof:oso/9780199264339.003.0021.
Alexander V. Kravchenko, Professor, Irkutsk State University, Institute of Philology, Foreign Languages and Media-Communication, Irkutsk, ulica Lenina, 8, Russia; e-mail: [email protected].
For citation: Kravchenko A.V. Perception and cognition in the semantics of posture verbs. Aktual'nye problemy filologii i pedagogiceskoj lingvistiki [Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics], 2018, no 1(29), pp. 87-95 (In Russ.). DOI: 10.29025/2079-6021-2018-1(29)-87-95.
