CC BY
3117. Винокур Г.О. Заметки по русскому словообразованию // Избр. раб. по русскому языку. - М., 1959.
18. Словарь русского языка. В 4-х тт. - М., 1987. Т. III.
19. Панов М.В. Позиционная морфология русского языка. - М., 1999.
20. Будагов Р.А. Введение в науку о языке. - М., 1965.
21. Шанский Н. М. Очерки по русскому словообразованию. - М., 1968.
22. Земская Е. А. Современный русский язык: Словообразование. - М., 1973.
23. Кузнецова Э. В. Лексикология русского языка. - М., 1989.
24. Маслов Ю.С. Введение в языкознание. - М., 1987.
25. Осипов Б.И. Краткий курс русского языка. - Омск, 2003.
26. Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф.П. Филин. - Л., 1970. Вып. 6.
27. Современный русский язык: Фонетика. Лексикология. Словообразование. Морфология. Синтаксис / Под ред. Л.А. Новикова. - СПб., 1999.
Н.М. Нестерова
ПЕРЕВОД В СВЕТЕ ТЕОРИИ СМЫСЛА А.И. НОВИКОВА
Тема данной статьи возникла в связи с последними работами Анатолия Ивановича Новикова («Содержание и смысл текста», «Смысл: семь дихотомических признаков», «Смысл как особый способ членения мира в сознании», «Доминантность и транспозиция в процессе осмысления текста» и та неоконченная монография, которую автор планировал назвать «Текст и его смысловые доминанты»), ключевым вопросом которых была феноменологическая суть понятия «смысл».
Исходя из двойственной природы семантики текста, А.И. Новиков считал принципиально важным найти ту демаркационную линию, которая разделяет понятия «содержание» и «смысл» текста. Он нашел ее в способе проецирования содержания и смысла на сферу сознания, предположив, что содержание - это проекция текста на сознание, а смысл - это проекция сознания на текст. Таким образом, содержание и смысл, будучи оба результатами понимания, представляют собой разные ментальные образования, и, соответственно, в основе их формирования лежат различные речемыслительные механизмы: «Содержание формируется как ментальное образование, моделирующее тот фрагмент действительности, о котором говорится в тексте, а смысл - это мысль об этой действительности, т.е. интерпретация того, что сообщается в тексте. Содержание базируется на денотативных (референтных) структурах, отражающих объективное «положение вещей» в мире. Смысл же базируется в определенной степени на уяснении «сути дела», запрограммированной автором в замысле текста, который при восприятии предстает как некоторый код, который следует расшифровать» [5, с. 5]. Из вышесказанного можно сделать вы-
вод: содержание объективно (и поэтому его можно моделировать), смысл же всегда субъективен. Отсюда еще одно очень важное заключение: «Текст сам по себе не имеет смысловой структуры. Смысловая структура является принадлежностью не текста, а смысловой сферы личности, воспринимающей и осмысливающей текст. Принадлежностью текста является структура содержания, понимаемая как такое образование, которое формируется в сознании под непосредственным воздействием всей совокупности языковых средств, составляющих этот текст, и которое базируется на координатах объективной действительности, отражаемых сознанием и позволяющим ориентироваться личности в этой действительности» (выделено нами. - Н.Н.) [6, с. 179].
Осознавая, что смысл нельзя наблюдать непосредственно, А.И. Новиков искал косвенные его проявления. К ним он относил различного рода вторичные тексты: пересказ своими словами исходного текста, аннотацию, реферат, конспект, наконец, представление содержания текста в виде набора ключевых слов, основных тезисов, планов и др. При этом ученый подчеркивал, что «многообразие видов вторичных текстов определяется теми конкретными задачами, которые решает субъект вторичной текстовой деятельности и свидетельствует, как можно предположить, не об одномерности проекции текста. Результаты вторичной деятельности можно рассматривать как обратную проекцию внутреннего представления текста вербальными средствами» [6, с. 157]. (Нужно отметить, что вторичность как текстовая категория, вторичный текст и его виды также были в числе исследовательских проблем, занимавших ученого).
Среди упомянутых видов вторичных текстов перевод, как мы видим, не был назван, хотя совершенно очевидно, что по своей онтологической сути перевод есть вторичная текстовая деятельность, где задача текста перевода как вторичного - репрезентировать, представлять оригинал в иной лингвокультурной среде. Исходя из вторично-сти перевода, считаем, что сопоставление текстов перевода и оригинала может быть использовано для выявления сущности смыслового (sensus pro senso) перевода, который еще со времен Цицерона и Св. Иеронима считался наиболее приемлемым способом перевода, поскольку всегда интуитивно сознавалось, что инвариантом (и объектом) при переводе должен быть смысл.
Исходя из предложенных А.И. Новиковым определений содержания и смысла как проекций, связывающих сознание и текст, перевод
vy гр rp vy
можно представить как поэтапный переход от T к T2, первый этап которого - это многоразовое и разнонаправленное проецирование. Весь же процесс можно описать следующим образом: при восприятии оригинала T1 его содержание (как модель некой предметной ситуации, представленная соответствующими языковыми средствами) проецируется на сознание переводчика, сознание «реагирует» на эту проекцию и «включает» имеющуюся в нем информацию относитель-
но спроецированной ситуации и ее элементов, а также весь спектр ассоциаций. Происходит рациональная и эмоциональная «оценка» данной ситуации, т.е. «придание» («приписывание») смысла воспринимаемому тексту. Оценка находит отражение в выбираемых переводчиком языковых средствах языка перевода. Переводчик может остановиться на уровне содержания, и тогда в тексте перевода мы скорее всего увидим лексический параллелизм с текстом оригинала (словарные соответствия), или перейти на уровень смысла, что должно найти отражение в вариативности используемых языковых средств. Отдаем себе отчет, что на выбор стратегии перевода будет влиять и конкретный языковой материал, под воздействием которого формируется в сознании переводчика образ текста: он может стимулировать переводчика как к содержательному, так и смысловому переводческому решению. Это, как нам представляется, зависит от тех смысловых потенций, которые содержатся в конкретном языковом выражении, от степени его «семантической неопределенности». Однако в любом случае «смысловой сдвиг» неизбежен: он есть объективное следствие субъективной природы смысла.
В экспериментальном исследовании смысла, подробно описанном в работе «Доминантность и транспозиция в процессе осмысления текста», в качестве одного из методов анализа А.И. Новиков использовал сопоставление языковых средств, используемых испытуемыми при решении задач, которые автор называет соответственно задачами «на содержание» и задачами «на смысл», с языковыми средствами, принадлежащими исходному тексту. Согласно результатам, полученным в ходе эксперимента, при решении разных задач фигурирует различная лексика: в первом случае это так называемая «экзо-лексика», во втором - «эндо-лексика». Различаются эти два вида языковых средств тем, что в первом случае это слова, которые принадлежат тому, кто воспринимает текст, во втором - это слова, содержащиеся в воспринимаемом тексте. В случае перевода мы не можем говорить об эндо-лексике и экзо-лексике в прямом смысле. Однако считаем возможным различать при анализе переводов закономерные «ожидаемые» соответствия (назовем условно такие соответствия «эн-до-лексикой») и, наоборот, совсем «неожиданные» (их будем считать «экзо-лексикой»). Представляется вполне оправданным рассматривать наличие в тексте перевода названных типов лексики как показатель степени вторичности: чем выше содержание экзо-лексики в переводе, тем менее он вторичен, и наоборот, большой процент эндо-лексики свидетельствует о большей вторичности данного текста перевода.
Проведенное исследование, в котором студентам III курса специальности «Перевод и переводоведение» Пермского государственного технического университета было предложено перевести с английского языка 5 оригинальных текстов - научный, официально-деловой, рекламный, научно-популярный и художественный - показало, что
наибольшее количество экзо-лексики содержат переводы художественного текста, наименьшее - переводы научного текста. Рекламный, научно-популярный и официально-деловой занимают промежуточное положение по степени убывания экзо-лексики. Таким образом, перевод научного текста можно считать наиболее «вторичным», более зависимым от оригинала, более близким к нему, а перевод художественного текста наиболее «первичным», более самостоятельным и, соответственно, более удаленным от оригинала. Эти результаты можно и нужно было ожидать (они совпадают и с результатами А.И. Новикова), т.к. именно художественный перевод обычно и называют «искусством» или «разновидностью художественно-творческой деятельности». Однако и художественный текст может быть различен, может содержать больше или меньше скрытых смыслов, «провоцирующих» на соответствующее творчество переводчика, на его большую или меньшую вольность. Чем больше «многосмыс-ленности» (или «художественности») в тексте, тем большее количество экзо-лексики можно ожидать в переводе и тем выше будет степень его первичности.
Известно, что вторичность текста перевода зависит и от личности переводчика, от его переводческого кредо, от степени «видимости»/ «невидимости» переводчика. Как остроумно заметил С. Аверинцев, крайними случаями позиции переводчика являются «либо самодержавная субъективность, либо вассальная служба при оригинале» [1, с. 155]. Большинство переводчиков редко придерживаются названных «крайних» позиций, это всегда взаимодействие «своего» и «чужого», но тяготение к той или иной можно увидеть в переводческом творчестве. В отечественной истории классическим примером двух типов переводчика являются, как известно, М. Лозинский и Б. Пастернак, авторы двух различных русскоязычных «Гамлетов», характеристику которых находим у самого Пастернака. Так, о переводе Лозинского он писал: «В смысле близости в соединении с хорошим языком и строгой формой идеален перевод Лозинского. Это и театральный текст, и книга для чтения, но больше всего это единственное пособие для изучающего, не знающего по-английски, потому что полнее других дает понятие о внешнем виде подлинника и его словесном составе, являясь их послушным изображением». О своем же тексте поэт говорил: «От перевода слов и метафор я обратился к переводу мыслей и сцен. Работу мою надо судить как русское оригинальное драматическое произведение, потому что, помимо точности, равнострочности с подлинником и прочего, в ней больше всего той намеренной свободы, без которой не бывает приближения к большим вещам» [3, с. 573]. «Переводы немыслимы, потому что главная прелесть художественного произведения в его неповторимости, а, с другой стороны, переводы мыслимы, потому что в идеале и они должны быть художественными произведениями и, при общности текста, становиться вровень с оригиналом своей собственной неповто-
римостью» (выделено нами. - Н.Н.) [8, с. 155]. Пастернак и Лозинский, переводческое творчество которых составляет «золотой фонд» отечественной переводной литературы, очень часто становятся предметом сопоставления двух подходов к переводу. Так, Ю.А. Сорокин в своей полемической работе «Существует ли художественный перевод?», говоря о переводческой креативности, подчеркивает, что Пастернак в силу свой сильной креативности навязывал тем, кого он переводит, собственную ритмическую и стилистико-тропологическую манеру, в то время как Лозинский реализовывал свою креативность в формах переводимого им автора [7, с. 229].
Итак, в отношении личности переводчика можно сказать, что чем больше в нем своего авторского ego, тем менее вторичен его текст, и чем больше переводчик только «посредник», тем вторичнее его текст. Различие переводчиков заключается в степени интенсивности, с которой они «выталкивают оригинал» из рождающегося текста. Переводчик сам для себя выбирает эту стратегию, сам решает -быть «невидимым» или «видимым», растворяться или нет в авторе и его тексте. Пастернак выбирает вторую стратегию, отказываясь перевоплощаться в автора и подавлять собственную индивидуальность, в своих переводах он всегда остается Пастернаком со своим ярко выраженным творческим, поэтическим «ego». М. Лозинскому, наоборот, ближе первая стратегия.
Рассмотрим один небольшой отрывок из текста «Гамлета» (реплику Гамлета в разговоре с его «друзьями» - Розенкранцем и Гильден-стерном) в переводах Пастернака и Лозинского:
Beggar that I am, I am even poor in thanks; but I thank you: and sure, dear friends, my thanks are too dear, a halfpenny. Were you not sent for? Is it your own inclining? Is it a free visitation? Come, deal justly with me: come, come; nay, speak.
Такой нищий, как я, беден даже благодарностью; но я вас благодарю: хотя по правде, дорогие друзья, моя благодарность не стоит и полгроша. За вами не посылали? Это ваше собственное желание? Это добровольное посещение? Ну, будьте же со мной честны; да ну же, говорите. (М. Лозинский)
При моей бедности мала и моя благодарность. Но я благодарю вас. И, однако, даже этой благодарности слишком много для вас. За вами не посылали? Это ваше собственное побуждение? Ваш приезд доброволен? А? Пожалуйста, по совести. А? А? Ну, как? (Б. Пастернак) Различие очевидно. Русский пастернаковский (не шекспировский!) текст и вполне «близкий к оригиналу» по построению фразы и словам текст Лозинского. Выделенные слова в переводах означают те самые закономерные соответствия, или эндо-лексику. Различие количества таких слов в переводах Лозинского и Пастернака очевидно: у Лозинского из 43 слов совпавшими со словами оригинала можно считать 34, а у Пастернака из 39 - 16. Бесспорно, данные отрывки и цифры нельзя рассматривать как репрезентативные, но считаем, что они являются очень показательными примерами зависимости степени вторичности перевода от степени «видимости» в нем переводчика.
Для получения более убедительной картины зависимости вторич-ности текста перевода от личности переводчика было проанализировано двенадцать переводов 66-го сонета Шекспира, который относится к числу самых переводимых. Это тот сонет, про который М.М. Морозов сказал, что его «можно бы поставить эпиграфом к великим трагедиям Шекспира» [4, с. 283]. Популярность данного сонета в русском культурном пространстве, как и монолога Гамлета, по всей видимости, объясняется удивительным соответствием всей его тональности нашей русской ментальности: он очень естественно вписывается в наш смысловой универсум, в котором главными концептами, по мнению А. Вежбицкой, являются душа, тоска, судьба и для которого характерны эмоциональность, а также любовь к морали и категоричным моральным суждениям [2, с. 33-34]. Все это мы и находим в данном шекспировском сонете.
В качестве метода сопоставления был выбран количественный анализ эндо-/экзо-лексики, о которой речь шла выше. Исходя из того, что в тексте перевода содержатся как эндо-лексические (словарные соответствия лексике оригинала), так и экзо-лексические (не являющиеся соответствиями лексике оригинала) единицы, лексический состав каждого текста определялся как совокупность двух видов лексики: N = Кэнд + ^
N №Ш
Тогда степень вторичности S можно выразить как отношение n Одновременно был введен коэффициент K, позволяющий выразить соотношение степени вторичности и первичности в каждом тексте:
N~
~ n;
Учитывая поэтическую форму оригинала и переводов, которая диктует отбор языковых средств, к разряду эндо-лексики были отнесены не только строгие словарные соответствия, но и те, которые можно считать (пусть иногда и далекими) синонимическими средствами выражения. Таким образом, мы можем сказать, что условия выделения эндо-лексики были достаточно мягкими, но и при этом различие в степени вторичности в разных текстах перевода более чем очевидно. При подсчитывании коэффициента отношения эндо-лексики и экзо-лексики учитывались только значимые слова (служебные слова не учитывались). Такое сопоставление эндо- и экзолек-сики в текстах перевода позволило ранжировать последние по степени первичности/вторичности. Типы лексики выделялись на основании подстрочного перевода. Ниже приводится оригинальный текст сонета с подстрочным переводом и результаты анализа (Табл. 1). Tir'd with all these, for restful death I cry, -Устав от всего этого, я взываю к смерти, -As, to behold desert a beggar born, Устав видеть (зреть) достоинство от роду нищим, And needy nothing trimm 'd in jollity,
И убогое (жалкое) ничтожество, наряженное и пребывающее в веселье, And purest faith unhappily forsworn,
И чистейшую веру, злобно обманутую (от которой отреклись), And gilded honour shamefully misplac'd,
И позолоченные почести, (позорно) не по заслугам воздаваемые, And maiden virtue rudely strumpeted,
И девственную (девическую) добродетель, грубо опороченную (проституируемую),
And right perfection wrongfully disgrac'd,
И истинное совершенство, несправедливо (неправедно) оскорбленное, And strength by limping sway disabled,
И силу, превращенную в немощь вялой / нетвердой (хромой, шаткой) властью, And art made tongue-tied by authority,
И искусство, заставленное молчать (быть со связанным языком) властью, And folly, doctor-like, controlling skill,
И глупость, с ученым видом руководящую (управляющую) знанием,
(контролирующую знание)
And simple truth miscall'd simplicity,
И безыскусную честность (правдивость), прозванную простотой (глупостью), And captive good attending captain ill: -
И порабощенное добро, прислуживающее главенствующему (командующему) злу: -
Tir 'd with all these, from these would I be gone, Устав от всего этого, я бы от этого ушел, Save that, to die, I leave my love alone.
Если бы не то, что, умерев, я оставлю свою любовь в одиночестве.
Таблица 1.
№ Автор перевода N №нд №кз S K
1 А. Финкель 47 30 17 0,64 1,76
2 А. Шаракшанэ 50 31 19 0,62 1,63
3 В. Николаев 47 29 18 0,62 1,61
4 А. Васильчиков 37 21 16 0,57 1,31
5 Б. Кушнер 41 18 23 0,44 0,78
6 И. Астерман 49 21 28 0,43 0,75
7 С. Маршак 45 17 28 0,38 0,61
8 М. Дудин 45 17 28 0,38 0,61
9 Н. Гребель 57 21 36 0,37 0,58
10 Б. Пастернак 53 17 36 0,32 0,47
11 В. Орел 43 13 30 0,3 0,43
12 В. Бенедиктов 56 11 45 0,2 0,24
Условные обозначения: N - общее количество слов в тексте перевода; НзВД - количество эндо-лексических единиц; Нжз - количество экзо-лексических единиц; 8 - степень вторичности;
К - коэффициент соотношения вторичности и первичности. Таким образом, наиболее «первичным» текстом является перевод В. Бенедиктова, показатель вторичности которого - 0,24, а самым вторичным оказался текст А.Финкеля, показатель вторичности - 1,76.
Для наглядности приведем оба эти текста. Здесь также выделены слова, представляющие эндо-лексику.
А. Финкель В. Бенедиктов
Устал я жить и умереть хочу, Достоинство в отрепье видя рваном, Ничтожество - одетое в парчу, И Веру, оскорбленную обманом,
И Девственность, поруганную зло, И почестей неправых омерзенье, И Силу, что Коварство оплело, И Совершенство в горькомуниженье,
И Прямоту, что глупой прослыла, И Глупость, проверяющую Знанье, И робкое Добро в оковах Зла, Искусство, принужденное к молчанью.
Устал я жить и смерть зову скорбя. Но на кого оставлю я тебя?
Я жизнью утомлен, и смерть - моя мечта. Что вижу я кругом? Насмешками покрыта, Проголодалась честь, в изгнаньи правота, Корысть - прославлена, неправда - знаменита. Где добродетели святая красота? Пошла в распутный дом: ей нет иного сбыта! А сила, где была последняя - и та Среди слепой грозы параличом разбита. Искусство сметено со сцены помелом; Безумство кафедрой владеет. Праздник адский! Добро ограблено разбойническим злом; На истину давно надет колпак дурацкий. -
Хотел бы умереть; но друга моего Мне в этом мире жаль оставить одного.
ЛИТЕРАТРА
1. Аверинцев С.С. Размышления над переводами Жуковского // Аверин-цев С.С. Поэты. - М., 1996. - С. 137-164.
2. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. - М., 1996.
3. Зарубежная литература в переводах Б.Л. Пастернака. - М., 1990.
4. Морозов М.М. Избранные статьи и переводы. - М., 1954.
5. Новиков А.И. Содержание и смысл текста // Вестник Ярославского пед. ун-та. - 2000. - №2 3.
6. Новиков А.И. Доминантность и транспозиция в процессе осмысления текста // Scripta linguisticae applicatae. Проблемы прикладной лингви-стики-2001. - М., 2002.
7. Сорокин Ю.А. Существует ли художественный перевод? // Языки и транснациональные проблемы: Мат-лы I междунар. конф. Т.П. - М.; Тамбов, 2004. - С. 225-231.
8. Швейцер А.Д. Пастернак - переводчик: к вопросу о стратегии перевода // Язык. Поэтика. Перевод /МГЛУ: Сб. науч. трудов. Вып. № 246. -М., 1996. - С. 155-161.
9. Шекспир У. Гамлет, принц Датский / Пер. М. Лозинского // Шекспир У. Комедии, хроники, трагедии в 2-х т. Т. 2. - М., 1989. - С. 133-274.
10. Шекспир В. Гамлет, принц Датский / Пер. Б. Пастернака // Шекспир В. Трагедии. Сонеты. - Пермь, 1979.
11. Шекспир У. Сонеты: Антология современных переводов. - СПб., 2004.
В.А. Нуриев
СТРАТЕГИЯ И ТАКТИКА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ
ПЕРЕВОДЕ
