CC BY
18
и достижения других стран. Это должен быть некий идеальный тип. К примеру, новой идеологией для России могла бы стать идеология "российского гуманистического общества" [3], полагающая, что Россия могла бы на основе гуманистических идей гармонично совместить материальные достижения Запада с духовным потенциалом России.
Конечно, у такой системы ценностей есть существенный недостаток - она есть всего лишь идеал, который должен "материализоваться". "Материализуется" он или нет, зависит от самого общества. Но историческую перспективу имеет лишь общество, которое стремится подняться на более высокую ступень своего развития. Здесь трудно не согласиться с мыслью Х.Г. Тхагапсоева [4], что современной России предстоит прежде всего преодолеть последствия влияния радикального политического либерализма 90-х го-
дов на российские культуры и российское духовное пространство.
ЛИТЕРАТУРА
1. Путин В.В. Выступление на итоговой пленарной сессии международного дискуссионного клуба "Валдай" 18 сентября 2013 г.: Стенограмма // Российская газета. [Электронный ресурс]. URL: www. rg.ru/2013/09/19/stenogramma-site.html.
2. Тишков В.А. Что есть Россия и российский народ // Pro et Contra. 2007. Май-июнь. С. 21-41.
3. Волков Ю.Г. Манифест гуманизма. (Идеология и гуманистическое будущее России). М.: АНО РЖ "Соц.-гуманит. знания", 2000. 138 с.
4. Тхагапсоев Х.Г. К российским превращениям либерализма // Вопросы философии. 2004. № 12. С. 155-164; Он же. Идентичность как философская категория и мера социального бытия // Философские науки. 2011. № 1 (специальный выпуск). С. 10-25.
5 ноября 2013 г.
УДК 93/94(470.6)
"PATH DEPENDENCE", ИЛИ "ТВОРЧЕСКАЯ АМНЕЗИЯ": СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ В ЦИВИЛИЗАЦИОННОМ ПРОЦЕССЕ
СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
А.Х. Боров
В эссе 1947 г., названном "Столкновения цивилизаций", А. Тойнби поставил вопрос, какое событие как наиболее характерное выберут будущие историки, оглядываясь - столетия спустя -на первую половину XX века? При взгляде из недалекого будущего - из 2047 года -историки скажут, что великим событием XX века было воздействие западной цивилизации на все другие жившие в мире того времени общества. Историки 3047 года будут в основном интересоваться колоссальным контрвлиянием остальных цивилизаций ("жертв") на западную цивилизацию ("агрессора"). А к 4047 году, говорит А. Тойнби, главное, что будет иметь значение, - это еди-
Боров Аслан Хажисмелович - кандидат исторических наук, заведующий Центром социально-политических исследований Кабардино-Балкарского научного центра РАН, доцент кафедры всеобщей истории Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бербекова, 360000, Республика Кабардино-Балкария, г Нальчик, ул. Пушкина, 18, e-mail: [email protected].
ный великий опыт, общий для всего человечества: испытание, связанное с разрушением собственного локального социального наследия при столкновении с локальным наследием других цивилизаций, с поиском новой жизни -общей жизни, возникающей на обломках [1].
Находясь в центральной части Северного Кавказа, в городе Нальчике, в течение нескольких дней работы над текстом данной статьи автор:
- услышал по местному телевидению анонс "женских боев без правил", которые впервые состоятся в городе;
- посмотрел в новостях по федеральному каналу сюжет о мероприятии в системе министерства обороны РФ с участием православного священника;
Aslan Borov - Ph.D. in History, head of the Center of Socio-Political Researches at the KBSC of the Russian Academy of Sciences, senior lecturer at the Department of Universal History at the Kabardin-Balkarian State University, named by Kh.M. Berbekov, 18, Pushkin Street, Nalchik, Kabardino-Balkaria, 360000, e-mail: aslan-borov@ mail.ru.
- прочитал в местных новостях на Яндексе сообщение о том, что в столице Кабардино-Балкарии проводится установка баннеров с цитатами из Корана и хадисов пророка Мухаммеда и обнаружил через день один из этих баннеров на улице невдалеке от нового большого православного храма;
- встретил на улицах кавалькаду автомобилей, на которых молодые люди время от времени совершают поездки по городу, размахивая "национальными" флагами, символизирующими этническую идентичность основных групп населения республики;
- обнаружил, что в городе открывается новое кафе под названием "Кунаки" ("Друзья"), на наружной стене которого рядом размещены мозаичные изображения двух "национальных" флагов в обрамлении российского государственного флага и государственных флагов всех республик Северного Кавказа;
- посмотрел в телевизионных новостях сюжет об обсуждении положения на Северном Кавказе на заседании Совета безопасности под председательством Президента России, что напоминает о том, что этот регион является предметом специального внимания руководства страны как проблемный, кризисный регион.
Эти события "местного значения", вероятно, трудно соотнести с широтой и глубиной цивилизационной концепции А. Тойнби. Но они, как и множество других подобных им событий, так или иначе бросают свет на тот предмет, который рассматривает британский историк и мыслитель - ци-вилизационный процесс, процесс изменения социокультурных систем в результате их взаимовлияний. Поэтому использованный им методический прием - попытка взглянуть отстраненным взглядом с дистанции будущего на события собственного времени - представляется плодотворным и для осмысления российско-северокавказского цивилизацион-ного процесса. Что может оказаться наиболее характерным в его ходе в XX и в начале XXI века с точки зрения будущих историков? О каких влияниях, контрвлияниях может пойти речь в данном случае?
На первый взгляд, уже сегодня можно сказать, что на протяжении XX века имело место мощное и глубокое влияние Российского государства, общества и культуры на Северный Кавказ, а с конца этого века наблюдается весьма ощутимое "контрвлияние" Се-
верного Кавказа на Россию. Один из ведущих российских экспертов по Кавказу высказался в том смысле, что Кавказ кажется в большей степени будущим для России, чем Россия для Кавказа [2]. Но идея А. Тойнби состояла как раз в том, чтобы не делать поспешных выводов об отдаленных последствиях текущих событий. Какие формы новой общей жизни России и Северного Кавказа выкристаллизуются в конечном счете? Это зависит от того, будет ли российско-северокавказский цивилизационный процесс развиваться далее "стихийно", "неуправляемо" или в нем будут присутствовать культурно-историческая рефлексия и основанная на ней рациональная политика.
Path dependence?
Следующий тезис данной статьи заключается в том, что в случае стихийного развития цивилизационного процесса его формы и результаты будут определяться взаимодействием возникающих во внешней среде новых условий (вызовов) и сложившихся в прошлом социокультурных "привычек", стереотипов восприятия и действия. В этом случае в нем будет присутствовать сильный элемент неопределенности.
Ссылки на исторические корни современных коллизий и проблем являются общим местом в текущих обсуждениях северокавказской тематики. Но следует различать влияние "исторического фактора", воплощенного в историческом измерении актуального общественного сознания (то, что называют "исторической памятью"), и "исторического фактора" в его объективной ипостаси, т.е. в виде устойчивых структур и отношений, унаследованных от прошлого.
Казалось бы, тривиальное утверждение: "прошлое влияет на настоящее и будущее" приобрело аналитическую эффективность в рамках концепции path dependence - зависимости от предшествующего развития (что особенно популярно в экономической науке). Обобщение концепции path dependence в рамках неоинституциональной экономической теории показало, что долгосрочный успех или неуспех в экономическом развитии стран, имевших примерно одинаковые стартовые возможности для роста, связаны с различиями институтов, некогда утвердившихся в них. Дальнейший анализ показал, что в эволюции
самих институтов также действуют механизмы path dependence. При этом институты трактуются как ограничения (правила и нормы), которые структурируют политические, экономические и социальные взаимодействия. Нормы поведения, которым следуют люди, только отчасти вытекают из формальных правил, а отчасти исходят из представлений, формируемых всеми индивидуумами в социальной практике для объяснения и оценки окружающего их мира. Поэтому одни и те же формальные правила по-разному работают в различных социально-культурных контекстах [3]. В этом пункте проблематика path dependence в экономическом развитии прямо смыкается с проблематикой path dependence в цивилизационном процессе. Изучая различные аспекты современного развития Северного Кавказа, исследователи постоянно "натыкаются" на унаследованные из далекого прошлого социокультурные ограничители экономических, социальных, политических инноваций.
Приступая к анализу рынка труда в Кабардино-Балкарии, специалист сразу обнаруживает то, что он называет местными парадоксами: всякий здесь хотел бы получать побольше, но при этом работать поменьше; на работу чаще всего устраиваются не по квалификации, а по знакомствам, родству, протекции; уровень зарплаты также зависит не от квалификации, образования, а от наличия или отсутствия связей. Поэтому люди ищут не пути повышения уровня квалификации, а нужные связи.
Автор сомневается, что все расставить на свои места может рынок. Рынок организует лишь то, за что люди привыкли платить. А разве брать на работу человека только потому, что он твой родственник, это по-рыночному? А платить за непостроенный объект, за несуществующий товар или услугу вытекает из принципов и законов рынка? Но и государственное регулирование экономики не гарантирует результата, ибо не только государство регулирует. Семья, культура, обычаи, менталитет, система национальных ценностей влияют не менее, если не более значимо на экономическое поведение человека. И влияние их на рынке труда в Кабардино-Балкарии, по оценке экспертов, несравненно больше, чем влияние государства, предприятий и любого другого из современных институтов [4].
Один из наиболее интересных и глубоких социологов Северного Кавказа ставит вопрос о механизмах порождения современной кризисной ситуации в регионе и находит ответ в устойчивости традиционалистских социальных структур и архетипов горского социального активизма. Их генезис восходит ко временам средневековья и к началу установления российской государственности на Кавказе. А современная социально-территориальная организация северокавказских народов - это площадка, на которой размещены своего рода "вторичные реплики" первичных горских социальных миров. За формальными стратами, профессиональными занятиями и функциональными иерархиями проступает насыщенное первичными связями социальное пространство, ячеисто-сетевая структура фамильно-родственных кланов и городских социальных кластеров. Профессиональные навыки выступают необязательным сопровождением критериев "примордиальной принадлежности". Первичные социальные сети "обволакивают" каналы вертикальной мобильности и работают не как опора социального роста, а как явственное социальное препятствие такого роста. В своей совокупности такая система неизбежно работает на понижение критериев профессиональной состоятельности и в итоге оказывается основной причиной общей социальной стагнации, коллективного неуспеха, хронического и усиливающегося отставания, превращения коррупции в культурную норму, профанации массового образования и снижения компетенции во многих профессиональных сферах [5].
Проблематике особенностей и истоков современной политической (гражданской) культуры на Северном Кавказе уделяется меньше внимания в литературе, но каждый, кто знаком с реалиями общественной жизни в регионе, обнаружит разительное сходство с оценкой состояния гражданственности на юге Италии в 1970-1980-е годы в работе американского социолога Р. Патнэма. Изучая результаты введенной в 1970 г. системы областной автономии, он обнаружил, что они существенно отличаются на севере и юге страны. Анализ причин этого явления показал ключевую роль различий в уровне межличностного доверия и степени укоренения гражданской политической культуры -"гражданственности" населения северных и южных областей. В поисках объяснения
описанных различий Р. Патнэм обращался к событиям тысячелетней давности, к XI веку, когда на севере стала развиваться городская коммунальная жизнь, а на юге утвердилось господство сначала норманнской королевской династии, а затем феодальных баронов.
Краткая характеристика ситуации в "негражданственных" областях Италии весьма иллюстративна для современной ситуации в России и на Северном Кавказе - в особенности. Общественная жизнь в этих областях организована иерархически, а не горизонтально. Само понятие "гражданин" здесь является ограниченным. С точки зрения отдельного жителя общественные проблемы являются делом кого-то другого - нотаблей, "боссов", "политиков", но не его собственным. Мало кто стремится принять участие в каких-то предприятиях на общую пользу, да и возможностей таких мало. Политическое участие бывает вызвано личной зависимостью или частным интересом, но не общественной (коллективной) целью. Коррупция широко признана в качестве нормы даже самими политиками, которые проявляют цинизм по отношению к демократическим принципам. Почти все согласны - законы созданы для того, чтобы их нарушать, но из страха перед беззаконием других люди требуют более суровых мер по поддержанию дисциплины от государства. Загнанные в этот порочный круг, почти все чувствуют себя бессильными, эксплуатируемыми и несчастливыми. Учитывая все это, вряд ли удивительно, что представительное правление здесь менее эффективно, чем в более гражданственных общинах [6].
Итак, проблемы и коллизии современного развития, будь то Италии или Северного Кавказа, оказываются порождением факторов культурно-исторического, цивилизационного порядка. Но речь идет не о столкновении "горской" или "исламской" цивилизации, скажем, с русской православной цивилизацией. Речь идет о неадекватности некоторых аспектов локального социального наследия требованиям "модернити", условиям современного конкурентного мира.
"Творческая амнезия"
Значит ли это, что этнические общества на Северном Кавказе обречены на рабство у прошлого? Третий тезис данной статьи заключается в том, что выбор будущего
"не зависимого от предшествующего пути" возможен и в политическом, и в социально-культурном развитии.
В заключительной части своей книги об истории Кавказа "Призрак свободы" профессор Джорджтаунского университета Чарльз Кинг ставит вопрос, насколько близки или далеки Кавказ и Европа. Может ли кто-нибудь действительно думать о Кавказе как о европейском регионе? Интересно то, с каким элементом европейского опыта он связывает реализацию подобной перспективы: послевоенная Европа сумела ответить на травмы прошлого тем, что Ч. Кинг называет "творческой амнезией". Закладывая основы того, что впоследствии должно было стать Европейским союзом, европейцы не столько смело вторгались в будущее, сколько возводили баррикады против прошлого. Европейский проект отмечен особым "тревожным" отношением к истории [7].
Можно ли перенести европейский опыт исторического обновления на северокавказскую почву и воплотить принципы "творческой амнезии" в цивилизационном процессе современного российского Кавказа? Напряженное присутствие истории - характерная черта общественного сознания в местных этнических социумах. Но история их отношений друг с другом и с окружающим миром - это преимущественно история не межгосударственных, политико-правовых отношений, а история социальных и культурных взаимодействий. Ядро их представлений о прошлом составляет этнокультурная традиция. Критическое отношение к прошлому, а тем более забвение его отождествляется ими с разрушением собственной идентичности.
Поэтому весьма важно понимать, что "творческая амнезия" не может реализоваться на Северном Кавказе только как интеллектуальный проект или дискурсивная практика. Иллюстративно в этом отношении звучание темы "черкесского вопроса" в современном политико-публицистическом дискурсе. Один из подходов строится на понимании его как исключительно "конструируемого" явления, используемого внешними и внутренними противниками России в качестве инструмента информационной войны, в том числе и с целью "формировать образ последовательной геноцидальной политики России на Кавказе, как минимум, два последних века". Сторонники такого понимания черкесской проблемы
видят ее "решение" в механической «деконструкции "черкесского вопроса"». При этом авторы цитируемой статьи призывают учитывать социальный контекст возникновения черкесской проблемы, что, по их мнению, "определяется резкой демодернизацией региона, огромной безработицей, социальной бесперспективностью для молодежи, коррумпированностью и неэффективностью легальных органов власти и управления, сращиванием их с криминалом". Подчеркивается: "Без урегулирования этих проблем любая идеологическая деятельность будет малоэффективной". Трудно с этим не согласиться. Однако конкретные рекомендации цитируемых авторов касаются именно задач в сфере идеологии. Среди них: "формирование общероссийской социокультурной идентичности, выработка целостной системы ценностей современного российского общества и внедрение ее в регионах"; "деконструкция в профессиональном и обыденном сознании негативных мифов и стереотипов русско-кавказских взаимоотношений и укрепление позитивных", т.е. "оптимизация" исторического сознания; "разработка социально-психологической программы реабилитации исторической памяти черкесов и других народов Северного Кавказа, чтобы переориентировать ее на позитивные исторические взаимодействия и роль в истории России" [8].
Здесь возникает много вопросов и сомнений. Но главное в контексте данной статьи состоит в том, что описанный выше подход противостоит самой идее "творческой амнезии", поскольку подразумевает простое забвение определенных аспектов прошлого.
Вероятно, можно предложить обществам, народам Северного Кавказа помнить одно и забыть другое. Это могут быть предложения с точки зрения неких актуальных "материальных" интересов. Но и они, скорее всего, будут отвергнуты, если затрагивают основы личной и коллективной идентичности. "Творческая амнезия" подразумевает не забвение, а коллективное переосмысление прошлого, которое делает возможным преодоление прошлого в социальном творчестве. Она становится необходимой и естественной, когда общества сами вступают на путь реального обновления условий собственного существования. В этом контексте преодоление собственного локального социального наследия не сводится к его разрушению при стол-
кновении с наследием другой цивилизации. Оно подразумевает развертывание его собственного потенциала развития, открытости, сотрудничества, если угодно, конкурентоспособности. Для современного Северного Кавказа это означает, что:
- ослабление "зависимости от прошлого пути", творческие решения и органичное включение в российский цивилизационный процесс XXI века возможны на путях модернизации;
- модернизация подразумевает не просто инвестиции и экономический рост в регионе, а преобразование институтов;
- преобразование институтов не может быть осуществлено "извне", федеральным центром и его представителями, местные общества должны стать агентами модернизации наравне с государством;
- стать "наравне с государством" можно только через демократическое участие в делах государства;
- только необходимость организовывать свою жизнь через демократические процедуры уже сегодня приведет к развитию в местных обществах гражданственности в будущем.
Демократия и развитие оказываются синонимами "творческой амнезии".
Цивилизационный процесс, наука и политика
Могут возникнуть сомнения в практической применимости и научном характере высказанных выше суждений, особенно с учетом отсылок к историософии А. Тойнби. Если цивилизационный процесс - это естественно-исторический процесс, который формируется теми явлениями и событиями, которые откладываются в глубинных, неосознаваемых и медленно меняющихся слоях культурно-исторической действительности и результаты которого обнаруживают себя "в конечном счете", то как можно практически использовать знание о том, что такой процесс подспудно развивается? Имеет ли смысл использование этой категории за пределами философско-исторической абстракции, может ли она "работать" в сфере политической прагматики?
Да, поскольку выдвигаемые в ее рамках положения поддаются рациональному обсуждению и проверке. А. Тойнби ясно формулирует исходные понятия, соотносит их с эмпирическим материалом и предлага-
ет интерпретацию наблюдаемых событий. Каждый элемент его построения поддается критическому анализу и "опровержим". А. Тойнби не пророчествует о будущем, когда говорит с точки зрения "будущих историков". Он говорит о современных, наблюдаемых явлениях, призывая только анализировать их шире и глубже. Что для него означает "шире" и "глубже", видно из исторического опыта, который он обобщает, и из логического содержания концепции, которой он руководствуется.
Правда, создается впечатление, что А. Тойн-би не до конца учел фактор ускорения исторического времени, избирая масштаб тысячелетий для своих точек наблюдения за текущей современностью: колоссальное контрвлияние дальневосточной, исламской, индусской цивилизаций на Запад очевидно уже сегодня. Но это только усиливает актуальность культурно-исторической рефлексии.
Что касается связи цивилизационного процесса с политической прагматикой, то можно сказать, что такая связь является более чем реальным фактом глобального и регионального развития конца XX - начала XXI вв. независимо от нашего отношения к нему. Не случайно интеллектуальная атмосфера последних двух десятилетий во многом определялась дискуссиями вокруг темы "столкновения цивилизаций" в интерпретации С. Хантингтона. В ходе этих дискуссий высказывалось достаточно много тонких и точных наблюдений, усложнявших его схему, но итоговое впечатление удерживает картину крупномасштабных межцивилизационных коллизий, заслоняющую процесс изменения самих цивилизаций, а также сопутствующие ему внутренние конфликты. С другой стороны, недооцененными остались идеи С. Хантингтона по поводу соотношения государства и цивилизации, цивилизационного процесса и политики. Они подразумевают не только влияние цивилизационных столкновений на политику внутри государств и между ними, но и участие государств в цивилизаци-онном процессе и влияние политики на этот процесс. По сути речь у него идет о необходимости более "рефлексивной" политики, осознающей социокультурные реальности, о возможности построения политического порядка в мире, "где культурные идентичности - этнические, национальные, религиозные, цивилизационные - занимают главное место,
а культурные сходства и различия формируют союзы, антагонизмы и политические линии государств" [9]. Труд С. Хантингтона воплощает рефлексию Запада по поводу современного цивилизационного процесса и выводит из нее рекомендации для политики, адекватные грядущей эпохе.
Через двадцать лет после появления статьи С. Хантингтона (лето 1993 г.) В.В. Путин выступил с речью, воплощающей культурно-историческую рефлексию России как "государства-цивилизации", столкнувшейся "с необходимостью поиска новой стратегии и сохранения своей идентичности в кардинально изменяющемся мире". Он по сути констатировал, что угрозы для цивилизационной идентичности Запада, о которых предупреждал С. Хантингтон, набирают силу. Но в отличие от С. Хантингтона, В.В. Путин сосредоточил внимание не на "столкновении цивилизаций", а на условиях глобальной конкуренции, не на цивилизационных "разломах", а на консолидации гражданской идентичности в по-лиэтничном государстве. Такая идентичность и национальная идея не могут быть навязаны сверху, здесь "необходимо историческое творчество", осмысление традиций "с разных точек зрения с пониманием, что это не застывшее нечто, данное навсегда, а это живой организм" [10].
Современный Северный Кавказ как часть России сталкивается с той же проблемой циви-лизационного развития [11], что и Россия в целом: проблемой модернизации и эффективной интеграции в геоэкономику и геокультуру XXI века при сохранении своей культурно-исторической идентичности. Влияния и контрвлияния России и Северного Кавказа в конечном счете выражают их закономерную социально-культурную конвергенцию в процессе поиска новой жизни. Скорее всего, именно это отметят будущие историки как наиболее важное явление в российско-северокавказском цивилизацион-ном процессе XX-XXI веков.
ЛИТЕРАТУРА
1. Тойнби А. Столкновения цивилизаций // А. Тойнби. Цивилизация перед судом истории. М.: "Прогресс"-"Культура"; СПб: "Ювента", 1995. С. 129-134.
2. См.: Арест Саида Амирова. Поворот в политике Путина на Северном Кавказе? // Радио Свобода. [Электронный ресурс]. URL: http://www.svoboda. org/content/transcript/25005588.html.
3. Норт Д.С. Институты и экономический рост: историческое введение // THESIS: теория и исто-
рия экономических и социальных институтов и систем. 1993. Т. 1. Вып. 2. С. 69-91; Puffert D. Path Dependence // EH.Net [Электронный ресурс]. URL: http://eh.net/encyclopedia/path-dependence; North D.C. Institutions // The Journal of Economic Perspectives. 1991. Vol. 5. № 1. Р. 97-112. [Электронный ресурс]. URL: http://classwebs.spea.indiana. edu/kenricha/Classes/V640/V640%20Readings/ North %201991.pdf.
4. Рахаев X Этюды о рынке труда // Газета Юга. 2013 г., 8 авг.
5. Цуциев А. Об одном алгоритме кризисного причинения на Северном Кавказе // Интеллектуальная Россия. [Электронный ресурс]. URL: http://www. intelros.ru/pdf/nauchnie_tetrady/02/2.pdf.
6. Putnam R.D. Making Democracy Work. Civic Traditions in Modern Italy. N.Y.: Princeton University Press, 1993. 258 pp. P. 115.
7. King Ch. The Ghost of Freedom. A History of the Caucasus. N.Y.: Oxford University Press, 2008. 292 p. P. 243-250.
8. Сериков А.В., Сошественский В.Ю. Новейшие черты "черкесского вопроса" в информационной
войне против России // Олимпийские игры и информационные войны // "Черкесский вопрос" накануне Зимних Олимпийских игр 2014 в Сочи / Отв. редактор Э.А. Попов. Ростов н/Д: Ростиздат, 2012. 126 с.
9. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ: АСТ Москва, 2006. 572 с. С. 503.
10. Заседание международного дискуссионного клуба "Валдай" // Президент России. [Электронный ресурс]. URL: http://www.kremlin.ru/ news/19243.
11. См. Абдулатипов Р.Г. Кавказская цивилизация: самобытность и целостность // Научная мысль Кавказа. 1995. № 1. С. 55-58; Давидович В.Е. Существует ли кавказская цивилизация? // Научная мысль Кавказа. 2000. № 2. С. 28-29; Черноус В.В. Кавказская контактная зона цивилизации и культур // Там же. С. 30-34; Шадже А.Ю. Кавказская цивилизация или кавказская культура? // Там же. С. 39-41.
8 ноября 2013 г.
УДК 323.1
ЭТНИЧЕСКИЙ ДИСКУРС КАК ФАКТОР СТАНОВЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ГРАЖДАНСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В РЕИНТЕГРАЦИИ СЕВЕРОКАВКАЗСКОГО ПРОСТРАНСТВА
М.А. Аствацатурова, Д.С. Чекменёв
Реинтеграция Северного Кавказа как целостного гражданского, правового, социокультурного пространства осуществляется в контексте упрочения российской гражданской идентичности -магистрального современного российского политического проекта, в котором самостоятельным институтом является дискурс российской гражданской идентичности - общенациональный и вместе с тем полиэтничный. При акцентировании гражданских патриоти-
Аствацатурова Майя Арташесовна - доктор политических наук, профессор кафедры креативно-инновационного управления и права Пятигорского государственного лингвистического университета, 357532, Ставропольский край, г. Пятигорск, пр. Калинина, 9, e-mail: [email protected];
Чекменёв Дмитрий Сергеевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры креативно-инновационного управления и права Пятигорского государственного лингвистического университета357532, Ставропольский край, г. Пятигорск, пр. Калинина, 9, e-mail: [email protected].
ческих начал существенным фактором становления российской гражданской идентичности является дискурс этнической идентичности.
Северный Кавказ отличался и отличается существенным этнокультурным и этно-политическим своеобразием, которое выражается в концентрации большого количества народов, культур и религий на малой территории. Здесь реализуется множество этнических идентичностей, конкурирующих между собой, что с новой силой проявилось в двадцатиле-
Maya Astvatsaturova - Doctor of Political Science, professor of the Department of Creative Innovative Management and Law at the Pyatigorsk State Linguistic University, 9, Kalinin Street, Pyatigorsk, Stavropol Region, 357532, e-mail: [email protected];
Dmitriy Chekmenev - Ph.D. in History, associate professor of the Same Department of Creative Innovative Management and Law at the Pyatigorsk State Linguistic University, address - Russian Federation, 9, Kalinin Street, Pyatigorsk, Stavropol Region, 357532, e-mail: tchekmenev@ gmail.com.
