CC BY
90
УДК 316.422
Железняков Александр Сергеевич
доктор политических наук, руководитель Центра политологии и политической социологии Института социологии РАН
Литвинова Татьяна Николаевна
кандидат политических наук,
старший научный сотрудник Отдела сравнительных исследований социально-политических систем Института социологии РАН
ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ МОДЕРНИЗАЦИИ ПОЛИЭТНИЧНЫХ РЕГИОНОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ [1]
Zheleznyakov Alexander Sergeevich
D.Phil. in Political Science, Chief of the Center of Political Science and Political Sociology, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences
Litvinova Tatyana Nikolaevna
PhD in Political Science, Senior Research Associate, Department for Comparative Researches of Sociopolitical Systems, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences
CIVILIZATIONAL AND SOCIOCULTURAL ASPECTS OF MULTIETHNIC REGIONS' MODERNIZATION IN THE RUSSIAN FEDERATION [1]
Аннотация:
В статье рассматриваются проблемы модернизации в регионах России, имеющих специфику социокультурного развития: Восточной Сибири, входящей в орбиту степной цивилизации Внутренней Азии, и горских народов Северного Кавказа, представляющих иной культурный код. Авторы анализируют основные социально-экономические показатели, уровень жизни, взаимодействие власти и общества, религиозную культуру - все те аспекты, которые составляют основу социальной модернизации общества. Называются основные препятствия на пути процесса модернизации в исследуемых регионах и намечаются пути их преодоления.
Ключевые слова:
модернизация, цивилизация, социально-экономическое развитие, региональная власть, гражданское общество, религиозные организации.
Summary:
This article examines the problems of modernization in the Russian Federation regions with a specific soci-ocultural development: Eastern Siberia belonging to the nomadic civilization of the Innermost Asia, and highlanders of the North Caucasus representing another cultural code. The authors analyze the main socio-economic showings, living standards, interaction between regional authorities and society, religious culture - all those aspects which are in the basis of the social modernization. The paper also discusses the main obstacles of the modernization process in these regions and the ways of overcoming them.
Keywords:
modernization, civilization, socioeconomic development, regional authorities, civil society, religious organizations.
На протяжении последних пяти лет, начиная с 2009 г., в нашей стране не стихают дискуссии по поводу модернизации. Учеными и политиками-практиками ведутся дискуссии по двум блокам вопросов: во-первых, о том, кто является субъектом процессов кардинального обновления всех сторон жизни российского общества, и, во-вторых, о том, какова должна быть приоритетность задач модернизации и последовательность их решения. На наш взгляд, эта дискуссия может прийти к консенсусу при сопряжении названных блоков вопросов с еще одним - вопросом о мотивах и проблемах модернизации в российских регионах с языковой, этнической и культурной неоднородностью.
Дело в том, что осмысление политических процессов, протекающих в полиэтнической и поликонфессиональной среде, нуждается в использовании цивилизационного подхода или более узких методов цивилизационной политологии - области знания пока не вполне принятой в научном обиходе. Однако механистическое перенесение на полиэтнические регионы приемов традиционной политологии, используемых при изучении проблем модернизации в общероссийском масштабе, неприемлемо. Более того, в таком же цивилизационном подходе нуждается изучение вопросов о соотношении модернизации с собственно общероссийской цивилизационной идентичностью. Правда, это уже сверхсложная дискуссионная тема, связанная с не нашедшими до сих пор однозначного ответа фундаментальными, даже хрестоматийными, вопросами философии истории.
Традиционно перспективы вывода страны на путь последовательного и устойчивого развития связывались с идеей модернизации общества. Сегодня это понятие всё чаще трактуется в своем расширительном значении. Это не только процесс перехода от традиционности к современности, улучшение качества жизни людей по критериям западной цивилизации, но и усвоение наиболее передовых промышленных технологий, экономических форм, а также сопутствующие им изменения социальных, политических и культурных институтов.
Важным шагом, подтвердившим намерение руководства страны идти намеченным путем, стало создание 18 июня 2012 г. Совета по модернизации экономики и инновационному развитию страны, который возглавил Президент России В.В. Путин [2]. Во время своего выступления на инвестиционном форуме «Россия зовет!» 2 октября 2013 г. Президент В.В. Путин отметил, что «независимо от внешних условий, от объективных трудностей, которые мы, разумеется, должны и будем учитывать, тем не менее мы продолжим все намеченные преобразования, включая структурную модернизацию целых отраслей экономики страны, совершенствование здравоохранения, образования, науки. Обязательно сохраним вектор на развитие, на создание сильной экономики и сильной страны» [3].
Вместе с тем такая сверхзадача не может быть решена без модернизации общества, как на уровне социальных институтов, так и на уровне отдельной личности. Однако именно переход социумов от традиционного уклада жизни к современности сталкивается с существенными трудностями. С одной стороны, модернизация - это движение к прогрессу, с другой - она сопряжена с утратой традиционной культуры, этнической идентичности.
Российская Федерация - государство полиэтническое и поликонфессиональное, в котором за несколько веков сосуществования многих народов сохранилась яркая этническая специфика регионов. Этнический фактор - один из главных, определяющих процессы государственного строительства нашей страны, в состав которой, в отличие от многих других современных федераций, входят не только региональные, но и национальные административные образования, многие из которых к тому же являются и полиэтничными.
В силу своей особой культурной, этнической, языковой, религиозной «начинки» они находятся полностью или частично в «перехлестывающихся» орбитах различных центров мирового культурного, религиозного и, собственно, в определенной мере политического и экономического влияния. В этих регионах вполне закономерно происходит своя специфическая реакция на внешние и внутренние вызовы современности, которых нет или которые не столь остры в других регионах. Как следствие этого, возникает смещение шкалы ценностных ориентиров; совершенно иначе здесь может выглядеть иерархия приоритетов, пути решения единых для всего российского общества задач социальной и политической модернизации, основой которых и одновременно инструментом является развитие демократических институтов, гражданского общества, повышение уровня самоорганизации и самоуправления.
В настоящей работе мы бы хотели остановиться на примере народов таких регионов, как Восточная Сибирь и Северный Кавказ, ценностные установки которых в социально-политической сфере помимо важнейших общероссийских скрепов имеют свои специфические особенности. Оба этих региона представляют особый научный интерес для изучения проблем модернизации в условиях многообразия и многокультурности нашей страны, отличаются сложным этническим составом населения.
Особенность коренных народов региона, в северную часть которого от России входят Бурятия, Тува, Иркутская область и Забайкальский край - укорененность монголо-тибетского буддизма и в отдельных местах шаманизма, степных кочевнических традиций, элементов культа Чингисхана. Регион в целом охватывает Внутреннюю Азию - исконную историческую территорию мира кочевников. Вместе с тем Внутренняя Азия с ядром в Монголии, не имеющей в своем окружении циви-лизационно родственных суверенных стран, не рассматривается в классической литературе по философии истории в качестве места обитания отдельной историко-культурной общности, исключена из перечня мировых цивилизаций. В трудах основоположников цивилизационного подхода она фигурирует как отсохшая часть канувшей в лету кочевой цивилизации, служащая этнографическим материалом подпитки расцветших цивилизаций. У Тойнби она фигурирует в таком качестве в составе тибетской, китайской и русской цивилизаций, а на карте С. Хантингтона «Мир разных цивилизаций: после 1990-х годов» обозначена в качестве северного анклава буддийской цивилизации [4, с. 22-23]. Это весьма неудачный пассаж: в схеме присутствует автономный район Китая - Тибет, но не указаны такие автономии и республики, как Внутренняя Монголия, Бурятия, другие регионы Китая и России, населенные народами, исповедующими северную разновидность буддизма. Создается впечатление, что Хантингтон обозначил в своей схеме буддийскую цивилизацию только по политическим мотивам: из-за невозможности игнорирования одной из мировых религий и из соображения поддержки сепаратистских устремлений далай-ламы; какого-либо раскрытия темы в книге нет. Монголия на карте обозначена, но в тексте традиционно игнорируется и упоминается автором исключительно как объект возможных притязаний Китая [5, с. 368].
Игнорирование Монголии в качестве самостоятельного субъекта истории отражает очень серьезную проблему этического подхода к судьбам народов, населяющих огромный регион Евразии - от Тибета и Северо-Восточного Китая до Поволжья, - признание исчезновения (или изначального отсутствия) цивилизационных особенностей у этих народов, что автоматически озна-
чает констатацию неминуемости прямого и катастрофического российско-китайского столкновения. Таким образом, народы Сибири оказались в зоне перехлеста нескольких цивилизаций (российской, евразийской, дальневосточной и индо-тибето-монгольской). Забегая вперед, следует отметить, что подобная картина перехлеста разных цивилизаций наблюдается и в других поли-этничных регионах России, в частности на Северном Кавказе. Эти регионы также отличаются спецификой социально-коммуникативных связей, накладывающей отпечаток на модернизацию.
В Российской Федерации по данным за 2010 г. насчитывается более полумиллиона представителей монгольских этносов - буряты (461,4 тыс. чел.) и калмыки (170 тыс. чел.). Территориально большая часть бурят проживает по обе стороны государственной границы с Монголией, на российской стороне в трех субъектах - Республике Бурятия, Забайкальском крае и Иркутской области.
Экономическая, политическая, социальная специфика контактной зоны в разной мере влияла на дальнейшие адаптационные процессы в мире кочевников. В начале второго десятилетия XXI в. обнаруживаются три модели адаптации монголов к современному модернизированному миру. Дальнейшее их развитие в весьма далекой перспективе может просматриваться в виде двух векторов: одна линия - длительное сохранение компонентов кочевого образа жизни в модернизированном обществе, вторая - постепенный переход к оседлому образу жизни. Известно, что дольше всего сохраняются элементы сакрального свойства, иногда даже при полной замене традиционной системы жизнеобеспечения инновациями [6, с. 144].
Из жизни монголов давно ушла древняя социальная иерархия, принцип создания средневековых военных формирований, грандиозные облавные охоты, многие символические культурные ценности, а вместе с ними и соответствующий образ жизни. Выветрился и дух войны, бывший одним из важных компонентов бытия Средневековья, в том числе у кочевников. Мы считаем, что настало время признать, что в монгольской цивилизации аккумулирован опыт кочевой и оседлой цивилизации, что она не чужда городской культуре, социальному прогрессу, государственности [7, с. 101]. Это в полной мере относится к монголоязычным народам России, которые переживают процесс переориентации на городской, оседлый образ жизни.
Например, одним из проявлений модернизации и перехода к современности в образе жизни бурят России становится активная миграция из сельской местности в города. В Улан-Удэ зарегистрировано, по данным 2012 г., 411,6 тыс. чел. - то есть 42,4 % населения Республики Бурятия, что демонстрирует тенденцию увеличения численности городского населения по результатам переписей населения. Основными факторами сельско-городской миграции населения в Улан-Удэ становятся следующие: экономический (низкий уровень жизни в сельской местности), трудовой (высокий уровень безработицы), доступность к социальным и культурным благам (медицина, социальное обслуживание, объекты духовного развития - театры, музеи, библиотеки и другие), образовательный (отсутствие профессиональных учебных заведений). Также значимым фактором является миграция в Улан-Удэ жителей соседних регионов - Иркутской области и Забайкальского края, в частности из бывших бурятских автономных округов - Усть-Ордынского и Агинского, потерявших статус автономии в 2007-2008 гг.
Кроме перечисленных факторов усугубляет ситуацию и политика властей Бурятии, не возражающих против увеличения численности населения Улан-Удэ до 700 тыс. чел. в ближайшей перспективе за счет расширения границ столицы в сторону соседних сельских районов республики (Иволгинского, Тарбагатайского, Заиграевского и Прибайкальского). Неблагополучная социально-экономическая обстановка в сельской местности, спад в агропромышленном секторе, слабые перспективы на улучшение ситуации на селе не только в республике, но и в бывших бурятских автономных округах и соседних регионах, а также отсутствие политики регулирования внутренней миграции способствуют усилению миграционных потоков из сельской местности в столицу Бурятии г. Улан-Удэ как место реализации потенциальных возможностей и как центр бурятского мира. Влияние сельской миграции на городской ландшафт стало неотъемлемой реальностью постсоветского Улан-Удэ [8, с. 280]. Таким образом, наблюдается изменение образа жизни кочевников в сторону оседлой культуры и модернизации сфер общественной жизни, а также социально-экономическое развитие городской среды.
Между тем и в Республике Бурятии, и в других республиках Сибири социально-экономические показатели и уровень жизни населения пока невысоки. Так, например, если условно разделить регионы России на три группы по масштабам экономики, то Республика Бурятия будет входить в третью, замыкающую группу. Она занимает 70-е место по доле собственных доходов в консолидированном бюджете, то есть является дотационной. На 1 февраля 2012 г. в консолидированные бюджеты субъектов Сибирского федерального округа поступило 11 млрд руб. дотаций на выравнивание бюджетной обеспеченности субъектов, что составляет 199,4 % от объемов поступлений на 1 февраля 2011 г. Доля дотаций в доходах двух регионов Республики Тыва и Республики Алтай превысила 60 % [9]. Республика Тыва также демонстрирует наиболее высокий показатель безра-
ботицы в Сибирском федеральном округе - 22,0 % [10]. Большинство субъектов Сибири демонстрируют отставание по среднедушевым доходам населения. Так, Республика Бурятия занимает 55-е место среди субъектов РФ по этому показателю, Республика Хакасия - 68-е, Республика Алтай - 73-е, Алтайский край - 77-е, Республика Тыва - 82-е [11].
В обществе растет спрос на более решительные перемены в социально-экономическом развитии, ожидания которых связывают с эффективностью региональной власти. Новый состав Народного хурала Республики Бурятия, сформированный по итогам выборов 8 сентября 2013 г., по своему качественному составу мало отличается от предыдущего созыва. С одной стороны, 27 депутатов (41 %) прежних созывов позволяют сохранить преемственность и профессиональный опыт представительного и законодательного органа. Радует увеличение числа представителей науки и высшей школы (9 докторов и кандидатов наук, 13,6 %), что могло бы улучшить качество работы Хурала. Следует ожидать повышение внимания к проблемам здравоохранения (7 депутатов, 10,6 %), начального профессионального и среднего общего образования (4 депутата, 6 %). Но, с другой стороны, специалисты прогнозируют «олигархизацию» [12, с. 184] законодательной ветви власти, связанную со значительной долей представителей крупного и среднего бизнеса (27 депутатов, 41 %), и их возможное сращивание с депутатами из чиновничьей среды (5 депутатов, 7,5 %) и депутатами из прежних созывов. Таким образом, мы можем отметить инерционность законодательной власти, что, возможно, затормозит процессы модернизации.
Что касается религиозной культуры монголоязычных народов России, то в последние годы наблюдается ее возрождение. В XXI в. буддизм в России возродился и продолжил развивать тенденции, характерные для стран традиционного буддизма, где внимание акцентировалось на традиционных (региональных) формах и транснациональных группах. В целом можно отметить, что за последние 15 лет в буддийских республиках и регионах произошли значительные перемены: интенсивно восстанавливались старые храмы, строились новые. Далай-лама XIV для возрождения института духовенства с согласия региональных и федеральной властей отправил в Россию тибетских монахов для обучения будущих российских монахов. Молодые люди, решившие посвятить себя духовной деятельности, поступают во вновь открывшиеся буддийские учебные заведения (Буддийская академия, другие духовные учебные заведения). Многие посещают так называемые дхарма-центры, где проходят обучение не только будущие монахи, но и миряне. Молодым монахам предоставляется также возможность получить образование в монастырях буддийского Востока.
Несмотря на слабость буддизма в республиках и необходимость консолидации, вместо одного некогда существовавшего центра (ЦдуБ) появилось несколько национальных религиозных сангх (Церкви). Таковы Буддийская традиционная сангха России и Духовное управление буддистов в Бурятии, Объединение буддистов Калмыкии и Духовное правление хамбо-ламы в Тыве. Все они достаточно разобщены, хотя в 1991 г. была предпринята, к сожалению неудавшаяся, попытка провести учредительную конференцию в петербургском дацане, с тем чтобы создать единый буддийский центр с собственным издательством и журналом, который смог бы объединить всех буддистов России [13, с. 75]. Итак, в настоящее время резко усилилась роль буддизма как традиционной религии бурят и тувинцев, оказывающей мощное влияние на процессы возрождения традиционной культуры и выступающей как важный фактор сохранения и дальнейшего развития этнической общности.
Возрождается и историческая память бурят, которая зачастую излишне политизируется. Так, А.Ю. Буянова, проводившая такой анализ, особо отметила, что современные молодые люди (отнюдь не аполитичные) особенно остро реагируют на события, происходящие в стране, непосредственно касающиеся бурят, своих территорий и перспектив сохранения и развития культуры. Создаются темы: «Как Вы относитесь к ассимиляции бурятского населения русским»; «Бурятам в Москве: чувствуете ли вы шовинизм»; «Оправданный бурятский национализм»; «Россия только для русских». Происходит переосмысление молодежью истории бурят, взаимоотношений с русскими, идеализируется доколониальное прошлое и национальные герои (особое место занимает личность и наследие Чингисхана) [14]. Хотя такие публикации не носят массового характера, их существование нельзя игнорировать, так как они свидетельствуют о попытках переоценить историческую память бурят и всего периода их существования в составе Российского государства (особенно советского периода) как диссонанса и «как исторической случайности» на фоне самобытного тысячелетнего существования.
Иных социокультурных ориентиров придерживаются народы, проживающие на Северном Кавказе России. В их культуре прослеживаются характерные черты арабского, иранского и тюркского влияния, а различные стороны ислама отражаются на формировании культурного ландшафта. Специфика Северо-Кавказского региона России состоит в высокой концентрации национальных субъектов и полиэтничном составе населения.
Среди ученых-кавказоведов остается неразрешенным вопрос о правомерности выделения локальной кавказской цивилизации. Ряд ученых считает, что за много веков проживания на одной
территории разных этносов их взаимодействие, взаимопроникновение послужили возникновению и развитию уникальной кавказской цивилизации. Эту точку зрения разделяют Р.Г. Абдулати-пов [15], Т.У. Кцоева [16], Б.Х. Бгажноков и т. д.
Есть и противоположная точка зрения: Кавказ - это не самостоятельный культурный феномен, а контактная зона между европейской и азиатской цивилизациями, поэтому ее уникальные черты являются лишь следствием их неоднозначного влияния. Эта точка зрения находит отражение в исследованиях Л.Н. Гумилева и В.В. Черноуса [17, с. 30]. Как указывает В.В. Черноус, «к Кавказу вполне применима методология, разработанная в рамках теории локальных цивилизаций, признающих полицентричность всемирно-исторического процесса». В данном случае под цивилизацией понимается развивающийся, но устойчивый в своих основных чертах и архетипах духовный, социокультурный и хозяйственный этнорегиональный комплекс. Его систематизирующие факторы: религиозно-нравственный, система ценностей и табуирования, природно-ландшафтные условия и способы хозяйствования, формы государственно-политической организации и самоуправления [18, с. 31].
Действительно, большинство северокавказских народов, которые можно отнести к адыго-тюрко-аланской и нахской группам, характеризуются общностью коммуникативной культуры. В условиях горных ущелий, когда люди вынуждены были проживать малыми изолированными группами, была велика роль непосредственного общения [19, с. 16-185]. В этой ситуации особое значение приобретала роль старшего группы, клана, тейпа, джамаата и других локальных социальных структур. Между тем эта система была достаточно демократична, потому что старшим мог стать каждый не только по наследству, но и проявив доблесть. В традиционных горских обществах авторитет лидера держался на наличии у него военных успехов, отваге и щедрости [20, с. 20-23]. Так, в этнографическом исследовании Б. Бгажнокова, посвященном адыгам, отмечается, что «желание заслужить славу удачливого наездника, храброго воина, человека, неутомимого во всех делах, гостеприимного и галантного» было основой жизненных устремлений феодальной знати и людей, претендующих на лидерские позиции [21, с. 84]. Возвышение в среде горцев было неразрывно связано с войной и набегами на соседей, в основе которых лежали скорее экономические мотивы (захват имущества). Такая система была эффективна в условиях малочисленных групп, но не могла сыграть интегрирующей роли между всеми кавказскими (горскими народами). Таким образом, возникновение языковых, социокультурных, экономических связей между горцами, а также преодоление политической обособленности горских обществ было связано с вхождением Кавказа в поле российской цивилизации после Кавказской войны 1816-1864 гг.
И хотя выделение особой кавказской цивилизации - весьма спорный вопрос, нельзя не заметить существования определенной социально-коммуникативной культуры, накладывающей отпечаток на развитие северокавказских народов и влияющей на процесс модернизации.
Политические элиты Северо-Кавказских республик продолжают сохранять присущие менталитету горских народов черты, которые служат препятствием на пути формирования ценностей, институтов и отношений современного демократического общества: приверженность групповым, родственным, коллективистским и иерархическим интересам и ценностям.
Высокий уровень коррупции в органах власти и правопорядка способствует росту недоверия граждан официальным государственным институтам. Часто, не найдя справедливости в органах власти и судах, граждане сами пытаются восстановить свои нарушенные права и отомстить обидчикам. У населения вырабатывается стойкое негативное отношение к работникам правоохранительных органов. Поэтому в лучшем случае в республиках создаются общественные организации по защите от произвола власти и правоохранительных органов. В худшем - обиженные граждане, особенно молодые, становятся добычей представителей экстремистских течений.
По большинству социально-экономических показателей республики Северного Кавказа демонстрируют существенное отставание, как от России в целом, так и от соседних регионов Юга России. Экономики республик Северного Кавказа носят дотационный характер.
На начало 2012 г. Министерство финансов РФ опубликовало следующую информацию: в консолидированные бюджеты субъектов Северо-Кавказского федерального округа поступило 13,9 млрд руб. дотаций на выравнивание бюджетной обеспеченности субъектов, что составляет 221,2 % от объемов поступлений на начало прошлого 2011 г. Доля дотаций в доходах в Республике Дагестан превысила 75 % [22].
Цифры свидетельствуют о том, что экономическое положение Северо-Кавказских республик весьма неустойчивое и серьезно зависит от средств федерального бюджета. Данное обстоятельство выступает тормозом для наращивания производственного потенциала, развития инфраструктуры, привлечения инвестиций и инноваций, освоения имеющихся природных ресурсов, развития рыночных институтов, структурной перестройки региональной экономики.
Настораживают официальные цифры по уровню безработицы. По данным Росстата, в апреле 2014 г. уровень безработицы в Ингушетии составил 35,6 % экономически активного населения
[23], в целом Северо-Кавказский регион характеризуется самым высоким уровнем безработицы в России, особенно среди молодежи. Это связано с традиционно высокими для региона темпами роста населения. Так, по данным Росстата за 2012 г., среди населения от 20 до 29 лет доля безработных в СКФО составляла 44,9 %, в Дагестане в этой возрастной группе было зарегистрировано 44,5 % безработных, в Чечне - 44,1 %, в Ингушетии - 54,4 %, в Карачаево-Черкесии - 46,7 % [24].
По уровню ежемесячных среднедушевых доходов большинство субъектов Северного Кавказа находятся в конце списка субъектов Российской Федерации. Дифференциация социально-экономического положения населения наблюдается и внутри субъектов Северного Кавказа. Это проявляется прежде всего в сельских и горных районах, где темп экономических и социальных преобразований замедлен, а возможности для трудоустройства и карьерного роста крайне малы.
Кроме того, субъекты Северного Кавказа отличаются высоким уровнем преступности и совершенных правонарушений. Так, высоким уровнем преступности отличается Чеченская Республика - 83-е место среди регионов Российской Федерации, Республика Ингушетия, Дагестан и Карачаево-Черкесская Республика занимают 81-е, 82-е и 80-е места соответственно [25].
Северный Кавказ является и самым неспокойным регионом РФ, где часто происходят преступления террористического характера. В 2010 г. в Северо-Кавказском федеральном округе было совершено 464 преступления террористического характера, наибольшее число из них (63) было совершено на территории Дагестана [26].
География терактов в России довольно широка, но большее их число в последние годы приходится на республики Северного Кавказа (таблица 1).
Таблица 1 - География терактов в России, совершенных террористами-смертниками
в 2012 г. [27]
Регион Количество терактов Погибшие Раненые
Дагестан 3 25 93
Чечня 1 4 3
Ингушетия 1 7 15
Северная Осетия 1 1 4
Сегодня идеология террористического движения на Северном Кавказе базируется на религиозных доктринах, именуемых «ваххабитскими», основу вероучения которых составляет требование всестороннего проведения в жизнь принципа тавхида (единобожия). Это требование восходит к буквалистскому пониманию данного принципа с весьма жесткими ограничениями. Идеологи отводят одно из ведущих мест джихаду, понимаемому однозначно как вооруженная борьба за веру. При этом они считают, что сегодня джихад обязательно принимает форму вооруженной борьбы против врагов ислама. Среди северокавказских радикальных исламистов также широкое хождение имеет концепция обвинения в неверии и отходе от мира. Эта концепция позволяет объявлять джихад также и мусульманам Северного Кавказа, не поддерживающим такие воззрения. Это объясняет причины применения насилия в отношении мусульман, служащих в государственных и силовых структурах, которых террористы называют «муртадами» или «национал-предателями». Милиционеры в Дагестане, Чечне, Ингушетии - одна из главных мишеней террористов [28, с. 139].
Решение социально-экономических и политических проблем региона, эффективная борьба с коррупцией, проявлениями терроризма и экстремизма невозможны без совместных и согласованных действий институтов власти и гражданского общества. Построение гражданского общества является одним из непременных условий социальной модернизации. Вместе с тем нельзя не отметить очень слабую консолидированность гражданского общества, когда вопрос касается общереспубликанского уровня или социально-экономических проблем: коррупции, безработицы. Действует негласная норма, легитимирующая личную ответственность за свою семью и экономический и социальный статус и, по сути, снимающая эту ответственность с органов государственной власти. «Нет работы и средств, сам виноват, значит, мало проявляешь активности, ленишься..., ищи работу там, где она в избытке», - так или примерно так рассуждают многие. А что касается ворова-тости чиновников и коррупции здесь считается, что «у каждого свой бизнес, не мы правила игры установили, и не нам их менять. Есть более могущественные силы, на федеральном уровне, пусть разбираются.», - а это уже другая сторона политической культуры местных обществ, весьма некритичных к такому злу [29]. И в этом слабость гражданского общества на Северном Кавказе.
На заседании Общественной палаты Республики Дагестан, прошедшем в апреле 2011 г., при подведении итогов работы этого органа за истекший год и в докладе председателя, и в выступлениях членов Палаты важнейшей нереализованной задачей признано углубление общественного контроля над деятельностью органов власти. Хотя это и предусмотрено законодательно, но на практике нет пока эффективных механизмов осуществления такого контроля. Па-
лата считает, что необходимо обеспечить отвечающий современным требованиям уровень взаимодействия органов власти с институтами гражданского общества, что будет способствовать успешному решению накопившихся в республике проблем [30].
Важной характеристикой развитости гражданского общества является количество общественных организаций. По данным статистики, в Республике Дагестан зарегистрировано около 1900 некоммерческих организаций, из которых 980 - общественные объединения, 15 - региональные отделения политических партий, 691 - религиозные организации и 140 - иные формы некоммерческих организаций. Но на тысячу граждан в республике приходится всего два НКО, таким образом, Дагестан находится в конце списка регионов России, опережая только Чеченскую Республику и Республику Ингушетию, тогда как в основной части регионов России этот показатель составляет от 3 до 5 и более. Это притом, что среди республик Российской Федерации Дагестан по численности населения занимает третье место. В республике проживает более двух миллионов человек, на фоне общероссийской (число НКО - 354 405) и региональной (по Северному Кавказу и ЮФО) ситуации в Дагестане очевидно низкие показатели, что определяет необходимость принятия дополнительных мер по поддержке НКО и иных форм общественной самодеятельности [31].
Особенность формирования институтов гражданского общества на Северном Кавказе связана с доминированием ислама и традиционализма в жизни народов региона.
В связи с тем, что религия играет такую важную роль в жизни северокавказского социума, религиозные организации выступают как один из основных институтов гражданского общества. Например, на 1 октября 2008 г. в Республике Дагестан функционировали 2260 исламских организаций, в том числе 20 шиитских. Кроме того, на территории республики действуют более 30 исламских вузов и их филиалов [32, с. 216].
Особенности традиционной социальной культуры наложили отпечаток на качество региональной власти. Большинство мест в республиканских парламентах получила партия, региональные отделения которой возглавляют высшие должностные лица республик, что, по сути, способствует не демократизации, а бюрократизации законодательной власти. Вхождение в партию «Единая Россия» обеспечивает региональной элите доступ к власти и ресурсам. При этом наблюдается ограничение социально-профессиональных групп, представленных в законодательных органах республик Северного Кавказа: большинство мест в парламентах занимают представители бизнеса и государственной службы. Между тем практика этнического квотирования в Дагестане, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгее продолжает негласно влиять на состав депутатов законодательных собраний республик [33, с. 79-84].
Итак, основные проблемы социально-политической модернизации общества на Северном Кавказе связаны с коррупцией в органах власти, террористической и сепаратистской угрозой, сложным социально-экономическим положением населения. Вместе с тем следует отметить огромную роль религиозных организаций в жизни региона. Поэтому важной задачей на современном этапе является развитие других видов гражданских объединений - социальных, экологических, правозащитных и других общественных организаций.
На наш взгляд, в целях модернизации регионов России со сложным полиэтничным составом населения и преодоления их социокультурной обособленности необходимы определенные изменения в социальной сфере:
1) важным условием решения социально-экономических проблем, в первую очередь безработицы и увеличения доходов, является повышение степени социальной мобильности населения и создание новых рабочих мест;
2) в таких регионах следовало бы проводить более активную пропаганду светских ценностей;
3) следует активизировать работу по модернизации высшего образования республик и в первую очередь инженерных специальностей, что в дальнейшем способствовало бы экономическому развитию;
4) нужна реальная интеграция регионов с полиэтничным населением в единое культурное пространство России, что сопряжено и с повышением толерантности к представителям различных конфессий (христианства, ислама, буддизма);
5) серьезного внимания со стороны федерального центра заслуживает беспрецедентный уровень коррупции, преступности и клановости в республиках Северного Кавказа, а также качество региональной власти в Сибирском федеральном округе. Очевидно, что реформа власти руками исключительно самих представителей власти неэффективна, поэтому нужно искать новые формы и механизмы согласования интересов и действий власти и общества.
Таким образом, наличие сложных социально-экономических проблем, таких как безработица, низкий уровень жизни и доходов населения, а также качество региональных властей в по-лиэтничных регионах страны создают препятствия для модернизации общественной жизни. Социокультурные отличия сибирских и горских народов России сами по себе не являются непре-
одолимым барьером на пути модернизационного развития. Они лишь демонстрируют определенную устойчивость традиционных жизненных укладов, которые подчеркивают уникальность и самобытность нашей страны, и составляют важный ресурс развития как отдельной российской (евразийской) цивилизации, вобравшей в себя всё многообразие и культурное богатство населяющих ее народов.
Ссылки и примечания:
1. Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда проект 14-23-03001 а(м) «Цивилиза-ционные аспекты модернизации России и Монголии (опыт сравнительного анализа)» и проект 13-23-03004 а(м) «Монгольская цивилизация: история и современность (разработка атласа)».
2. О Совете при Президенте Российской Федерации по модернизации экономики и инновационному развитию России [Электронный ресурс] : Указ Президента РФ от 18 июня 2012 г. № 878. URL: http://graph.document.krem-lin.ru/page.aspx?1; 1616096 (дата обращения: 26.10.2014).
3. Инвестиционный форум «Россия - зовет!» [Электронный ресурс]. 2013. 2 окт. URL: http://www.kremlin.ru/tran-scripts/19351 (дата обращения: 26.10.2014).
4. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., 2003.
5. Там же.
6. Жамболова С.Г. Кочевой образ жизни в современном мире: проблемы традиционализма и модернизации // Ученые записки Забайкальского государственного университета. Серия: Филология, история, востоковедение. 2012. № 2.
7. Подробнее см.: Железняков А.С. Монгольский полюс политического устройства мира. М., 2009.
8. Бадараев Д.Д. Миграция и урбанизация: взаимовлияние глобальных процессов (сравнительный анализ г. Улан-Удэ и г. Улан-Батор) [Электронный ресурс] // Социально-политические системы в сравнительном контексте: цивилизации и идентичности / под ред. А.С. Железнякова и Т.Н. Литвиновой. М., 2013 352 c. URL: http://www.is-ras.ru/publ.html?id=2938 (дата обращения: 26.10.2014).
9. Анализ исполнения консолидированных бюджетов субъектов Российской Федерации в январе 2012 г. [Электронный ресурс]. URL: http://minfin.ru/ru/budget/regions/analiz_isp_bud/index.php?id_4=16109 (дата обращения: 26.10.2014).
10. Занятость и безработица в Российской Федерации в июне 2014 г. (по итогам обследований населения по проблемам занятости) [Электронный ресурс]. URL: http://www.gks.ru/bgd/free/b04_03/IssWWW.exe/Stg/d04/148.htm (дата обращения: 26.10.2014).
11. Среднедушевые денежные доходы населения [Электронный ресурс] // Регионы России. Социально-экономические показатели. 2012 : стат. сб. М., 2013. URL: http://www.gks.ru/bgd/regl/b13_14p/IssWWW.exe/Stg/d1/04-02.htm (дата обращения: 26.10.2014).
12. Атанов Н.И., Потапова Л.В. Тенденция в социально-экономическом развитии Республики Бурятия среди 83 субъектов Российской Федерации // Вестник Бурятского научного Центра СО РАН. 2013. № 4 (12).
13. Сафронова Е.С. Современный буддизм в России как часть буддисткой цивилизации // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2009. № 1.
14. Буянова А.Ю. Этноинтеграционные стратегии бурятской молодежи (на примере исследования сайта бурятского народа) [Электронный ресурс]. URL: http://region.3ebra.com/generation/publications/publication3/ (дата обращения: 26.10.2014).
15. Абдулатипов Р.Г. Кавказская цивилизация: самобытность и целостность // Научная мысль Кавказа. 1995. № 1 ; Аб-дулатипов Р. Кавказская цивилизация: самобытность и целостность [Электронный ресурс] // Общекавказская газета. 1999. URL: http://www.abdulatipov.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=60:19990324-q-q-&catid=35:mateli-als&Itemid=28 (дата обращения: 26.10.2014).
16. Кцоева Т.У. Кавказский суперэтнос // Эхо Кавказа. 1994. № 2.
17. Черноус В.В. Кавказ - контактная зона цивилизаций и культур // Научная мысль Кавказа. 2000. № 2.
18. Там же.
19. См.: Тхагапсоев Х.Г. Южная Россия: Кавказский этнокультурный мир как тип локальной цивилизации // Региональные культуры средневековья на территории России : сб. науч. ст. СПб., 2001.
20. См.: Панеш Э.Х. Традиции в политической культуре народов Северо-Западного Кавказа // Этнические аспекты власти. СПб., 1995.
21. Бгажноков Б.Х. Очерки этнографии общения адыгов. Нальчик, 1983.
22. Анализ исполнения консолидированных бюджетов субъектов Российской Федерации в январе 2012 г.
23. Занятость и безработица в Российской Федерации в апреле 2014 г. (по итогам обследований населения по проблемам занятости) [Электронный ресурс]. URL: http://www.gks.ru/bgd/free/b04_03/IssWWW.exe/Stg/d03/103.htm (дата обращения: 26.10.2014).
24. Структура безработных по возрастным группам в Российской Федерации в 2012 г. [Электронный ресурс] // Труд и занятость в России - 2013 г. URL: http://www.gks.ru/bgd/regl/b13_36/Main.htm (дата обращения: 26.10.2014).
25. Место, занимаемое субъектом Российской Федерации в 2012 г. по основным социально-экономическим показателям [Электронный ресурс] // Регионы России. Социально-экономические показатели. 2012 : стат. сб. М., 2013. URL: http://www.gks.ru/bgd/regl/b13_14p/IssWWW.exe/Stg/d1/01-04.htm (дата обращения: 26.10.2014).
26. Более 460 преступлений террористического характера совершено в 2010 году в СКФО; число экстремистских преступлений возросло в 2 раза // Северный Кавказ. 2011. 17 февр.
27. Составлено Т.Н. Литвиновой на основе мониторинга СМИ.
28. Аствацатурова М.А., Тишков В.А., Хоперская Л.Л. Конфликтологические модели и мониторинг конфликтов в СевероКавказском регионе. М., 2010.
29. Халидов Д. Гражданское общество на Северном Кавказе: мифы и реальность // Северный Кавказ. 2010. 22 февр.
30. Курбанова М. Сделать контроль действенным // Дагестанская правда. 2011. 22 апр.
31. Исрапилова С. Мост между обществом и властью // Дагестанская правда. 2009. 24 янв.
32. Эмиров Э.Д. Религиозные объединения в условиях формирования гражданского общества в Республике Дагестан // Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму : материалы Всерос. науч.-практ. конф. Т. 1. Махачкала, 2008.
33. Подробнее см.: Литвинова Т.Н. Региональные органы власти Северного Кавказа в контексте развития федеративных отношений в России // Власть. 2013. № 11.
