CC BY
197ЧЕЛОВЕК В ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ: ОТ ПАНИКИ К СОЛИДАРНОСТИ
Л.М. Баскин
ПАНИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ И ЖИВОТНЫХ1
Слова «паника», «панический страх» происходят от имени греческого бога Пана, покровителя пастухов. Изначально так называли внезапное паническое поведение стада. По аналогии вмешательством Пана стали объяснять похожий «стадный» страх войска. Паникой греки называли только беспорядочное бегство, вызванное, например, слухом, криком, внезапным появлением врагов. Примеры словоупотребления мы находим у Полибия [14, § 318].
Характерное описание панического поведения можно найти у Тита Ливия, где он рассказывает о битве при Аллии, после которой галлы захватили Рим. Впрочем, Ливий не использует слова «панический». В латинском языке отсутствовало слово «паника», поскольку Пан у римлян назывался Фавном. «Галльский вождь Бренн, при малочисленности римлян, весьма опасался какой-то хитрости, и вот он решил, будто этот холм занят для того, чтобы ударить резервом во фланг и тыл галлов, когда те столкнутся с легионами лицом к лицу. Тогда он развернул строй против резервов в твердой уверенности, что, если он выбьет их с холма, победу на ровном поле при таком численном перевесе будет одержать легко. Вот до какой степени не только судьба, но и рассудительность была на стороне варваров! А в противоположном стане ни вожди, ни воины не напоминали римлян. Во всех душах царил лишь страх и мысль о бегстве; помрачение умов было таково, что, несмотря на препятствие в виде Тибра, подавляющее большинство бросилось в Вейи, чужой город, вместо того, чтобы бежать прямым путем в Рим, к женам и детям. Лишь резервы еще недолгое
1 Статья подготовлена в рамках исследовательского проекта «Социальная солидарность как условие общественных трансформаций: Теоретические основания, российская специфика, социобиологические и социально-психологические аспекты», поддержанного Российским фондом фундаментальных исследований (проект 11-06-00347 а).
185
время находились под защитой возвышенности, остальное же войско, как только передние сбоку, а задние с тыла услышали крики, враз обратилось в бегство от неведомого врага еще раньше, чем его увидело. Римляне бежали, не только не пытаясь померяться силами с неприятелем, не только не сразившись с ним и не получив ни одной царапины, но даже и не ответив на его клич. Никто не погиб в сражении, все убитые были поражены в спину, когда началась давка, а толчея затрудняла бегство. Страшная резня произошла на берегу Тибра, куда, побросав оружие, бежало целиком все левое крыло. Многих, не умевших плавать или ослабевших под тяжестью доспехов и одежды, поглотила пучина. Тем не менее огромное большинство без затруднений добралось до Вейи, откуда они не послали в Рим не только подмоги, но даже вести о поражении. С правого крыла, стоявшего далеко от реки, под горой, все кинулись в город, где укрылись в крепости, даже не заперев городских ворот» [19, § 38].
Установлено, что на две трети социальное поведение человека имеет эволюционные корни. Основатель социобиологии Э.О. Уилсон пишет: «Природа человека определяется наследственными закономерностями умственного развития, общими для нашего вида. Это «эпигенетические правила», развивавшиеся при взаимодействии генетической и культурной эволюции, в течение долгого периода нашей глубокой предыстории. Эти правила - генетические смещения в направлении, в котором наши чувства воспринимают мир, это символическое кодирование, в котором мы представляем себе мир, возможности, которые мы автоматически открываем себе, и наши ответы, которые мы находим наиболее легкими и поощряемыми... От них зависит, что мы по-разному приобретаем страхи и фобии, касающиеся опасностей, например такие как змеи и высота. Большинство эпигенетических правил, очевидно, - очень древние, датируются миллионами лет назад нашей истории как млекопитающих. Другие правила, такие как правила лингвистического развития, сформировались лишь сотни тысяч лет назад. Поведение, созданное эпигенетическими правилами, не столь фиксировано как рефлексы. Оно приобретается путем обучения, но процесс, как говорят психологи, "подготовлен". Мы врожденно предрасположены учить и закреплять одну возможность, а не другую. Например, мы предрасположены очень быстро учиться бояться змей, вплоть до уровня фобии, но мы не предрасположены бояться других рептилий, таких как черепахи и ящерицы» [54, с. 194].
В этой работе мы попытаемся сравнить паническое поведение людей и животных. Паника в людских коллективах несравнимо многообразнее, чем у животных. Тем не менее мы посчитали полезным дать обзор всех вариантов паник в людских коллективах, хотя бы и не было возможности найти аналогию в поведении животных. Мы кратко упомянем проблемы, решаемые психиатрией, где панические и тревожные состояния -отдельная глава исследований и терапии. Мы также остановимся на пани-
186
ках, возникающих в связи лишь с одними тревожными ожиданиями, когда еще ничего не случилось в реальности, что могло бы вызвать ужас у людей.
Варианты паники, инициированные реальными событиями, весьма разнообразны. Вот случаи, рассмотренные в статье Э. Карантелли [49]: серия взрывов газа в жилых домах в Брайтоне (Нью-Йорк), падение самолета на жилые кварталы Нью-Джерси, падение самолета на толпу в Колорадо, еще два крушения самолетов в Миннеаполисе, землетрясение в Калифорнии, катастрофические торнадо в Арканзасе и Миннесоте, взрыв на шахте в Иллинойсе, пожары в отелях Чикаго, взрыв на фабрике в Миннеаполисе. Паника в людских сообществах описана при необычных природных явлениях, при слухах о появлении смертельной болезни (чумы, например). Многочисленны случаи биржевой паники, когда без достаточных к тому оснований, маклеры продают за бесценок свои акции. В литературе термины «панический», «паника» часто применяются, когда говорят о странном, инадаптивном поведении людей во время биржевых и финансовых паник.
Панический страх у животных
Страх - вторая по значимости мотивация у животных. «Съесть и не быть съеденным», - таков основной принцип жизни [10]. Конечно, в некоторые периоды жизни животных доминируют другие мотивации, определяющие выживание индивида и вида, к которому он принадлежит. Как известно, в наводнение зайцы не боялись деда Мазая, а быки в состоянии полового возбуждения вскакивают даже на забор. Но все же, первую реакцию у новорожденного млекопитающего составляют пищевые рефлексы, а потом появляется страх. Легче всего это наблюдать у зрелорождающихся млекопитающих, например копытных. Уже через три дня после рождения новорожденный олененок запоминает облик матери и убегает от приближающегося человека. Всю дальнейшую жизнь олень запоминает все, что составляет обычное его окружение, и боится всего нового.
Заводчики собак знают, что если щенок вырос в вольере, в обедненной среде, он чаще всего вырастает трусливым. Важен не только собственный опыт животного, но и опыт, перенимаемый от других собак. В целом, последствия социальной депривации проявляются в большей пугливости, неспособности справляться со стрессом новизны и взаимодействовать с представителями своего вида. У таких животных отмечается чрезмерная пугливость, агрессия страха [9]. У щенков с трехмесячного возраста наступает «возраст страхов», который приходится на начало периода социализации с группой [13]. Известно, что порода определяет пугливость собак, их поведение после воспитания в изоляции. Например, исключительно чувствительны к выращиванию в изоляции русские гончие. Но селекция позволяет вывести и абсолютно бесстрашных собак (бойцовые породы), к тому же с очень низким болевым порогом.
187
У стадных животных привычной средой обитания становится стадо, в котором молодое животное чувствует себя в безопасности, следуя примеру вожаков, избегает опасности [1]. Лишь участвуя в размножении, когда самка вынуждена остаться с новорожденным вне стада, а быки отделяются от стада в поисках самок или удерживая гарем отдельно от стада, стадные животные получают уроки самостоятельного взаимодействия со средой.
Каждая популяция характеризуется определенным уровнем оборонительной мотивации (пугливости), что выражается в частоте осматривания, дистанции бегства от охотника или хищника, выборе стратегии поведения (например, бегство из района, где произошло нападение охотников, переход на большое расстояние). Уровни пугливости зависят от того, насколько часто животные подвергаются нападениям.
Начиная с древних писателей и до наших дней, панику рассматривают как явление неадаптивное, противоречащее логике борьбы за выживание. Однако паническое поведение животных в большинстве случаев представляется вполне полезным, имеющим характер видовых адаптаций. Даже наблюдения греческих пастухов за паническим поведением овец, бросавшихся вслед за вожаком с обрыва, с точки зрения современного зоолога таковым не выглядят. Их дикие предки при нападении волков и охотников нередко бросаются вниз по склону, не выбирая дороги. То, что человеку кажется отвесной, гладкой стеной ущелья, на деле испещрено мелкими трещинами, имеет массу мелких выступов, небольших перегибов. Копыта горных козлов и баранов приспособлены к спуску по каменным склонам, сила ног животных настолько велика, а их способность мгновенно выбирать траекторию спуска, притормаживая в каждом удобном месте, поразительна. Бросаясь вниз по каменной стене, они скорее выживут, чем если бы пытались убежать по ровному месту или тратили драгоценные секунды на поиски подходящего спуска [24]. И козлы, и бараны без колебаний следуют за вожаком, и это также очень важная адаптация их поведения.
Важный вопрос: паника - рациональна, иррациональна или нейтральна? Последний вариант (паническое поведение не связано с адаптацией) находит аналогии (а, может быть, и гомологии) в поведении животных, оказавшихся в ситуации опасной, но неопределенной с точки зрения известного им набора стимулов. Например, животное может оказаться в ловушке, или оно не может определить по слуху, откуда звучат выстрелы, или может возникнуть ситуация степного или лесного пожара, когда огонь и дым окружают со всех сторон. Но гораздо обычнее ситуация, когда в репертуаре животного не существует знания данного стимула среды и, соответственно, неизвестно как поступать. Чаще всего такие состояния очевидны, когда животное сталкивается с воздействиями людей или их сооружений. Такова ситуация с домашними животными, когда их помещают в клетку или загон, когда начинают приучать к упряжи и т.п. На-
188
блюдаются две реакции в ответ на такие «непонятные» воздействия (условия). Животное или бегает с места на место (движение как попытка изменить ситуацию), или ложится, замирает. Выбор одного из двух поведений определяется индивидуальными особенностями поведения, соотношениями процессов возбуждения и торможения, как описывал эти явления И.П. Павлов [12].
Панический страх индивидов
Вот описание страха, испытываемого солдатом во время Первой мировой войны, данное Л.Н. Войтоловским [4, с. 69]: «Однажды я ползком выбрался из траншеи. Бум! Граната взорвалась с ужасным грохотом. Я хотел вернуться назад, но не владел моими ногами, как будто кто-то держал меня за лодыжки. Я не мог посмотреть налево, не мог посмотреть направо - я был испуган. Страх смерти овладел мной. Как будто кто-то положил снег под вашу кожу; ваши зубы стучат; кровь остановилась в ваших жилах. Я хотел закричать, но я только мог хрипеть. Моя винтовка стала такой тяжелой, как будто весила пуд. Я даже не мог нажать на спусковой крючок».
В другом случае очевидец взрыва на фабрике свидетельствует, что он бежал, предчувствуя, что через мгновение будет убит, что взорвавшийся газовый баллон вот-вот обрушится на его голову. Немедленное бегство представлялось ему средством к спасению. Рабочий взорвавшейся фабрики вспоминает: «Пыль и куски стен падали вокруг. Моя первая мысль была, что что-нибудь упадет на меня и убьет. Моя главная мысль была, куда бежать». Как можно видеть, эмоциональное предвидение играет в паническом поведении ведущую роль, а максимальная двигательная активность представляется единственным адаптивным ответом. Однако тот же свидетель вспоминает, что побуждение к бегству действовало до определенного предела - пока он находился в зоне, где он мог быть поражен. Как видим, панический страх сочетался и с навыками бегства (не было затаивания или какого-либо другого поведения, например стремления вернуться и помешать взрыву) и определенным уровнем ориентации (восприятия действительности, расположения предметов, понимания, где опаснее находиться [49, с. 271].
22 декабря 1994 г. в вагоне нью-йоркского метро взорвалась банка из-под майонеза, наполненная воспламеняющейся жидкостью. А. Блум [27, с. 678-679] приводит свидетельства очевидцев: «"Истерическое" бегство людей, стремившихся скорее отбежать от вагона, из окон которого вырывалось пламя. . Люди бежали, падали, вскрикивали. Два пассажира лежали на полу вагона, объятые пламенем. Несколько храбрых пассажиров пытались сбить с них пламя, накинув на них свои пальто. Выжившие рассказывали об истерической вере, что смерть неминуема. Каждый думал лишь о себе. Лори Мун видела пламя, приближающееся прямо к ней, пламя охватило всех вокруг, горящие люди преграждали ей путь к выхо-
189
ду... Наконец, я выбежала... Я упала от нервного потрясения. Я должна была ползти от вагона. Я не могла встать. Я не знаю - почему».
Типичные симптомы панических расстройств («panic disorder») у отдельных людей - одышка, головокружение, сердцебиение, дрожь, тошнота, потливость. Присутствуют также психологические симптомы -ощущение приближения смерти, наступающего сумасшествия, предчувствия неконтролируемых поступков. Паническое расстройство поведения случается весьма часто. В США оно наблюдается примерно у каждых двух индивидов из 100 [21, с. 79].
Особый тип панического поведения соответствует состоянию тревоги («anxiety»). Психиатры, хотя и диагностируют тревожные состояния как «расстройство панического типа», выделяют их в особый вид заболевания, который не лечится препаратами, подходящими для лечения приступов, относимых к действительным «паническим атакам» [21, с. 80].
И.П. Павлов, обобщая свои наблюдения за проявлениями страха и истерии, пишет о том, что это продукт слабой нервной системы, повышенной эмоциональности. Предлагая модель функционирования мозга, Павлов указывает на непосредственную связь истерии с внушаемостью и самовнушаемостью. Страх, хорошо изученный во время войн, представляет «симптомы, которые у людей с сильной нервной системой или совсем не проявляются, подавляются, или быстро исчезают, а у слабых людей затягиваются на некоторое время и делают их неспособными к дальнейшему участию сейчас же в военных действиях, освобождая, таким образом, их от обязательства дальше подвергать свою жизнь опасности [12, с. 466]. Не только ужасы войны, но и много других опасностей для жизни (пожар, несчастье на железной дороге и т.д.) вызывают у слабого человека сильнейшие реакции, запечатлеваются надолго или навсегда. Павлов доказывает, что не только движения, но и параличи (неспособность двигаться) возникают под воздействием сильного страха. Ощущения страха усиливаются и разрастаются до чрезвычайных размеров, делающих субъекта инвалидом [12, с. 468].
Существует несколько моделей, объясняющих соматические и психические расстройства при панических состояниях. Показано, что такие состояния возникают при дисфункции норадренергической активности. В модели Д. Барлоу [22; 23] панические состояния связываются с эмоциями. Приступ паники следует за пережитым стрессом. Чаще всего это бывает фальшивая паника. Некоторые люди генетически предрасположены к панике (это связано с особенностями функционирования их симпатической нервной системы). Лекарства, понижающие порог физиологического возбуждения, редуцируют и интенсивность ощущения страха. Сейчас чаще используют многомерные модели паники, включающие и физиологические, и психологические причины [21].
Люди, пережившие катастрофы, часто ощущают эмоции паники, страха или тревоги. Однако у некоторых людей такие ощущения возника-
190
ют без видимых причин, независимо от того, случилось ли в их жизни что-то ужасное. Паническое поведение животных, проявляющееся без видимых внешних причин, также достаточно обычное явление у видов-жертв (например, у грызунов, у копытных). Без видимых стимулов к тому животное стремглав бросается в убежище, стадо вдруг прекращает кормежку, собирается в плотную массу, бежит. Охотники полагают даже, что таким образом животные провоцируют вероятного хищника проявить себя, показаться из засады, поверив, что он обнаружен.
У собак, выращенных в условиях обедненной среды, у животных, посаженных в клетку, наблюдается паническое поведение: они бьются о стенки, страдают стереотипией поведения - часами бегают из угла в угол. Эти животные нередко перегрызают себе хвосты, у них ярко выражена агорафобия. Они плохо приручаются, сохраняя неустранимый страх перед человеком, даже если он их кормит.
В норме страх проявляется у животных в попытках убежать, отдалиться от человека или места пленения. Известны и такие проявления страха как дефекация и уринация, а также «замерзание», т.е. застывание в неподвижной позе. Также и у людей «замерзание» в состоянии ужаса, неспособность «шевельнуть даже пальцем» - давно известный феномен испуга у людей. Впрочем, есть немало видов животных, у которых «замерзание» - видоспецифический признак, стандартно проявляющийся, когда животное схвачено хищником или оказалось в иной опасной ситуации.
Н.Н. Миклухо-Маклай [11] заметил, как из убегающих туземцев Малайзии непроизвольно выпадал кал. «Медвежья болезнь» от страха вошла в поговорку. Задержка дефекации - культурный феномен, приобретаемый в онтогенезе человека в течение первых лет жизни. Выключение этого навыка в момент панического страха вполне свидетельствует о доминировании в поведении испуганных людей врожденных особенностей поведения.
Старт-реакция
Согласно наблюдениям Э. Карантелли [49, с. 270], бегство людей в состоянии паники имеет два состояния. Первое - ужасное раздражение -ведет к безотчетному бегству. У животных такое состояние называют «шараханьем». Свое состояние во время первого броска участники трагедии описывают как ощущение неминуемой гибели от какого-то реального и воображаемого фактора: вот-вот упадет стена, вот-вот взорвутся бензобаки машины и т.п. Впрочем, и в состоянии ужаса люди испытывают чувства различной степени интенсивности. Обычно они сохраняют сенсорное восприятие действительности - например, не пытаются пробить стенку, а находят дверь. Но в каких-то запредельных ситуациях люди способны «биться головой о стенку», так же как животные, оказавшись в западне.
191
При всем разнообразии условий, в которых возникает паника и с учетом того, как по-разному паника проявляется у людей и животных, мы можем наметить две фазы развития панического поведения:
1) старт-реакция;
2) паническое поведение с элементами ориентации на окружающие стимулы и имеющийся опыт.
По прошествии некоторого времени, когда старт-реакция ослабнет, включаются элементы рассудочной деятельности, взаимодействия с соседями, попытки обнаружить опасность, следовать примеру лидеров (вожаков). Вторая фаза паники может продолжаться очень долго, даже сутки.
Внезапное воздействие вызывает старт-реакцию; люди, как минимум, вздрагивают, а если воздействие интенсивно - бросаются прочь, не разбирая дороги. Именно в такие мгновения люди, случается, выбрасываются из окон (при землетрясениях), бросаются в укрытие с такой скоростью, что калечат себя. К животным мы применяем термин «шараханье». Стадные животные затем собираются в плотную массу. Одиночные животные бросаются врассыпную. Норные животные прячутся в убежище. Именно в эти первые мгновения проявляются физиологические реакции вроде учащенного сердцебиения, учащения дыхания, повышается потенциал бедренной мышцы, что, по мнению А.Д. Слонима, соответствует готовности к бегству [18].
Э.О. Уилсон [54, с. 195] пишет: «Приставка "эпи" в слове эпигенетический означает, что физиологическое развитие генетически не полностью определено. Эти особенности поведения не находятся вне контроля сознания, подобно сердечному ритму или частоте дыхания. Они менее ригидны, чем чистые рефлексы, такие как мигательный или коленный рефлекс. Наиболее сложный комплекс рефлексов - это стартовый ответ. Если вы встанете незамеченным позади другого человека и издадите внезапно громкий звук - крикните, ... он расслабит тело, закроет глаза, откроет рот, подастся головой вперед и слегка согнет колени. В природе и современной жизни этот ответ немедленно и бессознательно подготовит его для ответа или следования. В следующий момент его жизнь может быть спасена при нападении врага или хищника. Стартовая реакция жестко предопределена генами, но это не часть человеческой натуры, как мы ее себе представляем. Это типичный рефлекс, совершаемый целиком вне контроля сознания».
Паника в войсках
П.Н. Симанский [16, с. 131] указывает на следующие факторы, способствующие возникновению паники в войсках: впечатлительность по отношению к новым видам техники (танки, тяжелая артиллерия), переутомление вследствие больших переходов, неорганизованность тылов, переполнение частей запасными, необстрелянными солдатами; присутствие в боевых линиях плохо обученных, нерегулярных частей.
192
Как это свойственно процессам выработки условного рефлекса, слова-маркеры угрозы становятся не менее действенными, чем сама угроза. В мемуарах о Великой Отечественной войне повторяются сведения, что бегство советских солдат нередко провоцировалось криками: «Танки!» или «Автоматчики прорвались!»
Дионисий Галикарнасский сообщает, что римляне приписывали Фавну (божество, равное греческому Пану) способность насылать панику. «Как-то во время первой смены караула из леса, рядом с которым они расположились лагерем, раздался какой-то зов, который был обращен к обеим армиям так, чтобы все могли его услышать. Он принадлежал либо герою, которому посвящена была эта священная роща, либо так называемому Фавну. Ведь римляне приписывали этому божеству панический страх, и такие явления в том или ином виде предстают пред взором людей, внушая им ужас или распространяя пугающие слух чудовищные звуки; таково, как говорят, дело этого бога» [5, кн. 5, § 16].
Паника возникает в войсках или в самом начале боя, когда все чувства бойцов приподняты и страх неизвестности владеет ими, а в обстановке недостаточно разобрались, и неприятель чудится везде, или в конце очень тяжелого, кровопролитного, порою многодневного сражения, когда части вырвались из рук начальников, перемешались и психологически обратились в толпу. Особенно часто возникает паника в непогоду и ненастье. Паника нередко начинается со слабых, с тылов, с тех, кто не знает, что делать. Менее защищенные, дезориентированные люди тыла нередко становятся провокаторами панического бегства всей армии. П.Н. Симан-ский приводит примеры, когда передовая часть армии одерживала победу, тогда как ее обозы устремлялись в бегство.
Паника чаще случается в уставших, психологически истощенных войсках. «В Японскую войну, под Тюренченом, Восточно-Сибирская стрелковая бригада генерала Кашталинского после страшного долгоднев-ного нервного напряжения от ожидания боя, приняла на себя удар всей армии Куроки и местами была окружена. 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк колонною, с музыкантами впереди, со священником с крестом во главе полка штыками пробил себе путь отступления. Но после этого наступила реакция. Когда эти перемешавшиеся частями, измученные люди выходили из боя, в стороне показались скачущие. Это были наши артиллеристы, бросившие орудия и уходившие на лошадях. Кто-то крикнул: "японская кавалерия!.." Началась сначала бесцельная стрельба, а потом бегство никем не преследуемых частей. Напряжение солдат было так велико, что одиночные люди были к вечеру того же дня в Фын-Хуан-Чене, в восьмидесяти верстах от Тюренчена!» [8, с. 90-91].
Частое возникновение паники в частях, эмоционально истощенных после боев, не соответствует нашим представлениям об интенсивности оборонительного поведения у животных. Ослабление организма (выдержка пойманного животного без корма), длительное или многократное пре-
193
следование снижают оборонительную мотивацию. Тогда к животному, к стаду удается подойти на минимальную дистанцию. Истощенное животное становится более восприимчиво к обучению - например, когда речь идет о «заездке», т.е. первых приучениях лошадей, северных оленей, верблюдов к упряжи [2, с. 265-270].
П.Н. Симанский [16] описывает множество случаев паники в российских войсках в начале Первой мировой войны, связывая это с тем, что войска были необучены, не привыкли к ужасам и тяготам войны. Призывники, пополнявшие войска, приходили в армию из глухих деревень. В этой связи уместно обсудить вопрос о национальных различиях в стойкости войск. Военные авторы обсуждают вопрос о том, существуют ли национальная или социальная предрасположенность солдат к панике. Первым или одним из первых эту идею высказал Г. Лебон [43, с. 38-39]. Поскольку взгляды Лебона в течение многих лет разделялись профессорами военных академий США, с развитием в этой стране «политкорректности», вопрос о расовой и национальной предрасположенности к панике стал внимательно изучаться [26]. Дж. Бендерский критикует лекции Л. Эл-тинджа [34, с. 63-75], использовавшиеся при обучении американских офицеров. Элтиндж утверждал наследственное превосходство англосаксонской «расы» над другими расами: в энергии, дисциплине и независимости в проявлениях группового поведения и, следовательно, меньшей расположенности к панике. Некоторые наблюдения, казалось бы, поддерживают подобные взгляды. Так, в воспоминаниях русского генерала Н.Е. Епанчина [6], чей корпус в 1915 г. во время Вержболовского сражения (в Литве) был разгромлен немцами и охвачен паникой, говорится, что паника в его войсках часто возникала потому, что они, в значительной мере, состояли из евреев, призванных из глухих районов Украины и Белоруссии. Во время Второй мировой войны фактом стали многократные паники, возникавшие в 92-й Негритянской пехотной дивизии, воевавшей на Итальянском фронте в 1944-1945 гг. [26, с. 275-277].
Как мы знаем, говорить о евреях или неграх как о солдатах, поддающихся панике больше, чем неевреи или белые, не приходится [30; 50]. Остается предположить, что попытка различать национальную и расовую предрасположенность к панике не учитывает фактор среды, в которой солдаты выросли до призыва в армию. Евреи в царской России и негры в довоенных США жили в упрощенной среде. Пришедшие из деревень, из архаического мира они не были готовы к громам и ужасам мировой войны. Практически все советские военачальники в своих мемуарах сопоставляют стойкость московских ополченцев, рабочих ленинградских и сталинградских заводов, курсантов военных училищ с нестойкостью пополнения, приходившего в войска из деревень.
Дж. Белден [25, с. 122-183], находившийся в китайских войсках во время битвы на р. Янцзы (весна 1938 г.), описывает панику: разбегание солдат в разные стороны при артиллерийском обстреле, массовое бегство
194
с поля битвы, самострелы. Китайские войска, участвовавшие в битве, состояли из крестьянских парней, никогда не служивших в армии, не кормленных пять дней перед битвой (питались «подножным кормом»), измученных плохо организованным подвозом и подходом к месту сражения.
Немецкие солдаты в обеих мировых войнах, по-видимому, реже поддавались панике. Поэтому русские авторы считают важным привести примеры, когда паника возникала и в германских войсках. «Начальник 2-й казачьей сводной дивизии приказал 1-му Волгскому казачьему полку атаковать лавами наступающих немцев. В атаку пошли 2-я и 6-я сотни есаулов Негоднова и Горячева. Была уже ночь. Шел одиннадцатый час. Но ночь была светлая, лунная, озаренная заревами пожаров. Волгцы смяли и порубили передние цепи. Задние сомкнулись в батальон, но при виде несущихся на них казаков бросили ружья и подняли руки вверх. Волгцы порубили и их. Они дошли до болота и гати. За гатью был господский дом. В нем помещался штаб германской пехотной дивизии. В этом штабе началась паника. Две сотни волгцев и шедший за ними, но не принявший участия в атаке 11-й Линейный полк, показались прибежавшим немцам целой казачьей армией, обрушившейся на них. Наступление на всем фронте приостановилось. Настал день, а немцы были так нервно настроены, что не шли вперед. Была вызвана кавалерия и поставлена в резервной колонне впереди цепей. День 23-го июля прошел спокойно. Ночью на 24-е наш броневик "Илья Муромец" выехал на разведку по Влодавской дороге и, увидев на поле густую колонну немецкой кавалерии, бросил в нее два снаряда. Настроение немцев было такое напряженное, что они бросились врассыпную назад. Пехота, в темноте, приняла их за казаков и встретила ружейным и пулеметным огнем. Эта новая паника была так сильна, что немцам для успокоения своих частей пришлось на пять дней отказаться от продолжения наступления и сделать перегруппировку частей» [8, с. 92].
Опыт купирования панического состояния у людей также интересен. Замечено, что слегка успокоившись, люди начинают реагировать на поведение других людей - бегут вместе с ними или останавливаются и осматриваются, пытаются оценить опасность. В этой второй фазе бегства поведением людей уже можно манипулировать - например, возглавить бегущую колонну солдат, повести ее вновь в атаку или остановить [1]. Сохранилось множество примеров того, как военачальники справлялись с возникшей паникой. Маршал Ней во время бегства солдат на Березине послал адъютантов с приказом вмешаться в толпы бегущих, приказывая им бежать не менее десяти верст. Неожиданная задача вернула войскам способность рассуждать, паника была остановлена [16, с. 14]. Там же мы читаем историю бегства красноармейцев во время Гражданской войны, когда командир внезапно приказал им: «Стой, снимай сапоги!», - чем и остановил бегущих. По-видимому, было важно, чтобы в сознании людей появился другой, нежели бегство, сценарий действия.
195
В эпоху Великой французской революции и Наполеоновских войн можно было ожидать, что паники в войсках, воодушевленных революционными и империалистическими идеями, будут случаться реже. Однако исследование не подтверждает этого. Вовийе (УаиуПКег) [цит. по: 16, с. 11] насчитал во французской армии в 1792-1815 гг. 300 случаев паники.
Широко распространены представления, что заградотряды и расстрелы бегущих - это изобретение Л. Троцкого (в Гражданскую войну) и И. Сталина (в Великую Отечественную). Конечно, это намеренное искажение военной истории. П.Н. Симанский [16, с. 33-38] приводит множество примеров из военной практики всех времен и народов, свидетельствующей, что идея использования предельно жестоких методов, прекращающих панику, всегда пользовалась популярностью среди властителей и военачальников. Так поступали и древние римляне, и Фридрих Великий, и буры в англо-бурскую войну, и во множестве других армий. Предполагалось, что панику порождает страх перед врагом, перед смертью, и панику можно остановить, если солдат не будет иметь выбора (смерть настигнет, что в бою, что в тылу). В реальности жестокие меры не были столь уж эффективными, паника повторялась. Войска изживали панический страх по мере накопления боевого опыта. Опыт Великой Отечественной войны подтвердил такие меры, как удаление «паникеров», являющихся потенциальными провокаторами паники, переформирование (перемешивание) войск, добавление в необстрелянные части опытных воинов и др.
Профессиональные военные, в том числе и наемники, реже подвержены панике, однако и в таких войсках случаются панические состояния. Известно, что в заградотряды чаще направляли испытанных воинов. Это перекликается с опытом римских легионов, в которых самых опытных воинов ставили в третью шеренгу. Было известно, что не воины передней линии, а именно те, что находятся позади, чаще устремляются в бегство. Симанский приводит много примеров паники в Первую мировую войну в австрийских, русских и немецких войсках, начинавшейся с обозов, которые были напуганы слухами, случайными передвижениями своих или вражеских частей, и т.п.
К.К. Рокоссовский [15, с. 39-40] рассказывает о крайне неблагоприятном влиянии на психологическое состояние солдата пребывание в одиночестве в изолированном окопе. Неверная военная теория, исходившая из статистических расчетов вероятности поражения солдат снарядами при пребывании их в окопах и траншеях, была по предложению Рокоссовского отвергнута сначала на Западном фронте, а потом и повсеместно. Рокоссовский исследовал это явление, пробыв день в одиночном окопе. Его не покидало чувство, что, может быть, соседи уже убежали, он не ощущал контакта с командиром.
196
Пожар
И. Дональд и Д. Кантер [31] опубликовали полный отчет о поведении людей во время пожара 18 ноября 1987 г. на станции лондонского метро Кингс-Кросс. Пожар начался на эскалаторе, ведущем от станции Пикадилли к билетному залу станции Кингс-Кросс. Пожар начался в 7.30 утра, а через пятнадцать минут жара стала нестерпимой и было темно от дыма. Особенностью этого пожара было то, что пассажиры могли двигаться по нескольким путям (переходам между станциями) и эскалаторам. В утренние часы здесь были почти лишь одни пассажиры, ежедневно пользовавшиеся этими станциями и переходами. Участниками бедствия оказались также служащие метро, полицейские, работник камеры хранения. Поэтому исследователи получили доказательства того, что поведение людей во время пожара было связано с их знанием плана местности, с направлениями движения, которое они имели до катастрофы. Рассказывая о своем поведении, участники событий сообщали, что продолжали двигаться в тех же направлениях, выбирали те же выходы, что и обычно. Во время пожара на Кингс-Кросс не было замечено поведения людей, обычно описываемого как паническое, т.е. иррационального и неконтролируемого. Это, в частности, подтверждалось и тем, что положение тел погибших не было случайным, т.е. люди не метались в разные стороны. Также люди не рассматривали друг друга как угрозу собственному выживанию. Не было давки; стремясь выбраться и спастись, люди не отталкивали других. Случалось, что соседи по несчастью помогали друг другу [31, с. 209].
Паники эмоционального ожидания
Эмоции - важнейший фактор возникновения паники. Слухи, сочетаясь с имеющимися у человека материальными и психологическими проблемами, возбуждают высокий уровень эмоций. Человек прогнозирует еще большее ухудшение положения и даже возникновение смертельно опасных ситуаций. Согласно П.В. Симонову, «эмоция есть отражение мозгом человека и животных какой-либо актуальной потребности (ее качества и величины) и вероятности (возможности) ее удовлетворения» [17].
1862 год был трудным для граждан штата Висконсин (США). Это было время неудач армии северян в Гражданской войне. Население северных штатов было озабочено своей судьбой. Страх и тревожные ожидания оказались тесно связаны с кровавой победой индейцев из племени Сиу в «войне в Дакоте» 1862 г., вызвавшей поток белых беженцев. В штате Висконсин число индейцев было невелико (около 9 тыс.), большинство из них вступили на путь европеизации, находились в хороших отношениях с правительственными организациями и даже привлекались для службы в войсках. За год до паники в Мэдисоне (столица штата Висконсин) уже случилась ложная паника: некто принес ложное известие о нападении индейцев на соседний городок. Слухи эти были опровергнуты разведчиками, причем
197
стало известно, что сами индейцы напуганы распространяемыми слухами. Однако эта «малая» паника имела следствием создание войск ополчения, введение обязанности всех белых мужчин быть готовыми к охране поселков, патрулированию и т.п. Штат Висконсин заселяли преимущественно немцы, норвежцы, бельгийцы. В конце августа - начале сентября 1862 г. население части штата Висконсин было до крайности возбуждено слухами о приближении «дикарей», которые убивают всех белых подряд. Распространялись слухи, что соседние селения уже уничтожены. Большинство жителей бежали прочь, бросив все имущество, некоторые уничтожали сначала свои фермы. Были и такие, что грузили повозки имуществом, пытаясь спасти его. Однако удалившись на какое-то расстояние и вынужденные встать лагерем, беглецы приходили в себя, начинали действовать разумно. Тем более что случившаяся сильная гроза, отсутствие палаток и другие неудобства резко уменьшили их возбуждение, повернув мысли к более реальным проблемам [48].
Согласно обзору М. Пикфорд [46], в разных частях Франции, особенно в Турени, в 1789 г., сразу после взятия Бастилии, наблюдались вспышки паники, порождаемой слухами о приближающихся шайках бандитов (в других случаях это были английские войска), которые исключительно опасны. Тотчас люди вооружались, чем могли, сооружали баррикады, начинались казни лиц, подозреваемых в связях с бандитами. Этим событиям предшествовал неурожай 1788 г. и пример Парижа, где были нарушены структура управления обществом и принятые представления о законности.
Историк Р. Каневали [28, с. 119] заметил, что неспокойные для общества времена часто создают подходящую обстановку для распространения слухов. Чувствительность населения возрастает, пока волна ужасных слухов, свидетельствующих о приближающемся враге, о возможной смертельной опасности, доводит страх людей перед будущим до панического уровня.
В марте 1848 г. население южной Германии было потрясено слухом о том, что десятки тысяч голодных французских рабочих переправились через Рейн и двигаются в глубь Германии, разрушая все и убивая всех на своем пути [28, с. 120]. В то время Германия страдала от перенаселения, плохого урожая, разорения фермеров, превратившихся в пролетариев. В герцогстве Баден, граничившем с революционной Францией, только что свергшей монархию, большую проблему составляли пришельцы из других частей Германии в поисках работы. Они совершали много преступлений, что также возбуждало население. Под влиянием событий в соседней Франции жители Бадена, а тем более приезжие, чувствовали себя вправе захватывать чужую собственность. Панике, случившейся 22-25 марта 1848 г., предшествовало бегство множества евреев из соседнего Эльзаса, где они подверглись ограблению и насилию. В самом Бадене также усилились гонения на евреев, разграбление их домов, изгнание. Все это укреп-
198
ляло ощущение незащищенности у городского населения. Это были дни начала революции в самой Германии. Многотысячные толпы собирались на митинги, нашлись агитаторы, требовавшие конституционных реформ и создания республики. На этом фоне (общее возбуждение, закрытые магазины, нарушения законности, обилие чужаков) и возник слух, называемый историками «фальшивой французской тревогой». Известна точка, с которой стартовала лавина панического поведения. С холма Кайзерштуль (высота в верховьях Рейна, сложенная вулканическими породами), с которого можно видеть передвижения в долине Рейна, донесся звон колоколов. Возможно, реальным сигналом послужило движение каких-то крестьянских патрулей или других групп, но тревога распространялась от деревни к деревне до Фрайбурга, подняв на ноги все население. В течение нескольких часов паника распространилась не только в Бадене, но и в соседнем Вюртемберге. Люди, испытывая ужас, охраняли свои дома, толпились на улицах. Власти вывели на улицы и послали в окрестности войска. Три дня продолжали звонить колокола, слышалась повсеместная стрельба. Конные и пешие информаторы прибывали в города с известиями о виденных ими группах вооруженных людей, о слышанном барабанном бое, о произошедших поблизости сражениях. Разведывательные отряды не подтверждали эти сведения, но тревожные слухи вновь возникали. Паника достигла Штутгарта и Линдау (на границе Баварии и Австрии), но со временем улеглась сама собой.
Еще один вид паники в обществе - это реакция на слухи о преступных культах, которые угрожают обществу ужасными преступлениями. Дж. Виктор [53] полагает, что тематика слухов в основном повторяет традиционные для всех народов поверья - похищение и принесение в жертву детей, выкапывание мертвецов, ритуальный каннибализм и т.д. В ответ на эти слухи люди перестают пускать детей в школу, вооружаются, начинается град звонков в полицию о якобы замеченных преступниках. Дело доходит до попыток убить людей, подозреваемых в приверженности в подобных культах. Дж. Виктор исследовал десятки подобных паник в городках на Восточном побережье Америки, случившихся в 1988 г. и в некоторые другие годы.
Еще один вид слухов, порождающих панику, - сообщения о биотеррористах [37]. Они воскрешают память об одной из самых массовых па-ник, произошедшей в Ирландии, где в июне 1832 г. распространились слухи о холере. Одновременно среди населения появился слух, что избавиться от опасности можно, если собрать в печной трубе в своем доме четыре пакета золы и отнести их четырем соседям, еще не вовлеченным в эту пирамиду активности [29, с. 215-216]. История с золой живо напоминает совсем недавно прокатившуюся по Интернету волну писем, где утверждалось, что получившего письмо ждут несчастья, если он тотчас не перешлет это сообщение четырем другим адресатам. Даже весьма просве-
199
щенные люди, отчетливо понимая, что столкнулись с розыгрышем, не удерживались и рассылали явный спам дальше.
В конце Второй мировой войны, весной 1945 г. по Германии прокатилась волна самоубийств. Последние годы войны для немцев были очень трудны: имели место массовая гибель солдат на фронте, бомбардировки, слухи о массовых насилиях солдат над женщинами в оккупированных советскими войсками районах, распространяемые массовой пропагандой.
Высшие чиновники и генералы в немалом числе кончали жизнь самоубийством. Согласно данным К. Гошеля [38, с. 155], собранным из различных источников, покончили жизнь самоубийством два министра, восемь из 41 региональных лидеров партии, семь из 47 высших лидеров СС, 53 из 554 армейских генерала, 14 из 98 генералов воздушных сил и 11 из 53 адмиралов. Самоубийства пришлись в основном на апрель - начало мая 1945 г. В январе-марте 1945 г. в Берлине совершалось от 100 до 300 самоубийств ежемесячно, в апреле - 3900, мае - 1000, июне - 300, далее шло снижение, в декабре - 120 [38, с. 163]. Вспышка самоубийств отмечалась и в других частях Германии, но в значительно меньших масштабах. В разгар битвы за Берлин было зарегистрировано 3881 самоубийство. В то же время в Гамбурге в апреле покончили с собой 56 человек.
По-видимому, немцы действительно боялись прихода вражеских войск, точно так же огромный поток беженцев зарегистрирован был в СССР в 1941-1942 гг., когда наступали немецкие войска. Германские авторы, вероятно, преувеличивают доминирование страха именно среди женщин, боявшихся физического насилия. Однако статистика самоубийств в Берлине (3996 женщин и 3091 мужчина) указывает, что все население предвидело ухудшение ситуации, не верило в возможность приспособиться к жизни в новых условиях [38, с. 162]. Гошель описывает особенности мотивации населения, приведшие к возникновению паники. Население Германии было уже психологически истощено потерей близких людей на фронтах, бомбежками, плохим питанием, когда на людей обрушился еще страх перед вражеским нашествием, усиленный истерическими пророчествами нацистских пропагандистов.
Биржевые и финансовые паники обладают всеми свойствами паник, связанных с эмоциональным предвидением событий. Добиваясь оптимизации расходов, большей выгоды и меньших потерь, бизнесмен или банкир стремится к наилучшим показателям и поэтому ощущает себя в постоянном состоянии риска. Биржевая паника связана с постоянным предвкушением краха, переходящим в доминанту страха при некоторых условиях и провоцирующим паническое поведение.
В конце XIX - начале XX в. США, Англию, Швейцарию и другие страны почти каждые десять лет сотрясали финансовые катаклизмы, которые в народе называли «паниками». Владельцы банковских вкладов массово начинали их забирать, владельцы акций стремились их продать. Те, кто не успевал это сделать, становились нищими, что в условиях то-
200
гдашнего «дикого» капитализма означало социальную смерть. Люди лишались всех средств к существованию, покидали свою социальную группу. Существовала череда хороших и плохих времен: время торговли и развития сменялось закрытием фабрик и крахом банков. Г. Йейтс [55], президент одного из крупных банков, признавал, что причиной регулярных финансовых катастроф в США был расцвет дикого и спекулятивного бизнеса, обилие нечестных или безответственных банкиров и торговцев. В эти годы были открыты богатые золотые месторождения Калифорнии, страна переполнилась обесцененным золотом, тогда как на западе страны строились железные дороги, которым нечего было перевозить: пространства еще не были заселены и освоены.
Как и для других паник, порожденных эмоциональным предвидением, для банковских паник также были характерно, что каждой из них предшествовали грозные события в соседних или отдаленных частях Земли. Несколько исследований посвящено крупнейшей по размаху финансовой панике 1907 г. в США. Черты этой паники [45, с. 187]: крупнейший кризис кредитов, массовое изъятие частными лицами денег из банков, повсеместное закрытие фабрик, не имевших возможности взять кредит, а также не уверенных, что будет существовать потребительский спрос на их товары, падение покупательского спроса во всей стране. За неделю до 24 октября 1907 г., когда в Нью-Йорке началась паника, произошел крупнейший за 50 лет крах банкирского дома в Гамбурге [45, с. 187]. Паники в США обычно начинались в Нью-Йорке, где было сосредоточено банковское дело, но очень быстро охватывали всю страну. Центральные банки могли получить деньги от правительства или из-за рубежа. Но провинциальные банки должны были рассчитывать лишь на самих себя. По мнению Йейтса, их поведение (прекращение выдачи денег населению, охваченному паникой) было вполне оправдано инстинктом самосохранения.
Скрипты поведения
Р. Бест [цит. по: 31], исследовавший поведение людей при пожаре в Beverley-Hills Super Club в 1977 г. (погибли 165 человек и более 200 были ранены), нашел такую удивительную закономерность. Официантки были озабочены эвакуацией только тех людей, что сидели за столиками, закрепленными за ними. Дональд и Кантер [цит. по: 31, с. 206], анализируя интервью с выжившими при пожаре на станции лондонского метро Кингс-Кросс в 1987 г., обнаружили, что, в условиях, угрожавших их жизни (при пожаре погиб 31 человек), пассажиры предпочитали двигаться в тех же направлениях, как и до пожара. Иначе говоря, они сохраняли в сознании план коридоров и действовали в соответствии с этим планом. Во время аналогичной катастрофы на футбольном стадионе люди сомневались, бежать от огня через футбольное поле или воспользоваться служебным выходом. Запреты, знакомые им в рутинных условиях, продолжали действовать и в угрожающей ситуации.
201
Такая особенность поведения людей во время катастроф дала основания к идее сценария («script») поведения [31]. В обычной жизни люди действуют, имея в уме план местности, план движения. Каждое утро, направляясь на работу, мы садимся на поезд, идущий в нужном направлении. Зрительные и звуковые образы, за которыми мы следим «краем глаза», подтверждают наш выбор. Несовпадение ожидаемых и появляющихся образов заставляет нас насторожиться, включиться в ситуацию, понять, в чем ошибка и как надо действовать.
В условиях катастрофы эти сценарии поведения играют руководящую роль, даже если они менее рациональны, чем другие решения. Как известно, во всех общественных местах развешаны инструкции как вести себя при пожаре. В реальной жизни случается, что следование этим инструкциям контрпродуктивно. Однако в условиях смертельной опасности люди сомневаются, нужно ли нарушать правила, даже если к этому их принуждают руководители эвакуацией.
Программы поведения - хорошо разработанная область науки о поведении животных. Врожденные программы впервые появляются сразу после рождения, они приводят новорожденного в контакт с матерью. В дальнейшем идет усложнение за счет облигатного и факультативного обучения. Разумные элементы поведения надстраиваются на уже имеющийся комплекс программ поведения.
Следование при опасности готовым сценариям поведения, основанным на знании местности, у людей и животных, несомненно, гомологично. От рождения начинает действовать «память движений». Уже в возрасте двух недель олененок в точности возвращается к месту, где мать кормила его в последний раз; туда же устремляется и мать, и семья воссоединяется. Позже формируются неосознаваемая, но точная ориентация по множеству других факторов среды. На своем участке обитания животные действуют очень быстро, обладая большим преимуществом перед хищником или охотником, прекрасно ориентируясь в лабиринте своих постоянных троп и убежищ.
Когда завершается фаза старт-реакции, и люди начинают осознавать и рационально воспринимать ситуацию, они выбирают направление от места катастрофы, от объекта вероятной опасности. Они не бегут в случайных направлениях, как при первом испуге (куда глаза глядят), а, напротив, отмечается единое направление бегства. Ища аналогии в животном мире, мы вспоминаем, что существуют две группы видов. Социальные виды, т.е. живущие группами, бегут все в одном направлении. Если группа велика (сотни животных), может быть бегство в двух и более направлениях, вслед за теми, кто первыми выскочил из стада и стал вожаком. В большой группе животные, находящиеся на противоположных сторонах группы, не видят, что происходит с дальними соседями. Другая группа видов, те, что ведут одиночный, обычно территориальный, образ жизни, при испуге рассыпается в разные стороны [2, с. 203-215].
202
И у людей, и у животных имеются некоторые сценарии действий, которые можно предсказать заранее. Например, бегство в сторону убежища, каковым может быть и ущелье с непреодолимыми для хищников обрывистыми склонами, и лес, куда стремятся спрятаться лесные животные. Для охваченной паникой толпы безопасным может быть место, находящееся за опасной зоной (например, выход при пожаре), и тогда бегство будет направлено к источнику опасности, а не от него. Люди будут пытаться прорваться сквозь стену огня. Домохозяйки, выбегали из дома, где взорвался газ, через выход, которым они привыкли пользоваться, а не ближайший и более безопасный [49, с. 269].
Удаление от опасности у животных бывает трех типов [3]. Менее пугливые животные или те, что живут в постоянном контакте с хищниками (например, антилопы и зебры, обитающие рядом со львами и гепардами), отбегают лишь на дистанцию безопасного наблюдения. Так же и самцы нередко стремятся остаться на своем участке обитания. Другой вид бегства - уход из пределов видимости, стремление прекратить сенсорный контакт с хищником. Третий - смена участка обитания. Неоднократное вспугивание животных заставляет их переместиться на 15-30 км. Это особенно характерно для животных, обитающих в горах (козлы, бараны, олени), а также для медведей, кабанов, волков, имеющих печальный опыт взаимодействия с охотниками. Например, опытные медведи, уже подвергавшиеся атаке своры собак, закончившейся подходом охотника и выстрелом (к счастью для этого зверя неудачного), в следующий раз убегают на десять и более километров. Охотник не слышит лая собак и, таким образом, их работа теряет смысл, человек не знает, где остановлен зверь. Так же ведут себя группы кабанов, они приучаются убегать далеко, так что становятся недоступны пешему охотнику, а моторизованный должен вернуться к своему транспортному средству и искать ускользнувшую добычу в другом месте. Пытаясь найти параллели между паническим поведением людей и оборонительным поведением животных, мы находим сходство и в убегании на большие дистанции (десятки километров) как сходное стремление сменить участок обитания. Вспомним приводившиеся примеры бегства войск на большие расстояния.
Человеку, спасающемуся бегством, его поведение кажется наиболее рациональным. Однако, как известно из военного опыта, побывав в нескольких трудных ситуациях, «обстрелянный» солдат уже способен предвидеть несколько возможностей для спасения - он задерживается на мгновение, чтобы сделать правильный выбор. Из воспоминаний старых солдат мы знаем, что реакция на смертельную опасность может быть мгновенной, т.е. сценарий действий бывает готов заранее. Например, в воспоминаниях К.К. Рокоссовского [15] мы встречаем эпизод, когда стоя с группой других военных рядом с траншеей, он краем глаза заметил некую неправильную направленность подлетающих своих бомбардировщиков и скомандовал (и сам был первым в действии) прыгнуть в траншею.
203
Вопрос стоит о мере рациональности паники, о том, является ли она потерей самоконтроля, действием, соответствующим оборонительному поведению, закрепленному в раннем онтогенезе, - бежать от вредоносного агента, устраниться, прекратить контакт с ним. Наоборот, непанический ответ соответствует или мгновенному следованию одного из сценариев, уже заготовленных в сознании, или выбору одного из нескольких возможных.
При паническом поведении не происходит выключения сложных двигательных навыков. Люди не только пытаются убежать или отползти от опасного места. Случается, они вскакивают на лошадь (вспомним известное бегство Петра I, описанное Алексеем Толстым), мчатся прочь на машине, обрубают буксирный трос, чтобы корабль двигался быстрее. Стремление удалиться от опасности (убежать, уползти, умчаться на машине), по мнению Э. Карантелли [49, с. 269], - важнейшая черта панических состояний. Как мы знаем, у животных наблюдается не только бегство, но и затаивание, нередко принимающее форму кататонического ступора, своего рода психологического паралича. Затаивание нередко оказывается более выгодной стратегией при избегании опасности. У некоторых видов животных затаивание столь натурально имитирует смерть, что хищники оставляют такое животное в покое.
Социальна ли паника?
Согласно старейшему взгляду на поведение людей во время катастроф, они, ошеломленные, теряют человеческий облик и становятся животными. Э. Карантелли [49] развил этот взгляд, утверждая, что хотя люди не становятся животными, они становятся асоциальными, думают лишь о собственном спасении. Этот вывод был основан на интервью с людьми, пережившими катастрофы и вспоминавшими свои ощущения и поведение. Карантелли [49, с. 69] заметил, что во время первого броска от опасности люди бывают асоциальны. В одном из случаев взрыва бытового газа в доме женщина выбежала, оставив ребенка, но едва успокоившись, вернулась за ним. Во время первого панического бегства люди не делали попыток как-то препятствовать распространению огня или другой опасности. Так же жители Брайтона, выбегая из разных подъездов, не взаимодействовали друг с другом, каждый спасался как мог.
Как мы уже обсуждали эти наблюдения, они относятся к первым мгновениям после катастрофы, к «старт-реакции». Впрочем, Э. Карантел-ли [49, с. 270] анализировал и противоположную ситуацию, когда паники не возникало, несмотря на внезапность и ужас происходящего. После падения самолета на жилые кварталы района Элизабет в Нью-Джерси, семьи выбегали, оставаясь коллективами, соседи предупреждали друг друга и вместе выбирали пути спасения.
Противоположная концепция исходит из идеи солидарности толпы («crowd solidarity»), согласно которой люди не теряют социального облика даже в состоянии катастрофы, стараются заботиться о близких [42]. Участ-
204
ники трагического события хотя бы частично осознают присутствие других людей, реагируя на их поведение. Несмотря на вариации в условиях и проявлениях паники, люди остаются социальными существами, способными на взаимопомощь и сочувствие. Теория Р. Тернера и Л. Киллиана («emergent norm theory») предполагает развитие такого поведения из общепринятых норм социального поведения [52].
Э. Гофман [39] обсуждал ситуацию кризиса c позиции взаимодействия людей, оказавшихся в опасной ситуации. Им необходимо в кратчайший период найти выход из положения. Взаимодействуя лицом к лицу, улавливая богатство эмоций напуганных соседей, быстрые изменения в их поведении, люди увеличивают взаимозависимость, распространяют между собой полученную информацию. Способность действовать рационально зависит от того, получают ли все участники событий сигнал одновременно или по цепочке. Точно такие же особенности распространения информации мы наблюдаем в стадах животных. Испуг крайнего животного может передаваться соседям по цепочке, или же большая часть группы обнаружила опасность одновременно. Соответственно, различается и последующее поведение стада [1].
Социальное поведение людей во время паники отнюдь не всегда бывает полезным. Б. Агирре [20] цитирует ряд работ, в которых взаимопомощь людей затрудняла спасательные операции. Спасая своих слабых родственников или знакомых (детей, престарелых людей), участники событий блокировали выходы. Поведение больших и малых групп отличается: в больших группах находится больше людей - потенциальных вожаков, между которыми возникает конкуренция решений. Спасительное решение, таким образом, откладывается. Однако Дж. Марвелл и П. Оливер [44] полагают, что в большой группе, более вероятно, найдутся лидеры, и они скорее составят критическую группу, которая выберет правильное решение
Замечено, что даже в состоянии паники люди сохраняют зависимость своих поступков от структуры общества - в частности, различают в толпе людей в погонах, в форме, и склонны следовать их решениям [20]. Хотя обсуждая проблемы спасения в спокойной обстановке, мы понимаем, что успешное лидерство отнюдь не всегда определяется статусом полицейского, пожарного или военного.
Важный параметр проявлений социального взаимодействия в ситуации катастрофы - это плотность группы, возможность людей распознать поведение друг друга, реагировать на возможных лидеров. Возникающая давка из-за массового стремления людей избежать опасности лишает возможности проявления структуры сообщества, личностных или иных связей.
Развитие современных средств массовой информации позволяет людям, оказавшимся в условиях катастрофы, узнавать больше, чем они могут узнать от окружающих и наблюдать сами. Но, одновременно, это и воз-
205
можность ухудшения ситуации, поскольку люди могут верить информации, передаваемой извне, больше чем самим себе.
Очень часто люди недооценивают первые сигналы об опасности, как это случается во время пожаров в клубах и ресторанах - например, во время пожара в пермском клубе «Хромая лошадь», где прошли важные минуты, прежде чем люди осознали, что обещанное огненное шоу превратилось в трагедию. Показано, что инвалиды, старые люди, женщины с детьми скорее воспринимают сигналы об опасности, тогда как физически сильные и молодые люди дольше переходят к реальной оценке обстановки. Однако женщины и старые люди быстрее начинают бегство и поэтому скорее блокируют выходы, поскольку двигаются медленнее.
Шанс на панику увеличивается, когда два возбужденных человека находятся рядом. В состоянии паники человек чувствует себя беспомощным. Это ощущение включает в себя еще и чувство одиночества. Крики и ужас соседних людей лишь поддерживают ощущение, что неоткуда ждать помощи. Если кто-то сохраняет присутствие духа, он становится возможным источником помощи.
Исследователи отмечают ряд ситуаций, способствующих возникновению паники. Паника возникает, когда индивид чувствует себя в ловушке, ощущает собственную беспомощность и поведение окружающих людей сигнализирует о том же. Предыдущий печальный опыт катастроф делает людей крайне чувствительными к сигналам, сходным с теми, что однажды уже предшествовали катастрофе.
У людей, переживших панику, отмечается предрасположенность бежать немедленно, как только появится намек на повторение ситуации. Люди, пережившие взрыв газа в Брайтоне, рассказывали, что они начинают беспокоиться, почувствовав хотя бы малейший запах дыма или газа. В 1968 г., через 20 лет после страшного землетрясения в Ашхабаде, я побывал в этом городе, только что пережившем новое небольшое землетрясение. Мне рассказывали, что было несколько случаев, когда люди, пережившие землетрясение 1948 г. (тогда погибли 110 тыс. человек), почувствовав сравнительно слабый толчок, прыгали в окна и разбивались.
Важный элемент, провоцирующий панику, - это присутствие социальной и групповой предрасположенности к кризису, которые могут привести к паническому бегству. Человек, переживший панику на пожаре, оказавшись вновь в помещении, переполненном людьми, воспринимает это как возможную опасность. Такой человек может принять ложный сигнал за истинный, броситься бежать из помещения, а если таких людей несколько, может возникнуть паника.
Мы находим справедливым мнение Г. Лебона [43, с. 46], что поведение возбужденной толпы скорее напоминает детское. Большинство в толпе руководствуется простыми поведенческими реакциями. Люди оказываются неспособны к поведению по типу выбора лучшего варианта, а следуют образцу поведения соседей (аллеломиметическое поведение). Па-
206
ника отключает высшие проявления человеческой психики, такие как способность к рассуждению, социальному поведению. З. Фрейд [36, с. 4-13] утверждал, что Лебон открыл два фундаментальных факта психологии толпы: усиление эмоций и подавление интеллекта. Лебон писал, что люди толпы теряют свою персональность, у них происходит возврат к примитивному, бессознательному поведению.
На современном уровне мы называем это потерей эпигенетической составляющей поведения и возвратом к инстинктивному и натуральному поведению [54]. В обоих случаях велика врожденная составляющая, унаследованная от, возможно, очень далеких предков. Помимо сравнительно немногочисленных врожденных рефлексов, в поведении людей и животных значительна роль поведения, механизм которого уже сформирован, но требует запечатления (запоминания) стимулов среды, при воздействии которых данная цепочка реакций осуществляется. Инстинкты представляют собой готовые программы поведения, требующие лишь дополнения внешним или внутренним стимулом. Натуральные реакции формируются из тех, которым обучается животное или человек. Натуральные реакции также требуют формирования связи с определенными стимулами. Название «натуральные» эти реакции получили потому, что они очень близки к природе данных видов животных. В западной литературе используется термин «предуготовленность» («preparedness»), введенный Селигманом в 1970 г. [цит. по: 32, с. 184-186) и означающий «генетическую предрасположенность к обучению». Отсылая читателя к соответствующей литературе [18; 7], мы ограничимся здесь лишь немногими примерами.
В первые месяцы жизни животное запоминает обычные стимулы среды, помогающие ориентироваться: стадо, ветер, подъем местности (лучше видно), тропа или другой видимый ориентир, и как их использовать для улучшения ориентации. Пребывание в стаде и выработка социальных реакций у социальных млекопитающих также происходит путем облигатного обучения. У человека иные натуральные рефлексы - прятанье в толпу, прятанье в убежище (под стол, например), избегание света (закрывают глаза руками). Отдаление от опасности - типичная натуральная реакция. Но, как уже отмечалось, она может проявляться и таким современным способом: человек вскакивает в машину и мчится прочь, едва разбирая дорогу.
Здесь у нас есть основание вспомнить о принципиальном отличии в поведении групп, состоящих из молодых животных, от групп животных разного возраста. Изучение поведения многих видов копытных животных показало, что группа, состоящая из десятков или сотен молодых животных, не участвовавших в размножении, при испуге руководствуется лишь натуральными условными реакциями. Испугавшись, животное бежит к соседям (в стадо), поднимается вверх (а не спускается по склону), на ветер (он приносит запахи), вдоль видимого ориентира (например, вдоль русла
207
ручья). Группа молодых животных также следует этим натуральным рефлексам, при испуге бежит на ветер, поднимается вверх по склону [2].
Стоит добавить в такую группу молодых животных одну взрослую, т.е. участвовавшую в размножении, самку или взрослого быка (старше четырех лет), как такое животное становится вожаком и способно вести группу от опасности, даже если для этого надо следовать наперекор натуральным рефлексам. Эти различия объясняются тем, что самка после отела вынуждена остаться возле новорожденного и сама, в одиночку, выбирать направление движения. Так же и быки, участвуя в размножении, не теснятся в стаде, а наоборот, стараются уединиться с самкой, находящейся в состоянии охоты, отгоняют группу самок от основного стада. Случается, быки бывают настолько истощены в период размножения, что не могут следовать за стадом и, лишь получив отдых и подкормившись, объединяются с другими быками, формируя отдельные группы быков. Так или иначе, возможное объяснение состоит в получении животными дополнительного опыта во время жизни вне стада. Но такой опыт недоступен, пока они лишь подражают движению соседей.
Интерес к проблеме управления бушующей толпой вызвал появление множества работ, в которых было обнаружено, что в бессознательно действующей толпе могут находиться люди или организованные группы людей, которые осознают ситуацию, имеют план действий и следуют ему, не впадая в панику и не поддаваясь общему психозу. Мы уже писали об этих «потенциальных» вожаках толпы [1].
Паника часто сопровождается давкой и гибелью людей. По подсчетам Д. Хелбинга и Л. Бузны [41, с. 1], за 60 лет (1945-2005) в мире были зарегистрированы 30 паник на массовых мероприятиях, сопровождавшихся давкой и гибелью, по меньшей мере 1 тыс. человек и ранением еще 3400. Наверное, эти данные неточны: например, в исследовании упоминается лишь один случай давки в России в 2003 г. на рок-концерте.
Ряд работ показал, что скопление людей может быть смоделировано. Созданы не только математические модели, но и аналоговые [41; 35]. Давка неизбежно возникает, если входы / выходы из зала (со стадиона) узки (эффект бутылочного горлышка). Разработаны и инженерные решения, уменьшающие вероятность давки - например, создание препятствий на пути толпы (колонны), заставляющие людской поток разделиться и т.п. Нас, однако, интересует, насколько феномены паники и давки взаимосвязаны.
Стремление людей приблизиться к стоящему впереди человеку, вероятно, может трактоваться как поведение намерения («intention movement») [32, с. 212]. Люди стремятся поскорее выбраться из опасного места и пытаются ускорить этот процесс, сокращая до минимума дистанцию между собой и впереди стоящими. Такое поведение мы наблюдаем в очереди в аэропорту на регистрацию, а в былые времена так бывало в России в очереди за продуктами, за билетами. Способность удерживать себя на расстоянии индивидуальной дистанции свойственна более воспитан-
208
ным людям. Индивидуальную дистанцию человека можно оценить, примерно, в 0,5-3 м (минимум - это расстояние, на котором ощущается запах собеседника и максимум - это расстояние негромкого разговора).
В состоянии крайней опасности люди пренебрегают условностями поведения, которые воспитываются с детства. Таким образом, давка при панике, по нашему мнению, возникает сначала вследствие естественных пространственных причин (пространство недостаточно для продвижения массы людей), далее вступают в силу подсознательные особенности поведения (поведение намерения) и сознательное желание протолкнуться вперед, продвинуть впереди стоящих. Оба поведения препятствуют переключению поведения на иной сценарий - поиск другого выхода, попытку найти убежище или способ избежать отравления газами горения. Как известно, во время пожара в клубе «Хромая лошадь» большая часть жертв погибла именно вследствие отравления газами. Также в той трагической истории очень немногие участники, даже из числа сотрудников ресторана, воспользовались служебным выходом.
Паника как нормальное явление в поведении групп людей и животных
Э. Дюркгейм [33, с. 59-60] писал в «Методе социологии»: «Нормальность явления в действительности будет более определенна, если продемонстрировано, что внешний признак, который был сначала открыт в этом явлении, не чисто случаен, но основан на природе вещей, если, короче говоря, кто-либо может установить из нормальности этого факта нормальность логической необходимости. Больше того, эта демонстрация не всегда будет состоять в показе того, что данная черта полезна для организма, хотя это наиболее частый случай; но также может случиться, как мы заметили выше, что ситуация нормальна вовсе не будучи полезной, просто потому что это происходит из природы существа. Так, было бы возможно, желательно, чтобы роды не оказывали столь жестокого расстройства в организме женщины, но это невозможно; следовательно, нормальность феномена должна быть объяснена как всего лишь факт, что это тесно связано с условиями существования исследуемого вида, или как механически необходимый эффект этих условий, или как средства, позволяющие организмам приспосабливать себя».
Рассматривая панику как нормальный поведенческий акт, свойственный коллективу людей или животных, мы следуем факту, что в группах животных мы не находим поведения, которое не могло бы быть объяснено как адаптивное в каких-то ситуациях. Однако адаптация работает только в условиях, в которых она возникла в эволюции. Но при наводнении (опять-таки вспомним некрасовского «Деда Мазая и зайцев») или бегстве от стаи гончих собак (вспомним лиса-героя рассказа Э. Сетон-Томпсона по кличке Домино, прибегнувшего к покровительству знакомой
209
девочки) нормальное оборонительное поведение может становиться неадаптивным, а нестандартное решение спасительным.
В заключение имеет смысл сослаться на оценку А. Блума [27, с. 676], который, обсуждая применимость концепции Дюркгейма, пишет: «...социология понимает панику как внешнее по отношению к жизни явление, так же как аберрация отличается от обычного. В соответствии с дюркгеймовской концепцией здоровья и болезненности социального факта паника должна бы рассматриваться как здоровый социальный феномен».
Список литературы
1. Баскин Л.М. Вожаки в группах животных и человека // Социологический ежегодник -2011: Сб. науч. тр. / Ред. и сост. Н.Е. Покровский, Д.В. Ефременко. - М.: ИНИОН РАН: НИУ-ВШЭ, 2011. - С. 52-69.
2. Баскин Л.М. Поведение копытных животных. - М.: Наука, 1976. - 295 с.
3. Баскин Л.М., Скугланд Т. Бдительность и пугливость северных оленей: Популяционные различия // Журнал общей биологии. - М., 2001. - Т. 62, № 1. - С. 92-98.
4. ВойтоловскийЛ.Н. По следам войны: Походные записки, 1914-1917 гг.: В 2-х т. - Л.: Госиздат, 1925. - Т. 1. - 202 с.
5. Дионисий Галикарнасский. Римские древности: В 3-х т. - М.: Рубежи XXI, 2005. - Т. 2. -280 с. - (Историческая библиотека. Античная история).
6. Епанчин Н.Е. На службе трех императоров: Воспоминания. - М.: Журнал «Наше наследие» при участии ГФ «Полиграфресурсы», 1996. - 576 с.
7. Зорина З.А., Полетаева И.И., Резникова Ж.И. Основы этологии и генетики поведения. -М.: Высшая школа, 2002. - 384 с.
8. Краснов П.Н. Душа Армии: Очерки по военной психологии. - Берлин: Медный всадник, 1927. - 158 с.
9. Крушинский Л.В. Эволюционно-генетические аспекты поведения: Избр. тр. - М.: Наука, 1991. - Т. 1. - 258 с.
10. Мантейфель Б.П. Экология поведения животных. - М.: Наука, 1980. - 219 с.
11. Миклухо-Маклай Н.Н. Статьи и материалы по антропологии и этнографии Юго-Восточной Азии и Австралии: Статьи по естественным наукам: Собр. соч. в 6-ти тт. -М.: Наука, 1994. - Т. 4. - 300 с.
12. Павлов И.П. Проба физиологического понимания симптомологии истерии: Избр. произведения. - Л.: Гос. изд. полит. литературы, 1951. - 582 с.
13. Поведение собаки: Пособие для собаководов / Мычко Е.Н., Сотская М.Н., Беленький В. А., Журавлев Ю.В. - М.: Аквариум Принт, 2004. - 400 с.
14. Полибий. Всеобщая история. - М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2004. - 576 с.
15. Рокоссовский К.К Солдатский долг. - М.: Изд-во Мин. обороны СССР, 1968. - 480 с.
16. Симанский П.Н. Паника в войсках. - М.; Л.: Гос. изд. военной литературы, 1929. -182 с.
17. Симонов П.В. Эмоциональный мозг. - М.: Наука, 1981. - 216 с.
18. СлонимА.Д. Экологическая физиология животных: Уч. пособие. - М.: Высшая школа, 1971. - 448 с.
19. Тит Ливий. История Рима от основания города: В 3-х т. - М.: Наука, 1989. - Т. 1. -576 с.
20. Aguirre B.E. Commentary on «Understanding mass panic and other collective responses to threat and disaster»: Emergency evacuations, panic and social psychology // Psychiatry. - L., 2005. - Vol. 68, N 2. - P. 121-129.
210
21. AntonyM.M., Brown T.A., Barlow D.H. Current perspectives of panic and panic disorder // Current directions in psychological science. - Los Angeles (CA), 1992. - Vol. 1, N. 3. -P. 79-82.
22. Barlow D.H. Anxiety and its disorders: The nature and treatment of anxiety and panic. -N.Y.: Guilford press, 1988. - XVII, 698 p.
23. Barlow D.H. Disorders of emotion // Psychological inquiry. - Abingdon, 1991. - Vol. 2, N 1. -P. 58-71.
24. Baskin L., Danell K. Ecology of ungulates: A handbook of species in Eastern Europe and Northern and Central Asia ecology of ungulates. - B.; Heidelberg: Springer, 2003. - XIII, 434 p.
25. Belden J. Still time to die. - Philadelphia (PA): Blakiston co., 1945. - IX, 322 p.
26. Bendersky J. W. «Panic»: The impact of Le Bon's crowd psychology on U.S. military thought // J. of the history of the behavioral sciences. - Malden (MA), 2007. - Vol. 43, N 3. - P. 257283.
27. Blum A. Panic and fear: On the phenomenology of desperation // The sociological quart. -Malden (MA), 1996. - Vol. 37, N 4. - P. 673-698.
28. CanevaliR.C. The «false French alarm»: Revolutionary panic in Baden, 1848 // Central European history. - Cambridge, 1985 - Vol. 18, N. 2. - P. 119-142.
29. Connolly S.J. The «blessed turf»: Cholera and popular panic in Ireland, June 1832 // Irish historical studies. - Dublin, 1983. - Vol. 23, N 91. - P. 214-232.
30. David J., Crane E. The black soldier: From the American revolution to Vietnam. - N.Y.: William Morrow & ra., 1971. - 248 p.
31. Donald I., Canter D. Intentionality and fatality during the King's Cross underground fire // European j. of social psychology. - Chichester, 1992. - Vol. 22, N 3. - P. 203-218.
32. Drickamer L., Vessey S., Jakob E. Animal behavior: Mechanisms, ecology, evolution. -Boston (MA): McGraw-Hill, 2002. - X, 422 p.
33. Durkheim E. The rules of sociological method. - N.Y.: Free press of Glencoe, 1966. - LX, 146 p.
34. Eltinge L. Psychology of war: Lectures. - Fort Leavenworth (KS): Army service schools press, 1918. - 172 p.
35. Ezaki T., Yanagisawa D., Nishinari K. Pedestrian flow through multiple bottlenecks // Physical rev. - N.Y., 2012. - E 86, 026118. - P. 1-7.
36. Freud S. Group psychology and the analysis of the ego. - L.: Hogart press, 1959. - X, 85 p.
37. Glass T.A., Schoch-Spana M. Bioterrorism and the people: How to vaccinate a city against panic // Clinical infectious diseases. - Oxford; Cary (NC), 2002. - Vol. 34, N 2. - P. 217223.
38. Goeschel C. Suicide at the end of the Third Reich // J. of contemporary history. - L., 2006. -Vol. 41, N 1. - P. 153-173.
39. GoffmanE. Behavior in public places: Notes on the social organization of gatherings. - N.Y.: Free press, 1963. - VIII, 248 p.
40. Hamilton D.E. The causes of the banking panic of 1930: Another view // J. of southern history. - Hanover (PA), 1985. - Vol. 51, N 4. - P. 581-608.
41. HelbingD., Buzna L. Self-organized pedestrian crowd dynamics: Experiments, simulations and design solutions // Transportation science. - Hanover (MD), 2005. - Vol. 39, N 1. - P. 1-24.
42. Johnson N.R. Panic and the breakdown of social order: Popular myth, social theory, empirical evidence // Sociological focus. - Haifa, 1987. - Vol. 20, N 3. - P. 171-183.
43. Le Bon G. The crowd: A study of the popular mind. - N.Y.: Viking press, 1960. - XXXIX, 207 p.
44. Marwell G., Oliver P. The critical mass identity: Dynamic categorization processes in collective action: A micro-social theory // Human relations. - L., 1993. - Vol. 52, N 2. -P. 247-273.
211
45. Noyes A.D. A year after the Panic of 1907 // Quart. j. of economics. - Oxford, 1909. -Vol. 23, N 2. - P. 185-221.
46. PickfordM.A. The Panic of 1789 in Touraine // English historical rev. - Oxford, 1911. -Vol. 265, N 104. - P. 703-723.
47. Plamper J. Fear: Soldiers and emotion in early twentieth-century Russian military psychology // Slavic rev. - Champaign (IL), 2009. - Vol. 68, N 2. - P. 259-283.
48. QuaifeM.M. The Panic of 1862 in Wisconsin // The Wisconsin magazine of history. -Madison (WI), 1920. - Vol. 4, N 2. - P. 166-195.
49. Quarantelli E.L. The nature and conditions of panic // American j. of sociology. - Chichester, 1954. - Vol. 60, N 3. - P. 267-275.
50. Shapiro G. Under fire: The stories of Jewish heroes of the Soviet Union. - Jerusalem: Yad Vashem, 1988. - XII, 645 p.
51. Stott C., Reicher S. Crowd action as intergroup process: Introducing the police perspective // European j. of social psychology. - Chichester, 1998. - Vol. 28, N 4. - P. 509-529.
52. TurnerR., Killian L.M. Collective behavior. - Oxford: Prentice-Hall, 1957. - VI, 547 p.
53. Victor J. Satanic cult rumors as contemporary legend // Western folklore. - Long Beach (CA), 1990. - Vol. 49, N 1. - P. 51-81.
54. Wilson E.O. The social conquest of Earth. - N.Y., L.: Liveright, 2012. - VIII, 330 p.
55. Yates H. W. Panic preventions and cures // The Annals of the American academy of political a. social science. - Los Angeles (CA), 1908. - Vol. 31, N 2. - P. 98-112.
212
