CC BY
14
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
И.Г. Троицкий И.С. Пальмов Г.И. Шавельский
Памяти преосвященного Бориса
(бывшего ректора С.-Петербургской Духовной Академии)
Опубликовано:
Христианское чтение. 1901. № 12. С. 926-947.
© Скани рование и создание элекгронного варианга: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указа 11 ием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
Памяти •j’ преосв. Бориса
(бывшаго ректора с.-пѳгербургской академіи).
I. Преосвященный епископъ Борисъ, какъ ученый 1).
JH4HOCTb каждаго человѣка, относительно внѣшняго наблюденія, представляетъ собою какъ бы многогранникъ, съ большемъ или меньшимъ количествомъ I угловъ. Смотря по* тому, съ какой стороны и подъ I какимъ угломъ зрѣнія совершается наблюденіе данной личности, смотря по этому высказывается о ней то или иное сужденіе. Соотвѣтственно этому, и о личности преосвященнаго Бориса могутъ высказываться разныя суждейія, смотря по тому, съ какой стороны больше наблюдали и больше знаютъ его личность. Мнѣ, какъ сотруднику «Церковнаго Вѣстника», ведшему въ немъ въ 1884.—1888 гг. отдѣлъ обозрѣнія журналовъ, а потомъ, съ 1894 г. по сіе время, состоящему помощникомъ редактора, пришлось наблюдать личность называвшагося въ мірѣ Владиміра Плотникова, а потомъ архимандрита и епископа Бориса, со стороны его ученой и литературной дѣятельности. А потому я и осмѣливаюсь сказать нѣсколько словъ о его личности съ этой именно точки зрѣнія.
Въ исторіи русской церкви, въ ряду русскихъ іерарховъ, имя преосвященнаго Бориса сохранится для памяти потомства, какъ имя «ученаго іерарха». Несмотря на сравнительно непродолжительный періодъ дѣятельности и несмотря на то,
*) Всѣ три рѣчи произнесены на академ. собраніи 29 окт., посвященномъ памяти почившаго іерарха. См. „Церк. Вѣстникъ“ № 44.
іто чисто-ученая дѣятельность его соединялась съ дѣятельностію общественной и служебной, онъ оставилъ послѣ себя (длинный рядъ болѣе или иѳнѣе цѣнныхъ и обстоятельныхъ изслѣдованій по очень многинъ и разнообразнымъ вопросамъ '). Въ своихъ ученыхъ трудахъ преосвященный Борисъ является то ученымъ филологомъ, то церковнымъ историкомъ, то метафизикомъ, то апологетомъ, то экзегетомъ, то пасторалистомъ, то моралистомъ. Его статьи по разнымъ отраслямъ науки можно встрѣтить и въ «Филологическихъ запискахъ», и въ «Томскихъ Епархіальныхъ Вѣдомостяхъ», и въ «Руководствѣ для сельскихъ пастырей», и въ «Чтеніяхъ въ обществѣ любителей духовнаго просвѣщенія», и въ «Православномъ обозрѣніи», и въ «Вѣрѣ и Разумѣ» и наконецъ въ академическихъ органахъ всѣхъ четырехъ академій, съ которыми преосвященный Борисъ имѣлъ то или иное соприкосновеніе. Изъ отдѣльныхъ изслѣдованій преосвященному Борису принадлежатъ: «О сравнительной миѳологіи Макса Мюллера (изложеніе и критика новѣйшей лингвистической теоріи миѳовъ); «Главныя черты арійской доисторической культуры по даннымъ сравнительнаго языкознанія»; «Объ изученіи исторіи просвѣщенія вообще и исторіи литературы въ особенности»; «Исторія христіанскаго просвѣщенія въ его отношеніи къ древней греко-римской образованности», въ трехъ выпускахъ (1885 г., 1890 и 1892 г.); «Космологія или метафизическое ученіе о мірѣ», въ двухъ выпускахъ (1888 и 1889 гг.); «Задачи метафизики»; «Вопросъ о началѣ міра» (апологетическое изслѣдованіе); «О невозможности чисто-физіологическаго изъясненія душевной жизни»; «Опытъ объясненія XLIX гл. книги Бытія, съ обращеніемъ особаго вниманія на апологетическое ея значеніе»; «Записки по пастырскому богословію, въ четырехъ выпускахъ (1891—1892 гг.), а также его слова и рѣчи, печатавшіяся на страницахъ Церковнаго Вѣстника, изъ которыхъ нѣкоторыя имѣютъ характеръ небольшихъ ученыхъ богословскихъ разсужденій на разныя темы. Конечно, эти довольно многочисленныя изслѣдованія ученаго автора не всѣ имѣютъ одинаковую научную цѣнность, но тѣмъ не менѣе каждое изъ нихъ свидѣтель-
ствуетъ о его широкой эрудиціи, высокомъ умственномъ развитіи, умѣньи понять предметъ и разобраться въ ученомъ матеріалѣ. Владѣя основательнымъ знаніемъ какъ новѣйшихъ, такъ и классическихъ языковъ, преосвященный Борисъ, конечно, довольно скоро и легко находилъ нужныя литературныя пособія. Но нужно было имѣть хорошо дисциплинированный и аналитическій умъ, какимъ онъ владѣлъ, для того, чтобы такъ легко и скоро разбираться въ этихъ пособіяхъ, опредѣлять изъ научную пригодность, брать изъ нихъ только существенное, какъ это видимъ въ его ученыхъ трудахъ. Изъ всѣхъ названныхъ ученыхъ трудовъ преосвященнаго Бориса самымъ выдающимся является его сочиненіе «Исторія христіанскаго просвѣщенія, въ его отношеніи къ древней греко-римской образованности», въ трехъ выпускахъ (1885 г., 1890 и 1892 гг.), обнимающихъ время отъ начала христіанства до паденія Константинополя (1453 г.). Въ этомъ сочиненіи, которое могло бы составить честь любому европейскому историку, ученый авторъ, вмѣстѣ съ знаніемъ новѣйшей литературы, обнаруживаетъ обширное знаніе святоотеческой и классической литературъ, что дѣлаетъ этотъ трудъ его особенно цѣннымъ для русскихъ читателей. Въ данномъ случаѣ онъ какъ бы приближается къ тому идеалу христіанскаго ученаго, который предносился сознанію тѣхъ просвѣщенныхъ отцовъ и учителей церкви, о которыхъ онъ трактуетъ въ своемъ сочиненіи, которые съ знаніемъ божественныхъ и церковныхъ писаній соединяли знаніе греческихъ и латинскихъ философовъ и поэтовъ.
Разнообразіе тѣхъ научныхъ вопросовъ, какихъ касался преосвященный Борисъ въ своей ученой литературѣ, можетъ показаться кому-либо признакомъ его ученаго диллетантства. Но въ дѣйствительности это не такъ. При внимательномъ ознакомленіи съ трудами преосвященнаго автора, нельзя не придти къ тому заключенію, что это разнообразіе темъ имѣло своимъ основаніемъ не ученое диллетантство и не внѣшнія побужденія, а внутренніе запросы его собственнаго сознанія.' Между разнообразными научными темами, какихъ касался преосвященный Борисъ, замѣчается внутренняя связь, такъ что раскрытіе всѣхъ ихъ сводится, строго говоря, къ раскрытію одной общей темы, которую можно формулировать какъ «раціонально-историческое оправданіе христіанства». Авторъ, видимо, пережилъ въ своемъ сознаніи послѣдовательный рядъ
тревожныхъ вопросовъ относительно разныхъ пунктовъ христіанскаго вѣроученія, стараясь найти для нихъ разрѣшеніе въ актахъ сомосознанія и данныхъ положительнаго знанія. И, согласно слову Христа Спасителя: «ищите и обрящете» (Матѳ. VII, 7) и: «грядущаго ко Мнѣ не изжену вонъ» (Іоан. VI, 37), онъ нашелъ это оправданіе христіанства,—выработалъ цѣльное міровоззрѣніе, въ которомъ данныя современной науки и христіанскаго Богословія расположились какъ бы въ видѣ стройной и величественной пирамиды. Фундаментъ этой пирамиды зиждился на положительномъ знаніи, а ея вершина освѣщалась свѣтомъ истины Христовой. При такомъ духовномъ укладѣ, сознаніе этого христіанскаго мыслителя заключало въ себѣ in potentia предрѣшеніе болѣе или менѣе каждаго вопроса, такъ или иначе соприкасающагося съ христіанскимъ міровоззрѣніемъ. А потому понятно, когда обстоятельства службы или запросы времени заставляли его высказаться по тому или иному вопросу, онъ скоро находилъ въ пережитыхъ имъ фактахъ сознанія нужныя апперцепціи, и такимъ образомъ довольно быстро изъ-подъ его пера выходили одно га другимъ его отдѣльныя изслѣдованія.
Вотъ, какою представляется личность преосвященнаго Бориса, при наблюденіи ея со стороны ученой дѣятельности почившаго. Какъ видно отсюда, преосвященный Борисъ стремился къ идеаламъ знанія и разума, но въ то же время стремился согласовать эти идеалы съ идеалами христіанства. Онъ стремился къ тому, къ чему стремились просвѣщенные отцы и учители церкви вселенской, просвѣщенные іерархи церкви русской, къ чему стремились прежде, стремятся и теперь дѣятели академической науки. Вѣчная ему память!
Проф. Иванъ Троицкій,
II. Нѣкоторыя воспоминанія о преосвященнѣйшемъ епископѣ Борисѣ.
Вступая на эту каѳедру, почти неожиданно даже для самого себя, съ цѣлію почтить добрымъ воспоминаніемъ приснопамятнаго святителя и благостнаго нашего бывшаго начальника; преосвященнѣйшаго Бориса, я долженъ предварительно сдѣлать одну необходимую оговорку. Личность преосвященнѣй-
шаго Бориса — по моему убѣжденію — принадлежитъ къ числу замѣчательныхъ, во всякомъ случаѣ незаурядныхъ дѣятелей духовнаго просвѣщенія въ нашемъ отечествѣ за послѣднюю, почти цѣлую, четверть истекшаго (XIX) столѣтія. Поэтому характеристикѣ его личности слѣдовало бы посвятить и не такое скороспѣлое воспоминаніе, какое по необходимости я вынуждаюсь сдѣлать теперь (да позволятъ мнѣ откровенность!) подъ нравственнымъ давленіемъ нашей академической молодежи. Не буду скрывать отъ достопочтеннаго собранія, что иниціатива настоящихъ поминокъ принадлежитъ именно этой академической молодежи, ея безкорыстной и беззавѣтной любви къ своему бывшему благостному начальнику, и подсказано добрымъ, искреннимъ ея желаніемъ почтить память того, кто къ ней самой пламенѣлъ любовію любящаго отца, сердечно заботившагося о воспитаніи своихъ чадъ и потому не останавливавшагося иногда ни передъ собственными лишеніями и самоограниченіями ради общаго блага, ни предъ строгими внушеніями о памятованіи каждымъ питомцемъ своего нравственнаго долга въ виду важнаго жизненнаго назначенія студента высшей православной духовной школы. Передъ вашею, гг. студенты, любовью къ почившему нашему общему начальнику безсиленъ былъ я отказываться р ѣ пЛі т е л ь н о отъ того участія, какое вы предложили мнѣ въ настоящемъ поминальномъ торжествѣ, несмотря ни на краткость времени для необходимой подготовки, ни на сложность многихъ другихъ моихъ служебныхъ и нравственныхъ обязанностей, ни на личное мое собственное желаніе посвятить памяти почившаго святителя нѣчто болѣе достойное, чѣмъ настоящее скороспѣлое воспоминаніе, какое, однако, рѣшаюсь предложить нынѣшнему достопочтенному собранію. Говорю это отчасти для того, чтобы нѣкоторую долю отвѣтственности за несоотвѣтствіе моей рѣчи ожиданіямъ настоящаго собранія возложить и на васъ. Не буду, конечно, считать и себя свободнымъ отъ возможныхъ упрековъ въ слабомъ исполненіи принятой мною на себя задачи и прошу напередъ извиненія въ томъ, что въ своей рѣчи я не хочу претендовать ни на полную характеристику личности въ Бозѣ почившаго преосв. .Бориса, ни на фактическія подробности изъ его жизни и дѣятельности, ни на полноту даже личныхъ своихъ воспоминаній ивъ его жизни и своихъ отношеній къ нему. Но я хочу воспроизвести только
нѣкоторые случаи изъ личныхъ своихъ воспоминаній о преосв. Борисѣ и комментировать ихъ съ точки зрѣнія не своего субъективнаго ихъ пониманія, а съ точки зрѣнія данныхъ его общаго міровоззрѣнія и настроенія.
Мое первое знакомство съ преосв. Борисомъ относится еще ко времени нашей общей студенческой юности. Заочно я узналъ его какъ Владиміра Владиміровича Плотникова еще на студенческой скамьѣ. Онъ — сверстникъ мой по академическому курсу (хотя и по другой академіи), и мои товарищи по семинаріи, поступившіе въ казанскую дух. академію, съ большими похвалами отзывались тогда о своемъ новомъ акад. товарищѣ Плотниковѣ. Впослѣдствіи же нѣкоторые изъ авторитетныхъ наставниковъ казанской академіи говорили о бывшемъ студентѣ Вл. Вл. Плотниковѣ такъ, что въ цѣломъ рядѣ академическихъ курсовъ студентъ Плотниковъ былъ предметомъ особаго вниманія преподавателей, которые хотѣли всячески задержать его при академіи по окончаніи имъ курса *). И когда онъ окончилъ курсъ, то ему, дѣйствительно, предложена была академическая приватъ-доцентура по русской словесности, за неимѣніемъ въ академіи другой штатной каѳедры. Но лучшій въ курсѣ магистрантъ, неожиданно для всѣхъ, предпочелъ - было избрать себѣ другую карьеру. Подъ вліяніемъ живыхъ въ Казани (вслѣдствіе ея отчасти пограничнаго положенія между христіанской Русью и языческой и мусульманской Азіей) примѣровъ миссіонерскихъ подвиговъ, подъ вліяніемъ духовной среды, созданной тамъ главнымъ образомъ незабвеннымъ Н. И. Ильмин-скимъ, подъ вліяніемъ въ частности сношеній съ отдаленной Японіей, гдѣ подвизался и въ настоящее время съ самоотверженіемъ подвизается на миссіонерскомъ поприщѣ нашъ неутомимый апостолъ Японіи преосв. Николай, подъ всѣми этими и другими благодатными вліяніями, окружавшими въ Казани даровитаго, идеально настроеннаго и жаждавшаго
*) Любопытно сопоставить съ этимъ мнѣніе пок эннаго архіепископа херсонскаго Никанора о молодомъ инокѣ Борисѣ, вскорѣ по принятіи послѣднимъ иночества. Въ разговорѣ, лично мнѣ сообщенномъ N, онъ просилъ одну высокопоставленную и близко стоящую къ центральному управленію духовнаго вѣдомства особу — «охранять» молодого инока Бориса, какъ «силу въ умственномъ и нравственномъ отношеніи недюжинную и подающую большія надежды въ будущемъ».
подвиговъ Вл. Вл. Плотникова, создалось у него стремленіе идти на миссіонерскій подвигъ въ отдаленную Японію. Съ цѣлію уясненія себѣ путей къ осуществленію своего намѣренія онъ прибылъ въ Петербургъ тотчасъ по окончаніи имъ академическаго курса въ іюнѣ 1880 г., и тогда-то мнѣ впервые посчастливилось съ нимъ познакомиться лично въ стѣнахъ нашей академіи, въ тѣхъ жилыхъ комнатахъ, въ которыхъ я продолжалъ еще оставаться по окончаніи академіи, дожидаясь рѣшенія своей участи относительно командировки за границу и подготовленія къ будущей своей профессорской дѣятельности. Передъ мною предсталъ тогда молодой, высокій и сухой по внѣшнему виду товарищъ по курсу, въ высшей степени скромный (до застѣнчивости), деликатный въ обращеніи, котораго какъ будто даже стѣсняла наша предупредительность въ отношеніи къ нему, а идеализація имъ предстоявшаго ему жизненнаго подвига производила на всѣхъ насъ впечатлѣніе чего-то изъ ряда вонъ выходящаго, казалось — необычнаго въ годы жизнерадостной, полной всякихъ даже несбыточныхъ мечтаній, юности. Талантливый и готовившійся къ ученой дѣятельности лучшій магистрантъ академіи собирался ѣхать въ качествѣ простого миссіонера въ малоизвѣстную еще въ то время у насъ Японію! Но мы, конечно, не знали движеній и образа мыслей юнаго ревнителя миссіонерскихъ подвиговъ и потому съ изумленіемъ смотрѣли на его неутолимую жажду подвиговъ. А въ дѣйствительности эта жажда подвиговъ была у него глубокая, непонятная только для лицъ другого круга интересовъ, привыкшихъ нерѣдко односторонне относиться къ разномыслію другихъ съ точки зрѣнія своихъ спеціальныхъ воззрѣній или подчасъ модныхъ господствующихъ воззрѣній времени и пр. Почившій святитель нашъ Борисъ уже и тогда, въ годы студенческой юности, намѣтилъ себѣ тотъ путь самоотреченія, который старался осуществить въ теченіе всей своей послѣдующей жизни. Правда, хлопоты Вл. Бл. Плотникова въ то время о поступленіи въ японскую миссію почему-то не увѣнчались успѣхомъ, и онъ, отказавшись отъ предложенія занять академическую приватъ-доцентуру по русской словесности, рѣшился ѣхать въ свою родную томскую семинарію на свой спеціальный академическій предметъ (по русской словесности и соединеннымъ съ нею въ семинаріи предметамъ) и оставался тамъ въ теченіе 4 лѣтъ до авг. 1884 г.. Однако, живя
и въ Томскѣ, молодой преподаватель семинаріи не покидалъ своихъ ученыхъ академическихъ занятій: онъ готовилъ свой магистерскій трудъ и доставлялъ для печати статьи не только въ «Томскія Епарх. Вѣд.», но въ «Филол. Записки» и др. Когда за смертію многообѣщавшго преподавателя метафизики въ казанской академіи П. А. Милославскаго освободилась его каѳедра, то вакантную каѳедру совѣтъ академіи предложилъ Вл. Вл. Плотникову. Съ августа 1884 г. онъ занималъ эту каѳедру до октября 1886 г., когда по постриженіи въ монашество (29 марта 1886 г.) и возведеніи въ санъ архимандрита назначенъ былъ въ инспекторы моск. дух. академіи съ предоставленіемъ ему вакантной каѳедры «Введенія въ кругъ богословскихъ наукъ». Я не берусь характеризовать его профессорскую дѣятельность въ академіяхъ казанской и московской: пусть сдѣлаютъ это со временемъ люди болѣе мепя компетентные въ тѣхъ наукахъ, какія преподавалъ преосв. Борисъ и по которымъ онъ оставилъ свои ученые и научно-популярные труды. Меня въ данный моментъ интересуетъ его нравственная личность, поскольку она обнаруживалась во внѣшней практической его дѣятельности. Въ этомъ отношеніи онъ и въ разсматриваемый періодъ времени, т. е. и въ Казани, и въ Сергіевомъ посадѣ, былъ тѣмъ же, какимъ мы его узнали впослѣдствіи въ бытность его у насъ начальникомъ: свойственная ему доброта, благожелательность, неустанный трудъ и подвиги во имя исполненія своего служебнаго и нравственнаго долга, въ частности вѣра въ добрыя стремленія учащейся молодежи, терпимость къ разномысліямъ другихъ, но и рѣшительное подчасъ противодѣйствіе неправеднымъ дѣйствіямъ другихъ,—вотъ тѣ внѣшнія обнаруженія въ дѣятельности почившаго преосв. Бориса, какія—по словамъ свидѣтелей его казанской-и московской жизни—были отличительными его особенностями въ Казани и Сергіевомъ посадѣ. Мнѣ лично не пришлось видѣть архимандрита Бориса въ то время, когда онъ жилъ въ Сергіевомъ посадѣ. Но о его послѣдующемъ пребываніи въ Кіевѣ, когда онъ, по желанію приснопамятнаго кіевскаго митр. Платона, былъ перемѣщенъ изъ московской академіи (въ 1888 году) на должность ректора кіевской семинаріи, мнѣ извѣстны нѣкоторыя, можетъ быть не лишенныя интереса, фактическія подробности.
Въ Кіевѣ преосв. Борисъ (въ то время еще архимандритъ) оставался въ теченіе 4 лѣтъ до авг. 1892 года и за все
это время—по его собственнымъ словамъ—пользовался самою теплою отеческою любовію владыки-митр. Платона. Кто зналъ и слышалъ когда-либо этого неустаннаго проповѣдника Христовой любви, тотъ ясно могъ понимать, почему онъ возлюбилъ и приблизилъ къ себѣ и нашего благостнаго о. Бориса, въ то время архимандрита. Самъ преосв. Борисъ всегда вспоминалъ періодъ своего кіевскаго служенія какъ время, рѣшительно вліявшее на ходъ его внутренняго духовнаго развитія, благодаря близости и общенію его съ родственною ему по духу нравственною атмосферою тогдашняго Кіева. Кромѣ любви митр. Платона и многочисленныхъ почитателей послѣдняго, преосв. Борисъ имѣлъ случай пользоваться въ Кіевѣ общеніемъ любви гонимаго въ то время у себя на родинѣ, столь же благостнаго и любвеобильнаго, какъ и онъ самъ, митр. сербскаго Михаила. Начавшаяся ихъ дружба сначала въ Москвѣ и потомъ въ Кіевѣ не прекращалась и впослѣдствіи, когда сербскій владыка-митрополитъ вновь въ 1889 году съ подобающею славою былъ возвращенъ на свою родину въ Сербію и на свою бѣлградскую каѳедру. Я лично былъ свидѣтелемъ той любви и уваженія, Ъакія питалъ къ нашему «доброму» о. Борису приснопамятный сербскій святитель, пользовавшійся самъ высокимъ нравственнымъ авторитетомъ не только у себя на родинѣ, не только въ Россіи, гдѣ онъ былъ столь же популяренъ, какъ и самые выдающіеся іерархи нашей отечественной церкви, но и на всемъ православномъ востокѣ и даже инославномъ (преимущественно славянскомъ) западѣ. Подъ вліяніемъ тѣсной дружбы и братскаго общенія съ сербскимъ святителемъ завязалась между ними та духовная связь, которая въ ихъ лицѣ являлась какъ бы живымъ олицетвореніемъ единенія двумъ православныхъ автокефальныхъ церквей-сербской и русской. ІІо крайней мѣрѣ, по словамъ самого преосв; Бориса, духовное общеніе съ сербскимъ святителемъ, поддерживаемое потомъ взаимною перепиской, сообщило ему и возвышенное христіанское настроеніе, и данныя о жизни родственной страны (Сербіи) и единовѣрной церкви, и вообще воспитывало его въ идеализаціи имъ своего пастырскаго и патріотическаго долга. Затѣмъ, въ кіевскій періодъ служенія о. Бориса былъ знакомъ ему другой изгнанникъ изъ своей родной и родственной намъ земли, беззавѣтно любившій свой бѣдный угнетенный въ австрійской Галичинѣ русскій народъ и за
свою любовь къ нѳму претерпѣвшій и темничное заключеніе, и поношенія со стороны враговъ своего народа, и наконецъ изгнаніе, прот. I. Гр. Наумовичъ. Въ кругу этихъ-то и подобно имъ настроенныхъ людей имѣлъ случаи вращаться и нашъ почившій владыка Борисъ; въ этой идеальной атмосферѣ онъ всегда воспринималъ своею чуткою, отзывчивою ко всему доброму, душею идеальное настроеніе среды, и таившаяся въ немъ искра Божія готовилась превратиться въ пламя огня, который и согрѣвалъ его въ минуты жизненныхъ испытаній, скорбей и физическихъ болѣзней, постепенно и незамѣтно разрушавшихъ его слабый организмъ. А цѣлая, такъ сказать, историческая обстановка «славнаго» и «сѣдого» Кіева, въ связи съ тѣмъ, что онъ ранѣе пережилъ и перечувствовалъ въ стѣнахъ исторической Троице-Сергіевой лавры, а еще ранѣе—въ прославленной геройскими подвигами строителей и защитниковъ Русской земли отъ «невѣрныхъ» Казани,—вся эта цѣпь историческихъ событій, прославившихъ нашу православную Русь, поддерживала въ немъ то идеальное настроеніе, какое создавалось въ немъ постепенно подъ вліяніемъ школы, счастливой среды, при собственной его воспріимчивости ко всему доброму, возвышенному, святому...
Изъ Кіева, въ августѣ 1892 года, архимандритъ Борисъ переведенъ былъ на службу въ Петербургъ, гдѣ до 30 октября этого года состоялъ старшимъ цензоромъ Духовно-Цензурнаго Комитета и одновременно членомъ Учебнаго Комитета при Св. Синодѣ, а съ 30 октября становится во главѣ управленія нашей академіей въ качествѣ ея ректора. Слишкомъ еще живо въ памяти у всѣхъ насъ его, даже первое, ректорское служеніе въ нашей академіи, продолжавшееся съ небольшимъ годъ (до 2 декабря 18s>3 г.), чтобы являлась надобность воспроизводить характеристическія особенности его учено-административной и воспитательной здѣсь дѣятельности въ данный періодъ времени. И потому я не буду останавливаться на этомъ, какъ уже общеизвѣстномъ, а перейду къ мѣсту его послѣдующаго служенія въ Константинополѣ.
Въ Константинополь нашъ бывшій о. ректоръ архим. Борисъ, въ качествѣ настоятеля русской посольской церкви, отправился въ концѣ 1893 года и оставался тамъ до 17 февраля 1899 г., слѣд. болѣе пяти лѣтъ онъ пробылъ въ близкомъ сердцу каждаго православнаго Царѳградѣ. Нынѣшній Константинополь конечно не то, что Константинополь временъ св. I. Златоуста,
импер. Юстиніана, патр. Фотія и Константинополь послѣдующихъ столѣтій существованія самостоятельной Византіи. Тогда онъ блисталъ роскошью православныхъ церквей, былъ не только столицею свободной имперіи, но и столицею (въ религіознонравственномъ отношеніи) всего православнаго христіанскаго міра, куда за нравственною помощію и за разрѣшеніемъ вопросовъ религіозно-нравственной и отчасти политической жизни обращались, въ нужные моменты, многіе православные и даже иновѣрные народы востока и запада. Съ покореніемъ его турками многое въ немъ существенно измѣнилось. Прежде всего померкла внѣшняя слава православнаго Цареграда, хотя историческія традиціи о первенствѣ Константинополя въ ряду другихъ каѳедральныхъ городовъ православныхъ автокефальныхъ церквей востока, перенесенныя нашими предками на Москву («третій Римъ») и фактически теперь остающіяся въ Петербургѣ, идеально и канонически связываются съ Константинополемъ. Но все-таки здѣсь уже шѣтъ гражданско-политической опоры для возвышенія авторитета . мѣстнаго православнаго патріарха, благодаря чему онъ ранѣе, въ періодъ вселенскихъ соборовъ, былъ возвышенъ на степень патріарха «второго Рима», «поелику» это быдъ «градъ царя и синклита». Нѣтъ теперь былой славы и блеска столицы христіанскаго царства. Еще и теперь—и св. Софія, и храмъ св. Апостоловъ, столь памятные намъ по славнымъ историческимъ воспоминаніямъ, и другія православныя христіанскія святыни Константинополя находятся въ рукахъ мусульманскихъ. Цѣлый видъ города, приводящій (съ Босфора и Мраморнаго моря) въ восторгъ каждаго путешественника, носитъ общій характеръ мусульманскій: минареты мечетей доминируютъ надъ всѣмъ славнымъ прошлымъ древняго города. Впрочемъ, не внѣшняя сторона города насъ должна интересовать въ настоящее время, а тѣ внутреннія культурныя отношенія, въ которыя былъ поставленъ прибывшій сюда нашъ бывшій ректоръ и новый настоятель русской посольской церкви въ Константинополѣ, о. архим. Борисъ.
Прежде всего, конечно, онъ долженъ былъ съ самаго начала опредѣлить свои отношенія къ составу русскаго посольства въ Константинополѣ. И эти отношенія съ перваго же раза стали вполнѣ корректныя; мало того, новый настоятель скоро завоевалъ себѣ симпатіи всѣхъ, кто имѣлъ возможность входить съ нимъ въ какія-либо отношенія. Оба
посла (бывшій А. И. Нелидовъ и настоящій И. А. Зиновьевъ) первые подавали примѣръ своего уваженія къ о. настоятелю, были его не только добрыми знакомыми, посѣщавшими лично, къ тому и нерѣдко, скромныя его келліи, но гораздо больше того — они цѣнили въ немъ недюжинную нравственную силу, которая возвышала его надъ окружавшею средою. Поэтому, кромѣ многихъ другихъ знаковъ вниманія къ своему о. настоятелю, и прежній нашъ константинопольскій посолъ (А. И. Нелидовъ) и настоящій (И. А. Зиновьевъ), какъ только узнали о хиротоніи о. Бориса во епископа, поспѣшили съ выраженіемъ своихъ искреннихъ привѣтствій и подношеніемъ ему драгоцѣнныхъ своихъ даровъ: первый прислалъ изъ Рима мозаическую икону Спасителя, а второй—драгоцѣнную, украшенную брилліантами, панагію. И всѣ остальные члены русскаго посольства и немалочисленные представители русской колоніи и учрежденій въ Константинополѣ — русскаго археологическаго института, больницы, подворій русскихъ аѳонскихъ монастырей и скитовъ и многіе случайные туристы и паломники къ святымъ мѣстамъ востока — всѣ съ любовію и уваженіемъ отзывались о достойномъ представителѣ русской церкви въ нын. турецкой столицѣ. А одинъ интеллигентный грекъ, постоянно проживавшій въ Константинополѣ и по дѣламъ своей службы пріѣзжавшій иногда въ Петербургъ, говорилъ мнѣ однажды о своемъ впечатлѣніи отъ новаго настоятеля русской посольской церкви: «ото еТѵаі т; ауугХг/г] фоэд!
Затѣмъ, современный Константинополь представляетъ собою въ религіозномъ отношеніи центръ вѣроисповѣдной борьбы равныхъ народностей, населяющихъ и извнѣ почти отовсюду вторгающихся въ предѣлы турецкой имперіи. Представитель русской церкви здѣсь на мѣстѣ обязанъ также опредѣлить свои #тношенія и къ этимъ мѣстнымъ жизненнымъ явленіямъ. Сохраняя самыя лучшія отношенія съ православной греческой патріархіей и ея представителями, начиная отъ патріарховъ и митрополитовъ, поддерживая связи съ болгарской экзархіей въ лицѣ ея достойнаго представителя нынѣшняго экзарха Іосифа, о. Борисъ пользовался среди нихъ полнымъ уваженіемъ, вполнѣ нриличествующимъ представителю православной русской церкви. Патріархи греческіе —бывшіе Анѳимъ VII-и Константинъ V и пын. Іоакимъ III, а также бывшій іерусалимскій патр. Никодимъ были его добрыми собесѣдниками и даже корреспондентами. И всѣ единовѣрцы наши съ любовію
60
провожали его, когда онъ получилъ изъ Константинополя новое вторичное назначеніе на постъ ректора нашей петербургской академіи. Трогатальны были эти проводы о. Бориса 1), и оии свидѣтельствовали, насколько авторитетъ представителя русской церкви въ Константинополѣ успѣлъ подчинить своему вліянію разнообразныя теченія въ церковной политикѣ нашихъ единовѣрцевъ за границей и насколько умиротворяющее его вліяніе оставило свой благотворный слѣдъ въ существующихъ нашихъ отношеніяхъ къ единовѣрнымъ церквамъ востока. Всѣ видѣли и чувствовали нравственную силу представителя русской церкви и подчинялись обаянію его нравственной личности.
Помимо двухъ православныхъ представителей въ Кон-стантйнополѣ-греческой патріархіи и болгарской экзархіи, тамъ есть много представителей и другихъ вѣроисповѣдныхъ христіанскихъ общинъ: тамъ есть и армяне-григоріане, и армяне-католики, пришлые римско-католики или паписты, и вступившіе съ ними въ унію мѣстные христіане; есть тамъ разныхъ фракцій протестанты со включеніемъ прибывшихъ изъ-за океана американскихъ методистовъ, которые на берегахъ Босфора основали «коллегію» (Robert college) гдѣ обу-* чаютъ между прочимъ и нашихъ единовѣрцевъ, не только изъ Константинополя, но и изъ равныхъ другихъ мѣстъ Балканскаго полуострова. Всѣ инославные представители соперничаютъ здѣсь другъ съ другомъ въ пропагандѣ своего ученія и въ привлеченіи на свою сторону прозелитовъ изъ православныхъ. Представитель русской церкви лишенъ возможности активно помогать своимъ единовѣрцамъ и парализовать вредныя дѣйствія инославныхъ пропагандистовъ. Но онъ имѣетъ право слѣдить за этими движеніями и своимъ нравственнымъ авторитетомъ способствовать ослабленію ихъ вредныхъ д..фл православія дѣйствій. ІІреосв. Борисъ глубоко интересовался и этою стороною дѣла. Для него востокъ православный былъ не пустымъ звукомъ, не окаменѣвшимъ отъ времени и неблагопріятныхъ внѣшнихъ условій остаткомъ славной старины, а ясивымъ, только стѣсненнымъ въ своемъ существованіи, орга-
*) Описаніе этихъ проводовъ было въ свое время напечатано какъ въ греческихъ, такъ и въ славянскихъ газетахъ константинопольскихъ, а также и въ нашемъ академическомъ «Церк. Вѣстникѣ» за 1899 г (№№ 12, 14).
ниэмомъ, частію живого цѣлаго православннаго міра. Долговременное рабство наложило на этотъ востокъ отпечатокъ гнета и страданій, даже искалѣчило многія стороны его нравственной сущности, но все-таки не уничтожило его. И наша забота—не бросать его на произволъ судьбы, еще болѣе—не увеличивать его ранъ, а залѣчивать ихъ; но для этого необходимо прежде всего поставить діагнозъ болѣзни, познакомиться основательно съ его прошлымъ и настоящимъ положеніемъ. Прошлое востока почившій преосв. Борисъ старательно изучилъ еще до отправленія своего на востокъ и результаты своего изученія представилъ между прочимъ въ своихъ многосодержатѳльныхъ трудахъ: «Исторія христіанскаго просвѣщенія въ его отношеніи къ древней греко-римской образованности» въ трехъ большихъ выпускахъ (1885, 90 и 92 гг.), обнимающихъ время отъ начала христіанства до паденія Константинополя. А современное положеніе востока онъ опытно познавалъ въ періодъ своего служенія на востокѣ. Живя въ Константинополѣ, онъ не довольствовался одними только константинопольскими своими наблюденіями и книжными изученіями на мѣстѣ, а провѣрялъ свои изученія во время путешествій по разнымъ достопримѣчательнымъ мѣстамъ православнаго востока. Онъ былъ и на св. горѣ Аѳонской, и въ святомъ градѣ Іерусалимѣ у Живоноснаго Гроба Господня, и въ другихъ мѣстахъ Палестины. Онъ ѣздилъ во всѣ эти мѣста не только какъ простой паломникъ, но и какъ глубокій созерцатель судебъ православія въ колыбели его развитія,—провѣрялъ и расширялъ свои прежнія познанія, и отсюда научился цѣнить все имъ видѣнное и изученное не съ точки зрѣнія шаблонныхъ отзывовъ поверхностныхъ туристовъ, а на основаніи строго провѣренныхъ личныхъ наблюденій и соотвѣтствія ихъ фактическимъ даннымъ исторіи и современности. Востокъ былъ для меня серьезной школой, — говаривалъ почившей нашъ святитель. Въ своей прощальной къ намъ рѣчи (11 февф. 1901 г.) преосв. Борисъ между прочимъ говорилъ: «Жизнь на востокѣ не только содѣйствовала замѣтному улучшенію моего здоровья, по принесла мнѣ и большую нравственную пользу: въ тиши уединенія и безмолвія, для котораго были тамъ благопріятныя условія, я научился лучше понимать и выше всего цѣнить то «единое на потребу», которое Христосъ Спаситель называетъ «благою частію, яже не отымется» (Лук.
X, 42)'). А въ своихъ частныхъ устныхъ бесѣдахъ онъ откровенно говорилъ объ этомъ и подробнѣе. На Востокѣ—говорилъ онъ—я расширилъ свой умственный багажъ новыми весьма интересными, полезными и необходимыми въ особенности для православнаго богослова свѣдѣніями по исторіи мѣстной церковной жизни, столь неясными даже и для богословски-образованныхъ у насъ людей, познакомился съ церковнобогослужебной практикой православныхъ помѣстныхъ церквей, научился сознательнѣе любить свое родное но сравненію съ нимъ чужого, но гдѣ нужно отдавалъ должное и чужому; для меня яснѣе стало теперь, какъ мы должны вести себя на востокѣ, какія задачи и цѣли ставить себѣ и какъ направлять свою дѣятельность; я научился цѣнить и уважать даже самые слабые проблески любви нашихъ единовѣрцевъ къ святому историческому ихъ паслѣдію, не отрицать ихъ историческихъ заслугъ и не преувеличивать ихъ недостатковъ, а подвинутъ былъ къ соглашенію ихъ, въ дѣйствительности, общихъ съ нашими духовныхъ интересовъ, и т. д. Уже изъ этихъ общихъ отзывовъ почившаго преосв. Бориса можно видѣть, какіе серьезные вопросы ставила нашему представителю въ Константинополѣ восточная школа. И эта школа, въ дѣйствительности, много повліяла на ходъ его внутренняго духовнаго развитія. 11о крайней мѣрѣ, для меня лично это было очень замѣтно, когда я сравнивалъ возвратившагося къ намъ изъ Константинополя о. Бориса съ тѣмъ, чтб онъ былъ до отправленія своего въ Константинополь. Умудренный опытомъ своей внутренней духовной работы надъ самимъ собою, съ значительно расширеннымъ умственнымъ кругозоромъ вслѣдствіе изученія и личныхъ наблюденій многоразличныхъ сторонъ прошлой и современной жизни востока и постоянно соприкасающагося съ нимъ запада, съ яснымъ сознаніемъ духовныхъ нуждъ православнаго востока и традиціонныхъ отношеній къ нему православной Россіи, съ болѣе опредѣленнымъ представленіемъ и о нуждахъ самой русской церкви, терпимый къ разномысліямъ другихъ, безъ существенной однако же уступки имъ въ виду своихъ собственныхъ убѣжденій, съ любовью и благожелательностью ко всему доброму,— онъ прибылъ снова въ нашу академическую среду въ качествѣ начальника. Какимъ онъ былъ у насъ начальникомъ,—
*) См. «Церк. Вѣстникъ» 1901, № 7.
объ этомъ въ свое время и такъ еще недавно мы всѣ съ непритворною откровенностію говорили ему самому лично и засвидѣтельствовали о томъ печатно 1). Дальнѣйшій судъ и оцѣнка его дѣятельности принадлежатъ теперь уже исторіи, а не личнымъ моимъ воспоминаніямъ. Напомню лишь то, что говорилъ намъ при прощаніи съ академіей самъ преосв. Борисъ: «Какъ вступилъ я въ служеніе свое академіи,—говорилъ онъ, — такъ и несъ его все время съ неизмѣнными чувствами мира, любви и сердечной благожелательности ко всѣмъ членамъ академическаго братства, и посвящалъ заведенію весь свой трудъ и всѣ свои силы. Горячо желалъ я, чтобы во ввѣренномъ мнѣ заведеніи постоянно царствовали благодатный миръ, порядокъ и согласіе, чтобы въ нашемъ учендмъ братствѣ, во взаимныхъ нашихъ отношеніяхъ, всегда поддерживалась необходимая для общаго святого дѣла нравственная гармонія, основанная на взаимномъ уваженіи, довѣріи и сочувствіи... Идеалъ царства Божія постоянно предносился мнѣ, какъ основное начало моей дѣятельности въ званіи ректора академіи и побуждалъ меня по мѣрѣ силъ моихъ стремиться къ возможному осуществленію его и въ жизни ввѣреннаго мнѣ заведенія» (см. «Церк. Вѣсти. 1901 г., № 7). Не останавливаясь на другихъ руководственныхъ наставленіяхъ почившаго нашего бывшаго начальника, я хочу заключить свои воспоминанія общимъ замѣчаніемъ, что, вспоминая извѣстныя вамъ свѣтлый стороны нравственной личности преосв. Бориса, я имѣю—кажется—достаточныя основанія для выраженія нашей общей скорби о преждевременной утратѣ этого рано угасшаго свѣтильника русской церкви и нашего незабвеннаго бывшаго начальника академіи. Во имя братской христіанской любви къ нему мы собрались сюда почтить его свѣтлую память своими добрыми воспоминаніями. Да хранится эта любовь въ сердцахъ нашихъ и далѣе. И да хранятся у насъ его добрые завѣты, которые онъ преподалъ и оставилъ намъ въ наслѣдіе, достойное его свѣтлой памяти. Да сіяетъ передъ нами его свѣтлый нравственный обликъ какъ сила бодрящая, призывающая насъ къ неустанному труду исканія и разумѣнія вѣковѣчной истины, къ осуществленію идеаловъ жизненной евангельской правды и къ исполненію требованій
истинной христіанской любви! Да будетъ же вѣчная память нашему благостному святителю, бывшему начальнику нашему, преосвященнѣйшему Борису, да пребываетъ ,въ насъ вѣчно благодарная память и о всѣхъ неисчислимыхъ добрыхъ дѣлахъ его истинной христіанской любви!
Проф. И. Палыиовъ.
III. Преосв. Борисъ въ отношеніи къ студенчеству.
Позвольте и мнѣ, хотя неумѣлою рукою, вплести свой цвѣтокъ въ вѣнокъ, которымъ съ этой каѳедры украсили почившаго владыку наши профессоры.
Преосвященнѣйшій Борисъ, почтить память котораго мы такъ дружно собрались, однажды говорилъ мнѣ, что высшею наградою для трудящагося на сколько благородной, столько же и неблагодарной нивѣ воспитанія и образованія юношества, служитъ хотя бы безъискусственное, но искреннее сердечное выраженіе учащимися и воспитываемыми признанія высоты и священной важности служенія безкорыстнаго труженика на ихъ пользу. Эта награда такъ велика, говорилъ онъ, что она заставляетъ труженика забыть всѣ невзгоды и терніи, съ которыми тотъ неизбѣжно сталкивался на своемъ многотрудномъ пути и, хотя бы силы его были разбиты, идеалъ полуразрушенъ, бодро идти впередъ, не страшась никакихъ новыхъ препятствій, никакихъ разочарованій, съ одною свѣтлою надеждою на будущее. По своему смиренію нашъ почившій преосв. ректоръ не смѣлъ мечтать объ этой наградѣ, но сегодняшнее многочисленное и единодушное собраніе не только учениковъ, но и сослуживцевъ и знаемыхъ его, сегодняшнее торжественное засвидѣтельствованіе заслугъ почившаго краснорѣчиво говорятъ о тѣхъ чувствахъ, какія присутствующіе питали къ нему.
Ёъ прискорбію, въ настоящее время, когда нашъ владыка навѣки отошелъ отъ насъ, онъ не нуждается ни въ нашихъ признаніяхъ высокой полезности его великаго служенія, ни въ нашихъ ободреніяхъ и утѣшеніяхъ въ многотрудномъ его подвигѣ, ни въ нашихъ благодарностяхъ за его беззавѣтные труды на нашу пользу. Его подвигъ теперь иной въ сравненіи съ земнымъ, силы къ прохожденію своего подвига онъ почерпнетъ въ созерцаніи Небеснаго Отца, предъ престоломъ
Котораго нынѣ предстоитъ, а награду и благодарность за его труды на нашу пользу лучше насъ силенъ ему воздать небесный Мэдовоздаятель. Однако отъ этого наше сегодняшнее торжество не теряетъ своего смысла: оно даетъ намъ поводъ вспомнить почившаго, представить его какъ бы присутствующимъ среди насъ, какъ въ былое время, поучиться его дѣлами и трудами, обмѣняться чувствами, какія мы питаемъ къ нему и которыя онъ чрезвычайно высоко цѣнилъ, а безкорыстнымъ, честнымъ труженикамъ, подобнымъ почившему, напомнить, что память о нихъ не умираетъ со смертію, и слава переживаетъ ихъ.
Но что мнѣ вспоминать о почившемъ? Я нахожусь въ положеніи человѣка, котораго завели въ прекрасный садъ, но позволили сорвать лишь одинъ цвѣтокъ. Не знаетъ онъ на чемъ остановиться: сорвать ли ему пышную розу или манящую взоръ лилію, благоухающій ли ландышъ или нѣжную фіалку. Богато одаренная природа почившаго владыки была подобна роскошному саду: въ немъ глубокая ученость соединялась съ здравымъ житейскимъ смысломъ, аскетическая самозаключенность—съ тихою жизнерадостностію и искреннимъ радушіемъ, любовь къ порядку и законности—съ высокою гуманностію, чуждою всякой рутины и привязанности къ буквѣ. Созерцая эти чудные цвѣты,—высокія свойства природы почившаго, не знаю и я, на чемъ мнѣ остановиться. Говорить ли о его научной доблести? Но объ этомъ повѣдали вамъ мужи науки. Вѣщать ли о его христіанско-философской настроенности? Но объ этомъ почившій самъ вѣщалъ вамъ въ своемъ совершеніи богослуженій, въ своихъ проповѣдяхъ немногочисленныхъ и не обширныхъ, правда, но рѣдкихъ по глубинѣ и законченности мысли, по возвышенности содержанія и силѣ убѣжденія, въ которыхъ онъ мощнымъ голосомъ звалъ насъ къ свѣту, къ истинѣ,—въ своихъ лекціяхъ, предметомъ которыхъ избралъ высшее христіанское состояніе духа—молитву,—даже въ самой формулировкѣ темъ для семестровыхъ сочиненій. Вспомнить ли о томъ свойствѣ души владыки, которое дѣлало его особенно близкимъ къ намъ студентамъ? Любовь объединяетъ души, а вѣдь онъ широко, беззавѣтно, самоотверженно любилъ насъ. Можно смѣло сказать, что все его служеніе у насъ отъ начала до конца было подвигомъ любви.
Перенеситесь, товарищи, мыслію за три бевъ малаго года нагадъ! Вспомните, какъ нашъ владыка, какъ нѣкій стран-
никъ, возвращающійся изъ далекихъ странъ востока, снова вступалъ въ оказавшуюся негостепріимною для него сѣверную столицу и родную, близкую его сердцу нашу академію. Онъ былъ уже немощенъ тѣломъ, но духъ его былъ по прежнему чрезвычайно силенъ, чистая всепобѣждающая любовь по прежнему ярко горѣла въ его сердцѣ. Ни скорби и неудачи, ни тяжкіе удары судьбы, которые обильно падали на его главу, не смогли ни сломить его духа, ни очерствить его сердца. Для меня еще звучатъ первыя его слова, которыми онъ въ академическомъ храмѣ привѣтствовалъ насъ, своихъ новыхъ питомцевъ, съ любовью, съ радостію, съ надеждами встрѣчавшихъ его. Его сердце почуяло неподдѣльную юношескую любовь срѣтившихъ, и эти первыя слова были отвѣтомъ любви на любовь. Онъ обѣщалъ беззавѣтно, самоотверженно любить насъ, для насъ жить, для насъ трудиться, за насъ полагать душу свою. № онъ не игралъ словами, говоря это, ибо не принадлежалъ къ числу людей, у которыхъ дѣло и слово уподобляются двумъ путникамъ, преслѣдующимъ разныя цѣли и потому идущимъ по разнымъ дорогамъ. Дѣйствительно, его недолгое пребываніе во главѣ насъ было осуществленіемъ высокой программы, начертанной въ первыхъ его словахъ. Живя съ нами, онъ жилъ не столько для себя, сколько для насъ. Все наше было необыкновенно близко ему: онъ радовался нашими радостями и болѣлъ нашими скорбями, забывая въ такія минуты свои радости и скорби; даже болѣе того, — онъ готовъ былъ съ каждымъ изъ насъ переживать и успѣхи и неудачу, и радость и горе, всегда и всякому готовъ • былъ придти на помощь—одного утѣшить и ободрить, другого наставить и направить, не какъ начальникъ, но какъ любящій наставникъ, мудрый отецъ, искренній другъ. Я много раэъ видѣлъ его въ такія минуты и любовался имъ. Что-то неземное отражалось на лицѣ почившаго, когда онъ, забывъ свои болѣзни и страданія, сіялъ радостію при успѣхѣ студента, придавая при этомъ иногда самому незначительному случаю великую важность, или когда скорбію омрачался при неудачѣ или несчастій его ученика. Еще замѣчательно свойство почившаго: гигантъ мысли и духа онъ никогда не взиралъ съ высоты на малосильныхъ, обращающихся къ нему, и никого не давилъ своимъ авторитетомъ, всегда вліяя одною лишь нравственной силой, и этой силой былъ въ состояніи привлечь самыхъ непокорныхъ къ себѣ.
Мнѣ извѣстенъ источникъ любви владыки ректора къ намъ студентамъ. Кромѣ того, что почившій, какъ вѣрный ученикъ Христовъ, какъ служитель алтаря, усвоившій духъ Христова ученія, готовъ былъ быть всѣмъ для всѣхъ, а слѣдовательно и прежде всего для тѣхъ, пасти кого онъ былъ приставленъ, — кромѣ этого былъ другой источникъ: почившій вѣрилъ въ студентовъ, вѣрилъ въ ихъ благородство и честность; студентовъ въ нашъ матеріальный вѣкъ онъ считалъ преимущественными и искренними носителями идеаловъ, носителями безъ притворства и обмана, безъ лести и расчета; ихъ онъ мечталъ видѣть не только проповѣдниками, но и дѣйствительными представителями и выразителями христіанско-культурной жизни въ нашей родинѣ. Эта вѣра его была такъ сильна, что никакія наши промахи и ошибки, никакія наши уклоненія отъ идеала не могли поколебать ее. Владыка и тогда, когда, мы, кажется, должны были заставить его усумниться въ насъ, вѣрилъ, а вѣря горячо любилъ насъ.
Но почившій не ограничивался однимъ переживаніемъ нашихъ радостей и печалей, одними наставленіями и утѣшеніями насъ. Свой долгъ начальника въ отношеніи насъ онъ понималъ чрезвычайно высоко и широко. Задачею своей дѣятельности онъ ставилъ не одно управленіе заведеннымъ уже механизмомъ учебнаго дѣла въ нашей alma mater, но и внесеніе всякихъ улучшеній и духовныхъ и матеріальныхъ въ нашу студенческую жизнь, энергичное и живое содѣйствіе развитію всѣхъ проявленій и сторонъ нашей студенческой жизни, не только умственной и нравственной, но и эстетической. Большинство изъ насъ живо помнятъ, какъ былъ отзывчивъ владыка ко всему, что могло содѣйствовать тому или иному нашему развитію; подается ли мысль объ учрежденіи среди студентовъ психологическаго общества, почившій съ воодушевленіемъ хватается за нее, хлопочетъ объ утвержденіи этого общества, присутствуетъ на его собраніяхъ, не смотря на приступы болѣзни, его мучившей, выслушиваетъ длинные рефераты, принимаетъ участіе въ преніяхъ, дѣлясь съ своими собесѣдниками цѣннными знаніями своего обширнаго научнаго опыта. Задумывается ли устройство музыкальнаго студенческаго кружка, и здѣсь почившій, самъ музыкантъ, эстетикъ и поэтъ въ душѣ, не только одобряетъ студенческій починъ, но и изыскиваетъ средства, необходимыя при первоначальномъ устройствѣ кружка. А какъ почившій
заботился о матеріальныхъ нуждахъ студентовъ, какъ близко къ сердцу принималъ онъ заявленія каждаго изъ насъ, это знаетъ всякій, кому когда-либо пришлось обращаться съ просьбою къ нему. Указывать ли на факты? Достаточно одного, не нуждающагося въ комментаріяхъ: владыка первый подалъ мысль объ устройствѣ при обществѣ вспомоществованія недостаточнымъ студентамъ кассы краткосрочныхъ для студентовъ ссудъ и, не смотря на то, что предложеніе его вмѣсто сочувствія встрѣтило одни сильные протесты и со стороны сильныхъ лицъ, довелъ это дѣло до конца и, внесши свою посильную лепту, положилъ начало кассѣ, которая выручила уже изъ нужды не одного изъ насъ.
Правда, аскетическая самозаключенность почившаго пр. ректора, а еще болѣе надломленныя въ конецъ силы, постоянное болѣзненно# состояніе (особенно въ послѣднее его пребываніе среди насъ), не всегда позволяли ему приводить въ исполненіе свое желаніе быть всѣмъ для всѣхъ насъ. Часто немощное тѣло удерживало сильный духъ, не позволяло ему развернуться во всей шири и мощи, во всей полнотѣ его благихъ намѣреній и желаній, и почившій долженъ былъ въ уединеніи, въ кельѣ переживать все касающееся насъ, переживать со скорбію, съ терзаніемъ души.
Нѣкоторые изъ насъ, быть можетъ, только чувствовали все это и за это проникались неподдѣльною любовію къ нему; но я одинъ изъ тѣхъ, которые прямо, непосредственно испытали теплоту его чистаго сердца; я одинъ изъ тѣхъ, которые изъ устъ его слышали жалобу на безсиліе осуществить всѣ до одного благіе порывы, исключительно къ нашему благу направленные; я одинъ изъ тѣхъ, которые были свидѣтелями глубокой скорби, озарявшей при этомъ горестномъ сознаніи аскетическое лице его.
Да, почившій былъ вдвойнѣ страдалецъ. Онъ страдалъ тѣломъ, но онъ страдалъ и духомъ Страдалъ духомъ не отъ немощи, а отъ избытка духа, смѣлые и рѣшительные порывы котораго связывались, какъ нѣкіими оковами, узами немощной плоти. То было печально величественная картина!
Товарищи! Бывшій предстоятель нашей церкви, нашъ отецъ, нашъ другъ умеръ! Но не умеръ безсмертный духъ его, не умерла его любовь къ намъ, не умерли его завѣты, которые онъ оставилъ намъ, и связь его съ нами не порвалась. Если мы и не видимъ реально этой свяги, то наша
вѣра настойчиво, неотразимо убѣждаетъ насъ, что почившій не оставилъ насъ совсѣмъ, что онъ и теперь оттуда, съ высоты смотритъ на васъ и такъ же, какъ прежде готовъ и скорбѣть и радоваться съ нами.
Но мы сохранимъ ли свою связь съ почившимъ? Сбережемъ ли любовь къ нему, оправдаемъ ли его вѣру въ насъ, осуществимъ ли надежды, какія онъ возлагалъ на насъ, пойдемъ ли царскимъ путемъ правды, чести, долга, который онъ указывалъ намъ, или разбредемся по распутіямъ въ поискахъ за иными идеалами?
Студ.-Свящ. Г. Шавельскій.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризаіщи Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академической интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
