Воспоминания старого профессора (с 1847 по 1913 гг.) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Санкт-Петербургская православная духовная академия

Архив журнала «Христианское чтение»

А.Л. Катанский

Воспоминания старого профессора (с 1847 по 1913 гг.)

Опубликовано:

Христианское чтение. 1914. № 6. С. 755-791.

@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.

СПбПДА

Санкт-Петербург

2009

-0—0—О—О—О—О—О—О—0-0—О—О- О—0—0—Q-4)—0—0—О—О—О—О—О-

f і|р"” 'ГНГИ — •дачпИ'Ѵ""— — ,ГН(І"І||;.ЧГ'ЧГ-Л-"" 1H,'W‘.T ~'Ѵ<і"ЧГЩР 1J«|

Воспоминанія стараго профессора

(съ 1847 по 1913 г.).

III. Въ С.-Петербургской Духовной Академіи: ХХѴ-й курсъ 1859—1863 г.

’ £\КЗАМЕНЬІ ведись такъ же, какъ въ семинаріяхъ, т. е. спра-(>/ шивали не каждаго студента до каждому предмету, а одного по одному, другого по другому. Студенческіе экзамены со-4 вершенно вышли изъ памяти. Хорошо помню одинъ только I экзаменъ, лѣтній, послѣдній въ младшемъ курсѣ. Былъ митр. Исидоръ. Оказывается, въ 1861 г., онъ былъ ревизоромъ въ академіи,—обстоятельство, которое я совершенно забылъ, но которое напомнили мнѣ дѣла академическаго архива. На этотъ разъ онъ производилъ ревизію лично, а не поручилъ ее, какъ дѣлалъ онъ это въ послѣдующіе годы, своимъ викаріямъ. Итакъ шелъ экзаменъ, конечно, въ залѣ. Экзаменовали по разнымъ предметамъ, въ томъ числѣ по логикѣ, психологіи и исторіи философіи. Меня пока не вызывали. Вдругъ митрополитъ, обращаясь къ ректору, пр. Іоанникію, проситъ спросить кого-нибудь по исторіи новой философіи, именно о Гегелѣ. Едва товарищи услыхали, что экзаменъ переходитъ на новую философію, какъ масса ихъ обращается въ бѣгство изъ залы. Бѣглецы надѣялись, что ихъ спросятъ по другому предмету, а не по новой философіи; записки В. Н., изложенныя, какъ выше замѣчено, труднымъ для усвоенія способомъ, ихъ пугали. Пр. Іоанникій вызываетъ меня. Въ своемъ отвѣтѣ я совершено отрѣшился отъ того, что изложено было въ сданныхъ намъ В. Н. запискахъ, боясь запутаться, припоминая прочитанное, бойко началъ излагать систему воззрѣній Гегеля

50*

такъ, какъ усвоилъ ее отчасти изъ чтеній профессора, отчасти изъ сочиненій извѣстнаго гегельянца Бѣлинскаго, которыя мы тогда очень много читали. В. Н. далъ мнѣ высказать все, что я зналъ, ни разу не остановилъ и не сдѣлалъ ни одного возраженія. Остался, повидимому, доволенъ и митрополитъ. Въ заключеніе онъ замѣтилъ, что нѣчто подобное воззрѣніямъ Гегеля встрѣчается и въ философіи индійцевъ и китайцевъ. Нѣкоторые изъ товарищей сказали мнѣ потомъ спасибо за то, что я вынесъ на своихъ плечахъ тяжесть, которая могла обрушиться на каждаго ‘изъ надъ. Не помню, енраіпивали ли еще кого, кромѣ меня, по этому предмету,—кажется, моимъ отвѣтомъ экзаменъ по нему и Закончился.

Вообще, экзамены тогда не имѣли для студентовъ важнаго значенія. Они имѣли характеръ только провѣрки какъ знанія студевШ*у*іймсъ Ъ 'ffciftifaoäta -Щреподаванія 'и йанц^вленія чтеній профессоровъ. Преподаватели старались на экзаменѣ показать и себя съ лучшей стороны; отсюда особенныя для ^ЙзМёйовъ ЛиДбіфафйройаійгіыя лёКЦій, отсюда и “Вызовъ Луч-піикъ стуДѢнтОвъ для отвѣтивъ *). Наши экзаменскіе Отвѣты йе ОООбёЙйо Цѣнились. Вотъ'взгігядъ на нихъ одного изъ нашихъ огіШнно даровитыхъ товарищей (М. И. Владиславлева), высказаййый йнѣ какъ-то въ ’разговорѣ; «плохо, если на экзаменѣ совсѣмъ срѣжёіпься, Очень плохой отвѣтъ запОййятъ, а затѣ#ь, "ёсій отвѣтишь прекрасно иЛи только удовлетворительно, эТо рѣійитёЛВно все равно; гла'вное—сочиненія, ихъ вСегобоДѣе цѣнятъ ».На сочиненія поэтому и обращено былб особенное наіпе вниманіе, на нихъ уходило главнымъ обра-зомъ'ѣаше Время, остающееся отъ чтенія любимой тѣмъ, или другймъ'студентомъ литературы * 2).

*) Этимъ объясняется, почему при митр. Исидорѣ вызвали для отвѣта йо новой философіи именно 'Меня. Вѣроятно, у В. Н. по списку (есЛи только былъ такой списокъ) я стоялъ въ числѣ первыхъ, изіи Имѣлъ (въ алфавитномъ спискѣ) высшій баллъ—10.

2) Кромѣ научныхъ сочиненій и книгъ (вродѣ Иліады Гомера'и Одиссеи, твореній Платона, Пропилей Каткова и Леонтьева, „Введенія въ философію“—Ѳ. Ѳ. Сидонскаго, Энциклопедіи законовѣдѣнія—Неволина, исторій’ Шлоссера, Маколея и др.), мы читали новости тогдашней беллетристики, произведенія Писемскаго, Островскаго, Достоевскаго, Некрасова, Добролюбова и Чернышевскаго. Романъ Чернышевскаго „Что дѣлать“ печатался на нашихъ глазахъ въ книжкахъ „Современника“ и, конечно, каждая книжка этого журнала ожидалась съ нетерпѣніемъ. Кстати сказать, это пресловутое произведеніе совсѣмъ не понравилась

Сочиненій тогда давалось не менѣе 4, а, съ процовѣді^о 5 въ калрдый годъ, такъ что за два года въ младшемъ курсф написано было нами 10 сочиненій. Всѣ овд у Ц,оня сохрани?, лисъ.,(кромѣ одной проповѣди). Темц для нихъ, были слѣдующія. Первыя—по патристикѣ и русской гражданской истррщ: «Кому писалъ свое посланіе св. ап. Варнава»; «Дрстодастрр. и недостатки трудовъ Устрялова по русской исторіи», (въ рецензіи М. О. Кояловича мое сочиненіе назвало,«очень, замѣчательнымъ. трудомъ,»). Далѣе—по общей гражд, истрр^ц; «Справедливо ли дѣленіе всеобщей исторіи, на древцюю, среднюю и новущ»? По философіи: «Чѣмъ отличается представленье философское отъ обыкновеннаго?» (читалъ И. А. Чи£тсщчъф Это въ . первый годъ. Во второй: «О вліяніи логики ца, практическую жизнь» (чит. В. Н. Карловъ, оригинальна едгр подпись: «очень благодаренъ!»). По патристикѣ: «О желательнѣй, постановкѣ патристики, какъ науки». По общей,, исторіи; «.Общій, основной характеръ гражданской жизни язырескадр міра и, главныя, частныя проявленія онаго въ разныхъ стрд-. налъ», (чщт. А. И. Пр—ій, въ подписи выражено, «жедащір реіщзента, получить отъ автора, копію этого срчдоеріа,;»), нд-. конецъ по исторіи филоеофіц: «Происхожденіе и, рцздцярщ, выра:адія идеи судьбы въ древне^ греческой философіи» (ngy. И. А, Чдстовичъ).

Послѣднія два мои сочиненія предназначались для прочтенія на публичномъ экзаменѣ 1861 г., сначала оба, а потомъ, ПО, соглашенію между профессорами, одно, по общей гражданской исторіи, такъ какъ каждый студентъ могъ выступить-) предъ публикой только съ однимъ сочиненіемъ 1). * *)

мнѣ, да сколько помнится, и нѣкоторымъ изъ моидъ товарищей, сзо.еде, крайнею утопющрстыр, недостаткомъ художественности,, длинры^и разсужденіями педантическаго характера, а предисловіе дада ирумЦЗД своею крайнею дерзостью и совершенно неприличнымъ обращр.ніеръ къ читателямъ.

*) Сдадала призвалъ цеар. А. И. ПредтечейсвДй: и, цредлррсидъ чц,-. тдть да экзаменѣ писанное на его тему сочиненіе.(„Общій основной характеръ“ и пр.), а потомъ черезъ 2—3 яця призываетъ меня И. А. Чч,-стовичъ. и дѣлаетъ такое щ, предлозкерір ртярсчтельно морго. срч. на ег.о тему („Происх. и различи, выраженія щщ судьбу, въ древ., греч, ф^і.Ч Давъ обѣщаніе переговорить съ своумъ, коллегрю (Пр;—мъ), И. А, Ч, замѣтилъ, помнится, что въ случаѣ его несогласія уступить меня, оръ изу беретъ сочиненіе моего пріятеля, Н. Г. Благовѣщенскаго. Чьи еще соц^ ненія намѣчались тогда для прочтенія на публ. экз., не могу приДрМѢЦ11};

Если не ошибаюсь, всѣ мои сочиненія въ общемъ были самыми лучшими изъ числа писанныхъ студентами нашего младшаго курса. Изъ всѣхъ 8 сочиненій 5 имѣли высшій баллъ 10 и 3 баллъ 9—10 1). Такимъ образомъ, въ первые же два года моего студенчества мнѣ удалось загладить позоръ неудачнаго моего дебютированія въ академіи своими сочиненіями, на пріемномъ экзаменѣ. Что касается вообще моихъ успѣховъ въ младшемъ курсѣ, то судя по итогу балловъ, по сочиненіямъ и по устнымъ отвѣтамъ, за первые два года, я долженъ былъ занять въ спискѣ третье мѣсто. Ѳ. Г. Елеонскій, судя по балламъ, также долженъ былъ стоять высоко, несомнѣнно въ первомь десяткѣ 2).

Предъ наступленіемъ лѣтнихъ каникулъ, кромѣ обычныхъ экзаменовъ, были еще публичные. Публичнаго экзамена въ первый учебный годъ 1859—60 совершенно не помню, да едва ли онъ и былъ, такъ какъ митр. Григорій (Постниковъ) скончался 17 іюня 1860 г. Кончина его, вѣроятно, помѣшала устроенію этого экзамена. Помѣшала она и нашему обычному отпуску на каникулы (около 15 іюня). Въ этомъ году отпустили насъ послѣ 30 іюня, послѣ нашего храмоваго академическаго праздника (Г2-ти Апостоловъ), который, чего кажется никогда потомъ не бывало, академія провела при полномъ составѣ своихъ тогдашнихъ студентовъ. За поздній нашъ

О Проповѣдь одна (,,въ недѣлю по воздвиженіи“) также имѣла высшій баллъ 10 и только первая проповѣдь (на день Покрова Пр. Богородицы) имѣла довольно низкій баллъ, кажется, 8 (она у меня не сохранилась). Тутъ погубила меня публицистическая тенденція: выходя изъ идеала Богоматери, я отчасти въ защиту тогдашнихъ поборниковъ женской эмансипаціи, отчасти въ опроверженіе крайнихъ, утопическихъ ихъ идей, хотѣлъ выяснить идеалъ женщины, истинной христіанки. Но К. И. Лучицкій, который читалъ наши сочиненія этого рода, не любилъ проповѣдей съ претензіей на современность, да и я, конечно, далеко не былъ опытнымъ ораторомъ.

2) Разбирая дѣла академическаго архива за учебные годы 1859— 1860 и 1860—1861, я не нашелъ разрядного списка по успѣхамъ (вѣроятно, онъ или гдѣ нибудь застрялъ между бумагами, или не составлялся), а встрѣтилъ только алфавитный списокъ, писанный рукою тогдашняго секретаря академическаго правленія и конференцій, проф. В. И. •Ловягина, съ сводкою балловъ по устнымъ отвѣтамъ и сочиненіямъ.

Общій итогъ балловъ выставленъ противъ М. И. Владиславлева—1203,ч, Т. В. Барсова—120Ѵ*» А. Катанскаго—1183/4, Ѳ. Г. Елеонскаго—115. Противъ же Ник. Ив. Барсова, который принятъ былъ въ академію подъ № 1,—109V*.

отъѣздъ мы вознаграждены были рѣдкимъ зрѣлищемъ очень торжественныхъ похоронъ почившаго, приснопамятнаго митр. Григорія. Мы присутствовали въ Лаврскомъ Соборѣ, поставлены были какъ разъ сзади всей Царской Фамиліи, а по выносѣ тѣла изъ Собора, послѣ отпѣванія, разставлены 'были по аллеѣ, ведущей отъ Лаврскаго собора къ академіи. Здѣсь мимо насъ прошелъ Государь Императоръ Александръ II, подъ руку съ Великою Княгинею Александрою Іосифовною, супругою Вел. Кн. Константина Николаевича, поразившею насъ своею красотою.

Публичный экзаменъ во второй учебный, i860—1, годъ мнѣ очень памятенъ. На немъ должны были читаться наши сочиненія, въ томъ числѣ, какъ замѣчено выше, и мое—по общей гражданской исторіи. Предъ наступленіемъ экзамена, баккалавръ А. И. ІІредтеченскій счелъ нужнымъ сдѣлать со мною маленькую репетицію чтенія, поставилъ меня въ пустой залѣ на каѳедрѣ и заставилъ читать мое произведеніе, что было далеко не излишне, такъ какъ читать публично я вовсе не умѣлъ. Однако, ни мнѣ и никому изъ студентовъ младшаго курса читать не пришлось. Читались сочиненія только студентовъ старшаго, оканчивавшаго тогда академію курса (XXIV, 1857—1861 г.), да и изъ нихъ едва ли не одно только сочиненіе студ. П. А. Лебедева (2-й маг., прот. Пажескаго Корп. и членъ Учебн. Ком. при-Св. Синодѣ), о бл. Августинѣ и борьбѣ его съ Пелагіемъ. Присутствовали на экзаменѣ: митр. Исидоръ, члены Св. Синода, немало духовенства и другихъ почетныхъ лицъ. Былъ и- тогдашній Оберъ-ІІрокуроръ Св. Синода (1856—1865), графъ Алекс. Петр. Толстой, извѣстный своею религіозностью и благочестіемъ. Удивилъ онъ насъ знаніемъ ученія бл. Августина и его твореній. Во время чтенія вышеупомянутаго сочиненія, гр. А. П. совершенно неожиданно выступилъ съ своими возраженіями лектору. Между присутствовавшими лицами изъ духовенства наше вниманіе обратила въ особенности одна очень интересная личность: случайно бывшій въ Петербургѣ, пріѣхавшій изъ Парижа, настоятель парижской посольской церкви, прот. I. В. Васильевъ. Онъ уже тогда пользовался громкою извѣстностью и славою и заграницей и въ Россіи, благодаря своей въ высшей степени энергической дѣятельности, во время восточной войны, по уходу и попеченію о больныхъ, раненыхъ и плѣнныхъ русскихъ (1854 г.) во Франціи, въ особенности же—построй-

кой русской православной церкви въ Парижѣ *), основаніемъ и изданіемъ въ Парижѣ, на французскомъ языкѣ, православнаго журнала L'Union Chretienne (первый № появился 8 ноября 1859 г.) и знаменитыми, прогремѣвшими на всю Россію «Письмами къ нантскому епископу», только что напечатанными въ апрѣлѣ и маѣ 1861 г., въ томъ же французскомъ журналѣ. О. прот. I. В. Васильевъ былъ тогда еще въ цвѣтѣ силъ, сравнительно молодъ; ему было около 40 лѣтъ; производилъ впечатлѣніе своимъ весьма умнымъ, выразительнымъ, энергическимъ лицомъ. Никакимъ образомъ не могло мнѣ тогда придти въ голову, что это мой будущій тесть.

Въ заключеніе воспоминаній изъ первыхъ двухъ лѣтъ студенчества слѣдуетъ сказать объ академическихъ порядкахъ жизни казеннокоштныхъ студентовъ, о дисциплинѣ.

Инспекторъ, архим. Павелъ (Лебедевъ, т архіеп. казанскій), прожившій съ нами первые два учебныхъ, года, питомецъ Макарьевскихъ (Макарія Булгакова, митр. московск.) временъ, т. е. періода очень строгой дисциплины, былъ человѣкъ спокойный, ровный, разсудительный, хотя не слабаго характера, но умѣвшій различать «времена а лѣта», понимавшій тогдашнее настроеніе студентовъ, дѣлавшій несущественныя уступки времени, чтобы сохранить существенное, главное въ дисциплинѣ 1 2), поэтому студенческая жизнь при немъ шла ровно, дисциплина поддерживалась въ академіи и стояла если далеко не на уровнѣ Макарьевскихъ временъ, то приблизительно къ этому уровню. Она была значительно поколеблена еще ранѣе, при инспекторахъ архим. Викторинѣ (Любимовѣ) и Епифаніѣ (Избитскомъ), въ предшествующіе два года (1857 и 1858), въ особенности при Викторинѣ 3).

1) Въ этомъ 1861 г. онъ пріѣзжалъ въ Россію, чтобы хлопотать о торжественномъ освященіи созданнаго имъ великолѣпнаго храма въ Парижѣ, съ участіемъ непремѣнно православнаго епископа, что послѣ многихъ хлопотъ ему и удалось. Посланъ былъ въ Парижъ еп. ревѳль-скій, викарій спбургскій Леонтій (Лебединскій, f митр. московскій), который и совершилъ, въ томъ же году, освященіе нашего православнаго храма въ столицѣ Франціи.

") Напрасно митр. Леонтій въ своихъ „Мои замѣтки и воспоминанія“ (Богосл. Вѣсти. 1914 янв. стр. 137. 140) укоряетъ его за стремленіе, „популярничать“ и „приспособляться“ къ взгляду тогдашняго ректора пр. Нектарія.

3) Викторинъ (Любимовъ), калуж., 6-й маг. XX (1853) курса спб. акад., 1853—инсп. смоленск. сем., 1857 — пней. спб. акад., 1858 — рѳкт.

Вотъ порядокъ нашей жизни въ младшемъ курсѣ. Каждый день, кромѣ кануновъ и утра праздниковъ, полагались вечернія и утреннія молитвы, которыя совершались въ академическомъ храмѣ, съ обязательнымъ на нихъ присутствіемъ всѣхъ студентовъ и инспектора или его помощника. Посѣщеніе богослуженій въ воскресные и праздничные дни также было обязательно для всѣхъ студентовъ, при чемъ они должны были стоять рядами, студенты старшаго курса—на правой сторонѣ, младшаго—на лѣвой. Даже въ столовую они * *) должны были идти попарно, не ранѣе звонка и прибытія помощника инспектора, который ходилъ по столовой въ течете всего обѣда и ужина (ужинъ состоялъ изъ одного блюда)2). Утромъ, послѣ молитвы, въ 8 часовъ, и вечеромъ въ 4 часа полагался чай съ. булкою; чай и сахаръ (Ѵв Ф- перваго и 2 ф. второго въ мѣсяцъ) выдавались отъ казны.

Инспекція наблюдала за аккуратнымъ посѣщеніемъ студентами какъ вечернихъ и утреннихъ молитвъ, такъ и лекцій, для чего обходила часто въ это время жилыя комнаты и спальни, чтобы убѣдиться, нѣтъ ли уклоняющихся отъ исполненія стут денческаго долга. Наблюдала также и за занятіями студентовъ

костр. сем., 1860—рект. тифлис. сем., 1868 — еп. чебоксарскій, 1874—полоцкій, 1882—подольскій, f 1882. Онъ напечаталъ книгу „Другъ духовнаго юноши“, полную самыхъ мелочныхъ правилъ поведенія студентовъ и требовалъ ихъ исполненія. Результатомъ было возмущеніе студентовъ противъ инспектора и исключеніе 6 человѣкъ, главныхъ виновниковъ безпорядковъ.—А инсп. Епифаній (Избитскій), воспитанникъ польскихъ католическихъ школъ, держался іезуитской системы надзора надъ студентами, которая также не приносила хорошихъ плодовъ и только напрасно раздражала студентовъ. Все это дошло до насъ по преданію отъ предшествующихъ курсовъ.

*) Памятенъ мнѣ первый обѣдъ въ академической столовой. Будучи тогда въ угнетенномъ состояніи духа и незнакомый съ порядками общежитія, я до того растерялся, что сѣлъ не противъ назначеннаго для каждаго студента прибора, а посрединѣ двухъ приборовъ и очутился рядомъ съ Н. Г. Благовѣщенскимъ. Видя мое смущеніе, онъ подѣлился со мною своею порціею, и съ тѣхъ поръ начались между нами пріятельскія отношенія, не прекратившіяся до самой его кончины. Скончался этотъ очень даровитый мой товарищъ, послѣ службы въ витебской семинаріи и инспекторства по народнымъ училищамъ Мин. Нар. Просв., въ Петербургѣ, въ отставкѣ,

'-) Въ замѣнъ второго блюда, за счетъ отпускаемой на него суммы, лгітографдровались лекціи. Дѣлалось это и ранѣе насъ, съ согласія и по просьбѣ самихъ студентовъ, какъ говорили студенты старшаго курса.

во внѣклассное время въ жилыхъ комнатахъ, требовала, чтобы всѣ сидѣли за столами, а не бродили по комнатамъ и не лежали на диванахъ. Въ комнатахъ, конечно, запрещалось курить, да и вообще куренье табаку не жаловалось; замѣчались •даже и тѣ, которые для этой цѣли ходили въ «катакомбы» (хлѣбопекарню).

Въ городъ мы имѣли право отлучаться только два раза въ недѣлю, въ воскресенье и четвергъ, при чемъ должны были записываться въ особую книгу съ обозначеніемъ того, куда намѣрены отправиться, и получали на выходъ маленькій печатный билетикъ. Мы съ Ѳ. Г. Ел. отлучались изъ академіи очень рѣдко, такъ какъ не имѣли знакомыхъ въ городѣ, кромѣ одного семейства— протодіакона Зимняго Дворца В. Д. Николаевскаго ‘), а потомъ на второй годъ—моего родственника, вице-директора медицинскаго департамента, доктора медицины Н. И. Розова 2), да еще товарищей по семинаріи, студентовъ университета (П. Ѳ. Лебедева) и медицинской академіи (М. М. Добротвор-скаго), которые также съ своей стороны иногда павѣщали насъ въ академіи.

По возвращеніи въ академію изъ города студенты съ своими отпускными билетами должны были являться къ инспектору, къ 9 часамъ вечера. Въ это же время являлись къ нему и комнатные старшіе съ докладомъ, все ли у нихъ благополучно, а *)

*) Протод. В. Д. Николаевскій былъ нижегородецъ, товарищъ моего отца по семинаріи. Предъ окончаніемъ нашего семинарскаго курса онъ пріѣзжалъ въ Нижній и былъ у насъ съ своими сыновьями, учившимися въ спб. сем., нашими сверстниками, Н. В. Николаевскимъ (нынѣ митроф. протоіерей Конногвардейской церкви въ С.-Петербургѣ) и А. В. Николаевскимъ (также митрофорн. прот., бывшій 27 лѣтъ настоятелемъ Вѣнской посольской церкви, въ прошломъ 1913 г. скончавшійся). Мы тогда познакомились съ этимъ почтеннымъ семействомъ, и это знакомство очень намъ пригодилось, когда пріѣхали въ Петербургъ. Привѣтливость и радушіе, которое мы тутъ встрѣтили, были очень для насъ дороги. Посѣщенія этого семейства, которое насъ пригрѣло, скрасили нашу жизнь въ непривѣтливой казенпой обстановкѣ.

а) Ник. Игн. Розовъ, двоюродный братъ моей матери, изъ философскаго класса нижег. сем. поступилъ въ казанскій университетъ, былъ въ немъ, по окончаніи курса на медицинскомъ факультетѣ, прозекторомъ, потомъ—инспекторомъ врачебной управы въ Вяткѣ и Воронежѣ, вице-директоромъ медицинскаго департамента, затѣмъ директоромъ и предсѣдателемъ ветеринарнаго комитета. Скончался въ 1886 г. въ чинѣ тайнаго совѣтника. Вылъ очень религіозенъ.

также дежурный старшій по всей академіи. Въ 11 часовъ запирались занятныя комнаты.

Такіе порядки соблюдались довольно аккуратно въ первый нашъ учебный годъ. На слѣдующій—начались постепенно нѣкоторыя, впрочемъ небольшія, отступленія, бъ особенности относительно выхода въ городъ. Мы уже довольно свободно уходили изъ академіи и въ другіе дни, кромѣ двухъ для того назначенныхъ, неаккуратно записывались въ книгу для выхода въ городъ, а потомъ (впрочемъ, кажется, уже на третій годъ, послѣ инспектора архим. Павла) исчезла и самая книга. Въ то время, I860—1861 годы, начались воскресныя школы, въ которыхъ участвовали и мы студенты духовной академіи. Въ студенческихъ комнатахъ начали появляться тогдашніе дѣятели по устроенію этихъ школъ: военный генералъ-аудиторъ Философовъ и свящ. А. В. Гумилевскій х). Изъ студентовъ особенно живое участіе въ воскресныхъ школахъ принималъ студентъ старшаго курса, В. Г. Пѣвцовъ (1-й маг. XXIV к. 1861 г., f профес. богосл. и прот. Училища Правов.). Мы съ Ѳ. Г. Ел. также занимались въ одной изъ воскресныхъ школъ, именно Владимірской, которую однажды, когда мы были въ ней, посѣтилъ даже тогдашній министръ Нар. Просв. (1858—1861 г.) Е. II. Ковалевскій.

Вообще же и во второй учебный годъ поддерживалась въ академіи умѣренно строгая дисциплина, благодаря главнымъ образомъ инспектору архим. Павлу. Не то было въ слѣдующіе два года, когда мы перешли на старшій курсъ, когда ушелъ прежній инспекторъ, а новый долго, до мая мѣсяца, не пріѣзжалъ, бразды же правленія взялъ въ свои руки преемникъ пр. Нектарія, пр. Іоанникій. Что вышло изъ такихъ перемѣнъ въ академической администраціи, увидимъ далѣе.

Старшій курсъ—186‘/іг и 1862/з годы.

Благополучно перешли мы осенью 1861 г. изъ младшаго курса въ старшій, но очень неблагополучно его начали. *)

*) А. В. Гумилевскій, петерб., 7-й маг. XXI к. (1855) спб. акад., свящ. Христорожд., что на Пескахъ, церкви въ СПБ., за горячую проповѣдь по случаю освобожденія крестьянъ, перемѣщенъ, какъ тогда говорили, въ г. Нарву. Сконч. 1869 г. Онъ былъ одинъ изъ соредакторовъ пере-доваго тогда петербургскаго духовнаго журнала „Духъ христіанина“ и былъ въ близкихъ, повидимому, отношеніяхъ съ П. И. Шалфеевымъ, его товарищемъ по студенчеству.

Лучшихъ по успѣхамъ студентовъ назначили комнатными старшими, первыхъ по списку—надъ своиад же товарищами. а другихъ—надъ студентами младшаго, только-что сформировавшагося XXVI курса. Меня назначили въ комнату, одну изъ самыхъ лучшихъ, крайнюю къ залу, примы-кадощую къ нему, № 9, населенную моими же товарищами, а слѣдующая: за нашей комнатой, угловая, самая лучшая, наиболѣе свѣтлая комната, также съ нашими товарищами (кажется № 10) поручена была старшинству М. И. Владиславлева., Въ какой комнатѣ назначенъ былъ старшимъ Ѳ. Г. Е|л—ій* не помню.

Начались, лекціи, и благополучно шли до 4 октября 1861 г,, когда произошло нѣчто, совершенно для насъ неожиданное., выведшее насъ изъ обычной колеи и имѣвшее огромныя для, в.сего нашего XXV курса послѣдствія, именно—«случаи, въ греческомъ классѣ», какъ нижеописываемое событіе названо мсек. митр. Филаретомъ въ его мнѣніяхъ и отзывахъ ‘).

Съ тѣхъ поръ, какъ началъ писать свои воспоминанія, съ большимъ смущеніемъ, и даже страхомъ, думалъ я о томъ, какъ мнѣ удастся описать этотъ поистинѣ несчастный «случай»,. Боялся, съумѣю ли безпристрастно отнестись съ одной стороны къ своимъ товарищамъ и отчасти къ себѣ самому, игравшему тутъ цѣкоторѵю, хотя и маленькую, роль, съ другой— что конечно самое, главное—къ такой извѣстной и во міно-. гидъ отношеніяхъ замѣчательной и достопочтенцрй личности, вдкъ тогдашній нашъ ректоръ, пр. Іоанникій (f митр. кіевскій), почтительная память о которомъ еще жива у многихъ досадѣ и, конечно, никогда не умретъ въ исторіи нашей церкви. Всего болѣе боялся оскорбить именно его память. Къ великому для меня счастью и облегченію труднаго моего положенія, на, дняхъ, какъ нельзя болѣе кстати, появились воспоминанія митр. московскаго Леонтія (Лебединскаго) 2), совершенно под-

‘) „Собраніе мнѣній и отзывовъ Филарета митр. москов“ т. V, ч. I, стр. 151—155.

!) Иванъ Алексѣевичъ Лебединскій (въ мон. Леонтій), вороненъ, 5-й маг. XVII (1847) курса спб. акад., 1847—преп. спб. сем. и въ томъ же году инсп. кіѳвск. акад., 1856- 1860 — ректоръ семинарій владимір., новгород. и с.-петерб., 1860—еп. ревельскій, 1863—еп. подольскій, 1873—адхіец., 1874—архіеп. херсонскій, 1875—варшавскій, 1891—митр. московскій, f 1893. Вдобавокъ онъ былъ товарищемъ до студенчеству проф. В. И. Ловягина, тогдашняго секретаря правленія и конференціи и отъ него могъ многое узнать о положеніи академическихъ дѣлъ.

тверждающія тотъ взглядъ на нижеописываемыя событія, -который давно у меня составился и утвердился. Свидѣтельство почившаго митр. Леонтія тѣмъ важнѣе, что въ качествѣ тогдашняго снб. викарія, еп. ревельскаго, онъ не только былъ очевиднымъ свидѣтелемъ, но и привлеченъ мйТр. Исидоромъ къ офиціальному разслѣдованію нашего дѣла.

Йотъ что пишетъ въ своихъ воспоминаніяхъ *) этотъ приснопамятный святитель, отличавшійся всегда большимъ добродушіемъ и прямотою характера. Начинается разсказъ съ самаго перваго момента, съ назначенія архим. Іоанникія ректоромъ нашей академіи.

„Назначеніе (архим. Іоанникія) состоялось. И вотъ мы, старые знакбмвіе (По Кіеву), опять свидѣлись. Архим. Іоанникій взялся за дѣйо съ ревностью, но съ инспекторомъ (архим. Павломъ), на первыхъ же Норахъ, несогласно во взглядахъ, хотя по своей сдержанности не высказывалъ этого ясно. Духъ академіи, какъ я сказалъ прёжде, былъ свободный и нужно было съ умѣньемъ, безъ поблажки, исправйть запуіДенное. Инспекторъ, державйіійся Нектарібвской методы—популярничать, лавировалъ и фальшивилъ предъ ректоромъ. Вотъ причина, почему арХйм. Павелъ замѣненъ другимъ лицомъ, іюлучИвъ ректуру въ смоленской семинаріи. Къ сожалѣнію, ректоръ йе’Пользовался любовію и довѣріемъ Студентовъ, да и профессоровъ. Его ВамййуТОсть, сухость и недовѣрчивость не Привлекали къ нёму Подчиненныхъ; а ДекЦіи по Догматикѣ онъ чиТаДъ хотя и Дѣльйо, 'но далеко'не увлекательно, и къ тому же какъ-то неразборчиво въ произношеніи. Держа себя далеко отъ студентовъ, и не ИМѢя искренности отъ инспектора, онъ естественно могъ дѣйствовать не впопадъ 3). Когда поступилъ новый инспекторъ ВДадИМіръ (нынѣ епископъ), чёДОвѣкъ прекрасный, добрый, Онъ долженъ былъ еще знако-мЙтьСй съ академіею 3), которой, какъ воспитанникъ Кіевской Академіи, не зналъ по духу и направленію. Іоанникій, уже- хиротонисо- 1 * 3 4

1) „Богосл. Вѣсти.“ янв. 1914 г. „Мои замѣтки и воспоминанія. Леонтія, митр. московскаго“ (стр. 137—144).

*) Если Ото „невпопадъ“, благодаря „неискренности Инспектора“, относится къ нашей исторіи 4 окт. 1861 г., то тутъ „неискренность“ архим. Павла не прячемъ, ибо онъ ушелъ изъ академіи раньше 4 октября, болѣе чѣмъ за мѣсяцъ, именно 23 августа того же года.

3) То же нужно сказать и относительно новаго инспектора Владиміра (Петрова), который характеризуется пр. Леонтіемъ совершенно вѣрно, но который прибылъ къ намъ спустя цѣлыхъ 7 мѣсяцевъ послѣ

4 дкт.,,: Именно 10 мая слѣдующаго 1862 года. Слѣдов. его личность, съ незнаніемъ нашей академіи, также не причемъ. Вѣрна одна только общая‘Мысль, что пр. Іоанникій Дѣйствовалъ совершенно одинъ, безъ чьего-Дйбо содѣйствія, на свой страхъ, и какъ увийимъ, дѣйствительно совершенно „невпопадъ“.

ванный по епископа (1861 г. въ іюнѣ), своего такта не измѣнилъ. И вышла исторія въ академіи, очень непріятная, помнится въ 1863 году (1861?) 1). Разскажу о ней. За отсутствіемъ преподавателя греческаго языка, поручено было преподаваніе его баккалавру по исторіи Пред-теченскому. Онъ (кстати сказать, держалъ себя со студентами, особенно съ нѣкоторыми, потоварищески, курилъ и игралъ съ ними въ карты), пришедши въ классъ, сказалъ: »господа, я самъ плохо знаю греческій языкъ, будемъ заниматься' кой-чѣмъ“. Студенты вскорѣ перестали посѣщать классъ in corpore, а затѣмъ почти всѣ. Вотъ начало событія, которое надѣлало шума въ Петербургѣ. ІІредтечен-скій нажаловался ректору въ преувеличенныхъ выраженіяхъ. И вотъ явился въ глазахъ начальства бунтъ студентовъ. Ректоръ доноситъ митрополиту формально о бунтѣ,—и что же вышло? Экстреннымъ протоколомъ Св. Синода исключены изъ академіи до 30 человѣкъ (25?). Какой пожаръ отъ ничтожной искры! Ректоръ, между прочимъ, въ своемъ донесеніи увѣрялъ, что онъ самъ въ классѣ убѣждалъ студентовъ ходить на греческій языкъ—и его не послушались. Чрезъ нѣсколько времени, когда по Петербургу разнеслась исторія студенческая, и высшее начальство пожалѣло о поспѣшности своей, мнѣ поручено было сдѣлать дознаніе (это послѣ синодскаго рѣшенія?),—и я открылъ, что дѣло зашло изъ-за пустяковъ, что ректоръ не обращался къ студентамъ съ увѣщаніемъ въ классѣ, и вообще вся исторія наполовину сочинена подъ диктовку Предтечен-скаго. Я выяснилъ все это митрополиту, и состоялось опредѣленіе Синода—принимать исключенныхъ, если подадутъ прошенія. Почти всѣ, за исключеніемъ первыхъ, лучшихъ, трехъ-четырехъ человѣкъ, подали и приняты обратно. Однакоже академія лишилась даровитыхъ людей, напр. Владиславлева, Соколова и др. Владиславлевъ, напр., теперь ректоръ Петербургскаго Университета. Имѣй другой тактъ Іоанникій, не было бы учиненнаго скандала. Скажи онъ мнѣ прежде формальнаго оглашенія дѣла,—оно получило бы другой характеръ“.

Къ этому разсказу высокаго свидѣтеля, вѣрно и въ общемъ (за малыми исключеніями) точно передающаго событіе 4 окт. 186J г., ирисоединимъ то, какъ оно отразилось въ нашемъ тогдашнемъ студенческомъ сознаніи, какими подробностями сопровождалось и въ какомъ видѣ вся эта исторія представляется теперь черезъ 50 слишкомъ лѣтъ, человѣку, много пережившему и миого о ней думавшему. Хотѣлось бы все разъяснить, не оставить въ ней ничего темнаго, понять душевное состояніе дѣйствующихъ въ драмѣ лидъ, а понявъ, покаяться съ одной стороны и простить съ другой...

0 Естественная ошибка памяти. Это было въ 1861 г., но такъ какъ нр. Леонтій игралъ большую роль и при окончаніи нами курса въ 1863 г, въ качествѣ ревизора академіи и принималъ дѣятельное участіе въ рѣшеніи нашей судьбы, тѣсно связанной съ 4 окт. 1861 г., то у него естественно 1861 годъ слился въ памяти съ 1863 г,

Мы были крайне удивлены, когда бакк. А. И. Предтеченскій записалъ въ классномъ журналѣ, что на лекціи 4 окт. было у него всего нѣсколько человѣкъ, помнится—около 10—12, которые и поименованы. Сначала мы даже не обратили на это особеннаго вниманія, только энергически выбранили Пр—го. Помнится, что идя въ столовую къ обѣду, говорили между собою: «что это за штуку выкинулъ Андрей (такъ мы называли его часто, а тутъ въ сердцахъ, даже ругательнымъ полуименемъ)? Неужели ему недовольно, что было у него столько студентовъ. Василій Николаевичъ Карповъ, не ему чета, постарше его и попочтеннѣѳ, да не записываетъ же въ журналъ не бывшихъ у него на лекціяхъ, а вѣдь даже у Карпова бываетъ нерѣдко не больше слушателей, чѣмъ у Пр—го, къ тому же временнаго преподавателя греч. языка. Да что, братцы, въ слѣдующій разъ не пойдемъ къ нему совсѣмъ. Вотъ онъ и увидитъ,, какъ записывать насъ въ журналъ». Предъ наступленіемъ слѣдующаго класса по греч. языку это и приведено было въ исполненіе, безъ всякихъ дебатовъ и нарочитыхъ обсужденій этого шага; состоялось это какъ-то просто, само собою. Наступилъ слѣдующій классъ греч. языка. Не пошелъ никто кромѣ трехъ студентовъ, не пошли даже лица, имѣющія духовный санъ, такихъ было у насъ 4 лица ‘). Были въ классѣ только три студента: Г. П. Пеньковскій (8-й маг.), Н. В. Ве-щезеровъ (21-й канд.) и Ник. П. Виноградовъ (27-й канд. нашего курса). Бакк. Пр—ій снова написалъ въ журналѣ, что у него въ классѣ были только 3 студента, такіе-то. 1

1) Кромѣ упомянутаго уже 1) іеромон. Владиміра (Никольскаго), f еписк. нижегор., 2) свящ. I. Р. Рахинскій, новгор., былъ учителемъ М. И. Владиславлева по училищу, слѣд. былъ старше насъ, по меньшей мѣрѣ лѣтъ на 7, 23-й нашъ канд., былъ потомъ при миссіи въ Китаѣ и прот. въ новгор. епархіи, 3) гером. Анѳимъ (Озеровъ), 30-й. нашъ канд., моск., былъ по семинаріи товарищемъ тогдашняго рект. спб. сем. Платона (Троепольскаго, маг. моск. акад. XIV к. 1844 г.), слѣд. окончилъ семинарскій курсъ около 1840 г., приблизительно 25 лѣтъ отъ роду и былъ, при поступленіи въ академію, не менѣе 40 лѣтъ, стало быть, старше насъ лѣтъ на 20; это былъ самый старый по лѣтамъ нашъ академическій товарищъ, былъ онъ потомъ смотр. училища въ г. Рославлѣ и наконецъ поступилъ въ число братіи Троице-Сергіевой лавры; наконецъ 4) свящ. А. Соколовъ, окончившій съ званіемъ студента и вскорѣ скончавшійся. О. А. Соколовъ вошелъ въ составъ студентовъ только на старшемъ курсѣ. Когда вошли къ намъ свящ. I. Рахинскій и іером. Анѳимъ, не помню. Помню только, что пріемныхъ экзаменовъ они не держали.

Сначала мы считали это дѣло не болѣе, какъ личнымъ дѣломъ бакк. А. И. Пр—го, очень чувствительнаго къ популярности между студентами и потому обиженнаго нашимъ недостаточно внимательнымъ, по его мнѣнію, къ нему отношеніемъ. Мы считали его человѣкомъ довольно легкомысленнымъ и по свойству его характера способнымъ къ различнымъ выходкамъ. Намъ и въ голову не приходило, на первыхъ порахъ, что завязывается серьезное дѣло, въ которомъ главную дѣйствующую роль играетъ не молодой баккалавръ, а лицо гораздо его повыше. Но въ дальнѣйшемъ движеніи событій мы невольно должны были измѣнить наше первоначальное мнѣніе.

Предъ наступленіемъ третьяго— по счету, съ начала описываемой исторіи—класса греч. языка, tip. Іоанникій призываетъ дежурнаго по всей академіи студента. На бѣду дежурнымъ въ эту недѣлю оказался пишущій эти строки. «Объявите студентамъ, что если они не пойдутъ на лекцію по греч. языку, то всѣ, которые не пойдутъ, будутъ исключены, хотя бы это былъ весь курсъ. Такова воля и распоряженіе владыки- митрополита»,—сказалъ мнѣ ректоръ. Вмѣсто того, чтобы молча уйти и передать товарищамъ распоряженіе начальства, которое должно было быть исполнено, конечно, безпрекословно, я позволилъ себѣ весьма безтактный, чтобы не сказать больше, поступокъ, осмѣлился выразить свое мнѣніе по поводу переданнаго мнѣ распоряженія ректора. «По моему мнѣнію, Ваше Преосвященство, сказалъ я, едва ли эта мѣра окажетъ надлежащее дѣйствіе на студентовъ; боюсь, что они все-таки не пойдутъ въ классъ». «Васъ не спрашиваютъ о вашемъ мнѣніи и не ваше дѣло разсуждать, идите и объявите о томъ, что я сказалъ»,—отвѣтилъ мнѣ ректоръ, съ выразившимся на его лицѣ сильнымъ неудовольствіемъ. Очень сожалѣю, что у меня вырвались приведенныя слова. Въ моей глупой головѣ вертѣлась тогда наивная мысль, нельзя ли отклонить грозившую всѣмъ намъ бѣду, убѣдить ректора не приводить его распоряженія въ исполненіе, или по крайнее мѣрѣ повременить такою крутою мѣрою ‘).

‘) Съ этимъ именно добрымъ намѣреніемъ, а отнюдь не съ цѣлью нагрубить начальству (что было совсѣмъ не въ моемъ характерѣ), я позволилъ себѣ эту нелѣпую и въ сущности дерзкую выходку. Быть можетъ, думалъ я, ректоръ обратитъ вниманіе на мои слова и подумаетъ: ужъ если такой студентъ, какъ А. К-кій, человѣкъ отнюдь не воинственный, тихаго нрава, законопослушный (я имѣлъ основаніе предпо-

Пришелъ я къ товарищамъ и объявилъ имъ волю начальства. Это было за полчаса, много за часъ до наступленія лекціи. Времени для обсужденія и рѣшенія, какъ поступить въ данномъ случаѣ, было очень мало въ нашемъ распоряженіи. И мы были предоставлены совершенно самимъ себѣ. Ректоръ, какъ совершенно вѣрно замѣчаетъ пр. Леонтій, къ намъ не приходилъ ни въ комнаты, не собиралъ насъ и въ классъ или въ залъ, былъ въ своей квартирѣ и ждалъ, какъ мы поступимъ. Началось между нами, конечно, большое волненіе и горячее обсужденіе вопроса, идти иля не идти въ классъ. Былъ одинъ моментъ нѣкотораго колебанія въ сторону положительнаго рѣшенія, но онъ прошелъ, когда одинъ студентъ (С—съ), человѣкъ вообще мирный, далеко не изъ крайнихъ, вскочилъ на столъ и сказалъ: гг. товарищи, полно вамъ колебаться и шататься туда и сюда. Если вы дѣйствительно убѣждены въ нанесеніи оскорбленія всему курсу, то не ходите въ классъ, если же—нѣтъ, то идите. Послѣ того большинство, въ количествѣ 25 человѣкъ, рѣшило не идти, а меньшинство, 16 человѣкъ,—идти. Въ числѣ первыхъ были М. И. Владиславлевъ и Ѳ. Г. Елеонскій, въ числѣ послѣднихъ — оба Барсовы Т. и Н. и я, рѣшившійся на такой шагъ не столько изъ свойственной мнѣ законопослушности, сколько (каюсь въ этомъ) изъ чувства самосохраненія. Какъ лицо, нѣкоторымъ образомъ офиціальное, дежурный старшій, да еще осмѣлившійся возра-

лагать, что такое именно мнѣніе имѣетъ о мнѣ начальство), такъ относится къ моему распоряженію, то чего же ждать отъ другихъ, его товарищей, и не лучше ли отмѣнить мое распоряженіе или помедлить его исполненіемъ? Сознаюсь теперь, что былъ тогда непроходимо глупъ и несообразителенъ. Но мое выступленіе доказываетъ вмѣстѣ съ тѣмъ и то, что мы тогда еще не были въ курсѣ дѣла и не предполагали активнаго участія ректора въ самомъ началѣ этого дѣла. Въ противномъ случаѣ, конечно, я сообразилъ бы совершенную безполезность и нелѣпость выступленія съ своимъ мнѣніемъ. Къ такому выступленію располагало меня и замѣтное въ то время расположеніе ко мнѣ ректора. Пр. Іоанникій, во время своихъ первыхъ, въ теченіе сентября, лекцій по догматикѣ, не разъ поднималъ меня для обсужденія возникавшихъ богословскихъ вопросовъ, что считалось признакомъ благоволенія. И оно дѣйствительно чувствовалось. Но потомъ, послѣ моей крайне неудачной консультаціи 4 окт., оно смѣнилось у пр. Іоанникія, вообще устойчиваго въ своихъ симпатіяхъ и антипатіяхъ, неблаговоленіемъ ко мнѣ, которое продолжалось до окончанія мною курса и отразилось, какъ увидимъ далѣе, на моей дальнѣйшей судьбѣ. Во всякомъ случаѣ, однако, не могу не признать: mea cnlpa, теа maxima culpa!

51

жать начальству, думалъ я, буду вдвойнѣ виноватъ, если не пойду въ классъ и не избѣгну исключенія, даже если помилуютъ всѣхъ другихъ моихъ товарищей, не бывшихъ въ классѣ.

Затѣмъ, все было такъ, какъ разсказываетъ пр. Леонтій. Послѣ исключенія 25-ти студентовъ нашего курса начался «шумъ по Петербургу», въ духовныхъ конечно кругахъ, слышались сожалѣнія о насъ и среди нашихъ профессоровъ и духовенства и даже нѣкоторыхъ лицъ свѣтскихъ ‘), близкихъ къ академіи. Слышно было, что и въ Св. Синодѣ не всѣ одобряли крайне крутыя мѣры нашего ректора. Тогда, вѣроятно, подъ вліяніемъ всѣхъ этихъ толковъ, объявлено было, что исключенные могутъ подавать прошенія о принятіи ихъ въ академію, съ обязательствомъ подчиняться академической дисциплинѣ. Каждаго изъ такихъ исключенныхъ отдѣльно призывали въ правленіе академіи, производили допросъ и отбирали подписку. Срокъ для подачи прошенія былъ назначенъ очень короткій — одинъ день. Одинъ изъ исключенныхъ опоздалъ, подалъ прошеніе на другой день и не былъ принятъ (И. Я. Спрогисъ). Принято было обратно въ академію изъ 25-ти 19 человѣкъ. Остальные же 6 человѣкъ отчасти сами не подали прошенія, отчасти ихъ просьба не была уважена. Эти 6 человѣкъ были: М. И. Владиславлевъ 2), не подавшій

‘) Таковъ былъ, напр., И. Д. Деляновъ, впослѣдствіи министръ народнаго просв., а тогда въ 1861 г. директ. департ. мин. народ. просв., директоръ снб. публичной библ. и потомъ, въ томъ жо году, попечитель спб. учебнаго округа. Кажется, именно добрѣйшему Ивану Давыдовичу наши изгнанники больше всего были обязаны устройствомъ своей дальнѣйшей судьбы: Владиславлевъ, Ник. Ив. Соколовъ, И. Я. Спрогисъ и Ф. И. Абрамовичъ. Всѣ они, благодаря ему, пристроились или къ министерству нар. просвѣщ. или къ публичной библіотекѣ. Слышно было, что посваталъ ихъ И. Д. Дѳлянову яашъ бакк. М. О. Кояловичъ, имѣвшій уже и тогда связи въ свѣтскомъ ученомъ и учебномъ мірѣ. И. Я. •Спрогиса порекомендовалъ И. Д. Дѳлянову Вл. Вас. Стасовъ, который вызвалъ его изъ деревни и на первое время далъ ему даже помѣщеніе въ своей квартирѣ.

а) Михаилъ Ивановичъ Владиславлевъ, предназначенный для отправленія заграницу, съ цѣлію приготовленія къ профессурѣ въ университетѣ, первое время, послѣ возвращенія изъ ссылки въ родительскомъ домѣ, занимался сотрудничествомъ въ жур. „Эпоха“, издаваемомъ братомъ Ѳ. М. Достоевскаго, М. М. Достоевскимъ, на дочери котораго, по возвращеніи изъ-заграницы, женился. На квартирѣ, гдѣ жилъ тогда М. И. Вл-въ, я бывалъ и разъ встрѣтилъ тамъ обоихъ братьевъ Достоевскихъ, т. е. и знаменитаго Ѳеодора Михайловича и брата его, изда-

прошенія, Е. Н. Ждановъ *), изъ исключенныхъ самый даровитый послѣ Владиславлева, кажется, также не подавшій прошенія, Н. И. Соколовъ 2), Ф. И. Абрамовичъ ■*), И. Я. Спрогисъ *)

теля „Эпохи“, Михаила Михайловича, будущаго тестя М. И. Вл. Личность Ѳѳд. Михайловича, конечно, крайне интересовала меня; я уже прочиталъ Дивный по психологическому анализу его романъ „Преступленіе я наказаніе“,—читалъ съ перерывами, нѣсколько разъ бросалъ, не могъ читать, какъ человѣкъ впечатлительный слищкомъ живо переживая психологическое состояніе дѣйствующихъ лицъ, передаваемое авторомъ, глубокимъ знатокомъ человѣческой души. Ѳ. М. Д-ій, при нашемъ свиданіи, былъ очень молчаливъ. Съ М. И. Вл-мъ мы видались и потомъ, когда онъ былъ уже профессоромъ и ректоромъ университета. Онъ до конца овоей жизни сохранялъ истинно товарищескія отношенія ко мнѣ и ко всѣмъ, другимъ своимъ товарищамъ (И. Я. Образцову и др.) до спб. духовдой академіи. ,Скончался онъ еще не старымъ, 50-ти лѣтъ (род. 1840 г., деканъ 1885 г., ректоръ 1887 г., f 1890 г. апр. 24), отъ рака ѣъ мозгу и во всемъ тѣлѣ. Вылъ онъ крѣпкаго, можно сказать, богатырскаго сложенія и потому неудивительно, что Государыня Императрица Марія Ѳеодоровна улыбнулась, когда онъ, представляясь ей въ качествѣ вновь назначеннаго ректора университета, сказалъ, что онъ надѣется потрудиться въ этой должности, насколько хватитъ у него силъ и здоровья, на что Государыня съ улыбкой замѣтила, что, кажется^ на здоровье онъ не можетъ пожаловаться. Покойный М. И. самъ передавалъ намъ объ этомъ. 1

*) Евг. Ник. Ждановъ, ивъ архавг. сем., поступилъ въ московскій университетъ, окончилъ его и былъ .потомъ мировымъ посредникомъ въ г. Мозырѣ. Очень даровитый, поражалъ насъ тѣмъ, что почти не занимался, только ходилъ по комнатамъ, помахивая чѣмъ-нибудь, что держалъ въ рукахъ, а между тѣмъ былъ однимъ изъ лучшихъ по успѣхамъ студентовъ.

•*) Никол. Ив. Соколовъ, изъ рижскихъ, хорошій, способный студентъ, но не былъ изъ особенно выдающихся, отличался только бойкостью и красотою лица. Почему пр. Леонтій поставилъ ево рядомъ съ Владиславлевымъ, неизвѣстно. Былъ онъ, кажется, въ университетѣ и вѣроятно его окончилъ, судя потому, что служилъ въ Вильнѣ по мин. нар. просв., потомъ онъ жилъ въ Петербургѣ, былъ частнымъ, кажется, повѣреннымъ и вообще практическимъ дѣятелемъ.

3) Флоръ Ив. Абрамовичъ, спб. сем., своекоштный, принятъ въ акад. подъ № 6, былъ въ университетѣ и служилъ учителемъ въ новгородской гимназіи.

*) Иванъ Яковлевичъ Спрогисъ, изъ рижск. сем., латышъ , по происхожденію, изъ крестьянъ, сначала служилъ въ спб. публичной библіотекѣ, нынѣ архиваріусъ виленскаго центральнаго архива древнихъ актовыхъ книгъ, очень почтенный дѣятель. Приходилось немало читать въ „Hob. Врѳм.“ объ его дѣятельности; разъ даже посвященъ былъ ему цѣлый фельетонъ въ этой газетѣ. Здравствуетъ. 1 янв. сего 1914 г. награжденъ чиномъ дѣйств. стат. совѣтника, а на дняхъ избранъ въ почетные члены спб. Археологическаго Института.

51*

и Константинъ Соколовъ ‘). Почему исключены эти именно лица, для насъ было неясно. Они ничѣмъ особеннымъ, въ смыслѣ бунтарства, изъ нашей среды не выдѣлялись; по нашему дѣлу особенно не агитировали и вообще вели себя, казалось, какъ всѣ мы въ то время. Развѣ начальство имѣло объ нихъ какія-либо особыя свѣдѣнія, намъ неизвѣстныя. Всѣхъ исключенныхъ отправили на мѣсто родины подъ надзоръ родителей, отправили (какъ говорили тогда) при наблюденіи со стороны полиціи за ихъ отправленіемъ. Изъ мѣстъ ихъ ссылки потомъ мы получали отъ нихъ раздиравшія наше сердце письма.

Еще до окончательнаго рѣшенія участи 25-ти нашихъ товарищей, мы 16-ть человѣкъ, отдѣлившіеся отъ нихъ и бывшіе 4 октября въ классѣ у Пр—ro, чувствовали себя очень плохо. Было и жаль товарищей и крайне предъ ними совѣстно и неловко, чувствовалось, что у насъ порвалась съ ними связь. А потому мы и рѣшились возстановить ее чрезъ подачу коллективнаго заявленія въ правленіе академіи, въ которомъ писали, что хотя мы исполнили волю начальства, но раздѣляемъ убѣжденіе нашихъ исключенныхъ товарищей относительно невозможности заниматься съ бакк. Пр —мъ, вслѣдствіе порванной съ нимъ нравственной связи, и просимъ считать насъ столь же виновными, какъ и 25 исключенныхъ нашихъ товарищей. Каюсь, я принималъ очень дѣятельное участіе въ составленіи и редактированіи этого заявленія. Заявленіе подано 2), и за него послѣдовалъ намъ строгій выговоръ, который объявленъ былъ торжественно, въ залѣ, куда насъ для того пригласили.

Съ движеніемъ 'и развитіемъ событій, нашъ первоначальный взглядъ на 4 октября совершенно измѣнился. Прежде мы во всемъ винили Пр—го, теперь начали смотрѣть на все это дѣло какъ на дѣло ректора. Начали припоминать прошлое. * *)

1) Конст. Соколовъ, изъ спб. сем., своекоштный студ. Почему онъ попалъ въ число исключенныхъ, до сихъ поръ остается для насъ загадкой.

*) Изъ деликатности мы оставили въ покоѣ вышеуказанныхъ 4-хъ товарищей, имѣющихъ священный санъ, не предлагали имъ подписать наше заявленіе, очень хорошо понимая, что въ ихъ положеніи это для нихъ крайне неудобно. Помню, вопросъ объ ихъ подписи поднимался у насъ, но сейчасъ же былъ рѣшенъ въ отрицательномъ смыслѣ.

Пр. Іоанникій давно уже, почти съ самаго пріѣзда изъ Кіева, предупреждалъ насъ, что мы должны или безпрекословно подчиниться академическимъ порядкамъ или, кто не хочетъ, пусть тѣ уходятъ изъ академіи. Это говорилъ онъ намъ нѣсколько разъ. Помнится, однажды пришелъ съ такими рѣчами въ столовую, вѣроятно для того, чтобы воспользоваться случаемъ— заявить свою волю въ присутствіи всѣхъ студентовъ, не собирая йхъ нарочно для того въ залѣ. Такія рѣчи настраивали насъ на ожиданіе чего-то недобраго, что непремѣнно должно съ нами случиться. Къ тому же, еще предъ пріѣздомъ пр. Іоанникія изъ Кіева, съ осени прошлаго 1860 г., получались изъ Кіевской Академіи тревожныя письма отъ тамошнихъ студентовъ, что дескать ѣдетъ къ намъ ихъ бывшій инспекторъ, а въ данное время (съ 7 декабря 1859 г.) ректоръ, который будетъ непремѣнно выгонять у насъ студентовъ, какъ онъ выгналъ нѣсколько человѣкъ (говорили тогда, 10—12) изъ кіевской. Такіе слухи, въ соединеніи съ рѣчами ректора, не предвѣщали намъ ничего хорошаго и невольно настраивали насъ противъ него.

Между тѣмъ, въ этихъ слухахъ было большое преувеличеніе и была только часть правды. Несомнѣнно, тутъ разумѣется студенческое движеніе XX курса Кіевской Академіи (1857—1861 г.), студенты котораго, когда они были въ «младшемъ курсѣ», слѣдовательно' въ 1857/» и 185®/8 годахъ, чуть было не довели академію до «полной анархіи», результатомъ чего, однако, было не увольненіе, а добровольный выходъ изъ академіи 4-хъ студентовъ 1). Пр. Іоанникій несо- *)

*) Это кіевское студенческое движеніе, весьма важное для надлежащаго пониманія нашей исторіи, описано въ воспоминаніяхъ проф. В. Ѳ. Пѣвницкаго (»Мои воспоминанія“—„Труд. Кіев. Дух. Акад.“ 1911' г. т. 111, стр. 338—348 и 1912 г. т. П, стр. 305—326).'Ректоромъ Кіев. акад. былъ тогда архим. Израиль (Як. Лукинъ, 2-й маг. II к. кіев. акад. 1825 г.), человѣкъ старый, товарищъ по студенчеству нашего проф. В. Н. Карпова, умный, добрый, но очень слабохарактерный, а инспекторомъ (послѣ архим. Іоанникія, пробывшаго до описываемаго событія, при рѳв. Израилѣ, только 5 мѣсяцевъ)—архим. Валеріанъ (Орловъ, 1-й маг. спб. акад. XXI кур. 1855 г.), даровитый, но страдавшій алкоголизмомъ, принужденный потомъ, черезъ годъ („пробылъ инспекторомъ около года“), не только оставить ^службу, но и снять съ себя священный санъ и монашество, превратиться въ полтавскаго мѣщанина; скончался онъ косякомъ въ Полтавѣ (въ полицейскомъ участкѣ). При такихъ начальникахъ случилось слѣдующее; будемъ говорить словами проф. Пѣвницкаго. Кромѣ недовольства начальствомъ и его распоряженіями, „же-

мнѣнно, былъ нѣсколько, въ небольшой впрочемъ степени,

ланія и требованія студентовъ простирались и на учебную часть. Они заявляли неудовольствіе относительно неудовлетворительнаго, но ихъ мнѣнію, преподаванія того или другого предмета и просили новыхъ лекцій сверхъ положенныхъ по уставу и по росписанію... Изъ своей среды,—среды студентовъ, избирали себѣ лектора и поручали ему читать имъ лекціи... (иапр. по всеобщей гражд. исторіи) явился у нихъ самозванный наставникъ изъ ихъ товарищей и они собирались къ нему въ аудиторію... и хвастались, что ихъ товарищъ, самозванный наставникъ, читаетъ лекціи лучше настоящихъ профессоровъ... Угрожала академіи полпая анархія... Студенты наконецъ рѣшили обратиться прямо къ Государю Императору и изготовили прошеніе на Высочайшее Имя. Для подачи этого прошенія придумали особый церемоніалъ... Во время засѣданія правленія, безъ доклада, врывается одинъ студентъ младшаго •курса, въ виду зерцала становится на колѣни, на голову кладетъ про» шёніе и... обращается не къ членамъ правленія, тутъ присутствующимъ, а къ Государю Императору, какъ бы лично ему внимающему... Прошеніе студентовъ послано было въ Петербургъ (но потомъ возвращено сѣ почты)... Ихъ прошеніе ве столько прошеніе, сколько обвинительный актъ противъ академіи... Прежде всего нападаютъ на свое ближайшее начальство... которое не отличается ни умомъ, ни административнымъ тактомъ, ни въ комъ не внушаетъ къ себѣ уваженія. Къ тому же одинъ изъ нихъ (инспекторъ) алкоголикъ и къ студентамъ часто является въ нетрезвомъ видѣ. Изъ наставниковъ многіе ведутъ свое дѣло небрежно, кое-какъ, не отличаясь ни умомъ, ни познаніями, ни даромъ сообщенія; идые изъ нихъ такъ слабы, что объ нихъ говорятъ, что они краснорѣчивы какъ рыбы... Содержаніе студентовъ скудное... Дисциплинарные порядки тяжелые, напрасно стѣсняющіе свободу студентовъ“. И нужно удивляться, что послѣ описанной выше исторіи, изъ этого XX курса „бунтарей“, какъ называетъ его проф. В. Ѳ. П., по его словамъ, „никто не былъ уволенъ изъ академіи“, а только 4 человѣка сами ушли изъ нея, въ томъ числѣ М. Ѳ. Владимірскій-Вудановъ, нынѣ „пользующійся славою ученаго и незауряднаго проф. кіевскаго университета“. Въ этомъ очень даровитомъ, курсѣ было немало выдающихся личностей, впослѣдствіи даже епископовъ: М. Невскій (Митрофанъ, f Ѳп. смоленскій), М. Некрасовъ (Лаврентій, бывшій рект. моек. акад., ея. курскій и тульскій), Хар. Орда (Ирнней—еп. могил., тульск., подольек., екатерянб., орлов.), И. Т. Экзенлярскій (Іеронимъ, еп. тамбов,, архіеп. виленскій н варшавскій). Къ этому же курсу принадлежалъ и проф. С. М. Сольскій, бывшій много лѣтъ кіевск. градск. головою. Ему одному удалось, не безъ труда (въ силу предубѣжденія противъ этого курса), попасть въ проф. кіевск. академіи, изъ преподавателей кіевской семинаріи. Сколько, однако, полезныхъ для церкви и духовной школы дѣятелей сохранили доброта и „безхарактерность“ ректора Израиля! Едва ли такой результатъ получился бы, если бы на его мѣстѣ былъ нашъ Іоанникій и намъ кажется, глубоко ошибается досточтимый В. Ѳ. Пѣвнвцкій, предполагая, что въ такомъ случаѣ „въ академіи не было бы никакихъ треволненій“ (1911 г., III, стр. 347).

причастенъ ісъ исторіи этого движенія, которое началось въ его инспекторство, хотя и окончилось послѣ него. «Признаки необычнаго броженія уже начались, пишетъ въ своихъ воспоминаніяхъ проф. В. Ѳ. ІІѢвницкій, и они немало безпокоили Іоанникія, какъ инспектора; въ виду ихъ Іоанникій уже высказываетъ опасеніе за свою судьбу; придется идти въ монастырь, говорилъ онъ въ частномъ интимномъ кругу». Онъ пробылъ только 5 мѣсяцевъ, при «началѣ движенія»—до 6 октября 1858 г., когда онъ сдѣлался ректоромъ кіевской семинаріи. Вѣроятно, вскорѣ послѣ его выхода изъ академіи, въ томъ же 1858 г., началась кіевская студенческая исторія, описанная нами въ предшествующемъ примѣчаніи.

Итакъ слуха изъ Кіева были фактически невѣрны, что касается участія ректора Іоанникія въ выгонѣ будто-бы студентовъ, да еще 10—12, т они были глубоко вѣрвы, относительно гонительскаго, такъ сказать, настроенія нашего новаго ректора. Онъ пріѣхалъ къ намъ съ кіевскими своими впечатлѣніями, съ крайне мрачнымъ взглядомъ на студенчество. Легко ли человѣку, еще молодому, энергичному сказать; «придется идти въ монастырь»; видно, ему не сладно приходилось въ родиоі академіи отъ ея студентовъ. Такимъ образомъ, наши кіевскіе коллѳгв невольно совершили предъ нами преступленіе — испортили иамъ ректора, поселивъ въ немъ мрачное настроеніе и до чрезвычайности усиливъ природную его подозрительность. Вмѣстѣ съ тѣмъ сѣмена подозрѣній бросили и въ насъ, а ректоръ этимъ сѣменамъ, своими неосторожными рѣчами и дѣйствіями, далъ раэростисъ. Создалась такимъ образомъ у насъ удушливая атмосфера взаимной подозрительности, которая разразилась бурею, принесшею обѣимъ сторонамъ много горя.

Между тѣмъ у насъ не было и тѣни чего-либо похожаго на кіевскій «развалъ». Можетъ быть, мы испытывали нѣкоторыя либеральныя вѣянія изъ университета, но во всякомъ случаѣ жизнь наша шла обычнымъ порядкомъ, съ незначительными нарушеніями дисциплины. Инспектора Павла у насъ даже побаивались. Вообще мы были смирными студентами, держали себя далеко не такъ высоко и самомнительно, какъ, напр., студенты Московской Академіи, которыхъ я увидѣлъ, когда пріѣхалъ въ 1863 г. _въ Сергіевъ Посадъ, й немудрено: Петербургъ, въ которомъ такъ много властей и великихъ міра сего, а равно и другихъ высшихъ учебныхъ за-

веденій и всякаго рода ученыхъ учрежденій, невольно принижалъ насъ. ІІр. Іоанникій всего этого не разсмотрѣлъ (хотя имѣлъ для того достаточно времени—цѣлый годъ) и не взвѣсилъ. Повидимому, его преслѣдовала навязчивая идея, (idee fixe), въ противоположность крайней слабости кіевской ректорской власти (архим. Израиля)—проявить твердость своей власти на новой ректурѣ, произвести переворотъ въ студенческой нашей жизни, каковой онъ, съ свойственной ему настойчивостью, постепенно и подготовлялъ, пріискивая подходящій къ тому случай. И случай этотъ представился.

Въ «случаѣ 4 октября» мы тотчасъ же, послѣ извѣстнаго распоряженія ректора, чрезъ дежурнаго, усмотрѣли casus belli и рѣшили, что все это есть дѣло исключительно ректора ‘), который давно намекалъ намъ на необходимость изгнанія нѣкоторыхъ изъ насъ. Начали говорить, что это именно онъ «приказалъ» Пр—му <?г первый разъ записать въ классный журналъ не бывшихъ на греческомъ классѣ. Предположеніе относительно «приказанія» — совершенно неправдоподобное, хотя тогда оно не казалось намъ такимъ. Такого грубаго пріема не могъ допустить такой умный и нелишенный тонкости человѣкъ, какъ пр. Іоанникій. Кому принадлежала иниціатива первой записи въ журналѣ ранѣе 4 октября, объ этомъ теперь можно дѣлать только предположенія, болѣе или менѣе вѣроятныя. Могло это быть сдѣлано, не говоримъ по «совѣту», а съ «вѣдома» ректора, т. е. что ректоръ предварительно зналъ объ этомъ рискованномъ шагѣ молодого бак-

1) Сколько мы ни ломали себѣ голову надъ вопросомъ, какъ могла придти Пр-му мысль записать насъ въ журналъ, не могли найти ни малѣйшаго съ нашей стороны къ тому повода. Наши отношенія къ нему были вообще корректныя. На младшемъ курсѣ былъ даже одинъ случай, весьма характерный въ этомъ отношеніи. Приходитъ Пр-ій разъ къ намъ на лекцію, вѣроятно послѣ всенощнаго бдѣнія за картежной игрой (онъ любилъ ее и подобныя удовольствія и предавался имъ со всѣмъ пыломъ своей страстной, широкой натуры) и начинаетъ читать по своимъ запискамъ, но чрезъ нѣсколько времени слышимъ что-то совсѣмъ не относящееся къ данной лекціи, какъ говорится—совсѣмъ изъ другой оперы. Оказалось, что онъ не пересмотрѣлъ своихъ листковъ, перемѣшалъ ихъ съ другими, къ этой лекціи не относящимися. Мы сдѣлали видъ, что не замѣтили этого скандала и ни однимъ движеніемъ не дали ему понять, что намъ ясна причина внезапнаго его перехода къ другой темѣ. На слѣдующій классъ онъ самъ заговорилъ объ этомъ случаѣ и горячо благодарилъ насъ за нашу къ нему деликатность и выдержанность.

калавра и если не одобрилъ, то во всякомъ случаѣ не остановилъ его *). Важнѣе, впрочемъ, этого перваго момента—второй, 4 октября, когда пр. Іоанникій не принялъ никакихъ мѣръ къ улаженію инцидента, если не чрезъ прямое свое участіе (бесѣду съ нами, или съ комнатными старшинами), то хотя бы чрезъ того же Пр—го, которому могъ бы посовѣтовать переговорить съ студентами, чрезъ его земляковъ, и какъ-нибудь замять и погасить вспышку студентовъ. И если онъ ничего подобнаго не сдѣлалъ, то тѣмъ ясно показалъ, что ему принадлежитъ большая доля активнаго участія въ исторіи нашего несчастнаго .«случая», чѣмъ бакк. Пр—му. А потому едвали можно согласиться съ пр. Леонтіемъ, будто «вся эта исторія на половину сочинена подъ диктовку Пред-теченскаго. Я выяснилъ все это митрополиту» и т. д. Послѣднія слова показываютъ, что это есть заключеніе слѣдователя по нашему дѣлу, въ представленіи высшему, начальству-митрополиту. Достойно вниманія, что пр. Леонтій въ концѣ описанія всей нашей исторіи жалуется, что пр. Іоанникій «отношеній къ нему, которыя, могу указать, оставались бла-

') Бакк. Пр—ій, какъ тогдашній помощникъ секретаря (по внутреннему правленію академіи), безъ сомнѣнія, часто посѣщавшій ректора, да и жившій въ своей баккалаврской квартирѣ совершенно рядомъ съ квартирою ректора, къ тому же человѣкъ очень общительный, даже болтливый, среди разныхъ разговоровъ, между прочимъ, о своемъ несчастномъ товарищѣ, Валеріанѣ Орловѣ, бывшемъ инспекторѣ кіевской академіи^ и недавнихъ кіевскихъ академическихъ безпорядкахъ, могъ сказать, что и у насъ-де порядки и дисциплина находятся не въ блестящемъ видѣ, студенты очень неаккуратно посѣщаютъ лекціи, какъ напр. у него на классѣ греческаго языка, и въ азартѣ, къ которому онъ былъ склоненъ, могъ выразить намѣреніе впредь записывать только присутствующихъ въ классѣ, чтобы чрезъ то Показать, сколько студентовъ отсутствуетъ, какъ это онъ и сдѣлалъ съ нами за нѣсколько дней до 4 окт. Положеніе ректора, при этомъ разговорѣ, если только онъ былъ въ дѣйствительности, было не изъ легкихъ. Отвѣтить на проэвти-руемую мѣру отрицательно не позволяло сознаніе по существу ея законности, да и жаль было пропустить такой хорошій случай—подня-туть студентовъ; утвердительно—значило взять на себя большую, главнѣйшую часть иниціативы въ рискованномъ предпріятіи. Едва ли можно, однако, сомнѣваться въ томъ, что отвѣтъ былъ полученъ болѣе или менѣе утвердительный, а главное, что начало дѣла совершилось во всякомъ случаѣ съ вѣдома ректора, который былъ тогда для академіи все: и ректоръ и инспекторъ (инспектора вѣдь не было), и къ которому былъ близокъ фактическій его иниціаторъ, Пр—ій,—лицо близкое къ академической администраціи (помощникъ секретаря правленія).

городными, братскими, не оцѣнилъ ни тогда (т. е. въ нашемъ дѣлѣ?), ни послѣ, когда мы оба присутствовали въ Синодѣ» (см. слѣд. прим.). Не въ силу ли этихъ «братскихъ отношеній» онъ значительно понизилъ степень дѣятельнаго участія пр. Іоанникія въ нашей исторіи, сваливъ «половину» ея на голову Пр—го? Неправдоподобною представляется и мысагь о «сочиненіи всей этой исторія подъ диктовку Пр—го». Дѣй-ствованіе подъ чью-нибудь «диктовку» совсѣмъ не вяжется съ характеромъ пр. Іоанникія самостоятельнымъ, твердымъ, иниціаторскимъ. Не вѣрнѣе ли представлять все наше дѣло такъ: жестокій ударъ по направленію студентовъ давно готовился въ умѣ и сердцѣ пр. Іоанникія и сначала предназначался (въ умѣ, по крайней мѣрѣ) кіевскимъ студентамъ, но потомъ, минуя ихъ, попалъ въ насъ и съ удвоенною силою насъ поразилъ. А мы, хотя и сами виновные во многомъ, пострадали за свои грѣхи больше и тяжелѣе, чѣмъ того заслуживали. Это по обыкновенной юридической оцѣнкѣ, а съ высшей точки зрѣнія тугъ сказался неумолимый законъ вмѣненія и наслѣдованія одними Вины другихъ, принадлежащихъ къ тому же роду. Такъ думаетъ теперь человѣкъ, близкій къ концу земного своего поприща. Но, конечно, не такъ думали мы въ то время.

Эпилогъ нашей драмы былъ въ Москвѣ, куда къ приснопамятному митр. московскому Филарету, въ то время, да и послѣ, цѣлые десятки лѣтъ, посылались изъ Св. Синода всѣ сколько нибудь выходящія изъ ряда дѣла—для совѣта, разсмотрѣнія и окончательнаго рѣшенія, такъ сказать, резолюціи. Туда же послано и наше дѣло. Правда, былъ еще одинъ, послѣдній моментъ этого эпилога, былъ онъ заграницей, въ Лондонѣ, у «страшнаго тогда Герцена», въ пресловутомъ его «Колоколѣ», но это выступленіе заграничнаго нашего защитника не имѣло существеннаго значенія для нашего дѣла и было во много разъ менѣе важно, чѣмъ то, что произошло въ Москвѣ *).

') У насъ было рѣшено отправить въ Лондонъ Герцену описаніе вашего дѣла. Статья была составлена и отправлена по назначенію. Кто ее составлялъ, неизвѣстно, повиднмому она составлена была внѣ академіи, кѣмъ-либо изъ исключенныхъ студентовъ. Заключаю изъ того, что Текста ея совсѣмъ не помню, очевидно никогда не читалъ. Не читалъ ее, кажется, н въ печатномъ видѣ, обработанномъ, конечно, самимъ Герценомъ, по крайней мѣрѣ совершенно ее не помню. Помню, только, что товарищи ликовали послѣ появленія въ „Колоколѣ* описанія нашито дѣла. О статьѣ „Колокола* упоминаетъ въ своихъ воспоми-

А въ Москвѣ произошло слѣдующее. Геніально-мудрый московскій митр. Филаретъ отвѣтилъ Оберъ-Прокурору Св. Синода, графу А. П. Толстому, на запросъ послѣдняго по нашему дѣлу, такимъ спокойнымъ, глубокимъ, тонкимъ, убійственнымъ анализомъ «случая въ греческомъ классѣ Спб. дух. Академіи», что отъ этого анализа не поздоровилось не только нашему ректору, пр. Іоанникію, но и митрополиту Исидору. Позволимъ себѣ сдѣлать выдержки изъ этого замѣчательнаго документа и подчеркнуть нѣкоторыя въ немъ мѣста и выраженія (курсивъ нашъ). «О случаѣ въ греческомъ классѣ

С.-Петербургской духовной Академіи *), пишетъ митр. Фила-

наніяхъ и цр. Леонтій. Замѣтивъ вначалѣ, что „недовольство управленіемъ Іоанникія проявлялось, еще когда онъ былъ ректоромъ кіевской академіи (?),—въ статьяхъ въ свое время страшнаго „Колокола*, что онъ, пр. Леонтій, по порученію митр. Исидора, получалъ и читалъ этотъ журналъ“, что получивъ № съ описаніемъ нашего дѣла, отправился въ митродолиту, который „приказалъ дать прочитать его Іоанникію“,—послѣ всего этого, пишетъ далѣе: „говорю цр. Іоанникію: въ „Колоколѣ“ есть интересная статья, которую Вамъ прочитать надо; она уже доложена была покойному Государю чрезъ III отдѣленіе... Заговорилъ я объ этомъ потому, что статья „Колокола“, при происшествіи въ академіи, мною описанномъ, послужила поводомъ нъ весьма невыгодному понятію петербургской публики объ Іоаннивіѣ и въ высшихъ сферахъ и ускорила его назначеніе на епархію. Мои отношенія къ Іоанникію оставались, могу сказать, благородными, братскими, хотя онъ не оцѣнилъ ихъ ни тогда, ея послѣ, когда пришлось намъ опять вмѣстѣ быть въ Петербургѣ, въ Синодѣ уже, и когда онъ, по волѣ судебъ, явился уже въ „бѣломъ клобукѣ“ („Вогосл. Вѣсти.“ яив. 1914 стр. 142). Переданъ былъ „Колоколъ“ пр. Іоанникію въ 1862 г. (т. ѳ. черезъ 6 мѣс. нослѣ 4 окт. 1861 г.) па страстной недѣлѣ, какъ пишетъ ар. Леонтій. А къ первому дню Пасхи этого же 1862 г. нашъ ректоръ получаетъ орденъ св. Владииіра 4-й ет»е» пени. Мы очень злорадствовали по этому случаю. Послѣ разсказа пр. Леонтія становится понятнымъ, откуда взялась такая необычайно малая награда нашему ректору, епископу, послѣ 13-Тилѣтней его службы (1849—1862 г.). Государь Имп. Александръ 11 (кстати сказать, очень высоко цѣнившій этотъ орденъ, „торговавшійся“, Какъ потомъ, чрезъ нѣсколько лѣтъ, передавали мнѣ, даже изъ-за 4 стеи.), прочитавъ статью „Колокола“ объ Іоанникіѣ, вѣроятно самъ понизилъ степень ордена, съ 3-й на 4-ю. Едва ли митр. Исидоръ представлялъ нашего ректора, своего викарія, да еще земляка (оба туляки), къ 4-й степени.

') Замѣчательно, что митр. Филаретъ не прилагаетъ къ нашей исторіи названія ни „бунта“, ни „возмущенія студентовъ“, ни каного-нибудь другого подобнаго наименованія, а характеризуетъ ее просто словомъ: ^случай въ греч. кл.‘ („Ообр. мнѣній и отзывовъ Филарета митр. москов. т. V ч. I. Москва 1887 г.“ стр. 151—155). Дата итого до-

ретъ, что было мнѣ сообщено, то мною прочитано и при семъ возвращается. Какія мои по сему дѣлу мысли, изволите усмотрѣть изъ прилагаемой при семъ записки. Конфиденціально. 1. Изъ объясненій студентовъ открывается многое, требующее вниманія. 2. Признаются въ небреженіи о семъ классѣ. Черта располагающая къ снисходительному сужденію. 3. Просятъ обращенія вниманія на небреженіе бакк. Пред-теченскаго... Это уменьшаетъ вину студентовъ и обвиняетъ наставника... 4. Невѣроятно, чтобы у другихъ наставниковъ не случалось отсутствующихъ, но видно, они не показывали сего въ журналѣ... Въ такомъ случаѣ на нихъ падаетъ часть вины студентовъ, которымъ законная мѣра, долго не употребленная по небреженію, показалась оскорбительною и ребяческою... 14. Жаль, что употреблена была угроза изгнаніемъ. Она тяжела была для тѣхъ, на которыхъ падала, и уменьшала свободу начальства въ оказаніи снисхожденія ‘)... 17. Хорошо, что изъ 25 студ. 19 пріобрѣли снисхожденіе начальства, ■ но было бы лучше для настоящаго и будущаго, если бы сіе было не въ отмѣну слова, прежде сказаннаго начальствомъ. Свободное дѣйствованіе начальства располагаетъ къ добрымъ чувствованіямъ, уступка не имѣетъ сего дѣйствія. Въ заключеніе въ числѣ совѣтовъ, какъ слѣдуетъ поступать въ случаяхъ подобныхъ разсматриваемому, истинно мудрый

кумента: 16 окт. 1861 г. Этотъ драгоцѣнный документъ важенъ былъ для меня, при составленіи моихъ воспоминаній, помимо его содержанія, еще и въ отношеніи хронологическихъ данныхъ, въ немъ содержащихся. Безъ него я не могъ бы точно указать не только дня, но даже мѣсяца, когда случилась наша исторія. Помнилъ только, что „случай въ греч. классѣ“ былъ или въ октябрѣ или ноябрѣ. Такъ забываются даже важнѣйшія событія нашей.жизни!

..■■*) Очень интересна критика нашего, 16-ти человѣкъ, заявленія правленію академіи. Слабость его чувствовалась даже нами, когда помнится, мы редактировали этотъ документъ. Тѣмъ болѣе не могла она укрыться отъ человѣка такого необыкновеннаго ума, какъ митр. Филаретъ. Вотъ что онъ пишетъ по нашему адресу. 15. Въ другомъ объясненіи 16 студентовъ говорятъ, что 4 окт. были въ классѣ, повинуясь волѣ его высокопреосв. Это законно и одобрительно. 16. Съ тѣмъ вмѣстѣ они говорятъ, что раздѣляютъ убѣжденія не бывшихъ въ классѣ 4 окт., слѣд. раздѣляютъ и то убѣжденіе, высказанное 25 студентами въ объясненіи, что не нашли возможнымъ идти въ классъ 4 окт. Итакъ, они, въ одно и то же время, и не могли быть въ классѣ и были въ немъ. Примѣчательный примѣръ, до какой странности доводитъ порабощеніе собственнаго разсудка духу соумышленія“.

святитель рекомендуетъ «исправлять проступки студентовъ соотвѣтствующими кроткими мѣрами» и «если кто не приметъ увѣщаній и кроткихъ мѣръ исправленія, таковаго надлежитъ немедленно и рѣшительно удалить изъ академіи, и о семъ обстоятельствѣ донести высшему начальству къ свѣдѣнію». 16 окт. 1861 г.

Существованіе этого огромной важности «конфиденціальнаго» документа намъ, конечно, тогда не было извѣстно (а еслибы было извѣстно, то какое ликованіе было бы у насъ по этому случаю!). Но оно, безъ сомнѣнія, было извѣстно начальству, въ томъ числѣ и пр. Іоанникію. Теперь становится понятно все дальнѣйшее поведеніе нашего ректора въ отношеніи къ намъ, да и не къ намъ только. Прочитанъ ему изъ Москвы урокъ, который былъ памятенъ ему въ теченіе всей его жизни и, имѣемъ основаніе думать, избавилъ его въ будущемъ отъ повторенія ошибокъ и ложныхъ шаговъ, подобныхъ допущеннымъ ихъ въ октябрьской исторіи нашего несчастнаго XXV курса.

Въ вышеприведенномъ документѣ не только прямо порицается «угроза изгнаніемъ» но и ясно дается понять, что ректоръ не употребилъ «соотвѣтствующихъ кроткихъ мѣръ», увѣщаній и т. п. и потому образъ его дѣйствій явно не одобряется. Пр. Іоанникій дѣйствительно не сдѣлалъ ни малѣйшаго шага въ этомъ направленіи, какъ справедливо замѣтилъ пр. Леонтій. Впрочемъ, едва ли было бы лучше, если бы онъ тогда къ намъ явился, пожалуй вышло бы что нибудь еще хуже, при нашемъ тогдашнемъ возбужденіи и при его неспособности къ такого рода выступленіямъ. Дѣло въ томъ, что пр. Іоанникій совершенно не годился для роли миротворца, какъ человѣкъ «замкнутаго, сухого, недовѣрчиваго характера» (характеристика пр. Леонтія). Эта роль требовала сердечности, открытаго, прямого характера, умѣнья дѣйствовать на молодые умы и сердца ‘), а онъ имѣлъ только умъ, твердость *)

*) Выли потомъ времена {1867—1883 г.) еще хуже 60-хъ годовъ, но тогда во главѣ академіи стояло лицо, обладавшее большимъ педагогическимъ тактомъ, пониманіемъ молодежи и умѣньемъ дѣйствовать на нее (прот. I. Л. Янышевъ), и не случилось тогда ни одной катастрофы. А сколько было къ тому случаевъ! Пишущему эти строки этотъ приснопамятный ректоръ, когда сдѣлался протопресвитеромъ и вышелъ изъ академіи, однажды сказалъ: „все время моего ректорства я чувствовалъ себя точно на вулканѣ, не былъ спокоенъ ни одной минуты“.

принциповъ и замѣчательную энергію. Этд послѣднія свойства далеко выдвинули его потомъ изъ ряда собратШ и дали ему возможность совершить много полезнаго для церкви и духовно-учебнаго вѣдомства, въ особенности въ областн улучшенія матеріальныхъ средствъ и нуждъ духовенства (свѣчные заводы—по его именно иниціативѣ, общежитія при семинаріяхъ въ Саратовѣ и Нижнемъ и т. п.), но онъ не былъ рожденъ, чтобы быть удачнымъ педагогомъ. Такимъ онъ и явился у насъ, дѣйствующимъ «невпопадъ» и «безъ такта», какъ деликатно выражается о немъ пр. Леонтій.

Но нѣтъ худа безъ добра. Нашъ случай въ греч. классѣ послужилъ пр. Іоаникію въ большую пользу и въ науку на будущее вреш. Мы слышали отъ кого-то, что онъ прямо выражалъ раскаяніе въ своихъ дѣйствіяхъ 4 окт. 1861 г. Какъ человѣкъ умный, онъ понялъ умомъ, если не почувствовалъ сердцемъ, свою ошибку, какую онъ допустилъ въ отношеніи къ нашему курсу. Вотъ почему видимъ большую въ немъ перемѣну въ обращеніи съ послѣдующимъ ХХУІ курсомъ нашей академіи. Этотъ курсъ пользовался какимъ-то особеннымъ его вниманіемъ и расположеніемъ, точно онъ хотѣлъ загладить свою вину предъ студенчествомъ и въ свою очередь студенты этого курса сохранили о своемъ ректорѣ добрую и благодарную память ‘). Большая осторожность и снисходительность замѣтны въ его дѣйствіяхъ по академическимъ студенческимъ дѣламъ и впослѣдствіи, въ бытность его митрополитомъ московскимъ

1) Въ воспоминаніяхъ прот. Н. К. Смирнова („Памяти, книжка за 19.13 г. изд. общ. взаимопом. бывшихъ ц,итомцев,ъ СПБ. Акад.“ Спб. 1914 стр. 77—79) пр. Іоанникій называется ректоромъ, „къ которому благодарную память всегда питали студенты XXVI курса“. Приводятся здѣсь и факты заботливости пр. Іоанникія о студентахъ и его къ нимъ милости, факты довольно краснорѣчивые. Въ той же книжкѣ, въ дневникѣ прот. И. К. Херсонскаго (стр. 105) читаемъ: „1864 г. февр. 2 „нр. Іоанникій говоритъ послѣ литургіи прощальную рѣчь, въ которой... (между прочимъ) проситъ простить ему ошибки и сдѣланныя кому-либо непріятности и пр.“. Это, впрочемъ, довольно обычное содержаніе прощальныхъ рѣчей. Но вотъ что необычайно—подъ 5 февр. читаемъ: „отъѣздъ ректора пр. Іоанникія. Земной поклонъ при прощаніи и цѣлованіе со студентами. Пожертвованіе студентамъ 75 р. и приходящимъ 25 р.“. Весьма вѣроятно, что пр. Іоанникій въ этотъ моментъ вспомнилъ о нашемъ XXV курсѣ и мысленно направилъ свой земной прощальный поклонъ и къ намъ и даже болѣе къ намъ, чѣмъ къ наличному ХХѴІ-му курсу. По крайней мѣрѣ очень хотѣлось бы этому вѣрить.

и кіевскимъ. Одинъ ибъ бывшихъ студентовъ Московской Академіи 90-хъ годовъ, напримѣръ, разсказывалъ намъ, какъ митр. моск. Іоанникій очень долго медлилъ рѣшеніемъ одного студенческаго дѣла, о безпорядкахъ, возникшихъ у студентовъ Моск. Академіи, по поводу 1 окт. (день годичнаго акта академіи) и какъ онъ къ большому ихъ удивленію, въ концѣ концовъ рѣшилъ это дѣло почти совершенно въ пользу студентовъ, что совершенно не вязалось съ суровымъ характеромъ митрополита. Когда я разсказалъ своему собесѣднику нашу исторію и ея исходъ, онъ замѣтилъ, что теперь ему все понятно и онъ болѣе не удивляется тому, что казалось ему прежде удивительнымъ и непонятнымъ. Кажется, именно по поводу упомянутаго студенческаго дѣла митр. Іоанникій (какъ передавалъ мой собесѣдникъ) выразился такъ: «когда нибудь академія моск. узнаетъ, что я для нея сдѣлалъ». Точно также онъ дѣйствовалъ и въ Кіевѣ, въ отношеніи къ студентамъ тамошней академіи, «съ большою осторожностью относился онъ къ студенческимъ безпорядкамъ», по словамъ одного почтеннаго профессора Кіевской Академіи. Мржно только порадоваться, что нашъ XXY курсъ послужилъ, такъ сказать, козломъ отпущенія студенческихъ прегрѣшеній не только предшествующаго кіевскаго XX курса «бущгар.ей», но и послѣдующихъ курсовъ Московской и Кіевской академій.

Все это такъ, все это хорошо и за все это—слава Богу, все устрояющему къ нашей пользѣ. Но что было тогда съ нами?.... Объ этомъ было бы удобѣе молчаніе, если бы не взятая мною на себя нел&чщя задача быть правдивымъ описателемъ тогдашнихъ событій. Итакъ продолжаю. Наше душевное состояніе, послѣ 4 окт., было поистинѣ ужаснымъ, мы совершенно потеряли спокойствіе и жили какъ затравленные звѣрьки. Озлобленіе противъ ректора было страшное; не находили словъ для выраженія негодованія на него; наши поэты сложили даже бранную пѣсню («Аника господинъ» и т. д.), которую громко, совершенно не стѣсняясь, распѣвали всюду, въ академіи.

Послѣ октябрьской исторіи всѣхъ, безъ исключенія, насъ, комнатныхъ старшихъ, разжаловали въ рядовые и поставили надъ нами, въ трехъ комнатахъ (въ томъ числѣ и моей) старшими трехъ изъ нашихъ товарищей, бывшихъ 4 окт. на греческомъ классѣ, а въ остальныхъ комнатахъ—студентовъ младшаго XXVI курса, такъ что нѣкоторые изъ нашихъ товарищей

оказались подъ командою младшихъ студентовъ. Трое изъ упомянутыхъ нашихъ товарищей, теперь новыхъ нашихъ старшихъ, были отлучены нами отъ общенія; мы не подавали имъ руки, не говорили съ ними, сердились на нихъ за измѣну и въ добавокъ подозрѣвали ихъ въ шпіонствѣ. Такъ продолжалось до конца курса, что было очень тяжело и, въ соединеніи съ непріязненными отношеніями къ ректору, переполняло чашу нашихъ душевныхъ страданій.

При такомъ настроеніи, неудивительно, что мы очень мрачно смотрѣли на свое будущее. Мы думали, что при окончаніи курса намъ не дадутъ даже ученыхъ степеней или дадутъ низшія, вмѣсто магистерской кандидатскую, а вмѣсто кандидатской выпустятъ съ званіемъ студента академіи. А потому пустились во вся тяжкая.' Пр. Іоанникій хотѣлъ поднять упавшую, по его мнѣнію, академическую дисциплину, для чего и устроилъ намъ 4 окт., а въ окончательномъ итогѣ отъ его усилій, получился результатъ по истинѣ плачевный. Дисциплина упада у насъ до послѣдней степени. Большей распущенности, чѣмъ въ нашемъ XXV курсѣ, академія не видѣла никогда, ни прежде, ни вѣроятно послѣ насъ, такъ что по временамъ отъ безобразнаго нашего поведенія становилось очень тяжело жить даже намъ самимъ, нарушителямъ академическихъ порядковъ (сужу по себѣ). Развилось у насъ ужасающее пьянство, пили и внѣ академіи и въ самомъ ея зданіи, гдѣ устраивали по временамъ попойки, при чемъ обязательно участвовали въ нихъ всѣ, даже и тѣ, которые (какъ, напр., пишущій эти строки) совсѣмъ не Іюбили вина. Были дни, и такихъ было немало, когда отвратительные слѣды безобразно проведенныхъ вечера и ночи оказывались у весьма многихъ коекъ нашихъ товарищей въ спальняхъ ‘). Курили не только въ занятыхъ комнатахъ и спальняхъ, но даже въ столовой при чаепитіи z) и послѣ обѣда и ужина. Посѣщеніе лекцій, вечер-

‘) Было и битье стеколъ, впрочемъ не въ комнатахъ, а въ извѣстныхъ мѣстахъ уединенія. Тамъ же и тогда же однимъ товарищемъ, въ весьма нетрезвомъ видѣ, истребленъ классный журналъ, вѣроятно въ отместку за запись въ немъ 4 окт. То и другое дѣяніе заслужило, однако, общее порицаніе всего курса.

а) Помню, зто куренье въ комнатахъ и столовой было очень непріятно для людей не курившихъ, какимъ былъ тогда и А. К—ій. Дымъ скверныхъ дешевыхъ папиросъ, особенно въ столовой, при чаепитіи, смѣшиваясь съ ароматомъ чая, очень мѣшалъ наслаждаться

нихъ и утреннихъ молитвъ и богослуженій сдѣлалось олень неаккуратнымъ. Въ Городъ уходили, когда вздумается и возвращались очень поздно, а иногда и совсѣмъ не возвращали«., приходили только на другой день.

Чего же, спросятъ читатели, смотрѣло академическое начальство, инспектура? Настоящаго инспектора, въ теченіе 7 первыхъ мѣсяцевъ, съ октября 1861 г. до 12 мая 1862 г., у насъ не было. И именно на этотъ періодъ времени падаютъ крайнія проявленія нашего безобразнаго житія. Временно исполнялъ должность инспектора въ это время орд. профессоръ В. И. Долоцкій, одинъ изъ старѣйшихъ профессоровъ академіи, а помощникомъ инспектора былъ іером. Аѳанасій (Турчиновичъ), магистръ Кіевской Академіи, человѣкъ молодой, мягкаго характера, снисходительный, да къ тому же не авторитетный. Оба они очень рѣдко заглядывали къ намъ въ комнаты и въ столовую; вечернія и утреннія молитвы помощникъ инспектора посѣщалъ, но не обращалъ вниманія на отсутствующихъ. Пр. Іоанникій также видимо махнулъ на насъ рукою и предоставилъ насъ самимъ себѣ. Даже не помню, бывалъ ли онъ у насъ когда за это время. Да пожалуй такое отношеніе его къ намъ было тогда самое лучшее—при нашемъ тогдашнемъ настроеніи и озлобленіи. Когда окончился острый періодъ нашихъ страданій и ктому же наступило время лѣтнихъ экзаменовъ, 12 мая 1862 г., пріѣзжаетъ наконецъ настоящій нашъ инспекторъ, незабвенный я добрѣйшій архим. Владиміръ (Петровъ, f архіепископъ казанскій), магистръ Кіевской Академіи, человѣкъ, представлявшій во многихъ отношеніяхъ совершенную противоположность ректору. Своею добротою, сердечнымъ, по истинѣ отеческимъ и крайне деликатнымъ къ намъ отношеніемъ *) онъ много способствовалъ тому, что

этимъ любимымъ нашимъ напиткомъ. Непріятно было, когда курили и въ комнатахъ. Помню, товарищи, замѣчая мою нелюбовь къ табаку, говорили иногда: пойдемъ въ курильню (это была тогда нами самими избранная, маленькая комнатка, при входѣ въ среднюю часть занятныхъ комнатъ), „Львовичъ“ ужъ морщится. Товарищи любили меня и называли этимъ именемъ.

') Инсп. Владиміръ, человѣкъ по истинѣ не отъ міра сего, впослѣдствіи промѣнявшій инспектуру въ академіи и соединенныя съ нею выгоды для дальнѣйшей карьеры на миссіонерскіе подвиги въ Алтаѣ, видимо понялъ наше душевное состояніе и велъ себя въ отношеніи къ намъ какъ врачъ при постели трудно больного, крайне деликатно и

52

наши душевныя раны мало помалу затягивались, залечивались. Да и время наступило такое, что невольно отвлекало наше вниманіе отъ нашихъ сердечныхъ горестей въ сторону совершавшихся въ Петербургѣ событій, а затѣмъ предстоявшаго намъ большого труда—составленія диссертацій на ученыя степени, такъ называемыхъ «курсовыхъ» сочиненіи.

А какое тогда наступило для Петербурга, да и для всей Россіи, время—объ этомъ краснорѣчиво говоритъ простая хронологическая дата: это былъ 1862-й годъ—годъ подготовлявшагося польскаго возстанія и грандіозныхъ петербургскихъ пожаровъ. «

Петербургъ переживалъ тогда состояніе тревожное и вмѣстѣ съ тѣмъ какое-то неустойчивое, колебательное. Во всей петербургской интеллигенціи, начиная съ высшихъ ея слоевъ, было полякующее настроеніе. Весьма многіе, чисто русскіе люди, религіозные, патріоты въ душѣ ‘), прониклись какою-то сантиментальною жалостью къ полякамъ и выражали имъ сочувствіе. Въ самомъ правительствѣ замѣтно было колебаніе. Одинъ М. Н. Катковъ въ Москвѣ за всѣхъ бодрствовалъ и

осторожно и это вовсе не потому, что хотѣлъ подлаживаться къ намъ. Чувствовалось, что источникъ такого его обращенія съ нами былъ другой. Когда, напримѣръ, посѣщалъ насъ, входилъ къ намъ въ комнаты не иначе, какъ очень медленно отворяя дверь и затворяя ее, повертывался къ намъ спиной, чтобы дать намъ время скрыть слѣды какого-нибудь безпорядка. Когда случалось у кого-нибудь горе, обнаруживалъ бездну доброты и сердечности. Такъ, когда у одного моего товарища (Н. Г. Благовѣщенскаго) скончался отецъ и когда тотъ пришелъ къ инспектору проситься по этому случаю въ отпускъ, добрякъ Владиміръ обнялъ его, прослезился и предложилъ ему даже денегъ на дорогу. По истинѣ самъ Богъ послалъ его намъ въ трудную для насъ годину.

') Какъ на поразительный примѣръ • такого настроенія укажу на одного, поистинѣ достопочтеннаго моего родственника, въ душѣ горячаго патріота, весьма религіознаго человѣка, Н. И. Розова, въ то время вице-директора медицинскаго департамента Минист. Внутр. Дѣлъ. Н. И. съ необыкновеннымъ почтеніемъ, чуть не подобострастіемъ слушалъ польскія рѣчи (чему я былъ свидѣтелемъ) извѣстнаго поляка, проф. Спасовича, и очень не одобрялъ „Моск. Вѣд.“ и М. Н. Каткова, вооружавшихся противъ поляковъ и противъ колебаній нашего прави-вительства, иронически называя статьи моск. газеты „бряцаніемъ“ и „кваснымъ патріотизмомъ“, словечкомъ, которое было тогда въ большомъ ходу. Это было съ его стороны чистое недоразумѣніе, но тогда весь Петербургъ былъ въ немъ повиненъ, ибо онъ весь былъ „поля-кующій“.

громилъ правительство. Вмѣсто Е. П. Ковалевскаго назначенъ былъ министромъ народнаго просвѣщенія извѣстный либералъ,

А. В. Головнинъ (1861— 1866 г.). Начались волненія студентовъ университета и другихъ высшихъ свѣтскихъ учебныхъ заведеній и студенческія сходки на площади предъ Казанскимъ Соборомъ. На эти сходки приглашали и насъ, студентовъ духовной академіи; но очень немногіе изъ насъ бывали тамъ. Одно такое приглашеніе очень мнѣ памятно: на нашей студенческой половинѣ, въ нижнемъ ксррндорѣ, по пути въ столовую, на подоконникѣ, оказался листъ бумаги съ заголовкомъ: «гг., желающіе участвовать въ сходкѣ на площади Казанскаго Собора, имѣющей быть (тогда-то), благоволятъ подписать свои фамиліи». Кѣмъ, когда и для чего выброшенъ этотъ нелѣпый листъ—неизвѣстно. Если хотѣли оповѣстить насъ объ имѣющей быть сходкѣ, то довольно было бы просто написать, что дескать имѣетъ она быть тамъ-то и тогда-то, 'для чего же еще предлагать подпись фамилій? Если бы это было въ наше время, непремѣнно сказали бы, что это провокація, но тогда этого очень популярнаго нынѣ словечка еще совсѣмъ не было въ употребленіи. Вѣроятно, какой-нибудь студентъ университета, товарищъ по семинаріи нашихъ студентовъ, додумался до этой блестящей мысли, которая въ сущности очень смахивала на ловушку для неопытныхъ юнцовъ. И нашлись таки глупые люди, человѣкъ 5, которые подписались на этомъ листѣ. Увидѣвъ листъ съ подписями фамилій, я былъ такъ озадаченъ и такой взялъ меня страхъ за подписавшихся товарищей, что немедленно, не прочитавъ даже ихъ фамилій, разорвалъ листъ и бросилъ тутъ же въ корридорѣ въ печку ’). Студенты наши все-таки иногда посѣщали эти сходки, но только изъ любо-

*) Когда былъ этотъ случай, хорошо не помню. По всей вѣроятности, не въ 1862 г., а въ концѣ 1861 г., около времени нашей октябрьской исторіи, можетъ быть въ самый разгаръ ея. Заключаю объ этомъ изъ моего возмущенія и страха за товарищей, при видѣ этого жалкаго документа (глупости?!), а равно и изъ оставшейся въ памяти тогдашней нашей догадки, что этотъ несчастный листъ,—который какимъ-то образомъ, какъ мы предполагали, все-таки сдѣлался извѣстнымъ нашему начальству,—послужилъ для нѣкоторыхъ изъ товарищей (вѣроятно Жданова, очень вообще неосторожнаго, можетъ быть—Абрамовича и Конст. и Ник. Соколовыхъ) одною изъ причинъ ихъ исключенія изъ академіи. Къ сожалѣнію, я слишкомъ торопился покончить съ несчастнымъ листомъ, не разсмотрѣлъ и не запомнилъ фамилій.

52*

пытства. Между нами вообще, сколько мнѣ извѣстно, не было лицъ, настроенныхъ революціонно, хотя немало было любителей чтенія тогдашней подпольной литературы; я не принадлежалъ къ ихъ числу. Былъ у насъ даже одинъ любитель — коллекціонеръ (И. В. П—въ), у котораго можно было найти всѣ экземпляры произведеній подполья,—изъ котораго, какъ изъ навозной кучи, въ огромномъ количествѣ вылетали тогда зловонно-ядовитые листки,—человѣкъ совершенно безвредный, сдѣлавшійся коллекціонеромъ не по внутреннему своему расположенію къ революціи, а только изъ хвастовства предъ товарищами; посмотрите, дескать, вотъ я какой. По слухамъ, онъ оказался потомъ очень строгимъ начальникомъ духовнаго училища. Да и вообще всѣ наши тогдашніе либералы были въ жизни, на службѣ, такими же строгими, какъ этотъ коллекціонеръ.

Въ томъ же 1862 году лѣтомъ начались въ Петербургѣ страшные пожары, которые навели ужасъ на петербургскихъ жителей. Ежедневно загоралось во многихъ, 10-ти и болѣе, мѣстахъ сразу. Очевидно, были поджоги, организованные ка-кою-то рукою, съ цѣлію устрашенія правительства. Чья орудовала тутъ рука, догадаться не трудно: подготовлялось польское возстаніе. Народъ винилъ въ поджогахъ и пожарахъ студентовъ, которые будто бы намазывали заборы и деревянные дома какимъ-то воспламеняющимся отъ солнечныхъ лучей составомъ. Въ виду этого студенты, въ томъ числѣ и мы, опасались ходить по тротуарамъ, вблизи домовъ, а ходили посреди улицы ‘); разсказывали о случаяхъ избіенія народомъ студентовъ, подозрѣваемыхъ въ поджогахъ. Особенно сильное впечатлѣніе въ Петербургѣ произвели пожары такъ называемой «толкучки» (Апраксина двора и Щукина), зданія Министерства Внутреннихъ Дѣлъ и Песковъ. Пески, съ нынѣшними Рождественскими (I—10-й) улицами, всѣ выгорѣли, осталась самая ничтожная часть домовъ. Сильнѣйшій пожаръ толкучки

1) Кстати сказать, мы ходили тогда уже не въ сѣрыхъ шинеляхъ съ стоячимъ воротникомъ и въ цилиндрахъ на головѣ, какъ въ первые два года (1859—1861 г.), а въ пальто, устроенномъ намъ въ 1861г. на пожертвованныя тогдашнимъ старостою академической церкви, купцомъ Королевымъ деньги. Цилиндръ замѣненъ фуражкою. Пальто было лѣтнее и носили мы его въ теплое время, шинель же, хотя она была также не иа ватѣ, а только съ байковой подкладкой до половины (около груди),—въ зимнее. .

случился подвечеръ, вѣроятно въ началѣ іюня, во время нашихъ экзаменовъ. Мы съ товарищемъ ѣхали на пароходѣ изъ Ораніенбаума въ Петербургъ. Подъѣзжая къ Петербургу, видимъ громаднѣйшее зарево, намъ показалось, что горитъ чуть не весь Петербургъ, а когда подъѣхали и подошли къ Невскому проспекту со стороны Адмиралтейской площади, то увидѣли, что весь Невскій проспектъ, съ самаго его начала отъ площади, заставленъ экипажами и вещами и совершенно непроходимъ, почему должны были пробираться въ академію окольными путями, сосѣдними улицами. Пожаръ зданія Министерства Внутреннихъ Дѣлъ случился около этого же времени, помнится днемъ. Онъ былъ такъ силенъ, что въ нашъ академическій садъ и на дворъ летѣли пачки обгорѣлыхъ бумагъ.

Такъ прошелъ для насъ третій годъ нашего вообще пребыванія въ академіи и первый годъ студенчества въ старшемъ курсѣ, т. е. осень и часть зимы 1861 г. и остальная часть зимнихъ мѣсяцевъ, весна и лѣто 1862 г.' По истинѣ крайне тяжелый, печальной памяти годъ!

Слѣдовало бы теперь перейти къ нашимъ учебнымъ занятіямъ въ старшемъ курсѣ. Но не могу умолчать объ одномъ интересномъ случаѣ въ нашей тогдашней живни. Въ томъ же 1861 г., чрезъ полтора мѣсяца послѣ 4 октября, умираетъ нашъ землякъ, извѣстный литераторъ Н. А. Добролюбовъ, f 17 ноября 1861 г. Мы, съ Ѳ. Г. Ел—мъ, какъ его земляки, и вдобавокъ хорошо знавшіе его по семинаріи (а Ѳ. Г. Ел—кій даже разъ былъ у него на квартирѣ, въ Петербургѣ, незадолго до его смерти, вѣроятно по поводу 4 октября), сочли своимъ долгомъ присутствовать при его похоронахъ, да признаться побуждало насъ къ тому же и любопытство, хотѣлось видѣть тогдашнихъ литераторовъ. Къ намъ присоединился еще мой пріятель Н. Г. Благовѣщенскій. Отправились на Волково кладбище, рано утромъ, конечно тайно (это было въ будни и мы должны были бы присутствовать на лекціяхъ) отъ начальства, отъ котораго, впрочемъ, никакого запрещенія по этому случаю не послѣдовало; можетъ быть, о похоронахъ популярнаго литератора оно совсѣмъ даже и не знало; тогда, по подобнымъ поводамъ, еще не поднималось такого шума въ газетахъ, какъ нынѣ. Приходимъ на Волково до прибытія печальной процессіи, встрѣчаемъ ѳе на улицѣ и видимъ очень небольшое количество въ ней участвующихъ, человѣкъ 30—40 не болѣе,

и притомъ исключительно литературной братіи, представляющей кучку людей очень небогато, чтобы не сказать бѣдно, и неряшливо одѣтыхъ, съ всклокоченными, длинными волосами и по большей части въ очкахъ. Толпы посторонней публики, молодежи-, студентовъ, многочисленныхъ вѣнковъ, колесницъ и т. п., что составляетъ нынѣ непремѣнную принадлежность похоронъ болѣе или менѣе выдающихся общественныхъ дѣятелей, литераторовъ, артистовъ и т. п., не было и въ поминѣ; все это еще не вошло тогда въ обычай. Словомъ, это были самыя заурядныя похороны небогатаго человѣка. Не помню, были ли какіе-нибудь вѣнки; гробъ несли, кажется, на рукахъ. Вошли въ церковь и вся эта литературная братія приняла самыя непринужденныя позы, почувствовала себя въ церкви, какъ дома, многіе встали спинами къ иконамъ и алтарю и занялись громкимъ разговоромъ. Такое крайнее неблагочиніе такъ сильно подѣйствовало на приготовлявшагося начать литургію священника, что онъ вышелъ изъ алтаря и въ энергическихъ выраженіяхъ попросилъ присутствующихъ вести себя приличнѣе въ храмѣ, изъ уваженія если не къ религіи,— которой они, быть можетъ, замѣтилъ онъ, совсѣмъ не признаютъ,—то по крайней мѣрѣ къ публичному мѣсту, въ которомъ долгъ приличія требуетъ вести себя какъ должно. Рѣчь священника видимо подѣйствовала на литераторовъ; разговоры стали тише и спины поворотились отъ иконъ и алтаря въ надлежащую сторону, но, какъ я замѣтилъ, ни одинъ изъ литераторовъ ни разу не перекрестился въ теченіе литургіи и отпѣванія. Когда послѣ отпѣванія вынесли гробъ и опустили его въ могилу, извѣстный и славившійся тогда поэтъ Н. А. Некрасовъ, съ сильно поношеннымъ лицомъ, продекламировалъ, хриплымъ и какимъ-то вдобавокъ глухимъ и сиплымъ голосомъ, извѣстное предсмертное стихотвореніе покойнаго: «Милый другъ, я умираю* и т. д. Затѣмъ выступилъ также пріобрѣтшій тогда большую извѣстность публицистъ Н. Г. Чернышевскій. Съ очень желчнымъ лицомъ, какимъ-то визгливымъ голосомъ, высокаго тембра теноромъ, очень непріятно дѣйствующимъ на нервы, онъ прочиталъ отрывки изъ дневника покойнаго, присоединяя къ прочитаннымъ мѣстамъ свои комментаріи, пропитанные такою же желчью, какъ и его лицо. Все завершилъ коротенькою рѣчью какой-то студентъ медицинской, или, какъ тогда она называлась, Медико-Хирургической академіи (содержанія рѣчи не помню). Вотъ и все, что мы видѣли и слышали

при похоронахъ нашего, во всякомъ случаѣ выдающагося по своей даровитости, земляка и бывшаго нашего совоспитанника по родной семинаріи. Крайне жаль, что большія свои дарованія онъ не употребилъ на служеніе церкви и духовному просвѣщенію. Скончался Н. А. Добролюбовъ, имѣя отъ роду не болѣе 25 лѣтъ. Онъ поступилъ въ Педаг. Институтъ 17 лѣтъ (1853 г.)+ 8 (до 1861 г.) = 25 лѣтъ *).

А. Катанскій.

*1 Продолженіе слѣдуетъ.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ

Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.

Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»

Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.

На сайте академии

www.spbda.ru

> события в жизни академии

> сведения о структуре и подразделениях академии

> информация об учебном процессе и научной работе

> библиотека электронных книг для свободной загрузки