Памяти Николая Степановича таганцева

Левицкий Г.А.

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

Г.А. Левицкий*

Памяти Николая Степановича Таганцева I

Выдающийся русский ученый-криминалист и государственный деятель Николай Степанович Таганцев родился 19 февраля 1843 г. в Пензе в купеческой семье1. Окончив с медалью местную гимназию, в 1859 г. он сдал вступительные экзамены и был принят на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1862 г. Н.С. Таганцев окончил университет и представил диссертацию на тему «Преступление и наказание по Уложению царя Алексея Михайловича», после успешной защиты которой его удостоили кандидатской степени и оставили на кафедре уголовного права для подготовки к профессорскому званию.

13 марта 1863 г. по распоряжению министра народного просвещения Н.С. Таганцев отправился в командировку за границу «для занятий уголовным правом». За рубежом Н.С. Таганцев пробыл четыре семестра, в течение двух семестров он находился в Берлинском университете, по одному семестру он провел в Лейпцигском и Гейдельбергском университетах, слушал лекции, встречался с известными профессорами Бернером, Моммзеном, Арендом, Видермайером и др.

В круг занятий Н.С. Таганцева входили не только уголовно-правовые проблемы. С целью изучения прусского судопроизводства и пенитенциарной системы он посещал судебные заседания и осмотрел несколько тюрем в Берлине и других немецких городах.

По заведенному порядку каждые три месяца отчеты о своей работе Н.С. Таганцев отправлял в Министерство народного просвещения, и они печатались в журнале, издаваемом министерством. Некоторые его отчеты были опубликованы в журнале Министерства юстиции. Здесь же были напечатаны написанные Н.С. Таганцевым очерки, посвященные реформе суда присяжных в Германии, тюремной системе во Франции и др.

В 1865 г. Н.С. Таганцев вернулся из-за границы и стал постоянным сотрудником журнала Министерства юстиции и «Судебного вестника», публикуя в них многочисленные статьи по материалам судебной практики, законодательную хронику, переводы на русский язык работ иностранных авторов.

1867 г. жизнь Н.С. Таганцева ознаменовалась несколькими памятными событиями: после успешной защиты диссертации на тему «О повторении преступлений» он был признан магистром2 уголовного права. Уже 11 января 1867 г. Н.С. Таганцеву было поручено чтение лекций в Санкт-Петербургском университете в должности приват-доцента3. Тогда же он получил приглашение читать лекции в считавшихся привилегированными учебных заведениях - Императорском училище правоведения и Императорском Александровском лицее. Наконец, в этом же году вышла в свет первая крупная монография молодого ученого «Повторение преступлений».

13 мая 1868 г., согласно избранию Совета Санкт-Петербургского университета, Н.С. Таганцев был утвержден в звании доцента уголовного права.

В 1870 г. он защитил диссертацию на тему «О преступлениях против жизни по русскому праву», после чего был утвержден доктором уголовного права и экстраординарным, а затем ординарным профессором уголовного права Санкт-Петербургского университета4. К этому времени уже проявились талант, глубокая эрудиция и исключительная работоспособность Н.С. Таганцева. Теперь русская наука уголовного права постоянно пополнялась все новыми и новыми его трудами.

В 1870 г. вышло в свет «Исследование об ответственности малолетних преступников по уголовному праву и проект законоположения об этом вопросе»; в 1870-1871 гг. - двухтомная монография «О преступлениях против жизни по русскому уголовному праву»; в 1874-1880 гг. - «Курс русского уголовного права» (вып. 1-3); в 1887-1892 гг. - «Лекции по русскому уголовному праву. Часть общая» (вып. 1-4); в 1894 г. - «Русское уголовное право. Часть особенная»; в 1902 г. - «Русское уголовное право. Лекции. Часть общая» (т. 1-2, издание второе, пересмотренное и дополненное)5.

В эти же годы Н.С. Таганцев публикует многочисленные статьи, рецензии, хронику текущего законодательства в журнале Министерства юстиции, «Журнале гражданского и уголовного права», редактором которого он стал в 1873 г. Тогда же он начал издавать работы, получившие название «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1885 г.» и «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями». В них содержались тексты названных законов с их изменениями и дополнениями, извлечения из решений Уголовно-кассационного департамента Правительствующего сената, которые он сопровождал обширными комментариями и экскурсами в историю русского и западноевропейского уголовного права и их современное состояние.

Благодаря глубине и обстоятельности, связи с судебной практикой, Уложение и Устав обрели беспримерную популярность. В 1916 г. вышло в свет восемнадцатое, пересмотренное и дополненное издание Уложения, ранее - в 1914 г. - двадцать второе, дополненное издание Устава.

48

В 1881 г. Н.С. Таганцев был назначен членом комиссии по составлению проекта нового Уголовного уложения. По ее поручению к 1884 г. он представил проект Общей части Уложения и четырехтомную к нему Объяснительную записку. Но и в дальнейшем Н.С. Таганцев продолжал трудиться над созданием данного проекта, занявшим, по его воспоминаниям, «более двадцати лет самой серьезной работы»6. В результате ему пришлось прекратить чтение лекций в университете, оставить за собой лишь кафедру уголовного права в училище правоведения.

С 23 декабря 1887 г. началась долголетняя государственная деятельность Н.С. Таганцева: он получил назначение на должность сенатора Уголовно-кассационного департамента Правительствующего сената.

Участвуя в рассмотрении уголовных дел, Н.С. Таганцев проявил себя поборником неуклонного соблюдения закона, добиваясь принятия тщательно взвешенных и справедливых решений.

Новой вехой в жизни Н.С. Таганцева стало 6 мая 1905 г., когда он по высочайшему повелению стал членом Государственного совета и был избран членом Комиссии законодательных предположений7.

Самодержавный режим высоко ценил законотворческую судебную деятельность Н.С. Таганцева. Еще в 1903 г. ему был присвоен чин действительного тайного советника, которого удостаивались чиновники, занимавшие высшие государственные должности. Он был награжден орденами св. Станислава 2-й степени, св. Анны 1-й степени, Белого орла, св. Александра Невского с бриллиантовыми знаками к нему8.

Н.С. Таганцев был вхож в высшие сферы русского общества. Так, в 1873 г. он принял на себя чтение лекций по уголовному праву и процессу великому князю Сергею Александровичу Романову и постоянно общался с принцем П.Г. Ольденбургским, попечителем училища правоведения и Александровского лицея.

По нашему мнению, уже в молодые годы у Н.С. Таганцева сформировалась устойчивая система либерально-демократических взглядов, которых он придерживался всю свою жизнь. Несмотря на благожелательное отношение к нему самодержавного режима, он никогда не становился конформистом, никогда не был сторонником жестоких репрессивных методов государственного управления. Общаясь с высшими сановниками, он всегда оставался верен своим убеждениям, без оглядки на возможные служебные неприятности проявлял свой твердый независимый характер.

С конца 1877 г. по начало 1878 г. в Санкт-Петербурге Особое присутствие Правительствующего сената рассматривало уголовные дела большой группы пропагандистов-народников по обвинению в создании организации, имевшей целью свержение самодержавия. В истории России это был беспрецедентный политический процесс, получивший название «процесса 193».

До начала разбирательства дела Н.С. Таганцев принял на себя защиту брата жены, земского врача А.А. Кадьяна, являвшегося одним из главных обвиняемых9.

Занимая штатные должности в Санкт-Петербургском университете и училище правоведения, Н.С. Таганцев считался государственным служащим, и о своем решении защищать А.А. Кадьяна должен был доложить тогдашнему министру юстиции К.И. Палену. Желание Н.С. Таганцева защищать «государственного преступника» вызвало крайнее неудовольствие министра, но это не заставило молодого ученого отказаться от участия в судебном процессе и взятого на себя обязательства.

В своих воспоминаниях Н.С.Таганцев писал: «Высидел я в заседаниях с 18 октября 1877 года по 23 января 1878 года», т.е. до окончания процесса. На этих заседаниях он подверг суровой критике позицию прокурора, поддерживавшего государственное обвинение: «Обвинитель повел обвинение в слишком страстных и, позволю себе так выразиться, в слишком личных тонах. Мы не слышали в нем защитника справедливости и законности, как того требовали судебные уставы...».

Случилось так, что 13 июля 1877 г., придя в дом предварительного заключения на Шпалерной улице для свидания со своим подзащитным, Н.С. Таганцев был ошеломлен диким ревом заключенных, выглядывавших из окон и чем попало колотивших по ним. Из женской половины тюрьмы раздавались крики, плач и истерики. Таким образом заключенные выражали свое возмущение распоряжением петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, приказавшего высечь розгами проходившего мимо него заключенного А.С. Боголюбова за то, что он в этот момент не снял шапку10.

Как писали Ф.Ф. Кони и Н.С. Таганцев, через несколько часов после того, как Трепов получил разрешение К.И. Палена, Боголюбов был наказан двадцатью пятью ударами розог как главный виновник (?) беспорядков, происшедших в тюрьме11.

По закону телесные наказания могли применяться к осужденным к каторжным работам, но Боголюбов не мог считаться осужденным к этому наказанию, так как приговор в отношении него не вступил в законную силу. Так были попраны достоинство личности и закон, победили вопиющее беззаконие и произвол12.

«Унизительная расправа с Боголюбовым, - писал Н.С. Таганцев, - так страшно воздействовавшая на ближайших ея свидетелей, подследственных арестантов, как камень, брошенный в воду, стал захватывать все более и более широкие круги.. Общественное негодование вскрылось 24 января 1878 года выстрелом В.И. Засулич в генерала Трепова... и еще более - в

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

последовавшем 31 марта того же года в петербургском окружном суде оправданий Засулич присяжными заседателями».

А.Ф. Кони, председательствовавший в судебном заседании по делу Засулич, вспоминал, что оглашение оправдательного вердикта вызвало восторженное одобрение находившейся в зале демократической публики и даже представителей столичной знати, таких, к примеру, как помощника генерал-фельдцейхмейстера, генерал-адъютанта, генерала от артиллерии Г.А. Баранцева, с азартом бившего в ладоши.

Н.С. Таганцев был убежденным сторонником участия в российских судах присяжных заседателей. Оправдательный вердикт по делу В. Засулич он воспринял как убедительное подтверждение необходимости участия представителей общества в уголовном судопроизводстве. Этой позиции он был верен и отстаивал ее вопреки давлению сановных ретроградов.

Одним из них был попечитель Императорского училища правоведения и Императорского Александровского лицея принц П.Г. Ольденбургский. Н.С. Таганцев вспоминал о дискуссиях с принцем о суде присяжных, когда по каждому не понравившемуся ему приговору суда присяжных он говорил: «Я преклоняюсь перед высочайшей волей, но ведь они сапожники. Они хороши на своем месте, но какие же они судьи?»13. Вполне объяснимо поэтому негодование принца, вызванное решением по делу В. Засулич.

2 апреля 1878 г. он сообщил вызванным к нему профессорам А.Ф. Кони и Н.С. Таганцеву о возникшей у него идее обратиться к императору с адресом, в котором подписавшие его преподаватели и воспитанники училища выразили бы свое недовольство безнаказанностью преступницы и пожелание упразднения суда присяжных. Отвечая принцу, Н.С. Таганцев, поддержанный А.Ф. Кони, сказал, что у нас прежде всего возникает сомнение относительно участия в адресе воспитанников. Воспитанники, пока они в училище, не могут вмешиваться в государственную жизнь, выражать протест против приговора суда, действующего на основании закона, суда, установленного государем.

Принц понял, что его собеседники, не ставшие читать сочиненный им адрес, не станут его подписывать. Он был вынужден отказаться от своей затеи. Так потерпела неудачу попытка нанести удар по суду присяжных.

Особого внимания заслуживает многолетняя упорная борьба Н.С. Таганцева за отмену смертной казни. С неистощимой энергией он вел ее как педагог, ученый и государственный деятель. Он писал: «С самого начала моего долговременного преподавания уголовного права... в Петербургском университете и в училище правоведения, и в Александровском лицее я неустанно доказывал... всю юридическую и нравственную несостоятельность этого вида наказания (смертной казни. - Г.Л.), всю желательность устранения ея из нашей лестницы наказаний, то же повторял я и в печатных моих трудах».14

С призывом об отмене смертной казни Н.С. Таганцев обращался к царскому правительству с трибуны Государственного совета. С возмущением вспоминал о массовом применении смертной казни при крестьянских бунтах 30-х и 60-х годов, польских восстаниях, в особенности 1861-1864 гг. и др. Он напомнил «недавнюю кровавую бойню только что минувшего царствования. И эта бойня целиком падает на голову правительства и его сателлитов».15

В феврале 1917 г. Н.С. Таганцев с удовлетворением воспринял свержение изжившего себя царского строя и приветствовал отмену смертной казни Временным правительством в марте 1917 г.

Принципиальность и твердость характера при отстаивании своих принципов Н.С. Таганцев демонстрировал не только тогда, когда это касалось кардинальных проблем судопроизводства и карательной политики государства (сохранения суда присяжных заседателей и отмены смертной казни), но и в повседневной педагогической работе, далекой от важнейших проблем государственного управления. Защита правды и справедливости, неприятие лжи и обмана даже в такой рутинной обстановке дают возможность воссоздать нравственный облик Н.С. Таганцева. Можно утверждать, что он был человеком чести, никогда не изменявшим своим идеалам, никогда не испытывавшим благоговейного пиетета перед сильными мира сего, никогда не склонявшим голову перед ними. Его не останавливала и возможность серьезных неприятностей по службе.

По словам Н.С. Таганцева, в Александровском лицее нередко незаслуженно высоко оценивались знания воспитанников. Он вспоминал, как однажды до начала экзамена в аудиторию прибыл уже известный читателю принц П.Г. Ольденбургский. Просмотрев экзаменационные листы, он обратился к нему: «Как плохо они у Вас занимаются». Я ответил, что действительно в этом году очень много воспитанников ленивых. Принц сказал негромко: «Но ведь Вы знаете, это дети хороших фамилий, мы должны их выучить». Я ничего не ответил.

После того как двое воспитанников, отвечая на вопросы экзаменационных билетов и дополнительные вопросы Н.С. Таганцева, проявили очевидное невежество, это понял даже принц, не сведущий в вопросах уголовного права, и покинул аудиторию. Затем он распорядился инспектора классов посадить на шесть дней под арест, Н.С. Таганцеву объявил выговор.

На другой же день, вспоминал Н.С. Таганцев, я послал директору лицея прошение об отставке, после личных переговоров с ним согласился остаться преподавателем, но не на службе, а по найму16.

Эта история убедительно подтверждает сказанное выше о Н.С. Таганцеве как о человеке, не терпевшем попыток унизить его достоинство, не желавшем мириться с чиновничьим самодурством.

Рассказывая о жизни Н.С. Таганцева, нужно отдать должное его многогранной деятельности на общественном поприще. Он был действительным членом уголовного отделения Юридического общества при Санкт-Петербургском университете (за деятельное участие в его работе в 1899 г. избран почетным членом общества), входил в правление Общества земледельческих колоний и ремесленных приютов для малолетних преступников, неоднократно избирался в правление общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым («Литературного фонда»), представлял Россию в Международном союзе криминалистов.

Неустанная борьба Н.С. Таганцева за демократизацию и гуманизацию российского правосудия, его выдающийся вклад в науку уголовного права и его педагогический талант высоко оценивались современниками. Он был заслуженным профессором Императорского училища правоведения, почетным членом университетов Санкт-Петербургского и св. Владимира, Московского и Санкт-Петербургского юридических обществ, удостоен премии графа Сперанского.

19 марта 1913 г. исполнилось пятьдесят лет научной деятельности Н.С. Таганцева. О торжественном праздновании этого юбилея в специальной статье рассказал М. Гернет. Юбиляра приветствовали его многочисленные ученики, различные общества, печать, политические деятели и другие; представители судебного ведомства просили разрешения повесить у себя портрет юбиляра, чтобы «он напоминал им, каков должен быть судья». Другие говорили о высоких научных достоинствах его труда, изданного в 1902 г.17

В декабре 1917 г. Н.С. Таганцева удостоили высочайшей чести: он был избран почетным членом Российской академии наук.

II

Минуло восемьдесят лет, как не стало Н.С. Таганцева. Более ста лет прошло с 1902 г., когда было издано главное творение его жизни - двухтомный труд «Русское уголовное право. Лекции. Часть общая».

Вскоре после выхода в свет этого произведения И.Г. Щегловитов писал, что русская юридическая литература получила «замечательнейшую научную работу, могущую с успехом выдержать сравнение с лучшими западноевропейскими учебниками». В ней «содержится такое богатство литературного и законодательного материала, которое делает эти лекции необходимейшею настольною книгою для всякого криминалиста»18.

Год спустя известный криминалист и политический деятель В. Д. Набоков на публикацию труда Н.С. Таганцева откликнулся следующими словами: «Не только по отношению к скудной отечественной литературе, но и принимая во внимание литературу западноевропейскую, мы не знаем ни немецкого, ни тем более французского руководства по Общей части уголовного права, которое по законченности, полноте, обилию материала и качеству его обработки не только превосходило бы “Лекции”, но даже стояло бы с ними на одной высоте. Русская юридическая литература может гордиться таким трудом. Ни один исследователь общей теории уголовного права не обойдет его, и нет ни одной области этой теории, в которой бы не пришлось считаться с тем, что высказано в “Лекциях”».19

С этими словами, написанными сто лет назад, перекликаются слова нашего современника, профессора Н.И. Загородникова: «Ученый (Н.С. Таганцев. - Г.Л.) создал уникальное произведение по теории Общей части уголовного права, которое возвышается над всеми отечественными и зарубежными изданиями подобного рода и которое благодаря фундаментальности и энциклопедичности не потеряло своего значения до настоящего времени»20.

Достоинство этого выдающегося труда, заслуживающего названия «Энциклопедия Н.С. Таганцева», состоит в том, что он зеркально отражает прогрессивные идеи автора, которых он придерживался и которые отстаивал в любой ипостаси - как педагог, как ученый, как судья, как высший государственный чиновник, как общественный деятель.

Другое достоинство «Энциклопедии Н.С. Таганцева» заключается в огромном и разнообразном богатстве ее содержания. В ней читатель найдет рассказ об истории уголовного законодательства в России, краткие экскурсы в историю уголовного права западноевропейских стран, характеристику действующего русского уголовного законодательства, его достоинств и недостатков, освещение и критический анализ взглядов представителей различных школ уголовного права. Со свойственной ему глубиной Н.С. Таганцев раскрывал сущность, признаки и особенности всех понятий и институтов, служащих фундаментом уголовно-правовой науки и теоретической базой кодификации уголовного законодательства.

Умение доходчиво изложить сложные теоретические вопросы, предельная четкость и лаконичность юридических дефиниций - характерная черта писательского дара Н.С. Таганцева. Поэтому и сегодня его труд может служить задачам подготовки будущих юристов и совершенствования знаний практических работников правоохранительных органов. В этой связи следует приветствовать переиздание книги Н.С. Таганцева, осуществленное впервые за девяносто девять лет21.

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

Вместо подробного пересказа ее 1460 страниц, где главное могло бы смешаться со второстепенным, представляется наиболее целесообразным и полезным предложить читателю ознакомиться с высказываниями Н.С. Таганцева по ключевым вопросам Общей части уголовного права, воспроизведенным в той форме, в какой они изложены им самим. Следует также иметь в виду, что последовательность их приведения не совпадает с авторской. В данной работе они помещаются в последовательности, традиционно принятой в современной учебной уголовно-правовой литературе.

К сказанному необходимо добавить, что автор данной работы позволил себе смелость иногда высказать свою точку зрения по тому или иному вопросу.

III

1. Исходя из соображений, высказанных выше, обратимся прежде всего к взглядам Н.С. Таганцева на уголовный закон. Определяя это понятие, он писал: «Уголовный закон есть повеление, в установленном порядке исходящее, коим определяется уголовная ответственность за посягательство на норму права» (С. 141)22.

Это определение, по нашему мнению, означает, с одной стороны, придание уголовному закону значения формально-юридического понятия, с другой - признание правовой нормы не чем иным, как объектом преступления. Такой вывод можно сделать и тогда, когда он характеризует понятия преступления и объекта преступления, о чем будет сказано ниже.

Демократическим воззрениям Н.С. Таганцева соответствовало убеждение в необходимости воплощения в уголовном законе принципов гуманности и экономии карательных средств. Об этом свидетельствуют его слова: «Закон уголовный устанавливает пределы карательной власти судьи по отношению к отдельным преступным деяниям и в особенности установляет maximum тех стеснений и кар, которым может быть подвергнут преступник за данное деяние, а через это закон создает существенную гарантию для каждого подсудимого: виновный не может подвергнуться иному наказанию, кроме того, которое установлено авторитетной властью законодателя, или в размерах, превышающих размер, законом определенный» (С. 144).

Очень лаконично Н.С. Таганцев охарактеризовал назначение уголовного закона. Он писал: «Карательные законы создают для государства, независимо от права требовать повиновения установленным им нормам, право применять в качестве мер охраны и наказание за ослушание этого требования, а преступника принуждать подчиняться назначенному наказанию: отсюда устранение юридической возможности обороны против лица, применяющего наказание...» (С. 144-145).

2.«Преступное деяние будет нарушением или неисполнением норм, т.е. приказов и запретов авторитетной воли, определяющих и направляющих деятельность людей в общежитии» (С. 36).

Преступление, по мнению автора, это «посягательство на норму права в ея реальном бытие, есть посягательство на правоохраненный интерес жизни, на правовое благо... Преступное деяние, хотя и имеет своим непосредственным объектом конкретное благо, но сущность его не исчерпывается вредом и опасностью, причиняемыми этому благу, а по преимуществу заключается в противодействии, оказываемом им господству права в государстве» (С. 47).

Если из определения уголовного закона вытекало, что объектом преступления является правовая норма, то из определения преступления следует, что его объектами являются не только норма права, но и «правоохраненный интерес жизни», «правовое благо».

В этой связи уместно привести нижеследующие слова Н.С. Таганцева: «Очевидно, что сравнительная важность отдельных преступных деяний для правопорядка определяется не этим противодействием праву, даже не проявленною виновным энергией этого противодействия, а значением правоохраняемого интереса, на который направлялось посягательство. Это значение влияет не только на признание преступности и наказуемости посягательства, но и на меру и условия его наказуемости» (С. 47-48).

Приведенные выше высказывания Н.С. Таганцева позволяют выразить «крамольную» мысль: «Фактически они не признают за правовой нормой значение признака объекта преступления».

3. «Как посягательство на норму права в ее реальном бытии, на правоохраненный интерес жизни, преступное деяние является известным жизненным отношением, возникающим между посягающим и предметом посягательства, совмещающим в себе своеобразные черты или признаки, на основании коих оно входит в группу юридических отношений вообще и при том занимает в этой группе самостоятельное место как уголовно-наказуемая неправда. Совокупность этих характеристических признаков деяния в науке уголовного права... называют составом преступного деяния...» (С. 366).

«Так как всякое преступное деяние может быть рассматриваемо или в его родовом, или в его видовом понятии, то сообразно с этим различают общий и особенный или видовой состав преступного деяния: сумма признаков, при наличности коих известное деяние признается преступным и наказуемым, будет общим составом, сумма признаков, при наличии коих преступное деяние признается убийством, воровством... будет особенным составом...» (С. 366 - 367).

4. «Определяя преступное деяние как посягательство на правовую норму в ея реальном бытии или, другими словами, как посягательство на правоохраненные интересы жизни, мы тем самым устанавливаем и понятие об объекте преступного посягательства: таковым является заповедь или норма права, нашедшая свое выражение во входящем в сферу субъективных прав, охраненном этою нормою интересе жизни» (С. 484).23

5. Весьма интересны и поучительны суждения Н.С. Таганцева, посвященные общей характеристике содержания признаков объективной стороны преступления. Эта характеристика столь глубока, что ее следует привести без возможных купюр.

«Формы проявления виновности, - указывал Н.С. Таганцев, - зависят от характера и условий охраны, которую норма дает интересам жизни... Правоохрана заключается прежде всего в защите интереса от причинения ему вреда или от опасности такого причинения, а потому неисполнение веления “не вреди” - вредоносная или опасная деятельность, будет внешним выражением первой группы преступных посягательств на норму - так называемое преступное содеяние... Но иногда законодатель ради охраны тех же интересов частного лица, общества или государства идет далее

и... требует от граждан... содействия отправлению правосудия явкою в суд в качестве свидетеля, эксперта, присяжного заседателя; требует донесения об учиненном преступном деянии: неисполнение этого веления «помогай ближнему», непроявление интереса (так в тексте. - Г.Л.) охранительной деятельности будет внешним выражением второй группы преступных посягательств на норму, так называемое преступное упущение или бездействие...» (С. 633).

«...Преступная деятельность предполагает... телесное действие, возбуждение наших двигательных нервов и вызванное этим сокращение мускулов, в затем известное изменение внешнего окружающего нас мира, т.е. предполагает действие и последствие. Самая деятельность человека, непосредственно вызывающая это последствие, может быть осуществлена разнообразными средствами» (С. 636).

«По общему правилу как скоро виновный учинил умышленно или неосторожно преступное деяние, он отвечает за совершенное безотносительно к средствам, коими он пользовался. По отношению к огромному числу преступных деяний законодатель, запрещая известное деяние, не дает, да и не может дать перечня средств совершения; но иногда он отступает от этого положения или прямо определяет преступность известного деяния свойством употребленных средств, или же придает известной категории средств значение обстоятельства, изменяющего ответственность, или же на этом основании классифицирует преступные деяния» (С. 638-639).

«Аналогичное значение имеет и способ действия, причем нельзя не прибавить, что роль его при некоторых, особо указанных преступлениях представляется еще более важною» (С. 639).

«...Последствием преступной деятельности является прежде всего создание определенной опасности для конкретного правоохраненного интереса, т.е. создание таких условий, которые по общему порядку вещей более или менее непосредственно должны были вызывать вред для такого интереса» (С. 656).

«Объем и энергия этой опасности являются существенным моментом, служащим основанием для установления относительной уголовной важности деяния и для определения законодателем размеров уголовной кары» (С. 657).

«Другим последствием преступной деятельности является действительный вред правоохраненному интересу. Но всякое материальное последствие, будет ли то опасность вреда или действительный вред, предполагает для вменения его учинившему, что оно было им вызвано, предполагает наличность причинной связи... Там, где виновность полностью воплощается в действии или бездействии лица, для ответственности достаточно констатирования этой внешней оболочки вины, но там, где для полного состава преступного деяния требуется наличность известных результатов... для ответственности необходимо доказать, что эти результаты вызваны действием или бездействием лица, что между ними существует причинная связь» (С. 659).

«1) Человеческое действие может быть названо причиною события, когда оно являлось одним из его условий, и 2) человеческое действие может быть за малыми исключениями такой причиной только при наличности других условий, при содействии других привходящих сил» (С. 670).

6. Будучи убежденным сторонником основных идей классической школы уголовного права и выступая против постулатов антропологов, для которых асоциальная личность была всем, а деяние необязательным к ней придатком, Н.С. Таганцев вместе с тем подчеркивал необходимость пристального внимания к личности, оценки ее по разным ракурсам: учета возраста в отношении несовершеннолетних, образа жизни, рецидива и др.

«Юридическое значение преступного деяния не может ограничиваться изучением только самого деяния, забывая личность, его учинившую, свойства и качества преступника определяют условия вменения, влияют на установление размера наказания, например, при повторении несовершеннолетием и т.д. ...личность входит в область уголовно-правовых исследований только потому, что она проявляется в преступном деянии, и лишь постольку, поскольку оно проявляется в этом деянии. Поэтому предметом уголовного права и центром изучения является преступное деяние, а не «преступность», деятельность личности, а не «сама личность» (С. 16).

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

«...Субъектами преступного деяния могут быть только лица... обладающие способностью сознавать совершаемое, и его результаты и способностью оценивать не только физическое, но и нравственное, и правовое значение деяния и руководствоваться сознанием или общим образом, обладающие способностью сознательно определяться к действию» (С. 410).

«С одной стороны, глупость, опьянение, душевная неуравновешенность и т.д. имеют так много ступеней и оттенков, что самые пределы уменьшенной вменяемости представляются слишком слабо очерченными, а с другой - далеко не всегда в подобных состояниях можно приискать основания для уменьшения наказания» (С. 413).

«...В эпоху детства возраст устраняет как вменяемость, так и привлечение к ответственности в порядке уголовного суда; в эпоху отрочества возраст служит основанием или невменяемости и уголовной безответственности, или же замены наказания исправительно-воспитательными мерами. Когда суд, установив виновность малолетнего в приписываемом деянии, установив наличность условий вменяемости по отношению к подсудимому, определив размер той ответственности, которой он должен был бы подлежать, будучи взрослым, заменяет таковую согласно закону; в эпоху юности возраст служит особым основанием уголовной ответственности, которой подлежал бы виновный за учиненное деяние, если бы был взрослым» (С. 417).

«Необходимо принять такое начало, что если обыкновенные, так сказать, физиологические аффекты не устраняют вменяемости, а могут только влиять на меру ответственности, то аффекты... получающие характер патологических, устраняют вменяемость» (С. 471).

«Личные качества преступника, в особенности степень его нравственной и юридической испорченности, его опасность для общественного правопорядка, могут иметь только вспомогательное значение при определении ответственности наравне с мотивами и даже иногда с объективной обстановкою преступной деятельности» (С. 1283).

«Теория целесообразности карательной деятельности государства придает при определении меры наказания существенное значение и личности виновного, отношению всей его деятельности, его образа жизни, его прошлого к учиненному им деянию. Такое значение в особенности имеет различие преступников случайных, впавших в преступление под влиянием преходящих условий, и преступников привычки, составляющих как бы особый класс в государстве» (С. 1305).

«При повторении мы не судим и не наказываем прошлое деяние, за которое преступник уже расплатился с обществом, а мы берем в расчет только те видоизменения, которые это прошлое внесли в новое преступное деяние. Мы принимаем во внимание, что прежняя судимость изменяет даже объективное значение деяния, изменяет размер вреда, страха, опасения, внушаемого преступным деянием. Еще более оснований для изменения ответственности усмотрим мы в субъективном элементе: степень закоренелости, привычка к преступлению, определяющая преступную волю и придающая ей особенно опасный характер, являются несомненно обстоятельствами, относящимися к вновь совершенному деянию» (С. 1350).

7. «Лицо, обладающее способностью ко вменению, тогда только учиняет преступное и наказуемое деяние, когда оно в этом деянии проявляет или имеет возможность проявить эту способность, когда совершенное посягательство стоит в известном соотношении с сознанием действующего с его психическою работою, предшествовавшею деятельности, проявляет его хотение или волю. Воля и составляет сущность виновности, так всякая виновность заключает в себе порочность или недостаток, дефект нашей воли, нашего самонаправления к деятельности, одна мысль, как бы порочна она ни была, может подлежать суду совести, но не суду уголовному» (С. 571-572).

«Умысел может быть определен как сознательное и волимое направление деятельности, а умышленным преступным деянием может быть называемо деяние, сознаваемое и волимое деятелем в момент его учинения» (С. 578).

«Так как мотив деятельности по общему правилу не признается существенным условием преступности, то и ошибочность мотива или несуществование предполагаемых оснований деятельности далеко не всегда уничтожает умышленность вины, если только преступный путь деятельности был выбран сознательно» (С. 586).

«Ошибочный мотив деятельности может быть основанием смягчения ответственности в тех случаях, когда предполагаемое основание деятельности, если бы предположение оказалось верным, послужило основанием смягчения наказания, или когда оно, несмотря на его ошибочность, вызвало аффектированное состояние действующего» (С. 587).

«Как возбуждающий момент нашей деятельности, желание, получившее воленаправленную силу, является стимулом, мотивом, а как полагаемый нашим сознанием предел, достижением коего должна завершиться наша деятельность, оно составляет цель действия... ощущение голода рождает в нас желание его удовлетворения, если для его удовлетворения мы предпринимаем что-либо, то это желание удовлетворения как отправной пункт деятельности будет мотивом, а как предел, ее заканчивающий, - целью. Но эта соотносительность мотива и цели не предполагает их безусловной тождественности, а допускает различие в объеме, в степени специализирования... мотив улучшения материального положения воплощается в цели овладения определенными материальными предметами, ценностями...

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Далее, как мотив, так и цель могут быть простыми, когда, например, удовлетворение желания иметь карманные часы может быть исключительно и мотивом, и целью деятельности, или же сложными. Сложная цель, кроме того, как предел деятельности, может быть расчленяема во времени; тогда мы говорим о целях близких и отдаленных, конкретных и отвлеченных» (С. 593).

«Этот выбор пути, эту наметку дороги (к цели. - Г.Л.) мы будем называть созданием намерения, а самый путь намерением...

Таким образом, хотение, как элемент умышленной вины, предполагает возбуждение к деятельности или мотив, постановку цели, выбор намерения и обрисовку плана» (С. 594).

«Установление мотива и цели действия не дает еще нам достаточных данных для определения юридического значения совершенного действия, выходящего из одного и того же побуждения, стремящегося к одной и той же цели, они могут быть или преступными, или безнравственными, или же не только безразличными, но и похвальными» (С. 596).

«Мало того, мотив и цель не только не могут отделять преступное от непреступного, неправду уголовную от гражданской, но даже не могут по общему правилу служить для классификации преступных деяний, так как, например, корыстная цель одинаково может быть достигнута кражей, разбоем, лишением свободы или убийством, а мотив отмщения, ревности может быть осуществлен обидой, изнасилованием, увечьем. Оттого смешение цели, которую хотел достигнуть виновный, и намерения, то есть выбранного им пути, направления деятельности, при характеристике внутренней стороны отдельных преступных деяний может привести к совершенно неверным выводам» (С. 597).

«Для общей характеристики аффектированного умысла... безразлично, обрушился ли аффект на того, кто был его прямою или косвенною причиною, или же на лицо, нисколько к раздражению не причастное... также безразлично и свойство причины, вызвавшей аффект, так как признак этого вида умысла заключается в наличности аффекта, а не в свойствах повода; поэтому умысел остается аффектированным и тогда, когда повод был настолько значителен, что вывел бы из себя и самого хладнокровного человека, а равно и тогда, когда раздражение объяснялось крайне вспыльчивою натурою виновного или теми обстоятельствами, при коих произошло возбудившее его событие; но, конечно, все эти условия, не изменяя существа аффектированного умысла, влияют на размер наказуемости» (С. 606-607).

«Большая обдуманность, всестороннее обсуждение плана, указывая на большую энергию воли, на большую ея опасность, могут сделать предумышление обстоятельством, усиливающим вину; но признание обдуманного умысла всегда и безусловно более тяжкой формой виновности может привести к несправедливости. Мы можем представить себе случаи, когда лицо, долго обдумывавшее преступление, заслуживает снисхождения, в котором приходится отказать человеку, действующему под влиянием внезапного порыва» (С. 607).

«Неосторожная вина... может представлять два оттенка: 1) когда у действующего было сознание совершаемого, но не было хотения, - преступная самонадеянность, и 2) когда отсутствовало само сознание - преступная небрежность» (С. 608).

«Источником неосторожной вины могут быть характер и личные свойства действующего, его легкомыслие, отсутствие привычки сосредоточивать внимание на своих поступках, неловкость и неповоротливость в действиях, леность, мешавшая ему приобрести сведения, необходимые для правомерной деятельности в данном случае, излишняя самоуверенность, самомнение и т.д.; или источник неосторожности может лежать во временных условиях действия, требовавшего быстрого решения в аффектированном состоянии, в запальчивости и раздражении, или, наоборот, в притуплении психической деятельности, в апатии, лени думать и т.п., или же, наконец, в действиях третьих лиц, сделавшихся притом источником такой ошибки бессознательно или сознательно...» (С. 616- 617).

«Основою ответственности при неосторожной вине является не сам факт незнания и непредвидения, а то поведение лица, та его деятельность, которою обусловливается вредное последствие этого незнания и непредвидения, его неблагоразумия; поэтому человек, обращающийся неосторожно с заряженным ружьем, думая, что оно не заряжено, и причиняющий вред, отвечает не за то, что он не знал, что ружье заряжено, а за то, что он действовал без надлежащей внимательности, благодаря чему у него не оказалось необходимых в данном случае сведений. В силу этого большая степень знаний, даже их специальность, не всегда уменьшает, а иногда даже увеличивает их, расширяя круг предъявляемых действующему требований» (С. 618).

«Различие беспечности и самонадеянности имеет несомненное значение для выяснения понятия элементов виновности, но не представляет особенно существенного значения для наказуемости, так как легко себе представить случаи беспечности, невнимательности, в которых заключается большая опасность и виновность, чем в преувеличенной надежде на свою силу и ловкость» (С. 624).

Фактическая ошибка, по мнению Н.С. Таганцева, возможна в следующих случаях.

«Во-первых, относительно объекта посягательства, его физических свойств, общественного и государственного положения и т. д. ... Во-вторых, ошибка может относиться к обстановке преступного деяния, как, например: а) к месту действия... б) ко времени совершения... в) к средствам и способам действия» (С. 583).

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

«Неведение и заблуждение исключают ответственность за умышленное посягательство на норму, оставшуюся неизвестною виновному, но не устраняют еще ответственности за самый факт неведения, за выразившуюся в нем легкомысленность или небрежность. Если закон наказывает за посягательство на норму, учиненное по небрежности, то ответственность может существовать и тогда, когда небрежность проявилась в неознакомлении с требованиями права и закона» (С. 590).

8. Вызывает восхищение точный и тонкий анализ обстоятельств, исключающих уголовную наказуемость деяния, осуществленный Н.С. Таганцевым в его труде. Об этом свидетельствуют даже те немногие выдержки, приведенные ниже.

Следует подчеркнуть, что, определяя сущность названных выше обстоятельств, автор указывает на необходимость тщательного исследования обстоятельств содеянного, имея в виду не освобождение от ответственности, а возможность ее смягчения.

«Даже и в тех случаях, когда по каким-либо соображениям учинение преступного деяния, например, убийства по согласию, признается по закону наказуемым, это согласие тем не менее должно влиять на уменьшение ответственности. Нельзя поставить на одну доску с убийцей из корысти или мести... доктора, прекратившего мучительную агонию умирающего, и т.п.» (С. 497).

«Если исполнение заведомо незаконного приказа ни в коем случае не может уничтожить преступность деяния, то оно может вызвать снисхождение к совершившему, так как такой приказ часто может близко соприкасаться с психическим принуждением: исполнивший знает, что приказ, ему данный, беззаконен; но он точно также знает, что одного его слова, одного намека достаточно, чтобы лишить ослушника места, оставить без куска хлеба» (С. 508-509).

«Вынужденная только этим путем уступка приказу не может не быть принята во внимание при определении уголовной ответственности» (С. 509).

«Под необходимой обороной... мы понимаем признаваемое непреступным причинение вреда правоохраненным интересам лица, нападающего на нас или на других лиц» (С. 518)24.

«Деятельность обороняющегося определяется только стремлением охранить интересы от грозящей неправомерной опасности; стимулом действия является принуждение, а не испорченность, грозящая опасностью общественному спокойствию. С этой точки зрения нельзя не признать оборону извинительною непротивозаконною» (С. 519).

«Превышение пределов необходимой обороны может быть или умышленное, когда обороняющийся сознательно и волимо переступает пределы необходимой защиты, или неосторожное, когда виновный переступает эти пределы в пылу аффекта, вызванного нападением. Конечно, и в том и в другом случае деяние превысившего право обороны заключает в себе элементы преступности; но в виду того, что такое причинение вреда является последствием правомерного состояния, оно всегда вызывает снисхождение к виновному; в особенности же это снисхождение применимо к превышению пределов обороны в состоянии запальчивости вследствие необдуманности, вызванной страхом, и т.д.» (С. 543).

«Под состоянием крайней необходимости... понимается... нарушение какого-либо правоохраненного интереса или неисполнение какой-либо правовой обязанности или общнее (так в тексте. - Г.Л.) посягательство на правовую норму ради защиты также правоохраненного интереса от грозящей ему и другими средствами неотвратимой опасности, но с тем отличием от обороны: что при ней вред причиняется нападающему, а здесь третьим лицам, или даже заключается только в нарушении закона» (С. 545).

Автор указывает, что при крайней необходимости «мы встречаемся с коллизиею интересов, одинаково охраняемых законом, или коллизиею прав» (С. 546).

«Принуждение психическое многие теоретики и кодексы рассматривают как самостоятельный институт, отличный от состояния крайней необходимости; но внимательное рассмотрение случаев сего рода приводит к юридическому отождествлению этих понятий» (С. 553).

«Как и при необходимой обороне, возможно превышение пределов необходимости, когда защищающийся употребит или чрезмерное, или ненужное насилие, или не соблюдет требуемой соразмерности, его действия при этих условиях не могут почитаться непреступными. Наличность такого превышения может влиять на меру ответственности: от человека, правам которого грозила действительная опасность, нельзя требовать, чтобы он действовал вполне рассудительно и спокойно» (С. 562).

9. «Приготовительными действиями называются такие, посредством которых субъект ставит себя в возможность совершить преступление» (С. 168)25.

«В понятие покушения должны входить только элементы действия, но не элементы последствий или обстановки преступления» (С. 172).

«Основное положение учения о степенях проявления преступной воли говорит нам, что вся преступная деятельность, направленная на определенный объект, рассматривается как единое целое, а ответственность за вполне совершившееся деяние совмещает в себе ответственность и за все предшествующие стадии развития преступной деятельности, так что эти стадии могут иметь самостоятельное уголовное значение только в предположении остановившегося развития преступной деятельности» (С. 307).

«Принцип ненаказуемости приготовительных действий сделался ныне господствующим в доктрине и новых законодательствах, но, однако, с значительными исключениями ...некоторые подготовительные действия сами по себе, по их объективному характеру могут заключать вред и опасность для правоохраненных интересов и подходить под прямые запреты закона уголовного: ... виновный будет отвечать не за приготовление, как таковое, а за самостоятельное преступное деяние; умысел, который он имел при этом, может только влиять на меру ответственности: носящий запрещенное оружие, хранящий взрывчатые вещества подлежат наказанию, из каких бы побуждений они не действовали» (С. 687).

«Могут быть такие действия, которые представляют действительную опасность... только при наличии в них известного преступного намерения, для осуществления коего они служат приготовлением...» (С. 687).

«Могут быть наказуемы приготовительные действия всякого рода в виду важности тех преступлений, к которым приготовляется данное лицо, в виду того, что с первою же попыткою осуществления задуманного преступления деятельность становится слишком опасной для правового порядка» (С. 688).

10. «Соучастие как совместная виновность предполагает единение в преступной деятельности (в широком значении этого слова), хотя бы таковая как по законной ея характеристике, так и в ея фактическом проявлении, представлялась сложной, составленной из ряда действий, отделенных друг от друга и по месту, и по времени, и тем не менее составляющих одно общее целое» (С. 736).

«Признавая общность вины как основу солидарной ответственности характеристическим признаком соучастия, мы таким образом признаем, что каждый из соучастников должен быть виновником и совиновником» (С. 744).

Автор ставит вопрос: «Распространяется ли понятие соучастников не только на виновников умышленных, но и на лиц, действовавших по неосторожности?

Несомненно, такое лицо может быть виновником, может вкладываться одновременно с деятельностью других в воспроизведение правовоспрещенного результата, быть наравне с другими одним из образующих его условий, но оно по самому свойству неосторожности не может быть общником (так в тексте. - Г.Л.) в вине других, не может нести ответственности за совместность его действия с другими» (С. 744).

«Исполнителями преступного деяния могут быть названы те лица, которыя сами непосредственно участвовали в его исполнении, каков бы ни был при этом объем их деятельности. Так, исполнителем убийства будут лица, наносившия удар жертве, державшия или связывавшия ее, и т.д. Общность преступного намерения, соглашения, делает каждого ответственным за все деяния» (С. 757).

«Степень осуществления преступного намерения исполнителями определяет... вменение учиненного прочим соучастникам. Если исполнитель остановился на приготовлении или покушении, то можно говорить только о подстрекательстве к покушению, о пособничестве к приготовлению и т.д.» (С. 758).

Обращаясь к вопросу о пособничестве, Н.С. Таганцев писал: «Деятельность пособников представляется крайне разнообразной... между пособниками различают: 1) пособников интеллектуальных, которые разными способами и средствами содействуют созданию преступного умысла, давая, например, советы и указания, когда и где удобнее выполнить преступление, укрепляют решимость главных виновных или же своими замечаниями, указаниями облегчают выполнение преступления, дают обещания скрытия следов, как скоро такое обещание укрепляло преступную решимость» (С. 764).

«Подстрекатель, как и всякий соучастник, может быть виновником и совиновником. Поэтому подстрекателем может быть только лицо дееспособное и действующее умышленно» (С. 765).

«Умысел подстрекателя направляется на вовлечение к участию в преступном деянии безотносительно к свойству этого участия. Поэтому может быть подстрекательство не только к еще не начавшемуся преступному деянию, но при известных условиях к продолжению деяния, уже начатого, но еще не оконченного, не только к самому выполнению, но и к пособничеству» (С. 767).

С точки зрения автора, следует признать «единственно правильным принцип равной наказуемости интеллектуальных и физических виновников, причем выбор мер ответственности должен зависеть от обстоятельств дела» (С. 790).

«Ответственность всех соучастников определяется по тому преступному деянию, в которое они вложились и которое было действительно выполнено; деятельность исполнителя со всеми условиями и обстоятельствами, к ней относящимися, определяет ответственность всех участников, если же к этой деятельности привходят какие-либо новые элементы, то вопрос о влиянии этих условий на наказуемость прочих участников определяется по... началам относительно эксцессов исполнителей. Таким образом, суд должен определить прежде всего, какого наказания заслуживает деяние, учиненное исполнителями, затем обсудить вопрос о том, нет ли в их деятельности таких условий, которые по отношению к другим соучастникам имеют характер эксцессов, не подлежащих вменению,

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

затем, опираясь на выбранную меру ответственности за данное деяние, определить размер наказания для каждого из участников, смотря по мере его вины» (С. 790).

Имея в виду прикосновенность к преступлению, Н.С. Таганцев отмечал: «Преступление есть посягательство на норму в ее реальном бытии, оно и юридически, и фактически оканчивается с того момента, когда оканчивается посягательство; позднейшия юридическия события и отношения могут стоять в известной связи с этим минувшим актом, могут соприкасаться с ним, но они не могут сделаться его частью» (С. 801).

11. «Так как наказание есть выражение юридического отношения, возникающего между государством и преступником, то, конечно, к области наказания могут быть относимы только юридические последствия преступления, изменяющие права и юридические интересы наказываемого» (С. 823).

«Из необходимости и разумности общежития как условия существования и развития человечества, из необходимости и разумности правового уклада как условия правильного существования и развития общежития... вытекает не только необходимость и разумность правоохранительной деятельности государства, особым видом которой является и деятельность карательная, но и признание этой деятельности юридическим институтом, осуществлением властности путем юридического принуждения» (С. 877).

Правомерность наказания, по мнению автора, вытекает: «из самой природы юридических норм, из того, что опасность для правопорядка, для правильного развития общественной жизни, наконец, для осуществления государственных целей, которую государство видит в посягательствах на правовые нормы, еще с большей силой выступает в случаях действительного учинения таких деяний» (С. 880).

«Борьба с преступлением в его проявлении и последствиях с целью охраны правового порядка - вот та задача, которую преследует государство в своей карательной деятельности. При этом если сложно и разнообразно то, с чем борется государство, то также разнообразны и сложны орудия борьбы, начиная с первого момента угрозы закона и кончая последним актом - действительным выполнением наказания» (С. 916-917).

«Необходимо помнить, какими признаками характеризуется юридическая природа уголовно наказуемых деяний вообще. Преступление по существу своему есть совершившееся посягательство на юридический порядок: нарушение правоохраненного интереса, чьего-либо субъективного права, есть только средство подобного посягательства; мало того, посягательство на правовой порядок становится уголовно наказуемым только в том случае, если государство признает, что такое посягательство... представляет действительно более или менее важное значение для спокойного существования и правильного развития государства» (С. 924- 925).

«Всякое наказание, начиная от смертной казни и кончая денежною пенею, по своему содержанию является известным ограничением или стеснением преступника в его благах и интересах; поэтому осуществление карательного права неминуемо является причинением страдания, физического и нравственного лицу, посягнувшему на запреты или не исполнившему требования авторитетной власти закона» (С. 548).

«Деятельность карательная должна быть целесообразна, и потому всякое причинение страдания, всякое принуждение, не оправдываемое необходимостью, не приносящее пользы, не может быть включаемо в группу карательных мер» (С. 551).

«Основанием, вызывающим осуществление карательного права, определяющим объем, а иногда и род кары, является преступное деяние, объем и значение причиняемого им вреда или опасности для правопорядка, для личности и общества. Личность преступника, проявленная в преступлении, ея физические и психические особенности, наклонности, черты характера, энергия ея воли представляются только одним из элементов, определяющих общественное и индивидуальное значение деяния, и через то влияющим на меру его наказуемости» (С. 927).

«Нравственные свойства преступника, состояние его физических сил, его возраст, пол, все эти элементы не могут не быть приняты в расчет при определении ответственности, а потому карательные меры, которые окажутся безусловно непригодными к такому индивидуализированию, должны быть исключены из системы наказаний» (С. 956).

12. «Смертная казнь неделимая, несоизмеримая, неуравнительная не может быть пригодным орудием воздающего правосудия, даже если бы мы признали полную теоретическую состоятельность этого воззрения на сущность карательной деятельности» (С. 1126).

«Доводы в пользу целесообразности смертной казни», по мнению автора, суть следующие.

«Смертная казнь... служит важнейшим средством обеспечения общественного... (пропуск в тексте. - Г. Л.) от лишенного жизни, несомненно, нельзя ожидать новых посягательств на общественное спокойствие и порядок» (С. 1126).

«Еще большее значение придают защитники смертной казни ее устрашательности» (С. 1127).

Автор утверждает, что «...жизнь... не оправдала надежд, возлагаемых на смертную казнь: она повсюду, как доказывают статистические данные, остается без всякого влияния на рост преступлений» (С. 1131). «Защитники смертной казни забывают совершенно преступника, забывают индивидуальную задачу наказания» (С. 1131).

«Нельзя забывать, что какими бы гарантиями ни было обставлено человеческое правосудие, оно всегда доступно ошибкам...» (С. 1131).

«Не надо быть пророком, чтобы сказать, недалеко то время, когда смертная казнь исчезнет из уголовных кодексов» (С. 1134).

13. «Лишение свободы сравнительно наиболее гарантирует общественную безопасность, являясь вместе с тем действительным карательным средством по отношению к преступнику» (С. 1188).

«Оставляя преступника более или менее продолжительное время под непосредственным наблюдением правительственных органов, тюремное заключение дает возможность ожидать от него более серьезных гарантий безопасности. В этом отношении к правильно устроенной современной тюрьме можно предъявлять требования не только отрицательного свойства, - чтобы она не была школой порока и преступлений, чтобы она не выпускала преступника хуже и испорченнее, чем он был при поступлении, но и требования положительныя, - хорошего воздействия на заключенных» (С. 1189).

«Бессрочность, а тем более пожизненность наказания (тюремного заключения. - Г.Л.) вызывает против себя одно весьма сильное возражение - оно, будучи неделимым, всегда неравномерно; его соответствие тяжести известных преступлений имеет более кажущийся характер, так как его сила и значение всегда будут зависеть от возраста и здоровья приговоренного... беспредельность кары придает пожизненному лишению свободы видимую жестокость, рисуя в воображении картину ряда годов страданий, из которых один выход - смерть, так что, по мнению некоторых, суровость этой казни затемняет и отодвигает на второй план даже смертную казнь. Но нельзя не сказать, что все эти мрачные краски значительно ослабляются применением к бессрочным наказаниям досрочного освобождения, зависящего при том в известной степени от самого осужденного, его поведения и трудолюбия» (С. 1214)26.

14. «Наиболее важное значение для правоохранительной деятельности должно иметь самое применение наказания к виновному, применение его в определенном размере. При этом и здесь государство должно иметь в виду всю совокупность последствий, создаваемых преступным деянием; выдвинутие (так в тексте. - Г.Л.) на первый план какого-либо отдельного последствия придает теории и практике карательной деятельности одностороннюю, а потому и неверную окраску, как это особенно можно видеть на теориях исправления27. Государство не должно забывать, что преступное деяние пагубно отражается на правовом порядке в двояком отношении: субъективно - в преступнике, делая его опасным для общества, и объективно - в самом обществе, нарушая его спокойствие и безопасность, колебля не только уважение к праву, но и его авторитет» (С. 919).

«Так как наказание падает на преступника только за совершенное им преступное деяние с проявленными в нем субъективными и объективными элементами, то и карательные меры должны иметь свойство применимости к особенностям каждого отдельного деяния, должны обладать свойством видоизменяемости и гибкости... способностью индивидуализироваться и при том не только по отношению к их продолжительности, но еще более к их содержанию. Это требование вполне объясняется тем жизненным разнообразием, которое представляют преступные деяния, и в особенности выражающаяся в них преступность; в этом отношении принципом наказания должно быть: каждому да воздастся по делам его» (С. 956).

«Объектом карательной деятельности является виновное посягательство на правоохраненный интерес, а потому преступное посягательство должно быть и для судьи отправною точкою при выборе наказания. Как бы ни было опасно для общества или порочно известное лицо, как бы ни были вероятны предположения о его преступных поползновениях, судья не может назначить ему наказания, пока не признает, что он совершил деяние, запрещенное законом» (С. 1282).

«Судейская деятельность при выборе наказания начинается с установления учиненного виновным преступного деяния и его признаков» (С. 1283).

***

В статье, посвященной памяти Н.С. Таганцева, А. Трайнин (в будущем видный криминалист, член-корреспондент Академии наук СССР) писал: «Таганцев оставил литературное наследие, отличительная черта которого ФУНДАМЕНТАЛЬНОСТЬ... Таганцев глубоко вспахивает основные проблемы уголовного права: от того его работы не эскизы, не очерки, а подлинные ПАМЯТНИКИ русской уголовной литературы. ... Жила и бодрствовала в Таганцеве особенность, непокорная его собственному юридическому формализму: глубокий гуманизм, истинная и искренняя любовь к человеку... Поэтому еще и теперь многим и многим нелишне было бы взглянуть в пожелтевшие страницы «Курса» и лекций Таганцева, чтобы поучиться у него тонкому и трудному искусству догматического анализа».28

1 См.: Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского С.- Петербургского университета за истекшую четверть его существования. 1869-1894. Т. II. СПб., 1898. С. 268-270.

2 В царской России это означало присуждение низшей ученой степени.

3 Приват-доцентом именовался нештатный преподаватель, имевший ученую степень.

4 Звание экстраординарного и ординарного профессора было установлено в России первым университетским уставом 1804 г. Звание экстраординарного профессора мог получить магистр, звание ординарного профессора - доктор наук, заведующий

Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России № 2 (30) 2006

кафедрой. Эти звания по представлению попечителя учебного округа присваивал министр просвещения. Звание заслуженного профессора могло быть присвоено после 25 лет педагогической и научной деятельности.

5 Этому произведению посвящены вторая и третья части данной работы.

6 Таганцев Н.С. Из пережитого // Былое. № 3 (31). 1918.

7 Государственный совет Российской империи представлял собой совещательный орган, наделенный правом рассмотрения законопроектов, внесенных правительством. Они получали силу закона после утверждения царем. Был упразднен в феврале 1917 г.

8 См.: Энциклопедия биографий. Российская империя в лицах. Т. II. М.: «Олма Пресс». С. 426-427.

9 См.: Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 134-145.

10 См.: Кони А.Ф. Избранные произведения. Воспоминания о деле Веры Засулич. М., 1956. С. 518, 520-521, 568-569.

11 См.: Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 139,148.

12 О множестве случаев умственного помешательства и самоубийств лиц, подвергнутых сечению розгами в XIX в., писал Н. Евреинов в книге «История телесных наказаний в России» (СПб., 1913. С. 147-149). По его словам, в конце 70-х гг. сошел с ума интеллигент, высеченный розгами по распоряжению градоначальника в Петербургском доме предварительного заключения. См. там же. С. 192.

13 Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 149-151.

14 Таганцев Н.С. Отмена смертной казни // Журнал Министерства юстиции. 1917. Март. С. 9.

15 Там же. С. 11-12.

16 Там же. С. 160-161.

17 См.: Гернет М. Таганцев Н.С. К 50-летнему юбилею // Юридический вестник. Кн. 11. М., 1913. С. 191-193. М.Н. Гернет (1874-1953) - ученый-криминалист, лауреат Государственной премии СССР (1947 г.).

18 См.: Щегловитов И.Г, Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. Часть общая. 1902; Журнал Министерства юстиции. 1902. № 1. Январь. С. 322. И.Г Щегловитов (1861-1918) - юрист. Преподавал в Санкт-Петербургском университете. Министр юстиции (1906-1915). Председатель Государственного совета. См.: Энциклопедический словарь / 7-е изд. Т. 50. С. 517.

19 Набоков В.Д., Таганцев Н. С. Русское уголовное право: Лекции. Часть общая: В 2 т. 1902; Вестник права. Книга первая. СПб., 1904. С. 208. В.Д.Набоков (1870-1923) - известный ученый-криминалист. В 1896-1904 гг. в Санкт-Петербургском университете преподавал уголовное право. С 1905 г. председатель русской группы Международного союза криминалистов. Депутат Государственной Думы первого созыва. См.: Новый энциклопедический словарь. Изд. Брокгауз-Эфрон. Т. 27. С. 751.

20 Загородников Н.И. Николай Степанович Таганцев. М., 1994. С. 61.

21 См.: Русское уголовное право: Лекции. Часть общая. Тула, 2001.

22 Здесь и далее слова Н.С. Таганцева приводятся по его книге «Русское уголовное право: Лекции. Часть общая». Т. III. СПб., 1902.

23 Сторонником Н.С. Таганцева по вопросу о правовой норме и объекте преступления был Л.С. Белогриц-Котляревский. Он утверждал: «Преступление, нарушая нормы, т.е. абстрактные запреты или веления закона, вместе с тем необходимо разрушает те реальные блага или интересы, для которых эти нормы существуют... Таким образом, объектом преступления с формальной стороны является норма, а с материальной - те жизненные интересы или блага, которые этими нормами охраняются». (Белогриц-Котляревский Л.С. Учебник русского уголовного права. Киев, 1903. С. 161). С точкой зрения Н.С. Таганцева, признававшего правовые нормы объектом преступления, был не согласен ГЕ. Колоколов, писавший: «При совершении преступления нормы эти сами по себе не только не разрушаются, но даже и не страдают... Но оставляя неприкосновенной самую правовую норму, всякое преступление нарушает то или иное благо, частное или общественное, охраняемое уголовным правом. Эти блага или интересы и есть объект преступления». См.: Колоколов ГЕ. Уголовное право. Общая часть. М., 1905. С. 222. «Объектом преступления, хотя бы лишь отдаленным, - считал С.В. Познышев, - нельзя считать ту правовую норму или тот закон, который нарушается данным деянием... Законы никак не видоизменяются и не страдают от нарушающих их деяний. Объектом же преступления может считаться лишь то, что служит мишенью для преступника, уничтожается, видоизменяется так или иначе, словом, страдает от деяния преступника». (См.: Познышев С.В. Основные начала науки уголовного права. М., 1912. С. 132.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

24 Ст. 37 УК РФ «Необходимая оборона» в редакции Закона от 14 марта 2002 г. расширяет право гражданина на самозащиту. Так, закон устанавливает, что не является преступлением причинение вреда посягающему лицу, если это посягательство было сопряжено с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения данного насилия. Защита от посягательства, не сопряженного с насилием, опасным для жизни обороняющегося или другого лица, либо с непосредственной угрозой применения такого насилия, является правомерной, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны, т.е. умышленных действий, явно не соответствующих характеру и опасности посягательства. Право на необходимую оборону имеют все лица независимо от их профессиональной или иной специальной подготовки и служебного положения. Это право принадлежит лицу независимо от возможности избежать общественно опасного посягательства

25 Принципиально важные положения, не известные УК РСФСР 1960 г., содержатся в ст. 30 и 66 УК РФ 1996 г. Согласно первому из них, уголовная ответственность наступает за приготовление только к тяжкому или особо тяжкому преступлению, а согласно второму, при приготовлении и покушении срок или размер наказания не может превышать указанного в законе предела. Срок или размер наказания за приготовление не может превышать половины максимального наказания за подобное оконченное преступление. Срок или размер наказания за покушение не может превышать трех четвертей наиболее строгого наказания за оконченное преступление. Смертная казнь и пожизненное лишение свободы за приготовление к преступлению и покушение на преступление не назначаются.

26 Следует отметить, что, согласно ч. 5 ст. 38 УК РФ, лицо, отбывающее пожизненное лишение свободы, может быть освобождено условно-досрочно, если судом будет признано, что оно не нуждается в дальнейшем отбывании этого наказания и фактически отбыло не менее двадцати пяти лет лишения свободы.

27 По словам Н.С. Таганцева, «теория исправления оставляет без всяких доказательств то положение, что по отношению к нравственно-испорченным или умственно недоразвитым преступникам средством воспитания является именно наказание, а не какая-либо государственная деятельность». (С. 919).

28 Трайнин А. Николай Степанович Таганцев (19 февраля 1843 г. - 22 марта 1923 г.) // Право и жизнь. 1923. № 5-6. С. 105, 107, 108.

Памяти Николая Степановича таганцева Текст научной статьи по специальности «Право»

Похожие темы научных работ по праву , автор научной работы — Левицкий Г. А.

Текст научной работы на тему «Памяти Николая Степановича таганцева»