CC BY
12
ванными, отношения между ними, будучи слабыми и размытыми на начальном этапе, приобретают упорядоченный характер.
Считаем нужным заметить, что, на наш взгляд, «эвристическая природа семантического анализа и синтеза» [3, с. 25] свойственна человеку, и никак не применима к автоматической обработке естественного языка (АОЕЯ). Несмотря на использование заранее заготовленных фреймов для однозначного определения классов объектов [6, с. 3], возможности устройств по АОЕЯ достаточно ограничены. При составлении алгоритма на основе фреймов учитывается соотнесение рематических фрагментов текста с соответствующими тематическими строками, а заполнение слотов происходит по мере развертывания текста без возможности оценить правильность заполнения слотов теми или иным отрезками входного текста [5, с. 12]. Таким образом, на наш взгляд, проблема анализа и синтеза устного речевого высказывания сводится к выявлению и обработке главной информации не только за счет поэтапной обработки входного текста, но также при помощи идентификации функционально-смыслового типа речи, к которому принадлежит данный текст. Однако, несмотря на вариативный и всегда индивидуальный характер речевого сообщения, в нем неизменно присутствуют инвариантные звенья, создающие смысловой каркас, на который нанизываются все остальные мобильные структурные элементы текста.
Отличительной особенностью спонтанных звучащих текстов является неравномерная интонационная маркированность, которой, на наш взгляд, не следует пренебрегать при автоматической обработке текста в силу ее чрезвычайной важности. По мнению Н.И. Жинкина «возникшая мысль, раз она уже есть, уже в самом процессе возникновения обличена в интонационную форму» [2, с. 149]. Отсюда следует, что компоненты интонации связаны с теми или иными особенностями семантической структуры текста и, в конечном счете, обуславливают его синтаксис. Вместе с тем, для спонтанной речи не характерно строгое соблюдение принципов синтагматического членения. «Недостаточная четкость фонетических средств членения, обилие сегментов, не обладающих единством смысла и фонетической оформленностью, а также большое количество пауз хезитации» [1, с. 27] затрудняют восприятие речевого высказывания и делают непрозрачной его тема-рематическую структуру.
Идентификация функционально-смыслового типа речи на начальном этапе обработки спонтанного звучащего текста представляется нам первостепенной задачей, поскольку верно распознанное коммуникативное намерение говорящего даст более точное представление о тема-рематической структуре текста. Так, например, наблюдается очевидная разница между структурно-семантической
организацией спонтанных звучащих текстов повествования и рассуждения. Расположение смысловых центров, их количество и взаимоотношение с тематическим компонентом свидетельствуют о совершенно различном внутреннем устройстве текстов данных типов речи, что находит свое подтверждение и в их интонационной парадигме [7, с. 112].
Важным фактором повышения эффективности системы автоматического распознавания речи, на наш взгляд, могла бы стать параллельная обработка семантической и интонационной составляющих звукового сигнала. Действительно, «системы автоматического распознавания речи часто используют архитектуру, в которой каждое произношение ставится в соответствии со всеми возможными вариантами интерпретации, которые затем сохраняются в базе со значениями вероятности» [5, с. 53]. Тем не менее, для спонтанной речи характерно наличие большого количества редуцированных словоформ. Но даже при безошибочном распознавании тех или иных синтагм, связь между ними и предшествующими им дикте-мами может быть утрачена в силу отсутствия необходимой корреляции.
Список литературы
1. Великая Е.В. Просодия в диктемном членении монолога и его стилизации // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Лингвистика. 2010. №5. С. 26-32.
2. Жинкин Н.И. Механизмы речи. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1958. 370с.
3. Леонтьев А.А. Восприятие текста как психологический процесс // Психолингвистическая и лингвистическая природа текста и особенности его восприятия. Киев: 1979. С.18-29.
4. Леонтьев А.А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии: Избранные психологические труды. М.: Изд-во Московского психолого-социального института; Воронеж: Изд-во НПО «МОДЕК», 2003. 536с.
5. Луканин А.В. Автоматическая обработка естественного языка: учебное пособие; М-во образования и науки Российской Федерации, Южно-Уральский гос. ун-т, Каф. «Общая лингвистика». Челябинск: Изд. центр ЮУрГУ, 2011. 69с.
6. Минский М. Фреймы для представления знаний: пер. с англ. М.: Энергия, 1979.152с.
7. Сошников А.О. Специфика структурно-семантической организации спонтанных текстов повествования и рассуждения: дис.... канд. филол. наук. Курск, 2013. 142с.
ПАМЯТЬ - СУБСТАНЦИЯ ЖИВАЯ ИЛИ ЗАСТЫВШАЯ? (НА МАТЕРИАЛЕ ЛИРИКИ А.С. ПУШКИНА)
Лапынина Надежда Николаевна, Сулемина Оксана Владимировна
Канд. филол. наук, проф. кафедры русского языка и межкультурной коммуникации Воронежского ГАСУ, г. Воронеж;
канд. филол. наук, ст. преп. кафедры русского языка и межкультурной коммуникации Воронежского ГАСУ,
г. Воронеж
АННОТАЦИЯ
В статье дается краткий обзор репрезентации категории «памяти» в лирике А.С. Пушкина. Исследуются особенности сохранения памяти, ее характеристики. Можно сделать вывод, что для Пушкина и
пушкинских героев память - субстанция живая, ее сохранение связано с внутренней жизнью человека и временем, которое для него актуально. ABSTRACT
The article gives a brief overview of representation of the category of «memory» in Pushkin's lyrics. The features of preserving the memory, its characteristics are investigated. It can be concluded that for Pushkin and Pushkin's characters memory is living substance, its preservation is connected with the inner life of man and time, which is overdue for him.
Ключевые слова: память, культура, время, жизнь, смерть, лирика.
Keywords: memory, culture, time, life, death, lyrics.
Память и ее возможности всегда интересовали Пушкина. Во многих стихотворениях поднимается вопрос о сохранении жизни предыдущих поколений в памяти потомков.
Одним из способов воплощения памяти можно назвать воздвижение памятника. Однако отношение к таким «застывшим» воспоминаниям в лирике Пушкина неоднозначно. В данной статье мы предпримем попытку проследить вариативность восприятия памяти и памятника как одного из ее выражений пушкинским лирическим субъектом и героями стихотворений.
По словам Р. Якобсона, «неподвижная статуя подвижного существа понимается либо как движущаяся статуя, либо как статуя неподвижного существа» [7; С. 168], что делает ее существование внутренне противоречивым. Подобное восприятие посмертного монумента возникает уже в начале XIX века, например, в ранних стихотворениях Жуковского: «Порфир надгробный не являет / Душевных истинных красот; / Гробницы, урны, пирамиды - / Не знаки ль суетности то? / Они блаженства не доставят / Ни здесь, ни в новом бытии...» («Добродетель») [4]. Если тень или призрак, посещающие мир живых при помощи воспоминания-«вызывания» предстают вполне естественно, что можно объяснить их духовным происхождением, то «ожившая статуя <...> является орудием злой магии, она несет разрушение». [7; С. 173] (Тени, призраки и привидения, как известно, представляют собой традиционное «население» элегической и романтической реальностей, хотя в элегической и романтической художественных системах их «поведение» разнится: если в элегии призраки прежде всего служат медиаторами между настоящим и прошлым, то в романтическом произведении их основная функция -вызывать страх. Ср.: из арзамасского протокола: «<...> быть пугалами для всех противников по образу и подобию тех <...> мертвецов, которые так ужасны в балладах». [2]) Правда, существуют статуи «играющего в свайку», «играющего в бабки», мраморные кумиры лицейского сада, которые не наделяются отрицательными коннотациями. Вероятно, это связано с их принадлежностью не к «историческому», индивидуализированному, а к «культурному» [6; С. 97], общечеловеческому времени. Они воспринимаются не как застывшее «живое» существо, а как пластическое выражение творческой мысли.
Вследствие нежелания оказаться застывшим, неподвижным Пушкин и предпочел создать собственный нерукотворный памятник (это еще раз подтверждает стремление поэта к «построению» жизни по собственным принципам и свободе от любых сковывающих начал). В письме Н. Н. Пушкиной (14, 16 мая 1836, Москва) поэт говорит: «Здесь хотят лепить мой бюст. Но я не хочу. Тут арапское мое безобразие предано будет бессмертию во всей своей мертвой неподвижности...» [1; Т. 16; С. 116] Здесь выражено понимание поэтом сути памятника: умертвление образа и последующее придание ему бессмертия (то есть «вечная смерть», противоположная вечной жизни, которая предполагает изменения). Природа пушкинского нерукотворного памятника, связанного с
возможностями творчества, состоит в его текучести и изменчивости, возможности вечной жизни. Добавим, что стихотворение-описание этого памятника сродни воздвижению «памятник(а) побед» [1; Т. 1; С. 24-26] в «Кольне» (1814), когда барды (и равный им магической силой заклинаний Тоскар), устанавливая памятный камень, с помощью песни-заклятия наделяют его магическими свойствами воздействовать на потомков. Лирический субъект пушкинского «подражания» Горацию также предопределяет будущую «жизнь» своего памятника, тем самым проектируя ее. Подобная проекция-создание представляет собой пророчество о будущем (Пророчество о будущем имеет место и в державинском «Памятнике» (1795): «Так! - весь я не умру, но часть меня большая, / От тлена убежав, по смерти станет жить, / И слава возрастет моя, не увядая, / Доколь славянов род вселенна будет чтить» [3; С. 233]), но, с нашей точки зрения, по аналогии с воздвижением памятника в «Кольне», это не предвидение и воспроизведение воли высших сил, а свободное творческое устремление самого «пророка».
Итак, в лирическом мире Пушкина значима память, сопряженная с вечностью, что роднит ее с мечтой-воображением. Воображение переносит поэта в собственную реальность, где пространство оказывается «воссозданным» по его воле, а время теряет свою устремленность к завершению жизни и становится вариацией вечности.
«Индивидуальное» человеческое время движется от рождения к смерти. «Творческое» время поэта находится вне этого движения, в области вечности, но оно способно «открываться» в любой из временных пластов (прошлое, настоящее или будущее), делая его («текущее» время) своим настоящим мигом творчества. «Родовое» время связано с цикличностью, и предполагает «замыкание» вектора временного движения на себе самом, его превращение в круг вечности. По точному замечанию Д. И. Черашней, при «соединении» с родом «линейное течение жизни героя включается в циклическое время природы. Мысль-память и мысль-воображение героя вершат полный кругооборот в истории своего рода, "покорного общему закону" и через это - неуничтожимому». [6; С. 166]
Действуя в соединении с воспоминанием или самостоятельно, воображение служит «инструментом» конструирования особой художественной реальности, в которой поэт занимает место демиурга и, как следствие, обретает абсолютную творческую свободу.
Лирический субъект-поэт как бы «отграничивает» себя от окружающего мира, реализуя тем самым страте -гию «ускользания», которая предполагает его пространственное положение «на касательной» по отношению к любой из созданных им сфер художественной реальности. Подобное положение дает свободу перемещения между различными «измерениями» лирического мира и одновременно исключает возможность полного погружения в одну из творимых реальностей, которое могло бы ограничить возможности творчества. «Уход» лирического субъекта от «объективной» реальности может реализо-вываться двумя основными способами:
• устремление «за границы» окружающей лирического субъекта реальности, когда с помощью воображения он «переносится» в иное личное пространственно-временное измерение; это реализация «поэтическ(ого) побег(а)» [1; Т. 2; С. 296] в горизонтальной плоскости, когда поэт «перемещается» в рамках собственного восприятия времени и пространства;
• преобразование, мифологизация реальности в рамках определенной культурной традиции; это «поэтический побег» в вертикальном измерении, когда при помощи воображения поэт пересоздает собственную реальность по некоему существующему культурному образцу, приобщаясь к «Большому времени человеческой культуры». [6; С. 97] Память и воспоминание как ее возрождение
позволяют лирическому субъекту творить, то есть приобщиться к вечности. Для героев пушкинского лирического мира память может быть как «застывшим» образом прошедшего, так и выражением живого течения «родового» времени.
Список литературы
1. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 19 т. / А. С. Пушкин. - М.: Воскресенье, 1994 - 1997.
2. Гиллельсон М. И. Молодой Пушкин и арзамасское братство / М. И. Гиллельсон. - Л.: «Наука», 1974. -С. 82.
3. Державин Г. Р. Стихотворения / Г. Р. Державин. -Л.: Сов. писатель, 1957. - 469 с.
4. Жуковский В. А. Собрание сочинений: В 4 т. / В. А. Жуковский. - М.; Л., 1959. - Т. 1. - С. 5.
5. Фаустов А. А. Авторское поведение Пушкина: Очерки / А. А. Фаустов. - Воронеж: ВГУ, 2000. -321 с.
6. Черашняя Д. И. Тайная свобода поэта: Пушкин. Мандельштам / Д. И. Черашняя. - Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2006. -308 с.
7. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина / Р. Якобсон // Работы по поэтике: Переводы / [сост. и общ. ред. М. Л. Гаспаров]. - М.: Прогресс, 1987. - 464 с.
ЗАГОЛОВОК В ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
Таюпова Ольга Ивановна
Докт.филол.наук, проф. кафедры немецкой филологии, Башкирского государственного университета, г.Уфа
АННОТАЦИЯ
В статье анализируется специфика заголовков в публицистическом дискурсе с учетом вида текста. Дискурсивный подход к исследованию эмпирического материала позволяет не только установить значение и роль заголовков, но и выявить языковые средства современного немецкого языка, используемые в процессе кодирования информации применительно к заголовкам массмедийных текстов интервью. Установлено, что для языкового кода заголовков интервью характерно употребление синтаксических эллипсисов и разговорно-окрашенных фразеологических средств, которые формируют семантику текста. ABSTRACT
The article analyzes the specifics of the headlines in the media discourse with regard to the type of text. A discursive approach to the study of empirical material allows you not only to set the value and role of headings, but also to identify the modern German language means the language used in the process of encoding information in relation to the headings of massmedia of interview texts. It is found that for language code headers interview is characterized by the use of syntactic ellipses and spoken-painted phraseological means.
Ключевые слова: заголовок, медиадискурс, вид текста, интервью, функция, средства современного немецкого языка, семантика текста.
Keywords: header, media text, type of text, interviews, function, the means of the modern German language, semantics
of text.
Под публицистическом дискурсом мы понимаем всю совокупность печатных текстов, опубликованных в трех глобальных подсистемах массовой коммуникации: журналистики, PR и рекламы. Современный медиадис-курс представлен такими видами текстов, как очерк, информационная заметка, репортаж, статья, фельетон, программа, информационное сообщение, интервью, диалог в прямом эфире, выступление на митинге, публичные выступления политиков, лозунги, тосты, дебаты, конференция, саммит, встреча «без галстука», рекламный очерк, рекламное объявление и др. Основная цель данных текстов заключается в воздействии на общественное сознание посредством информирования широких кругов населения о тех или иных событиях современности. Подобное воздействие осуществляется определенным комплексом языковых средств и приемов выразительности, образующих в своей совокупности так называемый медиаязык, который является областью исследования специальной лингвистической дисциплины медиалингвистики (Medienlinguistik) [7, с. 256].
Настоящая работа выполнена на материале малоформатных диалогических интервью, опубликованных в журнале «DER SPIEGEL», который входит в число престижных изданий качественной немецкой прессы. Тексты интервью являются одним из важных компонентов современного масс-медийного дискурса и представляют собой эффективный способ представления разнообразной информации и воздействия на реципиентов. Данный вид текста [5] в диалогической форме позволяет воспроизвести различные точки зрения интервьюируемых. Диалог признается в публицистике наиболее естественной формой коммуникации по сравнению с монологом, поскольку обладает способностью содействовать взаимопониманию и взаимодействию.
Для современных читателей характерны весьма различные интересы и информационные запросы, а интервью позволяет не только привести различные точки зрения, но и обеспечить необходимую быстроту передачи информации. Интервьюируемыми являются, с одной
