CC BY
16
Влияние афганского фактора усугубляется сложностью внутриполитических процессов в самом регионе, что ведет к неспособности взять на себя роль медиаторов и представить единый региональный подход к проблеме, а также сильнейшим влиянием США и НАТО. Последствия вывода коалиционных сил из ИРА во многом зависят от того, какое место бывшие советские республики готовы занять в афганском урегулировании, какие проекты сотрудничества страны ЦА готовы предложить. Но главное, готовы ли они отстаивать свой суверенитет или далее будут прятаться под «американским зонтиком».
«Обозревателъ-übserver», М., 2011 г., № 11, с. 109-119.
«ПАКИСТАН - СЛОЖНАЯ СТРАНА» (Из интервью А. Асланян с британским журналистом Анатолем Ливеном)
В апреле 2011 г. вышла в свет книга известного британского журналиста Анатоля Ливена «Пакистан - сложная страна» («Pakistan: A Hard Country»). Ливен, проведший несколько лет в Пакистане в качестве корреспондента газеты «The Times», является одним из крупнейших специалистов по Южной Азии; он - советник фонда «Новая Америка» по вопросам глобальной стратегии США и борьбы с терроризмом, профессор Лондонского университета, возглавляет кафедру международных отношений и исследований в области терроризма в Кингс-колледже. В конце 1990-х Ливен работал в Москве и с тех пор регулярно комментирует российские события в центральной британской прессе. С А. Ливеном беседовала Анна Асланян.
Анна Асланян: «Пакистан - сложная страна» - труд, основанный на вашем непосредственном опыте, включающий множество материалов, собранных вами за время, проведенное в Южной Азии. Книга воспринимается как попытка развеять ряд мифов о Пакистане, сложившихся благодаря западной прессе где его нередко называют «несостоявшимся государством». Пакистан принято сравнивать с Индией в пользу последней: проще говоря, в регионе свои «хорошие парни» и «плохие». Задача книги - восстановить справедливость в отношении Пакистана?
Анатоль Ливен: Подобная классификация стран - «хоро-шие»-«плохие» - слишком примитивна и потому доверия не вы-
зывает. Цель моей книги - попытаться разъяснить феномен Пакистана. Параллелей между двумя странами-соседями в книге немало. Пакистан в определенных вопросах похож на Индию: например, в том, как функционирует полиция, как устроена система традиций.
А. А.: В книге идет речь о том, что западная пресса часто подходит к Пакистану - и к другим «сложным странам» - с привычными мерками; примеры - такие понятия, как «закон», «полиция», которые, по мнению многих, должны «подчиняться установленным правилам, а не обсуждаться различными сторонами». Вы отмечаете, что одна из ошибок комментаторов состоит в преувеличении роли исламистов в Пакистане. Судя по результатам выборов, исламисты не обладают поддержкой большинства населения. Население объединяет антиамериканские настроения, основанные на причинах политических, а не религиозных. Один из ваших собеседников говорит: «Я не боюсь Талибана - я боюсь только США. Мы не за Талибан, но против Америки». Почему западные медиа придают столь большое значение исламизму?
А.Л.: Я вовсе не хочу сказать, что негативное отношение Пакистана к Америке оправданно полностью, но в какой-то степени -да, оправданно. Даже обычные пакистанцы, люди глубоко секу-лярные, критикуют определенные аспекты американской политики. Сильные антиамериканские настроения в Пакистане вызывает сама политика США. Разумеется, исламистам это чрезвычайно на руку - они всячески обыгрывают ситуацию, используя ее в своих интересах. Результаты выборов в Пакистане, отсутствие массовых общественных движений свидетельствуют о том, что исламизм в стране не пользуется поддержкой большинства. В связи с исламизмом следует отметить несколько вопросов, наиболее заметным из которых сегодня является проблема повстанческих движений и терроризма. Первые ограничены рядом пуштунских районов на границе с Афганистаном, тогда как второй, разумеется, распространен очень широко. Это, конечно, важная проблема; впрочем, не думаю, что она представляет серьезную угрозу государственного переворота. Другой аспект - существование в Пакистане множества различных религиозных группировок; в этом одна из причин того, что исламистские движения в стране не переросли в подобие «Аль-Каиды». Терроризм пакистанских исламистов во многих случаях направлен не против Запада или Индии, но против собственных сограждан-мусульман. Тут скорее прослеживается североирландский вариант: ислам против ислама. В-третьих, есть
группировки, созданные пакистанскими военными, целью атак которых является Индия; в последние годы, после теракта в Мум-баи, их деятельность поутихла. Наконец, имеется большое количество официальных исламистских политических партий. Словом, пакистанский исламизм - комбинация множества факторов; ничего похожего на объединенное движение вроде иранского тут нет...
А. А.: В вашей книге много говорится о роли военных в государстве. Создается впечатление, что вы слишком снисходительны к пакистанской армии - «единственной организации в стране, которая работает как следует».
А.Л.: Отмечу прежде всего следующее: пакистанская армия -учреждение относительно эффективно работающее, относительно справедливое, но все это лишь по сравнению с политическими партиями. Это мало о чем говорит, если принять во внимание общий уровень коррупции и некомпетентности. Причина того, что армия функционирует лучше, чем остальные организации, состоит в том, что она в немалой степени основана на системе продвижения согласно соответствующим достоинствам; в отличие от большинства экономических и политических организаций, она не основана целиком на связях и благосостоянии. Армия, где действительно присутствует меритократия, - организация вполне современная. Конечно, стать таковой она смогла в результате того, что за прошедшие годы ей удалось извлечь из государства огромные деньги - непропорционально большую долю госбюджета. Именно так армия превратилась в силу, эффективно действующую, модернизированную. Как видите, у данного явления как минимум две стороны. Армия хорошо работает лишь тогда, когда ее усилия направлены на задачи сугубо военные. Но едва у военных появляется возможность управлять всем государством, они начинают работать точно так же, как любое другое правительство. Ведь вся политическая и административная система в стране построена на родственных связях и покровительстве.
А.А.: Как изменилось Ваше мнение о Пакистане после смерти Усамы бен Ладена?
А. Л.: В целом оно не слишком изменилось. Единственное, что я пересмотрел бы, - роль пакистанских органов безопасности, в частности их связи с «Аль-Каидой». Я писал о том, что ИСИ (секретная служба Пакистана) способствовала, пусть неумело и не в полную силу, борьбе с «Аль-Каидой»: их стараниями был арестован ряд лиц, связанных с этой организацией. Разумеется, после смерти бен Ладена возникает множество новых вопросов относи-
тельно реального положения дел. Наибольшую тревогу, на мой взгляд, по-прежнему вызывает возможность распространения исламистского экстремизма в пакистанских вооруженных силах. Он присутствует, но в ограниченной степени - иначе армии не удавалось бы бороться с Талибаном. Предупреждение, которое я пытался сделать в книге, касается следующего: если Америка будет продолжать существующую политику, она рискует вызвать еще большее недовольство среди пакистанских военных. Это может привести к восстанию в армии, и, если такое случится, тогда Пакистану действительно конец. Единая исламистская революция там не произойдет, но страна развалится, а это, как мы наблюдали на примере других мусульманских государств, превратило бы весь регион в идеальную базу для терроризма.
А. А.: Помимо параллелей между Пакистаном и Индией, вы приводите сравнения с другими странами, включая Россию. Ваши комментарии по поводу последней тоже нередко идут вразрез с мнениями большинства западных комментаторов и воспринимаются как попытка раскрыть глаза заблуждающимся. Так, в феврале 2006 г. вы писали: «Прежде, чем критиковать направо и налево взгляды мистера Путина, следует признать, что при Б. Ельцине Россия, несомненно, двигалась лишь в одном направлении - к потенциально разрушительной псевдодемократии по-филиппински, к безжалостному правлению олигархических кланов. Возможно, мистер Путин не достигнет своих целей, однако модель, к которой он стремится, никак не может быть хуже филиппинской». В декабре 2010 г. на страницах «Financial Times» вы говорили о «великом достижении Владимира Путина, президента, а впоследствии премьер-министра, которому удалось внести некую долю порядка в этот хаос».
А.Л.: Я работал в России в 1990-е годы и, должен сказать, разделял тогдашнее мнение большинства россиян, что определенный порядок необходим и добиться этого «красивыми» методами без привлечения служб безопасности не удастся. Итак, в некотором смысле эта цель была достигнута. Однако в последнее время моя точка зрения изменилась. Путинская модель, на мой взгляд, пережила собственную полезность. Она принесла с собой заметную долю коррупции, которая мешает России двигаться вперед. Проводимая в последние годы политика внесла вклад в утечку из страны и капитала, и мозгов. Я считаю, что Путину пора уходить, а систему, им созданную, нужно коренным образом реформировать.
А. А.: В сентябре 2010 г. вы писали: «Путин гораздо более подходит на роль российского лидера, чем Медведев. С другой стороны, Медведев - фигура гораздо более привлекательная для западной аудитории».
А.Л.: Разумеется, Медведев мне куда симпатичнее, чем его предшественник. Надо сказать, ему симпатизирует и значительная часть населения России - главным образом люди молодые, современные, продвинутые, профессионалы, бизнесмены. Но ведь речь идет о стране достаточно старой, с высокой долей пожилого населения... Это поколение не следует сбрасывать со счетов... им не слишком нравится Медведев - его возраст, его ориентация на западные ценности. Старшее поколение россиян враждебно относится к радикальным реформам из-за того, что ему пришлось пережить в конце 1980-х.
* * *
Кирилл Кобрин,
редактор журнала «Неприкосновенный запас»
СЛОЖНЫЙ МИР: НА ПОЛЯХ КНИГИ
АНАТОЛЯ ЛИВЕНА, ИЛИ КАК МЫ ДУМАЕМ
Начну этот текст сразу с нескольких отрицаний. Во-первых, я не являюсь ни специалистом по Пакистану, ни востоковедом, ни экспертом по так называемому «международному терроризму». (Причем, как мне кажется, две первые профессии действительно, что называется, «реальные», последняя же есть порождение довольно странного, но очень распространенного заблуждения, согласно которому существует этот самый «международный терроризм» как феномен - а не как наше сознательно неточное обозначение совокупности самых разнообразных феноменов. Попытаюсь проанализировать книгу А. Ливена как одно из любопытных проявлений современного западного мышления; мышления о том, что - опять-таки очень неточно - можно назвать «Востоком». В отличие от некогда предложенного Эд. Саидом подхода, я не намерен обвинять кого-либо в нарочитой предвзятости и уж тем более - в неоколониалистских поползновениях. Речь, скорее, идет о предпринятой в работе Ливена попытке понять то, что пока не получается понять, продемонстрировать сложность того, что кажется простым и вполне однозначным. Не зря же эта книга имеет подзаголовок «Сложная страна».
Во-вторых, сочинение А. Ливена не проходит ни по одному из «жанровых ведомств». Это ни в коем случае не «книга эксперта» - автор не претендует на сверхглубокие познания в предмете, выходящие за пределы богатого журналистского опыта. Но это и не «журналистская книга», лишь иногда Ливен ссылается на свой опыт общения с пакистанцами разных социальных и этнических групп. Собственно, перед нами очень длинное (500 страниц!) «эссе», в том значении этого слова, как его понимали в XIX в. Почти никаких вольностей Ливен себе не позволяет, если не считать периодические обращения к читателю в духе романов того же XIX в., да его комментарий к главе, посвященной пакистанской юридической системе: «Перечитав эту главу, я почувствовал, что она нуждается в некоторой коррекции». Ничего, кроме горячего одобрения, такие попытки авторефлексии в книге, предмет которой является одним из главных материалов для бессмысленных идеологических манипуляций, не вызывает. Вторая часть авторского заявления о намерениях, помещенного на суперобложке, -«И почему предмет книги должен быть столь важен для нас» -очевидна, особенно после того, как через месяц после выхода в свет сочинения Ливена в «сложной стране» был убит Усама бен Ладен.
В-третьих, в книге Ливена (и здесь я скажу «увы») не обошлось без (несколько избыточно представленной) «априорной идеи». Иными словами, автор еще до того, как начать излагать собранный им материал и предлагать читателю собственные соображения по этому поводу, решил, что одной из главных задач будет доказать: «Пакистан ничуть не хуже Индии».
Здесь перед нами частое проявление своего рода «стокгольмского синдрома» у исследователей даже самого неприглядного (а Пакистан вполне «пригляден», как и любая другая страна в мире) материала: стремление «защищать» объект изучения; не обязательно «приукрашивать» или даже «воспевать», а просто «защищать» - в том смысле, что, мол, да, это - ужасно, но посмотрите вокруг, там тоже дела обстоят не лучшим образом. В случае Пакистана это самое «вокруг» фокусируется в названии главного политического регионального соперника (если не сказать врага) -Индии. Как справедливо отмечает Ливен, Индии уже несколько десятилетий как досталась роль «хорошего парня», Пакистан же -несмотря на его союзы с США и поддержку («хороших» тогда) афганских моджахедов против «плохого» СССР - всегда «плохой».
С точки зрения западного общественного мнения это вполне объяснимо: тут и дикие жестокости, творимые в отношении женщин, и мутные связи местных спецслужб с исламскими экстремистами, и еще более мутная их роль в терактах на территории Индии, и двусмысленная политика в отношении талибов, и атомная бомба, и национальность террористов, взрывающих лондонские автобусы и метро, и, наконец, бен Ладен, тихо-мирно живший на приятном пакистанском курорте, в 500 м от пакистанской военной академии. Ливен довольно пылко пытается развеять эту «черную легенду». Нередко после абзаца, повествующего о негативных для «образа Пакистана» вещах, читатель найдет в скобочках замечание «и в Индии так же». Таким образом, похвальное стремление к объективности превращается в довольно назойливую генерализацию. Если в отношении Пакистана никаких «ориенталистских» (в употреблении Эд. Саида) обобщений автор почти не позволяет, то вот соседям этой страны в этом смысле не везет. Вместе с тем подобный подход понятен: стремительно экономически развивающаяся Индия и довольно скромный в этом плане Пакистан так и напрашиваются на игру в «беспристрастные оценки». Только вот стремление к беспристрастности, зашкаливая, приводит к самой настоящей пристрастности.
Теперь о том, что в книге Анатоля Ливена есть, - а этого здесь гораздо больше, чем «нет». Итак, «как работает Пакистан». Чтобы описать эту систему, автор строит свое сочинение следующим образом. «Пакистан - сложная страна» состоит из четырех объемных частей и небольшого «Заключения». Любопытно, что «Введение», имеющее важный подзаголовок «Понять Пакистан», является первой главой первой части «Земля, народ и история». Это, на мой взгляд, довольно важно: вся, если угодно, теоретическая часть, более того - почти все выводы и умозаключения даются в сжатом виде в самом начале книги.
Остальные три раздела таковы: «Структуры» (главы «Юстиция», «Религия», «Военные», «Политика»), «Провинции» («Пенджаб», «Синд», «Белуджистан», «Пуштуны» - последнее, конечно, не провинция, а народ, но, как явствует из повествования, он стоит любой провинции), «Талибан» («Пакистанский Талибан», «Победить Талибан?»). Затронуты все главные болевые точки пакистанской истории и современной жизни: наличие на территории страны сразу трех систем судопроизводства (обычного права, шариата, государственной системы юстиции); ислам (и все его политические, социальные и культурные импликации); огромная роль ар-
мии и спецслужб; особенности пакистанской политики (именно здесь, по мнению Ливена, западные журналисты и «эксперты» чаще всего попадают впросак, пытаясь отделить «хороших парней» от «плохих»); региональное деление страны, о которой нередко говорят, что она находится на грани распада; самая негативно окрашенная (в западном же общественном сознании) пакистанская этническая группа; наконец, так сказать, на сладкое - волшебное слово «Талибан». Все это вместе, по мнению Анатоля Ливена, демонстрирует, «как работает Пакистан».
Основным же принципом «работы» negotiated state, как называет автор Пакистан, является принцип «договоренностей». Если верить Ливену, в Пакистане договариваются (вынуждены договариваться) все: кланы, оказавшиеся в состоянии вражды; кланы и местные джирги (советы старейшин или знатоков обычного права), разбирающие стычки кланов; муллы и толкователи местных обычаев, полиция и все вышеперечисленные, судьи с адвокатами, политики, государственные органы и так далее.
У Пакистана нет ясной структуры - государственной, правовой, даже социальной; каждый из акторов пакистанской жизни имеет весьма ограниченное влияние на ограниченном поле, но это влияние постоянно. В этом «хаосе», по мнению автора, есть система, он не является чем-то временным, он постоянен и является гарантом ползучей устойчивости пакистанского государства. В основе всего лежит традиционный характер устройства жизни и организации значительной части общества - особенно это касается пуштунов, у которых родоплеменная структура наиболее сильна. «Государство» в таком случае воспринимается как нечто внешнее, сила, с которой следует договариваться. Особенно это проявляется в области права и судов - пакистанская юстиция славится своей медлительностью, коррупцией и неэффективностью, но, как указывает Ливен, у жителя страны довольно часто есть выбор: он может пытаться добиться справедливости в местном совете старейшин либо в шариатском суде. Обычный пакистанец не любит, боится и презирает государственное судопроизводство - джирга или мулла рассудит быстрее. В конце концов, все три системы права, существующие отдельно, создают довольно устойчивую конструкцию.
Из этого рассуждения Ливена следует несколько интересных вещей. Во-первых, многие изуверские жестокости делаются не по решению государственного суда (это вообще исключено; в стране введено законодательство, основанное еще на британском кодексе)
и даже не по приговору шариатского, а постановлением обычного права. К примеру, именно в пуштунской традиции коренится обычай компенсировать обиду одного рода, передавая ему в рабство девочек из другого. На фоне такого рода «заветов предков» шариат выглядит вполне приемлемым, как отмечает А. Ливен. Во-вторых, популярность пакистанских талибов во многом объясняется тем, что главным их требованием является введение шариата как единственного закона в стране, а это выглядит привлекательным и для жертв местного права, и для недовольных государственным.
В общем, Ливен считает глубоко неверным описывать Пакистан и пакистанское общество с помощью понятийного аппарата, созданного на материале (и для описания) западных государств и обществ. Ливен показывает, как военные диктаторы (особенно генерал Мушарраф) пытаются проводить курс, который скорее укладывается в понятие «либерализм», нежели политика «демократических» З.А. Бхутто или Н. Шарифа. «Движение судей», свергнувшее режим Мушаррафа (и расшатывающее сейчас президентское кресло под Асифом А. Зардари), оказывается вовсе не «демократическим» и уж совсем не «прозападным». И дело не в какой-то там особенной глупости и наивности западных экспертов, а в том, что в данном случае вообще не работают никакие универсальные понятия и универсалистские представления. Перед нами тот случай, когда следует решительно пересмотреть теоретические подходы. Главная мораль, которую можно вывести из книги «Пакистан - сложная страна», - универсальные ориенталистские представления «Запада» о так называемом «Востоке» совершенно не работают (в отличие от самого Пакистана, который как раз удивительным образом существует, «работает»). Причем не работает как старый универсалистский подход - «Восток есть нечто особое, вечное и живущее по установленным от века законам», так и новый, «прогрессивный», «постколониальный» - «Восток - это тот же Запад, в котором только надо немало подправить, но мы сделаем это, ведь знанием необходимых мер обладаем мы». Книга Ли-вена демонстрирует: к каждому отдельному случаю следует подходить особым образом, выстраивая нечто вроде «понятий по договоренности», negotiated terms, имеющих чуть ли не одноразовое использование. Получается, что «государство и общество договоренностей» можно описывать только «языком, каждый раз возникающим по договоренности».
Здесь неизбежно возникает проблема сравнительного анализа - и вообще аналогий, как исторических, так и публицистических. То, как функционирует Пакистан, неизбежно наводит на множество и первых, и вторых. В этом я вижу огромную опасность для нашего мышления. Скажем, будучи немного знаком с политикой английской короны в завоеванных частях Уэльса и Ирландии в ХП-XVI вв., могу точно сказать, что отношения государственной судебной системы Пакистана с местными обычаями сильно напоминают то, что установил, к примеру, Эдуард I в «Валлийском Статуте» 1284 г., - да и вообще любую практику такого рода в колонизуемых окраинах острова Британия и на соседнем «зеленом острове». Более того, рассуждения А. Ливена о том, что именно традиционалистский характер многих сообществ, населяющих Пакистан, является, как ни странно, залогом устойчивости чуть ли не хронически кризисного государства, почти дословно повторяют тезис специалистов по истории независимого «Исконного Уэльса» (Native Wales, Рига Wallia) о том, что родоп-леменной, традиционный характер валлийского общества был не только причиной слабости местных правителей, но и их силы. Такое общество «выталкивает» чуждые элементы, сопротивляется само, «несимметрично» отвечает на попытки завоевания.
Однако это столь напрашивающееся сравнение терпит полный крах, стоит ознакомиться с фактами поближе. Прежде всего, случай Уэльса проще в этническом отношении; Пакистан населен самыми разными народами, к тому же никто его не собирается завоевывать. В последнем случае речь идет о некоей разновидности своего рода «внутреннего колониализма», а в качестве «колонизатора» выступают собственная же бюрократия и часть элиты. Более того, не все пакистанские этнические группы живут в мире родо-племенных отношений (самый яркий пример - мохаджиры, потомки эмигрировавших из современной Индии мусульман, их вообще сложно назвать «народом» из-за мультиэтнического происхождения, но они играют большую роль в пакистанской политике и экономике). Наконец, по сравнению со средневековым Уэльсом, здесь есть еще один фактор, быть может, один из наиболее важных, - ислам. Здесь и противоречия между суннитами и шиитами, и роль фундаменталистов (в частности, талибов), и страх перед «христианским миром» и Израилем, и вражда с индуистской Индией.
Что же до публицистического сравнения, то я так и вижу отечественного «властителя дум», пламенного трибуна политиче-
ской журналистики, который указывает на сходство множества «болезней» у России и Пакистана: от коррупции до тотальной дискредитации системы судопроизводства и охраны порядка, от бесплодных попыток «модернизации» до чудовищно раздутой роли спецслужб и прочая, и прочая, и прочая. Ливен не только о Путине писал статьи, он сочинил целую книгу под названием «Чечня -надгробие российской державы» (1998); думаю, именно это знание, почерпнутое им, в частности, во время журналистской работы в России, не позволяет ему предаваться столь пошлому занятию, как сравнению всего со всем.
Но вернемся к главной теме этого сочинения. За книгой Ли-вена стоит не решенный уже несколькими поколениями западных политиков, журналистов и - увы - «экспертов» вопрос: что же нам делать с Пакистаном? Дружить или враждовать? Помогать или вводить санкции? Опыт 60 с лишним лет богат всеми вышеперечисленными вариантами ответов; и ни один из них не оказался правильным. На самом деле, то, что кажется промежуточным, переходным периодом от тяжелого колониального прошлого к светлому рыночно-демократическому будущему, есть на самом деле просто способ существования определенных обществ и (довольно часто случайно, как в случае Пакистана, сложившихся) государств. Так они «работают» - и никак иначе. Ведь стоит под несколько иным углом взглянуть на вполне благополучную Чехию или еще более благополучную Францию, и мы увидим, как здесь все хаотично, непредсказуемо, не соответствует формальному закону и так далее. Каждая страна, каждое общество - «вещь в себе», отдельный объект наблюдения, требующий своего подхода.
Вторая причина эпистемологической ошибки заключается в той роли, которая отведена знанию, точнее - знанию о какой-то (любой) стране. В рамках западной «экспертократии» это знание носит не только прикладной (и, вспоминая Эд. Саида, неизбежно ориентализирующий) характер, само оно возникает из некоего внешнего заказа; этот заказ, в сущности, и определяет ответы на все вопросы, которые сам задает. Пакистан - угроза. Значит, надо выяснить, что же такое, этот Пакистан. Нанимаются эксперты, которые на разный лад говорят одно и то же: «Пакистан, несомненно, угроза!» «Понятно, - думает заказчик, - я так и знал». В этой замкнутой системе никакое подлинное знание о чужой стране и чужом обществе невозможно; именно поэтому А. Ливен жалуется на скудость работ по антропологии пакистанских народов и социологии пакистанского общества. Тут, кстати говоря, есть разни-
ца и с колониальным периодом: колонизатору нужно было конкретное знание, чтобы эффективно управлять, сегодня для Запада знание о бывших колониях нужно, чтобы как-то относиться к ним, чтобы втиснуть их в нехитрую дуальную схему «хорошие парни уб. плохие парни».
В этом смысле книгу А. Ливена можно рассматривать как полубессознательную попытку взяться за разрушение не только западных стереотипов в отношении Пакистана, но и отрефлекси-ровать само это отношение. Конечно, автор не ставит перед собой никаких теоретических целей, он намеренно «прагматизирует» свое повествование, старается избежать обобщений, но в то же время увидеть в хаосе систему, механизм. Однако то, как изложенные им факты слабо соотносятся с устоявшимися мнениями по поводу пакистанского общества и государства, отдельность и независимость фактов от внешнего отношения к ним заставляет задуматься о самом этом отношении, его истоках, механизмах и последствиях. В коротком заключении Ливен предлагает нам целую россыпь разнообразных «экспертных» советов и прогнозов. Часть из них кажется вполне разумной (вроде идеи сотрудничества, а не соперничества США и Китая в помощи Пакистану или рассуждений о том, что распад этой страны стал бы тяжелейшей региональной катастрофой, от которой пострадает даже враждебная Исламабаду Индия), но только в рамках той системы «отношения Запада к Пакистану», которую сам же автор объективно ставит под вопрос.
И все же, завершая книгу, А. Ливен делает два весьма символических замечания. Первое касается того, что главная угроза стране - даже не талибы или слабость центральной власти, а экологическая катастрофа, связанная с наводнениями и засухами (результат изменения климата). Вряд ли кто-то, кроме специалистов, может оценить эту угрозу, но сам факт того, что разговор выходит за рамки «мы уб. они» и «что нам делать с ними», очень символи-чен. Наконец - если уж говорить о новых элементах и факторах - в заключение цитируются несколько секретных американских дипломатических депеш, обнародованных <^1кйеакБ». Организация Ассанжа играет здесь очень важную роль: она как бы не «за» и не «против» кого бы то ни было в местном раскладе сил, «Wikileaks» -своего рода Природа, которая устраивает неприятности, обнажая пороки государственных и прочих структур. И в конце концов выясняется, что наш мир гораздо сложнее и интереснее, чем это кажется в Вашингтоне или Пенджабе.
«Неприкосновенный запас», М., 2011, № 5, с. 178-195.
