CC BY
32
А.И. Семенова
П.С. ПОПОВ КАК ИСТОРИК ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ ФИЛОСОФИИ (по страницам архива)
Аннотация: В статье анализируется мемуарное наследие П.С. Попова. Автор вводит в научный оборот не опубликованные ранее и неисследованные архивные материалы из личного архива философа.
Ключевые слова: мемуарное наследие, профессор Московского государственного университета, воспоминания о дореволюционной профессуре МГУ.
Annotation: The paper is devoted to P.S. Popov's memoirs which has been practically unknown and not studied.
Key words: memoirs heritage, Professor of the Moscow State University, memoirs about Professors of the Moscow State University until 1917 year.
«Не в решении, даже не в постановке проблем, тем более не в методе раскрывается русская философия, а главным образом в психологической атмосфере, окружающей и постановку вопросов, и решение их» (1).
Г.Г. Шпет
Обращение к архивному наследию русских философов второй половины ХХ в. помогает нам понять русскую философию как целостный идейный феномен. Павел Сергеевич Попов (1892-1964) -профессор Московского университета, историк философии и культуры, литературовед, логик - хорошо осознавал, какие препятствия могут возникнуть на пути историка-мемуариста, «беспристрастного летописца» к читателю1 . Это и историческое время, и философская
мода, и характер государственной власти, и субъективные предпочтения самого автора. Так или иначе эти обстоятельства препятствовали выходу в свет воспоминаний П.С. Попова. Эта книга - «Образы былого» - и сегодня хранится в личном архиве философа. В ней собраны его мемуары, заметки из публицистического дневника, автобиографические наброски, а также истории из жизни ближайшего университетского окружения.
Текстологический анализ рукописей «Образов былого» дает основания заключить, что Попов приступил к их написанию в середине 1920-х годов и тогда же составил план будущего сочинения. В процессе разбора рукописей удалось установить, что отдельные главы (очерки) этой книги принадлежат двум периодам (Попов не указывает дат написания). В первый период - середина 1920-х годов - были написаны очерки: «Гимназические преподаватели истории и русской литературы в Московском университете», «Л.М. Лопатин и Московский Университет в 70-80 годы», «Л.М. Лопатин в своих письмах», «Страшный рассказ Лопатина с кладбища», «1914-1915 гг.», «П.П. Соколов», «П.А. Флоренский», «Р.Ю. Виппер». Во второй период - конец 1940-х, 50-е годы: «Л.М. Лопатин. Общий очерк» и «Н.А. Бердяев». Для уточнения дат написания требуются текстологические и историографические исследования. Сегодня можно только предположительно связывать длительные перерывы в написании «Очерков былого» с отсутствием у Попова желания публиковать свои воспоминания при жизни. В пользу выдвинутой гипотезы говорят и сами тон и стиль очерков, в которых описаны события интеллектуальной жизни и уклада дореволюционной России, явно контрастировавшие с идеологическими оценками советской действительности.
«Образы былого» - это не только рассказ о времени, об интеллектуальной атмосфере начала ХХ в. и академической университетской традиции. Эта книга позволяет нам сегодня по-иному посмотреть на ее автора, оценить его талант историка, создавшего галерею портретов университетских учителей, коллег, друзей, оппонентов. Попов стремился к «портретному» изображению героев с описанием всех творческих и личностных особенностей, поскольку видел в этом один из способов постижения сущности портретируемого, а значит, способ проникновения в его психологию. Эти портреты получились весьма живописными и прежде всего
потому, что их автор был активным свидетелем эпохи. Он включался во все историко-философские начинания и литературные предприятия, которыми была отмечена насыщенная событиями культурная жизнь первых двух десятилетий ХХ в., слушал выступления соискателей и профессоров при защите диссертаций на историко-филологическом факультете, участвовал в обсуждениях докладов на заседаниях Вольной академии духовной культуры, Религиозно-философского и Московского психологического обществ и т.д. На страницах мемуаров запечатлены: М.М. Троицкий, В.И. Герье, В.О. Ключевский, Н.А. Попов, Вл.С. Соловьев, Г.И. Челпанов, А.И. Огнев, С.Н. Трубецкой, Е.Н. Трубецкой, Г.Г. Шпет, С.Л. Франк, Н.А. Бердяев, П.А. Флоренский, В.Ф. Эрн, И.А. Ильин, В.В. Розанов,
A.А. Токарский, Л.И. Шестов, П.В. Виноградов, Н.Д. Виноградов,
B.М. Хвостов, Л.И. Поливанов, М.К. Морозова, Н.П. Корелина, Г.А. Рачинский, Ю.И. Айхенвальд, Я.Ф. Озе, А. Белый, Вяч. Иванов, А. Блок, «такой колосс» Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, М. Горький, «пустоватый» Н.Я. Грот, «незадачливый» Н.Н. Страхов, «невеликий писатель» Д.С. Мережковский, «серые и непривлекательные - Бирюков, Чертков, Гусев, Дунаев», И. Ремке, Г. Коген, А. Бергсон и другие.
Но в центре мемуаров - Лев Михайлович Лопатин2*. Пожалуй, ни с кем из современников не складывалось у Попова таких доверительных, подчеркнуто наставнических и в то же время дру-жеских отношений, как с ним. «Из всех профессоров Московского университета, - пишет он, - я должен был бы наилучше всех описать Л.М. Лопатина. Он увлек меня в сферу философских наук не только своими взглядами, но и своею личностью. Я интересовался его литературной деятельностью и всеми его деяниями. Сдержанный и замкнутый в своем домашнем быту, усиленно скрывавший будничную сторону жизни, в последние годы он не стеснялся и вводил в круг своих повседневных забот. Если знаешь человека и с парадной, и с будничной стороны и любишь его, то это, казалось бы, гарантирует искренний, прочувствованный облик изображаемого. Но Лев Михайлович был натура сложная, что называется многогранная, он все время оставался таинственным незнакомым и поражал неожиданностями; хорошо описать его очень не просто» (2, с. 446).
Или еще эпизод: «Один незабвенный разговор произошел в классе Арсеньевской гимназии. В 1919 г. там часто устраивались
вечера, и иногда танцевали. Лев Михайлович сидел среди танцующих пар. Мы с ним вышли из зала и в полутемном классе стали говорить о задуманной мною работе. Это был план целого исследования по вопросу об отношении психологии к наукам физическим. Я пытался формулировать своеобразие психического, выделяя моменты закономерностей специфического характера, в противоположность причинности, понимаемой в ее приложении к событиям внешней природы. Лев Михайлович, несмотря на происходившую вокруг сутолоку, заинтересовался вопросом. Исследовательская работа моя в целом не состоялась, я прочел лишь однажды доклад, близкий к этой теме, но помню хорошее предостережение Лопатина. Он говорил, что основная мысль удачна, но намеченное понимание недостоверно, однако не надо форсировать сам принцип; лучше не выставлять предварительно намеченной формулы, а ждать от развивающихся фактов тех черт, которые дадут надлежащую характеристику. Другой раз, уже незадолго до смерти Льва Михайловича, я изложил ему конспект задуманного курса в Нижегородском университете. Лопатин внимательно слушал, интересуясь по существу, и дал ряд очень вдумчивых советов» (2, с. 449). В другом месте Попов описывает как они работали вместе с Лопатиным: «В 1919 г., когда пришла идея переиздать полный курс новой философии от Канта до наших дней, я не одну ночь просидел с Лопатиным над магазином3*, чтобы [восстановить] пожелтевшие листки и стершиеся записи и реконструировать содержание лекций». Уже после смерти Льва Михайловича, по просьбе его брата, Попов разбирал библиотеку и многочисленные бумаги покойного.
В своих мемуарах Попов воспроизводит почти без изменений или с небольшими модификациями известные ему события, добавляя «живые детали и краски» к портретам тех, о ком идет речь: «Был и такой эпизод. <.. .> В многолюдном обществе, где находился Лопатин, появляется Соловьев и громко говорит: "Левка, я прочел твою книгу, но должен тебя предупредить. Ты так щепетилен в нравственных делах и вдруг оставляешь такие нескромные документы". И вынимает из томика Аристотеля письмо, написанное типичным бисерным неровным почерком Лопатина, с пламенным объяснением в любви в комическом стиле. Плод творчества Соловьёва.». Или другая история, изложенная от имени самого Лопатина: «Помню прекрасный весенний вечер, мы на дворе старого
здания университета, идет приличная и даже завлекательная беседа. Вдруг В.С. (Соловьев. - А.С.) говорит: "Я вам представлю пьяного". Разыгрывать пьяного на университетском дворе в компании профессоров - зрелище не из обычных. Сколько мы ни отговаривали, не подействовало. Он еще предупредил, что в полицию не попадал, что ему известны правила. А правило заключалось в том, что пьяный подлежал уводу, если не держался на ногах. И вот Соловьев применил следующий маневр: когда вблизи полицейского не было, он неистовствовал и качался самым недвусмысленным образом -чуть появлялся полицейский, Соловьев вежливо приподнимал шляпу и начинал вести какие-то фамильярные речи. Раз таки Володя довел меня до [нрзб.], и я попался в участок, нас всех забрали...» (2, с. 446).
Другой персонаж, которому Попов посвятил отдельную главу, -Николай Александрович Бердяев. Лопатин «посмеивался как над новатором-богословом» и «читал, говаривая - "ох уж этот Бели-бердяй"». Попов рассказывает о знакомстве с ним в 1911 г. Как и в случае с Лопатиным, он принимается рисовать «объемный портрет» Бердяева, переходя от описания внешности к характеристике философских взглядов «певца свободы», затем - на многочисленное окружение и философские дискуссии. «Помню, - пишет Попов, -сидел за столом председатель Вольной Академии во время торжественного заседания памяти Достоевского в 1921 г., рядом: Григорьев, Вышеславцев, Чулков. Все доклады, кроме Чулкова, говорившего на устаревшем языке символистов, на редкость были удачны. Но это были своеобразные импровизации, несколько скупые, на излюбленную тему докладчика. Грифцов оценивал стиль Достоевского. Бердяев говорил о религиозности Достоевского. Надо признаться, что все выступления были тогда выше официальных речей в университете на заседании Общества любителей российской словесности. Незадолго до того прибывший в Москву из Одессы Гроссман сказал мне: "Речи все отшлифованы, в них нет европейской формы, но это по-своему хорошо, ярко, убедительно". Бердяев говорил очень уверенно, перед ним лежало всего несколько листов конспекта. Деборин мог поклясться в своих взглядах, Луначарский - перестать говорить о Богданове и эмпириокритицизме, Челпанов мог вдруг заявить, что он всегда держался принципов марксистской психологии, Франк мог апеллировать к своим ста-
рым забытым статьям по политической экономии. Бердяев никогда не переставал быть Бердяевым. Что он вынашивал в своих мыслях, то и высказывал, невзирая на условия и лица: и при царском режиме, и при советском, и при парламентском, и при фашистском. Так же беспристрастно и открыто относился он и к людям - для него не было ни эллина, ни иудея, ни образованного, ни безграмотного, - но всяческая и во всех благодать Господа.
Раз при Бердяеве очень сетовали на революцию и все ужасы с нею связанные, на ее дурные этические пороки. Бердяев взорвался: "Так ведь она обнажила корни русской жизни. Мы через нее узнали правду о России. А узнать правду всегда величайшее благо"» (3).
Мемуары Попова - это путешествие по памяти, по «образам былого». Созданные им портретные зарисовки философов, ученых, писателей открывают нам еще один ракурс сложной и трудной эпохи в истории русской философии, позволяя сегодня слышать «голоса и образы» того времени.
Примечания
1 Павел Сергеевич Попов - личность в московском философском сообществе столь же известная, сколь и малоисследованная. Выпускник Московского университета 1915 г., ученик Л.М. Лопатина и Г.И. Челпанова, в советское время был сотрудником Государственной академии художественных наук, работал на философском факультете МГУ сразу после его воссоздания в 1941 г., где с 1947 по 1949 г. возглавлял впервые организованную на факультете кафедру логики.
2 Глава «Л.М. Лопатин. Общий очерк» написана приблизительно в конце 1940-х -начале 50-х годов; «Л.М. Лопатин и Московский Университет в 70-80 гг.», «Л.М. Лопатин в своих письмах», «Страшный рассказ Лопатина с кладбища» -в 1920-х годах.
3 Кипа литографированных листков лекций и заметок, сделанных рукой Лопатина, которым он дал свое название «магазин». Как в магазин, он обращался к этой кипе, чтобы прочитать каждую следующую свою лекцию.
Список литературы
1. Шлет Г.Г. Очерк развития русской философии / Под ред. Т.Г. Щедриной. - М., 2008. - С. 75.
2. Попов. П.С. Л.М. Лопатин. Общий очерк. Публикация и комментарии А.И. Семеновой // Вестник Тамбовского университета. Сер. Гуманитарные науки. -Тамбов, 2008. - Вып. 8 (64).
3. Попов П.С. Н.А. Бердяев. Личный архив родственника П.С. Попова - А.М. Боку-чавы // Там же.
