CC BY
8DOI 10.257247VAMVD.NEFG
В. А. Азаров,
заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор
ОТЗЫВ НА ДИССЕРТАЦИЮ М. С. КОЛОСОВИЧ
«ПРОЦЕССУАЛЬНЫЕ СРЕДСТВА ОБЕСПЕЧЕНИЯ ГЛАСНОСТИ И ТАЙНЫ
В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ»
Кардинальные изменения государственного строя и политической идеологии в России повлекли за собой смену приоритетов и социальных ценностей во всех сферах взаимодействия личности, общества и государства. Права и свободы человека объявлены наивысшей ценностью, что имеет определяющее значение при реформировании уголовного судопроизводства. А ведь известно, что именно здесь вступают в противоречие, а то и в прямой конфликт интересы отдельной личности с интересами государства и общества.
Конституция Российской Федерации закрепила в ст. 123 право каждого на открытое судебное разбирательство, а также право граждан на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту чести и доброго имени, тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений. Последовавшая за этим реформа отраслевого, в том числе уголовно-процессуального законодательства, привела к принятию в 2001 г. Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее — УПК РФ), не содержащего системного регулирования вопросов соотношения гласности и тайны уголовного судопроизводства. Так, гласность представлена в ст. 241 УПК РФ в ранге общего условия судебного разбирательства, в то время как негласная процессуальная деятельность фрагментарно и бессистемно отражена в отдельных нормах, касающихся в основном досудебного уголовного производства.
Ситуация с правовой регламентацией вопросов соотношения гласности и тайны при производстве по уголовному делу усугубляется резким снижением уровня общественного контроля за деятельностью правоохранительных и судебных органов, а также существенным сокращением объема средств прокурорского надзора за законностью действий и решений органов предварительного расследования.
Названные причины формируют потребность определения статуса как гласности, так и тайны в уголовном судопроизводстве, диктуют необходимость нахождения их баланса и оптимального соотношения на различных стадиях процесса.
Одновременно актуализируются вопросы совершенствования процессуальных средств обеспечения гласности и тайны, создающих правовой режим уголовного судопроизводства, способствующий охране и обеспечению реализации прав его участников. Вот здесь-то в доктрине уголовного процесса нет единства взглядов, более того, высказаны диаметральные суждения и оценки. Так, ряд ученых ратует за открытость как судебного разбирательства, так и предварительного расследования, предоставление населению полной и достоверной информации об уголовном деле (А. И. Александров, А. С. Ургалкин). Другие исследователи обоснованно указывают на способность недозированной гласности (особенно на досудебных стадиях) нанести непоправимый ущерб эффективности судопроизводства, интересам государства и общества, а в конечном счете конституционным правам и свободам отдельной личности. В то же время в последние годы в условиях роста преступности и ее транснациональных проявлений укрепляет свои позиции тенденция внедрения в национальное уголовно-процессуальное законодательство в целом ряде государств негласных методов расследования. С учетом высокой эффективности негласной деятельности следователь, дознаватель наделяются правом производства действий, по своей природе и порядку схожих с оперативно-разыскными мероприятиями.
В российском уголовно-процессуальном законодательстве имеются отдельные нормы, позволяющие властным субъектам досудебного производства осуществлять негласную деятельность. Речь идет о формально следственных действиях, таких как контроль и запись переговоров, получение информации о соединениях между абонентами и/или абонентскими устройствами и др. В то же время в отличие от традиционных следственных действий названные их аналоги, формально поставленные с ними в один ряд, «отягощены» неопределенностью статусов их участников, отсутствием возможности у следователя контролировать должностных лиц, фактически осуществляющих познавательную деятельность, небезупречностью механизмов обеспечения прав и законных интересов их участников.
Перечисленные проблемы требуют приложения усилий исследователей в целях отражения сущности и систематизации средств обеспечения, а также моделирования направлений развития правовых институтов гласности и тайны, гласной и негласной деятельности в уголовном процессе.
Изложенное свидетельствует о высокой актуальности темы диссертационного исследования, сама постановка которой позволяет прогнозировать получение серьезных научных результатов.
М. С. Колосович впервые в доктрине уголовного процесса предложена и обоснована убедительная авторская концепция оптимизации соотношения процессуальных средств обеспечения гласности и тайны при производстве по уголовному делу. Полагаю, что именно с этого вывода (а он «напрашивается» исходя из содержания работы) автору следовало бы начать самооценку новизны обсуждаемой диссертации.
Действительно, научная новизна полученных М. С. Колосович результатов заключается прежде всего в отыскании оптимального баланса процессуальных средств обеспечения как гласности, так и тайны, позволяющего смоделировать эффективный правовой режим достижения задач уголовного процесса при соблюдении конституционных прав и свобод его участников.
Новаторский подход М. С. Колосович позволил размежевать гласность и транспарентность уголовного судопроизводства, интерпретировать последнюю как самостоятельное свойство уголовно-процессуальной формы, при этом убедительно раскрыть ее содержание, значение и виды.
В диссертации выявлены и проанализированы общемировые тенденции развития уголовно-процессуальной формы предварительного расследования, объективно обусловленные увеличением значимости тайны в уголовном судопроизводстве и закреплением в уголовно-процессуальном законодательстве ряда стран такого правового режима негласной деятельности по уголовному делу, который, обоснованно и дозировано ограничивая гласность уголовного судопроизводства, обеспечивает реализацию прав и свобод его участников.
М. С. Колосович впервые в теории уголовного процесса сформулировано определение процессуальной негласной деятельности следователя (дознавателя) по уголовному делу. Даны авторское понимание и классификация негласных следственных действий.
Значимые новые теоретические результаты получены М. С. Колосович при определении направлений совершенствования правового регулирования негласной деятельности по уголовному делу. Здесь автором унифицированы и консолидированы нормативные предписания уголовно-процессуального и оперативно-разыскного законодательства, что дало возможность смоделировать единый правовой институт негласной деятельности следователя (дознавателя) по уголовному делу, на основе которого разработана концептуальная модель федерального закона, позволяющего внести в УПК РФ комплекс специальных разыскных мероприятий (с. 3—14).
Перечисленное однозначно подтверждает и оригинальность самой постановки темы, и новизну полученных М. С. Колосович научных результатов. Так, обладает очевидной научной новизной авторское понимание гласности уголовного судопроизводства как регламентированной одноименным законодательством доступности каждому лицу хода и результатов уголовного судопроизводства, а также их обсуждения, способствующей правомерности и качеству деятельности должностных лиц государственных правоохранительных органов по уголовному делу, реализации конституционных прав и свобод человека и гражданина, правовому просвещению и воспитанию гражданского общества, усилению превентивного воздействия уголовного процесса.
Отличается своеобразием и представляет научный интерес выявленное диссертантом содержание гласности уголовного судопроизводства, включающей такие основные элементы, как:
1) доступность каждому лицу и представителям средств массовой информации открытого судебного разбирательства;
2) доступность каждому лицу информации о ходе и результатах уголовного судопроизводства, представляемой должностными лицами государственных правоохранительных и судебных органов, другими его участниками и средствами массовой информации;
3) право каждого лица обсуждать данные о ходе и результатах уголовного судопроизводства, полученные посредством личного присутствия в судебном разбирательстве, оглашенные участниками уголовного судопроизводства и/или опубликованные в средствах массовой информации (с. 14—15, 187—188).
В силу предложенной аргументации убедительны выводы М. С. Колосович, сделанные на основе историко-правового анализа генезиса гласности в уголовно-процессуальном законодательстве и соответствующих доктринальных источниках, о том, что гласность в зависимости от адресата доступности
хода и результатов производства по делу можно разделить на общую гласность (доступность каждому лицу) и гласность для его участников (доступность только лицам, участвующим в деле, в пределах, зависящих от их процессуального статуса). При этом пределы доступности хода и результатов уголовного судопроизводства варьируются в зависимости от стадии уголовного судопроизводства и ее отдельных этапов (с. 15, 214).
Опора на приведенные выводы позволила автору предложить новую научную классификацию процессуальных прав участников уголовного судопроизводства, способствующих доступности им информации о его ходе и результатах. В связи с этим все субъективные права участников, обеспечивающие им доступность значимой информации, обоснованно поделены на следующие группы:
1) право на непосредственное присутствие при производстве следственных действий (производимых по их ходатайству и с разрешения следователя (дознавателя)), в судебных заседаниях и при оглашении приговора;
2) право на получение уведомления, извещения, объявления о принятых по уголовному делу решениях в той части, в какой производимые процессуальные действия и принимаемые процессуальные решения затрагивают их права и законные интересы;
3) право на получение копий процессуальных решений, подлежащих обязательному предоставлению участникам должностным лицом, а также право на ознакомление с материалами уголовного дела, в том числе с обвинительным актом (постановлением), протоколом судебного заседания, приговором и особым мнением судьи (с. 15—16, 214—215).
Новые теоретические обретения М. С. Колосович связаны с продуктивным применением ею общенаучной методологии к изучению сущности, природы и корреляции средств обеспечения гласности и тайны в уголовном судопроизводстве. Убедителен, поэтому может быть поддержан, вывод о том, что закрепление в УПК РФ положений о гласности и тайне является свидетельством дуалистического характера уголовного судопроизводства. С одной стороны, УПК РФ устанавливает и регламентирует систему средств доступности данных о ходе и результатах производства по делу его участникам и общественности, а с другой — ограничивает ее в связи с необходимостью обеспечения государственной и иной охраняемой законом тайны, а также иных конституционно значимых ценностей.
Действительно, совмещение (я бы еще добавил «оптимальное сочетание») полярных категорий корреспондирует с диалектическим законом единства и борьбы противоположностей, в соответствии с которым противоречие (а также конкуренция — В. А.) двух правовых явлений создает особый правовой режим деятельности государственных органов по уголовному делу, способствуя обеспечению прав и свобод его участников разумным ограничением пределов как гласности, так и охраняемой законом тайны (с. 16, 187—188).
Обогатили арсеналы уголовно-процессуальной теории новые научные результаты, полученные М. С. Колосович при исследовании транспарентности современного уголовного судопроизводства России и ее соотношения с гласностью.
Системный анализ норм УПК РФ позволил автору выявить ряд предписаний, направленных на информирование как участников производства по уголовному делу, так и общественности (неопределенного круга лиц — В. А.) о деятельности властных субъектов. На этой основе в диссертации сформулировано весьма содержательное определение понятия транспарентности, рассматриваемой в качестве свойства функционирования государственных правоохранительных и судебных органов и их должностных лиц, наделенных полномочиями в уголовном процессе, выражающегося в своевременном предоставлении общественности и участникам названной деятельности достоверной, полной и понятно изложенной информации о них посредством ее опубликования (размещения) в средствах массовой информации, информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» и/или других общедоступных местах, позволяющего контролировать эту деятельность, формировать адекватное представление о ее эффективности и легитимности (выделено нами — В. А.) (с. 17, 277—278).
Несомненной теоретической новизной отличаются выводы диссертанта о наличии тенденции дифференциации транспарентности в уголовном судопроизводстве.
Безупречен с научной точки зрения критерий размежевания транспарентности «в зависимости от адресата предоставления информации» (с. 17). В частности, транспарентность препарирована на разновидности, дано определение ее видов, выявлены нормы уголовно-процессуального законодательства, регламентирующие доступность неограниченному кругу лиц и участникам уголовного судопроизводства информации, подлежащей обязательному предоставлению, раскрыты средства обеспечения транспарентности в уголовном судопроизводстве (с. 17, 277—278, 295—296).
Убедительны выводы М. С. Колосович, явившиеся научным результатом исследования соотношения и взаимовлияния категорий гласности и транспарентности. Так, установлена их принадлежность к одному логическому ряду, наличие у них общих характеристик, позволяющих определить степень информированности общественности и участников уголовного судопроизводства в первом случае о ходе и результатах производства по делу, во втором — о функционировании властных субъектов уголовного процесса, наделенных в этой сфере государственными полномочиями (с. 17—18, 290—292).
Содержательны и теоретически результативны итоги сравнительного анализа уголовно-процессуального законодательства ряда стран ближнего и дальнего зарубежья, позволившего выявить наличие у лица, осуществляющего расследование, двуединой системы процессуального инструментария. Это гласные следственные действия и негласные действия. К последним отнесены негласные следственные действия и оперативно-разыскные мероприятия. Характерной чертой процессуальной регламентации негласной деятельности по уголовному делу в этих странах стало наполнение УПК нормами оперативно-разыскного законодательства (с. 18, 324).
Понимая под негласной деятельностью следователя (дознавателя) регламентированные УПК РФ действия, сопряженные с сохранением в тайне от сторон и других участников расследования данных об их подготовке, о получении в суде разрешения на их производство, а в некоторых случаях самого факта их производства и лицах, их осуществляющих, также связанных с применением негласных методов и средств, присущих оперативно-разыскной деятельности, М. С. Колосович обосновала новую научную классификацию процессуальных действий негласного характера. Так, с точки зрения автора, последние могут быть разделены на следующие группы:
1) негласные следственные действия: наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка (ст. 185 УПК РФ); контроль и запись переговоров (ст. 186 УПК РФ); получение информации о соединениях между абонентами и/или абонентскими устройствами (ст. 186.1 УПК РФ);
2) относительно негласные действия следователя (дознавателя): запрет на предание гласности данных предварительного расследования (ст. 161 УПК РФ); сохранение в тайне факта задержания подозреваемого (ч. 4 ст. 96 УПК РФ); наложение ареста на имущество (ст. 115 УПК РФ); обыск (ст. 182 УПК РФ); выемка (ст. 183 УПК РФ);
3) деятельность следователя (дознавателя), осуществляемая на основе конфиденциальности, — применение мер по обеспечению безопасности участников уголовного судопроизводства (п. 9 ст. 166, ч. 2 ст. 186, ч. 9 ст. 193 УПК РФ) (с. 19—20; 387—388).
Серьезными новыми научными результатами, полученными М. С. Колосович, являются снабженные убедительным обоснованием выводы о целесообразности систематизации и унификации нормативных предписаний уголовно-процессуального и оперативно-разыскного законодательства в единый институт негласной деятельности по уголовному делу. Считаем вполне уместным предлагаемое диссертантом наименование этого правового института — «Специальные разыскные мероприятия».
Действительно, в условиях качественного изменения преступности при стабильно низких показателях раскрываемости преступлений формируется объективная потребность создания дополнительных, более эффективных (по сравнению с традиционными следственными действиями) уголовно-процессуальных средств противодействия преступности. Диссертантом выявлена высокая результативность негласной деятельности и установлен постоянный рост значимости ее результатов в формировании доказательственной базы по уголовному делу. В связи с этим положительно оценивается предлагаемая М. С. Колосович теоретическая модель формирования института специальных разыскных мероприятий. Правовое регулирование в системе этого института, по идее автора, должно включать:
1) четкое формулирование норм, регулирующих виды, основания, порядок и условия производства специальных разыскных мероприятий;
2) создание дополнительных механизмов защиты конституционных прав и свобод их участников;
3) расширение контрольных полномочий следователя (дознавателя) при их производстве;
4) совершенствование норм, регулирующих взаимодействие следователя/дознавателя и должностных лиц органов, осуществляющих специальные разыскные мероприятия (с. 21, 389—392).
Особую ценность для теории и практики уголовного процесса представляет разработанная М. С. Колосович концептуальная модель Федерального закона «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (в части введения специальных розыскных мероприятий)», которая может стать для законодателя продуктивным вариантом унификации нормативной регламентации негласной деятельности по уголовному делу (с. 522—536).
Есть в диссертации М. С. Колосович и другие новые теоретические выводы, оценки, положения, абсолютное большинство которых в достаточной степени обосновано и снабжено убедительной аргументацией.
Достоверность и обоснованность результатов докторского исследования М. С. Колосович несомненны и подтверждаются анализом использованных автором методик, внушительным теоретическим и нормативным материалом и сформированной эмпирической базой. В частности, исследование опиралось на диалектическую методологию, познание правовых явлений уголовного судопроизводства осуществлялось с позиции системного и междисциплинарного подходов.
Методологическими принципами для автора послужили объективность и историзм, приверженность которым обеспечила получение достоверного знания о предмете исследования благодаря всесторонности его изучения в развитии с учетом взаимосвязей с иными объектами и структурами.
С помощью формально-юридического метода анализировались нормы уголовно-процессуального законодательства, регламентирующие правовой режим доступности общественности, представителям средств массовой информации и участникам уголовного судопроизводства его хода и результатов.
На теоретическом уровне применялись абстрагирование и обобщение, позволившие систематизировать выделенные факты и дать им единое истолкование.
На всех этапах исследования для обеспечения достоверности выводов и предложений использовались такие общелогические методы, как анализ, синтез, индукция, дедукция, аналогия.
Теоретическую основу исследования составили научные труды российских и зарубежных ученых-правоведов, специалистов в области уголовно-процессуального права, общей теории права, теории оперативно-разыскной деятельности, современные концепции социологии, философии. Объем изученных научных источников внушителен.
Нормативно-правовую базу диссертационного исследования образуют Конституция Российской Федерации, общепризнанные принципы и нормы международного права, содержащие положения о гласности и тайне в уголовном судопроизводстве, международные договоры Российской Федерации, федеральные законы, иные нормативные акты Российской Федерации, проекты отдельных нормативных правовых актов. В работе анализируются соответствующие теме исследования положения нормативных актов России X—XIX вв., СССР, РСФСР, а также современного уголовно-процессуального и оперативно-разыскного законодательства стран Евразии. При осуществлении исследования учтены правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации и Европейского Суда по правам человека, постановления Пленума Верховного Суда СССР, РСФСР и Российской Федерации по избранной теме.
Эмпирическая основа исследования состоит из данных, в том числе статистических, опубликованных на официальных интернет-сайтах Верховного Суда Российской Федерации, Министерства внутренних дел Российской Федерации, Следственного комитета Российской Федерации, материалов судебной практики, размещенных на интернет-портале государственной автоматизированной системы Российской Федерации «Правосудие» и результатов изучения архивных материалов. В частности, по специально разработанным анкетам опрошен 1 241 сотрудник органов внутренних дел (следователи, дознаватели, их руководители, оперуполномоченные) из 75 субъектов Российской Федерации. Проведено анкетирование 94 судей судов общей юрисдикции Волгоградской области. Изучено 3 935 уголовных дел, рассмотренных Волгоградским областным судом с 1961 по 2018 г., а также 5 214 решений по уголовным делам судов общей юрисдикции Российской Федерации.
Основные идеи и выводы М. С. Колосович опубликованы в научных изданиях, в том числе входящих в Перечень рецензируемых научных изданий, в которых должны быть опубликованы основные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора наук, ученой степени кандидата наук; апробированы и обсуждены на 8 международных научно-практических конференциях. По теме исследования опубликовано 62 научные работы. В их числе: 2 монографии; 2 статьи в журналах, индексируемых в базе данных Web of Science; 24 статьи в изданиях Перечня рецензируемых научных изданий, в которых должны быть опубликованы основные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора наук, ученой степени кандидата наук. Результаты исследования обсуждались на совместных заседаниях кафедры уголовного процесса и кафедры организации следственной работы Волгоградской академии МВД России. Отдельные положения и выводы внедрены в практическую деятельность следственных подразделений Волгоградской области и учебный процесс волгоградских вузов.
Теоретическое значение полученных М. С. Колосович результатов определяется разработкой и убедительным обоснованием авторской концепции оптимизации соотношения процессуальных средств обеспечения гласности и тайны в уголовном судопроизводстве.
В диссертации предложено решение крупной научной проблемы. В частности, новые теоретические выводы и положения, ставшие итогом интеллектуальных усилий М. С. Колосович, позволяют кардинальным образом модернизировать существующие представления и позиции о гласности и тайне в уголовном судопроизводстве, найти между ними баланс, стимулирующий процессуальные средства достижения в этой сфере государственных задач при гарантированном обеспечении конституционных прав и свобод человека, в том числе в ходе осуществления негласной деятельности по уголовному делу.
Полученные М. С. Колосович новые научные знания могут быть использованы в исследованиях в сфере уголовно-процессуального права.
Практическая значимость полученных результатов заключается в возможности использования положений диссертации и полученных при ее подготовке выводов для совершенствования уголовно-процессуального законодательства (с. 21—24, 192—193, 384—385; 391—392; 406—407 и др.).
Особую ценность для правотворческой деятельности представляет концептуальная модель Федерального закона «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (в части введения специальных розыскных мероприятий)», реально позволяющая законодателю принципиально определиться с наиболее эффективным направлением правовой регламентации негласной деятельности по уголовному делу (с. 520—536).
Материалы диссертационного исследования М. С. Колосович могут быть использованы в преподавании в высших учебных заведениях курсов «Уголовный процесс» и «Актуальное проблемы отдельных отраслей права».
Докторская диссертация М. С. Колосович содержит совокупность научных результатов и положений, имеющих внутреннее единство, вкупе свидетельствующих о завершенности работы, ее самостоятельности и личном крупном вкладе автора в уголовно-процессуальную науку.
Работа написана хорошим литературным и научным языком, выдержана стилистически, ее оформление полностью отвечает требованиям, предъявляемым к докторским диссертациям. Автореферат диссертации адекватно отражает главные идеи и выводы автора.
Вместе с тем, как и во всякой фундаментальной монографической работе, охватывающей обширный круг проблем теории и практики, в представленной диссертации имеются спорные, недостаточно аргументированные выводы и положения, продиктовавшие следующие замечания:
1. Не вполне убедительна аргументация М. С. Колосович, ратующей за придание гласности ранга принципа российского уголовного судопроизводства (с. 4, 7, 20, 189 и др.). Мы не разделяем сожаления автора о «низведении» в УПК РФ гласности до уровня общего условия судебного разбирательства. И вряд ли здесь уместны ссылки на опыт «мирового сообщества», якобы признавшего гласность фундаментальным положением уголовного судопроизводства (с. 4). Действительное положение и значимость данного феномена непосредственно зависят от исторической формы и уровня развития законодательства об уголовном судопроизводстве. В связи с этим российский законодатель вполне обоснованно посчитал гласность всего лишь одним из общих условий судебного разбирательства, правильно определив его место в ст. 241 УПК РФ.
Все досудебное производство в нашей стране традиционно (исторически) протекает по разыскным канонам, которые не смогли поколебать искусственные «прививки» состязательности в виде расширения поля деятельности в нем защитника, наделения его фиктивным «правом собирать доказательства» и т. п.
В большой мере негласный (разыскной) характер предварительного расследования определен содержанием ст. 161 УПК РФ, закрепившей систему правил сохранения в тайне его хода и результатов. На страже тайны расследования стоит и Уголовный кодекс Российской Федерации (ст. 310 УК РФ). Именно это фундаментальное начало уголовного досудебного производства России традиционно позволяет решать государственные задачи в сфере деятельности органов уголовной юстиции.
2. Соглашаясь с выводом о том, что «в скором будущем тайна сможет... претендовать на закрепление в системе принципов уголовного судопроизводства» (с. 7), в основном поддерживая понимание М. С. Колосович «негласной деятельности следователя (дознавателя)» (с. 19 и др.), все же отметим нарушение автором логических канонов дифференциации действий следователя негласного характера. Виной тому выступает предложенный для этого не вполне четкий (а скорее, размытый) критерий их ранжирования: «В зависимости от наделения следователя (дознавателя) правом или обязанностью сохранения в тайне факта производства процессуальных действий, характера примененных при этом тактических приемов, методов и средств, а также необходимости привлечения сотрудников оперативных и оперативно-
технических подразделений» (с. 19). Именно в силу неопределенности избранного критерия в рамках предложенной научной классификации в один логический ряд у автора попадают разнопорядковые явления: сохранение в тайне факта задержания подозреваемого, наложение ареста на имущество, обыск и выемка — с одной стороны, и вся система правил, фиксирующих тайну предварительного расследования (ст. 161 УПК РФ) — с другой. Очевидно, что последняя, «претендующая на ранг принципа уголовного процесса», во многом и сегодня определяет исторически разыскной характер досудебного производства России, поэтому является гораздо более масштабным феноменом по сравнению с действиями, перечисленными с ней в одном логическом ряду в данной классификации.
3. Вызывает вопросы, а вслед за ними обоснованные сомнения оценка автора целесообразности закрепления в УПК РФ (в условиях увеличения значимости тайны в уголовном процессе, с чем вряд ли нужно спорить), «такого правового режима негласной деятельности по уголовному делу, который без глобального искажения принципа гласности (выделено нами — В. А.) обеспечивает реализацию конституционных прав и свобод человека и гражданина» (с. 14, 18).
Во-первых, главным приоритетом процессуальной (в том числе негласной) деятельности является выполнение государственных задач в сфере уголовного судопроизводства, а права его участников могут быть ограничены в той мере, в которой этого требует защита прав иных субъектов, безопасность общества и государства (см. Конституцию Российской Федерации).
Во-вторых эта позиция автора продуцирует вопрос: а что оправдан и допустим такой правовой режим негласной деятельности по уголовному делу, который (по логике М. С. Колосович), «с локальным искажением принципа гласности», но все же обеспечит реализацию прав и свобод участников производства по уголовному делу. В связи со сказанным вряд ли обсуждаемый вывод может быть признан корректным и безупречным.
4. Поддерживая предложенное диссертантом определение понятия «гласность уголовного судопроизводства», отметим логическую уязвимость схемы, отражающей его содержание. С точки зрения автора, оно состоит из «трех основных (выделено нами — В. А.) элементов: доступность... открытого судебного разбирательства; доступность. информации о ходе и результатах уголовного судопроизводства и право каждого лица обсуждать данные о ходе и результатах уголовного судопроизводства.» (с. 15).
Предложенная характеристика содержания гласности вызывает закономерный вопрос: а что наряду с основными существуют дополнительные (факультативные, иные...) элементы содержания гласности в уголовном судопроизводстве? Полагаем, что главные теоретические положения, выносимые на публичную защиту, должны быть лишены двусмысленности, а значит, отработаны более тщательно, как логически, так и стилистически.
5. Представляется излишне громоздкой и сложной предлагаемая в диссертации схема контроля и определения доказательственного значения сведений, полученных в ходе негласных следственных действий, специальных разыскных и оперативно-разыскных мероприятий (с. 382—384).
Во-первых, сомнительно предложение о создании специального «Комитета Российской Федерации по контролю за производством негласных следственных действий, специальных розыскных и оперативно-розыскных мероприятий, ограничивающих конституционные права человека и гражданина, подотчетного Президенту Российской Федерации» (с. 383). Такие предложения, чтобы считаться обоснованными, должны быть «просчитаны» финансово и организационно. К тому же предлагаемые новшества не могут дублировать уже имеющиеся, апробированные средства и возможности. Речь идет о судебном, ведомственном контроле, а также о прокурорском надзоре.
Во-вторых, предложение автоматически признавать недопустимым доказательство, полученное без регистрации в Едином реестре постановления суда, разрешающего производство следственных действий, специальных разыскных и оперативно-разыскных мероприятий, ограничивающих конституционные права граждан, прямо противоречит принципу свободной оценки доказательств, в силу которого «никакие доказательства не имеют заранее установленной силы» (ст. 17 УПК РФ).
Высказанные замечания в основном касаются дискуссионных вопросов и не влияют на общий вывод и высокую положительную оценку диссертации.
Обсуждаемая работа является завершенным, цельным монографическим исследованием сложной и важной в теоретическом и практическом отношении темы.
По своей актуальности, методологии и методике исследования, научной новизне, глубине проработки проблемы, самостоятельности, обоснованности и достоверности теоретических выводов и рекомендаций диссертация «Процессуальные средства обеспечения гласности и тайны в уголовном судопроизводстве: концептуальные основы» отвечает требованиям, предъявляемым к докторским диссертациям Положением о присуждении ученых степеней, утвержденным постановлением Правительства Российской Федерации от 24 сентября 2013 г. № 842 (в ред. постановления Правительства Российской Федерации от 1 октября 2018 г. № 1168), а ее автор Марина Сергеевна Колосович заслуживает присуждения ученой степени доктора юридических наук по специальности 12.00.09 «Уголовный процесс».
© Азаров В. А., 2020
