DOI 10.257247VAMVD.NFGH
В. В. Николюк,
заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор
ОТЗЫВ НА ДИССЕРТАЦИЮ М. С. КОЛОСОВИЧ
«ПРОЦЕССУАЛЬНЫЕ СРЕДСТВА ОБЕСПЕЧЕНИЯ ГЛАСНОСТИ И ТАЙНЫ
В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ»
Актуальность диссертационного исследования. В соответствии с Конституцией РФ разбирательство дел во всех судах открытое, при этом «каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени» (ч. 1 ст. 123 и ст. 23 Конституции РФ). Право на гласное судебное разбирательство и невозможность вмешательства в личную и семейную жизнь, произвольного посягательства на неприкосновенность жилища, тайну корреспонденции или на честь и репутацию отражено и в нормах международного права (например, ст. 10 и ст. 12 Всеобщей декларации прав человека). Иными словами, как национальное, так и международное право предусматривает некий баланс между публичным осуществлением правосудия и соблюдением неприкосновенности частной жизни. Отсутствие названного баланса неминуемо влечет неправомерные ограничения прав участников уголовного судопроизводства и появление сомнений у общества в легитимности принятых уполномоченными должностными лицами решений по уголовному делу. Определенным гарантом правомерности ограничения действия как института гласности, так и института тайны в уголовном судопроизводстве является процессуальное закрепление средств их обеспечения. Между тем до настоящего времени в уголовно-процессуальной теории нет единой позиции по вопросу о том, является ли гласность принципом уголовного судопроизводства, присуща ли гласность его досудебным стадиям, как она соотносится с тайной предварительного расследования и каковы ее пределы? В последние десятилетия очевиден рост (и в мире и в России) значения института тайны в уголовном судопроизводстве, а также значения результатов негласных мероприятий в доказывании при раскрытии и расследовании сложных, тщательно замаскированных и подготовленных преступлений.
К сожалению, названные вопросы исследуются в современной теории уголовного процесса фрагментарно, комплексных и целевых исследований реализации норм рассматриваемых правовых институтов и их соотношения не проводилось, не уделено должного внимания процессуальным средствам их обеспечения. Между тем кроме качественного изменения преступности диссертант также указывает, что каждая третья жалоба на Российскую Федерацию в Европейский суд по правам человека связана с нарушением права на справедливое судебное разбирательство, к основным средствам реализации которого ч. 1 ст. 6 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод отнесла его гласность, а каждая тринадцатая — с нарушением права на уважение частной и семейной жизни, закрепленной ст. 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.
С учетом сказанного тему диссертации М. С. Колосович следует признать актуальной, а саму работу серьезным и практически значимым научным исследованием, в котором с высокой степенью обоснованности, достоверности и новизны сформулированы положения, выводы и рекомендации научного и практического характера по совершенствованию процессуальной обеспеченности средств гласности и тайны в уголовном судопроизводстве, позволив соискателю решить крупную научную проблему, соответствующую критериям, предъявляемым к докторским диссертациям.
Методология и методика диссертационного исследования. Соискателем использовался комплекс общенаучных и специальных методов, включающих сбор и анализ статических данных, характеризующих ход и результаты предварительного расследования и судебного разбирательства, с помощью формально-юридического метода анализировались нормы уголовно-процессуального законодательства, регламентирующие правовой режим доступности общественности, представителям средств массовой информации и участникам уголовного судопроизводства хода и результатов предварительного расследования и судебного разбирательства, практически на всех этапах исследования использовались общелогические методы. В своей совокупности обозначенные методологические установки позволили получить целостное восприятие изучаемой предметной области и на этой основе сформулировать и обосновать положения,
выводы и рекомендации научного и практического характера, сформировать концепцию процессуальной регламентации негласной деятельности по уголовному делу.
Репрезентативность исследования. Нормативная и эмпирическая основа положений, выводов и рекомендаций, составляющих теоретическое и практическое значение выполненной работы, в основном удовлетворяют предъявляемым требованиям. Диссертант оперирует данными, полученными в результате анкетирования 1 241 сотрудника ОВД из 75 субъектов Российской Федерации и 94 судей судов общей юрисдикции Волгоградской области, а также изучения 3 935 уголовных дел, рассмотренных Волгоградским областным судом в период с 1961 по 2018 г. и 5 214 решений по уголовным делам судов общей юрисдикции Российской Федерации.
Содержание диссертации и автореферата. Изучение текстов диссертации и ее автореферата позволяет констатировать, что научная новизна рецензируемого исследования состоит в том, что оно является монографической работой, в которой М. С. Колосович сформулировала и обосновала новые идеи, в своей совокупности представляющие концептуальные основы процессуальных средств обеспечения гласности и тайны в уголовном судопроизводстве. Как наиболее интересными с точки зрения научной новизны, оригинальности, содержательности и аргументированности оппонентом воспринимаются следующие блоки диссертации.
1. Анализ зарождения и развития институтов гласности и тайны в уголовном судопроизводстве России, начиная со времени существования общинного строя и заканчивая современной регламентацией в УПК РФ. Данный подход позволил диссертанту выявить историческую обусловленность и закономерности возникновения, становления и функционирования названных правовых институтов, выявить пробелы их нормативной регламентации и проблемы правоприменительной практики, смоделировать перспективы их дальнейшего развития (с. 50, 74, 96, 122, 389).
2. Следует поддержать соискателя в части приведения ею аргументации и выводов относительно статуса гласности, рассматриваемой автором (и другими процессуалистами) в качестве общепроцессуального принципа, а не условия судебного разбирательства, проявление которого имеет место в различных стадиях уголовного процесса (с. 185). Нельзя не согласиться с выводами автора о дуалистичности закрепленных в ст. 241 УПК РФ положений, по сути состоящих из двух частей, регламентирующих гласность и тайну. Вполне логичен вывод автора о том, что противоречие двух правовых явлений создает особый правовой режим деятельности государственных правоохранительных и судебных органов по уголовному делу, тем самым способствуя обеспечению прав и свобод участников уголовного судопроизводства разумным ограничением пределов как гласности, так и охраняемой законом тайны (с. 123, 187).
3. Одним из ключевых в диссертации является вывод о том, что недавно закрепленная в ч. 6.1 ст. 241 УПК РФ непосредственность участия в судебном заседании подсудимого отнесла к адресату гласности не только общественность, но и самого подсудимого. В совокупности с другими положениями УПК РФ (обязывающими независимо от стадии уголовного судопроизводства уведомлять стороны и других участников уголовного судопроизводства о принятых по делу решениях, затрагивающих их права) нововведение сместило акценты относительно адресата доступности хода и результатов предварительного расследования и судебного разбирательства. Данный вывод позволил диссертанту обосновать авторскую классификацию гласности уголовного судопроизводства, разделяемую на общую гласность и гласность для его участников (с. 142, 203).
4. Научный интерес и новизну представляет система взаимосвязанных выводов, касающихся понятия, содержания, видов и средств обеспечения транспарентности в уголовном судопроизводстве (с. 278, 296).
5. Несомненный интерес вызывают результаты проведенного соискателем анкетирования, позволившего выявить проблемы взаимодействия следователей (дознавателей) с органами, наделенными правом производства оперативно-разыскной деятельности (ОРД): их обоюдную неудовлетворенность существующим порядком взаимодействия; дефицит у лиц, инициировавших ОРД, действенных контрольных полномочий за их производством и отсутствие полного доступа к полученным результатам (с. 165, 354—355). Проведенное исследование позволило соискателю предложить свое видение процессуальной регламентации рассматриваемого взаимодействия в виде авторского проекта ст. 163 и 223.2 УПК РФ, наделяющего дополнительными полномочиями руководителя следственно-оперативной группы и вводящего нового участника уголовного судопроизводства — руководителя оперуполномоченных, входящих в состав следственно-оперативной группы (с. 518—521).
6. Научную и практическую ценность представляют полученные соискателем результаты анализа УПК ряда стран Евразии (Армении, Грузии, Казахстана, Китая, Кыргызстана, Латвии, Молдовы, Украины, ФРГ и Эстонии), позволившего выявить две модели интегрирования норм оперативно-разыскного законодательства в УПК названных стран: 1) фактическое дублирование норм оперативно-разыскного законодательства, их полное перемещение в УПК, переадресация в положениях УПК к нормам оперативно-разыскного законодательства, регламентирующего производство оперативно-разыскных мероприятий; 2) процессуальное закрепление производства негласных следственных действий, познавательные приемы которых носят оперативно-разыскной характер (с. 320—323).
7. Особого внимания заслуживают выводы автора, опиравшегося на результаты анализа уголовно-процессуального законодательства ряда стран Евразии и выявленную природу негласных следственных действий, а также подвергшего аналогичному исследованию положения УПК РФ, которое позволило подтвердить наличие в нем норм, регламентирующих производство негласной деятельности по уголовному делу. Продолжая работу в данном направлении, соискатель впервые в науке уголовно-процессуального права предложила авторскую классификацию негласной деятельности по уголовному делу, дифференцированную на: 1) негласную деятельность следователя (дознавателя) по уголовному делу (негласные следственные действия; относительно негласные действия следователя (дознавателя); деятельность следователя (дознавателя), осуществляемую на основе конфиденциальности); 2) негласную оперативно-разыскную деятельность по уголовному делу, осуществляемую органом дознания по поручению следователя (дознавателя) или в целях обнаружения лица, совершившего преступление (абсолютно негласная, относительно негласная). При этом к негласным следственным действиям М. С. Колосович справедливо отнесла наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемку; контроль и запись переговоров; получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами (с. 346, 347).
8. Заслуживает поддержки вывод соискателя об отсутствии четкой процессуальной формы названных выше негласных следственных действий, о наличии у следователя (дознавателя) дефицита контрольных полномочий при их производстве, об уязвимости и неконкурентоспособности доказательств, полученных посредством их производства (с. 361). Сказанное позволило М. С. Колосович сделать обоснованный вывод о необходимости внесения в УПК РФ главы, регламентирующей производство специальных разыскных мероприятий (по своей сути аналогичных негласным следственным действиям), положения о которых усилены автором дополнительными механизмами обеспечения прав участников уголовного судопроизводства и контрольными полномочиями лиц, их инициировавших, — следователя или дознавателя (с. 384, 520—536). Представляется, что восприятие законодателем указанных в проекте рассматриваемой главы положений способно оптимизировать интеграцию норм оперативно-разыскного законодательства в УПК РФ.
9. По мнению оппонента, обоснована постановка М. С. Колосович и вопроса о реализации гласности на стадии исполнения приговора, связываемой автором с доступностью заинтересованным лицам не только самой процедуры приведения его в исполнение, но и деятельности (ее результатов) государственных правоохранительных и судебных органов, а также других участников уголовного судопроизводства после вынесения приговора (например, в связи с реализацией положений, закрепленных в ст. 397, 398, ч. 2 ст. 399, 400, 417, 463 и 470 УПК РФ). Соискателем правильно обозначена проблема отсутствия должного информирования населения о названной деятельности, вызывающая у населения сомнения в достижении целей уголовного судопроизводства. Данные выводы удачно иллюстрированы примерами расследования и судебного разбирательства преступлений, вызвавших общественный резонанс.
Во взаимосвязи обозначенные и другие представленные в рецензируемой работе рассуждения, положения, выводы и рекомендации, отражающие отечественное и зарубежное законодательство, большой массив литературных источников, практическую сторону реализации изучаемых правовых институтов, в достаточной мере раскрывают тему диссертации.
К несомненным научным достоинствам оцениваемого исследования относятся его всесторонность, комплексность, сочетание глубокой теоретической проработки конкретных проблем, тщательного анализа российского и зарубежного законодательства в его динамике, изучения судебной и следственной практики, статистики, позиции правоприменителей, непосредственно участвующих в процессе применения соответствующих норм УПК РФ. Обоснованность и достоверность защищаемых положений определяются примененной методологией исследования, а практическая значимость результатов монографического труда прежде всего обусловлена авторскими предложениями о внесении изменений и дополнений в УПК РФ.
Результаты исследования М. С. Колосович и сформулированные на их основе положения, выводы и рекомендации научного и практического характера были надлежащим образом апробированы и нашли отражение в целом ряде научных трудов, опубликованных автором, из которых 2 монографии и 2 статьи в журналах, индексируемых в базе данных Web of Science.
Структура работы, ее построение, последовательность и объем изложения материала позволяют отметить высокий научный уровень диссертационного исследования. Весьма информативны и полезны в силу их наглядности и конкретности 5 приложений к диссертации (с. 498—538).
Как представляется, автору удалось достичь и решить поставленные во введении цели и задачи диссертационного исследования, о чем свидетельствуют положения, выводы и рекомендации, представленные к защите.
Однако некоторые выводы и рекомендации рецензируемой монографической работы представляются оппоненту дискуссионными, нуждаются в уточнении с позиции их перспективности в плане дальнейшей научной разработки проблематики, связанной с реализацией положений правовых институтов гласности и тайны в уголовном судопроизводстве. Остановимся на некоторых из них более детально.
1. Разделяя позицию автора о необходимости совершенствования механизмов противодействия преступности и в целом поддерживая предложение соискателя о введении Единого реестра лиц, ранее осужденных за совершение преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности, а также лиц, неоднократно осужденных за совершение особо тяжких насильственных преступлений (с. 182), вынуждены подчеркнуть невозможность игнорирования мнения некоторых ученых, указавших на риск стигматизации осужденного, пытающегося встать на путь исправления и стать полноправным членом общества, а также на опасность ограничения конституционно гарантированного права на неприкосновенность частной жизни лица и недопустимость распространения информации о ней без его согласия (ч. 1 ст. 23 и ч. 1 ст. 24 Конституции РФ).
2. Не бесспорно высказанное автором суждение о доступности после вынесения приговора материалов уголовного дела не только сторонам процесса, но и каждому лицу, проявившему интерес к судебному разбирательству (с. 142). Действительно, в ряде стран (например, в США) депонирование материалов судебного разбирательства получило определенное признание, предоставив, например, журналистам или студентам право ознакомления с ними. К сожалению, в рецензируемом исследовании не предложен авторский проект соответствующих изменений в УПК РФ. Вызывает также сомнение способность названными соискателем мерами обеспечить конфиденциальность данных, содержащихся в материалах судебного разбирательства (например, фамилии, имени, отчества, адреса проживания или работы, обстоятельств частной жизни или семейных отношений лиц, фигурирующих в материалах дела).
3. Во второй главе исследования автор при рассмотрении вопросов реализации гласности на этапе исполнения вступившего в законную силу приговора справедливо связывает гласность не с самим порядком его исполнения, а с доступностью гражданскому обществу и участникам уголовного судопроизводства деятельности суда и органов (учреждений), исполняющих уголовное наказание (с. 184). Между тем соискатель в работе обозначает существующую в науке дискуссию относительно уголовно-исполнительного судопроизводства, связанного с деятельностью суда и органов (учреждений), исполняющих уголовное наказание. В исследовании значительное внимание уделено аргументации необходимости признания гласности в качестве принципа всего уголовного судопроизводства, однако представляется, что более детальное внимание к исполнению приговора как к самостоятельному особому производству в уголовном процессе, несомненно, украсило бы исследование, повысило бы его значимость и позволило бы на монографическом уровне: 1) определить правовую природу деятельности суда, связанной с исполнением приговора; 2) подвергнуть ее более детальному анализу; 3) рассмотреть связанные с указанной деятельностью вопросы реализации норм институтов гласности и тайны в уголовном судопроизводстве.
Кроме того, диссертант оперирует выражением «привидение приговора в исполнение» (с. 179), которая перестала носить нормативный характер в связи с введением в действие УПК РФ и УИК РФ, в тексте последних уже не встречается. В уголовно-процессуальной доктрине исполнения приговора как стадии уголовного судопроизводства оно сохранилось как операционное понятие, однако часто интерпретируется исследователями вольно, смешивается с процессуальной деятельностью суда по обращению приговора к исполнению. Доктринальное представление о том, что приведение приговора в исполнение включает случаи исполнения оправдательного приговора самим судом с освобождением подсудимого из-под стражи в зале судебного заседания, не имеет под собой соответствующей нормативной базы и научно
обоснованной аргументации. При таком подходе придется признать, во-первых, что на стадию судебного разбирательства накладывается стадия исполнения приговора и границы между ними стираются, и, во-вторых, исполнение обвинительного приговора, постановленного в отношении подсудимого, не содержавшегося под стражей, сводится к провозглашению приговора. Оба обозначенных варианта теоретически и практически бессмысленны. Термин «приведение приговора в исполнение» в принципе не применим к оправдательному приговору.
Термин «приведение приговора в исполнение», увязываемый его сторонниками практически со всеми этапами исполнения наказания, а также со случаями исполнения оправдательного приговора в судебном заседании, будучи «размытым», неопределенным, неприспособленном для всей линейки наказаний, утратив нормативное значение, превратился из законодательной конструкции в своеобразный правовой призрак. По этим причинам он перестал быть привлекательным для законодателя, реже стал встречаться в научной литературе.
4. Нуждается в пояснении соискателя предложение (в ч. 1 ст. 163 проекта изменений УПК РФ, с. 518) об обязанности следователя, возглавляющего следственно-оперативную группу, объявить подозреваемому, обвиняемому и потерпевшему ее состав. Учитывая, что по предложению автора в состав группы, кроме следователей, могут входить сотрудники органа, осуществляющего оперативно-разыскную деятельность, требуют более детальной конкретизации вопросы эффективности и целесообразности проведения в дальнейшем оперативно-разыскных мероприятий (особенно негласных). В связи со сказанным важными являются вопросы: на каком этапе досудебного производства необходимо данное уведомление и какова его форма? К сожалению, соискателем в должной мере названные вопросы не детализированы.
Высказанные замечания носят дискуссионный характер и не снижают общей положительной оценки диссертационного исследования М. С. Колосович.
Автореферат полностью отражает содержание диссертации.
Изложенное выше позволяет сделать вывод, что диссертация М. С. Колосович на тему «Процессуальные средства обеспечения гласности и тайны в уголовном судопроизводстве: концептуальные основы», является самостоятельно написанной научно-квалификационной работой, в которой содержится решение актуальной для развития теории уголовного процесса проблемы, имеющей как теоретическую, так и практическую значимость. Она обладает внутренним единством, содержит новые научные результаты и положения, заслуживает публичной защиты и свидетельствует о личном вкладе автора диссертации в науку уголовного процесса. Основные положения, выводы и научные рекомендации по их использованию в достаточной мере аргументированы, оценены, отличаются научной новизной и опубликованы в 2 монографиях, 2 статьях в журналах, индексируемых в базе данных Web of Science, 24 статьях в изданиях, входящих в Перечень рецензируемых научных изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук, на соискание ученой степени доктора наук и приравненные к ним свидетельства на программы для электронных вычислительных машин.
По своему содержанию и оформлению диссертационное исследование в полной мере отвечает требованиям, предъявляемым к докторским диссертациям (пп. 9—14 положения о присуждении ученых степеней, утвержденного постановлением Правительства Российской Федерации от 24 сентября 2013 г. № 842 «О порядке присуждения ученых степеней» (в ред. от 30 июля 2014 г., от 21 апреля 2016 г., от 2 августа 2016 г., от 29 мая 2017 г., от 28 августа 2017 г., от 1 октября 2018 г.)), а ее автор Марина Сергеевна Колосович заслуживает присуждения ей ученой степени доктора юридических наук по специальности 12.00.09 «Уголовный процесс».
© Николюк В. В., 2020