CC BY
12
ОЦЕНОЧНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В РЕЧИ ПЕРСОНАЖЕЙ
«ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
В.С. Савельев
Одним из основных источников сведений о жизни древнерусского человека и его представлений об окружающем мире является знаменитая летопись начала XII века «Повесть временных лет» (далее - ПВЛ1). Сведения эти в повести содержатся в речи различной субъектной принадлежности: это голос самого летописца, его персонажей, участвующих в разнообразных коммуникативных событиях и по -разному оценивающих окружающую их действительность, как предметную, так и коммуникативную.
В рамках данной статьи мы ограничимся описанием существительных, оценочная информация в которых представлена имплицитно.
Используя предметную лексику, летописец устами своих героев категоризирует действительность, его окружающую. Анализируя изосемичные и неизосемичные существительные2, называющие предметы в широком смысле слова и социальные состояния, мы узнаем, что было и чего не было во времена создания ПВЛ. Необходимо заметить, что выбор объектов описания (или хотя бы перечисления) сам по себе есть оценка: что именно интересно, важно для автора ПВЛ и его персонажей?
Произносимые персонажами ПВЛ упомянутые существительные можно разделить на следующие группы:
1) человек и его социальные функции:
- термины родства и возраста: сын, внук, жена (женщина), дева / жена (незамужняя / замужняя женщина), дщерь, дети, дед, чадо, отрок, девица,
- мирские: человек, князь, муж, цесарь, дружина, гость, люди, сторож, вои, челядь, колодник, лапотник, враг, разбойник, отместник, убийца, противные, смерд, кмети, ворог, мертвец, свидитель, помощник, посол, гость,
- религиозные: хрестьяне, учитель, папеж, владыка, единоверник, еретик, противник, апостол, мученик, черноризец, игумен, волхв, поганые,
- имена собственные: Андрей, Кий, Щек, Хорив, Олег, Игорь и др.;
2) части тела, их функции: глава, лицо, руки, уды, рот, пояс (поясница), брада, тело, очи, чрево, кровь, кость, жила, взор, зрак (зрение);
3) части тела как способ классификации и описания мира: голова (мера счета), сердце (орган чувств и «мудрости»), голова (жизнь), рука (руководство), живот (жизнь), глазок (шарик);
4) естественные языки и явления, связанные с ними, названия речевых жанров: книги, слова, языки, словеса, укор, мольба, клич, наказание (наставление), говор, греческий язык, латинский язык, словенский язык и др.;
5) внутренний мир человека, категории жизни человека: разум, смерть, смысл (способность проявлять разум в действии), мысль (способность планировать, рождать замысел действия), сила (способность к совершению поступков, действенность), ум, душа;
6) термины мироустройства, отношений между людьми, социальные состояния3: право, любовь, мир, война, род, голод, закон, приязнь, друг, полон, власть, похоть, совокупление, держава (сила, могущество), детство, старость, корм (прокорм), распри, преданье (уклад, устоявшийся способ организации жизни), устав (закон), чин (порядок, правильное устройство);
7) социально-значимые действия, социальные институты:
1 Поскольку для целей данного исследования точное воспроизведение графики, орфографии и пунктуации ПВЛ по соответствующим спискам несущественно, графика и орфография примеров упрощены, произведена разбивка текста на предложения, пунктуационные знаки используются в соответствии с современными нормами. В скобках после примера указывается год, под которым помещен цитируемый фрагмент. Цитаты даются по изданию: «Библиотека литературы Древней Руси. Том 1» (СПб., 2000).
2 Изосемичными называются такие слова, частеречная принадлежность которых соответствует их категориальному значению. Так, имена существительные обладают такими грамматическими признаками, которые свидетельствуют об их «предназначении» называть предметы, существующие во внеязыковой действительности или в сознании говорящего: формы числа позволяют сосчитать предметы, падежные формы - определить роль предмета в описываемой ситуации (субъект, объект, инструмент и т.д.), категория рода - в основе своей номинативная - указать пол живого предмета. Неизосемичные существительные, называющие признаки, оказываются нужными для того, чтобы в синтаксической структуре описываемый признак занял позицию субъекта (объекта, инструмента и т.д.): в этом случае он мыслится как предмет и сам наделяется каким-либо признаком. Например, князь Ярослав, обращаясь к своему сыну Всеволоду, говорит: «Сыну мой! Благо тебЪ, яко слышу о тобЪ кротость, і радуюся, яко ты покоиши старость мою» (6601) - Ярослав слышал о кротости своего сына, т.е. о том, что его сын кроток, если бы в произнесенном Ярославом предложении использовалось прилагательное, то оно из простого (слышу о тобЪ кротость) превратилось бы в сложное (*слышу, что ты кроткий). Таким образом, употребление неизосемичных существительных прежде всего служит целям компрессии текста, повышению степени его информативности.
3 Многие из приводимых здесь и далее лексем в равной степени могут быть отнесены к словам, воплощающим представления и о мирской, и о духовной жизни.
- мирские: рота (клятва), дань, ряд (договор), честь, осада, весть, дары (процесс дарения), имение (совокупность принадлежащего человеку), брань, откуп, жребий, блуд, клятва, казнь, милование, испытание, вира, вече, кормля, стол, страсть (мучение), власть, борьба (поединок, который проводится без оружия), труд (совершение действий, требующих приложения усилий), обида, дума (вече), поряд (договор), снем (совет),
- религиозные: трызна, молитва, видение, треба, пощение, служба, крещение, покаяние, спасение, благословение, именины, святок (праздник), церковь, монастырь; представления о христианском мироустройстве: сей свет, другой свет, огонь вечный, Бог, Христос, бесы, антихрист;
8) пространственные и временные понятия, меры: страна (сторона), утро, лета, месяц, субота, начало, конец, век, восток, часть, гривна, куны, горсть, вечер, высота, время, весна, множество;
9) явления природы, объекты естественного мира: молния, небеса, земля, море, глубина (дно), река, лес, порози, древо, звезды, солнце, луна, берег, горы, река, лука, пропасть, снег, туча,
- имена собственные: река Днепр, гора Щековица и др.;
10) животные, в том числе домашние: голубь, воробей, овцы, волк, хвост, вол, вран, змея, гад, лошадь, кобыла, веверица;
11) объекты естественного мира, используемые человеком в качестве материала для получения или изготовления еды, разного рода изделий: нивы, скора (мех), воск, уснье (кожа), виноград (сад), железо, ролья (пахота), гумно;
12) материалы: парусы, паволоки, вехть (ветошь), злато, серебро;
13) еда и питье: брашно (еда), меды, вино, овощи, свинина, питье, заячина, хлебы, рыбы, квасы, овес, пшеница, отруб, обилье (урожай), гобино (урожай), жито;
14) артефакты:
- инструменты: секыра, нож, треска,
- оружие: оружье, меч, стрела,
- одежда и обувь:
- мирская: порты, сапоги, сорочица,
- религиозная: ризы,
- музыкальные инструменты: сопели, бубны, гусли,
- транспорт и дороги: корабль, возы, лодьи, товары (обоз с товарами), путь, мост,
- другое: гроб, бочки, ковер;
15) способы пространственной организации социума:
- страны, земли (и народы, населяющие их): отчина, Земля Словеньская, Русь, Греки, Козары, Евреи, Греки, Латины и др.,
- селения и их инфраструктура:
- мирские: городъ, село, кладезь, труба, ров, столпие (ограда),
- религиозные: монастырь, било (колокол),
- имена собственные: Селунь, Кыев и др.,
- строения и их части:
- мирские: дом, хором (дом), мовница, сени, погреб, оконце,
- религиозные: церковь, крилос, храмина, ропата (мечеть), престол, келья, печера (пещера)4.
Таким образом, в своих речах персонажи летописи проявляют интерес к человеку и той «системе
координат», в которой проходит его бытие - мирское и духовное. При этом даже объективно данные предметы и явления внеязыковой действительности летописец устами своих героев располагает на определенной оценочной шкале. Многие из существительных образуют оценочные пары, которые обнаруживаются в разных лексико-грамматических разрядах.
Так, большинство противопоставлений связано с реализацией концепта древнерусского сознания, которое делит мир на «свой» и «чужой». Персонажам «своего» мира, выполняющим определенные социальные функции (князь, муж, цесарь, дружина, люди, сторож, вои, челядь и др.), противопоставляются те, кто этот мир разрушает (враг, разбойник, отместник, убийца, противные).
Характерно, что, например, воин и убийца занимаются одним «делом» - лишают жизни, однако оценка их поступков принципиально различна: воин защищает мир «своих», убийца же на этот мир «нападает» (И ркоша вои: «Идеже глава твоя ляжеть, ту и главы наша сложимъ» (6479) - именно воины способны проявить такое благородство, Ольга съ сыномъ Святославомъ събра вои многы и храбры, и иде на Деревьскую землю (6454) - именно воины могут быть храбрыми // Ярославъ <... > помолився рекъ: «Брата мои! Аще есте отсюду тЪломъ отошла, то молитвою своею помозита ми на противнаго сего убийцю гордаго» (6527) - убийца может оцениваться только отрицательно)5.
Также и в христианской жизни есть «свои» (хрестьяне, учитель, владыка, единоверник, апостол, мученик, черноризец, игумен) и «чужие» (поганые, еретик, противник, волхв), и отношение к ним
4 В рамках данной статьи не рассматриваются функционирующие в речи персонажей существительные, основная функция которых состоит не в назывании предмета или социального состояния, а в выражении оценки, то есть таких, как правда и лжа, добро и горе, веселье и печаль и др.
5 «Чужими» также оказываются гости («свои» купцы гостями не называются), однако они безвредны, несмотря на их чуждость.
различается6. Так, судя по ПВЛ, участь волхвов незавидна: в ином мире их не ждет спасение, земной же жизни их чаще всего лишают власть предержащие (Слышавъ же Ярославъ вълъхвы ты, и приде къ Суждалю; изьима волъхвы, расточи, а другия показни, рекъ сице: «Богъ наводить по грЪхомъ на кою землю гладомъ, или моромъ, или ведромъ, или иною казнью, а человЪкь нЪ вЪсть ничтоже» (6532); Приде волъхвь, прильщенъ бЪсомъ <... > егоже невегласни послушахуть, а вЪрнии насмЪхахуся, глаголюще ему: «БЪсъ тобою играеть на пагубу тобЪ». Еже и бысть ему: вь едину бо нощь бысть без вЪсти (6579). Однако волхва нельзя назвать мучеником (...Ихъже ученьемъ побЪжаемъ противнаго врага, попирающе подъ нозЪ; якоже попраста и сия отьченика, и приимъша вЪнЪць небесный съ святыми мученикы и съ праведными (6491) - мучеником признается варяг, принявший смерть за христианскую веру), так как волхв
- враг, принимающий справедливую казнь за свое заблуждение.
Есть противопоставления и среди животных: волк, враждебное человеку животное, олицетворяет опасность, а овцы, страдающие от волков, служат символом жертвенности (Слышавше же Древляне, яко опять идеть, съдумавше Древляне съ княземъ своимъ Маломъ и ркоша: «Аще ся въвадить волкъ въ овцЪ, то относить по единой все стадо, аще не убьютъ его. Тако и сий: аще не убьемъ его, то вси ны погубить» (6453).
В оппозиции находятся небеса и бездна как обиталища Бога и бесов (Янь спрашивает кудесников, где обитает их «бог». Она же рекоста: «СЪдить вь безднЪ». И рече има Янь: «То кий есть Богъ, сЪдя вь безднЪ? То есть бЪсъ, а Богъ есть сЪдя на небесЪхъ и на престолъ...» (6579) - именно место обитания помогает разоблачить мнимого «бога» кудесников - Антихриста).
Некоторые слова выражают значения, противопоставленные по нескольким признакам. Так, казнь являет собой действие, осуществляемое властями по отношению к преступникам. Казнь - это справедливое возмездие за совершенный проступок. Если же проступок оказывается мнимым, то следует оправдание -милование (Рече епископъ Володимиру: «... Ты поставленъ еси отъ Бога на казнь злымъ, а на милование добрымъ; достоять ти казнити разбойника, нъ съ испытаниемь» (6504). Таким образом, князь исполняет функцию, принадлежащую Господу Богу, - осуществлять справедливое правосудие, воздавая человеку за его грехи (Слышавъ же Ярославъ вълъхвы ты, и приде къ Суждалю; изьима волъхвы, расточи, а другия показни, рекъ сице: «Богъ наводить по грЪхомъ на кою землю гладомъ, или моромъ, или ведромъ, или иною казнью, а человЪкь нЪ вЪсть ничтоже» (6532). В то же время казнь принимает и Бог, и она именуется страстью, поскольку оказывается несправедливой, но исполненной глубокого смысла (Рече же Володимиръ: «Что ради сниде Богъ на землю, и страсть таку приять?» (6494). Неслучайно Борисъ и ГлЪбъ называются страстотерпцами, и их смерть оценивается как подвиг. Таким образом, казнь противопоставляется милованию (наказание / его отсутствие) и страсти (справедливое наказание / несправедливое наказание).
В некоторых случаях существительные, называющие неживые предметы, становятся мерилом для определения «ценности» человека и его поступков; так, например, происходит с драгоценными металлами: И ркоша ему бояре: «Посли к нему дары, искусимъ и, любезнивъ ли есть злату или паволокамъ?» -равнодушное отношение Святослава к принесенным дарам и его радость при виде оружия заставили греческих бояр прийти к выводу: «Лютъ сЪй мужь хощеть быти, яко имЪния небрежеть, а оружье емлеть; имися по дань» (6479). Здесь, кстати, важно обратить внимание на то, в какие перечислительные ряды попадают называемые предметы: злато, серебро оказываются сопоставимыми с паволоками, медом, скорою, челядью7, то есть «материалами» необходимыми, полезными для человека. Именно они представляют собой ценность, к обладанию которой стремятся многие: Ркоша же дружина Игорева: «Да аще сице глаголеть царь, то что хощемъ боле того, не бившися имати злато, и серебро, и паволокы. Еда кто вЪсть, кто одолЪеть, мы ли, они ли? Или с моремъ кто свЪтенъ?» (6452) - мерой человеческих желаний оказываются серебро и злато. Поэтому, в частности, в летописи оказывается возможным противопоставить паруса паволочитые и кропийные - дорогие и обычные. Таким образом, особенности «бытования» материала или артефакта в человеческой повседневной жизни могут превратить его в некий эталон, соответствие которому служит основой определения ценности других материалов, или артефактов, или событий, или человека и его природы. Так, Владимир мудро определяет, что дружина ценнее золота и серебра: «...И се слышавъ Володимиръ, повелЪ исковати лжици сребряны ясти дружинЪ, рекъ сице яко: «Сребромъ и златомъ не имамъ налЪсти дружины, а дружиною налЪзу сребро и злато, яко дЪдъ мой и отець мой доискася дружиною злата и сребра» (6504). В возможности такого сравнения заложена презумпция: основой для сопоставления явлений внеязыковой действительности (как сенсорно постигаемой, так и ментальной) сознанию древнерусского книжника служат те же категории, что и для современного человека.
6 Особое положение занимает папеж, который в разных ситуациях является то «чужим», то «своим»: с одной стороны, Владимир отвергает веру, излагаемую присланными папежом немцами от Рима, а с другой стороны, именно папеж защищает славянскую грамоту от ее хулителей и его мнение считает необходимым привести летописец - мнение авторитетное и достойное внимания.
7 В лЪто 6477. Рече Святославъ къ матери своей и къ бояромъ своимъ: «Нелюбо ми есть в КиевЪ жити, хощю жити в Переяславци в Дунаи, яко то есть среда земли моей, яко ту вся благая сходяться: отъ ГрЪкъ паволокы, золото, вино, и овощи разноличьнии, и ис Чеховъ, и изъ Угоръ серебро и комони, изъ Руси же скора и воскъ, и медъ и челядъ».
Среди качеств, свойственных внутреннему миру человека, достойными упоминания в речах персонажей ПВЛ оказываются положительные свойства: разум (Володимиръ же видивъ церковь свЪршену, и вшедъ в ню помолися Богу, глаголя: «Господи Боже! Призри с небеси и вижь, посЪти винограда своего, и свЪрши, яже насади десница твоя, люди сия новыя, имъже обратилъ еси сердца в разумъ» (6504), смысл (Приидоша Болгаре вЪры Бохъмичи, глаголюще яко: «Ты князь еси мудръ и смысленъ, и не вЪси закона; да вЪруй въ законъ нашь и поклонися Бохъмиту» (6494), сила (Коцелъ послаша къ царю Михаилу, глаголюще: «...Оны бо ны инако учать, а друзии инако; тЪмьже неразумЪемъ книжнаго разума, ни силы ихъ», что, по мнению Коцела, плохо), душа (...Василко же узвыси хрестъ, глаголя яко: «Сего еси цЪловалъ, се яко взялъ еси зракъ у мене очью моею, а се нынЪ отъяти хощеши душю мою» (6605) - душа обладает ценностью, и расставаться с ней нельзя). Однако эти изначально благие стороны внутренней жизни человека могут использоваться неправильно, и тогда возникает Каинов смысл Святополка, а мудрость Соломона не спасает его от погибели: Соломонъ мудръ же бЪ, а наконЪць погибе (6488).
Особо следует сказать о мысли. Чаще всего это слово называет положительно оцениваемое намерение совершить благое дело (На прЪидущее лЪто вложи Богъ мысль добру в Русьскии князи, умыслиша дерзнути на ПоловцЪ, поити в землю ихъ, еже и бысть (6610); Вложи Богъ ву серьдце Русьскимъ княземъ мысль благу, Святополку, Володимеру, и снястася думати на ДолобьскЪ (6611). Мысли противопоставляется помысел - порождение бесовское (Но се есть бЪсовьское учеше; бЪси бо не вЪдають мысли человЪческыя, но влагають помыслъ вь человЪка (6579). Помыслы не свойственны доброму человеку, поэтому их возникновение - результат воздействия внешней враждебной силы, которая стремится выдать свой помысел за мысль: так поступают бесы (Федосий рече: «...БЪси бо», - рече, - «всЪвають черноризьцемъ похотЪния лукава, вжагающа ему помыслы, тЪмьже врежаеми бывають имъ молитвы; да приходящая таковыя мысли вьзбраняти и знамениемъ крестнымь» (6582), так поступает Блуд, обманывающий Владимира (И посла Блудъ къ Володимеру, глаголя: «Яко събыся мысль твоя, яко приведу Ярополка к тебЪ, и пристрой убити и» (6488) - на самом деле это помысел самого Блуда, навязанный им князю). Таким образом, категории внутренней жизни человека оказываются помещенными в оценочную систему координат.
***
Существительные, называющие явления, связанные с естественным языком, можно разделить на две группы:
1. В значениях слов язык, слово, грамота, книга, (книжный) разум сама по себе оценка не содержится, но отношению к референтам этих лексем автор ПВЛ и его герои неизменно проявляют заинтересованность. При анализе различных фрагментов ПВЛ, связанных как с прямой речью, персонажей, так и с речевым слоем, принадлежащим летописцу, выявилось следующее представление о позиции составителя ПВЛ.
Язык является родовым словом для обозначения народа, и по названию народа именуется тот язык, на котором он говорит (ТЪмьже СловЪньску языку учитель есть Павелъ, отъ негоже языка и мы есме Русь: тЪмже и намъ Руси учитель есть Павелъ апостолъ, понеже училъ есть языкъ СловЪнескъ, и поставилъ есть епископа и намЪстника по себЪ Андроника СловЪньску языку А СловЪнескъ языкъ и Рускый одинъ; отъ Варягъ бо прозвашася Русью, а пЪрвЪе бЪша СловЪне; аще и Поляне звахуся, но СловЪньская рЪчь бЪ. Полянами же прозвашася, занеже в полЪ сЪдяху; языкъ СловЪньскый бЪ имъ единЪ (6406). Особый строй, отличающий один язык от других, называется грамотой (И тако разидеся Словенескъ языкъ, тЪмьже и прозвашася Словеньская грамота; Симъ пЪрвЪ положены книга МоравЪ, яже и прозвася грамота Словеньская, яже грамота есть в Руси и в Болгарехъ Дунайскыхъ (6406). Незнание чужого языка приводит к непониманию (Симь же раздаянымъ на учение книжное, и сбысться пророчьство на Руской землЪ, глаголющее: вь оны дни услышать глусии словеса книжная, яснъ будеть языкъ гугнивыхъ (6495) - в норме языкъ гугнивыхъ, то есть чужой язык, непонятен), поэтому необходимо переводить с одного языка на другой (Сима же пришедъшима, начаста съставляти писмена азъбуковная Словеньскы, и преложиста Апостолъ и Еуангелие, и ради быша СловЪнЪ, яко слышаша величья Божия своимъ языкомъ). Языки отличаются друг от друга, однако они равноправны (Коцелъ послаша къ царю Михаилу, глаголюще: «Земля наша крещена, и нЪсть в насъ учитель, иже бы насъ училъ и казалъ, и протолковалъ святыя книгы; не разумЪемъ бо ни ГрЪчьскому языку, ни Латиньскому; оны бо ны инако учать, а друзии инако; тЪмьже не разумЪемъ книжнаго разума, ни силы ихъ; а послете ны учителя, иже могуть ны сказати книжная словеса и разумъ ихъ» (6406), их оценка зависит от того, о чем говорится (НЪции же начаша хулити Словеньскыя книгы, глаголюще яко: «Не достоить ни которому же языку имЪти азбуковъ своихъ, разъвЪ Евреи, и ГрЪкъ, и Латины, по Пилатову писанию, еже на крестЪ Господни написа». Се же услышавъ папежь Римьскый, похули тЪхъ, иже ропьщють на книгы СловЪньскыя, рькя: «Да ся исполнить книжное слово, яко въсхвалять Бога вьси язици; другое же: вси възглаголють языки различными величья Божия, яко же дасть имъ Святый Духъ отвЪщевати; да аще кто хулить Словеньскую грамоту, да будуть отлучени отъ церкве, дондеже исправятся; ти бо суть волци, а не овцЪ, яже достоить отъ плодъ позвати я, и хранитися ихъ. Вы же, чада Божия, послушайте учения и не отринете наказания церковнаго, якоже вы наказалъ Мефедий учитель вашь» (6406).
На практике язык используется в виде слова - речи, обладающей разумом - определенным смыслом, постигаемым собеседником (Велика бо полза бываеть человЪку отъ учения книжнаго; и книгами бо
кажеми и учими, есми пути покаянию, и мудрость бо обрЪтаемь и вздержание отъ словесъ книжныхъ; се бо суть рекы напаяющи вселеную всю, се суть исходяща мудрости (6545). Именно слово-речь должно подвергаться оценке: оно может быть исполненным божественной истины (Амосъ же пророкъ рече: «Слышите слово Господне: «Азъ приемлю на вы плачь» (6494); Рече бо Соломонъ: «ДЪлатель нечестивыхъ далече отъ разума; понеже звахъ вы, и не послушасте, и прострохъ словеса, и не разумЪсте, но отмЪтасте моя съвЪты и моихъ же обличений не внимасте» (6463) или быть лживым (Давыдъ же имъ вЪры лживымъ словесемъ, нача молвити на Василка, глаголя сице: «Кто есть убилъ брата твоего Ярополка? А нынЪ мыслить на тя и на мя, и сложилъся есть с Володимеромъ; да промышляй си о своей головЪ» (6605); Олегъ же усприемъ смыслъ буй и словеса величава, рече сице: «НЪсть лЪпо судити мене епископомъ и черньцемъ, или смердомъ» (6604). Человеческая речь оказывается действенной: слово может управлять действиями других (По пЪрвому слову да умиримся с вами, ГрЪкы (6420); И да запретить князъ словомъ своимъ, и приходящи Руси сде, да не творять бещинья в селЪхъ, ни въ странЪ нашей (6453). В истинном слове содержится предопределение будущего (И аще кому речаше, любо добро, любо зло, сбывашеться старцево слово (6582). Наоборот, лживое слово искажает действительность, нарушает нормы мироустройства (На покаяние придемь, не вьздающе зла на зло, и ни клеветы за клевету, но любовию прилЪпимся ГосподЪ БозЪ нашемъ, постомъ и рыданиемь, слезами омывающе вся прегрЪшения, не словомъ, нарЪчающеся крестьани, а поганьски живуще (6576). Истинное слово содержится в книгах, поэтому крайне важно и полезно книжное учение (Книгамъ бо есть неищетная глубина, сими бо есми в печали утЪшаемы есмы, си суть узда вьздеръжанию. <... > Аще поищеши вь книгахъ мудрости и прилежно, то обрящеши великую ползу души своей; иже и часто кто чтеть книгы, то бесЪдуеть с Богомъ или святыми мужьями; почитая пророчьскыя бесЪды, еуангельская учения и апостольская, и житья святыхъ отець, и вьсприемлеть душа ползу велику (6545).
Отношение к книге является для летописца мерилом, позволяющим оценить того или иного персонажа. В нарративных частях ПВЛ, подводящих итог деятельности героя летописи, положительное отношение к книге восхваляется, попадая в ряд других положительных качеств героя; притом касается это как мирских (И бЪ Ярославъ любя церковныя уставы, и попы любяше повелику, излиха же бЪ любаче черноризьци, и книгамъ прилежа, почитая часто в день и вь нощи; и собра писцЪ многы, и прЪкладаше отъ ГрЪкь на Словеньскый языкъ и писмя, и списаша многы книги, и сниська, имиже поучаються вЪрнии людье, и наслажаються учения божественаго гласа (6545), так и церковных (Бысть же 1оанъ си мужь хитръ книгамъ и ученью, милостивъ убогимъ и вдовицамъ, ласкавъ же всякому, к богату и къ убогу, смиренъ же умомъ и кротокъ, и молчаливъ, рЪчистъ же, книгами святыми утЪшая печальныя, и сяковаго не бысть така преже в Руси, ни по нЪмь не будеть такий (6597)) персонажей.
2. В значениях ряда слов содержится оценка, состоящая в том, что летописец или его герой определяет иллокутивную функцию произносимого высказывания; так, чужое слово может быть определено как наказание, то есть наставление (И се слышавъ ГлЪбъ <... > и нача молитися со слезами, глаголя: «...Кде суть словеса твоя, яже глаголаше ко мнЪ, брате мой любимый? НынЪ уже не услышю тихаго твоего наказания» (6523), мольба (И рече Олегъ к БорисовЪ: «Не ходивЪ противу, не можевЪ стати противу четыремь княземь; но пошливЪ с молбою къ строема своіма» (6586), укор, т.е. оскорбление (И рече Болеславъ: «Аще вы сего укора не жаль, азъ единъ погибну» (6526), проречение, т.е. пророчество (Се сбысться прорЪченье блаженаго отца нашего Федосья, добраго пастуха, іже пасяше словесныя овца нелицемЪрно, с кротостью и с расмотрениемь, блюда ихъ, и бдя за не, и моляся за порученое ему стадо (6599) и др. В способности распознавать чужое коммуникативное намерение и давать ему определение проявляется уровень лингвистической компетенции древнерусского человека, знания которого о структуре коммуникативного события, судя по научным данным, оказываются схожими с представлениями об этом современного человека.
***
Оценочным становится употребление существительных в тех случаях, когда их референтами оказываются объекты, которые - если следовать коммуникативным постулатам? - должны были быть названы иначе. Так, воевода Святополка не должен был называть новгородцев плотниками, а их князя Ярослава - хромцом: эти номинации показались новгородцам оскорбительными, и наутро они перешли Днепр и одолели сторонников Святополка8.
Намеренно неверное употребление слова может указать на то, как говорящий оценивает явление, называемое этим словом при правильном употреблении. Так, мстящая древлянам княгиня Ольга на словах собирается оказать им честь (И заутра Ольга, сЪдящи в теремЪ, посла по гости, и приидоша к нимъ глаголюще: «Зоветь вы Ольга на честь велику» (6453), однако гости ее оказываются обманутыми в своих ожиданиях - их ждет не честь, а смерть: и приникши Олга, и рече имъ: «Добьра ли вы честь»? Они же ркоша: «Пуще ны Игоревы смЪрти». То, что древляне вспомнили о смерти Игоря, указывает на то, что они
8 И воевода нача Святополчь, яздя вьзлЪ бЪрег, укаряти Новгородци, глаголя: «Что приидосте с хромьцемь симь, а вы плотници суще? А приставишь вы хоромъ рубить нашихъ». Се слышавше Новгородця, и рЪша Ярославу яко: «Заутра перевезеться на нихъ; аще кто не пойдеть с нами, то сами потнемъ» (6524).
поняли злую иронию Ольги, поняли ее жестокую языковую игру. Нам же становится понятным, что в норме честь в сознании древнерусского человека оценивается как явление положительное.
На оценочное отношение к явлению может указывать устойчивый контекст употребления слова. Так, слово блуд упоминается только в тех случаях, когда перечисляются неправедные поступки персонажа или сам по себе персонаж оценивается негативно (Владимир'-язычник бЪ несыть блуда (6488); Болгаре вЪры Бохъмичи призывают по смерти съ женами похоть творити блудную, уверяют, что здЪ же достоить блудъ творити всякыи (6494). Всегда положительно оценивается труд (как светских, так и духовных лиц), по мнению говорящих, достойный награды и должный восприниматься как образец поведения (Феодосий наставляет братию такими словами: «...постомъ явишася отци наши акы свЪтила в мирЪ, и сияють и по смерти, показавше труды великыя и вьздьрьжания, яко се и великий Антоний, и Евьфимий, и Сава и прочии отци, ихъже и мы поревнуемь, братье» (6582); братия скорбит о кончине Феодосия, произнося такие слова: «Отче! Моли за ны Господа; вЪмы бо, яко Богъ труда твоего не презрЪ» (6582).
Слово обида называет действие, приводящее к негативным последствиям для того, кого обижают. При этом обижаемыми в летописи оказываются положительно оцениваемые персонажи, а потому подразумевается, что они терпят обиды несправедливые, а действия, способные привести к негативным для этих персонажей последствиям, нужно воспринимать именно как обиды (Рече ему Федосий: «Се отхожю свЪта сего, и се предаю ти манастырь на сблюдение, егда будеть что смятение в немь; се поручаю Стефану игуменьство, не давай его въ обиду» (6582). Поэтому поиск обидчика выглядит оправданным только в том случае, если персонаж мыслится как положительный. Так, несмотря на претензии Давыда Игоревича, который в одних ситуациях утверждает, что его обижают, а в других пытается опровергнуть утверждение, что сам является обидчиком, Владимир с легкостью обличает его. Давыд Игоревич не находит достойного ответа и в скором времени терпит наказание от братьев за то, что он вверг в них нож предательства (Прииде к нимъ Давыдъ Игоревичь, и рече имъ: «Начто мя есте привабили? Осе есмь; кому до мене обида?» И отвЪща к нему Володимеръ: «Ты еси прислалъ к намъ, рЪка: хощю, братье, приити къ вамъ и пожаловати своее обиды; да се еси пришелъ и сЪдиши съ своею братьею на единомъ коврЪ: и чему не жалуеши, до кого ти обида?» И не отвЪща ему ничтоже Давыдъ (6608)).
Оценка может проявляться и в том, как соотносятся называемые предметы. Так, в пророчестве апостола Андрея9 акцент делается на том, что в грядущем городе на горах будут церкви мьногы: это святое место, и величие города измеряется степенью его святости. Неупоминание церквей лишило бы пророчество смысла: зачем апостолу рассказывать о городе, ничем не отличающемся от многих других? В то же время это пророчество привлекает внимание летописца утверждением изначальной святости матери городов русских; если бы этого не было, изречение апостола не было бы включено в текст.
Одним из наиболее интересных случаев оценочного употребления предметных существительных является фрагмент летописи, повествующий об искушении Исакия:
В лЪто 6582. ...и поидоста двЪ уноши к нему прекрасьна, и блистася лице има яко и солнце, и глаголаста к нему: «Исакье! ВЪ есвЪ ангела, а се идеть к тобЪ Христосъ съ ангелы». И вьставъ Исакий видЪ толпу, и лица ихъ паче солнца, и еднъ посредЪ ихъ, и сьяху отъ лица его паче всихъ; и глаголаста ему: «Исакье! То ти Христосъ; падъ поклонися ему». Онь же не разумЪ бЪсовьскаго дЪйства, ни памяти перекреститися; выступя поклонися, акы Христу, бЪсовьскому дЪйству. БЪси же кликнуша и рекоша: «Нашь еси уже, Исакье». И вьведоша и в кЪльицю, и посадиша и, и начаша садитися около его, и бысть полна келья и улица Печерьская. И рече единъ отъ бЪсовъ, глаголемый Христосъ: «Возмите сопЪли, и бубны, и гусли, и ударяйте ать ны Исакье сьпляшеть». Иудариша в сопЪли, и вь гусли, и вь бубни, и начаша имъ играти. И утомивше и, оставиша еле жива сущи, и отъидоша, поругавшеся ему.
В этом отрывке один и тот же референт называется разными именами:
Сначала летописец именует явившихся Исакию прекрасными юношами, которые величают себя ангелами. Конечно, автор знает, что они не ангелы, но ему необходимо передать драматизм ситуации: читатели так же, как и Исакий, оказываются введенными в заблуждение. Характерно, что летописец использует здесь две номинации: первая из них - двЪ уноши прекрасьна - характеризует внешний облик, а вторая - вЪ есвЪ ангела - сущность референта. И получается, что автор не обманывает читателя: сам он назвал тот признак, который действительно был свойственен явившимся к Исакию, а вот ложь вложил в уста негативно оцениваемых персонажей.
Затем Исакий видит толпу, и лица ихъ паче солнца; ему говорят, что один из них Христосъ, и призывают поклониться этому Христу. И в тот момент, когда Исакий совершает ошибку, летописец разоблачает бесовское действо, лишая самозванцев имен, несправедливо присвоенных ими себе (Исакий выступя поклонися, акы Христу, т.е. поклонился не Христу), и наделяя их именем правильным (бЪси же кликнуша и рекоша). Чуть позже автор еще раз разоблачает лже-Христа (единъ отъ бЪсовъ, глаголемый Христосъ), подчеркивая, что его называли Христом. Это уточнение рождает импликатуру: читатель понимает, что беса только называли Христом, но Христом он не являлся.
9 И заутра въставъ, рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: «Видите горы сия? Яко на сихъ горахъ въсияеть благодать Божия, имать и городъ великъ быти, и церкви мьногы имать Богъ въздвигнути». И въшедъ на горы сия, и благослови я, и постави крестъ, и помолився Богу, и слЪзе съ горы сея, а идеже послЪже бысть Киевъ, и поиде по ДнЪпру горЪ.
Таким образом, изменение номинации позволяет автору оценить своих персонажей и привести читателя к выводу: не все, что кажется прекрасным, является таковым на самом деле, и за ангельским обликом может скрываться бес.
Через систему противопоставлений существительных различных лексико-грамматических разрядов, контекстных употреблений имен, вступающих в отношения оппозиции различных наименований одного и того же референта выявляется оценочная позиция летописца, имплицитно представленная в тексте ПВЛ.
Для создателя ПВЛ крайне важен поиск правильного слова, которое точно выразит суть описываемого явления. В этом бережном, образцовом отношении к слову и содержится залог величия этого древнерусского памятника, его непреходящего значения для постижения языка и мира Древней Руси.
