CC BY
82
Е.А. Желонкина
Желонкина Екатерина Алексеевна — адъюнкт кафедры теории и истории государства и права Ростовского юридического института МВД России
Оценка российскими юристами техники и качества законов Российской империи в XIX веке
В России в этот период юридическая наука находилась в начале своего становления. Неоправданно затянулись создание в стране юридических учебных заведений и формирование отечественной профессуры. Профессорами академического университета являлись в основном иностранцы, читавшие курс права в соответствии с постулатами западноевропейской (а если точнее, немецкой) юриспруденции. Так, при проведении кодификационных работ очень скоро обнаружился серьезный недостаток «ученых сил», способных составлять и кодифицировать законы, также решать возникавшие в связи с этим теоретические вопросы. Г.Ф. Шершеневич, анализируя причины неудачной деятельности прежних кодификационных комиссий, отмечал, что для проведения этой деятельности «...не хватало знаний и людей. Утрачены были традиции дьяков московских приказов, но не создалась еще юридическая научная школа. Отсутствие подготовленных юристов русского происхождения — главная причина всех неудач на почве инкорпорации и кодификации»1. Сложившаяся ситуация была следствием отсутствия в России «правильно поставленного юридического образования». В связи с этим М.М. Сперанский совершенно точно заметил: «...в частях простых и мало значащих, требуют с большею точностью совершенства, нежели в науке законодательства, целую жизнь посвящают, чтоб познать историю насекомых или исчислить все роды бабочек, а составление Уложения вверяют у нас первому, кто обнаружит некоторые сведения в указах или покажет некоторые таланты»2. Немногочисленные выпускники юридических факультетов плохо владели приемами юридической техники, испытывали серьезные затруднения с применением теоретических знаний на практике. Любопытное замечание по этому поводу находим в рапорте императору о состоянии и работе Комиссии составления законов, подписанным Новосильцевым и Сперанским (29 декабря 1808 г.), где указывалось: «Правоведение в России доселе по большей части было искусством, приобретаемым навыком и единым упражнением в производстве дел. Теоретическая часть сей науки в учебных наших заведениях еще не укоренилась. Отсюда, трудность соединить в одном лице теорию с практикою»3.
Б.А. Кистяковский высказал тезис, согласно которому «русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне. Автор считал, что это является «результатом нашего застарелого зла — отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа». К таким выводам Б.А. Кистяковский пришел, сопоставляя развитие права и учения о нем в России с состоянием права и правосознания Запада. Для воспринявшего западную традицию права академика Кистяков-ского4 развитие российской правовой системы виделось как усвоение и укоренение в правовой жизни России выработанной западной юриспруденцией доктрины «правового государства», «законопослу-шания», «уважения прав и свобод человека и гражданина» и т. п.
В действительности, Б.А. Кистяковский, раздавая негативные оценки состоянию правосознания российского общества, выразил типичное для большинства отечественных правоведов мнение, что, во-первых, наша правовая система является недостаточно развитой по сравнению с правовыми системами западных государств, во-вторых, магистральный путь ее развития — заимствование зарубежного права, а именно — права западного.
Еще в начале XIX века с предложением к Александру I открыть в России школу законоведения обратился английский юрист, либеральный публицист и философ И. Бентам. В своих письмах к императору он доказывал необходимость создания в стране специализированного учреждения, в котором готовили бы специалистов, способных работать в ведомстве кодификации. Но только М.М. Сперанский предложил в 30-х годах XIX века комплексное решение кадровой проблемы. Благодаря реализа-
1 Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. — Рига, 1 924. — С. 424.
2 Солодкин И.И. Роль М.М. Сперанского в развитии юридического образования в России // Правоведение. — 1962. — № 3. — С. 147.
3 Там же. — С. 148.
4 Юридическое образование Б.А. Кистяковский получил в Дерптском университете, учился в Берлине, Страсбурге, Париже, посещал семинары Винденбальда, Кнаппа, Циглера, Еллинека (См.: Василенко Н.П. Академик Богдан Александрович Кистяковский // Кистяковский Б.А. философия и социология права. — СПб., 1998. — С. 652—658.
Желонкина Е.А. Оценка российскими юристами техники и качества законов...
ции предложенной им программы, за короткий срок отечественные университеты получили группу хорошо подготовленных русских профессоров, а систематизаторы — квалифицированных юристов с хорошим знанием практических приемов упорядочения законодательства, но самое важное — было положено начало системе подготовки ученых-юристов высшей квалификации. Именно им предстояло в дальнейшем обобщать накапливавшийся практический опыт кодификаторов, развивать теоретические подходы к пониманию законодательной техники.
В 1826 году произошло преобразование Уложенной комиссии во II Отделение собственной канцелярии его императорского величества. Этот момент можно считать определенной организационной предпосылкой для развития законодательной техники. Новому органу поручались работы по систематизации законодательства. Работа этого учреждения, в отличие от прежних уложенных комиссий, строилась на постоянной основе, это, безусловно, способствовало использованию единообразных приемов при обработке нормативного материала, накоплению правотворческого опыта и созданию предпосылок для его научного осмысления. Собственная его императорского величества канцелярия, занимала весьма специфическое положение в системе государственных органов России. Поскольку она была «Собственной», то подчинялась непосредственно императору и действовала благодаря исторической школе права, отечественное право окончательно утвердилось в качестве главного объекта исследования. Это был не идеальный объект (в отличие от представителей естественно-правовой концепции), а реальный объект. Однако, собрав и описав огромный эмпирический материал, историки права не смогли предложить метода для его обобщения и систематизации. Это значит, что юридическая наука в России так и не стала на данном этапе своего развития надежной помощницей в деле систематизации отечественного законодательства. Она так и не выработала конкретных научных разработок в области законодательной техники. Но это была необходимая ступень, подготовившая более динамичное их развитие в будущем.
Интересна с этой точки зрения книга Л.А. Цветаева «Начертание теории законов», которая была издана в 1816 году. По мнению Л.А. Цветаева, основным критерием качества закона является его «доброта». Доброта же закона может быть как внутренней, так и внешней. Под внутренней добротой понимается соответствие законов идеалам «чистой нравственности» и «правам естественным», а также религиозным заповедям. Внешняя же доброта «состоит в том, чтоб они были полны и написаны приличным, кратким и ясным штилем, расположены в пристойном и удобном порядке»1. Кроме того, необходимо, «чтоб законы хорошо были разделены на параграфы и перечислены»2.
В 1819 году в Москве издается работа П. Соколова «Систематическое руководство к познанию российского практического законоведения». В 1890 году в Санкт-Петербурге выходит в свет работа
В.В. Богишича «О технических терминах в законодательстве».
Длительное время в России сам характер правотворческой деятельности не способствовал выработке понятия закона. Говорить о законе как об акте правотворчества государственной власти применительно к Российскому государству можно лишь начиная со времен Петра I, хотя и тогда еще сохранилось прежнее наименование такого акта — государев указ. В Московском государстве законами именовались акты греческих царей, а указами назывались акты московских царей, причем законы царей греческих считались актами более высокого порядка.
В начале XVIII века закон начинает приобретать значение как акт высшей юридической силы, но таковым не определяется. Прослеживается тенденция к закреплению законотворческой функции за государственной властью: «Законодательная власть есть право государя издавать законы»3.
Под законом понимали точные установления законодателя, служащие способом объединения и поддержания людей в обществе, и без которых общество разрушилось бы. Такое видение закона существовало еще до начала работ по систематизации существовавших в России законодательных предписаний. Под обычаем же понимались установления «всего вообще народа».
Уже тогда подразумевалось разделение права на публичное и частное в зависимости от того, правоотношения каких субъектов — государства и граждан, либо только граждан оно регламентировало. Соответственно, относящиеся сюда законы составляли общее право, или государственное и особенное. Внутри такого разделения существовала и более мелкая градация различных законов, рассматривая их по их существу и предмету.
В 1810 году по инициативе М.М. Сперанского создается Государственный совет, который становится законосовещательным органом при императоре. Он состоял из высших сановников, назначаемых императором. Государственный Совет не обладал правом законодательной инициативы, не вправе был принимать законодательные акты. На своих заседаниях он мог лишь обсуждать законопроекты.
Большим недостатком законодательства Российской империи была его понятийная, терминологическая нечеткость, что затрудняло правоприменительный процесс, не способствовало укреплению
1 Цветаев Л.А. Начертание теории законов. — М., 1816. — С. 55.
2 Там же. — С. 56—57.
3 Горюшкин З.А. Руководство к познанию российского законоискусства. — М., 1816. — Т. IV. — С. 1432.
Юридическая техника. 2012. № 6
правопорядка, правильному развитию общественного правосознания. Ярким примером явилось «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», утвержденное 14 августа 1881 года. Широкий простор для различных правоприменительных толкований давало такое крайне растяжимое понятие, как «лица, вредные для государственного и общественного спокойствия». Какие-либо объективные признаки этого понятия не назывались.
Особо следует сказать о новом направлении правовой мысли, возникшем еще в начале XIX века и развитом впоследствии — юридическом позитивизме. Это направление сыграло немаловажную роль в формировании построения правовой нормы, которая на этот период сильно страдала казуистикой. Сторонники позитивизма считали, что право и причины его возникновения познать до конца невозможно. Поэтому основная задача правоведов — описание действующего законодательства с целью решения практических задач. Для этого был предложен особый метод — догматический. Сущность этого метода раскрывается в работах С.А. Муромцева, С.В. Пахмана, Г.Ф. Шершеневича и других представителей отечественной юриспруденции. Под догмой они понимали систематическое изложение начал (принципов) действующего права какой-либо страны или какого-либо времени. Задача такого изложения — чисто практическая, она способствует лучшему применению в жизни действующего права. Материалом для догматической обработки является все положительное право. Для того, чтобы истолковать смысл нормы и раскрыть истинный смысл каждой из них, мог пригодиться опыт, накопленный представителями исторической школы права. В этом случае исторический метод приобретал вспомогательное значение, он ограничивался лишь передачей содержания законов и иных источников права. В отличие от него догматический метод подсказывал решение на случай неполноты закона и в случае противоречий, встречающихся в законе. Г.Ф. Шершеневич, имея в виду состояние отечественного законодательства, резонно замечал, что «значение истории права для понимания действующего права, следовательно, как вспомогательного для догматики средства, особенно возрастает там, где положительное право представляет собою совокупность норм, возникших в разные исторические периоды и сохранивших свою силу до последнего времени. Истинный смысл таких норм может быть установлен только по соображению с теми историческими условиями, при которых они возникли»1. В процессе юридического творчества, догматику, наряду с законодателем и судьей, отводилась своя, вполне определенная, сфера деятельности. Так, если законодатель занимается формулированием положений, устанавливающих конкретные права и обязанности субъектов, то догматик вырабатывает правила в дополнение закона, направленные на устранение его противоречий. Таким образом, задача догмы заключалась в придании системе правовых установлений стабильности, что в российских условиях также являлось насущной задачей.
Сторонники догматического метода справедливо полагали, что формулирование юридических принципов способно предотвратить казуистику норм, которой серьезно страдало отечественное законодательство. Профессор С.А. Муромцев категорично утверждал: «Хорошим законом справедливо почитается такой, который наименее казуистичен»2. Далее, догматик, не ограничиваясь описанием и обобщением, задается целью определения юридических понятий. «Юридическое определение, — по словам С.А. Муромцева, — означает сумму всех тех обстоятельств, с совокупностью которых связаны данные юридические последствия, и сумму всех тех последствий, которые связаны с этими обстоятельствами»3. Ученый считал, что задача формулирования определений должна быть возложена не на законодателя, а на науку права.
Юридическая догматика впервые дала реальную возможность осуществить систематическую обработку действующего отечественного права, то есть выразить и сгруппировать юридические категории таким образом, чтобы облегчить их применение на практике. Именно эта связь догматического метода с решением насущных практических задач обусловила его невероятную популярность среди отечественных юристов. С начала 80-х годов и до конца столетия усилиями таких ученых, как Г.Ф. Шершеневич, С.В. Пахман, Е.В. Васьковский, Д.Д. Гримм, Н.И. Палиенко, А. Рождественский и других юридический позитивизм в России стал господствующим направлением в исследовании правовых явлений, в том числе и технических аспектов права.
С утверждением догматического метода в юриспруденции среди исследователей развернулась дискуссия о том, чем собственно является догма права. Влияние западноевропейских ученых в ходе дискуссии в позициях сторон ощущалось довольно сильно. Например, крупнейший правовед Адольф Вах считал, что умению составлять законодательство нельзя научиться, поскольку это дар природы, поэтому предметом законодательной техники является искусство в деле создания права. Эти идеи разделяли также ирландские ученые Белинг и Гутгерц4. Подходы зарубежных коллег разделяли мно-
1 Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. — Казань, 1893. — С. 31.
2 Муромцев С.А. Что такое догма права? — М., 1885. — С. 13.
3 Там же. — С. 19.
4 Подробнее см. об этом: ДембоЛ.И. Проблемы кодификации советского права // Вестник ЛГУ. — 1947. — № 4. — С. 75.
Желонкина Е.А. Оценка российскими юристами техники и качества законов.
гие исследователи из России. Наиболее последовательным сторонником этой точки зрения выступал
С.А. Муромцев, хотя и он был вынужден признать, что без опоры на науку обойтись нельзя.
Отечественные правоведы С.В. Пахман и А.Х. Гольмстен, напротив, признавали за догматической юриспруденцией значение самостоятельной юридической науки, которая сродни естествознанию, ведь она исследует и устанавливает законы. С.В. Пахман1, защищая свои идеи, сближал юридическую догматику с математикой. А.Х. Гольмстен2 шел еще дальше и формулировал некоторые из законов, открываемые догматической юриспруденцией. Очевидно, что на выводах авторов сказывались впечатляющие результаты естественных наук, достигнутые в XIX столетии, и желание использовать их методы при изучении общественных явлений. Такое понимание юридической догматики нуждалось в уточнении, но ценность этого взгляда состояла в том, что он содержал в себе возможность дальнейшего научного познания догмы права.
Дискуссия так и не решила вопроса о месте догматической юриспруденции в системе юридических наук. Этому помешали методологические погрешности и ошибки, допущенные сторонами в ходе споров, но, как верно подметил профессор Б.А. Кистяковский, «...косвенно эта дискуссия расчистила почву для выработки путей и приемов дальнейшего построения научного знания о правовых явлениях»3.
На основе догматического метода отечественные правоведы начали разрабатывать учение о наиболее совершенных способах систематизации законодательства, которое составило в дальнейшем основу учения о законодательной технике. В центре научной дискуссии оказался вопрос о наиболее рациональных способах систематизации отечественного законодательства. В качестве таковых рассматривались инкорпорация и кодификация законодательства. В Российской империи во второй половине XIX века существовала острая потребность в проведении масштабных кодификационных работ. Для их осуществления требовалось принятие политического решения, на которое никак не решалась самодержавная монархия. Это заставляло ученых снова и снова говорить о преимуществах кодификации. Кодификация стала предметом научного анализа, и исследователи смогли избежать слепого преклонения перед данной формой упорядочения законодательного материала. При этом российские ученые невольно стали участниками дискуссии, разгоревшейся в Западной Европе на рубеже XIX—XX веков, относительно возможности дальнейшего совершенствования кодификационной техники. В решение данной задачи внесли свой вклад и отечественные правоведы.
Интересные идеи высказал профессор М.М. Винавер в работе «Кодификация и толкование». Он выступал категорически против призывов создания нормы для каждого отдельного случая, считая, что только из накопления огромного числа конкретных отношений возможно это сделать, причем для этого требуется определенное время. Нужен особый метод применения норм права. Основой такого метода «...должно служить живое ощущение коренных, повторяющихся мотивов человеческой деятельности и существенных элементов человеческого общежития, — то, что можно было бы назвать внутренней логикой юридических институтов. Но если у римских юристов ощущение внутренней логики юридических институтов было основано, скорее, на интуиции, то современному кодификатору на помощь должна прийти наука»4.
Развитие идей М.М. Винавера мы находим у другого отечественного исследователя — А.А. Баш-макова, работы которого в советское время подвергались критике5. По мнению исследователя, любой закон состоит не только из неизменного и устойчивого элемента, он непременно содержит еще элемент преходящий, неустойчивый, временный. Поэтому законодателю необходимо совместить в законе норму нарастающих потребностей с нормой незыблемо укоренившихся устоев жизни, не смешивая последних с безжизненными останками6.
Эти выводы позволили правоведу по-новому охарактеризовать задачи законодательной техники. С точки зрения ученого, они как раз и заключаются в распознании и постижении идей, рождающих право, создающих фундамент общественной жизни. «Удачно поставленная законодательная техника должна обеспечить прочность творения и легкость его территориального распространения»7. Идеи, высказанные А.А. Башмаковым, расширяли понятие законодательной техники. Отныне законодательная техника связывалась не только с вопросами формы права, но и его содержания. Представляется, что новые подходы к пониманию законодательной техники стали возможными, благодаря дальнейшему развитию исследовательской методологии.
1 См: Пахман С.В. О современном движении в науке права. — СПб, 1882. — С. 24—25, 39, 52, 63—64, 67.
2 См.: ГольмстенА.Х. Юридические исследования и статьи. — СПб., 1894. — С. 10, 19.
3 Кистяковский Б.А. философия и социология права / Сост. В.В. Сапова. — СПб., 1999. — С. 387.
4 Винавер М.М. Кодификация и толкование // Вестник права. — 1904. — февраль. — С. 109.
5 См.: Башмаков А.А. Законодательная техника // Ученые записки Пермского университета. — 1970. — № 238. — С. 208.
6 См.: Башмаков А.А. Законодательная техника и народное право // Журнал Министерства юстиции. — 1904. — № 2. — С. 175.
7 Там же. — С. 175
180
Юридическая техника. 2012. М 6
