CC BY
7
ОТРАЖЕНИЕ ЛИНГВОКУЛЬТУРНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ ОТНОШЕНИЯХ СВОЙСТВА В ДИАЛЕКТНОЙ КАРТИНЕ МИРА ЖИТЕЛЕЙ КУБАНИ
О. Г. Борисова, Л. Ю. Костина
Ключевые слова: когнитивная диалектология, диалектная картина мира, лексико-семантическое поле «Некровные родственники», лингво-культурная специфика, кубанские говоры.
Keyword: cognitive dialectology, the dialect world view, Marriage lexicosemantic field, lingua-cultural specificity, Kuban sub-dialects.
DOI 10.14258/filichel(2022)4-05
Кубанские говоры (далее — КГ), будучи частью национального языка и общерусской культуры, в то же время принадлежат пространству оригинальной культуры кубанского казачества, сформировавшейся на базе локальных вариантов южнорусской и украинской этнических культур и во взаимодействии с культурой северокавказских этносов [Бондарь, 2019, с. 41]. Отражая традиционные и современные представления о мире, актуальные для жителей кубанских станиц, КГ аккумулируют и вербально транслируют выработанные поколениями членов диалектного сообщества взгляды на отношения свойства. Разделение на кровных и некровных родственников релевантно и для современных диалектоносителей.
Цель данной статьи — описать лингвокультурные представления об отношениях между некровными родственниками в диалектной картине мира (далее — ДКМ) жителей Кубани. Исследование проводилось с опорой на данные региональных словарей, отражающих лексику и фразеологию КГ (В. И. Андрющенко и др., 2006; В. И. Андрющенко и др., 2009; О. Г. Борисова, 2019; Лексика..., 2019; Русский говор Кубани, 1992), фольклорные сборники (А. Д. Бигдай; П. И. Ткаченко, 2008). В представленных в них материалах раскрывается традиционное для данного диалектного сообщества понимание категории свойства. Привлечение «культуроносных» [Смирнов, 2022, с. 7] записей устной речи диалектоно-сителей13 помогает репрезентировать смысловые приращения понятий, номинированных конституентами лексико-семантического поля «Некровные родственники». Разнообразные по степени информативности
13 Материалы полевых экспедиций 2005-2019 гг.
и временной отнесенности источники делают возможным описать данное поле в синхронии и диахронии, отразив динамику одних его участков и устойчивость других. В работе использованы общенаучные методы (наблюдение, сопоставление, обобщение), традиционные лингвистические методы (этно-этимологический анализ, анализ семантики номинаций, компонентный и смежные с ним дефиниционный и контекстный анализ, полевой метод), а также концептуальный анализ.
Лексико-семантическое поле «Некровные родственники» составляют номинации людей, находящихся в отношениях свойства. В исследовании учтены как словарные значения лексем и фразеологизмов, так и их контекстуальная семантика, реализованная в речи диалектоноси-телей и фольклорных текстах. В данном поле специфически реализуется антропоцентричное по своей сути фундаментальное противопоставление свой — чужой. С одной стороны, конституенты поля воспринимаются как свои. С другой — в силу диалогичности и переходного характера взаимоотношений между своим и чужим происходит взаимопроникновение чужого в свое и своего в чужое, что поддерживается экстралингвистическим фактором — отсутствием кровных уз. Родственники по свойству входят в круг родных, а концепт «родные» представляет собой «важную русскую категорию мысли» [Вежбицкая, с. 142]. В основе восприятия некровных родственников как своих, «родных лежит совершенно особая идея: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник» [Зализняк..., 2002].
Действительно, свойство тесно связано с кровным родством, поскольку образуется вследствие сближения не родственных по крови людей. Стереотипные образы супругов формировались у носителей КГ в соответствии с менталитетом, укладом и трудовым опытом членов диалектного сообщества. Воспринимаемые как два отдельных индивида муж и жена, будучи чужими, объединяются в одной семье, т. е. становятся своими. Недавно поженившихся супругов на Кубани могли называть молодя'тки14. Отсутствие формы ед. ч. подтверждает восприятие поженившейся пары в сознании носителей КГ как единого целого (ср. общенародное молодожены — молодожен). Лингвокультурологиче-ская когнитема «муж и жена — одно целое» отражается в поговорке: Муш и жына' — цэ одно' цэ'лэ. Куды' го'лка, туды' и ны'тка15 (стани-
14 Здесь и далее диалектные слова и фразеологизмы подаются в канонической форме.
15 Здесь и далее высказывания информантов подаются приемом малограмотного письма, принятого во многих диалектных лексикографических источниках. Данный способ подачи языкового материала позволяет передать основные особенности местной огласовки, при этом не затрудняет восприятие текста неспециалистом.
ца Динская). В речи пожилых диалектоносителей встречается существительное дружи'на «супруг или супруга»16. Корень ДРУЖ- демонстрирует, что мужа и жену связывают прежде всего дружба, взаимопонимание, преданность — залог прочного брака. Усиливает концептуальный признак единения отнесенность данного термина родства к общему роду. Муж и жена — сложная конструкция единства, что прослеживается в паремиях: Муж да жена — одна сатана. Чёловик та жинка — одна душа17. В них подчеркивается: муж и жена одинаковы в своих желаниях и стремлениях, причем как в добрых, так и в осуждаемых обществом. Приведем местную ироничную присказку: Черэвы'к, черэвы'к, яка' в тэ'бэ ди'рка! Якы'й саммужынёк, така' в ёго ижы'нка (хутор Братский). Украинизм чёлови'к — диалектное наименование мужа в говорах Кубани, имеющих украинскую языковую основу (далее — КГУЯО). Мужа на Кубани называют также просторечными словами мужи'к и хозя'ин.
Многие паремии о супругах обладают антиномичной природой, проявляющейся в противопоставлении функций мужа и жены, их реакций на поведение друг друга, а также в причинно-следственной связи между их поступками: Казак воюе, а жинка горюе. Муж пье, а жинка горшкы бье. Противопоставление обязанностей казака и казачки отражаются в речи диалектоносителей: Жэ'нщина, ана' жына',мать, на иё плича'х фсёха-зя'йства, а вин, казацу'ра, он вою'е, слу'жыть (г. Славянск-на-Кубани).
В ДКМ жителей Кубани транслируются общенародные взгляды на роль мужчины в семье: прежде всего он ее глава. Главенствующую роль мужа можно объяснить андроцентричностью картины мира русского народа. Согласно православной традиции, во главе идеальной семьи стоит мужчина. Женское доминирующее начало считалось отголоском язычества, против которого церковь вела непримиримую борьбу.
На Кубани традиционно принято после свадьбы забирать жену из дома родителей. Однако в силу обстоятельств (бедность супруга, большое количество братьев и сестер в его семье, большая обеспеченность семьи невесты и т. п.) молодые после женитьбы поселялись у родителей жены. В этом случае о муже говорили: приста'лу(в)зятья'. Отсутствие собственного жилья у мужчины, как правило, вызывало негативную реакцию у окружающих, в силу чего иронической окраской в КГ обладают номинации мужа, живущего в доме жены: при(ы)ма'к, прый-
16 Здесь и далее значения кубанских диалектизмов приводятся из словаря О. Г Борисовой «Опыт словаря кубанских говоров» (Краснодар, 2018).
17 Здесь и далее извлеченные из фольклорных сборников (А. Д. Бигдай; П. И. Ткаченко, 2008) пословицы и поговорки, а также отрывки из народных песен подаются в той же форме, что и в источнике.
ма'к (ср. прыйма'ть «принимать»), чужедо'мник и универбы завчу'-ха, зачу'ха — заведующий чужим хозяйством. Однако перечисленные лексические единицы (далее — ЛЕ) употребляются и как нейтральные, в чем видится влияние современных нравов на институт семьи. Ср.: Иногда' быва'ло и так, шомуш пириходи'л кжыне' какчужыдо'мник(хутор Братский). А цэй прыма'к начина'е, а я кажу': «Заткны'сь! Я сама' ха-зя'йка» (станица Брюховецкая). Тю, да ви'нжэ прыйма'к: свое'йха'ты нэма' (станица Динская). Жына'умирла', вот. Там прада'л дом, а сюда', да ба'бушки, прышо'л в прымаки'.Жыву' завчу'хаю. А чётако'й завчу'-ха? За чужы 'м хазя 'йствам (станица Кубанская). Е 'сли у жэныха' не 'где жыть, то вин остае'ццяу нэви'сты, ёго' «прымако'м» называ'лы (станица Марьянская). Тётку На'тьку лю'ди так писо'чили, шо сын пашо'л в примаки' (г. Усть-Лабинск). Следует отметить, что в речи современных жителей Кубани существительные прыйма'к и чёлови'к используются в значении «сожитель». См., напр.: Бона' (внучка) тэпэ'рь жывэ' на кварти'ри с чилаве'кам. Ото' так. Я нэ пыта'ю, оно' мэнэ' нэ ну'жно (станица Дядьковская). А тоди' ото' я прыня'ла соби' прый-мака', то'жы называ'ицця нэзако'нный муш. Зако'нный муш як сва'йба, роспыса'вся по зако'ну (станица Новониколаевская). Иронический оттенок в КГ имеет диалектная фразеологическая единица (далее — ДФЕ) приблу'дный байда'к «сожитель, живущий в доме женщины».
Частотны рассказы о неблаговидном поведении мужа и его вредных привычках. По мироощущению сельской женщины главная беда семьи — пьянство ее главы. Приведем показательное высказывание: Ско'лько мужыко'в в стани'цэ ро'том заболе'ло (ро'том заболе'ть «пьянствовать»), а в се'мьях одно' го'ре (станица Крыловская).
По рассказам информантов, муж часто бил жену. В патриархальных воззрениях на семью такое поведение принималось как должное. Эта мысль подтверждается в кубанских паремиях, отражающих андроцен-трический взгляд на мир: Казак жинку бье, укоряе, ругае не туди, колы вона вынувата, а колы у ёго на цэ врэмя е. Любы жинку як душу, а тря-сы як грушу. Согласно гиноцентрическому миропониманию, хороший муж — тот, который не бьет. См. контекст: Харо'шый був (о муже):у го'-лаву ни загляда'л (в го'лову загляда'ть «таскать за волосы»), усю'жызнь пражы'ли дру'жна (хутор Братский). В наших материалах зарегистрированы многочисленные жалобы жен на побои мужей: Чёлови'ку мо-ёму нычёго напро'тив ны скажы', кы'даицця, як скажэ'нный (станица Азовская). Мужы'кмий ох ы бу'сорный був. Бив мэ'нэ и гуля'в по-чёрному (станица Батуринская). Мужы'к быв тако'й, шо протяга'лру'кы. А в ху'тори так: е'сли дырэ'сся — сканда'л, лю'ды всэ зна'ют (хутор
Красный). См. также строфу из казачьей песни «Ой, там за яром брала дивка льон»: Ой, отдала мэнэ матуся моя, За кого я нэ хотила. Шу-мыть-гудэ дротяна нагайка Биля мого билого тила. Причиной рукоприкладства могла быть ревность, часто необоснованная. Между тем многие мужья нередко сами изменяли женам: Вин гуля'л як пёс, по вси'м двора'м хвосто'м виля'л (станица Бриньковская). Ёму нычёго ны ну'ж-но: ны жы'нка, ны ди'ты! Ла'зэ скризь! Блудвэ'й прокля'тый (станица Гривенская).
Опираясь на кубанскую паремиологию и рассказы информантов, в которых муж «пил, бил, гулял», можно констатировать наличие у понятия муж отрицательных концептуальных признаков, представляющих собой своеобразное триединство «пьянство — рукоприкладство — неверность».
Концептуально важной для характеристики понятия «муж» в сознании сельских жителей является семантическая оппозиция «трудолюбие — лень». На селе прожить без мужчины тяжело. Важнейшим качеством хорошего мужа в ДКМ является умение работать: Муш был кам-байнёр. Рабо'тать — душа' дало'й! (станица Архангельская). Муш был двухжы'льный, выно'сливый (станица Родниковская). Напротив, лень и бесхозяйственность закономерно вызывают неприятие: Муш был ля-ни 'вый казача 'ка (станица Архангельская). А муш е 'йный — межыдво 'рка: нилю'битьрабо'тать, зна'чить (станица Кирпильская).
Обладая юмором и самоиронией, казачки подмечали недостатки мужа и относились к нему снисходительно (Брак бачу и сама, шо чёло-вик без ума, а куды ёго динешь. Нема чёловика — купыла бы, а е — продала бы). Народная мудрость представляет жизнь без мужа как антинорму для женщины [Сокур, Адзинова, 2018, с. 113]. См. также песенный фольклор: Ой, нэ лай ты його, моя матинко, Та пьяныцю мого. Еу мэнэ диточ-кы дрибнэньки. Бо якумрэ гиркый пьяныця, Горэ будэ бэз його («Розцви-талася червона калына»). Потеря мужа, даже горького пьяницы, для женщины большое горе.
Иметь хорошего мужа чрезвычайно важно: Дивча'та, диржы'ти-ся за харо'шыва му'жа как рипя'х за кожу'х (станица Бриньковская). Однако каким бы хорошим муж ни был, для кубанской казачки дети важнее, они воспринимаются в народном сознании как когнитивная доминанта бытия: Я вам, дивча'та, так скажу': чёлови'к нэ на ви'к, а ди'ты до гро'ба. Ди'ты — цэ для жэ'нщины са'мэ гла'внэ (станица Старомышастовская).
Таким образом, при характеристике мужа указываются его реальные качества, он не наделяется какими-либо воображаемыми недостатками, что, как правило, фиксируется при оценке чужих. Такое представление
о муже в кубанском фольклоре и в речи носителей диалектов демонстрирует его принадлежность к кругу своих.
Диалектным наименованием жены в КГ является существительное жи'нка: нейтральное в КГУЯО и шутливо-ироническое в кубанских говорах с южнорусской языковой основой (далее — КГЮЯО). Слово жи'нка — гипероним для гипонимов бобы'лка «бездетная замужняя женщина», бро'шенка «женщина, оставленная мужем», вдо'вка «вдова», мо-лода'йка, молоды'ця «молодая замужняя женщина, еще не родившая», молоду'ха «молодая замужняя женщина». Гиперо-гипонимическая парадигма содержит культурно релевантную концептуальную информацию, важность которой обусловила необходимость категоризации понятия «жена» посредством следующих концептообразующих признаков: наличие — отсутствие детей, родившая — еще не рожавшая женщина, наличие — отсутствие мужа, живущая с мужем — оставленная мужем.
Выбору супруги придавалось большое значение, поскольку предполагалось, что с ней нужно прожить всю жизнь: Жинка нэ рукавыця — минять нэ годыцця. К будущей жене предъявлялось много требований: растить детей, ухаживать за скотиной, работать по дому, в огороде, сте [э] пу', что находит отражение в паремиях: Ни сматри' на де'вку, шо да цэ'ркви идэ', а сматри', шо да са'жа (станица Некрасовская). Бу'мна жона', як е бо'чка пшона', а як пшыно' у вузли', так и ум у гузни' (станица Старонижестеблиевская). См. также другие мудрые советы: Добру жинку взять — горя не знать. Выбирай дружину, шоб была работяща. Важное качество жены — крепкое здоровье: Чёлови'ку жы'нка ну'жна здоро'ва, а бра'ту систра' бага'та (станица Елизаветинская). Красота не была значимым критерием при выборе жены: З красивого лыця воды нэ пыть, а з жинкою викжить. Не случайно Жинку выбирають нэ глаза-мы, аушамы, т. е. больше ценились покладистость, кроткий нрав: А вам, хло'пцы, када' жэ'нытысь, шоп жы'нка хоро'ша була', шо'бы зря ны ла'ялась (станица Старомышастовская). Неоднозначно отношение к возрасту супругов. С одной стороны, среди казаков были распространены браки, в которых муж значительно старше жены (Казак на кони, а див-ка в пэлэни). С другой — большая разница в возрасте не приветствовалась: Бида, у кого жинка молода.
В традиционной кубанской семье казачка должна была подчиняться и угождать мужу: Прожыла'я, дивча'та,усю' жызнь пид ногтём (станица Старотитаровская). См. также: Боля и хорошу жынку портэ. Приведем рассказы о порядках в казачьих семьях, содержащие стереотипизи-рованные микросценарии поведения женщины: Када' каза'к подъйиж-жа'е,жына' должна' воро'таму'жу открыва'ть. — А если она не заме-
тила, что он уже подъехал? — А хай выгляда' (станица Дядьковская). Ка-за'чка му'жа пачи'тывала. Муш падъежжа'ить — ана' схва'тываиц-ца, аткрыва'ить варата' (станица Попутная). Чёлови'к до ха'ты вы-рта'ецця — на сти'лгото'втэ (станица Азовская). Жена должна проявлять уважение к мужу, оставаясь в его тени. См. показательный контекст: По'мню, какради'тилиразгава'ривали: «Шли таки'и, и ана' прёцца па-пэ'рэди, а он вза'ди». Ну как-та ни при'нята так бы'ла. Каза'к,мущи'-на до'лжын итти' папэ'рэди (станица Пластуновская).
Между тем казачка могла и постоять за себя, о чем свидетельствуют многочисленные воспоминания: Жына' ви'дить: муш идёть и де'р-жыть за та'лию сасе'тку. Ана' как папёрла на ниго': «Ах ты на'воль, варахо'ба!» (хутор Братский). А оды'н рас му'жа побы'лы дрючко'м (станица Бриньковская). Дет у на'с был, гавари'л ба'бе: «Щас ска'лки-ка-ча'лки палучу'!» Ба'баруга'ицца, вот гавари'т: «Кача'лку щас вазьму', те'ста какраската'ю тибе'!» (станица Тверская). О женщине с крутым нравом говорили, что она мужа подтопта'ла под каблу'к.
Большинство контекстов отражают негативные стороны семейно-брачных отношений, что можно объяснить пессимизмом носителей ДКМ, заключающимся в актуализации отрицательных моментов действительности [Радченко, Закуткина, 2004, с. 25, 42]. Между тем зафиксированы рассказы и о счастливой семейной жизни: Сму'жым пражы-ла' два'ццать пять лет — как лёду. — Это как? — Харашо' (станица Тверская). Вотужэ' шыися'т ади'н гот вме'сти. Бизру'ганки ни бы-ва'ит, но бы'стра астыва'им,ми'римся (станица Успенская). Наиболее наглядно гармоничные отношения супругов отражаются в зооморфных сравнениях: Мы никагда' ниразлуча'лысь ф свае'й жы'зни. Мы какле'-бэди жылы'! Ф хати лёх — сумно' так, нэдо'бро, нэую'тно — нема'е жыны', хатя' ана'у мэ'нэ нарука'хумирла'. Вро'диужэ' и ажыда'л... И фсёравно' стра'шно, и фсёравно' жду я, и фсёравно' жду йиё, во'-симь лет ужэ' жду (станица Натухаевская). Этноспецифично использование уменьшительно-ласкательных диалектных наименований супругов: Я на ёго ни каза'ла (ёго звать Ко'ля, мэ'нэ — Ве'ра). Вин на мэ'нэ Ви'ра нэ каза'л, я на ёго Ко'ля ни каза'ла. А чёлове'чик — жи'ночка, чё-лове'чик — жи'ночка (станица Ахтанизовская). Счастливо живущих супругов старались приглашать сватами на свадьбу как залог благополучия зарождающейся семьи: Я сму'жамхарашо' жыла', паэ'таму миня' ча'ста прыглаша'ли свашкава'ть (станица Линейная).
Рациональное осмысление жизненного опыта диалектной личностью приводит к осознанию того, что брак предопределен свыше, поэтому должен сохраняться независимо от того, счастливый он или нет: З Бо'-
гом ны бы'цця, як жи'нка ны лю'бэ (станица Марьянская). По рассказам информантов, разводы случались и раньше, однако они были редки и вызывали осуждение: Бот ски'кэ я зна'ю, ныхто' ныразво'дывся. Понажыва'ють дэтэ'й и жыву'ть (хутор Ананьевский). Тут папро'-буй, развиди'сь ж жы'нкай, иму' в па'ртии как даду'т чих-пых, а си-ча'с ви'дите, кака'я бизабра'зия (станица Владимировская). Разведенным (разводны'м,разводя'щим) не просто было снова обрести семью: Ана' была'развадя'ща и бо'льшы ни выхо'дила (хутор Саньков). Е'сли кака'я застаре'лая де'вушка пайдёть за'муш за вдавца' и'ли заразва-дя'щива, то сва'дьбаабы'чнани о'чинь бага'тая (станица Ярославская).
Неодобрительная оценка современного отношения к замужеству находит отражение в следующих контекстах: Бот сматрю' па тиливи'за-ру «Дава'й пажэ'нимся». Ду'маю: о! каки'и, жи'рнаи! Ей вон ни нра'-вицца.Гля'ниш: тако'ймущи'на!Зараба'туить,машы'ну име'ит,свой дом. А ана' кавы'рзуить, ка'бы ей вирталёты.Ду'маю: о! каки'и, жи'рнаи! А мы... (станица Бесстрашная). Я до то'го пла'кала, як за'миж, вы-хо'дыла, а сча'с як иду'ть за'миж, так ыржу'ть як кобы'лы (станица Новоберезанская).
Сложность и неоднозначность супружеских отношений раскрываются в многообразных житейских ситуациях, которые супруги переживают. Если муж и жена становятся своими, поскольку дают начало родству по крови, то принадлежность других некровных родственников к разным родам обусловливает их оценку друг друга не как своих, а как чужих. Фундаментальная семантическая оппозиция свой — чужой в лексико-семантическом поле «Некровные родственники» наиболее ярко выражается в отношениях свекрови / свекра и невестки, а также тещи / тестя и зятя.
Особенно показательна оппозиция свекровь / свекор и невестка. Невестка для родственников мужа «невесть что», «неизвестная», «незнакомая» (Н. М. Шанский и др., 1971, с. 287), поэтому оценивается негативно. Общенародное слова невестка в КГУЯО имеет характерную огласовку не[э/ы]ви'стка, в КГЮЯО зарегистрирован структурный вариант не-вещо'нка. В КГ функционируют также существительное сноха' и его ак-центно-словообразовательный вариант сношу'ха. Этимологическая версия, возводящая существительное сноха' к сыно'хе, буквально — «жена сына» (Н. М. Шанский и др., 1971, с. 419), позволяет рассматривать сноху как принадлежащую миру своих. Таким образом, в номинациях жены сына с корнями НЕВЕ (И) СТ- и СНОХ- заложено отношение к женщине со стороны родственников мужа и как к чужой, и как к своей. Семантика слов сноха' и неве'сткапретерпела изменения: снохой раньше называл
жену сына только его отец, затем оба родителя, а невесткой — родители мужа и все остальные родственники. Процесс семантического развития ЛЕ сноха' и неве'стка отражается в толковых словарях русского языка (Толковый словарь русского языка; Словарь современного русского литературного языка, VII, с. 736; XIII, с. 1512; Словарь русского языка, II, с. 426; IV, с. 167; Большой толковый словарь русского языка, 1998). Устаревшими являются лексемы молода'йка «младшая невестка» и ятро'в-ка «невестка, жена брата мужа», находящиеся со словами неве'(и')стка / невещо'нка в родо-видовых отношениях (как гипонимы и гиперонимы). Семантическое размежевание этих ЛЕ вызвано тем, что раньше семьи были большими и в них могло быть несколько невесток.
Психологическое отторжение невестки от семьи прослеживается в бытующей на Кубани паремии: Невистка — чужа кистка. Приведем ее с объяснением информанта: Нэви'стка — чужа' ки'стка.Цэзна'чит, шо чужа' дыты'на, чужо'й ко'сти дыты'на, нэ твоя', всэ равно' бу'-дэ нэ родня' (станица Старотитаровская). Высказанную мысль подтверждает фрагмент беседы, записанной в станице Зассовской: Мы са сви-кру'хай дру'жна жы'ли. А ана' да до'чки пашла' жыть и ниужыла'сь с радно'й до'чкай. Я ей гаварю': «Ма, ну чё Вы ухо'дити?» А ана': «Зна'-иш, Зи'на, ты всё равно' мне чужа'я чужына', а э'та ш до'чка радна'я».
Стереотипное отношение к невестке как к причине всех бед выражается и в следующих диалогизированных паремиях: — Хтось усра'всь? — Ныви'стка. — А дэ вона'? — Та ви'вци пасэ', а виттиля' ви'тэр нысэ' (станица Старотитаровская) / — Хтось набзди'в? — Нэви'стка. — Так вона ж корову пасэ'. — Так видти'ль жэ ви'тэр нэсэ'! (ср. функционирование этих сценариев ритуального отталкивания невестки от рода в украинской паремике [Марфина, 2018, с. 285]). Многочисленны контексты, указывающие на лень, бесхозяйственность, неаккуратность, плохой характер невестки: Ана' (невестка) пло'ха за дитя'ми смо'трит: ани'у ниё ве'чна зацу'цканныи (поселок Пашковский). Внукжыны'всь, взяв таку' зачуха'нку (поселок Пашковский). — Невестка ваша хорошая хозяйка? — Яка' там харо'ша! Засэ'ря, за'сранка! (станица Старотитаровская). Нэви'стка попа'лась с кандибо'биром — мы до йи'х и ны хо'-дым (станица Старотитаровская). В семье мужа невестка ассоциируется со злом. Показательно, что в КГ функционирует фразеологизм неве'ст-ке на отме'стки «назло» (ср. фразеологизм невестке в отместку (сделать что-либо) «отплатить за обиду обидой» (Большой академический словарь, т. 7, с. 736). Пресуппозициональный пласт ДФЕ демонстрирует, что невестка совершила или может совершить нечто такое, за что заслуживает отместки.
Недоброжелательное отношение к невестке проявляется в желании нагружать ее работой: Було' такэ'ра'ньшэ: ныви'стку во'зьмуть, она' ра'но встае' и борщ ва'рэ и свыкру'хы нэсэ' куштува'ть (станица Но-вотитаровская). Идэ'ш за'миж — знай, шо трэ'ба пи'знолягты',ра'но вста'ты. А щас... (станица Сергиевская). Зафиксированы контексты, свидетельствующие о доброжелательном отношении к невестке: Пришла' даму'жажыть.Миня' тамхарашо' при'няли.Ани'миня' паджа'-ливали: я ш ху'динькая была',ру'чки то'нинькии, жы'лочки наскро'сь святи'лись, жале'ли (село Кулешовка).
В традиционном представлении носителей КГ к положительным качествам жены сына относятся ее хозяйственность, аккуратность, трудолюбие, забота о детях: Ниве'стка папа'лась чисто'ха, грех жа'лавац-ца (станица Зассовская). Ниве'стка харо'шая. Б до'ми чи'ста всё, харашо'. Даде'льница! (станица Константиновская). Б мэ'нэ нэви'стка така' сэмиди'лыха: и жа'рэ, и па'рэ, и за дыты'ной ды'выцця (станица Новокорсунская). Паремия Нэ в тим дило, скилькэ нэвистка йисть, а в тим дило, куды крохы со стола згортае представляет собой своеобразный тест, по которому определяли плохую или хорошую хозяйку: если невестка съедает оставшиеся на столе после еды крошки или относит их скотине — значит, хорошая хозяйка, а если сметает их на пол — значит, плохая. Вопреки стереотипному представлению о второстепенно-сти внешних данных невестки, часто ее красота становилась предметом гордости семьи мужа: Ниве'стка — краса'вица, краснащёкая,уве'жли-вая, краси'вая (станица Кубанская). Им гаваря'ть, ну смию'цца: «Бзя'-ли ниве'сту: ни пад мишо'к, ни пад гаршо'к!» А ани' вро'ди защища'-ють: «Нам ни мишки' наси'ть, нам ли'ж бы двор краси'ть!» (станица Родниковская).
Концепт «невестка» наиболее ярко объективируется в семантической оппозиции невестка — свекровь. Слово свекро'вь, согласно народной этимологии, ассоциируется со словосочетанием своя кровь, этим обозначено принятие жены в семью мужа через кровь — рождение детей. Носители КГ наряду с общенародным словом свекро'вь активно используют его нейтральные структурные диалектные варианты: све-кру'ха, свекро'вка, свекро'вья, свекруся, свекру'шка, свёкра, экспрес-сив свеку'рва (ку'рвой в русских говорах называют «сплетницу, плутовку, хитрого, лицемерного человека» [Словарь русских народных говоров, т. 16, с. 113]).
Свекровь проявляет свое отношение к невестке, опираясь как на «стереотипные представления, так и на сформированные на основе непосредственного опыта» [Новоселова, Храмцова, 2012, с. 199]. См. послови-
цу: У хорошей свекрухи сноха без шлычки и во двор не выйдет, где шлы'ч-ка «головной убор замужних казачек, надеваемый на пучок волос». В па-ремийном тексте раскрывается важная роль свекрови — следить за тем, чтобы поведение и внешний вид снохи соответствовали принятым в казачьем сообществе нормам.
В традиционной казачьей семье свекровь стремилась подчинить невестку своей воле. Приведем высказывание информанта о прошлой жизни: Цэ ж як жылы': свикру'хы булы', а ниве'стки паткаря'лыся (станица Новотитаровская). Невестки должны были угождать матери мужа: Рас свикро'вьи дагади'ш, бу'дишхаро'шая (станица Архангельская). Опя'ть жэ свэкру'хы ныугоды'ш: то чэ'тверть ны поба'ныш... (станица Калужская). Ма'чихи на'да було' годы'ть, за'миж вы'шла — свэкру'хы на'да годы'ть (станица Старотитаровская). Эта мысль отражается в песенном фольклоре: Ой, свэкруси годы (угождай) — сорочку пэры (стирай), Ой, свэ-круси годы — головку чеши («Ты ходыла Марусэнька по крутий гори»). Подчиненное, почти бесправное положение невестки демонстрируют фрагменты рассказов информантов: В кино' итты', ста'ну просы'ть. А вона' (свекровь): «Ны'чёгоразно'сыть гро'щи» (станица Копанская). Дитэ'й сажа'лы за кру'глый стил — сы'рно. И тут, за сы'рном, ми'сто ныви'сткы. Сажа'ють, е'сли шо доста'нэцця йии'. А то, мо'жэ, и ны-чёго нэ доста'нэцця (г. Славянск-на-Кубани).
Многие носители КГ отмечают существенные изменения в отношениях свекрови и невестки: Ны'нчи сно'хи ни дю'жы слу'хають, чуть шо ни та'к — сра'зу свикро'вки куде'лю сыгра'ють (станица Новола-бинская). Цэ щас, от сматрю': маи' ди'ты таки' цыка'ви, ска'жыш, шо ты... А ра'ньшы, ба'чиш, сказа'ла свэкру'ха... (село Перворечен-ское). Отра'ньшэ було': ди'вчина выхо'дэ за'миж, она' потчиня'лась свэкру'хи. А сича'с иро'дной ма'тэри нэ хо'че потчиня'цця (станица Пластуновская.).
Напряженные отношения между свекровью и невесткой «обусловлены разнородными факторами, в том числе и фактором использования языка» [Байкулова, 2014, с. 40]. В основном недовольство друг другом свекровь и невестка выражают в словесной перепалке. Этот сценарий поведения воплощен в паремийном тексте-максиме: Ночна(я) кукушка / зозуля дневну(ю) перекукует. Данная пословица, в которой свекровь и невестка представлены в образе кукушки / зозу'ли, выражает существующую в народном сознании мысль о большем влиянии жены на мужчину, чем его матери. Свекровь убеждена в том, что сын находится под влиянием жены, и это вызывает у нее неприятие: Нэви'стка сы'-на захамута'ла (хут. Саньков). Ве'рка (невестка) Ви'тьку захамута'-
ла, он типе'рь биз ниё ша'гу ни сту'пит. Как ана' ска'жыт, так ы бу'-дит (г. Усть-Лабинск).
Негативная маркированность концептуальной корреляции «свекровь — невестка» подтверждается и стремлением свекрови настраивать сына против жены: Свикру'хаёго' пря'мо е'доме'ла, щёви'нминя' взяв з ма'лой дыты'ной (станица Бородинская). Я слы'шала, как начи-на'ют други'е свикро'ви сы'ну начи'тывать, што ана' ни так зде'ла-ла и'ли ни паслу'шала (станица Платнировская). Информанты описывают случаи, когда свекровь прибегала даже к черной магии: Моя' до'-чичка вы'шла за'муш, а мать йиго' ей поде'лала. Она' мо'жэ причаро-ва'ть, мо'жэ и на сме'рть. Як она', моя' до'чичка, пожыла' з ным пол-го'да и начала' горе'ть: со'хла-со'хла бе'днэнька. А мнэ сра'зу каза'ли: «Ей поде'лано, ей поде'лано» (хутор Незаймановский). Я бале'ла си'ль-на, и все гаваря'т, шо ана', свикру'ха, мне зде'лала (станица Родников-ская). Микросценарий поведения свекрови, советующей сыну жестоко обращаться с женой, проигрывается и в песенном фольклоре: Маты сына науча: «Ой, ты сыночку мий, Ой, ты сыночку мий, ты дэтына моя. Чом ты жинку нэ бьеш, чом ийий нэ лаеш («В мэнэ батэнько свит»); Пиды, сыну, на ярмарок пишкы, та купы, сыну, дротяну нагайку. Купы, сыну, дротяну нагайку, Та й бый жинку с вечор и до ранку («Ой, на гори васылэчкы сходять»).
Изменения в укладе современной семьи, когда усиливается влияние женщины, привели к тому, что широко бытующая в КГ паремия Лучше у сына пид столом, чем у зятя за столом претерпела следующие трансформации: Лучше у зятя пид столом, чем у сына за столом; Лучше у зятя пид столом, чем у нэвисткы за столом. Приведенные паремии демонстрируют психологическое отторжение свекрови от невестки. См. также высказывание информанта: Я ей сказа'ла: «Куды' ты пайде'ш? К ниве'сткам?Хвасты' паднаси'ть („угодничать")?» (станица Новолокинская).
Между тем их взаимоотношения могли складываться по-разному. Одни информанты отзываются о свекрови негативно, вспоминают ее тяжелый характер, несправедливые обиды и упреки, другие говорят о матери мужа с благодарностью (она помогала по хозяйству, нянчила детей, даже защищала невестку от побоев мужа — своего сына). Ср. высказывания диалектоносителей: Ну свикро'вья, ана' нимно'ш-ка з душко'м была' (станица Архангельская). Свикру'ха така' лю'-та ба'ба була' (станица Бородинская). Свикро'вья была' дю'жэ скупа' и ни люби'ла миня' (село Новопавловка). — Свикро'вь харо'шая была', нируга'тильная. Я никагда' на ниё ни абижа'лась. Памага'ла
(станица Воздвиженская). Свыкро'вья харо'шая была'. Он миня' рас хате'л паби'ть, а свыкро'вья защити'ла: «Ты е'слиру'ку пратя'ниш, я тибе' иё атабью'» (станица Михайловская). Спаси'ба ей (свекрови) заусё, што ана' дите'ймаи'х вы'глядела (станица Передовая). Часто после смерти сына свекровь оставалась жить с невесткой, которая досматривала ее: Мушу'мир,я оста'лась са свикро'вьей. Ясвикро'вью никуда' ат сибя' ни аткида'ла, вот у э'тай ха'ти мы с ней жы'ли (станица Архангельская). Использование информантом возвратного местоимения в выражении от себя' не откида'ть по отношению к свекрови свидетельствует, что она в сознании невестки находится в ближайшем родственном окружении.
Двойственное отношение невестки к свекрови отражается и в фольклорных произведениях. Так, в песнях кубанских казаков «Ой, пиду я до гаю», «Ой, у поли риченька» с одинаковым двустишием «Збудуй / здобудь (мылый) хату з лободы, а в чужую нэ воды. Бо чужая такая, як свэкрухалыхая» слово свекру'ха имеет отрицательный эпитет лыха'(я). Приведенные песенные строчки в редуцированном виде зафиксированы в речи информантов: Ой, дивча'та: чужа'ха'та така',яксвыкру'ха лыха' (станица Елизаветинская). На доброжелательное отношение к матери супруга настраивает обрядовая лирическая песня «Суботонька, нэ-дэлинька, як одын дэнь»: Ой назаву я «свэкрушенька, та й нэ гожэ», /Ой назавау я «матинькой», мылый гожий. В станице Зассовской у слова све-кро'вь зафиксирован синоним ма'тушка. При этом на Кубани во многих семьях до сих пор принято называть мать мужа мамой, а отца — папой, отцом, батенькой, что восходит к древнему обычаю приравнивать свойственное родство к кровному, воспринимать чужое как своё. Двоякое отношение к свекрови характерно для русской лингвокультуры [ср. Пономарева, 2015, с. 187].
Двойственностью характеризуются и отношения невестки со свекром. С одной стороны, отец мужа мог быть для молодой хозяйки заступником: Ба'тинька жале'л миня', как ате'ц (станица Некрасовская). С другой — зафиксированы воспоминания, в которых рассказывается о его излишней строгости, даже грубости: Простоволо'су ри'т-ко поба'чиш. Цэ ти'льки хто там до'ма, би'ля пе'чки, якжа'рко воно' ш. Тай ще' сви'кор нагарчи'ть: «Шо па'тлироспусты'ла!» (станица Старомышастовская).
В КГУЯО лексема свёкр имеет специфичную огласовку [свэкр], [св'и'кор]. В проанализированных материалах рассказы о свекре немногочисленны. Это обусловлено объективными причинами: невестка не так часто взаимодействовала со свекром, поскольку он не участ-
вовал в женских хозяйственных делах. Отсюда бытующее на Кубани УС як свекр пелюшкы' стира'ть / прать «о чём-л. маловероятном, невозможном»: — Бот ищё гаваря'т: як свэкр пылюшкы' стира'ть. — Это долго? — Та эта вапще' нивазмо'жна прицта'вить. Э'тава ни мо'жыт быть, штоп свёкар, и он стира'л пылюшки'. Э'талуна'ле'хчиупадёт, не'жыли тако'е праизайдёт (станица Натухаевская). Не приветствовал свекр и стремление сына помочь жене: Я пылёнкы постира'ла. Муш го-вори'т: «Дава'й, я пиду' пове'шаю!» А оте'ц и говоры'т: «Пытро', шо ты за коза'к, шо ты пылюшкы' ви'шаиш?!» И прыцтавля'иш, мы и ны жы'лы, та'к ы розийшлы'сь. Ота'к пылюшкы'. (станица Марьянская).
Свекра и свекровь в КГ называют све'[э/е]кры (ср. батьки'(ы'), отцы' «отец и мать», деды' «дед и бабушка»), при этом для родителей жены в КГ общее наименование отсутствует.
Лексемы тесть и тёща образуют универсальную семантическую оппозицию со словом зять. Поскольку в старину принято было молодым жить в доме мужа, отношения зятя с тестем и тещей, как правило, отличались неконфликностью. К родителям жены приезжали только погостить, в силу чего в народном сознании о них сложилось мнение как о гостеприимных хозяевах: У хорошэй тёщи зять нэ будэ тощий. В дореволюционном словарике Л. К. Розенберга зарегистрирована ДФЕ увидеть тёщу «напиться до тошноты» (Л. К. Розенберг, 1908, с. 37). Вероятно, в ее основу положена прототипическая ситуация обильного и долгого застолья зятя у тещи в доме. В КГ бытует также идиорефлекс не у (в) тёщи в (у) гостя'х, используемый в случаях, когда человек попадает в некомфортную для него ситуацию.
Теща часто воспринимается зятем как вторая мать, для которой муж дочери — любимый сын. Она переживает за него, жалеет его, ценит: Зять бале'ить, тако'й заблёклый стал (станица Некрасовская). Зять у мене' тако'й ба'сливый, тако'й жа'ласливый (станица Новолабин-ская). Зять в благодарность помогает по хозяйству, проявляет заботу: Дочки'н муш (зять) помо'х стро'ицца (хутор Ананьевский). А тэпэ'р ужэ' до смэ'рти дожыва'ю, жду смэ'рти. Зять ка'жэ: «Оддыха'й тэ-пэ 'р» (станица Стародеревянковская). Отсюда желание многих женщин, имеющих и сына, и дочь, доживать в старости в доме зятя: Лучше у зятя под столом, чем у сына за столом.
Между тем зарегистрированы высказывания, в которых упоминается неприязненное отношение зятя к тестю и теще: Зять на на'с смо'-трит бугаём (станица Бородинская). Зять гру'бый, он мо'жыт и ма'-там сруга'цца (станица Успенская). Прые'хали да до'чки в Краснада'р, а зять с на'ми скрозь зу'бы (г. Усть-Лабинск).
К отрицательным характеристикам зятя родители жены прежде всего относят склонность к алкоголю: Зять — каплю'жники шалапу'т (станица Васюринская). Зять твирёзый и зло'й хо'дить (станица Зассовская). Зять с утра' пья'ный, глаза' ва флю'гер. Кака'я типе'рь рабо'та. Па-го'нят срабо'ты! (станица Кущёвская). Зять выпива'ит, до'чка жа'лу-ицца. А я гаварю': ба'чили о'чи, шо купува'лы. Я, када' ани'рышы'ли па-жыни'цца, гавары'ла, шо сматры': у них ба'тько пьёт (поселок Пашков-ский). Неодобрение вызывают лень, бесхозяйственность зятя, отсутствие у него мастеровитости: Зять с Краснода'ра, хоти'в вы'шню попиля'ть, а сам пилу' в рука'х ны дыржа'в. А я кажу': «С чужо'го коня' сэрэ'дь до-ро'гы гэть!» (станица Елизаветинская). Зять взя'всямашы'нку стира'ль-ну пачини'ть, та ни пачини'в, а далама'л. Ни кава'ль, так ырук ни па-га'нь! (поселок Пашковский). Зять хо'дэ и на мотню' наступа': нычёго нэ хо'че до'маробы'ть (станица Старотитаровская).
На основе проанализированного диалектного материала можно реконструировать образ идеального мужа для дочери, выделив в понятии «зять» следующие концептуальные признаки: непьющий, работящий, мастеровитый, обходительный, здоровый. Представляется, что именно на эти качества указывает местоимение такы'й в следующем высказывании диалектоносителя, записанном украинским собирателем В. Бил-озерским на Кубани еще в XIX в.: Зять як бы мэни зять такый, я б ноги мыв та юшку пыв [Чалов, 1981, с. 30]. Желание тестя и тещи иметь хорошего зятя выражается и в свадебном присловье: Будь, зятю, добрэсэнь-кий, як кужух тэплэсэнький.
В лексико-семантическое поле «Некровные родственники» входят также в диалектные номинации братьев и сестер мужа и жены: ди'вер / ди'верь «деверь, брат мужа», золовы'ця / зовы'ця / зовы'ца «золовка сестра мужа», шуря'к «шурин, брат жены», своя'чена / своя'ченка «свояченица, сестра жены». Восприятие в языковом сознании носителей КГ этих некровных родственников как своих вербализуется по-разному: благодаря прозрачной внутренней форме (корень СВОЙ- в ЛЕ своя'чена / своя'ченка), наличию синонимов, номинирующих в первом значении кровных родственников (у ди'вера /ди'веря — бра'тка, у золовы'-ци / зовы'ци / зовы'цы — ня'ня (первый ЛСВ — «старшая сестра») и се-стру'шка). Между тем у понятия золо'вка можно выявить концептуальные признаки злая, хитрая, коварная на основе широко известного па-ремийного текста Золовка — змеина(я) головка и ассоциации лексемы с существительным зло, что позволяет отнести сестру мужа и к миру чужих. В традиционной кубанской семье невестка должна была угождать не только свекрови, но и золовке, взяв на себя большую часть обязан-
ностей по дому. Показательны строчки казачьей песни «Ты ходыла Ма-русэнька по крутий гори»: Ой, зовыци годы — русу косу чеши, Та дэржи в свитлыци всэ чистэнько.
Проанализированные наименования братьев и сестер мужа и жены в отношении к их новому родственнику и друг к другу находятся на периферии анализируемого микрополя, что обусловлено снижением их актуализации в языковом сознании диалектоносителей ввиду изменений традиционного семейного уклада — распада большой семьи. В русском литературном языке, как отмечают исследователи, происходит замещение этих номинаций набором описательных оборотов типа брат мужа вместо деверь, сестра жены вместо свояченица и т. п.
В КГУЯО жену дяди называют словом дя'ды(и)на, омонимичным общерусскому притяжательному прилагательному дядин(а). Лексема имеет параллели в других русских говорах, напр. архангельских — дейна, деен-ка, дедина и др., и относится, по выражению И. Б. Качинской, к наиболее «экзотическим» из сохранившихся терминов свойства [Качинская, 2016, с. 219]. Во внутренней форме данного диалектизма эксплицитно заложен концептуальный признак свой как «принадлежащий дяде — кровному родственнику».
Колоритный пласт образуют в КГ ДФЕ, номинирующие дальних или фиктивных родственников. Функциональная энергетика подобных устойчивых выражений, обладающих ярко выраженной иронической коннотацией, как справедливо отмечает В. М. Мокиенко, обусловлена тем, что они созданы по узнаваемым языковым моделям [Мокиенко, 2018, с. 305-306]. В речи носителей КГ активно функционирует фразеологизм седьмая вода на киселе с характерной для КГУЯО огласовкой сидьма' вода' на кисили'. В местных говорах фразеологизм имеет диалектный нумерологический вариант пя'та(я) вода' на киселе'/и'. Исходный образ этого выражения вытекает из традиционного в русских деревнях способа приготовления киселя [Федоров, 1980, с. 33]. Характеристика дальнего или мнимого родства возможна и через другие привычные сельскому человеку реалии — забор, плетень (на'шему забо'ру двою'родный плете'нь). Закономерно включение во фразеобразователь-ную основу наименований человека. Причем в этих оборотах используются как антропонимы, так и нарицательные существительные, номинирующие родственников, к которым относятся и работники, поскольку в народном сознании семья традиционно понимается как совокупность всех живущих в одном доме, ведущих совместное хозяйство (работники, нанятые на время сезонных сельскохозяйственных работ, в этот период разделяли с хозяевами пищу и кров). Зарегистрированные идиомы мож-
но объединить в два фразеологических гнезда на основании сходства механизмов фразообразования, выявление которых дополняет знания о характере когнитивных процессов в сознании носителей КГ: 1) Петро'/ Васы'ль ба'бери'дныйХве'дир,якдвою'родногоХве'дира ку'ма сват;Це В'аськамое'й ба'бе тётка; 2) Ку'мыной сва'химолотныкы'; Ди'дова су-си'дамолотныкы' (молотни'к — тот, кто молотит (Словник украшсько1 мови, IV, с. 791); Роды'на — ку'мового найми'та деты'на (найми'т «наёмный работник»). Ироничное отношение к дальнему родству подчеркивается алогичностью компонентов ДФЕ — че'рез доро'гу на (в) при'(ы') сядки(ы). Доминантой выражения як чёрт кози' дя'дько является демонизм чёрт. Как свидетельствует иконография, чёрт заимствует большую часть своих черт от козла: обладая звероподобной внешностью, он имеет рога, копыта и хвост, что, с одной стороны, допускает родственную связь черта и козы, отраженную в устойчивом выражении. Однако, с другой стороны, согласно народным представлениям, коза объединяет в себе черты как нечистой силы, так и оберега от нее, что создает неоднозначное представление о родстве козы и черта. Идея родственности / неродственности подчеркивается лексемами дя'дько и чёрт, репрезентирующими парный концепт «свой — чужой».
Языковой материал показал, что в ДКМ жителей Кубани некровные родственные отношения эмоционально насыщенны. В лексико-семанти-ческом поле «Некровные родственники» ярко реализуется архетипиче-ская оппозиция свой — чужой. Традиционно противопоставление данных концептуальных признаков выражается в отношениях свекрови / свекра и невестки, а также тещи / тестя и зятя. ЛЕ, номинирующие мужа, жену, деверя, золовку, шурина, свояченицу, обозначая чужих по крови, приобретают концептуальный признак свой за счет разнообразных языковых средств. Одно из них — паремийная поддержка, способствующая появлению у номинаций некровных родственников концептуальных признаков, позволяющих относить их к миру своих. Аналогичную роль играют и контекстные средства семантической поддержки конституентов данного поля. У некоторых терминов свойства семантический компонент свой содержится в их внутренней форме. К лексическим средствам относится наличие синонимов, номинирующих в КГ также и кровных родственников. Возможны формальные показатели принадлежности к своим: грамматические признаки (отсутствие формы ед. ч., создающее прагматический эффект восприятия поженившейся пары как единого целого; отнесенность номинации мужа и жены к общему роду); словообразовательный (выражение семантики своего за счет суффикса -ИН). Семиотическая оппозиция свой — чужой, проявляясь в лексико-семантическом поле «Не-
кровные родственники», респондирует культурно значимые представления жителей Кубани о категории свойства.
Языковой материал свидетельствует о двойственности отношений между некровными родственниками, демонстрирующей как сохранение стереотипизированных образов и сценариев жизненных ситуаций, так и их трансформацию. В большей части зарегистрированных контекстов отражаются негативные стороны семейно-брачных отношений, что обусловлено пессимизмом ДКМ — актуализацией диалектоносителями отрицательных моментов действительности. Этнокультурно релевантную информацию транслирует категоризация отдельных понятий свойства посредством важных для носителей КГ концептообразующих признаков. На периферии находятся номинирующие дальнюю родню фразеологизмы, основной прагматический признак которых — ярко выраженная ироническая коннотация.
На основе проведенного исследования можно заключить, что система отношений между некровными родственниками совмещает в себе устоявшиеся и изменившиеся лингвокультурные представления о семейно-брачных отношениях жителей Кубани.
Библиографический список
Байкулова А. Н. Факторы дисгармонии в общении некровных родственников, свекрови и невестки: пути урегулирования конфликтного взаимодействия // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2014. Вып. 14.
Бондарь Н. И. Кубанское казачество в контексте проблемы: этнос — пространство — время // Древо жизни: очерки традиционной народной культуры. Этнография, антропология, семиотика. Краснодар, 2019.
Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. URL: https://www.elibrary.ru/item. asp?id=24216270
Зализняк А. А., Левонтина И. Б., Шмелёв А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира // Отечественные записки. 2002. № 3. URL: https:// strana-oz.ru/2002/3/klyuchevye-idei-russkoy-yazykovoy-kartiny-mira
Качинская И. Б. Термины свойства в архангельских говорах: жена сына — невестка, сноха, молодка // Вестник Костромского государственного университета. 2016. № 3.
Марфина Ж. В. Вербализация стереотипа свойских отношений в русских и украинских паремиях // Диалог культур. Теория и практика преподавания языков и литератур. Симферополь, 2018.
Мокиенко В. М. Структурно-семантическая модель в Полном фразеологическом словаре русских народных говоров // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования) 2018. СПб, 2018.
Новоселова О. А., Храмцова Л. Н. Невестка и свекровь в диалектной картине мира // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2012. Т. 11. Вып. 9.
Пономарева Е. Ю. Концептуальная оппозиция «свой — чужой» как способ объективации концепта «теща / свекровь — mother-in-law» в русской и английской лингвокультурах // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2015. Т. 20. Вып. 11 (151).
Радченко О. А., Закуткина Н. А. Диалектная картина мира как идиоэтни-ческий феномен // Вопросы языкознания. 2004. № 6.
Смирнов Е. С. Субконцепты «отец» и «мать» в традиционной лингво-культуре Северного Приангарья // Филология и человек. 2022. № 1. URL: http://journal.asu.ru/pm/issue/view/560/249
Сокур Е. А., Адзинова А. А. Микроконцепты «муж» и «жена» в русской лингвокультуре // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия: Филология и искусствоведение. 2018. Вып. 2 (217).
Федоров А. И. Сибирская диалектная фразеология языка. Новосибирск, 1980.
Чалов В. П. Историко-лингвистический очерк фразеологии кубанского казачества, отражающий его историю, военный быт и духовную культуру: дисс. ... канд. филол. наук. М., 1981.
Источники
Андрющенко В. И., Иванова Р. И., Иванова Т. Г., Пелих В. М. Словарь кубанских говоров. Краснодарский край: восточный регион Кубани. Армавир, 2009.
Андрющенко В. И., Иванова Р. И., Иванова Т. Г., Пелих В. М. Фразеологический словарь говоров Кубани. Армавир, 2006.
Бигдай А. Д. Песни кубанских казаков. URL: https://imwerden. de/pdf/ bigdaj_pesni_kubanskikh_kazakov_1992_ocr. pdf
Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов. Первое издание. СПб., 1998. URL: http://gramota.ru/slovari/info/bts/
Борисова О. Г. Опыт словаря кубанских говоров. Краснодар, 2018.
Лексика и фразеология говоров кубанского линейного казачества: материалы к словарю-справочнику. Армавир, 2019.
Розенберг Л. К. Некоторые своеобразные и малопонятные слова, вошедшие в говор станиц Северного Кавказа: пословицы, поговорки с примечаниями, объясняющими значение некоторых слов // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1908. Вып. 38.
Русский говор Кубани (РГК): Словарь / под ред. Е. П. Шейниной и Е. Ф. Тарасенковой. Краснодар, 1992. Деп. В ИНИОН РАН. № 47266.
Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф. П. Филин (вып. 1-23), Ф. П. Сороколетов (вып. 23-40), С. А. Мызников (вып. 41-51). М.; Л.; СПб., 1955-2017.
Словарь русского языка: в 4 т. М., 1985-1988.
Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. М.; Л., 1950-1965.
Словник украшсько1 мови: в 11 т. Кшв, 1970-1980.
Ткаченко П. И. Кубанские пословицы и поговорки. Краснодар, 2008.
Толковый словарь русского языка: в 4 тт. URL: https://biblioclub. ru/?page=dict&dict_id=117
Шанский Н. М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1971.
References
Baykulova A. N. Faktory disgarmonii v obshchenii nekrovnykh rodstvennikov, svekrovi i nevestki: puti uregulirovaniya konfliktnogo vzaimodeystviya. [Factors of disharmony in the communication of non-blood relatives, mother-in-law and daughter-in-law: ways to resolve conflict interaction]. In: Problemy rechevoy kommunikatsii. [Problems of speech communication]. Saratov, 2014. Iss. 14.
Bondar' N. I. Kubanskoe kazachestvo v kontekste problemy: etnos — prostranstvo — vremya. [Kuban Cossacks in the context of the problem: ethnos — space — time]. In: Bondar' N. I. Drevo zhizni: ocherki tradicionnoj narodnoj kul'tury. Etnografiya, antropologiya, semiotika. [Tree of life: essays on traditional folk culture. Ethnography, anthropology, semiotics]. Krasnodar, 2019.
Wierzbicka A. Ponimanie kul'tur cherez posredstvo klyuchevykh slov. [Understanding cultures through keywords]. URL: https://www.elibrary.ru/item. asp?id=24216270
Zaliznyak A. A., Levontina I. B., Shmelev A. D. Klyuchevye idei russkoy yazykovoy kartiny mira. [Key ideas of the Russian language picture of the world]. In: Otechestvennye zapiski [Domestic notes]. 2002. No. 3. URL: https://strana-oz. ru/2002/3/klyuchevye-idei-russkoy-yazykovoy-kartiny-mira
Kachinskaya I. B. Terminy svoystva v arkhangel'skikh govorakh: zhena syna — nevestka, snokha, molodka. [Terms of relatives by marriage in Arkhangelsk dialects: nevestka, snokha, molodka]. In: Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta. [Bulletin of the Kostroma State University]. 2016. No. 3.
Marfina Zh. V. Verbalizatsiya stereotipa svoyskikh otnosheniy v russkikh i ukrainskikh paremiyakh. [Verbalization of the stereotype of relations between relatives by marriage in Russian and Ukrainian proverbs]. In: Dialog kul'tur. Teoriya i praktika prepodavaniya yazykov i literature. [Dialogue of cultures. Theory and practice of teaching languages and literatures]. Simferopol', 2018.
Mokienko V. M. Strukturno-semanticheskaya model v Polnom frazeologicheskom slovare russkikh narodnykh govorov. [Structural-semantic model in the Complete phraseological dictionary of Russian folk dialects]. In: Leksicheskiy atlas russkikh narodnykh govorov (Materialy i issledovaniya) 2018. [Lexical atlas of Russian folk dialects (Materials and research) 2018]. St. Petersburg, 2018.
Novoselova O. A., Khramtsova L. N. Nevestka i svekrov v dialektnoy kartine mira. [Daughter-in-law and mother-in-law in the dialectal picture of the world]. In: VestnikNovosibirskogogosudarstvennogo universiteta. Seriya: Istoriya, filologiya. [Bulletin of the Novosibirsk State University. Series: History, Philology]. 2012. Vol. 11. Iss. 9.
Ponomareva E. Yu. Kontseptual'naya oppozitsiya «svoy — chuzhoy» kak sposob obektivatsii kontsepta «teshcha /svekrov — mother-in-law» v russkoy i angliyskoy lingvokul'turakh. [Conceptual opposition «native — alien» as a mean of concept «mother-in-law» objectivization in Russian and English linguistic cultures]. In: Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya: Gumanitarnye nauki. [Tambov University Review. Series: Humanities]. 2015. Vol. 20. Iss. 11 (151).
Radchenko O. A., Zakutkina N. A. Dialektnaya kartina mira kak idioetnicheskiy fenomen. [Dialectal picture of the world as an idioethnic phenomenon]. In: Voprosy yazykoznaniya [Questions of linguistics]. 2004. No. 6.
Smirnov E. S. Subkontsepty «otets i «mat'» v traditsionnoy lingvokul'ture Severnogo Priangarya. [The subconcept «father» and «mother» in the average linguoculture of the Northern Angara region]. Filologiya i chelovek. [Philology & Human]. 2022. No. 1. URL: http://journal.asu.ru/pm/issue/view/560/249
Sokur E. A., Adzinova A. A. Mikrokontsepty «muzh» i «zhena» v russkoy lingvokul'ture. [Microconcepts «husband» and «wife» in Russian linguistic culture]. In: VestnikAdygeyskogogosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filologiya i iskusstvovedenie. [Bulletin of the Adyghe State University. Series: Philology and Art History]. 2018. Iss. 2 (217).
FedorovA. I. Sibirskaya dialektnaya frazeologiya yazyka. [Siberian dialectal phraseology of the language]. Novosibirsk, 1980.
Chalov V. P. Istoriko-lingvisticheskij ocherk frazeologii kubanskogo kazachestva, otrazhayushchij ego istoriyu, voennyj byt i duhovnuyu kul'turu. [Historical and linguistic essay on the phraseology of the Kuban Cossacks, reflecting its history, military life and spiritual culture]. Thesis of Philol. Cand. Diss. Moscow, 1981.
List of sources
Andryushchenko V. I. i dr. Slovar kubanskih govorov. Krasnodarskij kraj: vostochnyj region Kubani. [Dictionary of Kuban dialects. Krasnodar territory: Eastern region of Kuban]. Armavir, 2009.
Andryushchenko V. I. i dr. Frazeologicheskiy slovar govorov Kubani. [Phraseological dictionary of Kuban dialects]. Armavir, 2006.
Bigday A. D. Pesni kubanskikh Kazakov. [Songs of the Kuban Cossacks]. URL: https://imwerden. de/pdf/bigdaj_pesni_kubanskikh_kazakov_1992_ocr. pdf
Bol'shoy tolkovyy slovar russkogo yazyka. [Great Dictionary of Russian language]. Ch. ed. S. A. Kuznetsov. First edition. St. Petersburg, 1998. URL: http:// gramota.ru/slovari/info/bts/
Borisova O. G. Opyt slovarya kubanskih govorov. [Experience of the Kuban dialect dictionary]. Krasnodar, 2018.
Leksika i frazeologiya govorov kubanskogo linejnogo kazachestva: materialy k slovaryu-spravochniku. [Vocabulary and phraseology of dialects of the Kuban linear Cossacks: materials for the dictionary-reference]. Armavir, 2019.
Rozenberg L. K. Nekotorye svoeobraznye i maloponyatnye slova, voshedshie v govor stanits Severnogo Kavkaza: poslovitsy, pogovorki s primechaniyami, obyasnyayushchimi znachenie nekotorykh slov. [Some peculiar and obscure words included in the dialect of the villages of the North Caucasus: proverbs, sayings with notes explaining the meaning of some words]. In: Sbornik materialov dlya opisaniya mestnostey iplemen Kavkaza. [Collection of materials for describing the areas and tribes of the Caucasus]. 1908. Iss. 38.
Russkij govor Kubani: slovar. [Russian dialect is the Kuban]. Edito
E. P. SHejninoj and E. F. Tarasenkovoj. Krasnodar, 1991. Dep. in INION Russian Academy of Sciences 12. 11. 1992, № 47266.
Slovar russkih narodnyhgovorov. [Dictionary of Russian folk dialects]. Ed. by
F. P. Filin (vol. 1-23), F. P. Sorokoletov (vol. 23-40), S. A. Myznikov (vol. 41-50). Moscow, Leningrad, St. Petersburg, 1955-2017. (SRNG)
Slovar russkogo yazyka. [Dictionary of Russian]. In 4 vols. Moscow, 1985-1988.
Slovar sovremennogo russkogo literaturnogo yazyka. [Dictionary of modern Russian literary language]. In 17 vols. Moscow, Leningrad, 1950-1965.
Slovnik ukrains'koi movi. [Dictionary of Ukrainian]. In 11 vols. Kiev, 1970-1980.
Tkachenko P. Kubanskieposlovitsy ipogovorki. [Kuban proverbs and sayings]. Krasnodar, 2008.
Tolkovyy slovar russkogo yazyka. [Explanatory dictionary of the Russian language]. URL: https://biblioclub.ru/?page=dict&dict_id=117
Shanskiy N. M., Ivanov V. V., Shanskaya T. V. Kratkiy etimologicheskiy slovar russkogo yazyka. [Brief etymological dictionary of the Russian language]. Moscow, 1971.
